Текст книги "За запертой дверью (СИ)"

Автор книги: BowieBowie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Она сказала не это. Но её слов мне хватило.

Преподавательница улыбнулась. Прикрыла лицо ладонью.

Одинокая слеза скатилась по её щеке.

– Меня никогда никто не любил так. Значит, наверное, вообще никогда не любил. Лиличка. Как, должно быть, она несчастна!

– Не думаю. Она вполне счастлива Вас любить. Поверьте мне.

Вера Александровна подошла к девушке и крепко обняла её.

– Это первое. Есть ещё кое-что.

– Что?

– Елена Владимировна уезжает через неделю на конференцию.

Ада почувствовала, как что-то упало внутри. Глухо ударилось.

– Надолго? – Выдавила она из себя.

– Нет. Но дорога длинная. Где-то три недели. Месяц.

– Она ведь только приехала.

– Её пригласили на серьезное мероприятие. Меня тоже приглашали, но, увы, у меня есть дела здесь. Она едет со своим ассистентом.

– Кто её ассистент? – Выжала из себя Ада, отведя глаза от женщины. Что-то безумным вихрем взвивалось в сердце девушки. Месяц, поезд, гостиница, кофе, бейджи с именами, Елена Владимировна и некий кто-то. Нет, нет. Нет. Как мог кто-то, пусть, пусть даже не зная об этом, вот так отбирать у неё то, что пусть ей и не принадлежит? Как мог кто-то быть там, быть с ней в одном купе, в одном вагоне, кто? Кто мог быть с ней в одной гостинице, в одном номере, печатать её доклад, сидеть с ней вдвоем за одним столом?

Вера Александровна улыбнулась.

– Вы.

========== Глава 18. Дверь распахнулась. ==========

Ада еле удерживала себя в рабочем кресле. Счастлива ли она была? Знаете, пожалуй, я не стану решать за неё. Могу сказать лишь, что лицо её, пусть не всегда радостное и беспечное, светилось. Когда было много дел, когда было предельно скучно, в дурную погоду – всегда. Счастье ли это было? Она одна знала. Нет, нет, работа её не могла удержать: то и дело она выходила из-за стола, подходила к окну, открывала шторы, приземлялась на диван, снова вскакивала, нарезала круги по кафедре. И снова, и снова. Представлять, как едут они вместе в одном купе, как за окном бежит и убегает прочь весь мир, она не могла. Стоило только ей на секунду вообразить эту картину, как её тут же накрывало такой безумной волной, что всё прочее пропадало, уходило под воды какого-то глупого счастья. Но не мне о счастье говорить.

Вера Александровна застала Аду у окна.

– Доброе утро, – лаборантка радостно развернулась. На её лице растянулась широкая улыбка.

– Не могли бы Вы хотя бы попытаться изобразить удивление, когда она сама сообщит Вам об этом? – Женщина скинула шубу на диван и подошла к зеркалу.

Ада чувствовала, что не может, – нет, никак не может! – не улыбаться. Она легко распахнула дверцы шкафа и достала вешалку.

– Так зачем же Вы мне сказали?

– Ну, как зачем, – усмехнулась преподавательница в отражение, – а могла разве я молчать об этом?

– Ведь это не секрет?

– Не секрет. Но я узнала первая.

– Что она сказала?

– Поначалу расстроилась, что я с ней не поеду. Сказала, что не хочет быть одна в чужом городе и в дороге.

– И?

– И решила, что лучшим вариантом будет предложить Вам. Сказала, человек должен быть проверенный. Не чужой.

В груди девушки что-то приятно защекотало.

– Почему Вы не поехали с ней?

– Я говорила Вам. У меня есть дела.

Ада прищурилась.

– Вера Александровна, я ведь Ваш лаборант и о всех делах знаю.

– Это не по работе. Не смотрите на меня так.

– Что-то случилось?

– Я не обязана Вам всё рассказывать.

– Не обязаны. Но всё же, пожалуйста, расскажите.

Вера Александровна улыбнулась и, посмотрев на девочку, легко вздохнула.

День был ясным. Морозным. Преподавательница скинула платок на тумбу и села на диван.

– Ничего не случилось, Ада, – рассмеялась она, – а как случится, поверьте, Вы узнаете об этом.

Дверь распахнулась. Ирина Дмитриевна по обыкновению важно вошла. Молча повесила пальто в шкаф.

– Ладно, я буду в соседней аудитории, если что, – Вера Александровна многозначительно посмотрела на лаборантку и поспешила выйти.

Никто не решался заговорить и разбить тишину. А она давила на плечи.

– Что случилось? – Неловко спросила Ада.

– Нет. Вообще-то мне хотелось поговорить с Вами.

– Давайте поговорим.

Ада села за свой стол. Так она чувствовала себя спокойнее. И всё же она была рада, что наконец они с Ириной Дмитриевной могут поговорить по-человечески.

– Последние дни Вы такая счастливая, – начала женщина, – я спрошу прямо: у Вас появился кто-то?

– Нет, – улыбнулась Ада, – у меня никого нет.

Преподавательница облегченно вздохнула.

– Мне больно представлять, как Вас обнимает кто-то другой.

– Так не представляйте.

– Не язвите.

– Не пугайте меня.

Ирина Дмитриевна отвернулась.

– Я не пугаю. Я буду честна с Вами. Я правда хочу снова обнимать Вас, Ада. Снова Вас целовать. Я скучаю, и, знаете, я думаю, что Вам было хорошо – да, было. Не отрицайте. Будьте честны с собой. В конце концов, Ада…

–…В конце концов, хватит решать за меня. Мне было хорошо, но всё же чего вы теперь-то хотите?

Женщина рассмеялась.

– Вас, Ада.

– Вы говорили, что я нравлюсь Вам.

– Нравитесь.

– Так вот. Я Вам не верю.

Преподавательница взяла Аду за руку и положила её ладонь в свою.

– Если бы я нравилась Вам хотя бы каплю…

– Как же Вы не поймете, что нравитесь мне! Это правда!

– Вам нравится ко мне прикасаться.

– Нравится.

– И нравится, когда я прикасаюсь к Вам.

– Разумеется.

– Мои волосы, мои руки, моя кожа.

– Ада, ну конечно!

Девушка отдернула свою ладонь.

– Поэтому я Вам не верю.

– Я чувствую по-другому, но, поверьте мне, достаточно сильно.

– Если бы я нравилась Вам хотя бы каплю…

– Ада, Вы не слышите меня!

– Если бы я нравилась Вам хотя бы каплю, Вы бы хотя бы выслушали бы меня. Но вы, кажется, никого, кроме себя, не слышите. Я не осуждаю Вас – я не имею права. Вы – чудесная женщина, пусть и прячете её от всех под строгой маской. Ирина Дмитриевна, Вы нравитесь мне. Но сердце моё выбрало не Вас.

– Хотите сказать, Вы отдаетесь велению сердца? Чувства ведут Вас по жизни? Ада, чувства хаотичны, они мечутся между собой, вспыхивают и гаснут. Они никуда Вас не приведут.

– А куда приведете меня Вы?

Преподавательница замолчала. Она смотрела на девушку и осознавала, что ей нечего ответить.

– Вы – не тот человек. В этом никто не виноват. Не злитесь.

Женщина нахмурилась. Она отошла и села на диван.

– Кто она?

– Что?

– Кто та женщина, что занимает Ваше сердце?

– Это неважно. Это не Вы. Вот и всё.

– Она моложе?

– Нет, – бросила Ада раздраженно, – но моё сердце выбрало её. Простите.

========== Глава 19. За запертой дверью. ==========

Солнце садилось. Ирина Дмитриевна расположилась на диване и смотрела в окно.

– Вы, Ада, будете жалеть. Вы об этом знаете. Я не пугаю Вас, просто думаю, что Вы поступаете неразумно. Я нравлюсь Вам. И Вы мне, пусть и не так, как Вы того ожидаете.

– Я ничего не ожидаю.

– Ада, я не знаю, кто она. Та женщина. Но сильно сомневаюсь, что Вы найдете у неё взаимность, раз она…

– Не найду. Потому что не ищу её.

Преподавательница снисходительно улыбнулась.

– Тогда зачем же вы отвергаете меня? Храните верность?

– Храню.

– Верность женщине, которая Вас не любит?

– Верность себе.

Повисла звенящая тишина.

– Мы говорим слишком много, – начала снова Ада, – когда следовало бы слушать.

– Я слушаю Вас.

– Лучше послушайте свое сердце. Мы можем одеться, вызвать такси и поехать к Вам, там выпить, послушать музыку, выкурить несколько сигарет, лечь в постель, я могла бы целовать Вас, а Вы стягивали бы с меня одежду в это время. А потом мы бы пару раз довели друг друга до оргазма. А потом?

– Что потом?

– Это я Вас спрашиваю.

– А что должно быть после, Ада? Чего вы хотите?

– Я не знаю. Но знаю точно, что минутное ощущение человеческого тепла не сделает меня счастливее. Его всегда, всегда будет мало.

– И это, считаете, повод от него отказаться?

– Простите меня. Если даже и чувствуете Вы ко мне то, о чем говорите, то я ничем, простите, ничем не могу помочь Вам. Я знаю, что найдется непременно другая, и у неё будут волосы лучше моих, и руки, и кожа. И всё прочее.

– Не надо только жалеть и утешать меня.

– И не пытаюсь. Я констатирую факт.

Ада подошла к преподавательнице и обняла её, положив голову на плечо. Она пахла тяжелыми французскими духами.

– Я пойду, – заключила девушка, – мне пора.

Она достала из шкафа свое серое пальто и вышла, не дожидаясь ответа.

Никакого ответа и не последовало.

Нет, нет – ничто не могло действительно её омрачить или расстроить. Ирина Дмитриевна говорила, что Ада нравилась ей, и от этого она, кажется, страдала. Нет, нет. У Ады тоже были чувства, которые не с кем было разделить, но она искренне не понимала, зачем же страдать? Зачем обязательно присваивать себе то, что любишь?

Она хотела было свернуть в другой коридор, но вспомнила, что Вера Александровна, вероятно, была ещё в университете. Она подошла к соседней аудитории и хотела было открыть дверь, но услышала знакомые голоса.

–…Вы меня не поняли, – спокойно говорила преподавательница, – я не собираюсь портить Вам жизнь. Я испортила её достаточно.

Ада прижалась к стене и прислонилась к дверной щели. Сердце её замерло.

– Вы не испортили, – Лилия говорила вполголоса, будто знала, что кто-то слушает, – Вера Александровна, перестаньте, пожалуйста, говорить мне это.

– Я знаю лучше. Поверьте мне.

– Я Вам верю. Пусть лучше. Но кому?

– Лилия…

– Хватит. Хватит решать, как будет лучше. Может ли что-то быть объективно хорошо и объективно плохо?

– Лилия, Вы – чудесная женщина. Забудьте обо мне и больше никогда не вспоминайте, если действительно Вы меня любите.

Повисла тишина. Она стояла три нескончаемые минуты.

– Если только это то, о чем Вы просите.

– Да. Я прошу.

– Если только это то, чего Вы хотите.

– А это уже Вас не касается.

Больше всего Аде хотелось ворваться туда и, как добрая фея, разрешить все проблемы. Только вот, увы, феей она не была.

– Я могу уйти, но, Вера Александровна, я не думала никогда, что Вы…

– Я тоже. Но, знаете, кажется, я была неправа, причем слишком много лет.

– Какое сейчас это имеет значение?

– Как же Вы не хотите понять, что мы с Вами слишком…

– Как же Вы не можете понять, что мы с Вами будем иначе несчастны! Зачем же Вы рассказали мне? Я, поверьте, и дальше спокойно любила бы Вас тихо, как всегда, но теперь, теперь, когда я знаю, что Вы идете на это преступление против себя… Как могу я спать спокойно, зная, что Вы одиноки?

– Лиличка, прошу Вас, не плачьте. Простите меня. Но разве есть у меня выбор? В конце концов, встаньте на моё место. Мы…

– Выбор всегда есть.

– В таком случае, я его уже сделала. Простите, простите меня. Я не могу иначе.

Воцарилось молчание. Самое, пожалуй, громкое из всех, что Аде приходилось слышать.

– Вы всё переживаете, что плохо поступали со мной все эти годы, – с какой-то обреченной грустью начала Лиля, – но никогда ещё Вы не делали мне так больно.

– Лилия…

– Помните, как-то весной, кажется, в апреле, холодно было, и мы с Вами вместе выходили с работы… Слякоть под ногами, и я была тогда моложе, конечно, а Вы… Вы так много улыбались, и я тоже, и Вы, помнится, сказали мне, что никогда не встречали подобной мне. Да, так и сказали! – Женщина грустно рассмеялась. – Знаете, я тогда готова была от счастья умереть, и мне подумалось… Простите меня. Это моя вина, не Ваша.

– Это Вы меня простите. Я люблю Вас, я Вас всегда любила. И это правда. Я не встречала Вам подобных. Но, Лилия, я прошу Вас, пожалуйста, забудьте обо мне. Так будет лучше для Вас. Так будет лучше для всех. Вы потом поймете, я обещаю, обязательно поймете. Нужно просто подождать.

– Если только это то, чего Вы хотите.

– Да, хочу.

Лампа грустно трещала. Было очень тихо.

– Хорошо. Я надеюсь только, что Вам так будет лучше. Это всё, чего мне хочется. Прощайте.

Стук звонких каблуков стремительно приближался к двери. Ада отскочила от неё.

Ей не хотелось вмешиваться, но и уйти она не могла – не могла оставить Лилю одну. Как, впрочем, и оставить одну Веру Александровну. Сама Ада готова была расплакаться от того, что услышала. Она, казалось, чувствовала живее всех, что происходит в сердцах обеих.

– Стойте, Лилия. Подождите.

Голос преподавательницы дрогнул. Никогда, никогда раньше она такого не слышала. Сердце замерло.

Женщина остановилась.

Время остановилось.

– Нет, Лиля. Нет. Я этого не хочу.

– Я знаю. Но Вы меня просите об этом.

– Прошу. А Вы не слушайте меня.

Вера Александровна медленно подошла к женщине. Ада почувствовала, как близко она оказалась от них – за одной только тоненькой деревянной дверью.

– Не слушайте меня. Я слишком часто бываю неправа.

Лаборантка не могла держать улыбки. Она её не держала. Прислонив ухо к скважине, Ада ясно услышала, как за запертой дверью двое нежно целовались. Боже. Как будто комета, что пролетает раз в семьдесят лет, бороздила небесный свод! Ей хотелось закричать от счастья, поэтому она поспешила свернуть в другой коридор и выйти на улицу. А сердце, сердце всё равно пело. И что-то искрилось в груди.

========== Глава 20. К морю. ==========

Скромные снежинки кружились в вечернем ветре, в вечернем свете; радовались фонари, радовались окна и крыши. Весь мир улыбался. Ада летела над тротуаром, не смотрела под ноги, не боялась поскользнуться, не боялась луж. Она ничего, ничего больше не боялась. “Надо же, надо же!” – Думалось ей снова и снова. Сама себе она удивлялась – её сердце, её маленькое сердце может так ликовать за других! Будто там, у дверной щели, у замочной скважины все тайны, все секреты большого и старого мира открылись ей одной! Двое, двое за дверью стали вдруг одним. Как долго, как желанно! Как будто что-то совершенно немыслимое, невозможное случилось, а она – единственный свидетель. Никто больше не видел, никто не знает. Никто бы и не поверил. Нет, нет, не поверил бы! Двое, двое стали вдруг одним – где это мыслимо? “Надо же, надо же!” – Всё вертелось и вертелось в голове. Вертелось и вдруг остановилось.

Всё остановилось.

И снег, и блеск асфальта, и гул машин, и течение жизни.

Всё встало.

Она сразу узнала её светлую шубу.

Да-да. Её сапоги.

Елена Владимировна – да, это несомненно была она – стояла на пешеходном переходе среди прочих, но не заметить её было сложно. Поверьте мне, и вы бы её непременно заметили, даже если бы никогда прежде не встречали. Не успели бы ничего подумать. Она ослепила бы вас и исчезла.

Однако с Адой приключилось другое. Она помнила ясно их первую встречу. Помнила, как была она ещё совсем юной, была студенткой, полной надежд, больной до знаний; и тогда, на вершине жизни, в самый длинный день они встретились. Она вошла легко, и всё же запредельно строго – воцарилась тишина, и все вытянулись. И она сказала пару слов о своем предмете. Назвала себя. Что-то тихонечко, едва зазвенело внутри, но этого Ада не заметила сразу. “Удивительно”, – подумала она, выходя тогда, в тот самый день из кабинета. Удивительно. Она, ослепленная чем-то, ходила ещё с неделю в университет, говорила с людьми, слушала преподавателей, рисовала на полях тетрадей, стояла в очереди в буфет, смотрела по сторонам и не могла, искренне не могла понять, что же случилось. Что же изменилось. А изменилось, казалось, всё вокруг.

Они были молоды. Казалось, все студенты, несмотря на очевидную любовь, побаивались Елену Владимировну за её острый взгляд – уверенный, смелый. За её острое слово, которое никогда не кололо напрасно, никогда не ранило зря, но пиратским кортиком будто всегда блестело в её сапоге. Ада не была исключением. Казалось, что смотреть на неё – это уже преступление. Она помнила, хорошо помнила, как прятала глаза в тетрадь, а сердце негодовало, сердце возмущалось: “Смотри, она сидит перед тобой! Она сидит перед тобой!”. Всё застывало. Всё пропадало. Она сидела напротив.

Знали бы вы, каких усилий стоило моей Аде подойти к ней в первый раз! Нет, не слышала я никогда больше, чтобы человеческое сердце могло так биться. Ада помнит, чего стоила ей эта пара шагов. Пара решающих шагов. Елена Владимировна обернулась на неё, вопросительно, но удивительно тепло посмотрела.

Нет. Не было фейерверка. Не было вспышки. Ада увидела человека. Не звезду. Не солнце. Нет. Была она человеком, пусть и сияла – и по сей день сияет – в глазах Ады ярче любого небесного светила и освещала всегда ей путь во тьме. Знаете, ведь человеку только человека можно вот так по-настоящему искренне полюбить.

Ада улыбнулась. Как же давно это было! И всё же стоило только воспоминаниям наплыть, накатить волной, как легкая улыбка тут же касалась её губ. Сердце билось в ритме вальса. Раз-два-три, раз-два-три. И снова, и снова – по кругу.

Она стояла там, в своей светлой шубе.

Светофор горел красным.

Говорил: “Давай, не жди, не жди!”

Ада ускорила шаг.

Шаг. Шаг. Ещё один.

Всё блестит. Всё бежит перед глазами.

– Добрый вечер.

Преподавательница развернулась к девушке и улыбнулась так, как она одна только умеет.

– Так поздно Вы домой! – Заключила Елена Владимировна.

– Да, заканчивала дела.

– В последнее время столько работы навалилось, это правда. Ничего, ничего. Скоро праздники.

– До них ещё дожить.

– Куда мы с Вами денемся, Ада. Нам с Вами ничего не остается, как только дожить.

– Пожалуй, – улыбнулась Ада женщине. Сама она почувствовала, как почва уходит из-под ног, будто и не было её никогда, будто и не училась она ходить по земле.

Их нес проспект, светил своими огнями, пролетал мимо, не успевал задержаться.

– Я думала завтра сказать Вам, – начала преподавательница, – но раз уж мы встретились. Знаете, Ада, у меня к Вам дело. Точнее просьба.

– Просьба?

– Предложение.

Больше всего Аде хотелось, чтобы лицо её слушалось. Больше всего ей хотелось быть невозмутимой.

– Конечно, я слушаю.

– Меня приглашают на серию конференций, это через неделю, и я хотела предложить Вам поехать со мной. Меня ассистировать. Если, конечно, у Вас нет каких-то…

– Нет, я свободна, – Ада улыбнулась и посмотрела на Елену Владимировну.

– Я не в праве Вас принуждать, потому что дорога длинная, да и Вы не обязаны, но так выходит, что я еду одна.

– Ну, вообще Вы едете со мной.

Преподавательница легко рассмеялась, потом вполне серьезно посмотрела на девушку.

– Честно говоря, я думаю, Вам это нужно, Ада, – начала она. – Вам нужно уехать. На время. Отдохнуть. Мы с Вами так редко видимся, так редко говорим, но не думайте, что я не вижу и не слышу. Вы устали. Это, знаете, это неудивительно.

– Вы думаете?

– Знаю наверняка.

– Выходит, Вы всё…

– Ада, Вы знаете, на кафедре новости расходятся быстро.

– Знаю.

Она замолчала.

– Вы осуждаете меня?

– За что же?

– За всё.

Елена Владимировна звонко рассмеялась.

– Ада, я восхищаюсь Вами!

Лаборантка прикрыла глаза и улыбнулась. Снежинки игриво садились на ресницы. Всё кружилось.

– Вы правы. Я действительно немного устала.

– Вот. Как раз, как раз Вы отдохнете. Пусть всё останется за кормой. Говорят, знаете, море омывает все тяготы.

Ада почувствовала, как что-то звенит, заливается светом в груди.

К морю.

К морю.

========== Комментарий от автора. ==========

Дорогой читатель!

На этом заканчивается моё повествование этой истории и начинается другое.

Большое спасибо за прочтение.

В планах у меня рассказать о поездке Ады и Елены Владимировны.

Идея написать историю-путешествие давно хранится в моей голове, и я надеюсь, что она станет особенной.

И, честно говоря, что-то не позволяет мне бросить Аду. Я чувствую, что должна провести её через этот путь бок о бок с человеком, который заставляет сердце моей героини биться быстрее. Ей пора выбираться из воронки чужих страстей и прислушаться, наконец, к себе самой.

Я нахожусь в процессе написания. Идея для названия пришла практически сразу. Мне пришел на ум один из романов одной из моих любимых английских писательниц – Вирджинии Вулф, и я решила назвать историю именем её первого романа “По морю прочь”.

Надеюсь, Вы останетесь со мной и в дальнейшем.

Приятного прочтения.