Текст книги "За запертой дверью (СИ)"

Автор книги: BowieBowie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

========== Глава 9. Легкое жжение. ==========

Признаться, было, что вспомнить. Вот уже пять лет, пятая осень пошла, как Ада знакома с кафедрой зарубежной литературы. Когда-то давно, во времена её студенчества, она решила для себя, что останется. Она точно вспомнила той ночью, лежа на старом и пыльном диване, как это случилось. Как заглянула она к себе в сердце и поняла, что ничего не хотела бы так сильно, как работать здесь, на кафедре. И теперь, когда ей было слишком трудно встать, знакомый зеленый диван любезно давал ей пристанище. Нет, Ада не жалела о сделанном. То, что по ту сторону двери происходит нечто невообразимое, было для девушки всегда очевидно, как будто знала она это наверняка. И, когда она сама там оказалась, все кусочки стекла начали собираться в витраж. Постепенно из каноничных фигур за высокой кафедрой они стали действительно превращаться в людей со своими желаниями и странностями. Все те, кого она безмерно уважала будучи студенткой, стали в одночасье ей ближе, стали здороваться теплее, говорить легче и больше, предлагать чаю. Вера Александровна, которая и раньше её очень любила, казалось, полюбила девушку ещё больше, и то же можно сказать о самой Аде. Знаете, иногда любви нужно найти выход. Ада не осуждала её. Она сама – пусть и не до конца себе признавалась в этом – очень долго этого ждала, а иногда даже, знаете, представляла. И она поделилась со мной, что безмерно была счастлива тому, что случай не пошатнул их теплых отношений. Да и мог ли он? Что же касается Ирины Дмитриевны, для Ады, как ни странно, произошедшее было вполне ожидаемо, но так быстро, так глупо и скоропостижно всё пронеслось, что сама она не поняла, как оказалась в конечном итоге на старом зеленом диване в ночь на пятницу. Нет, Ада не жалела о сделанном. То, что сказала она ей, то, что преподавательнице так не понравилось, она сказала бы ещё раз, поверьте мне. Я за неё ручаюсь.

– Боже мой, Адочка! – это было первое, что услышала она утром.

Мария Геннадьевна приходила первая, и была она всегда такая бодрая и живая, что, казалось, ни пробки, ни ранний час, ни работа её не удручали.

Она застыла в дверях.

– Доброе утро, – с улыбкой отозвалась Ада с дивана.

– Вы ночевали здесь?!

– Да, – призналась лаборантка, – да. Так получилось.

– Что произошло?

– Так получилось.

Преподавательница села на краешек дивана и погладила Аду по голове.

– Вы в порядке?

– Вполне.

В момент её лицо приняло крайне обеспокоенный – нет, скорее, шокированный – вид.

– Ада, милая, что это?

Она приложила ладонь к щеке девушки. Глаза её округлились.

Ада почувствовала легкое жжение и быстро догадалась, в чем дело.

– Я упала.

– Очень смешно, – горько усмехнулась преподавательница. – Я не в том возрасте, чтобы верить в сказки.

Ада молча смотрела на неё.

– Кто.

– Да я сама.

– Да, да. Вы упали.

– Вроде того.

– Кто?

Лаборантка не знала, что ответить, или, скорее, как.

Мария Геннадьевна всегда как-то по-особенному бережно относилась к ней. Ада не хотела жаловаться, не хотела её удручать этой историей, которая, признаться честно, уже успела потерять свои краски за ночь. При свете дня многое теряется.

– Адочка, – вздохнула она, – я Вам не чужой человек. Хорошо. Хорошо. Я поставлю чайник, и Вы мне расскажете.

Она метнулась к столу за этажеркой.

Девушка закрыла глаза и улыбнулась. Наверное, ни одна фраза не была для неё столь же приятной, как “я поставлю чайник”. Когда-то, когда-то давно она думала, как, наверное, здорово было бы слышать её от этих людей, что громко и живо читают свои лекции, так вдохновенно говорят о литературе. И вот она её снова слышит. “За такое, – подумалось было ей, – не жалко и получить по лицу”.

– Так я и думала, – знакомый голос раздался в дверном проеме.

Вера Александровна, холодная и свежая, прямиком из ноября, вошла и бросила шубу на вешалку.

– Вы так рано, – заметила Ада, не к месту счастливая.

– Не раньше Вас, – нашлась преподавательница. – Я не зря беспокоилась? – Она посмотрела на Аду. – А, кажется, не зря.

– Что случилось, в конце концов? – Мария Геннадьевна, недовольная, с чашкой в руках приземлилась на диван.

– Здравствуйте. Ада, расскажите ей, если хотите, конечно.

– Увлекательно вышло.

– Я лично вряд ли чему-то удивлюсь. Видимо, катастрофы не было, раз Вы находите силы смеяться.

– Как будто Вы не знаете нашу Аду, – возразила Мария Геннадьевна, – на это у неё всегда есть силы.

Осознав, что от лаборантки ничего не добьешься, преподавательница отвела Веру Александровну в сторону, и они говорили вполголоса. Голова у моей Ады была тяжелой, да и утро сказывалось – уши отказывались слышать. Она не улавливала слова, только какие-то обрывки. Однако возмущенное и озадаченное лицо Марии Геннадьевны говорило само за себя.

– Не надо, – прервала их девушка, – не говорите так о ней.

– Ваш синяк, милая, говорит куда больше!

– Она случайно.

– Зачем Вы её защищаете?

– Потому что она не виновата ни в чем.

– А как же это? – Мария Александровна снова села на диван и погладила Аду по щеке.

– Я виновата не меньше. Не хочу создавать проблемы в коллективе.

Она не хотела. Ада понимала, что у Ирины Дмитриевны нет оправдания, если не считать её любви к алкоголю и крепчайшим сигаретам, и всё же ей почему-то казалось, что её понимают неправильно. Она её прощала, потому что не знала, что ею движет, и по каким-то неизвестным ей самой причинам приписывала преподавательнице какой-то глубокий внутренний конфликт.

– У Вас доброе сердце, – вздохнула Мария Геннадьевна с улыбкой.

Они сидели втроем и молчали, глядя друг на друга, поэтому Аде казалось, что она пила свой чай слишком громко. Она забыла о событиях вчерашнего вечера, будто это было в каком-то одноразовом фильме, который Ада смотрела очень давно. Мысли были заняты другим. Улыбка, никем не замеченная, скользнула по её губам.

– Я сегодня до самого вечера, – заявила вдруг в пустоту Вера Александровна, – а завтра – выходной.

Эта фраза может по праву считаться вполне обыденной в любой ситуации и в любом месте, однако на кафедре она – и это было негласное правило – не произносилась просто так. О выходных всегда помнили, но если кто-то вдруг постулировал этот факт, никогда это не было случайно.

– А у Адочки вообще был, мягко говоря, сложный день, – подхватила Мария Геннадьевна.

– Решено, – радостно улыбнулась преподавательница, – тогда после пар Вы ждете меня здесь. Поедем вместе.

– Куда нужно ехать?

– Нужно, – рассмеялась Мария Геннадьевна, – какое некрасивое слово!

Так стремительно у Ады наметились планы на вечер, пусть и весьма туманные.

========== Глава 10. Странные гости. ==========

– Вы готовы? – Вера Александровна с особой легкостью и воодушевлением завязывала шарф у зеркала. День закончился. Завтра – выходной.

Ада была готова. Она не принимала решения ехать, и всё же ехала. Она была готова. После того, что с ней произошло, она будто перешла с судьбой на «ты». Если тот вечер не смог вывести её из равновесия, то что сможет? Да, это был скорее вызов, чем решение. И всё же, это были другие люди. Это были люди, которых она любила и которым доверяла. Ей было не страшно, да и не могло быть. Помнится мне, как-то давно, когда была она ещё студенткой, в шутку призналась мне, что с удовольствием легла бы под каждую женщину с кафедры зарубежной литературы. Да, так и сказала. Я посмеялась и не поверила.

– Мария Геннадьевна разве не поедет?

– Мария Геннадьевна давно уже уехала. Ей всё-таки надо приехать пораньше.

– Зачем?

– Хотя бы если не прибраться, так просто открыть дверь остальным.

– Так мы едем к ней домой.

– Да.

Это Аду даже обрадовало. Стены квартиры и дверной замок внушали чувство спокойствия.

– Кто остальные?

– Да все наши: Ольга Борисовна, Катенька, может, Наталья Олеговна, но она всё сомневалась до последнего – говорит, дела. Елена Владимировна сегодня, скорее всего, не приедет.

Эта новость Аду обрадовала также, как огорчила. Сама она не могла понять, что лучше: встретить её там или нет, но сердце в ритме польки забилось в груди. Так, на всякий случай.

Они очень долго не виделись. Знаете, как это бывает, когда пытаешься вспомнить человека, достать его образ из памяти, а она, злодейка, подсовывает тебе тысячи других лиц, тысячи цветов, тысячи глаз, но только не нужные. Почему-то халатно память относится к лицам. Так и колышется эта дымка на краю сознания, то ближе, то дальше – и всё равно не дотянуться. И Елена Владимировна превратилась в нечто абстрактное. Ада знала точно, что глаза её были голубыми, кожа светилась золотым, а в волосах серебрилась седая прядь, и что безумно шло ей то самое платье, коралловое, но ничего из этого она не помнила, и порой ей казалось, что всё это она выдумала себе. Однако вероятность встречи – пусть и ничтожно маленькая – будто всё оживляла, краски наплывали на глаза, сердце металось в груди. «Сердце металось в груди». Поверьте, это даже близко не было похоже на то, что чувствовала моя Ада, когда допускала мысль об этом!

– Мария Геннадьевна говорила, будет ещё одна леди. Она сейчас неплохо общается с кем-то с другой кафедры.

– С другой кафедры?

– Да. С другой кафедры.

– Что значит «неплохо общается»?

– Не то, что Вы могли успеть подумать, пока клеили этот вопрос.

– Извините.

– Ничего, – Вера Александровна только усмехнулась себе под нос. – Я смотрю, Ада, Вы осмелели.

Дверь медленно и со скрипом открылась.

– Нам нужно поговорить, – знакомый голос звучал как-то тревожно, но привычно громко.

– Для начала, здравствуйте, – пристегнула её преподавательница.

– Здравствуйте, – Ирина Дмитриевна, как провинившийся пёс, посмотрела на неё. Она явно пришла не за тем, чтобы устраивать сцены, ругаться и язвить. Аде показалось, ей удалось увидеть, что за мысли занимали женщину. Ей даже стало её немного жаль.

– Разговаривать у нас нет времени.

– Я хотела поговорить с Адой.

– Мы уходим. Прямо сейчас.

Вера Александровна посмотрела на свою лаборантку и глазами что-то ей сказала. Девушка не собиралась говорить с Ириной Дмитриевной, пусть даже её лицо и весь её вид просили об обратном. Нет, должна же у неё быть какая-то гордость! Однако она хотела, или, скорее, ей было любопытно, что может в свое оправдание сказать человек, который её изнасиловал и чуть не задушил.

– Такси подъехало, пойдемте, – торопила девушку Вера Александровна.

– Ада, простите меня, – Ирина Дмитриевна смотрела сквозь неё, будто боясь, что её уличат в том, что она извиняется, осудят и сожгут на сухих ветках. И всё же, кажется, это было искренне, хотя я лично ни в коем случае её не оправдываю.

Девушка не успела найти ответ, как оказалась уже в коридоре, а дверь кафедры звучно хлопнула.

– Мария Геннадьевна не позвала её из-за меня?

– Да.

– Я этого не хотела.

***

Из деревянных колонок доносился какой-то джаз. Шумно. В старой поношенной квартире пахло дорогими сигаретами, и было вполне уютно, и голоса были знакомыми, и свет был мягким, и музыка – приятной, так что Ада оставила все тревожные мысли за дверью. Она как будто почувствовала сразу, что Елены Владимировны там не было и не могло быть, и сердце успокоилось.

– Долго Вы, – заметила Мария Геннадьевна и протянула обеим по бокалу вина. Сама она была уже вполне веселая. – Есть виски, Ада, не стесняйтесь, если что.

– Я такое не пью, – улыбнулась девушка виновато.

– Всё бывает в первый раз!

«И действительно», – подумала Ада. Она могла себе это позволить. А после пары-тройки бокалов красного полусухого она могла себе позволить всё на свете!

Да, было весело. Они о чем-то смеялись, что в серой повседневности ни за что – ни за что! – не показалось бы смешным, и в коленках странно покалывало. Ольга Борисовна провозглашала тосты, которые никто не слушал. Катенька чуть было не разбила бокал. Ада смотрела на Веру Александровну и от собственных мыслей – ох, что за глупости лезли ей в голову! – ей становилось смешно. Можно было всё. Она это ясно понимала, пусть и ясность оставляла её.

– Вера Александровна, – начинала она в который раз, – Вы – удивительно приятная женщина, простите, что я Вам это говорю. Я столько выпила! Вера Александровна!

– Ничего, милая, я знаю, знаю всё. Кому Вы рассказываете, милая.

– Правда знаете?

– Разумеется, милая. Думаете, я не помню, как Вы на меня смотрели, этот Ваш взгляд? Я тогда ещё подумала: «Как странно!».

– Почему странно?

– Потому что Вы – девушка. Девушки смотрят иногда на девушек, но знаете, милая, я никогда не встречала таких. Вы, кстати, очень красивая и привлекательная девушка, Вы знаете?

– Я Вам верю.

– Потому что это правда. И Вы мне нравитесь, солнышко.

– Я Вам верю.

– Скажите мне честно, Ада. Ответьте мне честно на мой вопрос.

– Конечно.

– Вам понравилось? Ох, знаете, можете не отвечать, я тоже, знаете, милая, выпила немало…

– Да, конечно, – призналась Ада честно, – я бы не стала если бы не хотела, понимаете? У меня есть убеждения, есть! Пусть Вам, наверное, так не кажется. Я не шлюха какая-нибудь. Вы мне верите?

– Милая, не оправдывайтесь, не оправдывайтесь передо мной! Я ни в чем Вас не обвиняю и не могу обвинить. Вы – чудесная девушка, Ада. Вы – чудесная девушка.

– Спасибо. А Вы чудесно пахнете…

На секунду в глазах появилась блаженная чернота.

– Пойдемте на кухню, – внезапно Мария Геннадьевна ласково взяла лаборантку за локоть, – я совсем забыла, совсем забыла познакомить Вас кое с кем!

Боже, видели бы вы лицо Веры Александровны в этот момент.

========== Глава 11. Лиличка. ==========

Лилия Игоревна, Лиля, Лиличка – как вам угодно – сидела на полу, обняв колени, и курила. В представлении она не нуждалась – Ада прекрасно знала её.

Здесь, пожалуй, мне нужно прерваться. Ада была на первом курсе, когда она познакомилась с Лилей – да, именно так она всегда её называла, возможно, во многом потому, что была она моложе прочих её преподавателей. Она её никогда не боялась, а иногда даже позволяла себе больше, чем могла позволить. Лиле было около сорока, выглядела она свежо, улыбка её была хитрой, а волосы почти всегда – точно так, как в тот вечер – были собраны в пушистый рыжий хвост. Аде она нравилась. Она всегда видела в ней лисичку или кошечку, и всегда она казалась ей очень сладкой – именно сладкой. С первой встречи Ада положила на неё глаз, и во многом это случилось благодаря мне. Знаете, это было время, когда никто не занимал её сердце, и от этого там поселилась тоска. Я сказала ей как-то: «Присмотрись к ней», хотя ни в коем случае не имела в виду то, что в итоге получилось. Да, Аде она нравилась, но вряд ли это чувство можно было назвать чистым. Помню, как-то шепнула она мне: «Щелкнуть бы пальцами, остановить время и уложить её на стол». Да, моя Ада так сказала. Вот так иногда наши желания меняют нас. Добрая, открытая, чуткая девушка – да, Аду можно было время от времени назвать и такой – вдруг чувствует что-то странное внизу живота, чувствует изо всех сил, как сильно хотелось бы ей взяться за эти рыжие волосы и овладеть женщиной, пусть даже против её воли. Подумать только! Лиля вызывала в ней несколько странных порывов, которые сама себе она и не пыталась объяснить, – сделать ей больно, заставить её плакать, сжать в кулаке этот рыжий хвост. Это была единственная женщина, которая возымела на лаборантку подобный эффект. Да, она была единственной, кого ей хотелось ударить так сильно. И всё же Аде она нравилась. Нравилась, потому что Лиля была в целом и в общем приятной женщиной, пусть это и не мешало девушке видеть её на столе голой. Пару раз они даже гуляли. Как давно это было!

А встреча эта, встреча в квартире Марии Геннадьевны, такая внезапная встреча была последним на Земле, чего Ада могла ждать от вечера. Случайно ли? Она – и совершенно искренне – поначалу не поверила собственным глазам. Как давно она не видела свою бывшую преподавательницу! Она успела сто раз её забыть – и вот она перед ней, как будто и не было всех этих лет, как будто – и действительно ей так показалось! – до сих пор она студентка, сидит на паре и смотрит на неё, как будто и ничего другого никогда не было. Лиля, такая же сладкая, такая же рыжая, сидит перед ней на полу и курит, улыбается.

– Ой, – Ада в голос рассмеялась, – здравствуйте!

– Здравствуйте, – Лиля вспомнила девушку. Разумеется, она вспомнила.

– Я правда не ожидала, знаете, нет, я совсем не ожидала Вас увидеть здесь!

Лиля рассмеялась.

Она сама была уже в том состоянии, когда всё происходящее кажется каким-то чудом, поэтому она встала, опираясь на тумбу, и крепко обняла девушку, как будто были они старыми друзьями.

Мария Геннадьевна смешала обеим виски с колой и отправила в гостиную.

Говорить им было не о чем ни тем вечером, ни всегда, но алкоголь влиял на Аду благотворно, если это можно называть так, и она без стеснения осыпала преподавательницу комплиментами. Та смеялась и краснела больше от виски, чем от смущения.

Они сидели рядом. Они сидели рядом и, пожалуй, даже слишком близко для людей, которые не виделись так долго, которые так бегло были знакомы, но тем вечером они действительно оказались старыми друзьями. Почти родственниками. Вера Александровна наблюдала за всем этим, сидя в кресле. Ада это видела. Ада была настолько пьяна, что ей это почему-то нравилось.

Знала ли она, о чем преподавательница думала? Да. Она знала.

Знаете, как бывает, когда глаза застилает туман, и всё же тебе кажется, что никогда ты не чувствовал жизнь так ярко, так жадно и сочно? Думаю, знаете. Когда всё смешно. Когда всё красиво. Когда всё можно. И в таком состоянии по обыкновению в сто раз приятнее совершать глупости, о которых потом можно жалеть.

Ничего девушке не стоило наклонить голову ещё на десяток сантиметров и поцеловать Лилю.

Ада почувствовала себя безумно храброй.

Женщина закрыла глаза и положила руку лаборантке на колено.

– А Вы помните, что Вы моя студентка? – Рассмеялась она девушке Аде на ухо.

– Я Вам уже не студентка, – отвечала она ей шепотом, – знаете, я уже вообще не студентка.

– Я так и думала.

Как же смешно и странно ей было!

Её светлое шерстяное платье ненароком оголило бедро.

– Вы такая сладкая, – призналась Ада, и что-то в животе взвилось от того, что наконец-то она нашла в себе силы и смелость это сказать вслух.

Лиля в ответ только рассмеялась.

– Девочки, – вмешалась Вера Александровна, – вставайте.

– Вера, оставь их, пусть сидят! Приятно посмотреть! – Возмутилась Ольга Борисовна и тут же покатилась смехом, громким и задорным.

Ольга Борисовна вообще была предоставлена самой себе. Вдвоем с Катенькой они на кухне неплохо проводили время, распивая вермут. Однако в гостиной вдруг скопилось слишком много народу, когда Ада вдруг огляделась и увидела, что все взгляды были прикованы к ним двоим.

– Нет, нет, – Вера Александровна нагнулась к Аде, – пойдемте, обе. Слышите меня?

Ада встала и почти упала в руки преподавательнице, а та довольно ловко её подловила.

– Вы?

– Лилия. А Вас я знаю, Вера Александровна, Вы…

– Ну и чудесно! Лиличка, вставайте, – Вера Александровна аккуратно, но всё же вполне крепко взяла женщину за талию и подняла с дивана.

– Кажется, я не хочу, – какой-то здравый смысл из глубины сознания пытался вырваться наружу, но, увы, ему не совладать было с телом, которое было уже Лиле неподвластно.

– Конечно, хотите.

В спальне одиноко горел настольный светильник. Слишком громко тикали старые часы.

– Подождите, подождите, – смеялась Лиля, – Вы же не думаете, что я, знаете, я вообще-то преподаватель!

Вера Александровна посадила её на кровать. Ада, чье состояние было порядком яснее, смотрела на них молча. Думала ли она о том, чтобы осуществить свою планы на этот рыжий хвост, на эти горячие бедра? Да. Знаете, алкоголь – коварная вещь: самые ужасные мысли он может воплотить в реальность, если только ему позволить.

Если только позволить.

Вера Александровна хотела было снять с женщины платье, но та совершала слишком много движений, дергалась, крутилась и даже толкнула преподавательницу ногой. Вероятно, случайно.

– Ада, помогите даме.

– Она не хочет, – шепнула девушка Вере Александровне на ухо.

– А Вы?

– А я хочу.

– Тогда вперед.

– Это неправильно.

– Разумеется. Как и всё, что происходит в этом мире.

Эта фраза, очень опрометчивая и неоднозначная, ни за что бы не сработала. Но Ада была пьяна. Дверь была закрыта. И Вера Александровна, мудрая женщина, кажется, одобряла происходящее, пусть и сама была не совсем в кондиции. И она сработала. Этой фразы было достаточно, чтобы задвинуть подальше сомнения, убеждения, мораль и всё то прочее, что мешало жить. Перед ней сидела женщина, привлекательная женщина, которую она – и это для себя она давно решила – с радостью бы уложила на стол, на кровать – неважно. Ада не вспомнила, как чувствовала она себя, когда с ней это случилось впервые. Когда ею самой воспользовались, как игрушкой, для собственного удовольствия. Она не вспомнила, как грязно она себя чувствовала. Не вспомнила. И, наверное, не могла уже вспомнить.

Ада довольно грубо заломила Лиле руки, и та, не осознав сразу происходящего, податливо завела их за спину.

– Какая хорошая девочка, – Вера Александровна села в кресло и характерно для неё одной закинула ногу на ногу.

У Лилии Игоревны, Лили, Лилички – как вам угодно – в лице промелькнуло что-то – где-то глубоко, где-то под тяжелым пластом тумана она осознавала, что происходит. Она посмотрела на преподавательницу, и глаза её, знаете, просили только об одном: она с самого дна достала совершенно искреннее желание быть оставленной в покое. На большее у неё не было сил. Большего алкоголь ей не мог позволить.

За неё, правда, всё уже было решено. Ада задрала её шерстяное платье, оно поползло вверх, открывая постепенно, как открывается красивый новогодний подарок, колени, бедра, живот, ребра, черное белье. Да, Лиличка правда была очень сладкая: её белая кожа, её мягкие изгибы талии – смотришь на неё, а руки тянутся потрогать. И ещё очаровательнее была она тем вечером, когда Ада крепко держала её, а та была не в силах сопротивляться происходящему. Есть что-то горячее, что-то манящее в жертве, верно? Она, красивая женщина, сидела там, слегка дрожала от холода и от остального, щеки её залил румянец, глаза широко были открыты. Нет, Ада не могла оставить её в покое. Знаете, окажитесь вы там, сомневаюсь, что вы смогли бы поступить иначе.

Ада толкнула её на кровать и повернула на живот, стягивая с женщины колготки. Её ягодицы, такие горячие, горячие и сладкие, прикрывало черное белье, которого, впрочем, преподавательница тоже скоро лишилась. Лаборантка взяла её за волосы. Казалось, вот она – бери и делай с ней, что вздумается! Ада уверенно просунула ей руку между ног и притянула её за волосы к себе.

– Нравится?

Вера Александровна усмехнулась в своем кресле. Она наблюдала. Ада довольно грубо вошла в женщину, отчего она очень звучно вобрала воздух в легкие и оцепенела. Боже! Она дрожала. Ей было жарко и холодно. В глазах был не наш мир, а какая-то пародия на него – всё вертелось и уплывало. Ада крепко сжимала её волосы.

– Хватит издеваться, – прервала Аду преподавательница, – идите сюда обе.

За хвост Ада стянула Лилю с кровати и, как старый кот тащит своей хозяйке мышей в зубах, перетащила её к Вере Александровне в ноги. Та улыбнулась и медленно раздвинула их.

– Ну, милая, давайте, – она накрутила рыжие волосы себе на запястье и дернула женщину к себе. Лилия попыталась встать, но потеряла равновесие и упала на колени. Её Вера Александровна крепко держала за хвост, периодически рывками дергая к себе. Было ли ей больно? Да. Ада видела, что в глазах её стояли слезы. Щеки горели. Сопротивляться она не могла. Вера Александровна ткнула её носом в свою промежность, и та послушно сделала то, чего от неё хотели.

Та же участь постигла и Аду, но она, кажется, была увлечена происходящим и даже получала от него удовольствие. Она была для этого достаточно умна. Нравилась ли ей Вера Александровна? На этот вопрос она ни тогда, ни потом не могла ответить. И всё же она была там, в чужой спальне, на чужой постели. И никогда, никогда она не жалела о сделанном. Или, скорее, почти никогда.

========== Глава 12. Солнце вставало. ==========

Ранним утром, когда мир спал, Ада вышла на кухню. Веселье давно умерло. В старой квартире громче всех тикали настенные часы. Заснуть Ада так и не смогла – странное было настроение. Сердце билось будто в предвкушении чего-то. Ей было радостно и грустно, и оба этих чувства она не могла себе объяснить.

У кухонной тумбы стояла Лилия Игоревна. Открыв дверь, от неожиданности Ада дернулась, внутри что-то звонко упало.

– Это я, – улыбнулась Лиля, – не пугайся.

Ада прислонилась к стене и сползла на пол.

– Знаете…

– После всего, пожалуйста, на «ты».

– Знаешь, – начала Ада неловко, – я когда-то мечтала об этом.

Лиля улыбнулась.

– Я тоже. Правда, давно это было. И, знаешь, как-то иначе всё представлялось.

Ада будто окунулась на долю секунды в ведро с ледяной водой.

– Знаешь, я была когда-то такой же молодой, – она подошла к окну и закурила. На лице вспыхивали и тут же гасли мысли, как вереница, влекли одну за другой, – Теперь я – серьезная женщина. Преподаватель, – Лиля рассмеялась, и в смехе этом звучала отчетливо какая-то тихая грусть, – а Вера Александровна по-прежнему заставляет меня чувствовать себя той девчонкой.

– Боже, – сорвалось с губ Ады, – выходит…

Лиля посмеялась, будто оправдываясь за свои чувства. «Да, вот так получилось».

– Выходит, вы давно знаете друг друга? – Спросила Ада аккуратно.

– Не знаю, помнит ли она меня.

Лиля повернула голову к окну и замолчала.

Утро было холодным. Солнце вставало, и в её рыжих волосах оно горело ярче всего. Пронизывало насквозь сигаретный дым. Пронизывало насквозь тишину. Всё, казалось, растворялось в свете. И даже то, о чем обе они молчали.

Лиля сделала глубокую затяжку.

– Я была её студенткой. Училась у неё. Как давно это было! Она почти не изменилась. Да. Я была молодой, я хотела учиться, хотела быть лучше. И она, знаешь, она делала меня лучше – одним только своим примером. Хотелось быть, как она. Эти разговоры, такие умные разговоры, как красиво она всегда говорила!

Нет, знаешь. Было всегда ещё что-то. Этот добрый взгляд и эти добрые руки. Как она стояла за кафедрой! Нет. Не могла я не… Не могла.

Она устремила взгляд перед собой и застыла.

– А сейчас?

Лиля тихо вдохнула воздух, будто боясь развеять тишину утра.

– И сейчас, – бросила она в пустоту. – Те дни, наши случайные встречи живут в памяти. Как будто вчера это было. И снова, и снова. И всегда. Это так глупо, знаешь, лучше не слушай меня.

Ада слушала. Лиля смотрела в окно и курила. Её лица было не видно, но руки выдавали её. Она медленно стряхивала пепел. Ада всё поняла. Ей стало стыдно за то, что случилось ночью. Она осознала вдруг, что за простым удовольствием стояло нечто настолько большое, нечто настолько глубокое пряталось внутри, что сделанное показалось ей преступлением. Она смотрела на Лилю и, казалось, как никто другой во всем мире понимала её. Они были там вдвоем – два безнадежно влюбленных сердца.

– Простите, я не знала, – прошептала она, глядя в спину женщины.

– Брось, – Лиля улыбнулась. – Да, я хотела не этого. Но это – всё, что у меня могло быть.

Ада почувствовала всё сразу. Слезы встали в её глазах.

Лиля обернулась на неё и тепло улыбнулась.

– Не надо, – протянула она, – это было вчера, и все очень много пили. Знаешь, – женщина перешла на шепот, – я просто рада, что снова увидела её. Так близко.

Она подошла к Аде и присела рядом.

– Мы с Марией Геннадьевной на конференции недавно встретились. Разговорились. Я её очень люблю. И я знала, конечно, что они с Верой Александровной давно дружат.

– Она преподавала у тебя?

– Да.

– Она знает?

– Да.

– И вот ты здесь.

– И вот я здесь.

– Ты не жалеешь?

– Какой смысл в сожалении? – Усмехнулась Лиля. – Да, мне немного грустно, но жалеть – нет, у меня на это нет сил. И всё же, всё же мне представлялась по-другому наша встреча после этих лет. Мне представлялось, как мы сидим за тем её столом, говорим обо всем. Она задает мне вопросы разные, мы чай пьем. Знаешь, ведь нет ничего интимнее разговора.

– Знаю.

– Глупо всё это. Вроде взрослый человек, а иногда, знаешь, закрываешь глаза и…

– Я знаю. Знаю.

– Значит, мы с тобой в одной лодке?

– В одной.

Лиля посмотрела на Аду и как-то грустно улыбнулась. Солнце вставало.

– Пожалуйста, не говори ей о нашем разговоре, – попросила женщина.

– Конечно.

Лилия Игоревна встала и сняла со спинки стула свое пальто.

– Я думаю, мне пора.

– Ты не хочешь остаться и поговорить с ней?

– После вчерашнего… Вряд ли захочет она со мной говорить.

– Ты просто уйдешь?

– Да. Я ухожу.

– Мне приятно было Вас увидеть, – призналась Ада.

– Рада слышать.

– И всё же я думаю, Вам стоило бы остаться.

– Пожалуйста, на «ты». Я давно уже не твой преподаватель. До встречи, – она быстро собрала свою сумку и хотела было выйти, но дверь открылась с другой стороны.

– Идите обе спать, сумасшедшие, – сонным голосом прохрипела Вера Александровна.

Лилия застыла в проходе с сумкой в руках.

Ада улыбнулась. Да, это было забавное совпадение.

– А Вы, милочка, куда собрались в такую рань?

– Да я, наверное, поеду.

– Не сходите с ума. Оставайтесь.

– Вера Александровна, я…

– Не надо, Лилия. Давайте оставим. И я не выпущу Вас сейчас на улицу.

Ада прошмыгнула в коридор. Ей было почему-то радостно оттого, что эти двое разговаривают. Как будто это она сама говорила наконец с человеком, который нравился. Нравился – нет, это даже близко не стояло с тем, что моя Ада чувствовала!

Она остановилась за дверью. Конечно, она хотела послушать.

– Вера Александровна, вчера…

– Вчера было вчера.

– Простите меня, я не должна была.

– Вам не за что извиняться, в отличие от меня. Давайте это оставим.

– Вера Александровна, я очень рада Вас видеть, – Лиля перешла на шепот.

– Лиличка, я знаю. Идите сюда.

Ада сама себе широко улыбнулась. Ей было искренне приятно и тепло оттого, что Лиля стояла там, за дверью, под светом восходящего солнца в объятиях женщины, в которую была она так долго влюблена. Представьте себе!

========== Глава 13. Исповедь. ==========

Разные мысли посещали мою Аду. Удивительно. Женщина, в которой она долгое время видела привлекательное тело и пушистый рыжий хвост, оказалось, так же, как она, глубоко и сильно чувствовала. Ей было отчасти стыдно. За сделанное, за подуманное. Тем утром она увидела Лилю совсем другим человеком. Или, если быть честным с собой, она увидела в ней человека в первый раз.

Несколько дней они с Верой Александровной не могли пересечься на кафедре, но Ада была тверда в своем намерении поговорить с ней о том, что случилось в квартире Марии Геннадьевны. Откровение, которым Лиля поделилась с ней, не давало девушке покоя: она даже забыла на какое-то время о собственных переживаниях. Стоя у окна, она подбирала слова, но они путались с прочими мыслями, и никак Ада не могла склеить предложение. На улице звенел мороз.