Текст книги "Букет из клевера (СИ)"

Автор книги: Bella_Black

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ты дурак, Том Бренсон, какой же дурак! – быстро прошептала она, но Сибил больше не плакала, а, напротив, улыбалась. Том был окончательно сбит с толку. – Разве ты так плохо знаешь меня, что думаешь, что я испугаюсь трудностей? Да, мне тяжело, это правда, но… Возненавижу тебя?! Разве ты заставил меня работать в госпитале? Я сама этого хочу и я смогу справиться с трудностями. Конечно, мне будет легче, если и ты поддержишь меня, а не оттолкнёшь. Вернуться в холёное спокойствие Даунтона? Ты думаешь, там я стану счастливее, в самом деле? Я люблю его, люблю свою семью… но и тебя я люблю, Том. И, если Даунтон моё прошлое, то ты – будущее. Не отталкивай меня, пожалуйста.

Оттолкнуть её? И прежде это стоило бы Тому всех его сил, а после таких слов он был и вовсе неспособен на это даже под страхом смерти. Он протянул девушке руку, и Сибил тут же переплела свои пальцы с его. Но, казалось, этого девушке было мало: она шагнула к Бренсону, сокращая между ними расстояние до минимума, и обхватила Тома за шею, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди. Рука мужчины дрожала, когда он обвил ею талию Сибил. Ещё минуту назад он был уверен, что это их последние минуты наедине, последнее, что останется в их общей жизни, он был готов отказаться от Сибил ради её же блага, но она не приняла этой жертвы – и теперь не было на этом свете никого счастливее Тома Бренсона.

***

Сибил двигалась как во сне, разнося больным порошки и пилюли. Мыслями она была сейчас слишком далеко от больницы. Перед её взором всё ещё стояло искажённое мукой, но пугающе решительное лицо Тома в тот миг, когда он сообщил ей о том, что намерен отправить её домой в Даунтон. Сперва она была обижена и рассержена тем, что он счёл её такой слабой и переменчивой, способной из-за малейших трудностей отказаться от своего обещания. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, как он, на самом деле, напуган тем, что происходит с нею, и что его мысли и слова вовсе не его, а всех тех людей, кто смотрел на неё с сомнением и почему-то жалостью, полагая, что её поступок, самое важное решение в её жизни – только баловство, ничего не значащая прихоть избалованной аристократочки. Такими были мать Тома, и доктор Бэксвелл, и все доктора, с которыми они столкнулись, когда Сибил искала работу, и даже лорд и леди Грэнтем. Но, когда они уезжали из Даунтона, он был уверен, что ей хватит сил примерить на себя роль медсестры и жены простого ирландского журналиста; вчера же он готов был признать правоту всех тех людей, мнение которых казалось ему просто смешным месяц назад. Никто не мог ни в чём упрекнуть Тома: в письмах домой, которые исправно писала каждую неделю, Сибил ни разу не пожаловалась на тяжёлую работу, а миссис Бренсон, похоже, было достаточно просто знать, что англичанка ещё не сбежала из их дома. Даже самому Тому она почти ничего не рассказывала о своей работе, лишь в общих чертах, но, похоже, ему было достаточно просто её вида, чтобы сделать определённые выводы. И Сибил было жаль, что она не смогла разубедить его раньше.

Девушка передала градусник одному из больных и тут же склонилась над подростком на ближайшей к ней постели. Томми МакНейл был иссиня-бледным, из груди его вырывались неестественные хриплые звуки: пневмония уничтожала его лёгкие. Сибил с горечью подумала, что следует сказать миссис МакНейл, чтобы почаще навещала сына, ведь совсем скоро, вероятнее всего, она его потеряет. Но она не могла долго задерживаться у постели одного пациента, ведь Элен заболела, так что на саму Сибил легло едва ли не вдвое больше обязанностей. Шум и чей-то плач, донесшийся со стороны дверей, не заставил девушку вынырнуть из её мыслей о вчерашнем недоразумении с Томом – подобная горестная суета была в госпитале той рутиной, о которой предупреждал её доктор Бэксвелл.

– Сестра Кроули! – рявкнул доктор, ничуть не стесняясь десятка пациентов, обитающих в этой комнате. – Вы там уснули что ли?! Живо сюда, вы мне нужны!

Его громовый голос заставил девушку встрепенуться и поспешить на зов. Металлический поднос с лекарствами она оставила на первой попавшейся тумбочке. Доктор Кларксон в Даунтоне никогда не посмел бы говорить в подобном тоне и с последней служанкой, но она не обижалась на доктора Бэксвелла, зная, что, обычно учтивый, он разговаривает столь грубо, лишь когда озабочен одним-единственным – борьбой за чью-то жизнь. Как ни мало она общалась с другими медсёстрами, всё же за эти дни работы в госпитале Сибил узнала, что доктор происходил из уважаемой дублинской семьи, был отличным студентом, подавал большие надежды и до войны пользовал богачей, едва ли не самого вице-короля*; но, побывав на фронте и чудом вернувшись оттуда, он, как и многие, ожесточился и, наплевав на все свои связи и прежние устремления, стал лечить бедноту в больнице Матери Милосердия. Поговаривали, что подобную манеру общения с подчинёнными он тоже принёс с фронта, но всё это не мешало ему быть лучшим врачом, какого только Сибил могла себе представить.

Дурнота комом подкатила к горлу Сибил, когда она подбежала к самодельным носилкам, над которыми склонился доктор. Человек, лежащий над них в пропылённой одежде, был белее мела; над ним плакала такая же бледная молодая женщина, которую никто не мог отстранить от носилок, как ни пытались. А вместо обеих ног у несчастного было попросту кровавое месиво.

– Ну же, сестра, чего вы стоите?! – снова гаркнул мистер Бэксвелл, засучивая уже и без того испачканные рукава и одновременно проверяя пульс на шее мужчины. – Морфин ему, да поживее! Не стойте, как истукан, не то, Богом клянусь, это будет ваш последний день в этих стенах! Готовьте операционную! – крикнул он в сторону. – И мне халат!

Сибил пришлось справиться с дурнотой и негодованием, которое вызвали в ней слова доктора. Это было уж слишком. Не было сейчас времени для обид – центром их небольшого мира до времени должен был стать этот несчастный. Метнувшись к шкафчику с лекарствами, девушка достала заветный пузырёк и откупорила его, обдирая пальцы о жёсткую неподатливую крышку. Набирая лекарство в шприц, она молилась, чтобы оно принесло облегчение страдальцу, и одновременно краем уха слушала историю несчастья, которую кто-то из доставивших мужчину пересказывал одной из медсёстёр: его звали Питер Найтли, и он работал каменщиком на постройке одного из домов в северной части города; леса, на которые свалили груду камней для постройки, не выдержали и рухнули прямиком на обедающих рабочих; большинство отделалось синяками, одному сломало руку, ну а Питеру растрощило обе ноги. Машинально Сибил обратила внимание на руки каменщика: тонкие умелые пальцы с грязными обломанными ногтями. В эгоистичном порыве девушка возблагодарила Бога за то, что Том избрал стезю журналиста, а не строителя или матроса. Женщина, убивающаяся над Питером, была его молодой женой, и Сибил смотрела на неё с удвоенным сочувствием, как на родственную душу.

– Сестра Кроули! Сестра Андсон! Вы мне нужны! – доктор появился на пороге операционной, сияющий белизной халата, словно привидение.

Девушки пошли за ним, две другие медсестры с трудом оттащили от носилок зарыдавшую ещё больше женщину. Носилки внесли в операционную и с крайней осторожностью переложили несчастного каменщика на операционный стол. Сибил лишь наблюдала, как он до крови закусил губу и тихонько застонал. Стараясь не глядеть на своего товарища, словно он уже был мертвецом, строители вышли из комнаты, и двери за ним закрылись.

– Господи, помоги нам, – пробормотал доктор, покосившись на старенькое распятие на подоконнике. – Сестра Андсон, эфир! – скомандовал Бэксвелл. – Сестра Кроули, скальпель.

Операция началась. Сибил стояла прямиком за правым плечом доктора, то подавая ему нужные инструменты, то вытирая пот со лба, то подставляя железный лоток, в который мужчина время от времени небрежно сбрасывал острые осколки костей. Крошечные окровавленные кусочки с отвратительным стуком встречались с металлом, каждый раз заставляя девушку вздрагивать. Эта ужасающая операция не шла в сравнение ни с чем, что ей пришлось видеть прежде в госпитале Даунтона. И, вместе с тем, её завораживали уверенные, отточенные движения доктора. По груди мужчины, обтянутой белой тканью, расползлось алое пятно чужой крови, струйки её обагрили белоснежный доселе передник Сибил. Но она теперь ничего не замечала, кроме строгих команд Бэксвелла, блеска нужных инструментов на маленьком столике, тихого бормотания сестры Кэйт, отсчитывающей капли эфира.

Когда всё, наконец, кончилось, ноги каменщика Питера зажали между стальными пластинами и тщательно и туго перебинтовали, вкололи ему ещё морфина и распахнули пошире окна операционной, чтобы окончательно избавиться от паров эфира, Сибил выбралась во дворик госпиталя. Ей так не терпелось надышаться сырым воздухом, что она даже не сменила пропахшего потом и кровью передника.

– Если всё пойдёт, как надо, этот малый всю оставшуюся жизнь будет хромать, если же нет – через несколько дней его ноги придётся отнять. Но мы сегодня потрудились на славу. И вы тоже, мисс Сибил.

Девушка вздрогнула, только после этих слов заприметив прислонившегося к каменной стене доктора. Он несколько раз чиркнул спичкой и наконец раскурил сигарету. С наслаждением затянувшись, он протянул пачку Сибил, но та отрицательно покачала головой.

– Я так и думал. Хотя вы как будто суфражистка**, а они, говорят, любят побаловаться сигаретами.

Она улыбнулась. Сибил не думала, что он интересуется её политическими взглядами.

– Никогда не относила себя к ним. И никогда не курила. Но спасибо.

– Да, мне, правда, трудно представить себе вас с сигаретой, – заметил мужчина, – как и в операционной, признаться. Я думал, вы убежите, испугавшись. А вы не испугались. Но что бы сказали ваши родные, если бы увидели вас сегодня?

Некоторое время девушка молчала. Его слова явственно вызвали в её памяти образы родителей и сестёр, обрывки их разговоров зазвучали в её ушах. Сибил тряхнула головой, прогоняя видение.

– Ну, мама пришла бы в ужас, Мери и Эдит, думаю, не захотели бы даже слушать о том, что я проделала сегодня. Папа был бы до крайности возмущён, а бабушка заявила бы, что настали совсем уж чёрные времена. Да, я точно знаю, всё было бы именно так.

Слушая, как редкие капли влаги ударяются о листья ползущего по стенам плюща, Сибил чувствовала на себе заинтересованный взгляд доктора.

– Но вы здесь, несмотря на всё это, – подытожил он.

– Именно поэтому я здесь.

_____________________________________

* Вице-король – правитель колонии, наделяется неограниченными полномочиями и является прямым наместником наследственного монарха метрополии.

** Суфражистки – участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни.

========== Глава 4. ==========

Ревность слепа, милый друг, она не видит очевидного и выдумывает несуществующее.

Александра Маринина «Игра на чужом поле»

Это дежурство выдалось невероятно тяжёлым: три операции, одна за одной, умирающий от истощения ребёнок и его убитая горем мать и, наконец, совершенно неожиданно свалившиеся на них роды. Сибил удалось прикорнуть всего на час, и от этого лишь больше хотелось спать. А впереди её ждала дневная смена – Линда упросила Сибил поработать вместо неё, пока так навещала заболевшую мать в деревне близ Дублина. Девушку буквально шатало от усталости, но она терпела, сцепив зубы и твёрдо решив не проронить ни слова жалобы, которое бы тут же воспринялось, как её слабость; молодой доктор Маккини сжалился над ней и отпустил её домой, сказав, что лучше он будет работать без медсестры, нежели с сестрой, которая буквально засыпает на ходу. В другой день Сибил бы заспорила, восприняв это как оскорбление и наказание, но сейчас у неё только и хватило сил на то, чтобы улыбнуться и поблагодарить его.

В трамвае, несмотря на адский шум, вызванный громогласными пассажирами и дребезжанием металлических колёс о рельсы, она заснула и проехала свою остановку, так что пришлось возвращаться до дома три квартала. Несколько раз на неровных дорогах дублинской окраины Сибил споткнулась и едва не упала. Со вздохом она рассматривала обитые носки туфель: эти были её любимыми, и потом она захватила из дому не так уж много хороших вещей, так что больше она не могла пренебрежительно относиться к ним. Но, когда она вошла в дом, всякая сонливость мигом слетела с неё: в гостиной, мурлыча себе под нос какую-то весёленькую песенку, хозяйничала Кетлин – девушка сразу поняла, что это она.

Неслышно сняв туфли – она совсем уже забыла о сбитых носках – Сибил застыла на пороге гостиной. Впервые девушка видела вживую «помощницу» миссис Бренсон, хотя неизменно ела пищу, приготовленную ею, видела плоды её работы и слышала нескончаемые похвалы, расточаемые матерью Тома в её адрес. Так что она почти что уже знала Кетлин. О ней самой, невесте сына, Молли Бренсон никогда так не отзывалась. Том посмеивался над ворчанием матери, не придавал ему значения сам и Сибил не велел, но она не могла оставаться равнодушной. Она ведь старалась понравиться Молли, так старалась, и её пренебрежение глубоко уязвляло девушку.

Кетлин тоже заметила Сибил и застыла с метёлкой для пыли, как дикий зверёк, застигнутый врасплох охотником.

– О-о, эм… ле… мисс Кроули? – едва ли этой девушке хотя бы однажды в жизни случалось сталкиваться с кем-то из круга Сибил, но, конечно, она знала, что Том собрался жениться на графской дочери. Все знали. Но едва ли среди знакомых Бренсонов нашлось бы и пять человек, которые бы одобрили эту затею. Не одобряла этого и Кетлин, и Сибил хорошо видела это: девушка смотрела на неё с интересом, как на диковинку, но без особого уважения. И уж точно в ней было больше проклятой уверенности, чем когда-либо вообще было в Сибил с тех пор, как она поселилась в этом доме.

– Да, – сухо ответила она. – А вы?

– Кетлин Мёрдок. Я помогаю миссис…

– Я знаю.

Украдкой Сибил рассматривала девушку: светлые, с рыжеватым отливом волосы, лицо в мелкой россыпи милых веснушек, яркие голубые глаза. Её сложно было назвать красивой в понимании красоты идеальных линий и мягких цветов, к какой привыкла Сибил, созерцая старинные полотна в Даунтоне, но вся она искрилась той самой пресловутой ирландской миловидностью. Вдруг исполнившись мрачности, девушка подумала, что для Молли именно Кетлин была идеальной невестой для Тома: симпатичная, хорошая хозяйка, не слишком умная и образованная, прилежная католичка, не имеющая, вероятно, самостоятельного мнения и каких-либо политических взглядов. Она была полной противоположностью Сибил Кроули, и именно такую спутницу Молли Бренсон видела рядом со своим сыном. И она была преисполнена решимости этого добиться.

– Вы сегодня необычно рано, – казалось, это смутило Кетлин.

– Отпустили с работы, – пояснила Сибил.

Брови ирландки поползли вверх, и Кроули почувствовала, как в ней начало закипать раздражение. Должно быть, эта девушка не верила, что какая-нибудь графская дочь вообще знала, что такое работа. Но Сибил знала. Она могла бы много порассказать Кетлин о работе медсестры в госпитале и здесь, в дублинской больнице, чтобы та поняла, что быть медсестрой – много почётнее, чем горничной, но не собиралась говорить ровным счётом ничего. Впрочем, Кетлин, вероятнее всего, не поверила бы, как не верили ей все эти люди. Кроме Тома, разумеется. Он бесконечно уважал и её, и то, что она делала… но с каждой минутой, проведённой рядом с Кетлин, Сибил всё больше казалось, что к ней Том был только снисходителен, потому что любил её. Эта девушка, стоящая перед ней с метёлкой для пыли была Тому намного понятнее, чем она сама, и с ней ему было бы проще. Эта мысль точила сердце, но в какой-то момент самолюбие Сибил вознегодовало: она, наследница знатного рода, дочь графа, тушуется рядом с ирландкой, которая готовит и убирает для матери её жениха! Правда, Сибил тотчас же мысленно обругала себя за снобизм, ведь и Том принадлежал к тому социальному слою, который сейчас её так раздражал в лице Кетлин. Тоненький ехидный голосок в душе девушки поддакнул: вот именно, они принадлежали к одному кругу. Едва ли Том, находясь рядом с нею, не вспоминал ежеминутно, что она чужая всем, кого он знает и любит. Сибил понимала, что женская половина её оставшейся в Даунтоне семьи пришла бы в ужас: леди Сибил Кроули страдает от мук ревности рядом с девушкой самого низкого происхождения; граф Грэнтем, в свою очередь, попросил бы дочь выбросить все эти глупости из головы. Но то, что показалось бы и самой Сибил глупостью в Даунтоне, сейчас приобретало вполне угрожающие реальные очертания. И с каждой секундой ей становилось всё невыносимее находиться с этой девушкой под одной крышей.

– И, я думаю, – нарушила тягостное молчание Кроули и выдавила из себя самую благожелательную улыбку, на которую была способна в этот момент, – я могла бы порадовать вас тем же. Вы свободны на сегодня, – она кивнула на забытую метёлку в руках Кетлин, – ведь вы покончили с уборкой, я полагаю?

Она кивнула. Сибил в ответ многозначительно подняла брови.

– Но миссис Бренсон попросила меня ещё приготовить обед, – кажется, Кетлин никуда не собиралась.

Сибил вздохнула. Карсона хватил бы удар, если бы кто-то из слуг ответил ему в подобном тоне; но Карсон явно умел управляться со слугами лучше, чем третья дочь графа Грэнтема.

– Я приготовлю. Она просила вас сделать что-то конкретное?

Похоже, упорство Сибил заставило Кетлин сдаться, так что она лишь нахмурилась и пробормотала:

– Рагу, мисс Кроули.

– Что ж, вот и отлично. Я сама скажу обо всём миссис Бренсон, – она представила лицо этой весьма авторитарной женщины при этих словах и поняла, что это объяснение станет серьёзным испытанием для её и без того весьма сложных отношений с матерью Тома. Но она была твёрдо намерена сделать это. Может быть, после этого миссис Бренсон поймёт, что Сибил в этом доме не просто гостья, которая уберётся восвояси со дня на день.

Присев на краешек дивана, Сибил напряжённо дожидалась, пока Кетлин уйдёт. Но девушка, как назло, возилась в комнате миссис Бренсон, что-то мурлыча себе под нос. Наконец, она вышла из комнаты в другом платье, без передника и с небольшим довольно потрёпанным саквояжем, в котором, видимо, содержался нехитрый скарб горничной. Кроули снова натянуто улыбнулась ей и получила в ответ такую же неестественную улыбку.

– До свидания.

– До свидания, – тихо ответила Сибил, надеясь, что состоится оно крайне нескоро.

Когда за Кетлин захлопнулась дверь, девушка вздохнула свободнее. Как будто эта хорошенькая ирландка забрала с собой все её тревоги. Расслабившись, Сибил почувствовала, как усталость с новой силой навалилась на неё – короткая стычка с Кетлин заставила её мобилизовать последние силы. Но теперь воспоминание о том, что ей предстоит готовить ужин, придавило её, как тяжёлая каменная плита, и едва не заставила пожалеть о том, что она так настойчиво спровадила мисс Мёрдок. По счастью, рагу было одним из тех немногих блюд, которым миссис Патмор успела научить Сибил в суматохе «испанки» и смерти несчастной Лавинии. Похоже было, что добрая кухарка в Даунтоне была уверена в том, что ирландцы питаются одним только рагу, и это знание необходимо Сибил точно так же, как знание «Отче наш». И девушка собиралась этим воспользоваться. Превозмогая усталость и отчаянное сопротивление мышц и разума, Сибил пошла на кухню. Смешно сказать, приготовление ужина для трёх человек казалось ей подвигом не меньшим, чем побег с Томом. Но если такая мелочь, как рагу, сможет убедить его мать в её любви к Тому, она готова его совершить.

***

Горький запах гари ударил в нос, как только они с мамой переступили порог. Том насторожился, но ни клубов дыма, ни опасного гудения и жара пламени не было заметно. Зато он увидел пальто Сибил на вешалке и понял, что его невеста дома. Его мать, безошибочно угадав источник неприятного запаха, поспешила на кухню, на ходу сбрасывая шляпку и расстёгивая пальто, мужчина же отправился на поиски Сибил.

Он увидел её тотчас, шагнув в двери гостиной: девушка сидела на диване, уронив голову на мерно вздымающуюся грудь, глаза её были закрыты, ресницы отбрасывали полукруглые тени на чуть тронутые румянцем щёки. Было ясно, что сон застиг её врасплох. Губы Тома тронула улыбка. Он подошёл к ней, присел на корточки у дивана и легонько прикоснулся к её руке. На белой нежной коже он заметил тоненькие зажившие порезы – должно быть, Сибил поранилась об острые неровные края ампулы или флакона – и несколько свежих, лишь чуть подёрнутых тонкой плёночкой; на пальцах красовалось несколько маленьких волдырей, которых прежде не было. Бренсон нахмурился, разглядывая эти отметины. Что бы сказал лорд Грэнтем, увидев руки младшей дочери? Что-то ему подсказывало, что ни одного лестного слова Том бы не услышал. А ему хотелось, чтобы граф зауважал его, если не как зятя, то хотя бы как человека, который умеет держать своё слово. Он ведь пообещал отцу Сибил заботиться о ней, так как он мог допустить, чтобы на руках у неё появились волдыри и порезы? Меж тем она почувствовала его отяжелевшее прикосновение и открыла глаза, ещё затуманенные дрёмой. Увидев Тома у своих ног, девушка улыбнулась.

– О, Том… А я присела… всего на минуту, – она зевнула, прикрыв рот свободной рукой, не отнимая другую у Тома. Но тут, по-видимому, её обоняния достиг тянущийся из кухни запах, и девушка вскочила, как ужаленная. – О Боже!

Она опрометью бросилась на кухню и застыла в дверях, увидев миссис Бренсон склонившейся над почерневшей кастрюлей на погасшей плите. В руках женщина держала ложку, которой, похоже, пыталась отодрать ото дна пригоревшие остатки рагу. Заслышав за спиной шаги Сибил и Тома, спешащего за невестой, она повернулась. Глаза Сибил защипало от подступающих слёз, когда она поняла, что её попытка самой угодить Тому и его матери, не прибегая к помощи Кетлин, с треском провалилась. А в глазах Молли Бренсон она прочла окончательный, не оставляющий надежды на помилование приговор. Мать Тома молчала, выразительно подняв брови, но явно ждала объяснений.

– Я… – Сибил замялась. – Я отпустила Кетлин…

– Это я поняла, – словно для пущего эффекта она снова ковырнула содержимое кастрюли. – Скажите, Сибил, что это… должно было быть?

Девушка набрала побольше воздуха в грудь, но всё равно выдавила едва слышно:

– Рагу.

Она чувствовала, как румянец стыда, обиды и злости на саму себя расползается по лицу и шее, но заставляла себя смотреть Молли в глаза.

– Понятно. Очень жаль, что вы не доверили его приготовление Кетлин. Скажите, – немного помолчав, продолжила она, – вы когда-нибудь подходили к плите?

Сибил натужно сглотнула. Том подошёл на шаг к невесте, встав к ней почти вплотную.

– Мама… – предостерегающе начал он.

– Подожди-ка, Том. Мне интересно.

– Я… нет… да… в Даунтоне я пробовала несколько раз… Миссис Патмор меня учила…

– Ваша няня, я полагаю?

– Кухарка, – предвосхитив ответ Сибил, сказал мужчина. – Но я не думаю, что это имеет какое-то значение, – он видел, что девушка готова вот-вот разрыдаться, и хотел избавить её от этого унижения. Его мать умела довести любого человека до срыва лишь одним этим своим безупречно непроницаемым выражением лица. Положительно, его мать имела куда больше общего с вдовствующей графиней Вайолет, чем того хотелось бы им обеим. – Я уверен, это лишь досадное недоразумение, – твёрдо заявил он, словно подводя черту под этим неприятным происшествием.

– Да уж, – в тоне его матери угадывалось явное несогласие с желанием сына покончить с неприятным разговором.

– Прошу меня извинить, – быстро бросив на Тома благодарный взгляд, а на Молли – опасливый, пробормотала Сибил, – я неважно себя чувствую. Я прилягу, – извиняющимся тоном проговорила она, и вышла из кухни.

Они стояли в молчании, пока не хлопнула дверь спальни.

– Настоящая леди, – фыркнула Молли, – от малейших неурядиц они начинают рассыпаться и отправляются на боковую.

– Мама! – негодующе воскликнул Том. – Ты не можешь упрекнуть Сибил в лени: она работает дни и ночи напролёт, чтобы доказать тебе и своим родителям, что знает, что выбрала.

Но его мать только пожала плечами.

– А знает ли? Об этом, – она постучала ложкой по почерневшему металлу, – я и говорила, когда сказала, что она тебе не пара. Она может быть прекрасной, доброй и учтивой девушкой, и заниматься благородной работой медсестры, но она не умеет приготовить ужин. Станешь ли ты питаться манной небесной, да простит меня Бог, а, Том?! Подойди, взгляни!

Он послушно подошёл к плите и заглянул в кастрюлю. На дне Том увидел неприглядную чёрную массу и кое-какие обугленные кусочки мяса и овощей.

– Она только учится, – ему было плевать на то, умела ли Сибил готовить, он вообще ничего не собирался требовать от неё, но вот его матери явно было не всё равно.

– Но научится ли? Я не хочу, чтобы мой сын, женившись, жил впроголодь! Сможешь ли ты заработать достаточно денег, чтобы каждый день обедать в пабах? Или ты будешь приходить ко мне за ужином? А когда у вас родятся дети?! Нет, Том, это никуда, – она проговорила это раздельно, – не годится.

Том молчал. Спорить с мамой было бесполезно, он это знал, особенно когда в её словах была некая частица здравого смысла. Да, с нею бы согласился любой мужчина, ищущий комфорта, а в жёны – рачительную хозяйку, умелую кухарку, старательную работницу. В Сибил Бренсон не искал ничего из этого и не собирался найти; когда она осчастливила его согласием стать его женой, меньше всего он думал о том, что Сибил будет готовить им на ужин. С нею он и впрямь готов был жить впроголодь, только ни мать, ни кто-либо из её друзей и соседей не поняли бы его. Возможно, все эти люди когда-нибудь влюблялись, но влюблённость скоро рассеивалась, оставляя по себе лишь практическую сторону брака. Том любил свою невесту много лет и не собирался отказываться от неё из-за таких глупых мелочей, как сгоревшее рагу. По тому, как черты лица его становились твёрже с каждым мгновением, Молли поняла, что её доводами сына не проймёшь. Либо он сам поймёт, что она права, со временем, отведав не одно подгоревшее, несолёное или, напротив, пересоленное блюдо, либо даже такие огрехи Сибил на кухне не изгонят той любви, граничащей с преклонением, которую её сын, увы, испытывал к графской дочке. Девочка действительно старалась, и в этом её нельзя было упрекнуть, но способна ли она вообще была к ведению хозяйства и воспитанию детей или обилие слуг в доме навсегда лишило её этих естественных для женщины склонностей? У Молли Бренсон на этот счёт было своё мнение, но Том упорно отказывался слушать её. Решив предоставить времени рассудить их, она заглянула в кладовку.

– Что ты предпочтёшь: омлет или сандвичи? Твоя невеста уничтожила все наши запасы мяса и овощей, а сегодня мы уже не успеем ни к мяснику, ни к зеленщику.

– Мама! – Том поморщился.

– И всё-таки омлет или сандвичи? Учти, что нам нужно ещё чем-то завтракать.

– О, прошу тебя! – тревога за Сибил, уединившуюся в комнате, росла с каждым мгновением, и прозаические вопросы мамы казались Тому святотатством.

Он подошёл к двери спальни Сибил, прислушался. За дверью царила тишина. Всё больше беспокоясь, Том тихонько постучал.

– Да, – раздался голос девушки по ту сторону двери.

– Можно я войду?

– Ты не должен спрашивать, это твой дом.

Восприняв эти слова, сказанные, впрочем, безрадостным тоном, как приглашение, мужчина толкнул дверь. Она оказалась не заперта, и взору Бренсона предстала картина, от которой у него на миг замерло сердце: Сибил, сгорбившись, обняв себя руками, сидела на кровати, а у ног её лежал чемодан, запертый, по счастью. Она словно боялась его и не решалась прикоснуться, но во взгляде девушки застыла мрачная обречённость.

– Ты хочешь сандвичи или омлет? – неожиданно для самого себя спросил мужчина.

Для Сибил этот вопрос, похоже, оказался ещё большей неожиданностью. Она подняла на Тома изумлённый взгляд.

– Ты смеёшься надо мной? Я всерьёз раздумываю над тем, имею ли я право оставаться в твоём доме и дальше, а ты предлагаешь мне поужинать?

– Можно? – он взглядом указал на застеленную кровать.

Девушка кивнула. Они были вдвоём в спальне, и любому человеку это показалось бы вопиющим нарушением всех правил приличия, но они оба были так взволнованны, что никому и в голову не пришло, насколько компрометирующей была сложившаяся ситуация.

– Ты, в самом деле, хочешь этого? – Том кивнул на чемодан.

– Ты знаешь ответ, – тихо проговорила девушка.

– Так в чём же дело?

– Боюсь, твоя мама права. Они все были правы! – голос Сибил сорвался, и Тому показалось, что она заплакала, но девушка резко отвернулась от него, пряча лицо, и несколько секунд молчала. – Я буду тебе никудышней женой, и ты пожалеешь, что женился на мне. Если ещё не пожалел, что затеял всё это. Подумать только, я даже еду приготовить не в состоянии! – зло проговорила она. – Вот Кетлин…

– Так всё дело в Кетлин? – он не смог сдержать ухмылку.

Сибил, почувствовав, что он улыбнулся, повернулась к нему.

–… или любая другая девушка вроде неё… – добавила она, понимая, впрочем, что Том слишком хорошо понял причину всех её сегодняшних волнений. – Они созданы для всего этого. Для того, чтобы быть хорошей женой хорошему человеку. Разве, голодный, ты сможешь любить меня? Голод убивает любовь, Том. И грязный дом, и всё такое… – её привычное хорошо поставленное красноречие подвело её. И она не понимала, почему Том, слушая её, улыбается и только качает головой. – Ты что, ничего не понимаешь?

– Не желаю понимать, – заявил Том. Если всё дело в проклятом рагу, то он сам научится готовить его. – Есть вещи куда более важные, чем еда и «всё такое», Сибил. Для меня, по крайней мере. Кто-то, быть может, ищет себе в жёны повариху или горничную, но не я. Я не желаю видеть рядом с собой ни Кетлин, никакую из этих хозяйственных девчонок, о которых ты говоришь. Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе, и не изменю своего мнения, даже если ты никогда не узнаешь, где у сковороды ручка. В конце концов, разве не я сам виноват в том, что ты вынуждена сама готовить ужин, хотя не привыкла к этому?

– Ты не виноват, – твёрдо сказала она, – это был мой выбор и только мой. Если бы я хотела жить в доме с прислугой, не держать в руках ничего тяжелее вышивки, я бы не уехала с тобой. И ты ведь это знаешь.

– В таком случае, – он встал и одним движением ноги отправил чемодан под кровать, а затем подал Сибил руку, – пойдём-ка ужинать.