Текст книги "Ленинградец 2.0 (СИ)"

Автор книги: Bobruin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

«ПЕРВЫЙ ГОД ПЯТИЛЕТКИ ЗАВЕРШАЕТСЯ ДОСТОЙНО

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Пётр Миронович Машеров подвёл итоги уходящего 1991 года. Он отметил, что, несмотря на имеющиеся трудности, годовой план на предприятиях и производствах нашей страны будет выполнен в срок… (…)

…Очень поспособствовало выполнению плановых показателей резкое увеличение спроса на транспортные средства с новым движителем, известным как «гравицаппа». Производство таких движителей пока налажено только в Советском Союзе, соответственно заказы на них принимаются от машиностроительных предприятий всех стран СЭВ. Автомобили, парящие над дорогой, не касаясь земли, уже примелькались на улицах городов нашей страны. Теперь очередь за самолётами. КБ имени Туполева выпустило новую модификацию своего Ту-154, оснащённого гравицаппами вместо обычных двигателей, и новый самолёт уже потряс воображение зрителей, поднявшись в воздух практически с места, без привычного разбега по полосе. Ожидается, что со временем и такие новинки станут обыденностью…»

Газета «Берлинер Тагеблатт» (ГДР), 5 марта 1992 года. Раздел «Международные известия»

«СИНГАПУР ПОСЛЕДУЕТ ЗА ГОНКОНГОМ?

Генерал-губернатор британской колонии Сингапур лорд Палмерстон сделал широковещательное заявление. По его мнению, если ситуация в Азии продолжит развиваться таким же образом, как и предыдущие годы, то Сингапур ожидает участь Гонконга.

Напоминаем, что Гонконг пал в августе 1988 года под натиском толп китайских дикарей, и лишь благодаря мужеству немецких, русских и корейских лётчиков, не побоявшихся на свой страх и риск прибыть на враждебную землю, люди из погибшей крепости были вывезены на нашу территорию. Видимо, гарнизону Сингапура удаётся сопротивляться до сих пор только благодаря арсеналам большего объёма, нежели были в Гонконге, но вопрос их скорого исчерпания уже встаёт на повестку дня…»

Газета «Ленинградский рабочий» (СССР), 5 ноября 1992 года. Первая полоса

«КОГДА ШЕСТЬ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ПЯТЬ: ЛАДОЖСКИЙ ВОКЗАЛ ПРИНЯТ В ЭКСПЛУАТАЦИЮ

Традиция ленинградских строителей делать родному городу подарки к очередной годовщине Великого Октября продолжает радовать жителей и гостей нашего любимого города. Сегодня первый поезд, следовавший из Мурманска, был принят не на Московский вокзал, как было раньше, а на только что открытый Ладожский, строительство которого завершилось накануне. Отныне новый вокзал будет обслуживать поезда, следующие из Ленинграда на восток и северо-восток, в направлении Петрозаводска, Мурманска, Архангельска и Вологды, транзитные поезда с указанных направлений на Москву и из Москвы, а также дублировать Московский вокзал в случае увеличения сезонной нагрузки. Это будет необходимым также в свете грядущей реконструкции Московского вокзала, приуроченной к приближающемуся 300-летнему юбилею города Ленинграда…»

Комментарий к Глава шестая. Коварство рыцарей и собачья верность Ну что ж, поехали дальше, первое обновление в наступившем году. История получает продолжение, а Гриша Чернов встретился ещё с одной из тех, кто, возможно, составит ему пару по итогам всей истории.

====== Глава седьмая. На хрен – это во-о-он туда! ======

Я видел секретные карты,

Я знаю, куда мы плывём,

Капитан, я пришёл попрощаться с тобой,

С тобой и твоим кораблём.

Я спускался в трюм, я беседовал там

С господином Начальником Крыс,

Крысы сходят на берег в ближайшем порту

В надежде спастись.

На верхней палубе играет оркестр,

И пары танцуют фокстрот,

И стюард разливает огонь по бокалам,

И смотрит, как плавится лёд.

Он глядит на танцоров, забывших о том,

Что каждый из них умрёт…

Но никто не хочет и думать о том,

Пока «Титаник» плывёт,

Никто не хочет и думать о том,

Пока, пока «Титаник» плывёт…

Наутилус Помпилиус «Титаник»

Великобритания, Хогвартс, 14 ноября 1993 года

С некоторых пор Альбус Дамблдор ненавидел сны. Ненавидел, потому что последние несколько лет ему снилось одно и то же. Даже подробности выучил до последней детали.

Стоило директору сомкнуть глаза, как его вниманию являлась ненавистная Красная площадь посреди столицы проклятого Красного Мордора, города Москвы. Единственным отличием от реальности было наличие на Спасской башне вместо звезды – пылающего в языках пламени огромного ярко-оранжевого ока.

Но такой детали, столь памятной Дамблдору по т о й, п р е ж н е й жизни, было мало, и в дополнение к ярко освещающему площадь вокруг свету Ока Саурона ещё и раздавался замогильный голос:

– Что, отродья Валинора, одного раза было мало? Ещё раз нарываетесь? Вы, это, поосторожнее, а то ненароком нарвётесь!...

Дамблдор слушал это, и не мог ничего ответить. После речи Повелителя Тьмы по площади строем маршировали орки, широкоплечие и бородатые, в касках с красной звездой и с длинными винтовками в руках, под развевающимися знамёнами полков. Самая первая колонна запевала строевую песню, а все следующие подхватывали за ней:

Зелёною весной

Под старою сосной

С любимою Ванюша прощается,

Кольчугой он звенит,

И нежно говорит:

«Не плачь, не плачь, Маруся-красавица!»

Маруся

Молчит и слёзы льёт,

От грусти

Болит душа её,

Кап-кап-кап,

Из ясных глаз Маруси

Капают слёзы на копьё,

Кап-кап-кап,

Из ясных глаз Маруси

Капают горькие,

Капают, кап-кап,

Капают прямо на копьё… [24]

За колоннами орков ехали гигантские самодвижущиеся многобашенные черепахи с красными звёздами на борту и похабными надписями в адрес Валинора вообще и отдельных Светлых в частности, поднятыми на транспарантах.

Директор Хогвартса был вынужден каждый раз смотреть весь парад от начала и до конца. Даже песню давно уже наизусть выучил. Следом, по окончании прохождения колонн, его выбрасывало из сна, и он просыпался в холодном поту. Разбуженный столь экстравагантным способом, Дамблдор напоминал свежеподнятое умертвие, и его счастье, что в директорском кабинете этого никто не видел. В порыве отчаяния он брал у школьной медсестры мадам Помфри большие дозы зелья Сна Без Сновидений, да ещё добавлял туда усилитель действия, и вроде как помогало на какой-то момент, но стоило на пару дней прекратить приём, как жуткие сны возвращались снова.

Поводы для беспокойства у директора были. Подобно первому, второй учебный год «поколения Поттера» ничего, кроме убытков, не принёс. Кто-то открыл считавшуюся легендой Тайную комнату и выпустил прятавшегося там тысячелетнего василиска, жертвами которого стало семь человек. Дамблдору это происшествие чуть было не стоило места директора. Положение спас, кто бы мог подумать, толстяк Невилл, который, наткнувшись на громадную змеюку в коридоре, удирал от неё с таким диким воплем, что перебудил весь замок и позволил преподавателям быстро явиться на место и василиска прибить.

Виновником случившегося был признан преподаватель Защиты от Тёмных Сил Гилдерой Локхарт, обыск у которого выявил наличие чёрного блокнота, от которого за милю несло чёрной магией. Блокнот изъяли, Локхарта законопатили в Азкабан, где тот благополучно и помер пару месяцев спустя.

Лето не принесло облегчений, ибо из Азкабана сбежала двоюродная сестра Сириуса Беллатрикс Лестрейндж, бывшая в былые времена правой рукой Волдеморта, впрочем, даже без него вполне могущая натворить дел. Беллу принялись искать, Дамблдор заподозрил, что она пойдёт искать недорезанного ею в прошлый раз Лонгботтома, поэтому меры безопасности в школе были усилены, а по распоряжению Фаджа вокруг школы вводилось патрулирование дементорами.

Но даже это были ещё далеко не все проблемы, которые не давали покоя Дамблдору. Главной задачей было найти и доставить в Британию исчезнувшего неизвестно где Поттера. А где его искать, если двенадцать лет поисков не дали никакого результата?

Единственной возможностью что-то сделать было попытаться возродить Турнир Трёх Волшебников, который когда-то проводился с участием трёх считавшихся лучшими в Европе магических школ, Хогвартса в Британии, французского Шармбатона и болгарского Дурмстранга. Последний Турнир проводили с 1939 на 1940 год и в нём погибли все три участника. А потом летом немцы перешли в наступление во Франции, и на долгие годы стало не до игр.

Дамблдор был более чем уверен, что на континенте ему не найдётся сочувствия. Но увы, это был едва ли не единственный способ выяснить хоть что-то о местонахождении исчезнувшего Поттера…

Галлия, Орлеан, 24 марта 1994 года

– Насколько древним был тот туристический путеводитель, из которого Вы выкопали эту ересь? – недоумевал чиновник галльского Магического Департамента, глядя на командировочное удостоверение Амоса Диггори, доверенного лица Дамблдора. В каковом удостоверении, собственно, значилось, что предъявитель сего намерен обратиться в Париж для согласования деталей предстоящих соревнований.

Легко было написать, но гораздо труднее оказалось воплотить. Едва мистер Диггори попал на приёмную площадку в Магическом Департаменте Нормандии, в городе Кале, как стал просить проезд до Парижа. Увы, на единственный уцелевший вокзал бывшей французской столицы поезда ходили только с юга, поэтому из Нормандии потребовалось сначала добираться до Галлии и обращаться уже туда. Впрочем, и там мистер Диггори не нашёл понимания.

– Ваш путеводитель, должно быть, был издан до сорокового года, мсье Диггори, – снова презрительно посмотрел галльский чиновник. – После войны всё уже было по-другому. Впрочем, если Вам так не терпится посмотреть, во что превратился наш некогда прекрасный Париж, милости прошу, завтра я Вас туда доставлю.

Нейтральная зона, развалины Парижа, 25 марта 1994 года

Расшатанный, давно не бывавший в ремонте пассажирский вагон довёз Амоса Диггори и его сопровождающего до вокзала в Версале, бывшем некогда всего лишь малозначительной станцией в парижском предместье, а ныне являвшемся ближайшей точкой к Парижу, докуда доходила железная дорога.

По мере приближения к бывшей столице взгляду мистера Диггори всё чаще попадались следы многочисленных разрушений, груды битого камня, перекрученное железо, развалины зданий, некогда бывших жилыми или промышленными, остатки разобранных путей и ржавые остовы сгоревших локомотивов и вагонов… Картина складывалась весьма и весьма удручающая.

Версальский вокзал встречал выщербленным перроном, где лишь кое-как и наспех были заделаны воронки. В здании вокзала тоже зияли дыры от попаданий снарядов, наспех заложенные кирпичом.

– Пойдёмте, мсье Диггори, и расскажите мсье Дамблдору о том, что Вы увидели здесь, – заявил сопровождающий. – Быть может, тогда он поймёт, что былое величие Франции осталось в прошлом.

Во всём некогда блистательном и многолюдном городе теперь можно было очень долго ходить по улицам, не встретив ни души. И жизнь теплилась лишь на юго-западных окраинах бывшей столицы, дальше, в бывшем центре, теперь царила пустота.

– Вот, посмотрите, мсье Диггори, здесь когда-то находился Магический Департамент Французской Республики, – сказал сопровождающий, указывая на груду камней и остатки какого-то вычурного фасада. – Ваша цель поездки. Это всё, что от него осталось, дальше, в кварталах Сорбонны, Ситэ и районе площади Конкорд, не сохранилось ни одного целого здания. А вот здесь, – он показал на длинный провал, зияющий посреди улицы. – Здесь когда-то проходила линия метро, по которой можно было проехать в центр города.

С высоты холма открывался вид на то, что некогда было прекрасным городом, считавшимся даже культурной столицей мира. Теперь от сиятельного Парижа остались одни только руины, в которых лишь отдалённо можно было угадать Собор Парижской Богоматери, Монмартр, Елисейские поля и Триумфальную Арку, дворцы Лувра и ансамбль Трокадеро…

– Но… что здесь произошло? Почему? Неужели это осталось с войны?

– Вы сами ответили на свой вопрос, мсье Диггори. Именно с войны это всё и осталось, и больше не восстанавливалось никогда, из-за близости государственной границы с враждебным нам государством сюда попросту больше никто не поедет.

– Как же такое могло произойти?

– Многие в Галлии склонны обвинять в этом вас, островитян. Ведь это, кажется, другом англичанина Дамблдора был немец Гриндевальд, бывший накануне войны Верховным Магом Германии. Тот самый Гриндевальд, который заколдовал Гитлера и заставил его напасть на Россию. Вот только русские смогли разбить эти чары, одновременно лишив Гриндевальда всей его силы, и сначала погнали бошей назад, а потом навязали им свои условия мира, взамен позволив делать на западе, то есть, с нами, всё, что им будет угодно.

– И это вот всё?

– Именно, мсье Диггори! Немногие уцелевшие парижане навеки запомнили день двадцатого сентября, в Галлии и сейчас это день траура по утраченной Родине. Именно в этот день немцы подписали мир с русскими и начали уничтожать Францию. Американцы к тому моменту уже две недели как успели освободить нашу столицу, но переброшенные с востока отборные войска бошей отбросили янки назад к морю, и немецкие танки снова проехали по улицам Парижа. Вот только в этот раз они уже не были настолько вежливы и обходительны.

– А в чём была разница?

– Если в первую оккупацию, с сорокового по сорок третий, самой большой проблемой мы считали отсутствие крахмала для рубашек, бензина для автомобилей и свежих круассанов к кофе, то во вторую боши принялись вывозить всё, что могло быть вывезено, и уничтожать то, что вывезти не получалось. А что не получалось разрушить даже у немцев, то уничтожали американцы, налетавшие огромными стаями своих бомбардировщиков. Видите, вон там, от Лувра и прилегающих кварталов остались только груды камня? Американцы разбомбили центр Парижа, надеясь накрыть штаб немецкого маршала Рундштедта, но у них ничего не получилось, и все бомбы достались обычным домам и магазинам. Из Лувра боши к тому моменту вывезли всё, что копилось там многие века – и теперь, если я правильно помню, обвиняют вас, англичан, в том, что Мона Лиза, творение великого Леонардо, была утрачена!

– Это как? – не понял Диггори.

– Очень просто. Ваши английские лётчики разбомбили поезд, в вагоне которого увозили в Германию ту партию картин из Лувра, в числе которых была Джоконда. В огне сгорел почти весь груз, то, что уцелело, теперь выставлено в Берлине и Дрездене, а нам достался только позор.

– Мы-то в чём провинились?

– Для немцев вы теперь всегда будете виновны во всём. Но продолжу. Понимая, что удержать Париж снова не удастся, боши принялись разбирать все железные дороги к западу и югу от города, чтобы затруднить союзникам подвоз войск. Тогда же в Париже навсегда закрылось метро, и тоннели после демонтажа путей были затоплены, самые новые вагоны угнаны на восток, остальные сожжены. Вскоре та же участь постигла и все остающиеся железные дороги в столице и вокруг неё. Потом пришли американцы, и на улицах города разыгрались бои с применением танков, артиллерии и самолётов. Боши притащили с востока дальнобойную артиллерию на железнодорожном ходу и очень долго превращали занятую американцами часть Парижа в руины, сами оставаясь вне их досягаемости. По иронии судьбы мы сами, своими руками в сороковом году отдали проклятым колбасникам те самые пушки, выпущенными из которых снарядами был уничтожен Париж!

– Но почему не удалось восстановить хотя бы часть?

– Кто будет этим заниматься, скажите мне, мсье Диггори, кто? И по каким чертежам, если все материалы, все альбомы, чертежи и проекты, по которым можно было осуществить реконструкцию города, вывезены в Германию? Боши не оставили нам ничего! Всё, что нам удалось после войны, это лишь кое-как отстроить юго-западные окраины, где ещё теплится какая-то жизнь, а центр и районы ближе к новой границе утрачены навсегда.

– К новой границе?

– Да. К октябрю сорок четвёртого американцам удалось лишь вытеснить немцев из совершенно разрушенного Парижа в восточные предместья, но здесь союзников настигла усталость от войны, и они запросили мира. Боши сохранили за собой всё то, что занимали на этот момент, и не посягнули на развалины того, откуда им пришлось уйти, предоставив нам право разгребать те черепки от горшков, которые мы же сами и расколотили. Восточные предместья Парижа теперь находятся в другой стране, мсье Диггори, это теперь независимое государство Валлония, германский протекторат, который фактически управляется из Берлина, но живёт гораздо лучше, чем мы. Забудьте о Реймсе, Лилле и Дижоне, эти города теперь валлонские, и язык, на котором говорят на их улицах, теперь больше похож на грубую немецкую брань, чем на речь французских королей. А Париж, точнее то, что осталось от столицы, по требованию бошей сохранён как нейтральная зона, где нет сейчас вообще никакой власти и никакого закона, город покинули люди и звери, и лишь пустота теперь царит там, где когда-то кипела жизнь.

– Простите, но меня интересуют не эти места, а юг, где находится школа «Шармбатон» , и именно о визите туда я хотел договориться…

– Точнее «находилась», мсье Диггори. Находилась до войны, теперь у нас нет с ними связи.

– Почему?

– Мы не успели вывести их из-под удара. Танки русского маршала Ватутина ворвались в Марсель слишком быстро, а ведь Шармбатон находился всего в нескольких лигах пути оттуда. Пока мы разбирались, в чём дело, русский Южный фронт дошёл до границы с Каталонией и отрезал нас от Средиземного моря. Как потом оказалось – отрезал навсегда.

– Значит, мне не удастся теперь туда добраться? – не верил своим ушам мистер Диггори.

– Увы, но это так. Юг теперь тоже не подчиняется нам. Тот кусок, который заняли русские, был передан ими после войны в совместный протекторат с итальянцами. Теперь Лион, Марсель и Тулуза создали своё государство, под названием «Республика Окситании и Прованса», фактически подчиняющееся Риму. Что же касается Шармбатона, то если макаронники не вывезли школу к себе, то, скорее всего, попросту закрыли, чтобы не создавать конкуренции своим учебным заведениям.

– Неужели всё настолько плачевно?

– Как ни прискорбно, мсье Диггори, но именно настолько, – галл совсем помрачнел лицом. – Всё, что нам осталось после войны, это разрушенные города с подчистую вывезенной промышленностью. Вы видели вагон, в котором мы сюда приехали. Нам негде их ремонтировать, все вагонные заводы и мастерские остались в Валлонии или были вывезены туда. Вы видели вокзал, лишь чудом не разрушенный полностью. Мы не можем ни восстановить то, что было, потому что у нас нет чертежей, ни построить новый, потому что у нас нет денег. Американцы, чьим протекторатом после войны стала Галлия, даже тогда, сразу после войны, отнюдь не горели желанием отстраивать с нуля разрушенную и ограбленную страну, а сейчас у них, если я правильно помню, тем более нет денег ни на что. И если уж они теперь небогаты, то мы и вовсе нищие. Орлеанская администрация расплатилась по репарациям с Германией только в середине шестидесятых, а возможности перевооружать свою армию чем-то современным мы лишены до сих пор, как и размещать свои войска ближе пятидесяти километров от «Реймской зоны».

– Какой-какой зоны?

– Ах, да, Вы, наверное, не знаете. Когда союзники запросили бошей о мире, те выдвинули очень жесткие условия. Вдоль всей новой границы должна была быть введена нейтральная зона шириной в двадцать километров, где нет никакой администрации, а ещё пятьдесят в нашу сторону – это зона демилитаризованная, где нам запрещено держать войска. И то, что осталось от Парижа, попадает как раз в первую зону. Наша власть заканчивается на площади перед вокзалом в Версале. Стыд и позор, но именно до этого мы теперь докатились…

– Разве до сих пор никто не выдвинул претензии на французское наследство?

– Сложно претендовать на то, чего вот уже пятьдесят лет как не существует, мсье Диггори, – хмыкнул галльский сопровождающий. – На пепелище, оставшемся от Франции, теперь четыре самостоятельных государства, каждое из которых имеет примерно равные права на преемственность с бывшей республикой. Но ни у кого нет желания снова во всё это влезать. Мы, орлеанцы, и так каждый год краснеем от стыда, когда начинаем вспоминать о походах Жанны д’Арк. Всякий раз, при любом упоминании об Орлеанской деве, из Берлина доносится жуткий хохот: «Что, неужели в Орлеане ещё остались девицы?» Проклятые боши вывезли на свою сторону всех более-менее симпатичных мадмуазель и мадам помоложе, обставив это как часть репараций с нашей стороны ещё за ту, Первую войну. Впрочем, даже те, кто остались, вполне вам подходят, не так ли?

– Вы о чём? – не сразу понял Амос Диггори.

– Я всё о том же. Всё, что Вы видите вокруг, это напоминание о том, какую цену нам, французам, однажды пришлось заплатить за доверие к англичанам. Наши города обращены в прах, наши женщины согревают постели оккупантов, наши земли стали добычей даже не одного завоевателя, а сразу четырёх! Вот что получила бедная Франция, доверившись лжи из-за Ла-Манша! И мы же теперь лишены права голоса, и такие, как Вы, в случае чего погонят нас, словно скот, на пулемёты бошей, а сами будете пытаться в очередной раз отсидеться за океаном.

Галльский чиновник говорил ещё, но Амос Диггори уже его не слушал. Для него всё стало ясно. Франции больше нет, и договориться с Шармбатоном об участии в Турнире не получится. Поэтому мистер Диггори поспешил поскорее отбыть домой – больше оставаться на руинах погибшего города ему было незачем.

Великобритания, Лондон, 28 марта 1994 года

– Увы, мистер Дамблдор, но Ваше задание провалено, – сообщил мистер Диггори директору Хогвартса, когда тот появился у него в кабинете.

– Почему? Неужели французы отказали Вам в гостеприимстве, мой дорогой Амос?

– Боюсь, что принимать гостей им теперь негде, сэр. От Парижа остались одни лишь руины, за пятьдесят лет их никто не восстанавливал. Более того, школа «Шармбатон» после войны оказалась на территории, подконтрольной итальянцам, а следовательно, входящей теперь в красный блок, по каковой причине недоступной для нас.

– Морготово отродье, они снова мешают всем моим планам! – прошипел Дамблдор, надеясь, что Диггори его не слышит. – Я сделал всё, чтобы они сдохли ещё тогда, но нет же, они не только выжили, но и опять обратили мой гнев против меня же! Кто их научил этому? Кто?

– Вы что-то сказали, сэр? – переспросил Диггори.

– Ничего, мой дорогой Амос, я просто немного недоволен, что нашим планам о возрождении Турнира Трёх Волшебников не суждено осуществиться.

– Сэр, но ведь есть ещё Дурмстранг…

– Амос, Вы хоть сами-то верите в то, о чём мне только что сказали? Если уж южная Франция теперь подчинена красным, то что уже говорить о Болгарии, куда они пришли на два года раньше?

США, Монтгомери, 28 марта 1994 года

На центральной площади города Монтгомери, штат Алабама, было весьма людно. Митинг, который, в мечтах центрального правительства, должен был собрать лишь несколько сотен человек, собрал несколько десятков тысяч со всех окрестных городов и селений.

Те, кто пришёл сегодня на собрание, чего-то ждали. А вот чего?

Причин для недовольства было много. И запредельный для большинства уровень налогов, и необходимость постоянно жить в кредит, попадая в кабалу к банкам, и полное отсутствие уверенности в завтрашнем дне.

Здесь, на Юге, в большинстве своём сельском, фермерском, люди привыкли полагаться друг на друга и решать проблемы сообща. Это Север с его финансовыми конторами выродился в толпу индивидуалистов, в стремлении выделить свою собственную жалкую уникальность выродившихся в откровенных мразей. Бывавшие в больших городах Севера, в Нью-Йорке, Чикаго и Вашингтоне, привозили оттуда страшные новости, что там-де если мужик считает, что он баба и ему нравятся другие мужики, то его объявляют уникальной личностью, имеющей больше прав, чем все остальные.

Такого извращения никто из присутствующих не понимал, ведь сказано в Писании: «Не ложись с мужчиной, как с женщиной, это мерзость». И гораздо больше по нраву благородным джентльменам гордого Юга были консервативные порядки держав за океаном, Советской России и Германии. В тех краях, как говаривали вернувшиеся оттуда, таких «свободных и прогрессивных личностей», какими теперь гордился безбожный Север, отправляли добывать киркой уран, и никто потом не жаловался на соблюдение мифических «прав» непонятно какого человека. А ещё там не было банков, обобравших почти что до ниточки три четверти населения гордого Юга и собиравшихся наложить лапу на карман оставшихся.

Такие собрания происходили всё чаще и чаще, и полиция давно уже не вмешивалась. Зачем, если сами полицейские тоже были южанами и ненавидели Север, паразитирующий на тех, кто до сих пор сохранил веру в Господа и честный труд.

Но вот где-то толпы людские пришли в движение, из какого-то случайно подвернувшегося грузовика соорудили трибуну, и на неё поднялся известный в городе человек, Бенджамин Дэвис, в недавнем прошлом – сенатор.

– Дамы и господа! Благородные жители гордого Юга! Сегодня мы все собрались здесь, чтобы послушать о той печальной участи, которая постигла наши свободолюбивые и богобоязненные земли за последние годы.

Сто тридцать лет произошло с тех пор, когда наши достойные предки с оружием в руках доблестно отстаивали независимость наших штатов. И не их вина, что безбожные северяне в конце концов смогли подлостью и обманом захватить и поработить наши города, обесчестить наши земли и выпить досуха богатства гордого Юга.

С тех пор северяне сочли, что мы замирены и покорены, что с нами теперь можно делать всё, что угодно! Они считают теперь, что нам, словно скоту, можно навязывать такие нормы права в их понимании, за которые наши предки судили бы их судом Линча. Они считают теперь, что нам можно навязать такие извращения, за которые во все времена полагалась геенна огненная, да ещё и объявляют теперь это «достойным поведением свободного человека». Я абсолютно уверен, что даже предки этих проклятых безбожников в наши дни переворачиваются в гробах, глядя на то непотребство, которое учинили пред лицом Господним их неразумные потомки. Воистину, если Господь собирается кого-то покарать, то он лишает его разума.

Северяне также поставили в наших городах свои банки и финансовые конторы, которые за каждый доллар, который они дают алабамцу, миссисипцу или кентуккийцу, стрясают с бедняги вдесятеро больше! Они обращаются с нами, как с дойным скотом, хуже, чем с черномазыми, которые, по их людоедской морали, имеют больше прав, проводя свои жизни в праздности, чем мы, труженики, которые провели в честных трудах всю свою жизнь, но не получили за свой труд ничего! Северянам не свойственно прощение, они ничего не забыли и ничего не простили! Но если не забыли они, так стоит ли забывать нам?

Вы, конечно, скажете мне: «Нет!» И я соглашусь с вами. Нам, благородным жителям гордого Юга, не пристало ходить в рабах у безбожников-северян, ставящих доллар выше Господа. Нам не пристало быть «вторым сортом» и мишенью для презрительных насмешек. Нам, людям труда, негоже унижаться перед теми, кто ни единого дня в жизни не работал своими руками. А поэтому, чтобы раз и навсегда определить судьбу нашего свободолюбивого народа, я объявляю о воссоздании Конфедеративных Штатов Америки! И пусть наша возрождённая Конфедерация станет домом для всех таких, как мы с вами, чтобы никто и никогда не называл нас недочеловеками и не обращал в рабство достойных людей. Я объявляю, что все людоедские законы, придуманные горлопанами из Вашингтона по указке северных плутократов, больше не имеют над нами силы, а власть безбожника Клинтона отныне не распространяется на штат Алабама. И я призываю всех тех, кто не забыл наше гордое имя, присоединиться к нам в нашей борьбе. Своё будущее мы построим сами! И да поможет нам Господь! Аминь!

…Под восторженные крики тысяч и тысяч людей флаг «Звёзды и Полосы», символизировавший единство прежних Штатов, слетел вниз, а на освободившемся флагштоке взвился другой флаг – старый добрый «Южный Крест», который до сих пор бережно хранили у себя южные джентльмены, из поколения в поколение ожидавшие, что день, когда знамя предков снова понадобится, однажды настанет. И вот час возрождения Конфедерации пробил.

Те из участников торжественного собрания, что приехали из других штатов, вечером того же дня незаметной тенью тряслись в своих пикапах, что несли их по домам – в Луизиану, Флориду, Джорджию, Кентукки и Миссисипи, Арканзас и Техас, дабы возвестить у себя о воскрешении старого доброго Юга. И зерно это должно было упасть на хорошо подготовленную почву.

НРБ, София, 3 апреля 1994 года

Министр чародейства Народной Республики Болгария Димитр Младенов Георгиев в очередной раз перечитывал недавно пришедшее из Англии письмо.

«Уважаемый господин Георгиев!

Имею честь сообщить Вам, что в этом году в школе чародейства и волшебства «Хогвартс» запланировано проведение Турнира Трёх Волшебников, который мы решили возродить в целях укрепления дружбы и сотрудничества между народами и магическими сообществами Европы. Приглашаем учеников магического института «Дурмстранг», который находится на подшефной Вам территории, принять участие в Турнире.

С глубоким уважением,

Корнелиус Освальд Фадж,

Министр магии Великобритании

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор,

Директор школы чародейства и волшебства «Хогвартс»,

Почетный председатель Международной конфедерации магов,

Верховный колдун Визенгамота,

Кавалер ордена Мерлина первой степени и многих других орденов».

По мере прочтения в душе пожилого болгарина проявились злоба и застарелая боль. События более чем полувековой давности приходили на ум, словно произошедшие вчера.

Значит, хотят возродить… Дружба и сотрудничество… Если бы не этот Турнир, то, может, Васил был бы жив…

Вот, сентябрь тридцать девятого, и вся семья Георгиевых собралась во дворе своего старого дома в родном Севлиеве. Старший сын Васил уезжал на последний курс Дурмстранга. Дедушка, веселый, вечно улыбающийся, подарил старшему внуку свою саблю, с которой воевал когда-то. Отец, еще черноволосый, выкатил из подвала бочку домашнего вина.

Маленькому Димо тогда было всего семь лет, и был он младшим ребёнком в семье. Но уже тогда он запомнил, как, прощаясь, старший брат взъерошил ему волосы и пообещал к лету вернуться домой – уже насовсем.

А как радовались все, когда Васил прислал письмо, что едет в Англию на Турнир, представлять свою школу. Как лучшего ученика, его включили в состав делегации в Хогвартс, а потом избрали Чемпионом.

И как пришло в семью горе, когда в начале декабря прилетел из Англии еще один конверт. Когда мать стала читать письмо, то оно выпало у нее из рук, а сама она залилась слезами – беззвучно, горько, скорбно.

Васил не вернётся. Вырвавшийся на свободу дракон спалил его заживо.