Текст книги "Особый тип Баранов (СИ)"

Автор книги: Берлевог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Особый тип Баранов

http://ficbook.net/readfic/2424847

Автор: Берлевог (http://ficbook.net/authors/630667)

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: NC-17

Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Юмор, Драма, Детектив, Повседневность

Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Нецензурная лексика

Размер: Макси, 88 страниц

Кол-во частей: 11

Статус: закончен

Описание:

Предупреждение: возрастное ограничение 18+ Работа не предназначена для чтения лицами младше 18.

Если чиновник средней руки и средних лет, прячущий за цинизмом и самоуверенностью свою человеческую несостоятельность, встретит однажды парня – не слишком образованного и воспитанного, но честного и чистого душой, – то с ними могут произойти совершенно непредсказуемые события. И любовь – только одно из них.

– Это очень особый мальчик!

– Особый в смысле исключительный или в смысле специфический?

Примечания автора:

Предупреждение «Смерть персонажа» к главным героям не относится.

Графичных описаний смерти и насилия нет.

Спасибо Камбер за чудесную обложку – http://s018.radikal.ru/i526/1503/55/8dcedca9aa9f.jpg

  1. Баранов как жертва интервенции

      Весь центр по случаю визита наследного принца Норвегии был намертво перекрыт. Павел Петрович Овчинников сегодня катался на личной, а не служебной машине, поэтому запарковался у центрального сквера, решив, что так быстрее доберётся до здания Облдумы. Осень в этом году случилась долгая и неожиданно тёплая – в октябре ещё зелено местами было. Особенно в старом городском скверике с изящными коваными скамейками и памятником жертвам интервенции. Павел, придерживая разлетающиеся полы пальто, стремительным шагом обходил белоснежное сооружение, когда увидел парня, сидевшего на краю постамента и собравшего у своих ног стадо жирных голубей.

      У скверика была специфическая репутация, – вполне заслуженная за многие десятилетия, – но чтобы так, ясным днём, среди мамаш с колясками? Парень встал с насиженного места, заметив взгляд Павла. Пакетик перевернулся в его руке, осыпая птичьи спинки чёрным семечковым дождём. Рослый, вровень с Павлом. На голове – шапка мелких блондинистых кудрей. Павел притормозил, разглядывая упрямый подбородок с ямочкой и выразительный рот. Чуть выше этой красоты фигурировал красный замёрзший нос. В целом парень выглядел как те сладкие бруталы, которых рисуют на обложках дамских романов. Павел никогда не снимал парней в родном городе, но в этот раз залюбовался игрой солнца в светлых волосах. Подошёл ближе, чем принято, – парень не отпрянул и не отвёл взгляд. Павел прикинул, что может отложить визит в Думу на час-полтора:

– Поедешь со мной?

Парень энергично закивал:

– Да!

– Я сейчас пойду за машиной и подъеду ко входу в парк. Чёрный мерседес. Ты быстро сядешь, понял?

Дождавшись очередного кивка, Павел развернулся и пошёл к стоянке. Забрал парня у ворот, включил для него обогрев. Это нужно не меньше часа просидеть, чтобы заполучить такой красный нос, – похоже, настойчивый молодой человек. Совсем припёрло? Не знал, куда податься? Парень чуть согрелся и протянул широкую ладонь для рукопожатия, официально представляясь:

– Георгий Баранов.

Павел покосился на крепкую руку:

– Георгий? Жора?

– Гоша.

– В честь кого назвали?

– Как вы догадались? В честь дедушки.

– Жора, я тебя здесь высажу, не хочу светиться с тобой, понимаешь? Припаркуюсь у той сталинки с балкончиками и зайду в квартиру. Ты подойдёшь через три минуты и наберёшь номер пять. Запомнил?

– Не беспокойтесь, я понимаю. Я запомнил.

      В квартире Гоша разделся, аккуратно пристроив ботинки на коврике у входной двери. Павел обратил внимание на плохо сидящие джинсы и старый свитер в полосочку.

– Чай-кофе не предлагаю, у меня времени мало.

– А попить можно?

Какой-то он чудной, этот Георгий Баранов. Павел дал ему бутылочку минералки, которую отыскал в пустом холодильнике съёмной квартиры:

– Тебе в душ надо?

Гоша посмотрел из-под кудрей так, словно ему задали крайне бестактный вопрос:

– Я дома ходил в душ. Я всё сделал...

– Хорошо. В спальню? Или ты хочешь тут, на кухонном столе?

Павел торопился, а Гоша тормозил и кидал загадочные взгляды. Судя по всему, опыта – ноль. Но раз дома всё сделал и пришёл к мужчине – значит, готов. В спальне Павел разделся и встал голым перед Гошей, который успел только ремень расстегнуть:

– Помочь раздеться?

– Нет, спасибо, я сам справлюсь.

Вроде, быстрее зашевелился. Павел открыл форточку, чтобы впустить в душную комнату, где адски шпарили батареи, немного свежего воздуха. С улицы сразу же донеслись звонкие голоса играющих детей. Павел плотно зашторил окна, отсекая назойливый солнечный свет и детские визги, обернулся и увидел, что Гоша наконец разоблачился. Безупречное тело, вот только инструмент досадно маленький. Зато славно стоит, прижимаясь к плоскому животу. Павел указал на кровать, и Гоша, чуть посомневавшись, неловко встал на четвереньки. Точно чудной. У Павла не было желания разбираться с чужими странностями, поэтому он приступил к делу. От первого же толчка Гоша свалился на живот, как подкошенный:

– О-о-о...

Отполз подальше от Павла и пожаловался со слезами на глазах:

– Это больно!

Павел вздохнул. Чего-то подобного он и ожидал. Чудес не бывает. Чем красивее мальчик – тем проблемнее. Может, есть любители, но Павлу такие проблемы никуда не упёрлись. Скатал резинку и потянулся за одеждой:

– Одевайся, Георгий, отвезу тебя домой. Или куда тебе надо? Хочешь снова к жертвам интервенции?

– К каким жертвам? Пожалуйста, не надо отвозить, – Гоша подполз и попытался отнять у Павла трусы. – Вы извините, но у вас большой...

– Да не большой у меня. Ты просто со своим сравниваешь, – Павел потянул трусы обратно.

– Нет, я не хочу уходить. Я хочу... Вы тоже хотите, я же вижу! – он действительно смотрел дымчато-серым взглядом на красноречивый факт.

– И что ты предлагаешь?

– Можно? – потащил к себе за руку.

Павел улёгся на кровать, а Гоша порывисто склонился, щекоча кожу упругими кудряшками. Сосал, как озабоченная восьмиклассница, насмотревшаяся порнухи. Неумело и самозабвенно. Потом начал так громко стонать, будто это его ублажают. Павел приподнялся, увидел, что Гоша и себя обслуживает. Откинулся обратно. Кончил в подставленные румяные губы, и Гоша ни капли не упустил. Хотя со своей стороны всё, разумеется, перепачкал.

      Он попросил довезти его до дома, недалеко от центра. Сидел в машине улыбающийся и довольный. Павел разделил бы эту первобытную радость, если бы не торопился на работу. Он закурил и протянул пачку Гоше. Тот взял две сигареты, спрятал в нагрудный карман и пояснил:

– Я вечером покурю. Буду вас вспоминать. Мне с вами очень понравилось.

– А ведь я к тебе не прикасался, – обронил Павел, выруливая в узкую арку. – Польщён безмерно.

Гоша захихикал:

– Я тоже польщён. А можно узнать, как вас зовут?

– Зачем? Хочешь шептать моё имя, когда вечером будешь курить?

Гоша или не понимал сарказма, или не обижался на него. Ответил искренне:

– Хочу шептать ваше имя.

– Павел.

– Паша?

– Павел Петрович. Отчество мне дали в честь отца, а имя – просто так, без дедушки. Тут выйдешь?

– Да, спасибо. И я хочу сказать... Попросить...

– Тебе деньги нужны? Сколько? – полез за бумажником.

– Нет, спасибо, я работаю в аэропорту и получаю зарплату. Я хотел...

– Говори, я слушаю, – Павел обернулся к парню. Сияет и взлохмачен так, будто его мягкие волосы жестоко трепали двумя руками.

– Запишите мой номер, пожалуйста, – выпалил Гоша.

Это он очень правильно попросил, потому что свой номер Павел бы ему не дал. Павел достал телефон и вбил продиктованные цифры. Не сохранил.

– Всё, иди. Я очень спешу.

Гоша дёрнулся вперёд, потом назад, погладил руку на рычаге коробки передач и выскочил из машины.

***

      Депутат Облдумы Крошин не стеснялся обращаться к Павлу Овчинникову с деликатными просьбами. Он затем и пристроил зятя, которого в душе недолюбливал за гонор и ехидство, в городскую администрацию. Это было и удобно, и выгодно. Удобно – потому, что можно было присматривать за строптивым родственничком, выгодно – потому, что иметь своего человека в управлении финансов экономически целесообразно. В этот раз Крошину требовалось выгулять московского чиновника – да так, чтобы тот продвинул, кого надо. Самому Крошину в его шестьдесят гулять было сложно из-за гипертонии и неукротимого нрава супруги, которая разрушала мозг почище любого криза, поэтому он инструктировал молодого Овчинникова:

– Кристину ему дай. Или эту, как её, Снежану. – Крошин пульнул по столу толстую денежную пачку. – А лучше обеих. Сделай всё, чтобы удовлетворить его. Я с ним финансовые вопросы порешал, но нужно его ухайдокать – до самолёта. Чтобы в дрова. И чтобы никто другой его не перехватил. В Парус его свози.

– Когда самолёт? Сегодня вечером?

– Завтра утром.

– Виктор Сергеевич, Алёна очень нервничает. Она тяжело переносит, когда я дома не ночую.

– Паша, мне-то можешь не чесать! Плевать тебе на Алёнку. Как она тебя терпит?

– Скажите, пусть разведётся.

– Думаешь, я не говорил? – Крошин тяжело выбрался из массивного кожаного кресла и навис над Павлом: – В общем, головой отвечаешь за Василия Васильевича. А Алёнке я позвоню, придумаю что-нибудь. Иди. Утром отзвонишься, когда погрузишь москвича в самолёт.

– Понял.

      Павел привёз Василия Васильевича в Парус – спа за городом. Спа в их небольшом, но ни разу не бедном провинциальном городе означает: бассейны, зимний сад, боулинг-бильярд, баня, массаж и бордель под одной крышей. Очень удобно и всегда пользуется спросом. Вася нормальным мужиком оказался. Около пятидесяти, в хорошей форме и острый на язык. Сразу же честно высказал, что думает о пронырливом Крошине. Себя тоже не пощадил, шепнул Павлу в ухо:

– Но деньги-то я от твоего тестя взял, правильно? Значит, я – не лучше.

Потом скинул пиджак и грубо сорвал галстук, будто избавляясь от удавки:

– Душа требует водки и девок. Охота так нажраться и наебаться, чтобы только в Шереметьево очнуться. Организуешь?

Васино желание до деталей совпадало с планом Крошина.

– Легко. Раздевайся.

Девочки уже ждали за накрытым у бассейна столом. Пальмы в кадках, искусственная волна. Вездесущий запах хлора. Павел ненавидел эти пьянки. Пунцовые морды, изредка вызывающие симпатию или сочувствие, но чаще – омерзение и презрение, которые неизменно в процессе оргии оборачивались ненавистью к самому себе и приводили к суровому запою и чудовищному похмелью наутро. В этот раз клиент Павлу понравился – честностью и прямотой. И тем, что кровожадный зверёк, которого носил за пазухой Павел, явно был близким родственником того, что покусывал Васю. Спарты давно нет, а лисята под рубашкой едва ли не у каждого. И в чём смысл? Павел подливал водку и следил, чтобы официанты вовремя меняли блюда. Светленькая Кристина и рыжая Снежана идеально работали в паре. Павел засмотрелся на Кристину: её длинные белокурые локоны вызывали воспоминания о чудаковатом парне с ямочкой на подбородке. За последнюю неделю Павел не единожды мысленно возвращался к короткому эпизоду с участием Георгия Баранова, испытывая при этом странные ощущения. Неправильные. Он почему-то больше жалел Баранова, чем вожделел.

      Кристина профессионально почувствовала интерес во взгляде Павла. Подсела рядом, когда отстрелялась, оставив неутомимому москвичу свою подружку. Предложила:

– Паш, я знаю, ты нас для него пригласил, – кивнула на закрытую дверь комнаты отдыха, из-за которой доносились весёлые вопли Снежаны, – но если хочешь, я могу с тобой бесплатно.

Она была нереально хороша в белом микроскопическом купальнике, оттенявшим яркий искусственный загар. Павел расслабленно улыбнулся:

– Крис, ты каждый раз предлагаешь. Тебе не надоело?

– Нет. Так что?

– Не хочу.

От бескорыстного желания Кристины всегда теплело внутри.

– Ноги давай.

Радостно взвизгнув, Кристина взмахнула бесконечными ногами и сложила их на коленях Павла. Разминая маленькую девичью стопу, он поинтересовался:

– Ты почему учиться никуда не поехала? Ты же не дура.

– Я хотела на исторический, – Кристина морщилась и постанывала от удовольствия, – но родители против. Говорят, в общаге сопьёшься, истаскаешься...

– А тут не истаскаешься?

– Так им же не объяснишь. Я тут быстрее истаскаюсь и сопьюсь, чем если бы училась. Я историю люблю. До сих пор в школу к историчке захожу, мы чай пьём с конфетами...

Кристину Павел тоже жалел, и это тоже было неправильно.

– Давай выпьем, пока наш клиент занят. Достало всё.

***

      На исходе ночи Павел с Васей курили на крыльце зала отправления. Оба дрожали от холода. Под ногами хрустел ледок. Бабье лето ушло из города внезапно и окончательно. Павел достал из кармана несколько шкаликов Мартеля и отсыпал Васе:

– Держи. Тебе в бизнес-классе дадут, но НЗ всегда греет.

– Павлик... Павлик ты мой хороший! Что ты тут делаешь, с этим крокодилом?

– Не надо так! Я на его дочке женат.

– Приезжай ко мне. Я тебе помогу... – Вася зашатался, пытаясь приобнять нового друга. – Ты же молодой пацан, ты же пропадёшь тут... без меня... Ты знаешь, кто я?

Обычный пьяный базар. Предпоследняя стадия опьянения. С последней будут разбираться бортпроводницы. Из тёмной берёзовой аллеи, освещённой редкими фонарями, вышел дворник в оранжевом жилете и с лопатой в руках. Павел заметил его не сразу. Только когда дворник кинулся к крыльцу, опасно размахивая лопатой:

– Павел Петрович! Павел Петрович!

Из-под шерстяной шапки, надвинутой глубоко на лоб, выбивались светлые колечки волос. У Павла не было никакой охоты общаться с вооружённым Барановым, поэтому он быстро развернул Васю в сторону стеклянных дверей:

– Нам пора. Третий звонок прозвенел.

      Когда через час Павел вышел из здания аэропорта, Гоша ждал на крыльце. Уже без шапки и орудий труда. Светало.

– Доброе утро, Павел Петрович! Вы меня помните?

Павел поёжился, кутаясь в пальто и выискивая глазами водителя служебной машины. Гоша аккуратно переместился под траекторию его взгляда, закрывая обзор оранжевой грудью. Павел перевёл взгляд на свежеутреннего Гошу. По-прежнему красив.

– Какое нахрен доброе утро? Я ещё не спал сегодня, – демонстративно зевнул.

– Можно я с вами поеду?

– А кто лопатой будет махать?

– Аиша.

– Какая нахрен... Нет, ты со мной не поедешь. Пропусти, я тороплюсь.

– Вы всегда торопитесь. Мы можем здесь... – Гоша указал куда-то в сторону аэропорта.

– Где? – заинтересовался Павел.

– Где хотите. В комнате отдыха лётного состава, в гостинице для экипажей, в административных помещениях... Там раньше восьми никто не появится, – Гоша погремел внушительной связкой ключей.

– Ничего себе ты размахнулся. Да тебя уволят!

– Не уволят. Пойдёмте?

– Слушай. Тот раз был случайностью. Ты хороший парень и всё такое, но я не трахаюсь в подсобках. Вообще не трахаюсь... с дворниками. Блять. Жора, ты ведь тоже не трахаешься, тебе больно. Нафига всё это? Пропусти меня, не надоедай. Это неприлично.

– Я скучал по вас... по вам.

– Извини. Ничем не могу помочь. – Павел обогнул застывшего Гошу и припустил к машине, скользя по обледенелому тротуару. Он уже не дрожал – его колотило. И даже когда он согрелся в тёплом салоне, когда вернулся домой и тихо, чтобы не разбудить жену и дочку, пробрался в ванную, колотун никак не унимался.

  2. Баранов как кукурузник

      Жанна Божук затащила Павла в плохо освещённые катакомбы под сценой музтеатра и раскурила косячок:

– Пашечка, спасибо, что заскочил! Мне так нужна помощь, без тебя никуда! – передала тёплую сигарету.

– Ну, разумеется. Опять куда-то вляпалась? Или нужны деньги на эти ваши лампочки для «Лебединого озера»?

– Нет-нет, лампы мы уже закупили. Только не для «Лебединого озера», а для «Приключений Чиполлино». Спасибо, что свёл со спонсорами.

– Да мне без разницы – озеро, Чиполлино. Что за помощь нужна?

– Я влюбилась!

За те десять лет, что они были знакомы, Божучка раз пятнадцать влюблялась и каждый раз просила совета у Павла. Их дружба началась на одной из театральных пьянок после премьеры модного мюзикла. Они оказались за одним столиком, и под воздействием апельсиновой отвёртки, в которой сока было ровно столько, чтобы подкрасить прозрачную очевидность водки, Жанна излила душу симпатичному незнакомцу. Грустно скользя локтями по полированной столешнице, она рассказала, как в восемнадцать лет залетела от великолепного тенора Божука, вышла за него замуж и родила красавицу-дочь – сорок пять сантиметров, три с половиной килограмма! А в дупель пьяного Божука в тот же день вытащили из-под рабочего сцены, и Божук верещал что-то ужасно пошлое и непонятное про двадцать пять сантиметров и три с половиной раза. От греха подальше рабочего выгнали, а тенора уволить было нельзя: он в «Весёлой вдове» выступал, и публика его любила. Семейная жизнь, начавшись так позорно, продлилась недолго и закончилась большим прилюдным скандалом. Молодая жена подала заявление о разводе, в котором честно изложила причины бракокрушения: «Любит мужиков как мартовская кошка». Опозоренный, но освобождённый от кандалов супружества Божук умотал в Москву за новым любовником, хотя старые – по совместительству театральные коллеги, – пытались его вразумить. Не помогло. «Весёлая вдова» осталась без тенора, а грустная разведёнка ещё не раз получала по лбу голубыми граблями. Ну, тянуло девушку к красивым мужчинам из мира искусства. Никто же не виноват, что их тоже. После такой исповеди нетрезвый Павел счёл своим долгом предупредить:

– На меня планов не строй, бедная девушка. Я тоже пидорас.

С тех пор они подружились. Два, по сути, одиноких человека. Жанна единственная знала о Павле почти всё и свято хранила доверенную тайну, а он помогал ей обходить любимые грабельки. Смотрел на нового избранника и выносил вердикт: гей, натурал, неопределившийся. В этот раз Жанна провела его в гараж через сложную систему запутанных подземелий, в которых наверняка водились целые табуны призраков оперы и балета, где познакомила с молодым водителем Мишкой Мещеряковым – таким очевидным негеем, что Павел даже удивился. Поздравил Божучку с правильным выбором и оставил влюблённых в гараже, отправившись обратно и сожалея об отсутствии навигатора. На полдороге повстречал балетмейстера Эдуарда Первушина в лосинах и расписной тунике, спадающей с рельефного балетного плеча. Эдуард догадывался, чувствовал, был даже уверен на сто процентов – вот только никак не мог расколоть Овчинникова.

– Пал Петрович, радость моя! Такие люди – и без охраны!

Эдуард подошёл слишком близко и привалился к кирпичной стене голым плечом, загораживая узкий проход. Павел заулыбался, провокационно облизывая губы:

– Первушин. Как костюмы?

Эдуард, не в силах оторвать взгляд от влажного рта, сообщил новости:

– Заказали, спасибо родной администрации за помощь. Каждый в две тысячи долларов обошёлся. Но это будут очень красивые костюмы...

– Не сомневаюсь.

Эдуард наконец посмотрел в глаза:

– Пал Петрович, надеюсь, вы не откажетесь полюбоваться на меня в костюме восточного принца? Когда его доставят в театр. Костюм, я имею в виду.

– Не откажусь, Эдуард. Я уверен, нет такого наряда, который ваша феноменальная красота не сделала бы ещё прекраснее.

Пока Первушин обдумывал пышный комплимент, Павел протиснулся мимо, но не слишком быстро. Не теряя времени, Эдуард чмокнул его в губы. Павел это позволял и даже получал удовольствие от воровато-наглых поцелуев, но каждый раз отшатывался с притворной укоризной во взгляде. Однако отшатывался на три секунды позже, чем следовало, и этим повергал пылкого балетмейстера в раздрай и восторг одновременно. Флирт с Первушиным, молодым и талантливым руководителем балетной труппы, всегда поднимал настроение. А смелые, хотя безуспешные попытки Эдика прорваться за линию Мажино Павла и смешили, и грели.

***

      В хорошем настроении Павел зашёл в кабинет тестя и сразу же ощутил угрозу, витающую в воздухе. Или это корвалолом пахло. Крошин начал издалека:

– Паша, ты знаешь, что я курирую проект постройки объездной?

– Да, конечно.

– Ты знаешь, сколько лет я на это потратил?

– Лет пять?

– Больше! Ты знаешь, сколько стоит один километр такой дороги?

Павел знал, не зря он работал замначальника управления финансов администрации города. Миллиард рублей. Крошин с трудом встал с кресла и, огибая бесконечно длинный стол, подошёл к зятю. Положил тяжёлую руку на плечо и зашептал на ухо:

– Ты представляешь, как важно, сколько километров будет утверждено в Москве: семнадцать или восемнадцать? Учитывая, что строительный подрядчик – наш человек.

Павел чувствовал подвох во всех этих вопросах. Но ему ничего не оставалось, кроме как кивать, выказывая полное понимание важности и строительства объездной, и количества планируемых километров.

– Так вот, дорогой мой. Скоро к нам в гости пожалует Шишкин. Это от него зависит длина нашей будущей дороги. Нашей с тобой, Паша!

– Я помню Шишкина. Видел его весной, когда мы в Москву ездили. Если от меня что зависит, то располагайте мной.

– Зависит, Паша.

– Виктор Сергеевич, я всё сделаю. Что, Парус? Или охоту на вертолётах? Можно рыбалку на кумжу, пока река не замёрзла, – я могу договориться с базой. Можно Чиполлино ему устроить в музтеатре, всё схвачено.

Крошин потёр грудь, будто у него там кололо:

– Он попросил, чтобы ты к нему в гостиницу пришёл.

– Без проблем.

– На ночь.

Павел улыбнулся, не понимая:

– Что?

Крошин отвернулся и двинулся в обратный путь вокруг стола к своему кожаному трону. Павел смотрел на широкую напряжённую спину и медленно осознавал, о чём идёт речь.

– Виктор Сергеевич, это абсурд какой-то! Я-то ему зачем? Ему что, в Москве мало? Да бред!

Крошин рухнул в кресло и устало прикрыл глаза:

– Паша, это не обсуждается. Поверь, я сделал всё, что в моих силах. Это не тот человек, которому можно отказать. Он тебя попросил – он тебя получит.

– Я что вам, блядь вокзальная? – тихо спросил Павел.

– Да! И не надо тут... строить из себя... Я не лезу в твои тайные грязные делишки. Цени это.

Павел потрясённо молчал. Какими бы сложными ни были их отношения с тестем, он не ожидал такой подставы. Не ожидал завуалированного шантажа и неприкрытого давления. Павел понятия не имел, насколько Крошин в курсе его делишек. В родном городе никаких делишек за Павлом не водилось, а краткие, хоть и регулярные, командировки в обе столицы были обставлены массой тщательных и разумных предосторожностей. Где и когда он прокололся?

– Не стой тут как столб. И без тебя тошно. Думаешь, мне приятно? Езжай домой. Я тебе заранее сообщу о дате. Чтоб был готов как пионер.

      Павел стукнулся о косяк двери, когда выходил из кабинета. Секретарша быстро оценила его состояние:

– Павел Петрович, присядьте. Хотите, я вам валерьянки накапаю? Какой тяжёлый день сегодня, господи!

Павел отстранил заботливую девушку, поспешил на воздух. Курил в машине одну сигарету за другой, злясь на Крошина. Мужа родной дочери готов продать за барыши. Отца единственной, горячо любимой внучки. Есть ли что-нибудь святое для этого человека? Злость разгоралась удушливым пламенем. Ехать домой в таком состоянии Павел не хотел. Достал телефон, пробежался по контактам. С друзьями этим дерьмом не поделишься, да и не было у него настолько близких друзей, чтобы расслабиться по-человечески. Набрал Кристинку:

– Привет, занята? Давай сходим куда-нибудь, выпить охота.

– Паша, ты? О, Пашенька, конечно, только... – она на секунду замялась, но твёрдо ответила: – Я приеду. Куда?

Встретились в Бульдоге. Официант усадил их на уютные диванчики с великолепным видом на вечерний город. Огни главного проспекта, украшенного яркими световыми растяжками, убегали вдаль до самого аэропорта. Павел, не дожидаясь заказанной еды, начал накачиваться виски. Кристинка не отставала, и Павел знал, что она чудесная собутыльница – крепкая, выносливая и понимающая.

– Я блядь, Крис.

– Так мы все бляди, Паш.

– Лапочка моя, – Павел похлопал по тонкой руке, лежащей на скатерти, – ты не блядь, ты честная проститутка. Это другое. Тебя уважать можно. А меня нельзя.

– Я тебя уважаю. Я люблю тебя.

– За что?

– Ты добрый. Щедрый. Красивый. Умный.

– Ой, порадовала! – Павлу стало смешно. – Ты такой ребёнок ещё. Веришь в доброту и красоту.

– Я верю в то, что вижу. Что случилось? Никогда тебя таким не видела.

Паша выбирал из салата креветки, запивая их виски. Подумал над вопросом и ответил максимально честно:

– Меня продали как кусок мяса. А мне противно. Я же человек.

– Я тебя понимаю, Паш. Может быть, никто в этом мире не понимает тебя так, как я. Есть один способ...

Кристина уже опьянела, её глаза блестели, а щёки пылали. Она придвинулась к Павлу, по-хозяйски положив руку ему на бедро, и начала рассказывать. Судя по словам, которыми оперировала интеллигентная Кристина, этому хитрому способу её обучила старая мудрая шлюха. Внимательно выслушав, Павел опрокинул в себя остатки виски и попросил:

– Детка, ты кушай тут, отдыхай, а у меня срочные дела появились. Ты не обидишься? – увидел, что она замотала светлыми кудрями, и продолжил: – Вот деньги, расплатишься? Кристинка, ты чудо!

У бара запрыгнул в свободное такси. Доехали быстро – очень удобно, когда аэропорт в центре города.

***

      Прибытие самолёта из Санкт-Петербурга ожидалось через час. Отправлений – никаких. По залу бесцельно шлялись подозрительные личности, но толстого скучающего полицейского они не интересовали. Однако хорошо одетого Овчинникова он проводил взглядом до самого буфета. Павел помедлил у стойки, принюхиваясь к кислому запаху кофе. Барменша замерла, плотоядно принюхиваясь к Павлу. Видимо, запах виски и дорогого одеколона ей понравился, поэтому она изобразила улыбку и любезно спросила:

– Я могу вам что-нибудь предложить?

– Предложите мне кофе. В смысле, кофе, а не то, чем у вас тут пахнет.

Улыбка потухла:

– Где же я возьму вам кофе? Меня скоро вообще закроют. Пять самолётов в день, клиентов мало. Хотите коктейль?

– Секс на пляже?

– Ванильный.

Павел отказался дегустировать молочные напитки и поднялся в малолюдный, едва освещённый зал ожидания на втором этаже. Расположился напротив большого окна, выходящего на лётное поле. Сидеть было жёстко и неудобно, но Павлу здесь нравилось. Он с детства любил аэропорты и вокзалы за предвкушение новых приключений, которое они дарили. С возрастом Павел остыл к приключениям, но какое-то приятное будоражащее чувство в аэропортах всё ещё испытывал. Он включил музыку, надел наушники и откинулся на спинку кресла. Вспомнил, как Баранов сидел на ступеньках памятника и кормил голубей семечками из пакетика. Через четыре трека учуял восхитительный запах свежего кофе. Открыл глаза: Гоша сидел в соседнем кресле и протягивал блюдце с чашечкой кофе. Там же – крошечная шоколадка и печенье. Павел взял кофе, а Гоше вручил наушники:

– Послушай. Тебе такое нравится?

Гоша смешно реагировал на музыку: дёргал бровями, беззвучно шевелил губами и встряхивал головой. Сегодня он был одет в тёмно-синий костюм работников аэропорта. Павел съел шоколад и печенье, допил кофе, а Гоша всё слушал музыку, не в силах оторваться. Павел ему помог: отобрал наушники и телефон.

– Нравится?

– Конечно, это же Би-2 – они мне автограф дали и диск подарили.

– Вот как? – Павлу было приятно слышать, что этот юноша не такой уж странный. Музыку любит, живёт обычной жизнью. – На концерт ходил?

– Нет, меня мама не пустила, – расстроенно поведал Гоша, и Павел понял, что рано радовался. Было в Гоше что-то чудаковатое. Взрослый уже, а слушается маму. Наверное, живёт с родителями. Может, и про Би-2 сочинил.

Павел снова откинул голову, рассматривая Гошу. Ему бы в кино сниматься, с таким-то богатым экстерьером. Гоша сначала отводил глаза, потом покраснел во всю ширину скул и объявил:

– Я – не дворник.

– А кто?

– Сотрудник багажной службы.

Павел представил, какая в местном аэропорту может быть система обработки багажа. Уточнил:

– То есть, грузчик?

– Но не дворник! – Гоше почему-то это казалось важным.

– Ладно. Я, правда, не вижу большой разницы.

– Ну, как же? Вы сказали, что не... – Гоша напрягся, выговаривая следующее слово: – не трахаетесь с дворниками. А я – не дворник. Я тогда Аише помогал, она опоздала, а я не хотел, чтобы её уволили, она и так...

Гоша наткнулся на широкую улыбку Павла и потерял нить повествования.

– Жоржик, а почему тебя интересует, с кем я трахаюсь?

Баранов тяжело вздохнул и честно ответил:

– Потому что вы мне нравитесь. Очень сильно.

– Правда?

– Да. Я стих написал.

– Прочитай.

– Нет-нет. Я не могу, мне неудобно...

Павел, который жил так осторожно, будто пробирался по минному полю; который дышал в четверть лёгких, чтобы не нарушить неустойчивое равновесие своего бытия; который давно уже забыл, с какой стороны бьётся его сердце, – Павел пропитывался живой энергией юности рядом с этим загадочным типом. «Надо найти парня, который относится к тебе не как к куску мяса, а как к человеку», – всплыли слова Кристины.

– Жоржик, а почему ты больше не зовёшь меня никуда? Из-за того, что я сказал, что в подсобках не трахаюсь?

– В салон для вип-пассажиров пойдёте? – в глазах Гоши засияли звёзды надежды.

– Сегодня я бы и в дворницкую за тобой пошёл.

      В салоне Павел скинул пальто, расстегнул пиджак и уселся на мягкий диван у окна. Свет не включали – на лётном поле было достаточно светло. Гоша без сомнений опустился между ног Павла и потянулся к ширинке. Павел приспустил брюки и сполз поудобнее, наблюдая за Гошей, который опять проявлял жадное нетерпение. Когда Гоша привычно потянулся к себе, словно не надеясь, что кто-то о нём позаботится, Павел перехватил проворные руки и прижал к своим коленям:

– Не трогай себя. Трогай меня. И не давись так, мы никуда не торопимся.

Гоша, не разжимая рта, понятливо закивал, и Павел прикрыл глаза, наслаждаясь упругим скольжением губ. «Потом нужно переспать с этим парнем – хорошо так переспать, чтобы он всю тебя обцеловал, всю с ног до головы отлюбил». Гоша больше не давился, сосал плавно, а руками гладил обнажённую кожу, пробираясь то под ягодицы, то между ляжками. По сравнению с прошлым разом – явно наглел, и это добавляло ему в глазах Павла сразу десяток баллов. В голове зашумело. Павел запустил пальцы в мелкие кудри, требовательно углубляя толчки и ускоряя ритм. Гоша с готовностью разрешил таранить своё горло и только тихо постанывал, цепляясь за Павла. Шум лавинообразно нарастал, и Павел удивился – с ним никогда такого не случалось. Громко застонав, он выплёснулся так глубоко, что Гоше и глотать не пришлось.

– У меня голова от тебя гудит.

Гоша привстал, дрожа от возбуждения и рвано выдыхая слова:

– Это не от меня. Это У-Тэ триста семьдесят заходит на посадку. Расчётное время прибытия – двадцать один семнадцать.