Текст книги "Твердые реки, мраморный ветер"

Автор книги: Бодхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Да, так вот про Рисенкову – она, значит, удумала по четным числам со мной на чердаке встречаться (замок там хоть и висит, а только для вида), а по нечетным – с ним. И того она, голова садовая, не предусмотрела, что мы, пацаны малолетние, календариков с собой не носим, полагаемся на память, а в таких вопросах принять желаемое за действительное – как бы само собой получается. Ну и получился скандал ужасный с воплями, визгами и синяками, причем у всех троих.

И вот, значит, Илюха где-то откопал мой телефон. А до Нового Года три часа, еды и шампанского у меня много, я и предложил ему – давай мол, бери свою Рисенкову, теперь уже Аджикову, и мотай сюда ко мне в лес – забрался-то я глубоко, а найти меня просто – от конца городского озера входишь в лес, и сразу топаете по моим следам – других тут нет, снег только вчера выпал. Представил я, как они тут ковыляют, и смех меня разобрал, а он возьми да и согласись. Еще Андрюха Ручейников увязался с женой. Ну и ладно. Справили Новый Год, как положено, в кругу мохнатых елок и сугробов. Они ушли "Голубой огонек" смотреть, или что там сейчас показывают (я телек-то вообще не смотрю с тех самых пор, как вернулись времена, когда все новости заранее известны), а я остался – один я сюда пришел, один и уйду, да еще грусть взяла. Раньше думал – юмор это такой, когда говорят, что если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло. А теперь понял – правда это.

Собираю, значит, мусор, остатки еды в Татонку свою закладываю, угольки догорают – красиво так, прямо как у Эдгара По: and each separate dying ember wrote it's ghost upon the snow. Ну и напоследок приспичило мне, а в тлеющие угли пописать как-то рука не поднялась, решил в кусты отойти. Только сделал пару шагов, а оттуда вдруг треск такой, словно бегемот-шатун лезет. Врать не буду – испугался как черт, отскочил, даже забыл, что писать приготовился. А оно все лезет да лезет на меня из кустов, и хрипит так страшно. Я одним прыжком к рюкзаку своему допрыгнул, руки еле слушаются, клапан отдираю и хвать топор. Поспокойнее стало с топором-то, пару веток в угли бросил, они тут же и занялись. А это самое чудище как раз в свет и вышло, и вижу я – чудище-то оно чудище, только самое обычное – алкаш видно какой-то – волосы всклокочены, равновесие держит без изящества, и хрипит не разберешь чего. Я уже успокаиваться начал, мужик-то я крепкий, в самом соку, так сказать. Говорю ему насмешливо, хотя голос еще дрожит: "что же вы это, гражданин, людей пугаете?" А сам думаю – что за хрень я такую несу, и чего это меня на дореволюционный слог потянуло? Значит, испугался я сильнее, чем думал. И тут понимаю, что никакой он не алкаш – глаза-то совершенно ясные, смотрит пристально, и одежда странная – поначалу показалось, будто бы лохмотья какие-то, а пригляделся – лохмотья эти довольно аккуратно прилажены, и если эдак непредвзято взглянуть, то даже симпатично смотрится, хоть и необычно – не одеваются у нас так. Тут он снова что-то говорит, и вдруг я понимаю, что речь у него не наша – по-немецки хрипит товарищ! Или тогда уж господин? Тут меня смех и разобрал – во, думаю, ошалел господин, вырвался из своего ГУЛАГа, да и развезло его на наших свободах. Это ж как надо набраться?? Чтобы так глубоко в лес забрести… и ведь повезло человеку, что на меня попал, а то ведь смех смехом, а дело серьезное – мог бы навек тут в сугробах и остаться спьяну-то – вон как мороз дернул под самую полночь. И тут меня снова будто одернуло что-то – так ведь не пьяный он! Еще раз присмотрелся – точно, не пьяный. Да и как подошел он сюда? Я бы загодя услышал, по ночному морозному лесу любой звук далеко стелется.

А тут он снова говорить начинает, и уже не хрипит, а вполне так понятно говорит. Я на немецком хоть и не свободно, а все ж довольно сносно общаюсь – как-то меня даже пригласили курс по физике прочесть в Берлинском университете, да только я отказался, памятуя тот опыт в посольстве. Сначала подумал – а они-то не виноваты. Так и я ведь тоже не виноват, и если уж говорить о том – чье это дело – работников их посольства уму-разуму учить, так уж точно не мое. Так и не поехал.

Махнул ему рукой, мол садись, дров подкинул, снова Татонку разгружать принялся, Martini Bianco достал. Сел он, выпил, поел. Но бред какой-то говорит страшенный, я сначала даже решил, что немецкий мой выветрился, а потом понял, что не в этом дело. Может, сумасшедший? Сумасшедший немец в новогоднем русском лесу… что за дичь? Решил я, значит, так – приму за чистую монету всё, что он лопочет, а там видно будет, а пока хоть разговор завяжется, так как на простые темы говорить он не хотел.

Как же, спрашиваю, забрался ты сюда? "Из параллельного пространства", говорит. Я где-то в фантастике такого добра много читал. Где же, говорю, эти пространства находятся? "Да прямо тут же, прямо здесь, это не "где-то" в геометрическом смысле, а в параллельном мире". Ну я как никак физик, меня громкими словесами о пространствах на мякине не проведешь. И много, спрашиваю, тех миров? "Много", говорит. Можно между ними перемещаться, и никто их не считал, так как они такие же большие, как этот наш, попробуй мол всю Землю обойти. А живет-то там кто, спрашиваю? А люди, говорит. Некоторых случайно занесло, некоторые специально туда выбрались, примерно как раньше из Франции и Англии от королевской власти люди сбегали, флибустьерами становились на Антильских островах, или вот как американская нация началась – так и они – кто со времен древнего Египта, кто из Майев, кто посовременнее – разные люди. Места много, пространств параллельных этих тоже много. А я говорю, как же они уживаются – такие разные? Люди ведь чуть что – сразу за нож, глотку соседу перерезать только за то, что отличаются они друг от друга такой малостью, что и понять непросто. А он: порядок там особые люди установили. Всякая злость и прочая агрессия наказывается незамедлительно – отсылается такой преступник взад, сюда то есть, тут мол грызись, если без этого не можешь. Установили этот порядок давно, и так он понравился обитателям тех миров, что сами они его и поддерживают.

Ну, думаю, новый Томас Мор, или Кампанелла – черт их разберет. Проняло товарища крепко, если и протрезвев он словно пьяный. А может наркоман – мелькнула мысль? Ну хорошо, говорю, а если миров много и они значит вот прямо тут, а как же я их не замечаю? Он мне на это говорит, что это представить невозможно. Как-то вот оно так устроено, и бог его знает. Я ему – так разве это не значит, что глупости все это? Тут я запнулся, а потом думаю – а, была не была, хватит Ваньку валять. Что он мне, немец какой-то. Тут он призадумался, а я обрадовался – моя взяла, протрезвел. И тут он выдал такое, что призадумался уже я. Вкратце суть сводилась к следующему: если во времена Аристотеля уже знали, что Земля круглая, то это не означает, что это знали все. Невежественный народ еще и в девятнадцатом веке мог в этом сомневаться. И ведь их можно понять – ну как это возможно, чтобы люди вниз головами по земле ходили и в космос не падали? Понять это чрезвычайно трудно, даже после Ньютона. И даже после Эйнштейна с Бором никак невозможно понять – ну как это так, что каждая материальная частица одновременно обладает волновой функцией, то есть является, по сути, волной. Так что нам не привыкать к тому, что физика и астрономия заставляют нас признавать совершенно, казалось бы, невероятные вещи. А замедление времени в движущихся системах? А увеличение массы с ростом скорости? А искривление пространства-времени? Или, оживился он, теория суперструн – с ней вот как быть?

Я вот почему задумался. То, что электрон или фотон является чем-то таким, что проявляет себя при разных обстоятельствах то как частица, то как волна, это нам всем в школе в головы вбили и каждый может это повторить, хотя ни один не сможет сослаться на какой-нибудь эксперимент, из которого этот дуализм вытекает. А вот то, что именно каждое материальное тело независимо от своей массы обладает свойствами волны, то есть то, что было открыто Луи де Бройлем, вот это уже мало кто знает из любителей, тут надо уже всерьез интересоваться. Значит, он интересовался. Или послушал того, кто интересовался.

А что, спрашиваю, насчет теории струн? Ведь идея этой теории очень проста. Постулируется, что в основе всей материи лежат некие одномерные струны, замкнутые в колечки, и струны эти колеблются. Если по всей длине струны бежит волна с одним горбом – мы видим ее как определенную частицу, а если та же струна возбуждается так, что горба стало два – мы воспринимаем это как другую частицу. Вполне зримо.

Тут он мне выдал – это, говорит, замечательно, что вы не совсем профан в физике, но только вы наверное не знаете, что современная теория струн ушла далеко вперед, и непротиворечивая теория, которая называется М-теорией, получается только тогда, когда мы вводим одиннадцать измерений, причем измерения, которые вроде как лишние, находятся с нашей точки зрения в свернутом состоянии. А с их точки зрения – он как-то неопределенно махнул головой – все наоборот – это наши измерения свернуты, а их развернуты. И это все очень и очень интуитивно непонятно, что не мешает быть теории струн самой перспективной теорией нашего времени. Так что идея наложенных друг на друга в каком-то странном смысле миров – всего лишь еще одна интуитивно непонятная идея в числе прочих – пройдет время, и мы привыкнем.

А где, спрашиваю, вы всему этому научились? В тех мирах? А кстати, не дожидаясь ответа перебил я сам себя, – вот ты говоришь, что перемещаться можно между мирами и что они наложены друг на друга – а как же так получается, что миры эти не сваливаются друг на друга, и как получается так, что ты не промахиваешься, перемещаясь из мира в мир?

Тут он на меня посмотрел, как мне показалось, с уважением. Умные вопросы, говорит, задаете. Голова, мол, варит у вас. Вам бы, говорит, физикой заняться! Умора. Вопрос этот, говорит он дальше, законный и непростой. Позвольте, говорит, напомнить, что в начале двадцатого века подобный вопрос возник у физиков, когда Резерфорд открыл "планетарное" строение атома. Раньше-то думали, что в атоме вещество равномерно распределено, так вот взял Резерфорд металлическую пластинку, да и стал облучать ее альфа-частицами. А позади пластинки – фиксирующая фотопленка. Тут-то и выяснилось, что подавляющее большинство альфа-частиц пролетает сквозь фольгу, не замечая ее. А время от времени альфа-частица вдруг отлетала в сторону, а иногда и очень далеко в сторону. Отсюда и родилась планетарная модель атома, согласно которой положительно заряженное ядро – очень маленькое, и условно говоря вокруг него крутятся отрицательно заряженные частицы, так что вообще говоря атом – пуст. Если в центре футбольного поля положить апельсин, символизирующий ядро атома, то окружающие его электроны будут где-то далеко за трибунами. Тут-то вопрос и возник – почему электроны не падают на ядро? Ведь положительные заряды должны прямо-таки со страшной силой притягивать отрицательные, силу эту мы хорошо знаем, ведь вы наверняка знаете, что когда взрывается атомная бомба, то не какие-то там атомные силы за это отвечают, а именно электрические. В ядре атома положительно заряженные протоны удерживаются рядом друг с другом так называемым "сильным взаимодействием", но действует это взаимодействие на очень коротком расстоянии, так что стоит лишь немного протоны друг от друга оттолкнуть, как сила эта резко ослабевает, и протоны разлетаются со страшной мощью. Так вот чтобы объяснить – почему электроны не падают на ядро, пришлось ввести еще целый ряд интересных предположений. К тому времени уже было известно, что даже одиночный электрон проявляет свойства волны, что исключительно изящно было доказано с помощью испускания одиночного электрона на экран с двумя щелями. А раз он может проявлять себя как волна, то естественно предположить, что каждый электрон может существовать только на такой орбите вокруг ядра, на которой укладывается целое число длин его волн. Так что ни упасть он не может, ни даже перейти на произвольную орбиту, а может перемещаться квантовыми скачками по определенным орбитам. И если в простых атомах такие орбиты легко вычислить, то в сложных молекулах общая совокупность разрешенных уровней существования электронов становится исключительно сложной, хотя сам механизм перехода остается тем же.

И вот, продолжал он, с этими наложенными мирами – точно та же ситуация. Выйдя из одного мира, вы не можете оказаться где-то между ними, как не может электрон оказаться "между" двумя разрешенными орбитами. Он фактически не существует "между ними", и переход осуществляется весьма загадочным образом, который был назван "квантовым скачком", хотя термин "не можете оказаться между" в применении к этим событиям не совсем подходит, следует говорить "не можете оказаться в сфокусированном сознании", и упаси вас Бог, говорит, и глаза эдак выпучивает, задаваться вопросом о том – что же будет, если вы в этом самом расфокусированном состоянии зафиксируетесь.

Ну что ты, говорю, я-то уж точно задаваться таким вопросом не буду, и посмеиваюсь внутри себя. А он снова – серьезно так, мол там вертикальные потоки, они разделяют и уносят, и не дай мол Бог, это вообще за пределами человеческого…

Успокоился он лишь тогда, когда я уверил его, что полностью согласен с тем, что не дай Бог, видимо и в самом деле пережил что-то эдакое человек… А в общем, мне пришлось согласиться, что чисто умозрительно его картина вполне уравновешена, хотя и не имеет под собой, разумеется, никаких фактических подтверждений. Еще я заметил ему, что электрон, получив достаточно большую порцию энергии, может не только переместиться между уровнями в пределах данной молекулы или атома, но и вовсе вылететь наружу и стать свободным электроном, быть захваченным каким-нибудь ионом, или взамен другого электрона стать членом другого атома или молекулы. Тут он снова посерьезнел и сказал, что такое в самом деле возможно, и данная аналогия целиком правомерна для совокупности наложенных миров. Что грубо говоря, вся совокупность наших миров является нашим ближайшим домом, если можно так выразиться, за пределами которого один бог знает что творится. Как раньше человек садился на лодку и, захваченный течением, уносился прочь, никогда не возвращаясь, так и сейчас то же самое происходит с отчаянными исследователями тех миров, и кто знает – может когда-нибудь мы найдем своего рода навигацию и паруса, которые позволят нам путешествовать в другие совокупности миров и может мы найдем там потомков этих отчаянных исследователей… а в общем – не дай Бог, снова заладил он.

– Я сейчас передаю очень и очень коротко то, о чем мы болтали, – остановил свой рассказ парень, зевая, – да и многие детали уже ускользнули из моей памяти. В общем, тогда я посмотрел на часы и с ужасом обнаружил, что уже скоро пять утра! Время пролетело незаметно за той странной беседой, дрова закончились и, решив закончить и разговор, я выразил свое одобрение столь необычным полетом мысли, посочувствовав ему в том, что вряд ли в ближайшие столетия мы получим практическую возможность подтвердить или опровергнуть его замечательные фантазии. Он посмотрел на меня странным долгим взглядом, но ничего не сказал.

Внезапно мне просто смертельно захотелось спать, так что я даже пошатнулся от резкого приступа сонливости. Мне было ясно, что этот немец трезв и вполне адекватен, и раз уж ему взбрело в голову сюда прийти, он с неменьшим успехом отсюда и выйдет. Посоветовав ему двигаться по моим следам, я взвалил рюкзак и потащился домой. Отойдя шагов на пятьдесят, я, сам не знаю зачем, обернулся и крикнул ему, что забыл спросить его имя. Имя, твое имя! Я видел в неверном свете догорающего костра, как он взглянул на небо, зачем-то обернулся, а потом крикнул в ответ: "Ганс. Меня звали Ганс!"

– И вы расстались? – Удивился Андрей.

– Ну я думал, что да, – со смехом ответил парень, – но немец потащился за мной, и я взял его к себе переночевать, не бросать же его на улице…

– Спать! – Голос Йолки прозвучал как приговор, все мгновенно снялись с мест и пошли к выходу.

– Я еще шлюшек пойду снимать, – с предвкушением произнес Андрей, одевая сандалии. Неловкости больше не было.

– Опоздал, – улыбнулась Йолка. – Массажные салоны закрываются тут в шесть-семь максимум.

– Да нет, есть несколько публичных домов в Тамэле и рядом, которые работают круглосуточно – подойдешь к любому велорикше, он тебя отвезет, – посоветовал Ганс.

Поздно вечером – часов одиннадцать, в полночь, гулять по Катманду интересно. Редкие тени людей проскочат то тут, то там. Улицы узкие, ряды домов нависают прямо над тобой. Редкое и очень слабое уличное освещение погружает всё окружающее в мерцающую темноту, и трудно избавиться от чувства, будто бродишь по средневековому или еще более древнему городу, особенно когда на пути попадается мелкий храмик – столь обветшалый, что несложно представить, что таким же он был и тысячу лет назад.

Случайный велорикша подкатил и стал что-то нашептывать. Гашиш, какую-то еще хрень, отвезти куда-нибудь… Андрей лишь качал головой. "Девушку…?" Не сейчас, нет. "Мальчика..?". Ого! Тут есть выбор… "Ледибоя..?". Тут есть всё! Но не сейчас, нет. Хочется еще побродить по этим улицам, но рикша не отстает: "массаж, гуд массаж, я могу сделать отличный массаж". Андрей пригляделся – рикша – парень лет двадцати, мелкий такой, интересно – что именно он предлагает под "массажем" – подрочит, наверное, в принципе интересно, но нет, не сейчас.

Завернув за угол, Андрей пошел по еще более темной улице. Какой-то свет за ставнями, в темном проеме арки сидит мужчина.

– Массаж…, – тихо проговорил он.

Публичный дом? А, нет, действительно – массажка-парикмахерская, висит вывеска, что здесь бреют, стригут и массируют в отдельной комнате.

– А кто делает массаж?

– Я! – оживился мужчина.

– Хм…

Андрей пригляделся – это был худой непалец лет тридцати, с подобострастно-улыбчивым лицом.

– А сейчас не поздно еще сделать массаж?

– Нет, сэр, совсем не поздно, заходите, заходите.

Плохо понимая – чего именно он хочет, Андрей зашел в парикмахерскую. Отдельная дверь вела в комнатушку, где на полу лежал матрас, покрытый простыней.

– После трека, вернулись с трека?

– Да, в общем…

Андрей стал раздеваться. В конце концов – с девушками он всегда успеет, а тут… идея попробовать совратить этого непальца неожиданно заинтересовала. Или дать себя совратить? Интересно, он вообще будет приставать или нет, или у него и в голове такого нет. Неопределенность придавала вкус всей этой затеи. Андрей разделся догола и лег на живот, раздвинув ноги и положив член так, чтобы он лежал во всей своей красе между ног.

– Я после трека, мышцы устали, особенно ноги, мне нужнее массаж вот здесь, – и приподнявшись, Андрей очертил неопределенный круг вокруг ляжек и захватывая всю попу. – Только здесь нужен массаж.

– Хорошо, понятно, – закивал массажист. – Меня зовут Радж, а тебя?

– Энди.

– Хорошо, Энди.

Первые пять минут массаж был вполне обычен, и Андрей стал немного приподнимать попу каждый раз, когда руки массажиста стали ложиться на нее. Член стал немного вставать, что конечно же не мог не заметить Радж.

– Здесь, да? – Он похлопал Андрея по попе.

– Да, здесь особенно.

Сжимая и похлопывая, массажист стал все чаще раздвигать ему попку, всё ближе подбираясь к дырочке, и Андрей стал откровеннее выпячивать попу навстречу его рукам. Что-то вроде точечного массажа непосредственно вокруг дырочки дал понять Андрею, что массажист явно заинтересован.

– Здесь? – Спросил Радж, надавливая буквально в сантиметре от дырочки.

– Да, да.

– Сейчас, сэр, минуту.

Радж исчез и через полминуты появился, чем-то шурша. Затем послышался звук снимаемых штанов, и к попе прикоснулось что-то теплое и упругое.

– Так, сэр?

– Да, так хорошо, давай.

Радж аккуратно приставил свой член к дырочке и начал понемногу его вставлять, нетерпеливо дыша. Всунув, он удовлетворенно вздохнул и стал трахать. Андрей начал двигать попой навстречу, но Радж тут же остановился, и стало понятно, что если Андрей хочет, чтобы это не кончилось мгновенно, то лучше просто лежать. Возбуждало не столько то, как Радж его трахал – член был довольно маленький, сколько сама ситуация – его ебет непальский массажист! Иногда, немного сжимая попку, Андрей игрался с его членом. Постепенно ощущения из безразличных стали приятными, а потом и очень приятными, и можно было просто валяться, постанывая и думая о чем-то своем, чувствуя в попке горячий член, ерзающий туда-сюда. Этот день был очень насыщенным – столько новых людей, новой информации – странной и многообещающей, и всё только начиналось.