355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Берлевог » Особый тип Баранов (СИ) » Текст книги (страница 4)
Особый тип Баранов (СИ)
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:19

Текст книги "Особый тип Баранов (СИ)"


Автор книги: Берлевог



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Он достал телефон, чтобы позвонить Алёне, но вместо этого отключил его – не нашёл в себе сил начать разборки с женой прямо сейчас. Может быть, к утру её гнев перегорит.



      Гоша жил с бабушкой в помпезной, но обшарпанной сталинке с арочными проездами. Павел часто подвозил Гошу домой, но ни разу не заходил в гости. Просторная трёхкомнатная квартира с высокими потолками. Старая, но добротная мебель. В Гошиной комнате стена над кроватью заклеена афишами и постерами музыкальных групп. С удивлением Павел заметил автографы Би-2, Океана Ельзи, Арбениной.


– Тебе же не разрешали ходить на концерты. Откуда столько автографов?


Он обернулся к Гоше, который, распахнув створки тяжелого полированного шифоньера, аккуратно развешивал костюм. Гоша промолчал. На его лице отражалась борьба между мучительной ревностью и желанием безоговорочно поверить в невиновность Павла, а глаза опять были на мокром месте. Павел спросил, где бабушкина аптечка, и принёс Гоше валерьянки. Заставил выпить. Потом уложил в постель, приткнул ноги одеялом и поцеловал в щёку:


– Постарайся заснуть. Я буду рядом.


Ему хотелось добавить: «И я не изменял тебе. Даже когда был с Шишкиным и женой – я всё равно был верен тебе, потому что...» А почему, собственно? Павел вышел на кухню и закурил, пуская дым в форточку. Уютно тикали старые часы над столом, белая занавеска колыхалась от сквозняка. «Когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать» – вспомнились слова из мюзикла. Бедный Гоша. Павел попытался представить, как бы он отреагировал, если бы кто-то сказал, что трахал Гошу. И не смог – чувство ревности ему было незнакомо. Он никогда не ревновал Алёну, а никого другого у него раньше не было.


      Ночную тишину прорезала телефонная трель. Павел нашёл в прихожей телефон Гоши и сбросил вызов от Эдуарда Иннокентиевича. Через несколько минут звонок повторился, и Павел включил беззвучный режим. Он надеялся, что Первушин осознал мерзость своего поступка и хочет принести извинения. Павел снова закурил и начал бегло просматривать телефон Гоши. Его собственного номера – не было. Ни единого звонка, ни сообщения. Похоже, Гоша всё тщательно чистил, а номер помнил наизусть. Павел хмыкнул и полез смотреть историю звонков. И ахнул, когда увидел, сколько разговоров ведётся с контактом по имени Алёшенька Меркулов. Уже целенаправленно начал просматривать сообщения. Кто бы мог подумать, что у особого Гоши и трепетного Алёшеньки завяжется такая нежная дружба. Смайлики, чмоки, непонятные иероглифы из скобочек и тире:


«Ты придешь ко мне сегодня???»

«Я не знаю»

«Опять ждешь его?»

«:-Х»

«Если он не позвонит приезжай я буду ждать»

«:-*»

«:-{}»


Павел не стал ломать голову и пролистал дальше – увидел какие-то любовные стишки, фотографии умильных котят и еды. Еды! Гоша приготовил венгерский гуляш с зелёным горошком и приглашал Алёшеньку на обед. Интересно, в каких Чебоксарах в тот день была бабушка? Или эта мальчишеская дружба так невинна, что никого не стесняется? А вот дальше попался крайне пошлый диалог:


«Чем занят?»

«8==>»

«Давай левой рукой»

«Давай без рук»


А в фотографии лучше бы Павел не совался. Ладно, селфи – преимущественно живот в профиль, который становился всё более впалым и рельефным. Значит, Павлу не показалось, что Гоша похудел. Ладно даже – голяком в неприличных позах. Ему всего девятнадцать, и он познаёт себя как сексуальный объект. Павла поразило другое – десятки фотографий Алёшеньки. У балетного станка перед зеркалом, в котором отражаются и другие артисты, и сам Баранов. За гримировальным столиком с выбеленным лицом и чёрными стрелками вокруг глаз. В какой-то грязной забегаловке, где Алёшенька похабно кусает за конец толстую шаверму, наверняка запрещённую Первушиным под страхом смертной казни. Алёшенька на сцене в прыжке: великолепные ноги раскинуты в шпагат и даже шире. И крупным планом – оленьи глаза, руки, две родинки на левой щеке, скрещённые икры, оленьи глаза, вывернутые по-балетному ступни, мокрая грудь, и снова оленьи глаза. И задница, куда же без неё. Спасибо, что не голая. Зато в таких замысловатых ракурсах, что Павел перевернул телефон и поразился изобретательности фотографа. Впрочем, ради объективности Павел отметил, что фотографий Жанны, Первушина, братьев Кузиных и двух жирных полосатых котов из буфета тоже достаточно.


      Сигнал о новом сообщении заставил Павла подпрыгнуть от неожиданности. От Первушина: «Мне нужно срочно с тобой поговорить! Баранов, СРОЧНО!» Час ночи, а ему срочно. Павел оставил телефон на кухне и прошёл в комнату. Тихо разделся и лёг к сонно сопящему Гоше. Не стал обнимать, чтобы не разбудить – просто придвинулся ближе, окунувшись в тёплый знакомый запах. До сих пор они лишь одну ночь провели вместе – самую первую, когда Гоша так самозабвенно отдавался, что не было никакой возможности не брать его всеми доступными способами снова и снова. К утру той ночи Павел забыл, что накануне его изнасиловал Шишкин. На самом деле забыл. Вспомнил, когда вернулся домой после двух ночей отсутствия. Хорошо, тесть прикрыл его перед Алёной.


      Во вторую их ночь Гоша мирно спал, повернувшись к неповторимой Диане. От его спины шёл сильный жар, и Павел беспокоился, что от нервов Гоша может заболеть. Заснуть не удавалось. Временами Павел дремал, продолжая думать о разном – об Алёне и Алёшеньке, о Первушине и Сашуке, о Гоше и Жанне, о том, что утром ему нельзя опоздать на совещание к губернаторше, на котором будет обсуждаться график финансирования объездной дороги. И хотя деньги на стройку выделены из федерального бюджета, Овчинников должен быть готов к любым вопросам губернаторши и мэра...


      Подкинулся Павел в половине девятого. Времени в обрез. Гоша ещё спал, но уже лицом к нему – прильнул горячим телом. Павел попытался отодвинуться на край узкой кровати, но Гоша недовольно заворчал и снова прижался твёрдым к его бедру. Немного полежав и ощутив лёгкие намекающие толчки, Павел подложил удобной лодочкой свою ладонь. Светлые пушистые ресницы дрогнули, щеки порозовели, но глаза Гоша не отрыл, хотя Павел был уверен, что он проснулся. Несмотря на любезно предоставленную ладонь, Гоша притворялся спящим и переходить к активному взаимодействию не спешил. Не отошёл после вчерашнего? Злится? Обижается? Павел понял, что может опоздать на совещание, и встал с кровати. Эти игры совсем не ко времени, но в его рукаве был спрятан козырный туз. Он откинул одеяло и приспустил трусы с упрямого Баранова. Мягкие губы приоткрылись – Гоша не справлялся с возбуждённым дыханием, но больше никаких признаков пробуждения не выказывал. Павел хмыкнул и влажно облизал маленькую круглую головку. Гоша выгнулся, простонал сначала «а-а-ах», потом «о-о-ох» и осторожно, словно опасаясь спугнуть нежданное утреннее чудо, прикоснулся кончиками пальцев к его небритым скулам. Ни потянуть за волосы, ни надавить на затылок он не решился. Растворился, потерялся в нежности жёстких губ. Не то, чтобы раньше Павел отказывался или сам не хотел попробовать, просто до этого не доходило. Наконец, Гоша открыл глаза, и увиденное так потрясло его впечатлительную натуру, что чудо закончилось, не успев толком начаться. Павел выпустил всё изо рта в Гошин пупок и сказал:


– Я опаздываю, у меня даже нет времени заехать домой переодеться. И в последний раз: я не трахался с Первушиным. Созвонимся.




***


      С головой погрузившись в рабочие проблемы, Павел только вечером набрал Гошу. Тот не взял трубку – скорее всего, занят на работе. Павел собирался перезвонить позже, но дома Алёна начала тихий и жестокий семейный скандал, после которого сил хватило только на то, чтобы выпить таблетку от головной боли и заснуть на неудобном диванчике в кабинете. А на другой день, ближе к вечеру, позвонила Жанна и сообщила, что Гошу арестовали по подозрению в убийстве Первушина.


      Павел сейчас же поехал в театр, хотя Жанна просила не спешить – следователь ещё опрашивал свидетелей в приёмной директора. Они спустились покурить в подземные катакомбы, с трудом найдя укромный закоулок: театр гудел как растревоженный улей. Повсюду словно призраки бродили люди с заплаканными и растерянными лицами. Жанну трясло:


– Его Алёша Меркулов нашёл, когда сегодня утром приехал к нему домой. Он и вызвал полицию. Господи боже мой, всего тридцать один год! Был. – Жанна высморкалась в бумажный комок и продолжила: – Говорят, ночью произошла какая-то ссора: соседи слышали крики. А за Гошей днём пришли. Я тогда в регуляторной сидела и сверху всё видела. Его увезли в Первомайский изолятор, я узнала у следователя. Он меня первой допрашивал. Полтора часа. Господи, как страшно...


Павел обнял Жанну, прижал к себе обеими руками:


– Тихо, не плачь. Успокойся. Земля ему пухом. Талантливый был парень.


– Только характер не дай бог. Его почти все ненавидели за высокомерие и дерзость. Даже я иногда.


– Его и любили многие. О чём следователь спрашивал?


– Про корпоратив в основном. Про пьяную драку Первушина и Баранова... Я сказала, что не знаю, из-за чего они подрались – я же и правда не знаю. Могу только догадываться, но о догадках я ничего, конечно, не сказала. Но мне пришлось признаться, что я слышала, как Гоша ему угрожал. Но это все слышали. Все скажут, что Гоша грозился его убить... – Жанна высвободилась из объятий и подняла глаза на Павла: – Ты не знаешь, почему они поссорились? Они же в нормальных отношениях были, Гоша всё свободное время с балетными проводил.


– Я вообще не знал, что он с ними подружился.


– А с кем ему дружить? Не со старыми же тётками? Мы его опекали, как самого мелкого, но не дружили особо. А с мальчиками он нашёл общий язык: и возраст почти одинаковый, и... ну, ориентация. Извини, я не знаю, что у тебя с Гошкой.


– Он не рассказывал?


– Нет.


– Мы любовники.


– Бля...


Раскурив вторую сигарету от окурка первой, Павел спросил:


– Что «бля»? Не ври, что не догадывалась. Рассказывай всё. И про Гошу, и про следователя.


– Ну, догадывалась, но не знала, что вы прям любовники. Ты же не заводишь никого. Что рассказывать? Гоша – хороший мальчик. И хороший работник. Неглупый, исполнительный, всё на лету схватывал. Помнишь, я никак не могла нужный оттенок зелёного для Чиполлино подобрать? А Гоша подобрал: наложил жёлтый фильтр на синий.


– Ты же художник по свету, сама не додумалась?


– Дурак! Я додумалась, но там крепление только на один фильтр, а Гоша нарисовал чертёж и заставил нашего слесаря сделать двойное крепление. Теперь можно по два фильтра устанавливать. Супер нужная вещь – особенно, когда в партитуре...


– Я понял. А ты не замечала, что он может быть опасен для других людей? – Павел вспомнил октябрьский разговор с Синицкой.


– Кто? Гоша? По-моему, это люди для него опасны. Светлый наивный мальчик.


– Но он же кинулся на Первушина. Еле оттащили.


– Значит, было за что! Я не знаю, почему Гоша взорвался. Это что нужно было ляпнуть, чтобы довести до рукоприкладства Гошу Баранова? Я так и заявила следователю: Гоша спокойный и добрый, а Первушин сам его спровоцировал. Вообще, как я поняла, менты будут копать именно эту тему. Голубая театральная тусовка – обиды, ревность, месть. Наверняка, тебя тоже вызовут на допрос – это же ты отвёз Гошу домой после драки. Бедная Екатерина Николаевна.


– Какая Екатерина Николаевна?


– Бабушка Гоши. Я с ней сегодня говорила – она держится, но такой удар...


– Ты с ней знакома?


– Конечно! Гоша её на все премьеры приглашал, по контрамаркам. Она у нас завсегдатай.




      Вечером Павел договорился о встрече с Крошиным и поехал в Думу. Виктор Сергеевич выглядел больным – морщинистые мешки под глазами, тёмные обвисшие брыли. Он сложил руки перед собой и уставился на Павла:


– Чего тебе?


– Мне нужен хороший адвокат, имеющий связи в МВД.


У Крошина от удивления и возмущения открылся рот:


– Ты куда вляпался? Сейчас, когда мы должны быть чисты, как... как слеза младенца! Овчинников, ты понимаешь, что стоит на кону? Ты чем думаешь? Своей дырявой головой или своей дырявой жопой? Ты куда влез, что тебе понадобился адвокат со связями, придурок?


Павел проглотил и жопу, и придурка:


– Адвокат нужен не мне, а одному человеку. Очень важному для меня. Его арестовали по подозрению в убийстве балетмейстера Первушина.


– Это тому, у которого ты позавчера ночевал? – Виктор Сергеевич выкарабкался из кресла и тяжёлой поступью подошёл к Павлу. – Никакого адвоката я тебе не дам. Держись подальше от всех этих неприятностей. Не хватало ещё, чтобы зять Крошина оказался замешан в грязном пидорском скандале. Я и пальцем не пошевелю, если ты сам загремишь под следствие. Ты понял? Мне не нужны проблемы! Никаких адвокатов! Никаких важных человеков! Никаких пидоров! Никаких слёз моей дочери! Никаких ночёвок не дома!


– Откуда вы знаете, где я ночевал позавчера?


– От верблюда! Когда мне в двенадцать ночи звонит дочь и ревёт как белуга, потому что ты с работы не явился, а телефон отключен – что я мог сделать?! Я подрядил ментов, и они через Цезарь Сателлит пробили твой мерседес! Нашли его в центре у подъезда древней сталинки и оставили пост наблюдения. А ты вышел в девять утра как ни в чём не бывало! Ты хоть бы жену предупреждал, когда на блядки ездишь с ночёвкой! Почему я должен всю ночь её утешать и разыскивать тебя с ментами?!


Крошин начал задыхаться от ярости, а Павел развернулся и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. Он чувствовал себя бесконечно виноватым перед Алёной. И перед тестем, который беспокоился о своей несчастной дочери. И перед Гошей. И перед мёртвым Эдиком тоже.




      Вернувшись домой, он хотел незаметно пройти в кабинет, но Алёна проскользнула вместе с ним и яростным шепотом сообщила, что ещё один неприход домой без уважительной причины – и она уедет жить к родителям. Скорее всего, пообщалась со своим отцом – такая же взбешённая, как Крошин. Павел горько подумал, что если бы он и прошлую ночь провёл с Гошей, то помешал бы ему наделать глупостей. Если он их наделал, конечно. В виновность Гоши он верить не хотел. Он знал Баранова как уступчивого и неконфликтного человека. Если бы Павел своими глазами не видел, как Гоша разбил лицо Первушину на корпоративе, он бы в жизни не поверил, что Гоша способен на насилие. Однако, Павел видел, и это его тревожило. А ещё его тревожила старая история о санаторно-лесной школе.


      Адвоката Павел нашёл самостоятельно – умного и честного по отзывам тех, кто прибегал к его услугам, но это не был свой проверенный человек с крутыми связями в МВД. Шульгин обещал завтра же выяснить, что у следствия имеется против Баранова, и приложить все силы для его освобождения. Павел не видел, чем ещё он может помочь Гоше. Когда он готовился провести очередную ночь на кабинетном диване, чтобы не сорваться в новую бессмысленную ссору с женой, раздался телефонный звонок. Звонила Кристинка. Павел и вспомнить не мог, когда они встречались последний раз:


– Какие люди! Соскучилась по мне?


– Ну, не совсем. Мне нужно встретиться с тобой, – тихо и серьёзно сказала Кристина.


– Даже так? Случилось что-то плохое?


– Да, но не со мной. Завтра в двенадцать в Бульдоге тебе удобно?


– Ладно.


Павел опустил телефон на паркет и накрылся с головой шерстяным пледом. В памяти всплывали воспоминания, голоса, обрывки мыслей. Завтра я его убью. Бабушка в Чебоксарах. Обида. Его все ненавидели, такой высокомерный. Гоша – особый, вы не понимаете, он может быть опасен. Гейская тусовка. Меркулов сегодня утром нашёл тело. Давай левой рукой? Месть. Я убью вас. Мне нужно срочно с тобой поговорить! Светлый наивный мальчик. Его многие любили. Ревность. Опять его ждёшь? Бедная бабушка. Пидорский скандал. Павел закрыл лицо руками, разминая переносицу. Он знал, какие условия в городских изоляторах временного содержания. Он бы отдал всё, что у него есть, чтобы забрать Гошу оттуда немедленно. Даже если Гоша убийца. Даже если Гоша Джордж-потрошитель. Павлу невыносимо было представлять его в грязной камере, на вшивых нарах под светом тусклой сорокаваттной лампочки, забранной в круглую решётку. Какие сокамерники попадутся Гоше или, вернее, каких сокамерников подберёт ему следователь – Павел боялся об этом думать.

  7. Баранов как барашек

      После бессонной ночи Павел поехал к Екатерине Николаевне. Он ожидал увидеть седую старушку в слезах, но дверь открыла высокая и статная женщина с седыми кудрями, торчавшими в разные стороны. Она несколько секунд пристально всматривалась в его лицо, прежде чем широко распахнуть дверь. Павел прошёл в знакомую прихожую и представился:


– Меня зовут Павел Овчинников.


– Екатерина Николаевна Баранова. Вы ведь не из органов, я права?


– Вы правы. Я друг Георгия.


– Друг, значит. Хотите кофе?


Они неловко молчали, пока в кофеварке громко булькала вода, но когда Екатерина Николаевна поставила перед Павлом чашку кофе и вазочку с печеньем, он сказал:


– Я хочу помочь Георгию. Я уже взял адвоката, и мы приложим все усилия, чтобы добиться освобождения и выяснить, что инкриминируют...


– А вы немного похожи на того принца, вы знаете? Только моложе, разумеется.


– Он говорил.


Павел отхлебнул кофе, не зная, как попросить женщину, чей единственный внук попал в тюрьму по подозрению в убийстве, рассказать о неприятных событиях в прошлом их семьи. Решил, что лучше всего действовать напрямую:


– Екатерина Николаевна, осенью я имел разговор с Ириной Геннадьевной, мамой Гоши. Она сказала, что в детстве он совершил какой-то проступок, после чего его отправили на два года в санаторно-лесную школу. А когда Гоша вернулся, то его поселили у вас, потому что он опасен для других. Это её выражения. Мне нужно узнать подробнее о том, что произошло.


– Скажите, вы любите Гошу?


Павел промокнул губы красной бумажной салфеткой с весёлыми Дедами Морозами и Снегурочками, размышляя над непростым вопросом. Ответил максимально честно:


– Я женат и связан многочисленными обязательствами. Любовь – это не та категория, которой я руководствуюсь в своей жизни, понимаете? Но Гоша мне очень дорог, и я сделаю всё возможное, чтобы ему помочь. Если в его прошлом есть моменты, когда он причинил вред другим людям, я должен узнать об этом, чтобы рассказать адвокату и правильно выстроить линию защиты. И я должен узнать об этом раньше, чем узнают следователи – а они узнают, будьте уверены.


– Что ж, Павел, я ценю вашу честность, – Екатерина Николаевна положила крупные ухоженные руки на стол и начала сворачивать салфетку в тугую трубочку. – Мой сын Костя развёлся с Ириной, когда Гошка маленьким был. Надо признаться, это был некрасивый развод, Ирина потом не разрешала нам видеться с ребёнком. Мы редко встречались. А после того, как сын уехал на ПМЖ за границу, Ирина вообще запретила мне общаться с Гошей. Когда ему было десять лет, она вышла замуж второй раз – за очень молодого парня. Ему двадцать два года, что ли, было, а ей – далеко за тридцать. У них быстро ребёнок родился. А Гоша подрос, и у него начали появляться... неправильные желания. Сначала он увидел на каком-то детском празднике принца. Тот им подарил норвежские флажки и значки, и Гоша просто голову потерял. Возможно, вы понимаете, как мальчик в двенадцать лет может влюбиться в кумира, особенно, если рос без отца. А потом этот молодой Иринин муж...


Екатерина Николаевна разволновалась и встала, чтобы налить себе стакан воды. Потом уселась обратно, выпила залпом воду и продолжила спокойно и буднично:


– Он начал трогать Гошку. Спрашивал, а хочет ли Гоша, чтобы принц погладил его по голове. Тот радостно отвечал, что хочет. И этот козёл, вроде как вместо принца, гладил ребёнка по голове. Потом по плечу, по спине. А потом Ирина застала мужа, когда он целовал Гошу пониже спины. И этот извращенец не нашёл ничего лучшего, как сказать, что Гоша сам его соблазнил. Гоша устроил безобразную истерику, доказывая, что он ничего плохого не делал. Он и пальцем к отчиму не прикоснулся, и вообще понятия не имел, что происходит что-то плохое. Но Ирина поверила мужу. Она никогда не отличалась здравомыслием. Она убедила ребёнка, что он плохой мальчик – соблазнил женатого мужчину, внёс раздор в семью, покушался на младенца. Каким боком там младенец, я не поняла. Надеюсь, папаша его не трогает, мальчику как раз сейчас десять лет. И за плохое поведение добрая мама сослала старшего сына в интернат. Зато семью сохранила. Я узнала об этом только через два года. Сразу же поехала к Гоше, и он рассказал мне всю историю. Он стал таким забитым, таким зачуханным и несчастным в этой лесной школе. Их там и не учили ничему, вроде как ослабленные и отсталые дети, зачем их нагружать. Гоша совсем отстал от школьной программы, а ведь он был умненьким ребёнком. Я устроила Ирине скандал и пригрозила, что привлеку опеку к расследованию этого дела, если она не разрешит мне забрать Гошу. Конечно, она разрешила – правда, пугала, что он ненормальный и пристукнет меня ночью...


Екатерина Николаевна замолчала, переживая события пятилетней давности, а Павел накрыл ладонями её руки:


– Спасибо вам. Гоша не рассказывал мне об этом, хотя я просил.


– Он до сих пор думает, что виноват. Я водила его к психологу, стало намного лучше. Умом он понимает, что не делал ничего плохого, но бывают моменты, когда он начинает в этом сомневаться. Психолог сказала, что со временем это окончательно пройдёт. Когда он встретит человека, которого сможет любить открыто... не испытывая за свою любовь чувства вины и стыда.


– Открыто? Разве это возможно?


– Его отец в Канаде живёт. У него новая семья, но детей нет. У них с Гошей прекрасные отношения – совершенно доверительные. Костя зовёт его переехать в Канаду и даже визу сделал, но я... понимаете ли... я так люблю Гошку, что не могу с ним расстаться даже на несколько месяцев, не то, что навсегда. Я не знаю, как буду жить без него. Мой муж рано умер, его тоже звали Георгий... Это, конечно, старческий рэкет. То есть, я желаю ему счастья и понимаю, как важно... – слёзы блеснули в серых глазах, и Павел крепче сжал прохладные руки.


– Вы замечательная бабушка, Екатерина Николаевна.


– Зовите меня Катя, хорошо?


– Хорошо, Катя. А вы меня – Павел.


Когда они прощались в прихожей, Павел заметил сквозь приоткрытую дверь края Гошиных плакатов:


– Катя, а вы мне не раскроете тайну, как Гоша получил все эти автографы, если не ходил на концерты?


– Тоже мне тайна, – улыбнулась Катя. – Он в аэропорту в вип-зале с ними знакомился, когда музыканты прилетали или улетали. Те, кто приезжал с гастролями не в первый раз, сразу спрашивали, а где Гоша, а почему не встречает. Некоторые специально ему подарки привозили – фотографии, диски, сувениры. Он умеет нравиться людям.


– Это верно.


– А вот с того места, где вы сейчас стоите, автографы в Гошиной спальне не видны.


Павел смутился и понял, что впредь нельзя недооценивать бабушкину наблюдательность.




      Сев в машину, он набрал службу аэропорта. Представился и попросил соединить с директором. Когда услышал голос Синицкой, зло отчеканил:


– Если вы хотя бы раз на допросе у следователя заведёте свою любимую песню о том, что Гоша не контролирует себя и опасен для окружающих, я приложу все усилия, чтобы ваш муж загремел в тюрьму за растление малолетних, и лично прослежу за тем, чтобы ему подобрали в соседи самых правильных отцов. Надеюсь, вы меня поняли, – и отключился, едва сдерживая ярость.


Шульгин позвонил, когда Павел ехал в Бульдог:


– Павел Петрович, я в изоляторе час провёл, а сейчас имел беседу со следователем Зыряновым. Могу сказать, что условия в камере очень плохие, хотя и не выходят за рамки...


– Можно что-нибудь сделать?


– Да. Зырянов жаждет вас допросить. Обещает после этого перевести Баранова в камеру, где не будет опасных уголовников. Вы готовы дать показания?


Павел не хотел встречаться со следователем, но Шульгин сказал «очень плохие условия», а накануне они договорились, что это будут сигнальные слова, обозначающие проблемы. Поэтому Павел, ни минуты не думая, ответил:


– Я готов. Куда подъехать?


Развернулся через двойную сплошную, нарушая правила и совсем забыв о том, что в Бульдоге его ждёт Кристина.



***


      Адвокат Шульгин встретил Павла в коридоре главного управления внутренних дел. Пока Павлу оформляли пропуск, быстро ввёл в курс дела: Зырянов крайне заинтересован в показаниях Овчинникова, поэтому плотно сотрудничать с адвокатом согласен только после допроса свидетеля. Павел понимающе кивнул. Рано или поздно его всё равно бы допросили.


      Стены в кабинете были окрашены в жизнерадостный жёлтый цвет, который только подчеркивал землистый оттенок лица следователя Зырянова. Невысокий, лысоватый, с ничего не выражающими глазами, он сразу не понравился Павлу. Зырянов сухо представился и указал вошедшим на два старых стула:


– Ну что, приступим? Согласно статье пятьдесят первой Конституции Российской Федерации никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом. Вам понятен смысл этой статьи? – Зырянов машинально произнёс зазубренную фразу, роясь в ворохе картонных папок на своём столе и не поднимая взгляд на Павла.


– Понятен.


– Фамилия, имя, отчество?


Зырянов уткнулся в старенький компьютер, записывая за Павлом ответы. Фамилия, дата рождения, место рождения, женат, место работы, должность. Отвечая на рутинные вопросы следователя, Павел немного успокоился. Шульгин сидел рядом и сосредоточенно следил за разговором. Наконец, анкета была заполнена, и Зырянов впервые посмотрел в глаза:


– Где вы находились в ночь убийства с двенадцати до шести часов утра?


Шульгин не успел открыть рот, как Павел ответил:


– Дома.


– Кто может подтвердить?


– Жена, дочь.


– При каких обстоятельствах вы познакомились с Первушиным Эдуардом Иннокентиевичем?


– Я не помню. Мы познакомились в театре несколько лет назад.


– Как близко вы общались?


Павел давал нейтральные ответы, которые не были чистой ложью, но и всю правду не раскрывали. Зырянов задавал всё новые вопросы, иногда внезапно возвращаясь к тому, что уже спрашивал, но меняя формулировку. Казалось, он планомерно загоняет Овчинникова в ловушку, но тот не понимал в какую.


– Так где вы провели ту ночь?


– Я же говорил – я спал дома.


– При каких обстоятельствах вы познакомились с Барановым Георгием Константиновичем?


– Не помню. В аэропорту.


– Это вы его рекомендовали Божук Жанне Ивановне?


– Да. Она искала помощника.


– Кто может подтвердить, что вы находились дома в ту ночь?


– Жена и дочь.


– Какого числа это было?


– Ну... сегодня двадцать восьмое...


– Назовите дату.


– Ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое декабря. Вы же про эту ночь спрашиваете? – растерянно уточнил Павел. – Это ведь тогда убили Первушина?


– Вы думаете, его убили в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое?


– А разве нет?


– Почему вы так думаете?


– Павел Петрович, вы имеете право не отвечать на этот вопрос. Вы хотите со мной посоветоваться? – встрял Шульгин, заметив смятение своего клиента.


– Я не знаю... Когда убили Первушина?


Зырянов не отрывал цепкий внимательный взгляд от Павла, который в ожидании ответа облизал пересохшие губы. Следователь наклонился через стол и негромко сказал:


– Он был убит в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое – после того, как вернулся домой с театрального корпоратива. Выстрелом в грудь из пистолета, который хранился у него дома. Приблизительно в два часа ночи. Вы ведь присутствовали на том корпоративе?


– Да... – Павел почувствовал огромное облегчение: Гоша не убивал балетмейстера. Всю ночь он спал рядом, согревая Павла своим молодым теплом. – Извините, что вы спросили?


– Это вы отвезли Баранова домой после того, как он избил Первушина? Во сколько это было?


– Да. Около половины двенадцатого, мне кажется.


– Где вы его высадили? У дома? Вы видели, как он зашёл в подъезд?


Павел опустил голову, не в силах больше выдерживать твёрдый взгляд следователя.


– Видел. – Первая настоящая ложь.


– Куда вы поехали после того, как высадили Баранова? Что вы делали в ночь после корпоратива? Вы поехали домой? Ваша супруга может это подтвердить?


Павел вытер мокрой ладонью вспотевший лоб и обернулся к адвокату Шульгину:


– Я могу не отвечать на этот вопрос? Мне нужно посоветоваться...


Зырянов с написанным на лице удовлетворением откинулся на хлипкую спинку своего стула и покачался вперёд-назад. Проговорил задумчиво и каким-то другим голосом, будто официальный допрос закончился и теперь они могут поболтать по-приятельски:


– Интересно получается, Павел Петрович. Баранов на этом же месте отказался отвечать на мои вопросы. Фактически у него нет алиби в ночь убийства.


– Как отказался отвечать?


– А вот так. Упёрся и всё. Сказал, что вы его высадили и уехали, а он пошёл домой. А дальше – молчит, хотя мог просто сказать, что лёг спать в одиночестве. Почему он кинулся на Первушина и угрожал убить – тоже не рассказывает. Отрицает, что ночью получил от него сообщение, хотя оно осталось в его телефоне. Делает круглые глаза. В общем, никак не помогает следствию, а это может плохо отразиться на решении судьи. Через сорок восемь часов, которые истекут завтра, я буду ходатайствовать о продлении срока задержания ещё на семьдесят два часа.


Павел гадал, почему Гоша не рассказал следователю правду. Его арестовали по подозрению в убийстве, а он не воспользовался своим алиби. Не захотел подставлять Павла? Добровольно пошёл в тюрьму, чтобы не выдать их секрет? Это казалось невероятным и глупым. Но если так, то у Павла нет другого выхода, кроме как самому признаться следователю, что у Баранова алиби есть. Признаться, что они любовники и провели ту ночь вместе. Это пустит под откос всю налаженную жизнь Овчинникова, но разве есть другой выход?


– Павел Петрович, выпейте, пожалуйста, – адвокат протягивал ему стакан с остро пахнущей водой. Корвалол или валерьянка. – Вы очень побледнели. Как вы себя чувствуете?


– Что? – Павел посмотрел на Шульгина, но перед глазами плясали мушки, а по виску скатилась холодная капля.


– Выпейте, и я отвезу вас домой. Допрос окончен.


– Но в любой момент я готов выслушать ваши показания о том, где вы находились в ночь убийства. Или у вас тоже нет алиби? – добавил Зырянов.




***


      Шульгин привёз Павла в свой офис – маленькую комнатку на первом этаже непритязательной гостиницы «Нептун». Снял пиджак и закатал рукава рубашки, обнажив пухлые волосатые руки и превратившись из жёсткого адвоката в приветливого хозяина. Приготовил чай и достал из портфеля бутерброды, завёрнутые в пергаментную бумагу:


– Хотите есть? Я позавтракать не успел: в семь утра уже был в изоляторе. Там беда, конечно. Камеры перенаселённые, бардак. И холодно, там всегда почему-то холодно и сыро – даже летом. Час понадобился, чтобы найти начальника смены...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю