Текст книги "Особый тип Баранов (СИ)"

Автор книги: Берлевог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Зырянов злобно зыркнул:

– И чем вы занимались в квартире Баранова до девяти утра?

– Баранов спал, а я курил на кухне и проверял его телефон. Сбросил несколько звонков и одно сообщение от Первушина. Во втором часу лёг спать.

– И всё? И больше ничего?

– Утром перед тем, как уехать на работу, я ему отсосал. Теперь всё.

– Вы понимаете, что я буду вынужден обнародовать ваши показания? – мстительно спросил Зырянов, недовольный тем, что три дня следствие шло по ложному пути, и теперь, накануне Нового года, у него нет ни задержанного, ни хотя бы нового подозреваемого.

– Разумеется, – ответил Овчинников.

Изумлённый до глубины души Шульгин не произнёс ни слова. Очевидно, его клиенту помощь не требовалась.

      Встрёпанного Баранова с ворохом одежды в руках вывели из непроницаемо-тёмных глубин Первомайского ИВС. Он вежливо сказал конвоиру: «Большое вам спасибо!» и, сияя глазами ярче новогодней гирлянды, украшавшей стену дежурки, рванулся к Павлу. Из его распахнутых рук упал какой-то свитер, пряжка ремня звонко клацнула по кафельному полу, а Гоша застыл в одном шаге от Павла, не смея нарушить клятву, данную после первой ночи.

– Какой-то ты робкий стал, Хорхе, – Овчинников дёрнул его на себя и так смачно поцеловал в губы, что никто в изоляторе даже не заржал – только ошарашенно переглянулись.

В машине Гоша полуутвердительно спросил:

– Мы к тебе едем? Я очень соскучился.

– Потерпишь! Мы едем к бабушке Кате. – Перебросил свой телефон на колени Гоше: – Позвони своему дружку Алёшеньке и передай, чтобы заканчивал жрать блинчики, а то растолстеет, и не дадут ему главную роль в «Лебедином озере». Пусть собирается в Москву или в Лондон, или куда там его приглашали? Скажи, что это добрый совет от Павла Петровича.

      Екатерина Николаевна с нетерпением ждала внука из тюрьмы. С кухни доносились невероятно вкусные запахи, и был виден край стола, уставленный тарелками и хрустальными вазочками. Бабушка Катя, заранее предупрежденная о том, что тридцать первого её внук уедет на дачу к другу, собралась праздновать Новый год прямо сейчас. Гоша отправился в ванную, а Павел отказался обедать и собрался уходить, когда Катя его задержала:

– Вы знаете, Павел, я вчера на панихиде присутствовала, – она прикусила губу, как будто ей больно вспоминать. – Эдуард такой молодой был, такой талантливый. Я думаю, его могли убить из ненависти. И это страшно, Павел. Я смотрела на Эдуарда, и у меня сердце кровью обливалось, потому что мой внук... Никто не гарантирует ему безопасности. Я не знаю, как его защитить, и это меня мучает...

– Я понимаю, о чём вы.

– Я вернулась из театра и долго разговаривала с Костей. Я всё рассказала – и об убийстве балетмейстера, и об аресте Гоши. Костя настаивает, чтобы я отправила Гошу к нему. Я была эгоисткой, когда отказывалась его отпускать. Да, я буду безумно скучать и проведу старость в одиночестве, но если с Гошей по моей вине случится беда – я никогда себе не прощу. Он – самый лучший человек из всех, кого я знала. Я так сильно его люблю, что должна отпустить... – Катя достала из кармана платочек и промокнула глаза. – Костя купил ему билет Москва-Торонто, а Гошина мама выписала льготный перелёт до Москвы. Пусть он съездит к отцу в гости. Пусть увидит другой мир – более справедливый и дружелюбный к таким мальчикам, как он...

– Когда?

– Третьего января, вечером.

– Обратно?

– Не брали ещё.

Павел кивнул и даже смог улыбнуться:

– Я очень уважаю вас, Катя. И мне бы хотелось... – Павел не закончил фразу: «хотелось бы иметь немного вашего мужества». Он понял, что немного не поможет – ему понадобится абсолютно всё мужество, которое он сумеет в себе найти.

– Надеюсь, вы привезёте Гошу вовремя, чтобы мы успели собраться?

– Конечно! Я целиком разделяю вашу обеспокоенность и поддерживаю решение отца. Гоша должен съездить, отдохнуть... – Павел услышал, что шум воды в ванной стих, и направился к двери. – Вы передайте Гоше, я завтра утром за ним заеду. Ничего не надо с собой брать, я всё подготовлю.

– Ну, Павел, ну, как же не надо? А зачем я столько готовила? Я завтра холодца вам дам, пирог с палтусом, буженины домашней. Вы обязательно, обязательно должны взять!

***

      Он поехал к себе домой – не в съёмную квартиру, а домой. Алёна не выглядела, как женщина, убитая горем. Павел не без горечи подумал, что разлука с любимым мужем ей к лицу. Она уже собрала Сашука, чехлы с лыжами и большую спортивную сумку:

– Чтобы привёз её к девяти вечера, у неё режим. И чтобы без фокусов.

– Конечно. Послушай, Алёна, завтра... а, возможно, уже сегодня вечером... ты услышишь моё имя в связи с одним делом. Если ты захочешь мне плюнуть в лицо – я приеду. Если тебе будет противно меня видеть – я пойму. Но помни, что у нас дочь – она ни в чём не виновата. Её надо защитить. И знай, что я тебя люблю. Не так, как мужчина должен любить женщину, но – люблю.

– Что значит – не так?

– Пап! Я оделась! Мы едем? Наконец-то ты научишь меня кататься! – Сашук подпрыгнула и повисла на отце.

      Весь день они провели вместе. Солнце заливало склоны горнолыжной базы, а снег блестел, как бескрайнее море рассыпанных бриллиантов. Павел подумал, что при самом плохом раскладе этот день в памяти его дочери останется последним, когда на её отце не будет позорного клейма, и постарался сделать его незабываемым. Он показывал Сашуку, как правильно стоять и скользить, как безопасно скатиться со снежного холмика, а потом отходил в сторону и любовался до рези в глазах хрупкой фигуркой в ядовито-розовом комбинезоне. После праздничного новогоднего обеда в ресторане, когда Сашук сыто ковырялась в любимом тирамису, Павел ненадолго вышел. Он быстрым шагом дошёл до банного комплекса на берегу залива и зашвырнул в незамерзающие воды студёного моря пистолет Первушина.

      Когда он привёз уставшего и разморенного ребёнка домой, то по лицу жены обо всём догадался. Она увела Сашука в детскую, а потом вернулась и спросила:

– В местных новостях сказали, что задержанный по делу убитого балетмейстера Баранов отпущен на свободу, потому что его любовник... – она рвано вздохнула, прижимая руки к груди, и продолжила: – потому что его любовник Павел Овчинников – замначальника финансового управления и зять депутата Крошина – предоставил неопровержимое алиби на ночь убийства.

Павел молчал. Он не ожидал, что следователь даст пресс-конференцию для СМИ прямо сегодня. Всё-таки Новый год на носу, и люди заняты праздничными приготовлениями. Но Зырянов тянуть не стал: слишком уж громкое дело, слишком велик интерес к следствию.

– Это правда?

– Правда.

Он смотрел ей в глаза, потому что она хотела, чтобы он смотрел. Целую минуту Алёна искала в глазах мужа ответ на вопрос, как такая дикость могла произойти с ними, с их семьёй. А потом отвела взгляд и не плюнула, не накинулась с кулаками, как в кондитерской, а задумчиво сказала:

– А ведь папа с самого начала меня предупреждал...

Павел не спросил, о чём предупреждал Крошин свою беременную влюблённую восемнадцатилетнюю дочь – он догадывался.

***

      Нагруженный гремящими судками и свёртками Гоша уселся в мерседес и начал с претензий:

– Ты вчера ушёл, не попрощавшись, и не отвечал по телефону.

– Было такое, верно. Норвежский принц меня бы выпорол.

Гоша захихикал и развернулся на сиденье, поджимая одну длинную ногу под себя:

– Новый год! Ты выполнил обещание!

– Ты счастлив?

– Да! Но я хочу новогодний подарок. Я придумывал его три дня, пока сидел в тюрьме.

– Ну, конечно. В тюрьме столько свободного времени, почему бы не помечтать о подарках? – Павел затормозил на светофоре и посмотрел на сияющего Гошу. – И что ты придумал? Чего ты хочешь?

– Я хочу быть сверху, – таинственным шёпотом произнёс Гоша.

– В смысле? – не понял Павел. Потом понял: – Нет! Даже не думай! Давай, я тебе дублёнку подарю? И джинсы красивые.

– Я три дня придумывал, как буду сверху, а ты – джинсы... – расстроенно протянул Гоша. – А ведь я заслужил, не раскололся под пытками.

– Тебя пытали?! – ахнул Павел, мгновенно представляя мрачные застенки и палачей в окровавленных фартуках.

– Ну, как пытали? Меня Зырянов со страшными глазами допрашивал. Это считается? Ну, Пашка, ну, пожалуйста, я же ни разу не пробовал, мне очень сильно хочется...

Сзади раздражённо засигналили, и Павел так резко нажал на газ, что едва не въехал в зад впередистоящей машины. Ругнулся:

– Чуть в аварию из-за тебя не попали! – но потом увидел разочарованные серые глаза и ясное голубое небо, по которому высоко-высоко пролетал крошечный сверкающий самолётик, – номер рейса неизвестен, – и сказал: – Ладно, получишь свой подарок. Теперь ты счастлив?

      Павел привёз Гошу на дачу своих родителей. После их смерти дача стояла пустой, и Павел никак не мог решиться её продать. А вчера приехал затемно и отмыл домик от многолетней пыли. Протопил его и даже расчистил от снега тропинки к калитке и бане. Гоша с энтузиазмом занялся разборкой провизии, а Павел увидел, что ему звонит Крошин. Вышел на улицу и закурил сигарету, прежде чем ответить:

– Да, Виктор Сергеевич.

– Ты где? Записывай адрес и срочно езжай на встречу с Чумаченко. Он будет ждать ровно в пятнадцать и передаст тебе коробку. Очень важную коробку. Ты её возьмёшь и позвонишь мне. Я продиктую адрес, куда её привезти. Ты всё понял?

– Я никуда не поеду.

– Поедешь! Или ты забыл, что у меня в столе? Так я быстро тебе память прочищу! – Крошин натужно хрипел в трубку.

Павел удивился, что Крошин не в курсе последних событий:

– Ваш компромат на меня вчера обесценился. Можете подтереться теми фотографиями – они больше ничего не стоят. С Новым годом, Виктор Сергеевич, – и нажал отбой.

      В безоблачном настроении и с чувством выполненного долга он вернулся в жарко натопленную комнату, где Гоша уже разобрал диван и постелил свежее бельё. В тонком луче света, струящемся сквозь неплотно сомкнутые шторы, танцевали потревоженные пылинки. Гоша окунулся в этот солнечно-пыльный танец сначала дерзкими золотыми руками, потом словами:

– Я так сильно тебя хочу...

Он притянул Павла к себе и прижался к губам, целуя уверенно и неторопливо. Целуя так упоительно-нежно, как Павел и не надеялся, что его будут когда-нибудь целовать. Его повело, он стукнулся спиной о дверной косяк.

– Я в баню. Я быстро, – и вывалился за дверь.

      «Ложись на живот» – сказал Гоша, и Павел лёг. Он не волновался и ничего не боялся, он абсолютно доверял Баранову, и только какое-то щекотно-царапающее чувство, подозрительно похожее на предвкушение, заставляло его то сжиматься, то выгибаться под невесомыми, почти благоговейными поцелуями. Гоша так методично и последовательно покрывал поцелуями его плечи и спину, что Павел поверил в существование тщательно разработанного плана. Три дня в тюрьме – достаточный срок, чтобы мысленно обцеловать каждый сантиметр вожделенного тела. Да вот только реальность – это не идеальная сексуальная фантазия. В реальности Гоша так трепетал от удовольствия сбывающейся мечты, что вынужден был останавливаться и переводить дух. Павел подумал, что, возможно, это будет самый быстрый секс в его жизни, и даже хотел посоветовать эффективный метод пролонгации, но потом решил довериться своему топу и расслабился. Гоша обдал горячим дыханием ягодицы и, удивляя своей осведомлённостью, лизнул – вдоль и между – напряжённым языком. И ещё раз – смелее, свободнее. Павел завязал узелок на память – так вот о чём фантазирует юный Гоша Баранов, но уже уплывал, уже осознавал, как ему самому хочется...

– Паш, на спину... – ласковые губы коснулись уха.

Павел перевернулся и открыл глаза. Гоша выглядел как мужчина на грани самого серьёзного в жизни оргазма. Его заметно потряхивало, щёки горели, а головка влажно блестела. Но, тем не менее, поцелуйная пытка была в точности воспроизведена и на лицевой поверхности Павла. Поражаясь феноменальному самообладанию Гоши, Павел вздрагивал, подставлялся и пропускал между пальцами светлые спутанные пряди. Не торопил – не портил человеку новогодний подарок, но сам уже пылал. Гоша наконец оторвался от него, и, сверкая круглой безупречностью, перегнулся за диван. Вернулся с ладонью, полной геля, и накрыл ею член Павла. Заскользил вверх-вниз, распределяя гель, а потом завёл руку назад и смазал себя тоже.

– Ты же... Гоша, ты говорил, что хочешь быть сверху.

– Да, я очень сильно хочу быть сверху. Я три дня об этом думал. Нет, четыре. Вчера ночью тоже... – сбивчиво рассказывал Гоша, перекидывая ногу через Павла.

Он сам направил, куда надо, и уселся верхом, обжигая невыносимо-тугим скольжением. Господи, он делал что-то совсем нереальное, – и кто его только научил, – то привставая на коленях, то плавно опускаясь вниз. Павел замер, наслаждаясь Гошиным ритмом, его нездешним, отсутствующим лицом и жаром гибкого тела. Поймал растопыренные в воздухе пальцы, переплёл со своими, давая необходимую опору. Пружинисто подкидывал бёдра навстречу, словно отбивая упругую подачу, и проникал всё глубже, всё бесконтрольнее, всё слаще. И неожиданно спустил первым, до боли сжимая Гошины пальцы и рыча от нестерпимого блаженства. Расслышал сквозь горячечную дымку, как Гоша хрипло и совершенно расторможено сообщил:

– Я тоже... Пашка... я сейчас...

Павел опустил взгляд и увидел, как через набухший краешек ленивыми толчками переливается густая белая влага. И в этот раз – безусловно, оно само. Павел дождался последнего судорожного сокращения, расцепил сплетённые руки и с чувством сказал:

– Я вижу, тюрьма пошла тебе на пользу! Уникальный в истории случай.

***

      Если они собирались трахаться без остановки до новогоднего обращения президента и после, то Божучка обломала все их планы. Позвонила и убитым голосом рассказала, что её вероломно бросил Миша, и теперь ей не с кем встречать Новый год. И проницательно добавила:

– А после того, как тебя по ящику объявили голубым, ты, наверное, в одиночестве водку пьёшь, да?

– Нет. Я с Гошей. И мы не водку пьём.

– Возьмите меня к себе. У меня оливье, селёдка в шубе и несколько пузырей шампанского, – жалобно попросила Жанна.

– Ладно уж, приезжай, – Павел не мог оставить в беде лучшую подругу. – Помнишь дачу моих родителей?

– Ещё бы не помнить! Но только я не одна. Со мной мальчишки Кузины и какая-то Маша.

– Только не Кузины! – отрезал Павел. Но было уже поздно.

      Нежданные гости приехали на жёлтом такси. Они вытащили из багажника несколько увесистых сумок и облезлую ёлочку. Павел сначала протестовал, но быстро смирился и разрешил прикопать дерево у окна – чтобы наслаждаться видом ёлки, не выходя из дома. Жанна занялась обустройством праздничного стола, а Рома и Тёма с волоокой медлительной Машей, голова которой была обмотана длинной белокурой косой, принялись наряжать ёлку разноцветными гирляндами. Павел ушёл топить баню. Гоша вызвался ему помогать, но только болтал языком:

– У нас Новый год пройдёт веселее, чем в театре!

– Да упаси бог, чтобы как в театре... – пробурчал Павел, стоя на карачках и поддувая в железную печь. Огонь ярко пыхнул и побежал по берёзовым брёвнам. – Никаких драк, понял?

      Но Гоша оказался прав: получилось весело. Сначала парились по очереди – то девочки, то мальчики, а потом Жанна напросилась в пару к Павлу и рассказала, что у неё задержка, а будущий отец позорно слился. Павел чуть с полки не упал:

– А ты шампанское хлещешь, дура!

Божучка созналась, что задержке один день, а тест она ещё не делала, – хотя у неё есть с собой, – поэтому имеет полное право выпить немножко, провожая и старый год, и свою гетеросексуальную любовь – надо же им было в один день закончиться! Павел утешал, как умел, и тоже провожал Божучкину любовь полусухим шампанским. В кои-то веки хороший мужик попался, жаль, что сволочь. Очень сильно соскучившийся за полчаса разлуки Гоша также захотел попариться наедине с хозяином дачи. Он ничего не рассказывал – всю дорогу мужественно молчал и только в конце не выдержал и разразился неприличными воплями. Но к тому времени в домике на полную мощь работал телевизор, так что можно было обстонаться и обораться, никто бы не услышал. А близнецы Кузины поразили Павла в самое сердце. Никогда – ни до этого вечера, ни после, – он не встречал таких милых, вежливых и благовоспитанных молодых людей. Он ломал голову, наблюдая, как влюблённо они ухаживают за волоокой Машей, пока не догадался спросить у Жанны:

– Так чья она подруга? Не общая же?

– Это сложный случай, Пашечка! Мне кажется, ей нравится трахаться с обоими. И как женщина я её понимаю, да! И пускай! Рядом с ней они в людей превращаются – посмотри, какие миленькие хорошенькие мальчики!

      Пока напарились и навалялись голыми в снегу, пока расплели и вымыли Машины волосы, а потом кое-как просушили и обратно заплели в нескончаемую косу, пришло время садиться за стол, щедро заставленный салатами, пирогами и бабушкиной бужениной. Павел сказал первый тост за уходящий год. Как бы оно ни повернулось дальше, но этот год он не забудет никогда. Считай, начало новой жизни. Обнуление всего. Божучка тоже сказала. За любовь, которая приходит, когда её не ждёшь, и которая уходит... когда, сука, опять этого не ждёшь. Гоша поднял бокал за то, что наконец потерял девственность. Нет, он не так на самом деле сказал, и имел в виду немного другое, но все поняли правильно. Близнецы Кузины выпили за то, что окончили хореографическое училище, из которого дважды убегали, но мама верила в их талант и возвращала обратно, и в итоге она оказалась права. Одна Маша ничего не говорила. Она вообще открывала рот только чтобы выпить чего-нибудь или съесть. Играла ямочками на круглых щеках и затягивала мужчин в туманные омуты своих сумрачных глаз. Павел понимал Кузиных. Он чувствовал в них извечную мужскую потребность упасть и утонуть в женском – влажном и прохладном. Инь и ян, две космические силы, два полюса, соединённые великим естественным притяжением. Потом Павел посмотрел на Гошу и вспыхнул от осознания своего непреодолимого влечения к ян – тёплому мужскому началу, чистому и ясному. Ян и ян – два горошка на одну ложку. И неважно, что один скоро укатится на другую сторону Земли.

      Один, два! Все встали под бой курантов, отсчитывая вслух истекающие секунды. Пять, шесть! Павел разлил пенное шампанское по бокалам: – «Ну что, друзья, с Новым Годом?» Одиннадцать! Двенадцать! Пить до дна! С Новым годом! С новым счастьем! Закричали, выскочили на улицу с хлопушками и фейерверками. Запускали ракеты и визжали как дети, даже Божучка развеселилась. Замёрзли от радостной и бестолковой беготни по сугробам, хотя не холодно было. Когда все ушли доедать салаты, Павел присел на крыльце, закурил и опрокинул лицо в ночное небо. Какие яркие и близкие звёзды. Сердце Павла, больше не скованное страхом и виной, стучало сильно и ровно. Способно ли оно вместить это небо и звезды – способно. Способно ли на дружбу и простое человеческое тепло – конечно. Способно на любовь – да. На жертву во имя любви – без сомнения.

      За калиткой остановилась старая иномарка и направила фары на крыльцо. Павел прикрыл глаза от ослепляющего света и подошёл ближе. Увидел Мишу Мещерякова и незнакомого мужика.

– Пал Петрович! А мы вас целый час ищем! Такое запутанное садоводство, прямо лабиринт Минотавра! – пожаловался нетрезвый Миша.

– К тому же нерасчищенный, – добавил трезвый мужик за рулём. – Я его друг, мы ищем Жанну Божук.

– Пойдёмте в дом. Вы, наверное, Новый год пропустили?

– Почему? Он не пропустил, – кивнул трезвый на своего пьяного друга.

Новых гостей встретили криками радости. Жанна зарделась как юная девушка и позволила Мише принести искренние извинения за разовое проявление мужского сволочизма. Простила его под бурные аплодисменты и крики «Горько!» Мишу и его товарища усадили за стол – как же, люди Новый год, считай, прозевали, бороздя заснеженные просторы дачного массива. Хорошо, увидели салют и догадались, куда ехать. На стол снова были выставлены пироги, буженина и оливье, снова захлопали пробки. Рома, Тёма и Маша танцевали под хиты девяностых, и все трое выглядели абсолютно счастливыми. Павел, толком не спавший несколько ночей, пожелал гостям спокойной ночи и весёлого Нового года, и утащил Гошу в маленькую спальню.

      Надеясь, что гости сами придумают, как разместиться в большой протопленной комнате, где ещё шумело праздничное застолье, Павел занял холодную спаленку с двумя узкими кроватями. Легли с Гошей на одну – не раздеваясь, крепко обнявшись и накрывшись одеялом с головой. Ничего не помешало им заснуть – ни танцы за стенкой, ни запуск новой партии космических ракет. Дышали одним на двоих воздухом, как делили одну на двоих любовь.

      Проснулся Павел от солнца, бьющего прямо в глаз. Закрылся рукой, потянулся и зевнул. Если солнце так высоко, значит, уже за полдень. В доме пахло дровами, мандаринами и мясом. Настоящее первое января. Павел потрепал кудрявую голову, пристроившуюся на плече. Гоша что-то промычал и потрепал в более интересном месте. Павел затащил его на себя, раздвигая ноги и расслабленно наслаждаясь приятной тяжестью и лениво-сонным ёрзаньем Гоши.

– Мужики, чем это вы занимаетесь?

С соседней кровати на них спросонья пялился вчерашний трезвый мужик, Мещеряковский друг. Наверное, ночью присоседился. Гоша попробовал сползти с Павла, но быстро не вышло. Павел обнял его и спросил у мужика:

– А на что похоже?

– Трахаетесь, что ли?

– Ну.

– А чего ты снизу?

Павел умилился тому, что мужик воспринимает реальность буквально: сверху тот, кто сверху, а снизу – тот, кто снизу. Прямо как Гоша Баранов. И неважно, что на самом деле происходит. Может, и есть в этой честной буквальности какой-то глубокий истинный смысл. Ответил мужику так, чтобы тот отстал:

– А я ему в карты проиграл.

– А, тогда ладно. Карточный долг – сдохни, но отдай... – одобрил мужик и отвернулся к стене, снова засыпая.

Павел ткнулся губами в тёплое ухо:

– Хочешь сегодня снова быть сверху?

  10. Овчинников как Баранов

      Первое января прошло в блаженном ничегонеделании. Жанна ворковала с Мишей и, кажется, сделала несколько тестов. Павел не спрашивал – сама расскажет. Кузины с Машей уходили надолго гулять, хотя куда тут можно было уйти – разве что к шоссе, затёртому меж заснеженных сосен. Мещеряковский друг проспал весь день в холодной спальне, иногда выходя покушать и выпить стакан томатного сока. А Павел до острой боли в солнечном сплетении наслаждался возможностью лежать головой на Гошиных коленях и смотреть вместе с ним старые советские комедии. Гоша дурачился, нетерпеливо подпрыгивая на диване и преждевременно выкрикивая: «Огласите весь список, пжалста!» или «Заметьте, не я это предложил!», а Павел смотрел снизу вверх на подбородок с ямочкой и вспоминал свои собственные слова: «Я не верю в счастье, человек создан для страданий». Он и сейчас не верил в счастье, но не верил иначе – не так обречённо, не так безысходно. Маленькое и незамысловатое человеческое счастьечко – например, свободно обнимать близкого человека в компании друзей и знакомых – было доступно ему уже сейчас. И Павел, тягостно предчувствуя мимолётность всего происходящего, черпал это счастьечко полными горстями, словно напитываясь впрок.

      Гоша знал, что у него билет на третье число. Он пытался поспорить, но их было больше – тех, кто утверждал, что ему обязательно нужно лететь в Торонто. Отец, бабушка и мама. Жанна Ивановна, подписавшая отпуск за свой счёт, и Алёшенька, пакующий чемодан в Лондон. И даже Овчинников, хотя с его стороны это выглядело как предательство. Павел привёл десяток аргументов, которые неопровержимо доказывали, что девятнадцатилетнему Гоше, с его характером и особенностями, непременно нужно переселиться в более благоприятный климат. Гоша возражал, маскируя слабую аргументацию бешеной жестикуляцией и употреблением крепких выражений типа «я очень сильно не хочу», но его сопротивление было сломлено хитрым и опытным противником. Тогда Гоша изобразил смирение, но он знал как дважды два, что вернётся из Канады намного раньше, чем истечёт его полугодовая виза.

      А второго в утреннем блоке местных новостей сообщили, что тридцать первого декабря в результате оперативных мероприятий, проведённых сотрудниками Следственного комитета России, при получении взятки в особо крупном размере задержан депутат Областной Думы Крошин Виктор Сергеевич. Однако, воспользовавшись статьёй о депутатской неприкосновенности, Крошин в тот же день пересёк границу с Финляндией на собственном автомобиле. По сообщению пограничной службы с ним находилась Малышева Анна – личная помощница депутата и мисс Таёжная Краса-2005. Кроме того, за границу был вывезен её малолетний сын. В офисе сбежавшего депутата уже произведен обыск и выемка... Диктор ещё не договорил, а Павел уже набирал номер телефона и выбивал из пачки сигарету. Вышел на воздух:

– Кристина, ты меня о готовящемся задержании предупреждала?

– Тут таких нет.

– Не можешь говорить? Твой мужчина из следственного комитета сильно обрадовался, когда вместо худого чиновника поймал жирного депутата?

– Вы ошиблись, молодой человек!

– Ты просто ангел, ты знаешь?

– И я вам желаю счастья в новом году! – засмеялась девушка. – И надеюсь, вы больше не будете ошибаться!

Павел подставил лицо солнечным лучам. Он запоздало испугался за себя. Получается, Чумаченко сотрудничал с органами, и только чудо уберегло Павла от ареста и многолетнего заключения. И это чудо – не Кристинка. Павел, с головой погружённый в беспокойство о Гоше, даже не потрудился расшифровать её эзопово предупреждение, а на встречу с Чумаченко не поехал потому, что накануне сделал выбор, позволивший показать фак тестю-шантажисту. Пока Павел размышлял о том, как замысловато переплелись события последних дней, из дома вышел раздетый Гоша и обнял его сзади, прижимаясь молодым ненасытным телом:

– Перед тем, как ты меня отвезёшь к бабушке, можно я ещё раз...

– Ты только об этом и думаешь, верно? – не удержался от упрёка Павел.

– Нет, я о разном думаю. Пойдём в баню? Я завтра уеду – буду сильно скучать, – Гоша жмурился от яркого солнца и страстно дышал на Павла тёплым белым облачком.

– Нельзя натрахаться впрок, Гоша. Но что-то мне подсказывает, что ты попытаешься.

– Да, я попытаюсь.

***

      Уехали двумя машинами. Божучку, из карманов которой торчали многочисленные голубые полоски тестов, забрал с собой Миша. Прикопанную у окна нарядную ёлочку оставили в одиночестве – весной снег растает, и она упадёт. Павел завёз Гошу домой, потом доставил в общежитие Кузиных и волоокую Машу, которая так и не смогла выбрать между одним чудесным мальчиком и другим, а после поехал к Алёне. Развод – разводом, но помочь в трудной ситуации надо. Вопреки его опасениям, Алёна была бодра и деятельна:

– Прикинь, мама повеселела! Я целый день с ней провела, боялась, она мне мозг вынесет, а она кремень – ни разу ни давление не померила, ни заплакала. Они с Сашуком пельмени лепили и над «Приключениями Шурика» хохотали. Представляешь, мама – хохотала! Впервые за последние двадцать лет. Она тоже решила разводиться. Отец звонил из Швеции, сказал, что не вернётся. А я и не догадывалась, что у него вторая семья с секретаршей Анечкой. Братика мне родили внебрачного... Вот так живёшь, ни о чём не догадываясь, а потом всё рушится...

– Ты молодая и красивая. А мать твоя – богатая женщина. Всё наладится.

– Ну, да... Кстати, ты планируешь подавать на раздел совместного имущества? Я думаю, учитывая всё, что произошло, с твоей стороны будет благороднее...

– Я планирую всё на Сашука переписать. Ничего делить не буду.

– Ладно, – сказала Алёна. Прошло всего несколько дней, как они расстались, а её взгляд уже приобрёл несвойственную прямоту и твёрдость. Только сейчас Павел понял, как калечили Алёну тиски несчастливого неестественного союза. Она помолчала и нехотя выдавила: – Спасибо.

      Третьего января в съёмной квартире раздался звонок Кристины:

– Надо встретиться! У меня мало времени.

– А сколько сейчас? Кристина, восемь утра, ты с ума сошла... – Павел сел в кровати, потирая пальцами переносицу и зевая во весь рот.

– Тебе нужен такой большой коричневый конверт с порнографическими фотками?

Павел захлопнул рот, едва не прокусив язык, и продиктовал Кристине свой адрес. Она пришла в собольей шубке, наполнив прихожую ароматом дорогой пудры. Тонкими пальцами сжимала толстый конверт – тот самый. Павел, вытирая полотенцем волосы, спросил:

– Кофе будешь?

Кристинка покачала головой и обрушилась спиной на входную дверь, с любопытством разглядывая его мокрую грудь в вырезе халата:

– Я слышала про тебя перед Новым годом, но не поверила.

Павел вытащил из её рук плотный шершавый конверт:

– Потом поверила?

– Ага, ни единого сомнения не осталось! Ну, ты отжёг! Я думала, ты деловой и порядочный женатик – никогда с проститутками не трахаешься, а ты...

– Я предупреждал, что блядь.

– И первоклассная... Знал бы ты, чего мне стоило изъять эти фотки.

– Почему ты рискуешь ради меня?

– Потому что ты добрый и красивый.

– Не разочаровалась во мне?

– Скорее, наоборот. Взглянула на тебя с неожиданного ракурса. – Увидев его недоумённое лицо, расхохоталась: – Пашенька, ну что за глупые вопросы! Ты видел меня в самых дебильных позах, но никогда не брезговал мной. Подумаешь, с мужиками спишь – тоже мне проблема! От этого я не стану тебя меньше любить! – Крис посмотрела на часы, ойкнула и кинулась на шею пушистым соболем, шепча в ухо: – Мне пора, Пашенька. Я знаю, тебе трудно, но держись. Если ты пошёл на такое ради парня – значит, он того стоит.

– Я ради себя на это пошёл. Внезапно захотелось почувствовать себя человеком...

      Чтобы занять утро, отправился на работу. Вдумчиво и без суеты разобрал накопившиеся бумаги, почистил компьютер и ответил на все неотвеченные письма. Освободил рабочий стол и стенной шкаф от личных вещей – после случившегося не стоит дожидаться, когда попросят на выход, правильнее уйти самому. Такое не прощается и не забывается. Представитель власти должен быть безупречен. Овчинников написал заявление об увольнении, не указывая дату, и оставил на столе секретаря. Он не испытывал особенного огорчения. Несмотря на престиж и выгоду, эта работа никогда не была интересной, полезной или важной. Может, к Жанне попроситься декорации по сцене таскать? А что, он сильный, и ориентация для театра подходящая. Павел перекусил в ближайшем кафе и понял, что пришло время везти Баранова в аэропорт.

***

      Вещей у Гоши было немного. С бабушкой Катей он попрощался дома, выслушав массу ценных указаний о том, как вести себя в самолёте, в аэропортах пересадок и непосредственно в самой Канаде. Согласился со всеми требованиями и пообещал вести себя достойно. На прощание бабушка прослезилась и крепко поцеловала внука, а заодно поцеловала и Овчинникова, хотя он-то никуда не уезжал и даже собирался бабушку навещать. Павел подумал, что прощальные поцелуи выглядят трогательно, но чересчур трагично, поэтому лучше воздержаться.