Текст книги "Oblivion (СИ)"

Автор книги: Чиффа из Кеттари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Просто будьте хорошими зверями и посидите тихонько еще немного. Скоро я к вам спущусь, – увещевает Ньют свой зверинец, привычно переключая маглоотвод перед зданием таможни. Несмотря на то, что чары ни разу его не подводили, каждый раз перед офицером-маглом Ньют смущался и терялся, в какой бы стране не происходило дело, так что еще ни разу ему не удавалось пройти таможню, не открывая чемодана.

А Нью-Йорк Ньюта вообще нервировал, и тут дело было и в обскури, однажды чуть не разрушившем город на глазах у Саламандера, и в Тине, для которой он привез новенький экземпляр своей только что изданной книги, и в Якобе, общение с которым по здешним меркам, кажется, было противозаконным, и в том, что в МАКУСА очень уж нервно относились к обитателям его чемодана.

Законы в этой стране были слишком строгие для привыкшего к почти полной свободе ученого.

Ньют надеялся пробыть здесь очень, очень недолго. Буквально – увидеться с Тиной, убедиться, что у Якоба дела идут хорошо, и выкупить-выиграть-выкрасть у одного местного воротилы партию золотых сниджетов. Последняя идея была не… не слишком хорошей, не слишком умной, совершенно не была продуманной, но мысли о несчастных маленьких созданиях, чьи перья и глаза так высоко ценятся на черном рынке, и которые – на минуточку! – находятся под охраной, как исчезающий вид, не давали Ньюту покоя. Даже одна или две птички мучили бы Ньюта по ночам, а мысли о пятидесяти круглых золотистых шариках с крылышками гарантированно могли свести Ньюта в могилу.

Еще Ньют немного надеялся на какую-нибудь помощь от Тины – практически в любой другой стране он бы попробовал действовать более официально, но здесь Ньютон предпочел бы не привлекать ничьего внимания к себе и, особенно, к своему чемодану.

Поэтому, прихватив только что отпечатанную, подписанную книгу для Тины и пару модных шелковых перчаток в подарок для Куинни – это тоже Тина посоветовала, сказав, что сестра будет в восторге от новомодной безделицы; Ньют бы сам и не подумал ни о чем таком, да и до сих пор не был до конца уверен, что прилично делать девушке такие подарки, – Саламандер снова отправился в Нью-Йорк, благо никакие дела его не держали в родной Англии.

Заокеанский континент путешественника встретил неприветливо – хмурым серым небом, промозглым морским ветром, скрипящим на зубах песком и солью, и несильной, но проникающей буквально повсюду моросью. До здания было от силы-то сотня шагов, но Ньют отсырел весь – шерстяное пальто увеличилось в весе в десятки раз, шарф влажной, колючей веревкой обвивал шею, челка липла ко лбу – лучше бы шел проливной ливень, ей богу, это было бы не так раздражающе-обидно.

– Откройте чемодан, сэр, – звучит привычно, только на этот раз с сильным американским акцентом. – Побыстрее, сэр.

Ньют, на самом деле и не думает никого задерживать, но дурацкая застежка, раскрывающаяся в самый неподходящий момент, в другие моменты напрочь отказывается открываться. Зоолог бормочет быстрые, торопливые извинения, пока возится с замком, неловко улыбаясь таможеннику, когда все-таки выходит победителем из этой битвы.

Мужчина с щегольскими черными усами сурово осматривает ничем не примечательный багаж – шарф цветов любимого факультета, сменная одежда, бинокль, еще какие-то мелочи, – удовлетворенно-успокоенно кивает, и уже готовится произнести: “проходите, сэр”, но неловко замолкает на секунду, и Ньют видит, как стекленеет его взгляд.

– Пожалуйста, пройдите со мной, сэр, – заученно и ровно произносит таможенник, строго взглянув на опешившего Ньюта.

У Саламандера трясутся пальцы, когда он тщательно и аккуратно закрывает чемодан, прижимая его к груди – хорошо хоть никто не пытается его забрать, – и послушно идет следом за мужчиной в грязно-зеленой форме, прикидывая, какие у него шансы прямо сейчас сбежать.

Шансы, конечно, нулевые. От маглов еще можно было бы попытаться скрыться, но вот так вот, прямо из-под носа у МАКУСА, да еще и без помощи друзей, Ньют бы не рискнул. И не исключено, что на здание таможни наложено заклинание, не позволяющее аппарировать отсюда, а значит из всех вариантов остается только бегство на своих двоих.

Не приведи Мерлин, он уронит чемодан, тот, разумеется, тут же раскроется, все звери, которые только смогут, мгновенно разбегутся по всему Нью-Йорку, а там уже и недолго останется до новых фокусов Гриндевальда.

Лучше не рисковать.

За такими, скорее нервозными, чем хоть сколько-то логичными мыслями, Ньют и не замечает, что его уже увели куда-то в административный корпус. Дверь, к которой его подталкивает усатый таможенник от прочих не отличается – такая же безликая, деревянно-серая дверь, какие встречаются в любых государственных учреждениях маглов, словно они специально где-то находят такие удивительно скучные цвета и формы.

– Проходите, мистер Саламандер, – безжизненно приказывает таможенник, кивая на дверь. Взгляд у него по-прежнему стеклянный, и Ньюту становится не по себе.

Но он все-таки ступает за порог, аккуратно прикрывая дверь у себя за спиной.

Горло сжимает коротким спазмом, когда Ньют видит человека, сидящего за столом. Он, конечно, догадывался, что теоретически может случайно снова столкнуться с начальником Департамента охраны магического правопорядка, но надеялся, что этого не случится. Или не так скоро. В конце-концов, Ньют совершенно точно не собирался делать чего-то такого, чтобы привлечь внимание высших чинов МАКУСА, а сейчас Персиваль Грейвс сидел напротив, сердито хмуря густые черные брови, удивительно ему идущие, хотя Ньют был бы готов поклясться, что такое обилие бровей никому подойти не может.

Мысли путаются все сильнее, и тем заметнее у Ньюта вздрагивают руки, сжимающие ручку чемодана.

– Проходите, присаживайтесь, мистер Саламандер, – совершенно неприветливо произносит Грейвс, кивая на стул перед собой. – Спрашивайте, о чем хотите спросить.

Ньютон, сделав глубокий вдох и очистив свои мысли от всяческой шелухи – вроде вопроса “А вы правда Персиваль Грейвс, а не… ну, вы меня поняли, сэр?” – садится на неудобный жесткий стул, опуская чемодан на пыльный пол.

– Что я здесь делаю, мистер Грейвс? – интересуется Ньют, про себя отмечая, что аврору явно доставил некоторое облегчение тот факт, что разговор начался без упоминаний о Геллерте Гриндевальде.

Персиваль изучающе рассматривает зоолога, сравнивая сделанные на основе докладов выводы с увиденным. Несмотря на долгое следствие по делу Гриндевальда – уже благополучно сбежавшего в Европу, еще раньше, чем Персиваль вновь занял свой пост, с Саламандером он лично никогда не встречался, хотя наслышан о нем был.

Полностью увлеченный своим делом человек, готовый ради этого дела совершать необоснованно глупые или необоснованно смелые поступки. Один из лучших – лучший? – специалист в своей области, совершенно не поддающийся контролю. Персиваль не любил людей, не поддающихся контролю и не признающих установленных правил.

Больше всего он не любил с ними работать.

– Каждый раз, когда вы пересекаете границу, вам можно предъявить обвинение в контрабанде редких видов животных, мистер Саламандер, – с некоторой скукой в голосе поясняет Грейвс.

Ему действительно скучно – хотя сдержанная злость преобладает. Четыре часа пришлось ждать прибытия этого лайнера, вместо того, чтобы заниматься своей работой – той, которую считал первостепенной он, а не Серафина Пиквери, решившая, что ей срочно необходимо заполучить такого специалиста в магозоологии, как Ньютон Саламандер, если не в штат, то хотя бы консультантом по нынешнему делу. Четыре часа, проведенных впустую, в сыром помещении с отвратительной мебелью, а ведь Персиваль давно для себя решил, что сидеть в бесполезных и маловажных засадах ему уже ни по статусу, ни по возрасту не полагается.

Но спорить с госпожой Президентом иногда было просто бессмысленно. Как будто это рыжее, продрогшее недоразумение смогло бы оказать сопротивление кому угодно – с ним справился бы даже Абернэти. И, возможно, даже Куинни Голдштейн.

– Но я не контрабандист, мистер Грейвс, – с мягкой, кривовато-неловкой улыбкой поясняет Ньют. – Я никого не продаю и не извлекаю никакой выгоды…

– Тем не менее, вы представляете опасность для магического сообщества, мистер Саламандер. Вы ведь прекрасно представляете, что случится, если кто-то из ваших питомцев снова вырвется на волю. Неважно, кто это будет – нунду или выводок нюхлей.

– Я прекрасно осведомлен, что нунду слишком опасны, мистер Грейвс. Я бы не рискнул… давать убежище такому зверю… Кроме очень особенных случаев, – в голосе зоолога слышится легкое раздражение, но взгляд остается спокойным и даже доброжелательным. – А нюхль у меня один, и он под присмотром.

– Я надеюсь, сейчас не такой, как вы выразились, особенный случай, мистер Саламандер, – Грейвс усмехается, коротко, недовольно скривив губы, и, вопросительно глянув на Ньюта, уточняет:

– То есть, это не ваш нюхль сейчас ворует мой портсигар из кармана пальто?

– Что? – забыв обо всяких приличиях, Ньют перегибается через стол, вместе с Грейвсом переводя взгляд к карману его черного пальто, возле которого, крепко вцепившись свободными лапами в плотную шерстяную ткань, устроился нюхль, торопливо запихивающий в свой бездонный кармашек блестящий металлический портсигар с узорчатой крышкой.

– Не ваш? – с неприкрытой иронией интересуется Грейвс, аккуратно ухватывая зверька за шкирку. – Сядьте, мистер Саламандер. Замок у вашего чемодана никуда не годится.

Ньют, сердито цокнув, переводит взгляд на приоткрытый из-за сломанной защелки чемодан, мысленно обругав себя самыми нехорошими словами. Щелка практически незаметная, но маленькому воришке, почуявшему красивую блестящую вещицу, хватило и этого. Персиваль тем временем, усадив нюхля на стол, протягивает раскрытую ладонь и, строго взглянув на зверька, приказывает:

– Верни.

– Ох, это так не работает, мистер Грейвс, – расстраивается Ньют, уже понимая, что трясти нюхля перед главой аврората – очень плохая идея: Ньют сам иногда удивлялся тому, что находил в куче вытряхнутого из нюхля добра.

Например, Ньют никогда не ходил по музеям – больше никогда, после того случая в Лувре, который было очень трудно замять.

Но неожиданно нюхль застенчиво мурчит – не как котенок, а, скорее, как один из этих модных магловских спорткаров, и через несколько секунд, в течение которых он сосредоточенно шарил лапами в кармашке, протягивает Грейвсу его портсигар, не слишком изящно перекатившись поближе, выпрашивая ласку так, как выпрашивал у Ньюта блестящую монетку.

– Молодец, – холодно благодарит Грейвс зверька, все-таки потрепав блаженно прикрывшего глаза нюхля по макушке. – Будьте добры, мистер Саламандер…

– Да-да, конечно, – спохватывается Ньют, до этого зачарованно наблюдавший за заигрываниями нюхля.

Персиваль раскрывает портсигар, выуживая тонкую сигарету, и убирает коробку в карман, прикуривая от крохотного магического пламени. Ароматный дым немного примиряет Персиваля с неприглядной реальностью.

– Это досадное недоразумение, мистер Грейвс, – со вздохом объясняет Ньют, закончив упаковывать отчаянно верещащего нюхля в чемодан.

– Это досадная тенденция, мистер Саламандер, – холодно поправляет аврор, стряхивая пепел с сигареты на пол и осуждающе качая головой. – Будто вы сами не видите. Каковы цели вашего прибытия в штаты?

Ньют мешкает пару мгновений, прежде чем ответить:

– Друзей повидать… Я приехал повидать друзей.

– Через всю Атлантику? – уточняет Персиваль. – Вы, должно быть, замечательный друг. И кого вы приехали навестить?

– Мисс Порпентину и мисс Куинни Голдштейн… Привез им…

– Что привезли? – с нажимом повторяет за ним аврор, заметив, что Саламандер, замявшись, собирается вовсе замолчать. – Апполосских пушишек? Или еще каких-нибудь контрабандных тварей?

– Свою книгу и шелковые перчатки. В подарок, – огрызается Ньют, нервно скрещивая руки на груди. – Это не запрещено законом, я надеюсь?

– Вариабельно, но я не стану придираться, – неожиданная несдержанность зоолога Персиваля немного забавляет. Как будто в чемодане Саламандера для него хоть какой-то интерес представляют книги по зоологии и предметы женского гардероба.

Саламандер выглядит глубоко несчастным и сердитым сейчас, в этом своем отсыревшем синем пальто, с мокрыми, липнущими ко лбу волосами, с небрежно обмотанным вокруг шеи шарфом. Навряд ли в таком настроении кто-то добровольно согласится сотрудничать по какому бы то ни было делу. Хотя Саламандер, например, мог бы и согласиться – изучив его личное дело, Грейвс пришел к выводу, что этот человек был излишне самоотвержен, когда дело касалось чужих жизней и, особенно, жизней его обожаемых тварей.

– Где планируете остановиться? – Грейвс внимательно следит за выражением лица человека, сидящего напротив. Ньютон вымученно хмурится, исподлобья глянув на аврора:

– То есть, вы намекаете, что я могу и не остановиться на ночь в одной из ваших замечательных камер, мистер Грейвс? – сердито язвит он, кончиками пальцев поглаживая свой чемодан словно любимого домашнего зверя. – Я не знаю. Я надеялся, что успею до ночи найти какую-нибудь недорогую гостиницу.

– Успеете, – равнодушно соглашается аврор. – Я не собираюсь вас задерживать. Завтра я прошу вас явиться в мой Департамент. Утром. До девяти часов.

– Прям как на работу, – нервно фыркает Ньют, крепко вцепившись в ручку чемодана. У него даже пальцы сводит легкой судорогой от нервного напряжения.

– Очень проницательно, – аврор безэмоционально кивает. – Конгресс считает, что вы можете быть полезны в одном нашем деле, мистер Саламандер. Но если бы Конгресс хотел вас убедить, здесь бы сидел кто угодно, кроме меня.

– Вы мне угрожаете, – неприязненно подытоживает Ньют.

– Именно. У меня нет времени вас убеждать. И тем более, у меня нет для этого желания. Я надеюсь, у вас достаточно развито воображение для того, чтобы представить, что именно случится, если я завтра утром не увижу вас в своем кабинете?

– Достаточно… развито, – неохотно соглашается Ньютон. – Я приду завтра утром, мистер Грейвс, хотя я не могу сказать, что я в восторге…

– Зато ваш зверинец наверняка будет в восторге остаться у вас в руках, а не отправиться сейчас со мной, – Грейвс резким движением поднимается на ноги, запахивая пальто, отмечая про себя, как зоолог снова вцепился в ручку чемодана. – Если вам нужно привести себя в порядок, – Грейвс указывает взглядом на мокрые взлохмаченные волосы Ньюта и его отсыревшую одежду, – можете колдовать здесь. Аппарировать сможете через дюжину минут. И, мистер Саламандер, я буду вам признателен, если именно этот способ передвижения вы выберете, избавив Нью-Йорк от ваших пеших прогулок с плохо закрывающимся магическим зверинцем в руках.

Ньют, немного ошарашенный длинной речью, кивает, часто моргая.

– Будете признательны? – неловко улыбается он. Словосочетание так не вяжется с образом аврора, что Ньюту становится смешно и удержаться хотя бы от короткой улыбки он попросту не может.

– Моя признательность выражается в том, мистер Саламандер, – холодно поясняет аврор, – что я позволю вам самому выбирать место, где вы проведете эту ночь. В противном случае, вам придется все-таки облюбовать деревянную скамью в одной из камер департамента.

– Я могу хотя бы увидеть мисс Голдштейн? – осторожно уточняет Ньютон.

– До этого мне дела нет, мистер Саламандер, – Грейвс равнодушно пожимает плечами, опуская ладонь на ручку двери. – До завтра.

– До завтра, – вздыхает Ньют уже вслед аврору. Неожиданно накатывает усталость – и из-за долгой поездки, и из-за дурацкой погоды, и, особенно, из-за этого разговора. Отпадает хоть малейшее желание куда-то идти – больше всего на свете хочется опустить руки, закрыть глаза, расслабиться и уснуть.

И не думать о том, что американским аврором хорошо любоваться только издалека и в газетах, а вот близко подходить не стоит, чтобы не чувствовать себя и без того мокрой мышью, которую только что облили ледяной водой.

Ньют простеньким заклинанием подсушивает свою одежду, и настроение сразу хоть немного, но поднимается.

Проверив состояние застежек на чемодане и выждав, пока со здания таможни снимут заклинание, Ньют аппарирует на условленное с Тиной место – скамейку в Центральном парке, как раз недалеко от того места, где Ньют с Якобом ловили взрывопотама. От мыслей о Ковальски Ньюту становится грустно – все-таки эти американские законы насчет маглов ужасно несправедливы. Обидно, что Якоб Ньюта даже не вспомнит – разве что как незнакомца, подарившего ему серебряные скорлупки яиц оккамий, но Ньют не хотел быть связан у него только с этим воспоминанием.

Морось уже закончилась, ветер вдали от побережья немного поутих, но погода даже на взгляд непривередливого Ньюта оставляла желать лучшего.

Тина, в недлинном темно-коричневом пальто, нервно прохаживается из стороны в сторону, четкими, резкими шагами меряя длину скамейки по мощеному тротуару. Увидев Ньюта она улыбается с облегчением, взмахнув руками, и подходит к нему в пару шагов, неловко, неуверенно обнимая. Ньют обнимает её в ответ с еще большей неуверенностью и неловкостью, но зато улыбается совершенно искренне, произнося:

– Я так рад тебя видеть, Тина.

Разговаривать на улице кажется не лучшей затеей, домой к сестрам Голдштейн лучше не рисковать заявляться – Ньют искренне переживает из-за того, что девушек могут выставить из квартиры из-за его несанкционированного присутствия, поэтому было решено отправиться в ближайшую кофейню к обжигающе-горячему напитку и булочкам с корицей, уступающим, конечно, домашней выпечке младшей Голдштейн.

Ньют рассказывает Тине о своей беседе с её начальником, нисколько не удивляясь тому, что Тина понятия не имела о том, что Департамент имеет на него виды.

Порпентина смеется, когда Ньют описывает ей выходку нюхля, вслух удивляясь тому, что Грейвс просто не испепелил несчастное животное на месте.

– Он не кажется жестоким, – неожиданно признается Ньют, задумываясь.

– Я бы не сказала, – Тина закатывает глаза, вспоминая иногда просто нечеловеческие требования к сотрудникам.

– Нет, когда под его внешностью скрывался Гриндевальд, тогда я действительно думал, видел, что передо мной очень жестокий человек, а…

– Ньют, если сравнивать с Гриндевальдом, тогда конечно, – со смешком соглашается Тина. – Мистер Грейвс сама доброта. Но это только по сравнению с Гриндевальдом.

– Ладно, допустим, – Ньют примирительно вскидывает перед собой ладони. – Послушай, ты не знаешь, о каком деле говорил мистер Грейвс?

– Неожиданно, но я знаю, – взгляд девушки становится серьезным и даже мрачным, она нервно крутит в руках чашку с почти остывшим кофе, вглядываясь в темную гладь напитка, словно собирается в один глоток допить его, а потом устроить сеанс гадания по кофейной гуще. – Это просто ужасное дело, если честно.

– Можешь рассказать? – Ньюту совсем не хочется расстраивать подругу воспоминаниями и мыслями о работе. С другой стороны, ему хотелось бы прийти на встречу к мистеру Грейвсу хоть немного подготовленным, а если есть возможность – то и вовсе придумать, как увильнуть от этого дела.

Сниджеты не протянут долго, а эти редкие птицы почти наверняка важнее любого дела, которое сможет ему подсунуть Магический Конгресс.

– Вообще-то не должна, но тебе расскажу, – коротко кивает Голдштейн, понизив голос. – Есть подозрение, что на границе с Вермонтом местный фермер… боже мой, я даже говорить об этом не хочу… – Порпентина переводит дыхание и, раньше, чем Ньют вставит хоть слово, продолжает:

– Что местный фермер похищает, подвергает насилию и убивает детей из обоих штатов…

– Ужасно, – еле выговаривает Ньют, глядя на побледневшее лицо Тины, на котором темные глаза выделяются пугающими провалами. – Ты сказала, что это фермер… То есть он магл? То есть, не-маг?

– Не-маг, – подтверждает Тина. – Но его племянник, которого недавно поймал не-маговский полицейский департамент, утверждает, что дядя скармливал тела детей какому-то чудовищу. Можно было бы подумать, что мальчик все выдумал, если бы он описывал что-то невероятное, но… но он описывает мантикору, а ему совершенно неоткуда знать, как она выглядит. Он из какой-то глухой канадской деревни, ни читать, ни писать не умеет… – Тина всхлипывает, замолкая.

– Тише… извини, я не должен был просить тебя рассказывать мне о таком, – Ньют аккуратно накрывает её ладонь своей, слегка сжимая тонкие пальцы. – Лучше бы уж мистер Грейвс мне рассказывал все эти ужасы… Извини…

– Да просто надо было сказать, что я не хочу об этом говорить, – Тина устало трет кончиками пальцев лоб, переводя дыхание. – Просто, ты ведь понимаешь… Я же мракоборец, я должна уметь… быть сильной…

– Но ты ведь не на работе, Тина, – Ньют осторожно гладит её по запястью и быстро убирает руку, смутившись. – Ты не должна быть сильной все время.

Девушка благодарно улыбается, тихонько шмыгнув и, пока Ньют, тактично отведя взгляд, допивает кофе, немного приходит в себя.

– Наверное, мистер Грейвс был прав, когда не допустил меня к этому делу, – Голдштейн натянуто улыбается. – Я ведь даже не видела никаких колдографий по делу, просто слышала.

– Ты бы справилась, – серьезно возражает Ньют, вглядываясь в гущу на дне чашки.

Предсказания Ньют не очень любил и плохо по ним успевал, но новость о мантикоре почти что в Вермонте и отчетливый силуэт ботинка на дне чашки – слишком очевидный намек на то, что Ньюту все-таки придется взяться за это дело.

– Что там? – Тина немного наклоняется вперед, заглядывая в чашку. – О, ботинок… Или ты поедешь в Олбани, или?..

– Видимо все-таки в Олбани, – Ньют нервным, неуверенным движением запускает руку в непослушную шевелюру. – Мантикора это очень серьезно. Тем более… ладно, Тина, милая, я просто не хочу тебя расстраивать, поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом?

Тина соглашается, и Ньют, вспомнив о привезенной книге, воодушевившись лезет в чемодан, чтобы лично показать подруге самые интересные на его взгляд иллюстрации.

***

В свой номер Ньют поднимается около девяти часов вечера – на улице уже темно, а желудок ненавязчиво намекает на то, что кофе с коричными булочками это, конечно, замечательно, но хотя бы от сносного сэндвича здесь никто бы не отказался.

Когда приходилось путешествовать по более-менее крупным городам, Ньют всегда останавливался у вейл. Эти невероятно красивые – и невероятно жестокие – создания не без основания считали всех представительниц своего вида кровными родственницами, поэтому правило “помоги вейле – и любая вейла поможет тебе” действовало безукоризненно точно, как и в том случае, когда кто-то обижал этих женщин-птиц.

Ньют в свое время выручил целую деревушку, принадлежащую вейлам, и теперь считался практически частью семьи. А вейлы по всему миру держали Обливионы – клубы для волшебников, где любой мог появиться, не боясь быть узнанным – или вспомненным на следующий день.

Ньют, когда только узнал о них, подумал, что навряд ли такой вид услуг пользуется спросом, но, попробовав раз посетить один из них – втянулся. Особенно распробовал всю прелесть после прошлогоднего посещения Нью-Йорка, Обливионы были единственным местом, где можно было спокойно выпить пару бокалов любимого коктейля и посидеть с книгой, чтобы никто не подошел и не спросил что-нибудь о громком деле Гриндевальда.

А ведь Ньют всю жизнь был совсем неприметной персоной, его в лицо узнавали только друзья да очень узкие научные круги. Теперь Саламандера совершенно не удивляло то, что в любом из вейловских Обливионов набиралась минимум дюжина посетителей ежедневно. И еще здесь можно было снять очень приличную комнату, совсем недорого – специальная скидка для друзей, скорее просто символическая плата, чтобы не обижать упрямого зоолога.

В клуб Ньют спускается получасом позже, приведя себя в порядок и быстро проверив своих питомцев – сначала следовало закончить со всеми делами, а потом уже со спокойной душой – и сытым желудком – спуститься вниз и покормить обитателей чемодана. Запирающие чары на комнате гарантировали, что даже нюхль не выберется навстречу манящему зову чужих побрякушек, так что на сердце у Ньюта было вполне спокойно.

Тарелка сэндвичей, стакан сока, бокал сухого мартини и несколько минут спокойствия в приятном полумраке просторного помещения – несмотря на то, что Обливионы часто использовались как места для знакомств на одну ночь, Ньютом никто никогда не интересовался в этом плане, хотя, самому ему иногда было интересно наблюдать за тем, как это происходит.

Намного церемоннее и вежливее и попросту красивее, чем в дешевых обычных забегаловках, разбросанных по всему миру – у вейл были очень строгие правила, а спорить с ними… да никто бы не решился.

Ньюту всегда нравилось наблюдать – за животными или за людьми, неважно. Но только в Обливионах можно было наблюдать за людьми так открыто – всем было плевать на чужое внимание. Ньюту тоже было плевать, поэтому, если на него кто и засматривался, он никогда не замечал.

Но знакомиться никто не пытался.

До сегодняшнего вечера, пока Ньюта не отвлекли от созерцания оливки в бокале удивившей Ньюта фразой:

– У вас красивые руки.

Нетривиальный способ знакомства – Ньют, почувствовав, как щеки обжигает румянцем от неуместного, странного комплимента, поднимает взгляд на человека, стоящего рядом с его столом, собираясь произнести давно заготовленную для такого случая, но ни разу не пригодившуюся фразу:

“Извините, я не ищу компании”

Фраза внезапно кажется неуместно длинной, глупой и произносить её совсем не хочется, не тогда, когда в человеке напротив сочетается все то, что так нравится Ньюту в представителях своего пола – уверенный взгляд темных, почти черных глаз, сильные руки с широкими запястьями и длинными пальцами, широкий разворот плеч, стильный костюм и даже невероятно густые брови, так мало кому идущие.

Отдельные детали, привлекая внимание и отпечатываясь в памяти, привычно даже не думают складываться в цельный образ, но все эти детали Ньюту нравятся.

– Мне никогда подобного не говорили, – неловко отзывается Саламандер, переводя взгляд на свои руки. – Присядете?

========== Часть 2 ==========

Персиваль здесь в основном искал спокойствия. Его и так всегда недоставало в его жизни, а в последний год эта роскошь Персивалю и вовсе была недоступна. Каждая шишуга в магическом Нью-Йорке знала его в лицо, спасибо Гриндевальду, сумевшему его засветить во всей магической прессе.

Приходилось или самому набрасывать на себя заклинания, оставляющие внешность неузнаваемой, или идти сюда, в Обливион, где вейловские чары справлялись с этой задачей на какой-то свой хитрый манер, не обременяя жаждущего отдыха человека подобными мелочами.

Одинокого рыжего парня, то задумчиво поглядывающего по сторонам, то рисующего что-то на салфетках, Персиваль замечает почти сразу. Здесь этот человек впервые – постоянных гостей приучаешься постепенно узнавать по каким-то мелочам, всплывающим в памяти только здесь. Персиваль невольно любуется тем, как он сосредоточенно вырисовывает что-то на тонкой бумажной салфетке, крутя карандаш в длинных, кажется, весьма сильных пальцах. А потом комкает салфетку, простым заклинанием уничтожая бумажный шарик, и принимается за свой ужин, состоящий из тарелки сэндвичей и стакана сока.

Персиваль решает все-таки познакомиться, когда он переходит на мартини, периодически, будто забавляясь, поглядывая на зал сквозь наполовину наполненный бокал.

Банальные способы знакомства у Персиваля никогда не были в чести, а руки этого человека действительно немного зачаровывали аврора, именно к этой части человеческого тела всегда испытывавшего наибольшую слабость. Изящная, но мужественная линия от плеча до запястий, широких, совершенно не хрупких, и длинные, чуткие, наверняка сильные пальцы, ловко обходящиеся с карандашом и нежно обнимающие бокал. Эти руки достойны были и лучшего комплимента, но Персиваль решает ограничиться чем-то попроще, чтобы не спугнуть незнакомца навязчивостью.

Бледную кожу, украшенную россыпью золотистых веснушек, мгновенно заливает рассветно-розовый румянец и молодой мужчина, собиравшийся, кажется, что-то сказать, замирает на вдохе, поднимая взгляд, рассматривая Персиваля с безмолвным, немного восхищенным недоверием.

Грейвс прекрасно знал, какое впечатление производит на людей, особенно на тех, кто не знал, что ведет беседу с начальником Департамента охраны магического правопорядка. Если была хоть малейшая вероятность, что собеседник не останется к Грейвсу равнодушным, это происходило даже без малейших усилий с его стороны. Особенно с годами, когда отточенный, отполированный образ приобрел присущий возрасту лоск и импозантность.

Но в основном люди, конечно, или его опасались, или пытались втянуть в свои игры, опрометчиво полагая, что в Персивале есть хоть капля любви к азартным играм.

– Присядете? – немного неуверенно предлагает мужчина, и тут же протягивает руку для знакомства, представляясь:

– Ньют.

Персиваль садится напротив, называя в ответ свое имя, и несколько секунд просто смотрит на молодого парня, прячущего взгляд в бокале с сухим мартини. Грейвс всегда предпочитал чистые напитки, вроде того же огневиски, который ему незамедлительно подает молоденькая полупрозрачная официантка.

– Вы впервые здесь? В Нью-Йорке, я имею в виду.

– В Нью-Йорке – не впервые, но в местном Обливионе раньше не останавливался, – подтверждает Ньют, немного нервно выглаживая по кругу кромку бокала. – Извините, – опускает руки на стол, наконец-то взглянув на аврора прямо, – я просто никогда здесь ни с кем не знакомился и… немного смущен, если честно.

Персиваля даже восхищает такая искренность, кто бы вообще в Нью-Йорке смог признаться, что его что-либо смущает? Хотя Ньюта с головой выдает отчетливейший британский акцент, но приличия ради, Персиваль решает не уточнять, откуда именно приехал его новый знакомый и для чего. Хотя иногда непросто сдержаться: втравившиеся в саму его суть за годы службы в МАКУСА привычки дают о себе знать.

Самый безопасный разговор для начала – о книгах. Британцы, конечно, любят поговорить о погоде – во всяком случае, так считается, но навряд ли у кого-то может быть настроение обсуждать всю ту мерзость, что сегодня творилась на улице.

Разговор с книг плавно перетекает на синематограф – Ньют, после второго бокала заметно расслабившийся, с живой, заинтересованной страстью убеждает Персиваля, что это почти что та же магия, только основанная исключительно на законах не-маговской – магловской, как он все время говорит – природы.

Об этом модном развлечении Персиваль, конечно, был и без того наслышан, но в подробности особо не вдавался – мало ли что могли придумать не-маги, за всем не уследишь. А конкретно это изобретение для магического мира не несло никакой опасности, равно как и никакой пользы.