Текст книги "Oblivion (СИ)"
Автор книги: Чиффа из Кеттари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– Мистер Саламандер… – негромко и почти даже не угрожающе произносит аврор. Очень многозначительно.
– Они очень привязчивые, – пытается оправдаться Ньют, с неподходящим к ситуации интересом рассматривая нюхля.
– Я не готов обзаводиться домашним питомцем, если вы на это намекаете, – холодно отзывается Грейвс, переводя взгляд на прильнувшего к его ладони нюхля. – Особенно питомцем, ворующим все, что блестит.
Ньюту на мгновение кажется, будто этот неожиданно мягкий выговор нюхль прекрасно понимает – тон его мурлыканья становится ниже и на аврора он смотрит заискивающе, норовя обнять лапами ладонь.
– Вы забирать его собираетесь? – проникновенно уточняет Персиваль, и Ньют, встрепенувшись, аккуратно отлепляет нюхля от руки аврора, а затем от его стола.
В его руках нюхль повисает совершенно безвольно, с несчастным видом давая Ньюту упаковать его обратно – Ньютон навострился делать это почти не раскрывая чемодан.
Вообще, будь предметом обожания нюхля кто-нибудь другой, Ньют потратил бы время и силы на уговоры, потому что терпеть не мог причинять своим зверям неудобств, лишая их того, в чем они так отчаянно нуждались.
Но уговорить главу аврората обзавестись личным меховым клептоманом возможным не представлялось даже в самых смелых фантазиях.
Персиваль приводит стол в порядок, даже не доставая волшебной палочки, и вновь переводит взгляд на Ньюта, старающегося выглядеть спокойно, несмотря на покрывающий щеки румянец.
– Не буду вас более задерживать, – медленно проговаривает Грейвс, разглядывая зоолога с едва заметным интересом, промелькнувшим во взгляде всего на секунду. – Материалы по делу можете забрать с собой, постарайтесь, чтобы эти бумаги никому не попались на глаза. Если вам необходимо что-то еще…
– Мне бы доступ в библиотеку, – задумавшись о предстоящем деле и мантикоре, Ньют напрочь забывает о мелкой неурядице с нюхлем.
– В библиотеку Магического Конгресса? – Персиваль вопросительно приподнимает бровь, дожидаясь кивка собеседника. – Вы в курсе, что туда не пускают с личными вещами… подобного плана?
Ньют вслед за ним переводит взгляд на чемодан, и он готов поклясться, что слышит недовольное сопение нюхля, просачивающееся сквозь мельчайшие щелки.
– Даже с вашего личного разрешения, мистер Грейвс? – Ньют коротко пожимает плечами, объясняясь:
– Я надеюсь, что смогу найти там что-то… новое. Я понимаю, что вероятность этого мала, но экземпляры некоторых книг, вывезенных из Европы, остались в сохранности только в библиотеке Конгресса.
– Думаю, вам не разрешат пронести туда чемодан даже с личного разрешения Президента, мистер Саламандер. Тем более, магический чемодан. Тем более, забитый до верху разнообразным зверьем. Как вы верно заметили, некоторые книги, там находящиеся, остались в единственном экземпляре.
Ньют напряженно хмурится, нервно зажевывая нижнюю губу.
– Вы с чемоданом не расстаетесь? – интересуется Персиваль. – Никогда?
– В очень редких случаях и только если есть возможность оставить его в безопасном месте. Ненадолго.
Грейвс вопросительно приподнимает бровь, коротко стукнув пальцами по столу.
– Оставляйте здесь. Навряд ли вы найдете место безопаснее моего Департамента.
Ньют водит пальцами по шероховатой, потрепанной коже, постукивая по застежкам, проверяя их – задумывается надолго, на пару минут, в течение которых никто из них не нарушает тишины, повисшей в кабинете.
– То есть, вы сами за ним присмотрите? – Ньют снова поднимает взгляд на аврора. – В таком случае, я бы… я бы оставил его. Ненадолго.
– В таком случае, у вас два часа, мистер Саламандер, – Персиваль сверяется по наручным часам, кивнув. – Потом у меня встреча с госпожой Президентом, так что постарайтесь вернуться к этому времени. Вы меня поняли?
– Вполне, – Ньют поднимается со стула, ухватывая чемодан за ручку и обходя стол аврора. – Спасибо, мистер Грейвс…
– Я просто надеюсь, что вы найдете способ не скармливать меня мантикоре, – неожиданно насмешливо-мягко хмыкает Персиваль, забирая у Ньюта чемодан и ставя под свой стол, предварительно пройдясь ладонью по замкам – Ньюту сложно определить, то ли он просто проверил их, то ли заклинание какое-то наложил.
– Я постараюсь, мистер Грейвс. Когда… когда мы отправляемся в Олбани?
– Завтра утром, через мой камин, – Персиваль кивает в сторону бесшумно и мягко мерцающего огня. – В восемь утра, мистер Саламандер. Постарайтесь не задерживаться.
Ньют коротко кивает, напоследок беспокойно взглянув под стол, на свой чемодан, и, забыв попрощаться, быстрым шагом выходит из кабинета, аппарируя к библиотеке Магического Конгресса – это место он обхаживал давно, мечтая когда-нибудь получить доступ внутрь.
Была бы возможность – Ньют бы провел здесь несколько дней, а может и недель. Если с запретом на посещение музеев смириться было несложно, то с библиотеками дело обстояло сложнее – в общих читальных залах проблем не возникало, но туда, где защита была чувствительнее, магический чемодан Ньюту не удавалось пронести ни разу.
Ближайшие два часа Ньют проводит под неустанным наблюдением одного из местных библиотекарей – кажется, магозоолог ему не нравится, и Ньюту остается только гадать, почему, то ли из-за недавних событий с Гриндевальдом, то ли из-за британского акцента, то ли из-за выписанного главой аврората разрешения, впорхнувшего в библиотеку одновременно с Ньютом – старший Хранитель библиотеки изучал его пристально и долго, бессовестно растрачивая и без того небольшой запас времени, имевшийся у Ньюта. Ньют нервничал сам и нервировал окружающих, но в конце концов был допущен в святая святых библиотеки Магического Конгресса, в огромный архив, подсвеченный слабым магическим светом.
Найти что-то принципиально новое Ньюту так и не удалось – та мантикора, которую он изловил в Иране была единственным доступным для изучения экземпляром и навряд ли кто-то знал о них больше, чем сам Ньют, хотя Саламандер, хоть и слабо, но все-таки надеялся на это.
В Департамент он возвращается ровно ко времени, сталкиваясь с Персивалем на пороге его кабинета – тот как раз выходит и, коротко, официально кивнув, передает Ньюту его чемодан, снова мазнув пальцами по замкам, убеждая Ньюта в том, что на чемодан он накладывал какие-то запирающие чары.
– И вам советую, – комментирует Грейвс, заметив взгляд Ньюта.
Ньют коротко пожимает плечами, глядя в спину удаляющемуся мужчине – не говорить же ему, что магическое поле чемодана настолько нестабильно, что заклинания Ньюта на него просто не ложатся, это должен быть совсем другой уровень магии, куда более высокий.
Думая об этом, Ньют спускается на первый этаж, ища взглядом Тину – они не договаривались встретиться сегодня, но Ньют все равно оглядывается и правда замечая её через пару минут. Тина, увидев его, расцветает радостной улыбкой и, закончив разговор с яркой, смеющейся брюнеткой, быстрым шагом подходит к Ньюту, оставнавливаясь в шаге от него – на взгляд Ньюта, это слишком близко, но навряд ли бы он осмелился ей об этом сказать.
– Как прошел разговор с мистером Грейвсом? – Тина аккуратно берет Ньюта за руку, уводя куда-то в сторону от основного зала, в бесконечное переплетение коридоров Департамента.
– Не так плохо, как я ожидал, – признается Ньют. – Я даже побывал в библиотеке МАКУСА, в архиве.
Тина угукает, неуверенно улыбнувшись и, заметив взгляд Ньюта, уточняет:
– Это, наверное, редкая возможность? Я ведь не ученый, Ньют, мне это без надобности…
– Да, возможность редкая, – подтверждает Ньют, послушно садясь вслед за подругой на одну из скамеек, стоящих вдоль стен плохо освещенного коридора. Судя по звукам за одной из дверей кто-то тренируется в накладывании заклятий. – Мне даже пришлось оставить чемодан под присмотром мистера Грейвса…
Ньют не успевает закончить и сказать, что ему бы теперь хотелось спуститься к зверям и проверить, как они, потому что Тина нервно смеется, помотав головой.
– Ну ничего себе, Ньют. Да ты с ним ладишь лучше чем весь наш Департамент…
– Просто… наверное, дело в моей специализации, – Ньют пожимает плечами, совершенно не уверенный в том, что с Персивалем Грейвсом он хоть сколько-то “ладит”. – Ему нужен специалист в магозоологии, вот и все…
Тина смотрит странно, словно зря он сейчас все это сказал, оправдываясь за собственные мысли, редкие, но вполне однозначно касающиеся начальника Департамента, мысли, о которых Тине лучше бы даже и не догадываться.
– Ну я это и имела в виду, – коротко улыбается девушка, сглаживая неловкую тишину, замершую между ними на несколько секунд.
– Ага, – Ньют коротко кивает, опуская глаза, чтобы взглянуть на чемодан. – Хочешь… Хочешь спуститься?
– С удовольствием! – Тина даже коротко хлопает в ладоши, не сдержавшись. – Так, у меня как раз с полудня обеденный перерыв, так что пойдем, я знаю вполне безопасное место для твоего чемодана.
Ньюту нравится, как Тина относится к его животным, несмотря на то, что большинства из них она опасается. Она никогда не тянется к волшебной палочке, даже когда вампус, вынырнув из зарослей ежевики проникновенно рычит, заинтересованно принюхиваясь к незнакомому запаху – вампус новенький здесь, Ньют нашел его всего-то месяц назад и с тех пор выхаживал его переломанные лапы.
Тина, коротко взвизгнув, беспомощно смотрит на Ньюта, вместо того, чтобы по аврорской привычке вытащить палочку. Ньют манит огромного кота подойти ближе, и тот, прихрамывая на все шесть лап, подходит, ластится под протянутую руку и даже позволяет Тине почесать его за ухом.
Нюхль, выбравшийся из своей сокровищницы, чтобы взглянуть на гостью, выглядит явно разочарованным и даже смотрит на Ньюта так укоризненно, что и Тина замечает этот взгляд, со смехом выслушав историю про очередную встречу Грейвса и нюхля.
– Он даже ко мне никогда… Он никогда не отдавал мне украденных вещей, – Ньют, окунаясь в свою привычную атмосферу, расслабляется и меняет манеру разговора, становясь улыбчивее и эмоциональнее. – И уж тем более не сидел рядом, не пытаясь что-нибудь своровать! Но навряд ли мистер Грейвс захочет обзавестись таким питомцем, – Ньют разводит руками, виновато взглянув на нюхля.
– Учитывая, что, например, госпожа Президент очень неравнодушна к украшениям и они с мистером Грейвсом часто пересекаются по делам, – Тина закатывает глаза, – будет неловко, если однажды вечером нюхль вытрясет ему на стол полный набор золотых колец Серафины Пиквери.
– Да уж ,– Ньют усмехается, усаживая нюхля обратно на порог его норы и оглядывается на вампуса, все еще прихрамывающего следом за ними. – Я уезжаю завтра утром, Тина. Передай, пожалуйста, привет Куинни, мне жаль, что мы с ней не встретились, может, когда я вернусь обратно… – Ньют начинает тараторить, потому что воспоминание о тонких шелковых перчатках, лежащих на прикроватной тумбочке, обжигает пламенем грудную клетку изнутри.
– Конечно, – легко соглашается Тина. – Приедешь и спокойно встретимся все втроем, может, куда-нибудь сходим…
– Да, я с удовольствием, – соглашается Ньют, уже успевший мысленно переключиться на предстоящую вечером встречу. – Да, конечно, – повторяет, наконец-то сообразив о чем речь и наклоняясь к камуфлори, появившемуся посреди пустой дорожки.
– Привет, малыш, – нежно воркует Тина, тоже наклонившись к зверьку, с удовольствием подавшемуся под её ладонь. – Ньют, ты ведь не уедешь сразу, как вы вернетесь из Олбани?
– Я не знаю, – Ньюту больше всего сейчас хочется лечь на траву, зарыться в неё пальцами и несколько часов хорошенько подумать над всем происходящим, позволяя зверям лениво ходить мимо или вовсе устраиваться спать прямо на нем – хотя выбраться из-под тяжеленной головы теленка ре-эма, любящего прикорнуть рядом, зачастую попросту невозможно – приходится ждать, пока бычок проснется сам, и радоваться, что он еще совсем мал и не может раскрошить Ньюту ребра просто уложив голову ему на грудь.
Теленка Ньют собирался выпустить через полгода, когда тот окрепнет достаточно, чтобы влиться в стадо где-нибудь в Восточном Китае.
– Я правда пока ничего не знаю, Тина, – заметив, что подруга совсем не удовлетворена его ответом, Ньют пытается как-то развить мысль. – Это не такое дело, когда можно загадывать о том, что будет “после”…
– Я понимаю, – грустно вздыхает волшебница, обеспокоенно взглянув на зоолога. – Береги себя, Ньют, хорошо? Буду держать за тебя пальцы скрещенными.
– Спасибо, – Ньют серьезно кивает. – Пойдем, я покажу тебе оранжевых фвуперов, малышка как раз высиживает яйца, если хорошо попрошу, она их покажет… Невероятно красивые птицы, а скорлупа яиц – произведение искусства.
– Я слышала о них, – Тина кивает, умалчивая о том, что в Нью-Йорке любая хоть немного разбирающаяся в моде женщина голыми руками удавила бы великана за полдюжины перьев этой редкой птички.
========== Часть 4 ==========
Персиваль безошибочно узнает рыжую макушку, склонившуюся над очередной салфеткой – Ньют снова что-то рисовал, и пытаться выяснить, что именно, было по меньшей мере невежливо. Поэтому на рисунок Персиваль не смотрит, да и вообще старается не сосредотачиваться на деталях, чтобы не вызывать у себя головную боль. Ньют хорош и как образ – увлеченный, немного растрепанный – хотя отчетливо заметны попытки привести в порядок непослушную шевелюру, не обращающий ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг. Словно уютно устроившийся в своем гнезде зверек, которого Персивалю разрешено тревожить – хотя бы еще один вечер.
От прикосновения к плечу Ньют вздрагивает, оборачивается, окидывая Персиваля испуганным взглядом широко распахнутых зеленых глаз, и даже собирается что-то сказать, но потом все-таки узнает его, и обеспокоенность сменяется мягкой улыбкой.
– Здравствуй, – Ньют внимательно следит за Персивалем, любуясь, пока тот обходит столик, садясь напротив.
– Здравствуй, Ньют, – Грейвс коротко улыбается ему, на секунду отвлекается на официантку, поднесшую ему стакан с виски, и снова смотрит на Ньюта, уже поверх стакана с золотистым напитком. – Ты уже поужинал?
– Да, бутербродами… Я привык, – поясняет в ответ на удивленно взметнувшиеся вверх брови Персиваля. – Мне нравятся бутерброды. И салаты. Их можно приготовить из чего угодно под рукой, удобно.
– Особенно, когда много путешествуешь, – соглашается Персиваль, и на следующий час или около того с удовольствием погружается в рассказ Ньюта о местах, где сам Грейвс никогда не был и навряд ли когда-нибудь побывает.
Разве что прямо сейчас выйти на пенсию, благо выслуга позволяет, и начать путешествовать. Грейвс уверен, что ему это быстро наскучит – он не умел, в отличие от Ньютона, подмечать какие-то простые, но восхитительно интересные вещи, которыми были заполнены все его рассказы. Персиваль просто по другому смотрел на мир – и мир ему по большей части не слишком-то нравился, – но смотреть на него сквозь призму восприятия Ньюта было великолепно.
Все эти неважные мелочи вроде окраски листвы леса, раскинувшегося на берегу заповедного озера, диковинных украшений на шеях женщин из африканских племен, вкуса кофе в каком-то азиатском захолустье – на все это Персиваль навряд ли вообще стал бы обращать внимание. Нефункциональные, бесполезные знания – а кофе неизвестно где он и вовсе пить бы не стал, – в рассказах Ньюта превращались в увлекательную, яркую сказку.
Его хотелось слушать. Прийти домой после тяжелой рабочей недели – легкими они не бывали, только не у главы Аврората, – и слушать рассказы о переливчатых перламутровых гребнях в пышных черных волосах и зеленых листьях с фиолетовыми прожилками.
Запивать рассказ чаем черт знает из чего, но очень вкусным и планировать, возможно, выбраться в отпуск дальше Нью-Йорка. Вообще планировать выбраться в отпуск.
Персиваль на секунду думает, что, наверное, стареет, раз такие мысли лезут в голову. Да и вообще, мечтать о несбыточном никогда не было для него свойственно – “слишком рационален для влюбленности и слишком занят для женитьбы” так, кажется, говорили про таких, как он. Ньюта он навряд ли увидит еще раз – с его-то работой нельзя было даже быть уверенным в том, что он вернется из Олбани, а не будет съеден мантикорой, – а давать пустых обещаний этому замечательному, светлому человеку не хочется.
В конце концов, они оба прекрасно знают, что все это ненадолго. Зато сегодня есть еще один вечер и даже ночь – много причудливых, красивых рассказов, теплые, чувственные поцелуи и прикосновения рук, словно запоминающих изгибы тела, ласкающих и изучающих одновременно.
Ньют даже не выглядит смущенным, когда остается в одних только золотистых перчатках, и не выглядит удивленным, когда Персиваль опускается перед ним на колени, лаская поцелуями тонкую кожу на внутренней стороне раздвинутых бедер. Каждое движение кажется правильным, каждое касание – идеальным.
Ньют зарывается пальцами в темные, седеющие пряди, со стоном запрокидывая голову – тонкий, дрожащий, чувственный. Персиваль позволяет ему то, что никому не позволял – давить на затылок, задавать темп, толкаться бедрами вперед, глубоко въезжая возбужденной плотью в расслабленное горло. Ньют полученной властью не злоупотребляет – двигается глубоко, но не грубо, гладит по затылку обтянутыми шелком пальцами, тихо, сладко вскрикивает и зовет по имени, на самом пике замирая и накрывая ладони Персиваля, устроившиеся на его бедрах, своими. А потом наклоняется и целует в губы, обнимает за шею и плавно сползает на пол, прижимаясь всем телом, лаская кожу шелковыми прикосновениями.
Здесь, на полу, на темном ковре с густым ворсом, Персиваль берет его раз за разом, накрывая своим телом, заполняя собой, оставляя на фарфоровой бледности кожи яркие отметины, удивительно гармонирующие с золотистыми пятнышками веснушек.
– Как же хорошо… – почти неслышно шепчет Ньют, когда последняя волна оргазменной дрожи отступает. – Как же с тобой хорошо, Перси…
Грейвс на это ласковое обращение только хмыкает, и легонько прикусывает и без того расцвеченное плечо, понимая внезапно отчетливо, что Ньют поймет этот знак приязни верно – “мне тоже с тобой хорошо”.
– Останешься? – с затаенной, но все равно отчетливой надеждой спрашивает Ньют, когда они все-таки забираются на постель. Персиваль не хочет думать о моменте, когда придется Ньюта просто отпустить и почти забыть – останется в памяти сладкое, солнечное воспоминание, привкус, который, вполне возможно, отравит ему жизнь, если он станет на нем зацикливаться.
– Уйду рано, – решает Персиваль, проводя языком по горчащей потом шее и оставляя поцелуй за ухом. Ньют отвечает долгой лаской скользнувших по груди ладоней – от прикосновения Персиваля пробирает сладкой дрожью – снова! – и это почти мучительно. Но Ньют, остановив пальцы под ребрами, прижимается весь, пристраивая рыжую макушку под подбородком, и затихает нашедшим приют зверьком в кольце горячих, сильных рук.
За весьма поздним ужином – для Персиваля он, скорее всего, заменит завтрак, – состоящим из бутылки вина и россыпи каких-то маленьких, ароматных пирожков из тончайшего теста, Ньют удовлетворенно и немного сонно молчит, прижимаясь голым плечом к плечу Грейвса, который совершенно не уверен в нормальности данного действа. Есть ночью – еще можно понять, у самого график ненормированный. Но есть ночью, в постели, без одежды и не одному – это что-то принципиально новое. Интересно даже, в каких диких племенах Ньют вообще такого нахватался, но Грейвс бы солгал, если бы сказал, что ему все это не по вкусу.
***
Ньют просыпается через пару часов, привычно отзываясь на смутное беспокойство, безошибочно возникавшее едва кому-то из его зверей нужна была помощь. Было в этом что-то магическое, в этой связи, которую Ньют устанавливал со своими подопечными, но никаких заклинаний Ньют для этого не использовал. Все на уровне интуиции, на уровне какой-то совершенно особенной магии.
Просто подскочить и быстро спуститься в чемодан в одной пижаме сегодня не получится. Пижамы на Ньюте нет – он голой кожей прижимается к спящему рядом мужчине, не чувствуя себя неуютно или неловко. И выбраться из-под обнимающей поперек груди руки тоже не так-то просто, но Ньюту удается сделать это, не разбудив Персиваля.
Взгляд на часы дает Ньюту понять, что времени у него не так-то много – скоро мужчина проснется, соберет вещи, хотя, может, перед этим еще успеет раз разложить Ньюта на кровати и вылюбить до трясущихся, разъезжающихся по скользкой постели ног, но потом точно соберет вещи, поцелует и исчезнет из жизни Ньюта навсегда.
Этого не хотелось. Ньют вытаскивает застрявшего под корягой рунеспура, чьи головы снова не смогли договориться, в каком направлении ему двигаться, и думает о том, что было бы замечательно иметь возможность выбраться из чемодана и попадать в чьи-то теплые, крепкие объятия. Рассказывать, как мирил – или пытался, потому что змеиным языком Ньют не владел – рассерженные головы змея, вспоминать, как нашел его полумертвого в Африке – рассказывать, в конце концов про Африку – человеку, в глазах которого зажигается искренний интерес и который умеет слушать.
И который смотрит на Ньюта так, словно он невиданое сокровище.
С рунеспуром Ньют управляется за пятнадцать минут, возвращается в комнату, плотно закрывает чемодан, проверив, чтобы никто из зверей не проскользнул наружу, и возвращается в постель, скинув второпях натянутый халат.
На его подушке спит нюхль. Нет, не спит, скорее всего, просто лежит, прикрыв глаза и едва-едва слышно урчит, словно не хочет потревожить спящего мужчину. Нюхль нежно прижимается к лежащей между подушками руке и от удовольствия подергивает задней лапой. На подушке лежит переливчатый розовый камень – Ньют даже предположить не может, где и когда нюхль мог его украсть, большая золотая монета – вот похожую Ньют видел еще в те времена, когда его пускали в музеи, и нитка жемчуга, которую нюхль очень любил и которую где-то стырил еще до знакомства с Ньютом.
То есть, – Ньют привычно анализирует факты, – нюхль притащил и выложил на подушку все свои самые охраняемые и любимые драгоценности.
Выбрался из чемодана, забрался на кровать, разложил ценности и улегся сам, довольный до безобразия.
Нюхли привязчивые, но они однолюбы, а только с одним человеком этот зверек вел себя так послушно и ласково, не пытался ничего своровать, а теперь еще и решил подарить ему свои главные драгоценности.
Никакое волшебство, действующее на разум, не может работать против столь очевидных фактов.
Ньют, еще не осознав до конца произошедшее, хватает в охапку сонно заурчавшего нюхля и все его побрякушки, и запихивает в чемодан так быстро, что тот даже не успевает возмущенно заверещать. Чемодан Ньют закрывает на замок, для верности перетягивает ремнем, удачно попавшимся под руку, и заталкивает под стол, так далеко, что заметить его, не зная где он, невозможно.
И только после этого возвращается к кровати, пытаясь понять, что ему делать теперь, когда он болезненно-отчетливо понимает, кто лежит в его постели, с кем он занимался любовью всю ночь. И то, что с этим же человеком ему предстоит работать ближайшие несколько дней – ни капли не облегчает ситуацию.
Не облегчает её и давняя, но поверхностная увлеченность им – красивым, породистым, уверенным в себе несмотря ни на что – или кажущийся таким, что в данных обстоятельствах было свидетельством стальной выдержки.
На главу американского Аврората хорошо было смотреть только издалека, так казалось Ньюту до сегодняшнего момента. А еще хорошо на него смотреть, когда он сам смотрит так, как на Ньюта сегодня ночью.
Ньют думает что, наверное, не выдержит. Не сейчас, так потом, когда придется остаться с ним наедине в незнакомом городе, каждую минуту вспоминая, какой он, Персиваль Грейвс, под своей броней из самоуверенности и отчужденности.
Податливый, горячий, внимательный и чувственный.
Ньют опускается на постель, наклоняясь, чтобы прикоснуться губами к чужой шее. Персиваль на секунду напрягается, выныривая из сна, но мгновенно ориентируется, где он и подставляется ласке с негромким довольным мурчанием.
– Прости, что разбудил раньше, – горячечно шепчет Ньют, вдыхая с кожи пряный, по-морскому солоноватый запах, и малодушно мечтая о том, что чувствует его не в последний раз. Руки блуждают по крепкому телу, лаская скульптурные изгибы, и Ньют совершенно не контролирует их, да и самого себя не контролирует, не знает, как – только что целуя тонкую кожу в ямке между ключицами – оказался между доверчиво раскинутых ног, вбирая в рот твердую от возбуждения плоть, старательно и почти отчаянно ублажая застонавшего мужчину.
– Каждое утро готов так просыпаться, – бормочет Персиваль, опуская одну руку на затылок Ньюта и путаясь в непослушных рыжих волосах пальцами. Ньют ждет, что он надавит, задаст свой темп, но Персиваль только гладит его по затылку, тяжело дыша и разрешая Ньюту самому решать что и как делать.
Ласкает прикосновениями пальцев, давая понять, что ему хорошо. Хорошо, когда Ньют ласкает губами головку, когда скользит языком по всей длине, когда помогает себе рукой и когда почти трепетно прикасается губами к мошонке. Хорошо, когда Ньют старательно сосет, втягивая щеки и когда, скользнув изящным движением наверх, целует в губы, прижимаясь гибким, разгоряченным телом, умоляя о близости, о заполненности, о безумном чувстве принадлежности.
Навряд ли Ньют сможет называть мистера Грейвса по имени, даже если небо упадет на землю и ему вдруг будет это позволено. Не после того, как Ньют выстанывал его, сотрясаясь в выжимающем досуха оргазме, окрасившем мир в электрически-белый. Не после того, как шептал его, прижимаясь губами к мокрой, покрытой капельками пота шее, сцеловывая горчащую влагу и про себя умоляя время пожалеть его и остановиться на этом самом моменте. Когда Персиваль еще в нем, когда их губы сталкиваются в поцелуе и языки сплетаются в причудливой ласке. Когда кожа липнет к коже, и тела кажутся спаянными навечно, словно идеально подогнанные друг к другу кусочки сложной средневековой мозаики.
– Мне жаль забывать тебя, – признается Персиваль, поглаживая прижавшегося Ньюта по взмокшим волосам. – Я знаю, что говорить такое как минимум неприлично, особенно здесь, но…
– Я понимаю, – Ньют прижимается щекой к мерно вздымающейся груди, внезапно совершенно отчетливо понимая, что должен – неизвестно как, но должен – заполучить этого красивого, идеального зверя. Не могут, не должны такие острые, яркие чувства просто исчезнуть. Ньют знает про себя, что он не влюбчив, не похотлив, и до сих пор не мог бы представить, что рядом с кем-то можно просто лежать, рассказывать истории, и чувствовать себя счастливым, делая и этого человека тоже – счастливым.
Лишиться этого – кощунство.
– Ты похож на счастье, Ньют, – Персиваль мягко целует уголок дернувшихся губ, прежде чем в очередной раз со вздохом взглянуть на часы. – Мне пора.
Ньют знает, что пора. Еще немного и он не успеет даже спуститься к зверям, а это совершенно неприемлемо. Опаздывать на встречу с мистером Грейвсом тоже неприемлемо, хотя встречи этой Ньют ждет с легким ужасом.
На прощание они целуются так долго и так страстно, что это больше похоже на секс, тем более, что кроме чисто символически накинутого на голое тело халата на Ньюте ничего больше нет.
– Береги себя, – напоследок просит Ньют, ткнувшись губами под челюсть, чуть прихватывая тонкую кожу.
– А ты не заблудись, путешественник, – Персиваль на секунду мягко улыбается, а потом все-таки уходит, оставляя Ньюта в одиночестве – разве что с полным чемоданом его обожаемых питомцев.
Было бы время, Ньют бы сварил себе большую чашку кофе с молоком, забрался бы в самый дальний угол чемодана, куда-нибудь на поляну под раскидистым деревом, где стоит дурманящий запах экзотических цветов, и обо всем, что его гложет рассказал бы Дугалу. Камуфлори, конечно, не отвечал, но так смотрел своими большими умными глазами, что Ньюту всегда становилось легче.
Времени на это, однако не было. Следовало хотя бы успеть всех покормить и проверить, для этого нужно было пожертвовать завтраком – не впервой.
– Мерлинова борода! – Ньют садится на пол возле вытащенного из-под стола чемодана, недоверчиво рассматривая его и, особенно, ремень, которым он перетянут. Только спросонок и с перепугу Ньют мог допустить такую ошибку – черный ремень из какой-то необычной, наверняка дорогой кожи принадлежал точно не ему. Для себя Ньюту было банально жаль покупать нечто подобное – все равно кто-нибудь из зверей сгрызет кусочек еще на исходе первой недели пользования.
Стоит Ньюту расстегнуть пряжку, как наружу в одно мгновение выбирается нюхль – Ньют едва успевает схватить его за заднюю лапу.
– Ну ты мне удружил, дорогуша, – Ньют вздыхает, глядя в маленькие умные глаза зверька. – Даже не знаю, хорошо это или плохо…
Нюхль наверняка считает Ньюта дураком, во всяком случае, мордочка у него очень осуждающая. Ньют внимательно следит за тем, как нюхль косится на лежащий на полу ремень, принюхиваясь и всем пухлым тельцем пытаясь вытянуться, чтобы его достать. Ньют решает, что карман нюхля не такое уж плохое место для такой вещицы, от которой и избавляться не хочется, и на виду хранить не станешь.
Заполучив вожделенный аксессуар нюхль окидывает зоолога благодарным взглядом и даже забирается к Ньюту на плечо и так и сидит там, пока тот совершает все необходимые утренние ритуалы для своих зверей. Кормит, поит, гладит, разговаривает, проверяет – и почти упускает момент, когда уже нужно бежать – не идти, а именно бежать, – в Министерство.
Пожалуй, совет мистера Грейвса по поводу перемещения трансгрессией будет очень кстати, хоть Ньют и не любил путешествовать таким образом.
На этот раз, видимо, Тине не дали разрешения использовать заклинание поиска на весь огромный холл – она нагоняет Ньюта уже у лифта, попеняв ему, что он так глубоко ушел в свои мысли, что не слышал, как она его окликала.
Ньют и правда задумался слишком глубоко – больше всего его волновала поимка мантикоры и перспектива использовать мистера Грейвса – Ньют безуспешно старается не прикасаться мысленно к воспоминаниям о том, как звучит его имя в долгом стоне – в качестве приманки для этого опасного зверя. У него было всего пара дней в запасе, чтобы придумать какой-то другой способ, и абсолютное отсутствие полезных материалов по делу. Одна надежда, что на месте что-то прояснится и хорошее решение придет в голову.
– Послушай, это ведь очень опасно, Ньют, – Тина останавливает его неподалеку от кабинета главы Аврората, оглядываясь на мгновение, чтобы по висящим на стене огромным часам убедиться, что у неё есть еще пара минут. – У тебя есть план? Мистер Грейвс говорил, что вы отправитесь только вдвоем…
