Текст книги "За запертой дверью (СИ)"

Автор книги: BowieBowie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)



========== Глава 1. Безумно молодая. ==========

Синие брови, парные тату, горячее мороженое и мультфильмы для взрослых – время стало странным. Остановитесь, посмотрите – чего только не происходит! Почти за каждым порогом, за каждой дверью, в каждом окне обязательно вы найдете что-нибудь, чего не поймете. Погодите. Не спешите хмуриться и плеваться. Не спешите осуждать. У тех, кто бежит вслед за безумным миром, у молодых, у открытых сердец, как правило, не бывает времени для передышки, и в бешеном ритме жизни совершаются в день тысячи глупостей, тысячи странных глупостей, и даже не утруждайтесь, не пытайтесь найти им объяснение. Время того требует, и особенно это ощущается, когда ты молод. Глупости для юности – явление совершенно обыденное, и их по обыкновению прощают, а потом вспоминают с улыбкой. Главное – всегда запирайте двери, задергивайте шторы и не изменяйте себе.

А, впрочем, жизнь Аде улыбалась: она была по-своему красива, по-своему умна и совершенно по-своему обаятельна. Но на кафедре, в университете, где она работала, её отличительным качеством, в котором она оказалась для всех превосходна, была молодость. В этом она никому не уступала и этим притягивала к себе. Свежая, легкая она входила утром в кабинет, и он преображался, заливался светом. Ада, как красивый цветок в стеклянной тонкой вазе, сидела за своим столом и выполняла, сама того не подозревая, сразу несколько обязанностей: составляла отчеты и служила украшением для своей кафедры. Такой её видели другие. А то, какой была она на самом деле, признаться честно, мало кого волновало. Зачастую это не волновало даже её саму. Уже взрослая, но всё ещё безумно молодая, она могла позволить себе вдвое больше, чем девочки-студентки, и вдвое меньше, чем её коллеги-преподаватели.

Стоит сделать небольшое отступление, чтобы вы понимали, с кем мы имеем дело, кем оказались эти люди на кафедре. Нет, это были не те преподаватели, которые представляются многим. Нет. Эти женщины были – и Аде казалось, что с коллективом ей страшно повезло, – совершенно свободные в общении, в действиях, в одежде, в мыслях и в прочем. Это были люди искусства, литераторы. Не те, с тяжелыми платками на плечах и с пучками на затылках, а те, что живут легко и широко, позволяя себе то, чего не могут позволить многие другие. Отчасти высокомерные. Несмотря на весьма солидный возраст, в большинстве своем они были одиноки, и, казалось, даже этим они наслаждались. Семья их не обременяла. Ада ими искренне восхищалась, потому что сама была близка к литературе, и отчасти боялась, казалось, без особой причины.

Я не буду томить вас долгими вступлениями, а просто расскажу эту историю так, как суждено ей было произойти. А начало было положено в один неплохой осенний день, весьма неожиданно и, знаете, довольно странно.

Время шло к вечеру. В кабинете, когда никого не было, Ада занималась своими делами, создавая также имитацию деятельности. Это от неё и ожидалось.

Дверь открылась и вошла Вера Александровна.

Вера Александровна. Удивительно статная. Удивительно грациозная. Это – первое, что приходит на ум. Однако мне не представляется возможным дать вам понять, кто она, в паре абзацев. Одно могу сказать точно: если однажды вам довелось иметь с ней дело, вы никогда ее уже не забудете.

Не стану раскрывать вам все секреты сразу. Да и разве можно человека, как конфету, развернуть?

– Заканчиваете? – она завязала разговор, присаживаясь на диван напротив.

– Здравствуйте, – Ада улыбнулась и придвинула стул обратно к столу, – кажется, да.

Вера Александровна была настоящим профессионалом своего дела, имела ученую степень и была всегда одета с иголочки. Она оперлась на руку и уставилась на девушку, легко улыбаясь.

– Ну, какая красота, – заключила она.

Это был тринадцатый. Да, тринадцатый за неделю. Тринадцать раз Вера Александровна привычным сладким голосом вот так легко и живо говорила ей комплименты. Слов ей было не жаль. Ну, а Ада никогда не отличалась особой наблюдательностью, или, скорее сказать, решительностью делать выводы. Может быть, вы бы на её месте повели себя иначе. Хотя я сомневаюсь в этом.

Ада улыбнулась в ответ.

Взгляд она от девушки не отрывала, будто пытаясь её заворожить или что-то по ней прочитать. Казалось, она уже читала, и это давало ей повод сидеть там, на диване напротив, говорить комплименты.

– И не скучно тебе здесь одной сидеть? – Поинтересовалась Вера Александровна, закинув ногу на ногу как-то по-особенному наигранно.

Поверьте мне, если бы вы были там, то ясно почувствовали бы неладное. В каждой фразе, в каждом жесте было больше, чем должно быть, каждое слово было обманкой, было не тем, чем казалось. И вы бы, оказавшись на месте Ады, уже давно сбежали оттуда, если бы захотели. Если бы только захотели.

========== Глава 2. Вера Александровна. ==========

– Бывает иногда, но это ведь моя работа, – она ответила так вежливо, насколько смогла.

– Ну, знаете, работа не всегда должна быть скучной.

Вера Александровна подошла к двери и вполне непринужденно повернула ключ. Не поднимая глаз, Ада сидела за столом, уткнувшись в компьютер. Чувствовала ли она происходящее? В какой-то момент она допустила забавную мысль, но в следующую же секунду её отвергла – слишком смелой она ей показалась.

Вера Александровна была когда-то преподавателем у Ады. Это было не так давно. Казалось, буквально вчера девушка сидела за партой и записывала за ней лекции, а сегодня, сегодня они уже коллеги.

– Будь добра, закрой жалюзи, – попросила преподавательница, – Вы здесь всё равно ярче солнца светите.

На щеках девушки появился легкий румянец, она вздрогнула, нелепо улыбнувшись, и сделала так, как ей было сказано. Было довольно странно, и всё же приятно: одна женщина может вот так легко и просто сделать искренний комплимент другой. Так легко и просто!

Ада улыбалась. Улыбалась, потому что Вера Александровна заставляла её. Улыбаться. Краснеть. Да, было что-то, что Ада не могла себе объяснить, а в ответ на расспросы удивленных одногруппников только разводила руками. Было что-то. Очень глубоко.

Вера Александровна замерла в центре комнаты.

– Вам помочь чем-нибудь? – спросила наконец Ада, не ожидая никакого ответа.

Преподавательница сделала пару медленных, но до неприличия уверенных шагов к её столу.

–Вы – красивая молодая особа, дорогая. В этом твоя сила и твоя слабость.

Она медленно обошла стол и положила руки девушке на плечи.

– А ещё Вы, должно быть, очень чистая, – протянула она, крепче сжимая их в длинных пальцах.

Что-то – нет, вовсе это было не сердце, – заколотилось внутри. Куда-то пропала ясность. Ужас! Ада почувствовала, как окаменело её тело под тяжестью чужих рук, как страшно ей пошевелиться, будто от малейшего движения зависела вся её жизнь. Просто безумие! В животе что-то сотрясалось от неожиданности и ещё от чего-то. Мысли рассыпались, не успев означиться.

– Что вы делаете? – взволнованно спросила Ада, имея в виду другое. Она хотела ненавязчиво заглянуть Вере Александровне в глаза и, может, найти там ответы на вопросы, которые она не может задать.

– Только то, что могу, – ответила та, развернув её голову обратно вперед, – и ничего больше.

Девушка сидела в оцепенении, плохо представляя, что должно произойти в следующую минуту, или наоборот – слишком хорошо.

Руки женщины ядовитыми змеями сползли Аде в блузку и обожгли её холодом. Холодом ли?

От неожиданности она дернулась.

– Не нервничайте, – успокаивала её преподавательница, – случится то, что должно случиться.

– Простите, я не хочу, – Ада предприняла попытку вырваться из рук, что прижимали её к спинке стула, но она не увенчалась успехом. Слишком была осторожная.

– Я хочу, – Вера Александровна говорила спокойно, будто дело было обычным, как наклеить пластырь. – Да и насчет Вас сомневаюсь.

Ада почувствовала, казалось, всё сразу. Такого опыта у неё никогда не было, и ей, разумеется, было страшно. Страшно – то ли слово? Однако помимо нарастающего страха в сердце девушки проникло и другое чувство. То самое, что не позволяло вскочить и закричать. Не позволяло убежать. Не позволяло двигаться. Головой она сразу поняла, что всё это очень неправильно. Но дверь была заперта и жалюзи закрыты – весь мир остался за кармой. Она ничего не должна была, и она могла этого легко избежать, и она этого, кажется, хотела. Однако, видимо, недостаточно сильно.

Она никогда не питала особой любви к женщинам. Да и сама любовь, как и радости интимной жизни, всегда обходила её стороной. Но уважение – нет, это было скорее вознесение – этих людей, людей с кафедры зарубежной литературы, поселилось в сердце Ады ещё в первые дни учебы, во времена её студенчества, и до тех пор не отпускало. Казалось, это чувство было сильнее многих других, и порой Ада сама принимала его за что-то большее, что-то личное, интимное. Разумеется, – хотя нам ли знать наверняка? – она и подумать не могла, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации. Разве бывает в жизни такое? И вот над ней склонилась профессор и сжимает её плечи в руках. Представьте только!

Вера Александровна легко запустила длинные сухие пальцы в волосы юной лаборантки и растянула её на столе – как дурно это звучит! И Ада думала об этом, лежа там, среди бумаг и прочих ненужных вещей: она думала о том, как дешево она выглядит.

– Конечно, было бы удобнее, будь Вы в юбке, – отшутилась Вера Александровна.

– Я почти не ношу юбки, – прошептала девушка.

– Что ж, это Ваш выбор.

Она оценила ситуацию и вытащила Аду из-за стола, в каком-то глухом порыве толкнув её к шкафу. Непринужденно, как весеннее утро проникает в окно, её рука оказалась под брюками девушки. Ощутив тепло, Вера Александровна легко улыбнулась, но не Аде, а будто самой себе. Она прижала её сильнее к шкафу, запуская вальяжные пальцы в свою лаборантку.

Как, как могло такое случиться? Как можно было это допустить? Ада не понимала и, наверное, с того самого момента уже не хотела понимать. Ей было стыдно за себя, за всё, что происходит, и сочный румянец обличал все её волнения, но дверь была заперта – она чувствовала, что может себе это позволить. Делать плохие вещи и краснеть за них.

Ноги отказывались держать её, она, как ей казалось, себе больше не принадлежала. Пальцы Веры Александровны уверенно входили в девушку, заставляли её двигаться в такт, делали беззащитной – в тот самый момент она готова была на всё, что угодно.

Преподавательница это чувствовала, и для этого большого опыта не требуется. Она по-профессорски строго взяла Аду за волосы и поставила на колени, а сама упала на диван, довольная собой. Придвинувшись на самый край, она посмотрела на неё, и взгляда одного хватило для того, чтобы угадать её просьбу, походившую больше на приказ.

Юбка быстро скользнула вверх по её бедрам, когда она раздвинула ноги перед своей юной лаборанткой. Ада никогда не делала подобного. Она никогда об этом не просила. Но вот она стоит на коленях перед женщиной, что старше её не на одно поколение, жалюзи закрыты – никто об этом никогда в жизни не узнает. Она обхватывает горячие бедра профессора и неуверенно – от отсутствия опыта и от страха – касается её промежности. Боже, как плохо это звучит! Вера Александровна прикрыла глаза и властной рукой, как провинившегося котенка, ткнула Аду ближе.

Всё куда-то пропало: и кафедра, и день, и даже тишина. Всё испарилось. Выветрилось. Периодически только мелькали звезды или, может, огни фейерверков – как вам угодно.

Это выглядело безумно откровенно, в какой-то степени даже плохо, но никто этого не видел. Уединение успокаивало Аду, позволяло ей больше, чем может она сама себе позволить.

Когда всё закончилось, она подняла глаза на Веру Александровну. Та тяжело дышала.

– Умница, – заключила она победно, приводя себя в порядок, и взъерошила волосы девушки, – я этого ожидала.

Она молчала. Сказать ей было нечего. Вера Александровна, несмотря на то, что Аде пришлось увидеть больше, чем она должна была видеть, – не говоря уже о сделанном, – всё ещё была профессором с ученой степенью и невероятно умной и развитой женщиной в её глазах. И они все ещё были вдвоем. Вдвоем за запертой дверью.

– Ну, до завтра, и я прошу Вас, Ада, не думайте об этом. Давайте оставим, – бросила преподавательница, накинув пальто. Она хотела было сказать ещё что-то, но быстро осознала, насколько это будет лишним, и просто улыбнулась.

Дверь захлопнулась. Ада вдруг услышала, как бьется её сердце и как всё тело отзывается на его удары. Она осталась одна, сама с собой и с тем, что с ней произошло.

========== Глава 3. Ирина Дмитриевна. ==========

Аду не покидало острое ощущение того, что ею воспользовались. Было неприятно, точнее, должно было быть, однако мысль об этом почему-то забавляла её. Она сама себе удивлялась. Почему она позволила сделать такое с собой? Почему это всё-таки случилось? Почему она опустилась на колени перед женщиной, которая в свою очередь просто соизволила развлечься? Думать обо всем этом было куда более неприятно и неуместно, чем делать, и мысли разветвлялись, сворачивали на другие тропинки. Ей было стыдно, но Ада быстро оставила попытки всё оценить и взвесить. Нет, легкомысленной она не была, но что-то внутри будто запрещало ей оборачиваться, запрещало об этом волноваться. Сначала она даже подумала было уволиться, но сама же быстро отмела эту идею. “Не вариант,” – отрезал голос в её голове, и она незамедлительно согласилась с ним. Да, ей было стыдно. Но не стыд ею руководил.

На следующий день Аде пришлось дожидаться, пока заседание кафедры закончится. Быть всегда на месте, быть под рукой – в этом состояла основная её обязанность. С Верой Александровной они больше не виделись, и, в отличие от преподавательницы, девушка понятия не имела, как должна теперь она с ней разговаривать и смотреть в глаза.

Но вот дверь открылась. Вера Александровна вошла первой и поздоровалась с Адой совершенно обычно, бросила ей свою дежурную улыбку. Этой улыбки всегда удостаивались обычно студенты в коридорах, которых она не могла вспомнить.

Они приходили одна за другой, и все кивали Аде и здоровались вполне повседневно, однако ей самой почему-то казалось, что каждая их них видит её насквозь и знает, что произошло.

– Адочка, поставьте, пожалуйста, чайник, – попросила Мария Геннадьевна по обыкновению любезно.

Мария Геннадьевна всегда была очень вежливой. Аде нравилось, когда она заходила: та всегда интересовалась её настроением и новостями, причем делала это так, будто действительно ей было интересно. Она, как, впрочем, и все филологи, любила поговорить.

На кафедре собрались почти все – пришлось взять стул из соседнего кабинета.

Они долго сидели и смеялись о чем-то своем.

На улице уже сто раз стемнело, а компанию грела старая электрическая лампа.

Ада смотрела на них с теплом. За круглым столом их было семеро: Вера Александровна, спокойная, как сытый удав, которая в упор её не видела, Ольга Борисовна, заведующая с тяжелыми бусами на шее, Наталья Олеговна, что смеялась всех громче над очередной шуткой Марии Геннадьевны, которая в свою очередь бурно жестикулировала, Екатерина Петровна, уставшая явно больше других, Ирина Дмитриевна, высокая с диктаторским голосом, и Геннадий Аркадьевич, который молча пил чай и созерцал. Их всех объединяло общее дело и то, что были они действительно все потрясающе умны и, соответственно, обаятельны.

– Елены Владимировны сегодня не было? – спросила Ада, как она сама думала, ненавязчиво, стараясь не обращаться к Вере Александровне лично. Та посмотрела на неё и легко улыбнулась.

– Нет, она сегодня не в городе.

Почему-то Аду это успокоило. Она выдохнула.

– Адочка, – начала Мария Геннадьевна, отстранившись от общей беседы, – Вы с таблицами закончили?

– Я думала закончить завтра, – девушке стало неловко.

– Завтра ведь уже нужно отправлять.

– Да не переживайте Вы об этом, – спустилось как будто с грозового неба, – не ребенок, справится.

Голос Ирины Дмитриевны всегда возвышался над остальными голосами. Не только потому, что был он громче и ниже, а ещё потому, что она одним своим видом могла убедить кого угодно в чем угодно. Всё, что ей требовалось, чтобы привлечь внимание – это просто открыть рот, и все замолкали, готовые слушать. Она говорила уверенно и иногда даже слишком строго, но на кафедре все давно привыкли. Все, кроме Ады.

– Может, Вам помочь? – поинтересовалась с долей сочувствия Мария Геннадьевна, заметив, что лаборантка от волнения вытянулась на своем стуле.

– Да нет, спасибо, я справлюсь сама.

– Я сегодня останусь, – отозвалась Ирина Дмитриевна, посмотрев задумчиво на Аду.

Они встретились взглядами. Девушка почувствовала, как что-то съежилось в груди и упало в живот. Знаете, как это бывает, когда тебе становится достаточно одного только взгляда, чтобы понять наверняка? Ада это почувствовала. Она заметила, как Вера Александровна взволнованно вертит ручку чашки. Значило ли это то, что она подумала? Могло ли? Ей захотелось убежать. Стало действительно страшно. “Какого черта?” – Дрожало в голове.

– Тогда закончите сегодня, пожалуйста, – попросила Мария Геннадьевна, – это важно.

Постепенно все начали расходиться, и пальто в шкафу становилось всё меньше. В конце концов их осталось два: короткое серое и тяжелое черное с поясом.

– Так, ну что тут у нас, – выдохнула Ирина Дмитриевна, наклоняясь к компьютеру. Она была очень спокойной.

Тем не менее, Ада сидела неподвижно, боясь пошевелиться. Преподавательница напомнила ей акулу – так холодно и устрашающе тихо нависшую прямо рядом с ней. Страх этот вы бы почувствовали, даже если бы просто проходили мимо. И Ирина Дмитриевна, разумеется, чувствовала. Она чувствовала его часто.

Действительно, её боялись. Она, высокая и статная, с волосами черными, как смоль, и глазами острыми, наточенными, заходила в аудиторию, и все попадали под её гипноз. Ада сама помнила, как она, будучи студенткой, дрожала всякий раз, когда нужно было отвечать на парах. Ирине Дмитриевне это всегда льстило. Она чувствовала себя во всех отношениях выше, и за это её никто не судил. Во многом это было оправдано. Если бы вы встретили её случайно на улице или имели бы возможность познакомиться с ней лично, и по вашим спинам непременно пробежался бы холодок. И всё же она бы вам определенно понравилась. Аде она нравилась тоже, и это её в тот самый вечер пугало больше всего.

Ирина Дмитриевна поставила стул рядом и подсела за стол лаборантки, коснувшись её плечом. Все её движения были легкими, и не было в них ничего, что могло бы заставить Аду нервничать. Преподаватель и лаборант сидели за столом и составляли последнюю таблицу – почему бы и нет?

Делать оставалось немного.

– Ну, это можно было сделать и днем, да? – строго спросила она Аду.

Ада по-детски сжалась в плечах, на что Ирина Дмитриевна рассмеялась так, как она может: густо и обличающе.

– До сих пор меня боитесь, – утвердила она победно.

– Немного, – соврала Ада и выдавила из себя некое подобие улыбки.

– Я думаю, смысла в этом немного, – смягчилась она и перекинула руку через плечи юной лаборантки, уверенно обвив её.

Ада почувствовала, как гром пронесся по всему её телу.

– Вера Александровна Вам ничего не рассказывала? – она не хотела это спрашивать, но спросила, посмотрела на Ирину Дмитриевну и поняла, что, наверное, не стоило.

Та улыбнулась и характерно прищурилась.

– Вера Александровна много чего рассказывает, – начала она издалека, – ну а если вы о том, что произошло между вами вчера здесь, то не переживайте – это здесь и останется.

Она встала и закрыла дверь.

– Нет, не надо, – Ада вскочила со своего места возмущенная и ужасно напуганная. Почти багровый румянец залил её лицо. Как глупо, как глупо все получилось!

Она попятилась назад к окну.

– Я смотрю, ты сегодня не в настроении? – Голос Ирины Дмитриевны становился жестче. Казалось, от её нарастающего недовольства бумага должна была вихрем полететь со столов. Ада уперлась в подоконник и почувствовала, как предательски дрожат её колени. Говорить она не могла. В голове проносились разные мысли. Настолько разные, что самой ей становилось непривычно страшно за себя.

Ирина Дмитриевна сделала шаг навстречу, от чего девушка дернулась и, будто стояла она в темном переулке с огромным черным псом, выставила вперед ладони.

Преподавательница снова рассмеялась, и смех её пожарной сиреной отозвался в сердце девушки.

– Ада, вы знаете, что будет умнее всего сделать, так?

Она улыбнулась, увидев какой-то дикий страх в юных глазах. Он ей будто придавал сил, но в то же время ей стало её искренне жаль. Однако это не сыграло особой роли. Она видела в них что-то ещё.

А Ада действительно знала. Знала, что вырываться и кричать не имеет смысла, знала, что лучше всего будет сделать то, что от неё хотят. Знала. Ей было страшно. И, если бы вы были там, если бы в упор смотрели, ни за что бы не поняли, что же двигало юной девушкой. Нет, отнюдь не страх. Самой себе ей было безумно стыдно признаться…

Она этого не хотела. Нет, нет! Но Что-то внутри неё, животное, дикое, что-то плотское, что она никогда не считала частью себя, а, скорее, чем-то чужим, хотело. И Ада была бессильна перед ним, чем бы оно ни было. Она хранила его глубоко внутри, изо всех сил держала, не давала вырваться наружу, но Ирине Дмитриевне достаточно было одного точного выстрела холодных глаз, чтобы понять, почувствовать. Она уверенно подошла к девушке, обвила её, кажется, всю, и победно вцепилась ей в губы.

Аду трясло, трясло от головы до пят. Она была не в силах сопротивляться, да и не было у неё такой возможности. И, наверное, в тот момент она уже сама не понимала, хочет ли она, нужно ли ей это. Сопротивляться. Нет, она об этом не думала. Ирина Дмитриевна выпустила её из рук и упала на диван, потянув Аду за собой. Ловким движением в пару секунд Ада оказалась на ней. Преподавательница властно обхватила её и силой посадила себе на бедро, просунув пальцы, которые, казалось, знали всё, девушке в брюки.

От такого напора с губ Ады сорвался легкий стон. Боже, как же стыдно ей было!

Ирина Дмитриевна уверенно тянула её вниз на себя, входя в неё, как к себе домой.

– Ты у меня сегодня тоже поработаешь, – усмехнулась она, глядя на Аду, которая готова была прямо там умереть от всего сразу.

Она перешла в какую-то другую плоскость бытия, где ничего не имело значения, кроме того бурлящего, обжигающего чувства, что бежало по венам.

Ирина Дмитриевна закинула ногу на плечо своей юной жертвы и довольно бесцеремонно толкнула её вниз.

– Расстегни, – приказала она.

Ада спустила её черные брюки и без промедления сделала то, что от неё требовалось. И не могла она сделать иначе – видели бы вы, что там творилось!

Когда всё утихло, снова стало слышно, как гудит тишина. Ирина Дмитриевна поднялась на руках, оказавшись лицом к лицу с Адой.

Ада заглянула ей в глаза и расплакалась.

– Боже, ну что такое? – Сурово спросила преподавательница, пусть она этого и не планировала. Она обняла её за плечи.

– Простите, ничего, – Ада пыталась успокоиться. – Спасибо.

Ирина Дмитриевна легко улыбнулась.

Она встала и достала из шкафа пальто.

========== Глава 4. Падение. ==========

– А чего плачете-то? – спрашивала она, пока завязывала пояс.

Ада и сама не знала, почему слезы катились по щекам.

Нет, она знала. Знала, и от знания этого ей лучше не становилось.

– Не понравилось? – Шутила Ирина Дмитриевна легко и живо, правда вполне серьезный взгляд её обратился к девушке.

Ада молчала. Не было, как ей казалось, ничего хуже того страшного факта, что ей действительно понравилось. Что она готова была броситься ей на шею, как школьница. И даже теперь, когда реальность означилась перед глазами, когда туман рассеялся, она смотрела на преподавательницу, на её черное, тяжелое пальто, на его массивные складки и на то, как безукоризненно она его запахнула, на этот тугой узел пояса, на грубые нубуковые сапоги и ей казалось, что с трезвой головой и сердцем она бы сделала это ещё раз. Ещё не раз. Как плохо, как низко это звучит! Она плакала. Она плакала, потому что это единственное, что могла она для себя сделать.

Ирина Дмитриевна стояла у зеркала и в отражении наблюдала свою лаборантку, поедаемую собственными демонами. И она бы подошла, села рядом, посмотрела бы ей в глаза и обязательно бы её успокоила, если бы только задалась она такой целью. Она повернулась и их глаза как-то неожиданно встретились. В ту секунду молчание показалось обеим настолько неловким, что пришлось говорить.

– Ада, успокойтесь, – строго сказала преподавательница, – я Вас не принуждала, в конце концов.

Задумавшись, она добавила:

– Ну, может, чуть-чуть, – и мысль эта её развеселила.

– Да Вы не причем, – Ада вытерла слезы с лица.

– Понятное дело, – усмехнулась Ирина Дмитриевна. Что-то мелькнуло в её глазах.

– Я просто ошиблась.

– А кто не ошибается?

– Этого могло не быть.

– Но, кажется, это было.

– Я не должна была.

– Это сомнительно. Но теперь-то, теперь-то что?

– Не знаю. Теперь я чувствую себя грязной.

– Грязной? – Ирина Дмитриевна нахмурилась и лицо её в момент ожесточилось. – Была бы Вы грязной, я не стала бы марать об Вас руки. Глупая! Разве не в этом великое счастье – позволить себе то, чего желаешь? Знаете, для этого нужно обладать внутренней свободой, какой-то особой силой: не каждый способен вот так взять и сделать то, что хочет. Большинство только и может, что закрыть глаза и под звездами, в ночи, в одиночестве, в тени дерзнуть и представить что-то такое, что при свете дня навсегда останется непозволительным. Вы же не глупая девушка, правда? Должны понимать.

– Нельзя идти на поводу у желаний, – убежденно говорила Ада, устремившись в окно, – иначе можно потерять волю, а потом заодно и себя.

– Это заблуждение, – преподавательница добродушно рассмеялась, – Вы русской классики перечитали. Сотни лет людям внушали, что уподобляться желаниям – греховно, но скажите мне, разве не рождаются грехи у нас в голове? В голове и только! И всякое желание, всякая идея, что стараемся мы в себе подавить, оседает в сердце и постепенно отравляет нас, не находя выхода. Конечно, гораздо легче отречься от собственных желаний и упиваться тем, что поступаешь правильно, – она надменно усмехнулась, – но найти в себе силы посмотреть самым сокровенным, самым глубинным мыслям в лицо, принять их без страха и самоуничижения, принять самого себя – это совсем непросто.

– Подождите, – Ада развернулась к Ирине Дмитриевне, – с этим можно поспорить, можно, – запиналась она, – но я не нахожу нужных слов…

Она сидела неподвижно и смотрела на преподавательницу, её лицо сковали мысли, совсем новые мысли и чувства, которые она пока что смутно осознавала. Всё это было как-то неправильно, но ведь у темного всегда есть светлое в противовес, и Ада судорожно пыталась его найти.

– Вы говорите плохие вещи, – начала она, – я чувствую.

Ирина Дмитриевна рассмеялась.

– Плохие, хорошие – какие размытые, общие слова! Ада, есть просто вещи, которые происходят в определенном порядке, это и есть жизнь. Мы с Вами не в детской сказке, написанной каким-нибудь старым моралистом, понимаете. Не у всего есть мораль. Люди выдумали её, чтобы чувствовать себя лучше, чище. Выдумали, потому что боялись – и до сих пор боятся! – признать правду о самих себе. Я понимаю, Ада, с детства вам говорили, что есть хорошо, а что – плохо, но подумайте только, – Ирина Дмитриевна, медленно прохаживаясь, по-профессорски пронзительно смотрела на лаборантку, – какими красками заиграет жизнь, если принять в конце концов, что нет в природе ни черного, ни белого.

– Может быть, – неуверенно протянула Ада, – но некоторые вещи заставляют нас плакать, а другие – улыбаться, ведь так?

– Любые чувства – это опыт. Радостный или грустный – это ведь, милая, смотря как посмотреть. Вот Вы сидите, плачете от того, что сами себе навязали какую-то политику, а вполне могли бы всё отпустить. Жалеть о сделанном – самое бесполезное занятие в этом мире. Я бы даже сказала, что оно вредное, – Ирина Дмитриевна остановилась напротив девушки. – Да и что такого катастрофичного мы с Вами сделали?

Ада задумалась. Перед ней стоял профессор, умнейшая женщина, и говорила, кажется, умнейшие вещи. Ада не могла с ней спорить. И, наверное, больше не хотела.

– Вам проще верить тому, что кажется правильным, – усмехнулась преподавательница, – а Вы попробуйте подумать своими мозгами. Хотя бы раз в жизни.

– Вы, наверное, правы, – облегченно выдохнула девушка, – ничего не поделаешь с тем, что уже случилось.

– Ада, признайтесь, – Ирина Дмитриевна оперлась руками о спинку стула, – Вам понравилось. Вам понравилось и Вы бы сделали это снова. Будь у Вас сегодня шанс всего этого избежать, Вы бы упустили его. Вы это и сделали, Ада.

Лаборантка виновато опустила глаза.

– Ничего, ничего, – преподавательница подошла к девушке ближе и ненавязчиво коснулась её плеча, – никто Вас не осуждает и Вы не смейте. Но я говорю так, как есть: отмотайте время и окажитесь снова перед выбором – он бы остался прежним.

– Я не хочу ничего отматывать, – призналась Ада и подняла глаза на Ирину Дмитриевну. Та победно улыбнулась. В её глазах сверкнули какие-то искры.

– Действительно, – преподавательница гладила Аду по спине, как кошку, – всё самое интересное – впереди. Хотя бы потому, что пока оно остается загадкой. А то, что случилось, выветрится скоро. Вы молоды, Вам рано оборачиваться. Живите дальше и ни о чем не жалейте.

Ада почувствовала какое-то воодушевление. Нет, жалеть ей уже не хотелось. Что-то совершенно новое поднималось с глубин её души, что-то теплое, искрящееся, как бенгальский огонь. Она посмотрела на Ирину Дмитриевну и оправдала свою маленькую глупость, а заодно и все последующие.

– Я и не жалею, – улыбнулась девушка. – Вы правы. Мне действительно понравилось.

От того, что она сказала это вслух, на щеках её вспыхнул румянец.

– Я не сомневаюсь, – утвердительно заключила Ирина Дмитриевна и легко рассмеялась. Она затянула крепче пояс пальто и повязала свой черный шарф на шею. – Пойдемте выпьем кофе.

========== Глава 5. Блестели фонари. ==========

Кофе. Его Ада всегда любила. И даже тем вечером, несмотря на то, что это был даже слишком очевидный предлог. А Ирина Дмитриевна – здесь она не могла себя обманывать – была приятна, была как-то по-особенному притягательна. Она смотрела открыто и открыто говорила. Кофе. Да, на кофе Ада была точно согласна.

Она сорвалась с дивана и хотела было накинуть свое пальто, когда раздался телефонный звонок.

– Адочка, здравствуйте! Вы там ещё?

– Добрый вечер, Мария Геннадьевна, – не скрывая досады, выдохнула лаборантка.