Текст книги "Я принадлежу тебе (СИ)"

Автор книги: Чиффа из Кеттари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Часть 1 ==========

Айзек догадывается, что Питер прилетит на днях, но Хейл никогда не сообщает точной даты, просто приезжает, открывает дверь, снова и снова усмехаясь звенящим колокольчикам – будто Айзеку они нужны иначе как для антуража. Айзек чувствует запах своего мужчины еще когда тот только стоит на пороге, поэтому и не думает срываться со своего кресла на террасе, только откладывает журнал, слегка оборачиваясь в сторону ведущей на террасу двери.

– Шампанское по утрам пьют или аристократы или дегенераты, как говорят русские, – Питер чуть наклоняется, целуя макушку раскинувшегося в плетеном кресле Айзека, так, будто они виделись максимум вчера вечером, а не четыре месяца назад.

– Или американцы, предающиеся разврату и безделью в портовой Франции, – Айзек запрокидывает голову, подставляя сладкие от шампанского губы мягкому поцелую. – Ты захватил себе бокал?

Питер качает головой, опускаясь в стоящее рядом кресло, укрытое шотландским пледом в красно-синюю клетку.

– Тогда пей из бутылки, – Айзек лениво салютует бокалом, лукаво добавляя:

– Альфа.

Питер довольно скалится, пока алый цвет заливает светлую радужку и протягивает руку к стоящей на низеньком журнальном столике черно-зеленой бутылке, хмыкая:

– Дом Периньон? И какому же это разврату ты предаешься в моё отсутствие?

– Отдал вчера картину, шампанское прилагалось к оплате. Сначала я думал открыть его на твой приезд, но сегодня утро совершенно точно располагает не к кофе и круассанам, а к французскому шампанскому и марокканским апельсинам, – Айзек кивает на блюдце с тонкими, полупрозрачными кружками цитрусов. – И я не прогадал… Да подожди ты, принесу тебе бокал, – Лейхи смеется, лениво и плавно поднимаясь с кресла, прогибаясь в пояснице, потягиваясь.

– Мне жаль цветы, – вернувшись, кивает на цветущий ковер, укрывающий перила террасы и стены, наполняя для Питера бокал.

Питер рассматривает сонную утреннюю зелень, вспоминая, какое буйство красок здесь начинается летом, когда разом расцветает рыже-черная тунбергия и пурпурно-алый родохитон, когда по стенам стелется ковром нежно-розовая азарина, а по полу растекается ярко-лазурный ковер лобелии. Айзек не считал, что в выборе цветов нужно придерживаться одной цветовой гаммы, Айзек просто разворачивал плетенное кресло в сторону тех цветов, на которые ему хотелось смотреть сегодня.

– Ты можешь заниматься тем же самым в Америке, – Питер делает глоток шампанского, наблюдая за тем как Айзек подтаскивает свое кресло поближе к нему, как опускается, изящно и абсолютно спокойно укладывая босые ноги Питеру на колени.

– В особняке нет террасы, в Бэйкон Хиллс нет моря. Из особняка не видно рассветов – только лес кругом, – Айзек лениво прислушивается к происходящему на улице, глядя на чистое и лазурное небо, в точности как на картинах Жаньячика, изображающих солнечный, переливающийся красками Прованс.

– Я не помню ничего хорошего в Бэйкон Хиллс, – негромко продолжает Айзек, чувствуя, как Питер бережно оглаживает его босые ступни. – Мне не нравится даже название этого города. Я ненавижу его кладбище. Я ненавижу его улицы. Там даже солнце совсем не такое, как здесь.

Питер молчит, потягивая шампанское и слизывая сладкий оранжевый сок с протянутых Айзеком пальцев.

– Но, конечно, я поеду с тобой, – Айзек медленно кивает, не глядя на Питера, поднося к губам бокал.

– Найму рабочих, терраса особняку не повредит, – Питер согревает ладонью прохладные ступни. – Выращивай свои цветы, они мне нравятся. Тебе незачем бывать в городе, если ты не хочешь. И обещаю тебе Прованс минимум раз в год.

– И Лазурный берег? – Айзек тихо смеется.

– Даже Париж, если захочешь.

– Мне нужна мастерская. С хорошим освещением, – Айзек ставит пустой бокал на столик.

– Чердак отремонтирован, – Питер прикрывает глаза, откидываясь в кресле, расслабляясь. – Полностью в твоем распоряжении. Сделал большие окна, как ты и хотел. Половина особняка нам с тобой, половина – стае. Дерек живет в пригороде.

– Стая, – Айзек задумчиво улыбается, пробегаясь длинными тонкими пальцами от шеи по груди, проходясь по светло-синей ткани шамбре.

– Это не должно тебя беспокоить.

Лейхи мягко улыбается, глядя на Питера из-под светлых длинных ресниц, и кивает, когда тот поворачивается к нему.

– Когда мы уезжаем?

– Как только ты соберешься, мальчик мой. Незачем травить себе душу долгими сборами.

– Согласен, – Айзек вздыхает, услышав звон колокольчика на первом этаже, в магазине. – Я хочу доработать эту неделю, три дня, – продолжает говорить, обращаясь к спускающемуся следом за ним Питеру. – Потом можем ехать. Как ты думаешь?

– Хорошо, – Хейл все-таки ловит Айзека за талию, притягивая к себе и целуя прямо посреди зала, на глазах у зардевшейся, улыбающейся женщины, рассматривающей копию “Звездной ночи”, сделанную Айзеком.

Питер помнил эту картину, точнее долгий и мучительный процесс её создания, она стала одним из элементов выпускного экзамена, а Айзек звонил Питеру ночами, забывая о разнице во времени и почти рыдал в трубку, в очередной раз распоров когтями покрытый слоями масла холст из-за того, что “всё не так, всё совсем не так, Питер…”

– Вы закрываетесь? – миловидная женщина с явным нормандским акцентом чуть смущенно заправляет выбившуюся пепельную прядь под бежевую шляпку. – Так жаль… – вздыхает, когда Айзек кивает. – Я хотела привести сюда племянницу, она приедет в начале мая… У вас такой прекрасный магазинчик, юноша.

– Спасибо, мадам, – Айзек улыбается, чуть виновато пожав плечами. – Переезжаю на родину. К сожалению. Или не к сожалению, – смеется, обернувшись к Питеру. – Зато в ближайшие три дня, до закрытия, отдам любую понравившуюся вам вещицу за половину стоимости… Думаю, ты будешь против, если я попытаюсь перетащить в особняк всё содержимое магазина? – снова поворачивается к Хейлу, мазнув губами по колющей щетиной щеке.

– Я не буду против, – негромко урчит Питер. – Но я совсем не расстроюсь, мадам, если вы облегчите нам процесс сборов.

Женщина смеется, качая головой.

– За половину стоимости? – игриво улыбается закивавшему Айзеку. – Тогда я что-нибудь присмотрю, хотя не собиралась.

– Нужно написать объявление и обзвонить старых клиентов… – задумчиво проговаривает Айзек, наблюдая за рассматривающей пейзажи местных молодых художников дамой. – Может, всё-таки, не три дня, а неделю… Ты дашь мне неделю, Питер?

– Тебе придется меня уговорить, – Питер мягко прихватывает зубами кончик слегка заалевшего уха.

– Наверное, я справлюсь? – полушепотом тянет Айзек, напоследок огладив Питера по бедру, обтянутому песочными чинос, и отходит к клиентке, чувствуя, что она вот-вот соберется его подозвать.

Иногда оборотническая чувствительность очень кстати.

Питер прихватывает с прилавка ожерелье из белых и розовых ракушек, нежно перебирая тонкие раковинки, подходит к выходящему на по-утреннему оживленную, но, тем не менее сонную улочку витринному окну, рассматривая вывески бутиков на другой стороне.

Айзек заворачивает выбранную посетительницей картину в крафт-бумагу цвета мокрого морского песка, перетягивает бечевкой и укладывает в цветастый пакет, дизайн для которого Айзек набросал, растянувшись на диванчике этажом выше, поперек коленей Питера, оглаживавшего его бедра, еще подрагивающие от испытанного оргазма. Вдохновение на Айзека нападало в любой момент жизни.

– Можем вечером сходить в порт… Сегодня достаточно тепло будет днем, около двадцати… Вечером слегка похолодает, конечно… – Айзек подходит к обернувшемуся, севшему на широкий подоконник Питеру. – Но это не повод не накормить тебя буйабесом в Ше Фон-Фон. Тебе понравится.

– Не сомневаюсь, – Хейл улыбается спокойно и мягко, с привычной уверенностью, теперь, со статусом альфы, ставшей еще ощутимее.

– Нравится? – Айзек кивает на переплетения мелкого речного жемчуга и ракушек в руках Питера. – Их делает немая девчушка, еще младше меня. Мне тоже нравятся…

– Некому подарить, – Питер прикладывает ожерелье к груди Айзека и недовольно качает головой, поясняя:

– Не твой стиль.

Айзек смеется, коротко сверкнув золотой радужкой.

========== Часть 2 ==========

Айзек сам настаивает на том, чтобы Питер отоспался после четырнадцати часов перелета и не беспокоит его до самого вечера, закрывая магазинчик с первыми раскатами весеннего грома, идущего со стороны моря.

Питер просыпается от шума ливня, барабанящего по каменной мостовой и по крыше двухэтажного дома, выходит на террасу, заставая там улыбающегося, снова босого Айзека, стоящего на мокром полу. Лейхи оборачивается абсолютно танцевальным движением, поднимая вверх изящные сильные руки, подставляя ладони дождю. Потемневшие и потяжелевшие от воды рукава рубашки сползают до локтей, обнажая бледно-фарфоровую кожу и тонкий, но рельефный узор вен на внутренней стороне запястий.

– Буйабес сегодня отменяется, – поясняет со счастливой улыбкой, запрокидывая голову, стряхивая потемневшие и почти распрямившиеся кудри с глаз. – Ты ведь не попадал весной в Марселе под первый дождь? Иди сюда…

Питер чуть недовольно морщится, но выходит из дома под прохладный ливень, касаясь протянутой ладони молодого оборотня. Весенний марсельский дождь пахнет свежей рыбой и лавандой, до цветения которой, на самом деле еще три или четыре месяца. Шея Айзека, к которой Питер прижимается губами пахнет масляными красками и морем, йодистым ароматом, присущим Айзеку. Кожа под губами мокрая, гладкая, а горло слабо вибрирует от издаваемого Айзеком протяжного стона.

– Не стой под дождем, – Питер не отрывается от подставленной шеи, пробираясь ладонями под тяжелую ткань рубашки, прикасаясь к прогнутой пояснице, прижимая молодого волка к себе так тесно, как это возможно. Айзек обнимает альфу за шею, скользя длинными пальцами по мокрым волосам.

– Ты же не боишься, что я простыну? – тихо смеется, прижимается губами к щеке, касаясь быстро, едва ощутимо, часто, в конце концов притираясь щекой к виску. От Айзека пахнет весельем и счастьем, игристым шампанским и теплом марроканского солнца, напитавшего рыжие цитрусы, разложенные по всей кухне.

Айзек любит фрукты, свежую жареную рыбу и запах моря. Айзек искренне любит Францию и эту улочку, сейчас заливаемую дождем, который Айзек тоже любит.

Но Питер важнее, и Айзек дает ему это понять, прижимаясь всем телом, целуя мокрые губы, улыбаясь в поцелуй.

Питер, конечно, знает. Подхватывает Айзека под бедра, дожидаясь пока тот обхватит его руками и ногами, крепко удерживаясь, и идет в дом, по памяти, не отрываясь от сладких чувственных губ.

Мокрая одежда остается на полу и на постель оба опускаются уже обнаженными, сплетаясь в причудливо-крепких объятиях. Айзек распластывается по кровати, зовуще, без стеснения, раздвигая длинные ноги. Кожа влажно блестит в светлых дождливых сумерках, грудь неровно вздымается, Айзек стонет с вожделением и страстью, скрещивая ноги на пояснице Питера, когда тот, налюбовавшись, наконец-то накрывает его своим телом, согревая влажным теплом мокрой кожи. Айзек может кончить только от этой близости, от тяжести прижимающегося к нему сильного мужского тела, от запаха непривычных Марселю хвойных лесов, от ощущения сжимающих бедра широких ладоней.

Питер жадно целует его шею, ключицы и плечи, длинной чередой укусов-поцелуев проходится по груди, прихватывая маленькие твердые соски, спускается к плоскому напряженному животу, уделяя немного внимания, и одним слитным движением вбирает длинный ровный член на всю длину, ладонью обхватывая поджавшиеся яйца. Айзек кричит от удовольствия, сминая простынь и раздирая её в клочья, вздрагивает всем телом, когда Хейл с урчанием сглатывает, раз за разом сжимая член туже и жарче, потирая основанием ладони чувствительное место под яйцами, но не кончает, усилием воли удерживая себя в эйфории предоргазменной дрожи, с разочарованием и едва заметным облегчением выдыхая, когда Питер поднимает голову, с пошлым влажным звуком выпуская его член из плена губ. Сладкое, только Айзеку доступное зрелище – взлохмаченный Питер, облизывающий слегка покрасневшие губы, лихорадочно-жаждущим взглядом обласкивающий распростертое перед ним тело.

Хейл снова опускается сверху, подхватывая одну ногу Айзека под колено, и легко толкается по подготовленным, растянутым мышцам в горячее тугое нутро, вжимаясь лицом в изгиб шеи, рыча от удовольствия, которого не мог себе позволить долгих четыре месяца.

Айзек вздрагивает снова и снова, конвульсивно и сладко, задыхаясь тяжелым, мускусным запахом возбуждения. Впивается отрастающими когтями в спину Питера, расчерчивая алым золотистую гладкость кожи, подается к нему сам, идеально попадая в заданный ритм и быстро, с протяжным долгим стоном-воем кончает, не отпуская Питера от себя, напротив, притягивая ближе, умоляя не останавливаться, продлевая бурное, весенним морским штормом накрывшее удовольствие.

Альфа рычит возбужденно и восхищенно, не следя за трансформирующимся телом, цепко и сильно сжимая подкинутые бедра, когда Айзек, вывернувшись, переворачивается на живот, опираясь на грудь и колени, демонстрируя покорность и желание. По гладкой алебастровой коже стекают рубиновые капли крови, мешаясь с дождевой водой и потом на подрагивающих бедрах. Айзек нетерпеливо изгибается, приглашающе раскрываясь, оглядывается на альфу, игриво и возбужденно сверкая золотой радужкой, наслаждаясь его хищным, собственническим взглядом.

Лейхи звонко вскрикивает, распугивая голубей, прячущихся под крышей от дождя, когда Питер снова заполняет его одним резким, почти грубым толчком, тяжело наваливаясь на спину молодого волка. Хейл глухо рычит на ухо, двигаясь глубоко, плотно и жарко – для Айзека это звучит нежнее признаний в любви, возбуждает лучше афродизиака, пьянит сильнее абсента с аконитом.

Сейчас Питер контролирует своего юного любовника, удерживает его на грани, не давая нырнуть в сладкую негу, доводит до безумия, до хрипоты, двигаясь на пределе оборотнических возможностей. Быстро, жестко, глубоко. Но не обращается, только удлинившимися клыками прихватывает подставленный загривок, тут же слизывая сладкую, насыщенную гормонами кровь.

Айзек хочет всего и сразу, сейчас же, не откладывая на потом – едва отойдя от почти одновременного оргазма, оседлывает откинувшегося на спину Питера, коротко целуя в подбородок, и плавно опускается на всё ещё твёрдый член, сжимая в себе с глухим, довольным постаныванием. Но два оргазма делают его менее энергичным – волк ложится на грудь альфы, наслаждаясь его медленными, теперь уже плавными движениями, полностью отдаваясь сладкой истоме, нежно гармонирующей с шумом дождя за окнами и легким цветочно-йодистым запахом, доносящимся с улицы

***

– И как теперь спать на этом безобразии? – Айзек легко и довольно улыбается, пятернёй приглаживая почти высохшие волосы.

– А трахаться на этом безобразии тебя не смущало? – альфа сыто урчит, укладывая ладони на голый живот стоящего перед распахнутым окном волчонка, притягивая его к себе. Удовлетворение и расслабленность наполняют тело ни с чем не сравнимой истомой и нежностью, от этого Питер тихо урчит, мягко покусывая подставленное плечо и шею.

– Оденься, Питер, – юноша смеется, довольно щурясь, перехватывая широкую ладонь, норовящую скользнуть под тонкую ткань домашних шорт. – Франция – страна вуайеристов.

– Пускай завидуют молча, – Хейл хмыкает, но всё же отстраняется, отходя и доставая джинсы из полуразобранного чемодана, попутно бросая взгляд на напрочь промокшую и изодранную когтями постель. Впрочем, так она выглядит всегда, когда Питер приезжает к своему волчонку.

– Надо что-нибудь заказать… – Айзек тянется за телефоном, пролистывая справочник. – Есть охота… просто смертельно. Пойдем в зал.

Волчонок протаскивает мужчину по небольшой квартирке в другой её конец, в просторный, залившийся мягким желтым светом зал, задергивая плотные шторы и опускаясь на мягкий диван рядом с Питером. Айзек подбирает под себя ноги, приваливаясь спиной к плечу Питера, что-то нащелкивает на планшетнике, довольно замычав, когда Хейл обнимает его за пояс, целуя кудрявую макушку.

– И что у нас на ужин? – лениво уточняет Питер через несколько минут, краем глаза поглядывая за делающим заказ Айзеком.

– Я голоден, – предупреждает Лейхи. – Так… Барбекю из дорады и морского карася под соусом айоли с красным перцем, спагетти с песто… Хочешь гребешков?

Хейл благодушно угукает.

– Тогда гребешков с чесночным соусом… Нисуаз, фруктов и бутылку пастиса, а то у меня закончился, – дождавшись кивка альфы, Айзек отправляет заказ и с видом человека, сделавшего всё возможное, откидывается спиной на колени Хейла, спускаясь пониже, чтобы устроиться удобнее.

Питер усмехается, наблюдая за ним.

– С таким меню мне стоило отправить тебя на пару лет в Кордон Блю, – поясняет в ответ на вопросительно приподнятые брови Айзека. – Я уже не представляю, чем мне тебя кормить в Америке.

– Ну, я кое-чего нахватался, – Айзек смеется. – С голоду не помру, а там уж как-нибудь ассимилируюсь. Вообще, забавно…

– Что?

– Стайлз рассказывал, что Крис ему подарил сертификат на обучение в Кендалле или в Кордон Блю, на выбор. Но Стилински отказался на три семестра уезжать во Францию.

– Глупо, – Питер расслабленно поглаживает волчонка по животу и груди, наблюдая за ним из-под ресниц.

– Ну, не знаю… – Айзек пожимает плечами. – У него аспирантура в Нью-Йорке, наверное, из-за этого. Кендалл тоже неплохое место… Но я не хочу учиться готовить, – Лейхи морщится и мотает головой. – Французской кулинарией нужно наслаждаться во Франции… А яичницу с беконом я умею готовить, – Айзек счастливо хохочет, отталкивая руку Питера, игривой щекоткой прошедшуюся под ребрами.

– Питер? – мягко тянет через несколько минут, отсмеявшись и пригревшись на бедре старшего оборотня. – Я бы хотел заехать в Нью-Йорк, если у тебя есть время.

– Есть. Зачем? – Хейл успокоенно перебирает пальцами мелко завившиеся от влажности кудряшки, массируя затылок заурчавшего юноши.

– Хочу встретиться с одной художницей, выбрать и купить пару её картин… Я рассказывал тебе, она подруга Стайлза…

– Помню, – Питер кивает, опуская на Айзека взгляд.

– Стилински обещал договориться о встрече, если я буду в Америке… Можно, конечно и в любое другое время… Но я хочу сразу. Потом, знаю, времени ни на что не будет хватать, ты не сможешь вырваться… А я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– Пытаешься оттянуть момент знакомства со стаей? – Питер усмехается лукаво и проницательно.

– И это тоже, – Айзек пожимает плечами, поднимая руку вверх, проводя пальцами по щеке Питера. – Я так отвык от всего этого. От Стаи, от этого ощущения. Мне удивительно хорошо и без всего этого.

Питер молчит, прислушиваясь к незатейливой мелодии, доносящейся из дома через дорогу. Прикрывает глаза, подаваясь под ласкающие кожу пальцы.

Айзек приподнимается, приникая к губам Питера, улыбаясь в тягучий, нежный поцелуй.

========== Часть 3 ==========

Питер просыпается среди ночи, проведя ладонью по постели рядом с собой и не обнаружив там своего волчонка. Это альфу не особо удивляет, но сон, тем не менее, слетает мгновенно, и Хейл садится на кровати, коротко оглядываясь, удостоверившись в том, что в спальне он один. Ушел Айзек, судя по всему уже давно, его половина кровати успела остыть. Питер тихо ворчит, подходя к окну, выглядывая на улицу – маленькая извилистая улочка полностью погружена в ночную темноту, разбавляемую только редким и слабым светом фонарей, до рассвета еще далеко.

Хейл находит Айзека в зале, который тот частично использует и вместо мастерской. Лейхи сидит на диване, подобрав под себя ноги, как и Питер не озаботившись одеждой и что-то увлеченно выводит в альбоме, прикусив кончик языка от усердия. Айзек даже не слышит, как подходит Питер, настолько его увлекает проступающий на бумаге карандашный эскиз.

Питер тихо садится рядом, коротко, стараясь не отвлекать, целуя юношу в плечо, берет в руки несколько разложенных по дивану эскизов, изображающих его самого, спящего. Айзек всегда отдавал предпочтения пейзажам, природным или архитектурным, никогда не включая людей в свои картины или наброски, никогда не брался за портреты, но Питера рисовал практически на автомате, порой даже не замечая, удивленно моргая, разглядывая очередной карандашный эскиз, оказавшийся в его руках так, словно не он только что потратил час или около того на тщательную штриховку или вырисовку мышечного рельефа.

На взгляд Питера, на набросках Айзека он получался не совсем таким, как в жизни. Похожим, но не таким. Скорее всего, именно так его видел Айзек – чуть более мягкий взгляд, чуть большая расслабленность в позах. Проскальзывающая в некоторых набросках сталь, а в некоторых, напротив, мягкость.

На эскизе, находящемся сейчас в руках юноши, угадываются очертания особняка, стоящего посреди леса. Создавалось странное впечатление, даже от незаконченного наброска – Айзек рисовал дом таким, каким он был сейчас – Питер присылал ему много фотографий, по мере восстановления особняка, – даже добавил террасу, правда вырисовывать свои любимые цветы пока не стал, но по ощущениям, даже у самого Питера складывалось впечатление, что это всё ещё тот самый старый, прогоревший особняк, который он и сам застал по возвращении из комы.

– Айзек, – Питер мягко целует волчонка в висок, чувствуя, как тот хмурится, замирая, останавливая руку на середине штриха. Хейл никогда не вмешивался в его работу, вне зависимости от того, нравилась она ему или нет, но сейчас мягко отводит руку волчонка от бумаги, слегка прикусывая кончик его уха. – Не нужно.

Не нужно настраивать себя на что-то плохое, не нужно ворошить не слишком приятные воспоминания, не нужно вымазывать руки в черной, аконитом пахнущей жиже прошлого. Айзек понимает это, со вздохом откладывая альбом и убирая угольный карандаш в пенал.

– Ты же знаешь, что я не могу остаться здесь? – Питер кладет поверх альбома собранные с дивана наброски, притягивая юношу к себе. – Ты всегда это знал.

– Знал, – эхом повторяет Айзек, устраивая голову на плече альфы, прикрывая глаза, наслаждаясь уютным теплом. – Конечно, Питер. Я знаю, что всё наладится. Просто у меня не получается так же просто вернуться в Америку, как я уехал во Францию.

– Дело не в том, с какими чувствами ты уезжал, дело в том, что тебя ждало в конце пути. Здесь тебя ждало что-то новое. Что-то, что в любом случае было лучше твоей жизни в Бэйкон Хиллс.

– А там меня ждет ворох воспоминаний и знакомых лиц. Улиц, которые я ненавидел всю свою жизнь. Людей, которые всегда были ко мне равнодушны. Мест, которых я не любил.

– Шесть лет многое изменили, – Питер задумчиво гладит волчонка по плечу. – В первую очередь тебя самого. И те места, которые ты помнишь. И тех людей. В худшую или лучшую сторону, но оно всё уже не такое, каким ты его помнишь. И дом в том числе. И это мой дом, Айзек. А мой дом не будет похож на развалины дармштадтского Франкенштейна.

– Ну, между прочим, его хозяин, доктор Диппель, тоже был озабочен вопросами бессмертия, – Айзек тихо смеется, качнув головой.

– Что значит “тоже”? Я бы не назвал изыскания, связанные с созданием настойки из крови животных “озабоченностью вопросами бессмертия”, – Питер пренебрежительно кривится. – Нерабочей, кстати, настойки.

– Ты такой невыносимый, Хейл, – Айзек с улыбкой поворачивается к Питеру, с тихим урчанием прикусывая его подбородок. – И самодовольный, – тянет с непередаваемой нежностью, будто самый изысканный комплимент. – Хорошо, я согласен, – Айзек бросает взгляд в сторону закрытого альбома, пожимая плечами. – Получилось больше похоже на дом с привидениями, чем на место, куда ты меня забираешь. Но это не повод мешать мне работать.

Последнюю фразу Айзек произносит без лишних эмоций, просто очень серьезно, зная, что Питер поймет.

– Я больше и не стану, – Хейл тянет волчонка за собой, вставая. – Пойдем спать. Я лелею мечту днем прогуляться до порта.

– У меня же магазин, – коротко поднимает светлые брови Айзек, мотая головой. – В порт пойдем вечером. Днем ты мне поможешь собрать то, что здесь уже точно не пригодится.

Альфа смеется, блеснув алой радужкой, но Айзек скрещивает на груди руки, мотая головой, всем своим видом излучая непреклонность.

Питер знает, что Айзек сделает ровно так, как Питер захочет – отъезд из Марселя чего стоит, – но сейчас не настаивает, зная, что магазинные дела, на самом деле, отнимают у Айзека не так уж много времени.

***

Утро пахнет липовым мёдом и горячими блинчиками, во всяком случае для сонного, вышедшего на кухню Айзека и вполне уже бодрого, что-то напевающего Питера. Айзек обнимает стоящего у плиты мужчину, ласково потираясь носом о его загривок, чувствуя руками исходящий от сковороды жар.

– Люблю тебя такого, – Айзек прихватывает губами мочку уха довольно заурчавшего Питера, сонно прикрывая глаза.

– Ты просто любишь блинчики, – Питер хмыкает, чуть наклоняя голову назад, чувствуя, как юноша мягко скользит губами по коже.

– Люблю, – соглашается Айзек, проводя кончиком языка по чувствительной коже за ухом. – Люблю, когда ты готовишь мне блинчики и кофе.

– Обещаю тебя изредка баловать и в Америке, – Питер выключает плиту, переставляя тарелку с блинчиками на стол. – Но не часто.

Айзек ставит рядом с блинчиками мёд и ни капли не удивляется, когда на поясницу надавливает широкая сильная ладонь, заставляя прогнуться, лечь грудью на стол который когда-то был куплен исключительно за прочность и подходящую высоту.

Лейхи аккуратно сдвигается в сторону от еды, устраиваясь удобнее, с тихим скулежом расставляя ноги шире, когда теплый воздух касается обнаженных, покрывшихся мурашками ягодиц.

Влажные от слюны пальцы мягко давят на податливо раскрывшуюся дырочку, оглаживая трепещущие розовые края, Питер тихо и глухо рычит, наклоняясь к юному волку, прихватывая клыками кожу между лопаток. До крови, но не слишком болезненно, сглаживая боль прикосновением к простате.

Айзек вытягивает руки, вцепляясь в противоположный край стола, покачивает бедрами, чувствуя, как тяжелый возбужденный член скользит по ложбинке между ягодиц. Питер придерживает волчонка за бедро, направляя себя, но не спеша толкаться в горячее, жаждущее нутро, дразня и Айзека, и себя.

Лейхи нетерпеливо вскидывается, подается назад, задыхаясь от накатившей волны возбуждения, когда слышит ровный, с жесткими нотами голос Питера:

– Лежать.

Айзек действительно любит, когда Питер готовит завтрак или ужин, любит, когда он ласков. Но его властность Айзек любит не меньше.

– Альфа… – тихонько выдыхает юноша, послушно распластываясь по столу, наконец-то чувствуя, как крупная гладкая головка раздвигает мышцы, проникая всё глубже и растягивая. Питер двигается неспешно, с оттяжкой, Айзек различает негромкое довольное урчание, рвущееся из груди альфа-оборотня. Темп лишь немного ускоряется, когда Питер чувствует близость разрядки, но не теряет ритмичности. Айзек царапает край столешницы, вбиваясь в обнимающий его член кулак Питера, сжимает задницу, рыча, когда Питер пережимает основание члена, не давая юноше кончить. На столе остаются очередные борозды от когтей, молодой волк взрыкивает, собираясь развернуться в пол-оборота, но с негромким стоном-вскриком-рыком опускается обратно – Хейл давит сначала на затылок, заставляя наклониться к столешнице, прижаться к ней щекой, а затем, несильно, на шею, неотрывно глядя в огромные, потемневшие от возбуждения глаза Айзека.

“Пожалуйста”, – Айзек беззвучно шепчет, пока Питер продолжает двигаться, вытаскивая член, снова и снова надавливая головкой на податливую дырочку, толкаясь на всю длину, проезжаясь по простате на каждом движении. Кончая, Хейл целует Айзека в висок, касается губами щеки и шеи, продолжая мягко толкаться по своей сперме, но не давая волчонку достигнуть разрядки.

– Нет, мой мальчик, – Питер снова целует юношу в висок, отстраняясь, приводя в порядок себя и его. Одевая, разворачивая к себе лицом и мягко приобнимая за плечи.

Айзека ведет от происходящего, словно от самой дурманной друидской настойки. Он чувствует, как влажная покрасневшая головка трется о ткань белья, чувствует, как пульсирует растянутый, влажный от спермы вход. Руки трясутся от такого сочетания, приправленного заботливо-ласковым, но непреклонным взглядом Питера.

Айзек медленно кивает и тянется за поцелуем, цепляясь все еще дрожащими пальцами за плечи Питера. Хейл на поцелуй отвечает с удовольствием, поглаживает юношу по щеке, обнимая за пояс, напоследок целует уголок приоткрытых мягких губ, и отворачивается к плите, снимая чуть остывшую турку, разливая напиток по чашкам.

Айзек вопросительно урчит, легонько царапая ногтями плечо альфы.

– Будешь хорошо себя вести – кончишь завтра утром, – Питер ставит чашки на стол, спокойно улыбаясь Айзеку, чувствуя, как усиливается окутывающий его аромат возбуждения.

– Чтобы не думал о дурном? – Айзек довольно скалится, садясь на стул и подбирая под себя одну ногу. Юноше вполне удается держаться почти непринужденно – к подобным играм Питера он не просто привык – он привык провоцировать Хейла на них.

– Чтобы не думал о дурном, – альфа кивает, поднося к губам чашку с кофе, наблюдая за тем, как Айзек макает блинчик в мёд.

========== Часть 4 ==========

Айзек вешает на шею сидящего в кресле Питера ожерелье из разномастных гладких деревянных бусин, улыбаясь отвлекшемуся на журнал волку.

– Ты обещал помочь мне с вещами, – негромко шипит волчонок, оглядываясь на стоящую у прилавка парочку, рассматривающую керамические статуэтки. Статуэтки Питер не очень любил, справедливо считая их неоправданно хрупкими пылесборниками, но некоторые из подобранной Айзеком коллекции были очень даже ничего, даже на взыскательный вкус Питера. Каолиновые девушки в развевающихся на несуществующем ветру тонких накидках – изящные маленькие фигурки, сделанные необыкновенно искусно и живо. Лукавые, усмехающиеся, немного надменные личики, тонкие руки, неизменно касающиеся дикого животного или птицы – павлина, тигра, волка, – длинные ножки в вырезах легких цветастых платьев. Глядя на них ненадолго забываешь, что все это – глина, под руками искусного мастера превратившаяся в шедевр. Для себя Питер бы подобные безделушки приобретать бы не стал, но полюбоваться ими было приятно.

Айзек же напротив, любил эти маленькие игрушки, и, наверное, коллекционировал бы их, если бы у него не имелось магазинчика, в котором их можно было выставлять в качестве дорогого, слишком дорогого товара, который не просто не пользовался спросом – Лейхи с очаровательным на взгляд Питера упрямством отвлекал клиентов от каолиновых красоток, умело переключая внимание на что-то менее дорогое, но тоже по-своему интересное.