Текст книги "Зверь невиданный (СИ)"

Автор книги: chate

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Пролог ==========

– Отец, зачем ты вновь ходил к оракулу?

– Хотел узнать, не изменилось ли его предсказание для тебя. Все же сто пятьдесят лет прошло. Ведь, не имея наследника, ты не можешь занять трон, а из-за давнего проклятия нашего рода о наследнике можно забыть, пока не найдешь свою пару. При этом ты мой единственный сын, и других у меня не будет, ты же знаешь.

– Знаю. И что? Ты каждые десять лет ходишь к выжившему из ума слепцу, и каждый раз слышишь одно и то же. Неужели не надоело?

– Сын…

– Не надо, отец. Нет для меня пары в этом мире, значит, поищу в других, когда придет мое время и я смогу перемещаться между мирами. Или оракул все же расщедрился на новое предсказание для меня?

– Почти нет. Он по-прежнему утверждает, что твоя пара не рождалась в нашем мире. Однако на этот раз оракул произнес еще кое-что, и это вселяет в меня надежду. Он сказал: «Будущий правитель встретит свою судьбу в межрасовой магической академии, если доверится сердцу и не раскроет себя до времени». Так что собирайся, сын, ты отправляешься учиться.

– В академию? Опять? Я же окончил ее почти сто лет назад и снова должен учиться? Это же бред. Твой оракул совсем обезумел, да и в твоем здравомыслии я уже начинаю сомневаться.

– Сын мой, не горячись. Я обо всем подумал, когда возвращался. Поступишь в академию под чужой личиной, скрывая истинную сущность. Отучишься год, а потом сдашь экзамен экстерном – благо правила академии это позволяют – и сразу же перейдешь на последний курс. Остальное станет понятно в процессе обучения.

– Отец, ты… Ох, клянусь тленом, у меня просто слов нет, чтобы выразить всё своё негодование.

– Я тоже не особо в восторге от того, что должен отпустить тебя одного, еще и не имея возможности связаться с тобой в нужный момент, но благо страны должно быть превыше наших желаний. Ступай, сын мой, тебе следует собрать вещи. Через месяц в академию начинается новый набор, ты как раз успеешь. Не подведи меня.

– Я… постараюсь.

– Удачи, сынок.

========== 1. ==========

Обидно уходить из жизни молодым, хотя старикам, наверное, тоже умирать не особо хочется. В больницу меня привезли с работы на “скорой”. Приступ аппендицита начался посреди рабочего дня, но плохо я себя еще утром почувствовал, правда, списал тошноту на повысившееся атмосферное давление, дурной сон и поднявшийся ночью ветер. В общем, решил: поболит и перестанет, а оно не перестало. Наоборот, от запаха жарящегося лука стало еще хуже, пришлось бежать в уборную, хотя я утром даже кофе пить не стал. Когда я свалился на пол и начал корчиться от боли, ребята быстро сориентировались и вызвали “скорую”. С их помощью я кое-как дошел до машины, а вот вынимали из нее меня уже на носилках, настолько мне стало плохо. Дежурный хирург подтвердил диагноз врача скорой – аппендицит, – и меня тут же отправили в операционную. Я только и успел продиктовать медсестре телефон матери, чтобы ее предупредили о моем местонахождении. Дальше помню не очень четко: все в белых повязках, укол в вену, перед глазами все плывет, яркий свет, в ушах гремит штормящее море, свет тускнеет и перед глазами вспыхивает яркий салют, рассыпаясь миллиардами хрустальных бусин, и ветер гонит их, гонит, гонит…

Открыл глаза, слыша странный шум и крики. Кто-то совсем рядом ругался. Осмотрелся и… заорал, испуганно всплеснув руками, словно крыльями, отчего подлетел еще выше. Подо мной суетились врачи и медсестры, что-то вводили в вену, делали массаж сердца, потом применили дефибриллятор, но тело осталось неподвижно лежать на столе, а я завис над ним. Глядел на почти зашитый после операции живот, пытаясь понять, что случилось? Наконец все отошли от меня. Один из врачей снял повязку с лица, посмотрел на часы на стене и сказал:

– Запишите: смерть в пятнадцать сорок три. Реанимационные мероприятия проведены безрезультатно. Предварительная причина – анафилактический шок. А ты, – врач ткнул пальцем в мужчину, стоящего в изголовье, – иди и сообщи родственникам о его смерти. А заодно расскажи, что ты пренебрег инструкцией и не сделал пробу, поэтому они будут хоронить своего сына, который еще мог бы жить и жить.

В голосе врача звучала злость и вместе с тем какая-то усталая обреченность, а я наконец понял, что всё, моя жизнь закончилась. Как-то само собой получилось, что я полетел следом за тем, кто должен был рассказать о моей смерти. Увидел встревоженную маму и старшего брата с женой. Они переживали за меня, особенно мама. И сразу же стало стыдно за то, что так пренебрежительно относился к своей семье, пока был жив. Мне все казалось, что впереди еще масса времени и незачем наведываться к ним в гости лишний раз, лучше с друзьями сходить в бар или клуб, а оно вон как получилось.

Тот врач почти ничего родным не сказал. Он просто вышел, виновато потупившись, стянул с головы шапочку и покачал головой:

– Сожалею. Мы сделали все, что могли.

Мама тут же закричала как раненое животное, брат побелел, обхватил мать за плечи, прижимая к себе, а его жена всхлипнула, утирая платком глаза. Я смотрел на них и прощался, понимая, что больше мы никогда не увидимся. Сожалел о том, что когда-то наговорил им или, наоборот, не успел сказать, и тут почувствовал, как меня потянуло куда-то вверх. Поднял голову, увидел над собой нестерпимо яркое сияние, к которому меня и несло, а потом в последний раз взглянул на родных: Алена, жена брата, теперь вместе с Юрой обнимала мать, а внутри нее… Я даже забарахтался, желая задержаться хоть на миг, чтобы разглядеть маленькую искорку, что сверкала внутри нее. Не знаю, как я понял, что это ребенок, более того – девочка! Может, знание снизошло на меня свыше. Не знаю. Просто вдруг понял и обрадовался. За них обрадовался. И, прежде чем раствориться в сияющем мареве, успел крикнуть:

– Санькой назовите, как меня!

Не знаю, услышал меня брат или нет, но, исчезая, я успел заметить, как он вздрогнул и огляделся, хотя рядом никого не было. Может, услышал, кто ж его знает. Надеюсь, они будут счастливы.

Сияющее марево растворило меня в себе, чтобы в следующее мгновение я оказался в огромном помещении. На что это было похоже? Трудно описать. Видели когда-нибудь древнегреческие храмы с гигантскими колоннами? Вот примерно то же самое, только крыши у этого храма не было, сверху лилось яркое сияние, а пол и колонны были поделены на две части: справа все было сделано в золотисто-желтых и бело-голубых тонах, а слева – в черно-алых и темно-зеленых. Мало того, колонны справа обвивали живые цветущие растения, а колонны слева – растения, сделанные из золота и драгоценностей, но так искусно выполненные, что я даже не сразу понял, почему они так странно блестят. В общем, было красиво, но я предпочел не соваться к колоннам, а идти по невзрачной серой полосе, отделяющей эти две части друг от друга. Почему-то мне было боязно сделать хотя бы один шаг в сторону.

Шел я недолго. Вскоре впереди показался письменный стол (да-да, самый обычный письменный стол), за которым восседал – по-другому и не скажешь – невзрачный мужичок в светлых одеждах и… с нимбом над головой. Он неспешно листал огромную книгу, занимающую почти весь стол, а когда я остановился перед ним, встрепенулся:

– Ага, новопреставленный Александр Владимирович Синица, двадцать четыре года, профессия – повар-кондитер, не женат, детей нет, сексуальные предпочтения – би. Сексуальный опыт – три раза: два – с женщиной, один – с мужчиной.

Так, что тут у нас в добрых деяниях? Помогал нуждающимся материально, подавая милостыню. Подкармливал бездомных животных. Почитал мать. Не курил, не злоупотреблял спиртным, наркотики не принимал. В серьезных правонарушениях не замечен. Восемь лет назад спас тонущего мальчика.

Злые деяния: дрался в отроческом возрасте несколько раз… Хотя нет, тут ошибка – ты защищал слабых, так что запишем это в добрые деяния, тем более что до смертоубийства не доводил и не калечил. Далее… Мелкое воровство на работе. Не для себя – для тварей бессловесных, что на улице обитают, но проступка это не отменяет. Что еще? Ага, не почитал отца своего. Богохульствовал, рассказывая анекдоты. Упоминал имя Божье всуе. Сквернословил. Лгал. Прелюбодействовал, ибо занимался этим без любви, а токмо похотью движимый. Подвержен греху гордыни. В церковь не ходил, не исповедовался и не причащался. Молитв благодарственных не творил…

– Эм, простите, – не выдержал я, – но что все это значит? И кто вы такой?

– Как кто? Привратник я. Ты же умер? Значит, надо теперь тебя куда-то девать.

– А какие альтернативы? Рай и ад?

– Не совсем, – усмехнулся мужичок. – Душа должна отправиться на перерождение, а вот в кого, куда и какая в дальнейшем тебя ждет судьба – это уже зависит от того, как ты жил. Если праведник – пойдешь направо и новая жизнь у тебя будет спокойной, сытой, не совсем без проблем – такого не бывает, – но без крупных неприятностей – это гарантировано. Если жил грешно – пойдешь налево. Там спокойной жизни не будет. Болью и бедами будешь искупать свои прошлые грехи. Так вот.

– Понял, не дурак, – покивал я. – И как вы грехи мои будете рассчитывать? Для этого что, формула имеется?

Мужичок фыркнул, хлопнул ладонью по книге, и та сразу уменьшилась раз в десять, а на краю стола возникли весы с двумя чашечками и две серебряные мисочки с черными и белыми камнями. Мужичок эти камни высыпал на чаши весов, те немного покачались и остановились, причем стрелка весов указывала точно на середину пластинки с делениями.

– Очень интересно. Редко у нас бывают такие души, в которых дурного и хорошего намешано поровну. Обычно стрелка хоть на ширину волоса, но в какую-нибудь сторону склоняется, а тут…

– И что теперь? Куда мне?

– А куда хочешь – туда и ступай. Выбор стороны за тобой. Даже мир тебе позволено выбрать самому.

– Мир? – я удивился. – Их что, несколько?

Теперь надо мной откровенно смеялись.

– Их великое множество. Видишь, справа колонны из желтого мрамора с золотыми прожилками? Это миры, полные волшбы и чудес магических. А те, что белые с голубыми узорами, – технические, как тот, в котором ты родился. Цветы на них – это существа, что ждут своего рождения. Если цветок открыт, значит существо вот-вот родится, и душа, коснувшись его, получит новое вместилище. Слева тот же принцип, только магические миры – темно-зеленые, с черными прожилками, а технические – черные с красным. Одинаковые рисунки прожилок обозначают один мир, ведь в любом мире должны быть и добрые, и заблудшие души. И еще подскажу тебе, по доброте своей, если вдруг захочешь налево пойти: чем ярче и крупнее камень в цветке, тем труднее жизнь будет, а чем дороже металл – тем мучительнее смерть. Иди теперь, выбирай.

Разумеется, налево идти я не собирался. Потоптался на месте, разглядывая светлую сторону.

– Сколько у меня времени?

– Да сколько угодно, – мужчина развел руки. – Такого понятия, как время, здесь не существует. И еще я сделаю тебе подарок, раз ты позабавил меня беседой: ты будешь помнить часть своей прошлой жизни и в новой. Иди.

Ну я и пошел. Вернее, полетел, петляя меж колонн, то опускаясь ниже, то поднимаясь вверх. Цветов раскрытых было много, отличались они цветом, размером и количеством лепестков, так что я никак не мог решиться на какой-нибудь из них. Я даже мир никак выбрать не мог: то в магический хотел попасть, то боялся неизвестности, все-таки магия – это что-то из разряда сказок.

Не знаю, как долго я летал между столбами, просто в какой-то момент понял, что стола с привратником уже не видно, а конца-краю залу с колоннами нет. Повертевшись на месте, я вдруг увидел сухой цветок. Это зрелище показалось мне настолько странным, что я даже не обратил внимания на колонну, на которой рос этот цветок. По виду он напоминал лилию, только изрядно засохшую и потерявшую естественный цвет. Серо-коричневый, он жалко свисал со стебля, словно вот-вот готов был осыпаться. И так мне стало жалко этот цветок – просто не передать. Не слишком понимая, что делаю, я протянул к нему руку, коснулся, и… белый водоворот закружил меня, чтобы изо всех сил приложить о землю.

– Куда ты, дурак, лезешь! – орал мужчина, стоя надо мной. Рядом кто-то утробно ревел, словно разъяренный медведь. – Матильда! Где ты?! Убери его с глаз моих! Навязали дебила на мою голову! Генри, тащи веревки, эту заразу надо привязать!

Я уже открыл рот, желая сказать, что привязывать меня не надо и я не зараза, как понял, что это не про меня. Мужчина, выкрикивая последнюю фразу, сделал шаг в сторону, и я увидел рвущуюся с цепи и ревущую во всю глотку зверюгу. Хорошо, что я в тот момент сидел, потому что иначе точно упал бы. Если мне не изменяет память, такой зверь в геральдике назывался грифоном: львиное тело, голова и крылья огромного орла, а уж ярости – на сто хищников хватит. Одним словом, кошмар.

– Ах ты, горюшко мое, – запричитала рядом немолодая женщина, подхватила меня под руки, помогая встать. – Пойдем, дурачок, я тебе покушать дам. Ай, бедовая твоя головушка, чего же ты к зверю полез? Он же сожрет и не подавится.

Она еще что-то там причитала, а я шел за ней и оглядывался. Во дворе трехэтажного дома, выстроенного в викторианском стиле, крутилось много людей. Мужчины тащили веревки к грифону, громко переругиваясь, а женщины стояли в стороне, с интересом глядя на все происходящее. На женщинах были надеты неяркие платья, темные фартуки и белые чепцы, а на мужчинах – коричневые или серые рубахи с темными жилетками и темные брюки. Только один, тот, кто орал на меня, был одет более ярко: на нем красовался темно-синий колет и брюки в тон, а рубашка с кружевным воротником была белоснежной. В руках мужчина держал плеть, такой запряженных в карету лошадей погоняли – я это в кино видел. А еще, судя по тому, как ему все подчинялись, он тут явно главный.

Матильда – похоже, именно так звали ту, что увела меня со двора, – притащила мое ошарашенное всем происходящим тело на кухню, усадила в уголке и поставила передо мной миску с серым комковатым содержимым, больше напоминающим оконную замазку, а не еду.

– Кушай, дурачок, – она вложила мне в руку ложку и погладила по голове, как маленького, хотя я был выше её.

– Что, дурак, попало тебе? – на кухню со смехом вбежала молодая девушка лет восемнадцати. – Будешь знать, как лезть куда не просят.

– Селька! – прикрикнула на нее Матильда. – Оставь дурачка в покое. И смотри, чтобы я управляющему не пожаловалась, а то репа вон не чищена до сих пор. А ну, живо работать!

До этого диалога я полагал, что «дурачок» – это меня так ласково называют из-за моего промаха с грифоном, но теперь у меня зародилось смутное подозрение, что это мое имя. У кого бы спросить? Я повертел головой, но Матильда куда-то ушла, с этой Селькой – или как там ее звали – мне разговаривать совсем не хотелось, а больше на кухне никого не наблюдалось, хотя, судя по количеству рабочих мест, тут должны находиться человек шесть, если не больше.

Повозив грубо обструганную деревянную ложку в каше, я поднес немного этой… гадости к носу и принюхался: пахло как овсянка. Рискнул попробовать – точно овсянка, только грубого помола, сильно переваренная, да еще и плохо перебранная – на зубах так и скрипит. Тьфу, гадость. Сплюнув гадкую кашу, я вновь оглядел кухню: плиты допотопные, дровами протапливать такие надо, к тому же на кухне имелось три очага, один из которых сейчас горел, а в нем жарилась, вернее подгорала, тушка барана на вертеле. Пришлось встать и повернуть рычаг вертела, чтобы спасти мясо. Рядом с очагом, на столике, стоял маленький кувшинчик. Потянувшись к нему, понюхал содержимое – похоже на смесь растительного масла, уксуса и всяких трав. Недолго думая, полил этим мясо, медленно вращая вертел. Когда пригоревшая часть вновь оказалась сверху, оставил его в покое и вернулся за свой стол, мимолетно заметив, как пялилась на меня Селька, открыв рот и сжимая в руках нечищеную репу.

– Закрой рот, муха залетит, – пробурчал я, усаживаясь на место, а она взвизгнула, уронила репу и бросилась вон из кухни с громким криком:

– Дурак заговорил!

Упс, кажется, я зря это сделал. Привлекать к себе внимание мне отчего-то совсем не хотелось, поэтому я склонился над кашей, постарался сделать как можно более тупое выражение на лице и начал неспешно есть эту… это творение чьего-то злого гения, тщательно пережёвывая каждую ложку. Не кривиться, глотая это варево, было сложно, но я старался изо всех сил. Когда на кухне начал собираться народ, перед ними предстал дурачок, смиренно жрущий кашу и даже не думающий говорить. В результате девице, поднявшей панику, еще и попало, поскольку ей никто не поверил. В самый разгар разборок на кухню явился мужик в синем кафтане, всех разогнал, пригрозив плетьми, и велел немедленно приниматься за работу, поскольку через два часа благородные господа вернутся с охоты и будут ужинать. На кухне тут же забурлила жизнь. Все забегали, нарезая, жаря, отваривая, а я, воспользовавшись суматохой, тихо слинял на свежий воздух, бросив недоеденной гадкую кашу. Мне очень нужно было привести мысли в порядок и понять, что со мной произошло.

В результате блужданий я оказался во дворе. Оглядевшись, выбрал направление, противоположное тому, где держали грифона, и пошел вперед, пока не оказался у конюшен. Пахло тут не слишком хорошо, но я все же отыскал тихий закуток с охапкой сена, присел на него и начал думать, вернее вспоминать. Поначалу в голову ничего не приходило, а потом вспыли воспоминания о себе прежнем, хотя и не все: я помнил, что у меня были мать и брат, но лица их и имена словно стерлись из памяти. Помнил, что работал кондитером и как пек всевозможные сладости, а вот их названия и название того заведения, где работал, – пустое место. Я понимал, что язык, на котором разговаривал с местными, не мой родной, хотя теперь именно на нем думал. А вот тот язык, из прошлого мира, смутно вспоминался отдельными словами и образами, не всегда понятными. Я также совершенно не помнил своей внешности и имени, хотя твердо знал, что оно точно не Дурачок. Зато вспомнил зал с колоннами, увитыми цветами, и слово в слово наш диалог с привратником.

«Получается, я в новом теле и новом мире, магическом, судя по грифону. Хорошо хоть, язык понимаю, а вот что делать дальше… – я растерянно почесал затылок, заодно ощупав неровно обрезанные волосы и… остроконечные уши. Обычные человеческие уши, кончики которых были не закруглены, как у людей, а чуть заострены. – Это что же, я эльф?»

Я постарался припомнить как можно больше об эльфах – и… ничего. Нет, смутные воспоминания о том, что я о них читал в каких-то фантастических книгах-сказках, были, но подробностей я совершенно не помнил. От напряженного мыслительного процесса разболелась голова. Единственное, что мне удалось вспомнить: у эльфов уши торчали из прически, а мои были скрыты волосами. Может, я не эльф? А может, полукровка эльфийская? Нет, так я себе голову сломаю, но ни до чего не додумаюсь. Нужно узнать о себе как можно больше.

Я уже собирался выбраться из своего укрытия, прикидывая, с кем лучше всего поговорить, когда возле конюшен началась суета. Решив, что это те господа приехали, о которых говорил мужик в синем костюме, я вернулся обратно на солому, чтобы переждать суматоху. Сам не знаю, как так получилось, но там я заснул и проспал до вечера. Когда открыл глаза, солнце уже садилось, окружая дом и двор сумеречными тенями. Оглядевшись и прислушавшись, я пришел к выводу, что могу выйти. Неподалеку от конюшни обнаружился колодец, вот к нему я и направился, поскольку пить очень хотелось. Стоило мне вытянуть ведро с водой и сделать первый глоток, как рядом оказалась Селька, сверлящая меня недобрым взглядом.

– Мне из-за тебя попало, дурак ты уродский! Быстро признавайся, как ты говорить научился! – она даже ногой притопнула, хорошо хоть кричать не стала.

Я равнодушно пожал плечами, не собираясь с ней разговаривать, а потом понял, что она идеальный кандидат в информаторы. Второй раз ей точно никто не поверит, зато я смогу расспросить ее обо всем, что мне нужно.

Еще раз оглядевшись и убедившись в том, что нас никто не видит, я схватил ее за руку и рванул в свое укрытие за конюшней. Селька, понятное дело, заорала, так что пришлось зажать ей рот ладонью и прошипеть:

– Тихо. Мы просто поговорим, и все. А будешь орать – шею быстро сверну.

Конечно, я не собирался приводить свою угрозу в действие, но девка-то этого не знала, так что визг прекратился, и вырваться она больше не пробовала. Усадив на сено, я присел на корточки перед ней. Селька всхлипнула, испуганно глядя на меня, но поддаться жалости я никак не мог – не время.

– Расскажи обо мне: кто я, как зовут и все остальное. Да не дергайся ты. Не трону. Говори давай.

– Зовут тебя Дурак, – испуганно начала она дрожащим голосом, – потому что ты дурак: ничего не понимаешь, не разговариваешь и… Ой, теперь-то разговариваешь и… Ой, мамочки-и-и… – завыла, закрыв лицо руками.

– Да не реви, ничего я тебе не сделаю. Давай дальше. Кто я?

– Не знаю, – всхлипнула Селька. – Тебя маг сделал в своей лаборатории.

– Какой маг? – пришла моя очередь растерянно моргать.

– Хозяин прежний, – слезы Сельки уже высохли, теперь она внимательно вглядывалась в меня, о чем-то размышляя. – Я маленькая была, когда меня на кухню работать взяли. Ты тогда уже был. Я слышала, как слуги шептались, что маг соединил кровь всех разумных нашего мира, чтобы создать тебя. Сына хотел, чтобы магом тот был самым сильным, а жена померла, вот он и рехнулся на старости лет. А ты не получился: ни магии, ни разума в тебе не было, ходил как кукла, только приказы понимал. Но маг запретил тебя убивать. Потом он умер, а дом достался его дальнему родственнику. Он тебя поначалу все магам местным показывал, продать хотел, только все отказывались. Сказали, никчемный. Я слышала, как один старый маг говорил хозяину, что ты рожден без души, а потому пуст. И магии в тебе нет, и быть не может. Матильда выхлопотала тебя у нового хозяина, раз ты больше никому не нужен, и заботилась последние пять лет.

Выслушав ее рассказ, я задумался. Выходит, моя душа заняла пустое тело, которое было искусственно создано сумасшедшим ученым-магом, а чего он там во мне намешал – и сам бог не разберется. Н-да, невеселая ситуация получается.

– Теперь тебя точно купят, – Селька произнесла это так азартно, что я вздрогнул.

А ведь она права. Теперь в теле есть душа, и на меня вполне может польститься какой-нибудь маг. На опыты пустит или декоктов наварит. Ой, не зря мне чуйка советовала остаться для всех тупым дурачком и не раскрывать себя. И что мне теперь делать? Бежать? Я мира не знаю. Остаться? Рано или поздно я проколюсь, и тогда меня точно продадут кому-нибудь, как зверя невиданного. Да и Селька молчать не будет. Нет, бежать и только бежать. Сегодня. Продуктов только набрать на кухне, одежды сменной – и ходу.

Прикосновение чужих пальцев к лицу прервало мои размышления.

– А ты ничего, когда морда не безжизненная, как глиняная маска. И чешуйки тебе идут.

Чешуйки? Какие еще чешуйки? Мне срочно нужно зеркало!

– Так. У тебя зеркало есть?

– В комнате, – согласно кивнула Селька.

– Тогда пошли к тебе.

– Зачем это? – в ее глазах вновь зажегся страх, и Селька отпрянула.

– Не бойся, просто зеркало мне твое надо. Тебя я не трону. Клянусь.

– Тогда ладно, – согласилась она и отвела меня в небольшую пристройку позади большого дома. Оказалось, что именно тут, в маленьких каморках, живут все домашние слуги. В Селькиной комнате стояла узкая кровать, возле которой приютились небольшой одежный шкаф и пара сундуков возле него. Больше ничего здесь не было, да и не могло поместиться – когда мы вдвоем прошли в комнату, там сразу стало ужасно тесно.

– Где зеркало? – тут же спросил я, оглядываясь.

Селька зажгла свисавшую с потолка лампу, так что мне пришлось зажмуриться, а потом извлекла зеркальце из сундука и подала мне. Небольшое, овальное, сантиметров тридцать в длину и двадцать в ширину, оно показывало не так много, но мне и этого хватило. Прежде всего, внимание привлекали глаза: яркие, зелено-синие (кажется, такой цвет называется «морская волна»), они странно блестели. Всклокоченные волосы на первый взгляд казались темными, но в этом я был не уверен – очень уж грязными они выглядели. Голову мне «прошлому» давно никто не мыл. Чешуйки, о которых говорила Селька, действительно были, мелкие такие. Начинаясь на висках, они спускались по контуру лица до подбородка. На ощупь были мягкими и почти ничем не отличались от нормальной кожи, разве что цвет их был чуть светлее, с каким-то перламутровым оттенком. Рогов или еще каких-то лишних деталей не обнаружилось, но это меня совсем не огорчило, и так физиономию с чешуей придется прятать. И волосами это никак не прикрыть.

Дальше я смотреть не стал, вернул зеркало Сельке и задумался над тем, как быть. Если я уйду сейчас, она точно панику поднимет. Можно, конечно, ударить ее по голове, чтобы сознание потеряла, но… Во-первых, бить девушку не хотелось, а во-вторых, страшно – вдруг силу не рассчитаю? Убивать ее я точно не собирался. Вот была бы во мне магия, я бы сказал: «Спи!» – и все было бы…

– Эй, ты чего? – я едва успел подхватить падающую девушку. Встряхнув, я уложил ее на кровать и только потом понял, что она действительно спит. – Круто. Это что же, я маг? Ну-ка, – я вытянул вперед руку ладонью вверх. – Гори. Огонь. Зажгись. Вспыхни. Искра. Але-оп. Абракадабра.

Но все было впустую. Никакого огня не зажглось. Жаль.

К сожалению, валять дурака было некогда. Мне нужно было уходить из поместья, и как можно скорее. Предварительно отыскав и забрав у Сельки котомку для вещей и темный платок, чтобы повязать им голову, я вышел из комнаты и отправился на кухню. Бежать без продуктов было бы глупо. Там я прихватил нож, маленький казан и, облазив все уголки, собрал в котомку то, что можно было без проблем съесть в дороге. Потом присовокупил к этому каких-то круп, чтобы в случае чего сварить, и вышел во двор, размышляя. Сначала я подумал, не увести ли мне лошадь? Но потом отказался от этой мысли. Меня, может, искать и не будут, а вот коня точно хватятся. Не знаю, чем закончились бы мои размышления, если бы неподалеку не зазвенели цепи. Минутку подумав, я направился туда. Сумею сбежать или нет – не знаю, но оставлять живое существо на растерзание каким-нибудь магам не дело. Боялся ли я? Да, боялся. Все-таки зверюга была крупная, двухметровая, да и размах крыльев поражал воображение – метра три, а то и четыре. Но в тот момент, когда я приблизился к грифону, понял, что крылья его привязаны к вбитым в землю кольям.

– Вот изверги, – пожалел я зверя, приближаясь к нему, а грифон приподнял склоненную голову и тихо простонал. Он вообще был весь опутан веревками и цепями, словно колбаса, приготовленная к копчению. – Не бойся, я постараюсь тебе помочь, – пробормотал я, обходя его кругом.

К счастью, цепей было всего две: первая удерживала массивный металлический ошейник, не дававший грифону напасть на того, кто стоял перед ним, а вторая обвивала кольцом грудь и крепилась к земле слева и справа от зверя. Хорошо, что замками к цепям служили простые защелки, так что расстегнуть их оказалось несложно; потом я разрезал ножом веревки и освободил крылья. Все это происходило под внимательным взглядом зверя. Он стоял спокойно, словно понимал, что я делаю и для чего, а когда последняя веревка упала, позволяя ему взмахнуть крыльями, грифон не улетел. Он постоял, поводя головой из стороны в сторону, взмахнул пару раз крыльями, проверяя, а потом повернулся ко мне и чуть наклонился. Я даже испугаться не успел, как он ткнул клювом мне в грудь и… ласково закурлыкал. Вот уж чего я точно не ожидал.

– Ты хочешь мне помочь? Вынесешь меня отсюда?

Грифон радостно вскрикнул и повернулся боком, предлагая сесть на него верхом. Даже крыло подставил, чтобы мне легче было взбираться на спину, только вот я не торопился воспользоваться его предложением. Останавливало меня банальное понимание того, что держаться мне там было не за что. Ну, уцепился бы я за перья на шее грифона, так он бы вполне мог меня нечаянно скинуть, если я случайно дерну посильнее и выдеру парочку. Но нацепить на грифона седло было еще более невероятным – крылья просто не дали бы его как следует застегнуть.

Потоптавшись минуту, я поднял пару веревок, показывая их грифону:

– Не возражаешь?

Грифон вновь что-то прокурлыкал, но не угрожающе, так что я быстро соорудил две петли для ног и одну накинул на шею грифону. Выглядело это более чем странно, и, скорее всего, мне будет неудобно, но ничего другого я придумать просто не мог. Забравшись на спину, я вдел ноги в петли, дающие мне возможность хоть немного сохранять равновесие, и ухватился за веревку на шее.

– Вот теперь полетели.

Грифон покрутил шеей, убеждаясь в том, что мое изобретение ему не мешает, мощным прыжком взвился вверх, чуть не скинув меня на землю, и сразу взмахнул крыльями, тяжело взлетая в небо. Я тут же вознес хвалу своей сообразительности, иначе лежать бы мне на земле. Хорошо, если бы обошлось без переломов. А в следующую секунду внизу раздались пронзительные крики и протяжный низкий звук то ли трубы, то ли рога. Это охрана на воротах подняла тревогу, заметив побег грифона. А ведь я про нее совсем забыл, когда планировал свой уход. Хорошо, что ворота располагались далеко, по другую сторону замка, так что мою возню возле грифона стражники не видели. В общем, удачно получилось. Только бы у них не оказалось луков или арбалетов.

К счастью, нам не смогли помешать, и вскоре освещенный огнями замок остался позади, а впереди… Впереди было темно, но куда-нибудь мы точно прилетим.

========== 2. ==========

Не знаю, сколько мы летели, но замерз я основательно, особенно ноги в тонких тряпичных туфлях, да еще и укачало меня на спине грифона. В свете луны, изредка появляющейся из-за туч, мне был виден простирающийся под нами лес. Приземляться было некуда, пока внизу не заблестело небольшое озеро. Именно туда и спланировал грифон, высадив меня на берегу. После полета ноги едва держали, но все же мне удалось проковылять пару шагов, чтобы не плюхнуться задом в воду. Помыться, конечно, не помешало бы, но сначала нужно было прийти в себя хоть немного. Также я понял, что свалял дурака, не позаимствовав у Сельки еще и мыла, или чем они тут пользуются. Ладно, тело я мог бы потереть песком со дна озера, а как быть с волосами? Их песком точно не промыть.

Постояв рядом со мной, грифон вскрикнул, разворачиваясь. Не успел я испугаться, что он улетит без меня, как он поднялся в воздух, завис над серединой озера и, сложив крылья, с громким плюхом нырнул в воду. Поднявшаяся маленькая волна чуть-чуть не достала до моих ног, зато в следующую минуту грифон вынырнул, держа в клюве здоровенную рыбину. Выбравшись на берег, он положил еще живую рыбу у моих ног, но я отрицательно покачал головой: