Текст книги "Особый тип Баранов (СИ)"

Автор книги: Берлевог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

      До аэропорта доехали быстро. Это очень удобно, когда аэропорт в центре. Павел припарковал машину у широкой аллеи, засыпанной снегом, и достал пачку сигарет. Оба закурили, избегая смотреть друг на друга.

– Можно, я несколько сигарет возьму? – нарушил молчание Гоша, и Павел вспомнил, как в первую встречу он стрельнул две сигареты и спросил его имя. Чтобы шептать вечером.

– Бери всю пачку.

– Спасибо.

– Ты когда прилетишь...

– Не беспокойся, я обязательно позвоню. Папе, бабушке и тебе.

– Тогда пойдём, уже объявили посадку.

– А может, к тебе поедем? Зачем мне та Канада? Пожалуйста.

– Не начинай. Пожалуйста.

Гоша огорчённо вздохнул и вышел из машины. Пассажиров на вечерний московский рейс было немного, и очередь быстро продвигалась к воротам досмотра. Сотрудница в синей форме увидела торчащую из толпы светлую голову и приглашающе махнула рукой, но Гоша отрицательно затряс кудрями – он никуда не спешил. Он до последнего ждал и надеялся, что Овчинников скажет: «Ладно, поехали ко мне», но не дождался. Перед тем, как отпустить Гошу к воротам металлодетектора, Павел обнял его, мимолетно прижавшись гладкой прохладной щекой, сказал: «С богом!» и отступил на несколько шагов, чтобы уж точно не начать плакать и целоваться, как сентиментальная бабушка.

      Не оглядываясь больше на Гошу, Овчинников вышел из аэропорта и сел в машину. Опустил стекло, подставляя лицо колючим снежинкам, и замер опустошённо. Внутри него было холодно и пусто, словно уехавший Гоша заполнял собой не только внешний мир Овчинникова, но и внутренний. Потом очнулся, поднял стекло и вцепился пальцами в переносицу. Можно ехать домой, но у него нет дома. В кармане булькнуло новое сообщение. Павел удивился, увидев имя Гоши:

люблю тебя но не за ум

люблю тебя не за удачу

люблю тебя лишь потому

что для тебя так мало значу

Ага, опять стихи. Сначала радостной вспышкой в сердце влилось «люблю-люблю-люблю», потом он прочитал «так мало значу». И тут Овчинников обиделся. По-настоящему – по-детски. Всё, что он сделал – этого мало? Павел вышел из машины, в сердцах хлопнув дверью. Две женщины, курившие у газетного киоска, испуганно обернулись на резкий звук. Разве он не доказал тысячу раз, как много Гоша для него значит? Павел раздражённо прошагал по обледенелому тротуару до запорошенной лавочки и обратно. Опасно поскользнулся, едва не рухнув на плохо расчищенную дорожку, и злобно пнул сугроб на обочине. Слежавшийся снег большими тяжёлыми комками полетел из-под ботинка. Бедняжка Баранов, влюбился в равнодушную скотину и бессердечного ублюдка! А сам он хоть раз поинтересовался, каково Павлу? Спросил, почему распалась ячейка общества? Почему ни в чём не повинная женщина превратилась в нервнобольную мегеру, а маленькая девочка привыкла жить в наушниках, чтобы не слышать вопли родителей? Уж не потому ли, что особый тип Баранов очень сильно скучал и хотел видеть своего любовника каждый день? Хоть раз Гоша спросил, где Павел работает и почему не может торчать в театре с утра до вечера? Да что там, Гоша даже не спросил, каким образом его вызволили из тюрьмы! Наверняка он уверен, что Овчинников нашёл убийцу и доставил к следователю, чтобы забрать невинного Баранова на встречу Нового года. И вряд ли Гоша догадывается о том, кто убийца, кто укрыватель, и почему нельзя смущать покой впечатлительных юнцов волшебными эротическими сказками. А теперь этот маленький, глупый, беспощадный эгоист кропает сопливые стишки о том, как мало для него значит! Да пусть сначала покажет мальчишку, ради которого сделано больше!

      Мимо Павла прошкандыбала толстая женщина в оранжевом жилете, за которой по тротуару громыхала большая железная лопата. Павел на миг задумался, потом бросился к ней и подхватил под руку:

– Извините, вы Лейла?

Она пугливо дёрнулась, но Павел держал крепко. На ломаном русском с чудовищным акцентом, она всё-таки ответила:

– А? Лейла?

– Нет? А как вас зовут? Зульфия?

– Какой Зульфия? Нет Зульфия. Лейла нет-нет!

– Ну, я не помню. Он же рассказывал о тебе! Как тебя зовут?

Женщина зацепила край капюшона и прикрыла лицо от греха подальше, но имя назвала:

– Аиша.

– Точно! Аиша, дорогая! Ты помнишь Гошу Баранова? Такой здоровый и кудрявый?

– Кудрявый? Помнишь. Дар кучо? Где Гоша Баранов?

– А-а, помнишь! Он сейчас в Москву улетает. Регистрация уже закончилась, но ты же ходишь тут везде, правильно? У тебя же ключи всякие есть. От вип-салона, например.

– Вип-салона правильно? – Аиша смотрела честными непонимающими глазами. – Ман дар самолёт худро хуб хис мекунам.

– Чего? Аиша, ты можешь туда пойти и передать кое-что Баранову?

– Нельзя. Бисёр афсус. Правил внутренний распорядка.

– На словах! Слова ему передашь?

– Слова? Передашь.

– Скажи ему... – Павел перевёл дух и сказал отчётливо, чтобы Аиша поняла: – Скажи, что я люблю его.

Он помолчал, утопая в мудрых проницательных глазах, и добавил:

– Люблю безумно. Страстно, нежно, бесконечно. Как ещё сказать, чтобы этот Шекспир понял и проникся? Скажи, что я влюбился, как дурак, и мне обидно получать такие стихи. То «я для тебя никто», то «мало значу»! Очень обидно, между прочим! Ты понимаешь меня? Иди, скажи ему, Аиша.

– Илтимос, ташвиш. Я люблю его. Безумно! – кивнула Аиша, сунула Павлу свою блестящую лопату и помчалась в обход здания – явно к потайному служебному тоннелю, ведущему прямиком в накопитель, или даже в самолёт, чем чёрт не шутит.

Пока ждал, откопал лавочку и уже подбирался к киоску. Курящие женщины с неослабевающим интересом наблюдали за молодым мужчиной в дорогом пальто – они чувствовали в нём какую-то волнующую загадку. Аиша вернулась крайне озабоченная и с выпученными глазами затараторила на таджикском. Потом совершила над собой усилие и перешла на условно-русский:

– Дилатон ганда нашавад! Гоша Баранов сел самолёт! Он не знал, ты любить его безумно бесконечно!

– Ах, ты не успела. Как же так? – Лопата выпала из рук и зазвенела по наледи.

Аиша подобралась вплотную и, сверкая непостижимыми глазами горячей восточной женщины, предложила:

– Могу позвонить сказать бомба. Самолёт остановить. Пассажиры возвращать обратно.

– Ты с ума сошла! Тебя посадят! Или уволят! Забудь, я тебя прошу. Пусть летит в Канаду, так правильней будет. Спасибо тебе.

      Павел обмотался шарфом, застегнул на все пуговицы пальто и поднял воротник – внезапно ему стало холодно. Он направился к решётчатым воротам в арке аэропортового здания, через которые прибывшие выходили в город. Белый Боинг с неизвестным количеством пассажиров на борту и забытым номером рейса плавно разворачивался и выруливал на взлётно-посадочную полосу. Круглые окошки ярко светились, и Павел перескакивал взглядом с одного окошка на другое, высматривая светлую лохматую голову, но, конечно, ничего не высмотрел. Самолёт проехал несколько метров и остановился, качнувшись на амортизаторах. Свет в окошках мигнул и погас до тускло-жёлтого. Ощущая в горле стук зачастившего сердца, Павел увидел, как к Боингу подъехал пассажирский трап. Откинулась массивная дверь, и на трап в своей тощей курточке и неудачных джинсах ступил улыбающийся Гоша Баранов. Ветер как ревнивый любовник трепал его буйные кудри. Гоша что-то эмоционально объяснял бортпроводнице, а потом смешно взмахнул руками и слетел по ступенькам трапа. Побежал по лётному полю прямиком к выходу в город.

      Павел почувствовал раскаяние и острый укол стыда. Он был отвратительно несправедлив к Баранову. Не Гоша виноват в том, что Алёна страдала из-за отсутствия любви и честности, не Гоша пренебрегал общением с маленькой дочерью. Не Гоша просиживал штаны на неинтересной отупляющей работе ради сладких пряников власти и достатка. Не Гоша разрушил его никчёмную жизнь – он всего лишь показал, что можно жить иначе. Как именно – пока понятно мало, но даже эта малость наполняла его лёгкие воздухом свободы и счастья. Гоша, терпеливо и деликатно, никогда ни на чём не настаивая, всегда предельно честно заявляя о своих потребностях, просто любил его и принимал без единого условия – как самый желанный подарок судьбы. Винить Гошу Баранова – это как отправить ребёнка в интернат из-за собственного чувства вины и бессилия. Овчинников Гошу не винил. Он его любил – безумно и бесконечно.

      По мере приближения к воротам Гоша заметил высокую фигуру в тёмном пальто и перешёл на шаг. Войдя под арку, он остановился на приличном расстоянии и с вызовом заявил:

– Я решил, что мне не надо в Канаду. Папа, бабушка и даже ты – вы думаете, что лучше меня знаете, что мне надо. А мои желания ничего для вас не значат. Но я решил, – Гоша повысил голос, – что не должен слушать никого, кроме себя. Я хочу жить здесь. Хочу поступить в театральный колледж и стать художником по свету. Я хочу, чтобы бабушка провела старость не в одиночестве. Я думаю... я о разном думаю – не только о том, чтобы... не только о... – Гоша заволновался и сбился.

– Не беспокойся, я понимаю. Я не дурак. Поехали домой, я очень сильно по тебе соскучился. – И пока Гоша растерянно хлопал ресницами, Павел вцепился в решётку и начал усиленно её трясти: – Где там Аиша со своими ключами? Вот как бомбу в самолёт подкладывать – так это она первая, а как решётку отпереть – так её не найти!

Они стояли и целовались на ветру сквозь ледяные железные прутья – на виду у прохожих и видеокамер, пока не пришла Аиша с лопатой и не воссоединила их: «О, как они любят, онхо ошику машуканд!»

  Эпилоги

Эпилог 1

      При расследовании авиационного инцидента, произошедшего третьего января текущего года, генеральный директор аэропорта Синицкая Ирина Геннадьевна взяла ответственность на себя. Она заявила, что её сын Баранов Георгий Константинович потребовал открыть дверь и подогнать трап к самолёту по её личной просьбе. Так как инцидент не помешал своевременному взлёту воздушного судна, следствие постановило объявить Синицкой И.Г. дисциплинарное взыскание и наложить штраф в размере понесённых в связи с происшествием убытков.

Эпилог 2

      В конце января позвонил Шишкин:

– Ну, как дела, Овчинников? Слышал я твою историю, мы тут долго её вспоминали. Пришёл, значит, к следователю и заявил, что ты тому подозреваемому мальчишке отсасывал, когда совершалось убийство? Ха-ха! Сильно! Вот уважаю я тебя, Овчинников! Я всегда говорил, что люди у вас живые и борзые. Мне нос сломал – тоже уважаю. Не одобряю, потому что ты сам как дурак подставился, но зла не держу.

– Зачем вы звоните?

– ГОК открывается. Я же говорил. Будем редкоземельные металлы добывать. Хочу назначить тебя директором. У меня глаз намётанный – ты потянешь. Я тебе доверяю, Овчинников.

– Какой ГОК, со мной никто не здоровается.

– А придётся, – хохотнул Шишкин. – ГОК в тайге – в сорока километрах от вашего города. Ты там будешь царь и бог, и мамка родная. В городскую администрацию двери пинком будешь открывать. Соглашайся, я же знаю, тебе нужна такая работа – настоящая.

– А потом вы приедете и захотите меня на ночь?

– Я-то, может, и захочу, но ты теперь умный. Сразу мне в нос двинешь – и все дела. Соглашайся, Овчинников. Не буду я тебя терроризировать. Одно дело взяточника Крошина унизить, другое – обидеть своего директора комбината. Ну, твоё слово?

– Я подумаю.

Эпилог 3

      В мае в театр пришло письмо на имя Павла Овчинникова. Беременная Божучка, закинув ноги на стол, пила апельсиновый сок без капли водки и торопила Павла:

– Давай открывай уже! Я и так всю неделю гадала, кто тебе письма шлёт на мой осветительный цех. Но Гошке я тебя не сдала – цени мою лояльность!

– Божучка, имей совесть, я постоянно твои косяки перед Мещеряковым прикрываю. Угораздило же парня жениться на таком наглом дирижабле...

– Ты ему завидуешь, признайся! – заржала Жанна и задрыгала ногами в воздухе.

Павел вытащил из конверта открытку с видом Ковент-Гардена и прочитал несколько строк, написанных мелким почерком: «Когда меня спрашивают об источнике моего вдохновения, я всегда отвечаю, что меня вдохновляет один невероятный русский мужчина. Некоторые думают, что знают имя этого мужчины, но они ошибаются. В моём сердце только одно имя – ваше. С любовью и бесконечной благодарностью, Алекс Меркулов»

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/2424847