Текст книги "Обратная сторона медали (СИ)"

Автор книги: Baal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Она вздохнула, водя руками по телу. Смрад, витавший в воздухе, казался ей невероятным. Девушка медленно оттолкнулась от бортика королевской ванны, чувствуя, как тёплая кровь омывает её белое тело.

Прекрасна. Она, наконец, прекрасна.

Тёмный взгляд скользнул по старинному ростовому зеркалу в резной раме. По велению бывшей королевы зеркала были выставлены по всему замку, ведь женщина так любила своё отражение…

Белоснежка послала воздушный поцелуй своему зеркальному двойнику. Чёрные волосы и глаза, белоснежная кожа и алые губы, капли крови на щеке. Кровь молодых девушек и детей везде, её непозволительно много, но на лице Белоснежки не было ни единой морщинки.

Девушка сладко улыбалась, слизывая с белых пальчиков ярко-красную кровь. На её голове тускло блестела золотая корона.

Так выглядел Дьявол.

_________________

друзья мои, поздравляю вас с Самайном. Не шалите особо, а то фейри заберут вас с собой.

========== Сказочница ==========

Я бегу, бегу! Только помедленнее, пожалуйста! У меня не четыре лапы, в конце концов!

Чёрт возьми! (как хорошо, что этого не слышит моя maman – вымыла бы рот с мылом, а потом выдала бы замуж за первого встречного) Это платье! Это дурацкое платье с дурацким передником!

Да подожди же ты, глупое животное! Куда ты вообще?.. О, нора. И что, мне тоже в неё?..

Нет, maman, всё же Вы что-то напутали с подбором гувернанток – моё воспитание полетело к кролику под белый хвост.

Ещё бы найти этот самый хвост. Нора-то глубокая какая…

Вдох-выдох. Выдох подлиннее, чтобы в лёгких осталось как можно меньше воздуха. Тогда следующий вдох получится глубоким, как раз таким, как надо.

На подоконнике сидеть неудобно – задница мёрзнет до одури. Мама часто говорила, что, если хорошенько застудиться, то детей не будет. Мне плевать, если честно. Врачи давно сказали, что мамашей мне не быть, да и не хочу. Никогда не мечтала о том, чтобы кормить кого-то с ложечки, что-то выдумывать, сопли вытирать. Сказки рассказывать тоже уже не хочу – договорилась. Завралась так, что даже врачи уже не верят.

А, пофигу.

Поднести к губам самокрутку и глубоко вздохнуть. Дым сладкий, отдаёт гарью и чаем – кажется, опять что-то напутала.

Комната не плывёт, не скачет, не расплывается и даже не думает качаться. Я безучастно смотрю на белые обшарпанные стены и жалкий надувной матрац в углу комнаты. Я этот матрац как-то прожгла, и теперь приходится залеплять дыру скотчем, а ещё подкачивать своё “королевское ложе” чуть ли не ежедневно. Потолок начинает медленно ползти вниз, а пол поднимается, и я откидываю голову, смотря на все эти передвижения. Наверное, меня раздавит. Это как пыточная камера Средневековья… Интересно, что чувствовали те, кого так сплющивало? Это, конечно, больно. А если сплющивало мазохиста? Ему было кайфово? Он успевал кончить перед смертью?

Закрыв глаза, я пытаюсь представить себя на месте мазохиста. Нет, я бы не кончила. Всё равно было бы страшно. С другой стороны, я и не мазохист.

Звонит телефон. Мелодия раздражающая, стандартная. Мама. Что-то говорит, зовёт в гости, суетится. Я смотрю на разбитый экран мобильного и жалею, что удалила “змейку”.

Когда комната перестаёт сжиматься, я делаю две глубокие затяжки.

Никогда не любила чай, даром, что англичанка. Когда maman, papa и прислуга садились за традиционный five o’clock, я сбегала в сад, полный цветов. От запаха роз у меня всегда болела голова, почти так же, как и от чаепитий с родственниками.

Но оказалось, что я просто не умею пить чай. Это может быть весело, главное не попросить нечаянно полчашечки, иначе тебе тут просто эту чашку надвое распилят, и хорошо будет, если горизонтально…

У меня в компании мышь, кот, заяц, кролик с часами и шляпник. Кажется, последний надышался испарений ртути, иначе почему он выглядит настолько весёлым?

Театр абсурда какой-то.

Maman сочла бы мою компанию крайне неприличной и нежелательной для такой благовоспитанной девушки, как я.

С другой стороны, я уже, кажется, послала своё воспитание под один симпатичный белый хвост.

Я вновь возвращаюсь в реальность. Окурок обжигает мне пальцы, но я этого почти не чувствую. Кажется, меня ломает. А ещё холодно. В Англии по ночам всегда холодно и сыро.

Встаю с подоконника, чувствуя, как потяжелела сырая одежда. Ненавижу туман.

Идти по холодному полу – удовольствие не из приятных. Но у меня ноги всё равно замёрзли, так что разницы в температуре почти нет. Пол мокрый, как и всё остальное в этой проклятой стране. Ненавижу Англию: даже на кухонном столе можно увидеть собравшиеся капли влаги и несколько белых крошек.

С жадностью слизываю со стола жалкие крохи белой муки. Язык немного немеет – совсем чуть-чуть. А вообще, у меня такое ощущение, что во рту кошки нагадили.

В окне белеет кошачья улыбка-месяц. Мне кажется, что, если я пригляжусь, то смогу различить острые зубы.

Сначала был кролик. Затем – шляпник-мышь-заяц. Потом – гусеница, превратившаяся в бабочку со странным именем Абсолем.

Теперь я вижу полосатого кота, который задорно мне улыбается. Впрочем, эта улыбка – единственное, что я от кота могу видеть.

Еды в холодильнике нет. Есть горшок с алоэ и кружка с наполовину выпитым чаем, который затянулся коричневой плёнкой. Меня воротит от чая, но я с интересом макаю палец в кружку. Когда я подношу палец к глазам, чтобы осмотреть тёмный налёт, свет вырубается.

Долбаное электричество.

На ощупь скольжу по кухне. Натыкаюсь бедром на стол и зло ругаюсь. Это меня Шляпник научил, он… хм. Кажется, фараоны его недавно повязали. А я говорила ему, что не стоит баловаться с производством, толкал бы себе спокойно и в ус не дул. Что он там варить-то пытался? Химик доморощенный.

В одном из шкафов находится банка. Там раньше был чай. Ненавижу чай. Эта банка всё ещё им пахнет, но на самом донышке я вижу белый порошок. Он немного свалялся, потому что, блядь, это Англия и тут сыро, как в проклятых тропиках в сезон дождей. По крайней мере, туманы тут так же постоянны.

Собираю мельчайшие частицы порошка и облизываю пальцы. Втираю его в дёсны и шумно дышу в баночку, пытаясь вдохнуть остатки.

Розы. Ро-зы. Ро-о-озы. Розы-ы-ы-ы.

Они какого должны быть цвета? Судя по названию, ро-зо-вы-ми.

А тут никакого воображения, всего два цвета на выбор: белые или красные. Розы в этом саду (да-да, у меня уже болит голова) должны быть красными, и плоские люди-карты их перекрашивают, потому что они посадили белые. Почему люди плоские? По ним ходил слон? Я видела слона, когда мы с maman были в цирке, тот вполне мог бы утрамбовать человека до такого состояния.

Красная королева будет недовольна белыми розами, людьми-картами и моим голубым платьем с белым передником. Да что там, платье мне самой не нравится.

Когда королева подходит совсем близко, я чувствую запах железа. Он очень стойкий. И, чтобы проверить свою догадку, я подношу к лицу палец, что окунула в красную краску.

Свет померк… кажется, я сознание потеряла.

Кровь.

Краска, красная, как кровь. Кровавая краска. Много букв “к”, у меня на них аллергия, как и на розы.

Квартира удручающе-пуста. Я бы попыталась продать матрац, да только он никому не нужен и с доплатой. К тому же, спать на полу всё же холодно и сыро. На стенах белые прямоугольники, напоминающие о висевших тут когда-то картинах. На полу такие же от мебели.

Я стою в дверях, разглядывая свою комнату. Жалкое зрелище. Зато у меня есть матрац и почти нетронутая аптечка.

Жрать хочу.

О, почти нетронутая аптечка!

Крикет – глупая игра. А фламинго – глупые птицы.

Снотворное. Мило.

Сколько мне надо таблеток? Двадцати хватит? Больше нет.

А то ломает сильно.

Я бегу, опять бегу! Ну, нет! Это же просто нечестно! Как могут раздавленные слонами люди-карты так быстро передвигаться?! В конце концов, я же ЛЕДИ, так почему они мне не поддаются?

А платье всё-таки дурацкое, цепляется за кусты и мешает бежать. Но я всё равно бегу…

– Алиса? Алиса, дочка!

…бегу и бегу, сколько хватает сил. А вот и нора, и я выбираюсь из неё наверх, платье цепляется за торчащие корни, и карты лезут за мной, но я закрываю нору большим плоским камнем и судорожно вздыхаю.

Выбралась я явно где-то не там, где надо было. Море вокруг, ветер завывает, холодно…

Почему так холодно? Кто-нибудь, согрейте девочку-наркоманку с такими красочными глюками.

…женщина, такая красивая, какой я раньше не видела, стоит по колени в солёной воде. Улыбается. Только глаза у неё злые, холодные, синие, точно сам океан. Женщина кривит ярко-красные губы, когда смотрит на мужчину, что зовёт её с берега. Кажется, она что-то считает. Мне, если честно, не интересно, и я отворачиваюсь от неё.

В другой стороне порт. Я не могу разобрать названия кораблей, но ясно вижу, как бледная женщина в жёлтом платье приставила мачете к горлу капитана одного из судов. На ткани платья явно проступают бурые пятна, а в желтизне глаз дикарки я вижу какое-то мрачное удовлетворение. Капитан отрывисто кивает, говоря, что он отправляется в Новый свет, мачете опускается, и теперь дикарка выглядит почти удовлетворённой.

Это мне не интересно. Я поднимаюсь с камня, но тут же быстро на него запрыгиваю. Не хочу выпускать карты, хотя, наверное, они бы размокли от воды.

Над океаном медленно парит мальчишка в зелёных одеждах. Он выглядит не старше меня, но глаза у него пустые, как у трупа, и даже тёплый неровный огонёк, вьющийся вокруг него, не согревает ему взгляда.

С трудом отвожу глаза. Если есть порт, значит, есть рынок. Я с опаской смотрю на камень, но тот, кажется, больше не шевелится.

Когда я прохожу совсем рядом с кромкой зеленоватой воды, то бледная рука пытается схватить меня за лодыжку. Я скидываю со своей ноги чужую конечность и кривлюсь от отвращения, увидев оскал полубезумной мегеры.

–…теряем её!

– Разряд!..

Рынок оказывается совсем рядом, мне нужно было сделать всего несколько шагов. Тут шумно, пахнет рыбой и гнилью. Очень много лавочек и странных людей.

На глаза попадается бордель. У него почему-то прозрачные стены, и я могу видеть всё, что происходит внутри. Я вижу, как несколько матросов буквально ломают захлёбывающуюся в восхищённых стонах девушку. По-моему, это отвратительно. Хотя, может, я просто ещё не доросла до такого… кого я обманываю, я надеюсь, что и не дорасту.

Бордель соседствует с храмом, где смуглая девушка с белыми волосами и широкоплечий мужчина возносят богам молитву. Это странно, потому что их песни и стоны из борделя сплетаются, и мне становится неудобно от таких богохульных звуков.

Рядом – арена, залитая кровью. Или краской. Всё красное, можно было бы покрасить много роз. На арене, злобно скалясь, кружат две женщины: разъярённая накрашенная азиатка и одетая в шкуры европейка. Да уж, дружба народов. За этим танцем с восторгом следит очень бледная брюнетка, которой, кажется, нравится кровь.

Если поднять голову, то можно увидеть башню, одиноко возвышающуюся над миром где-то вдалеке.

Мимо меня проходит некое существо, что похоже на помесь человека и лягушки. Время от времени это существо начинает хохотать, и мне почему-то кажется, что тени следуют за этим невесёлым смехом. Совсем рядом с тенями скользит бездумно хлопающая ресничками девушка, похожая на куколку, что крепко держит свою головку, будто боясь, что та отвалится. Хотя, кто её знает, может и правда отвалится. Ведь идёт же рядом с ней полусгнивший труп некогда прекрасной девушки?

Больше всего внимание привлекает шатёр. Около него на ковре сидят двое. Человек с синей кожей, что трепетно сжимает ладонь какой-то арабской принцессы, грустно мне улыбается. Так, будто мы давно знакомы. Я сажусь рядом с ним, прямо на расшитый золотом ковёр.

– Хочешь уйти отсюда, красавица? – спрашивает синекожий.

Я мотаю головой. Не хочу обратно в Англию.

Меня настигают люди-карты, перепачканные в белой краске.

Кровати в этих больницах неудобные. Всё тело затекло, ужасно.

Я не хочу открывать глаза. Я хочу в тень и тепло шатра, чтобы слушать, как нежно поёт на незнакомом языке синекожий демон для своей прекрасной принцессы. Я хочу смотреть на снующих туда-сюда прохожих, узнавая в них тех, кого я никогда не видела.

– Ты очнулась, – это не похоже на вопрос.

Я всё же разлепляю веки. Рядом со мной сидит какой-то длиннобородый старик в белых одеждах. А, кажется, медик.

Высокая смуглая девушка возится с капельницами, время от времени косясь на меня чёрными блестящими глазами.

– Ммм, – на большее я не способна.

Кого-то они мне напоминают. А ещё они бы оба неплохо смотрелись на том рынке.

– Это было глупо, – произносит старик таким голосом, будто ругает меня за то, что я съела конфеты перед обедом.

Отвали, дядя. Где ты был, когда я вместо конфеток кушала экстази?

– Быстрее, – говорит девушка, отступая от капельниц. Она выглядит как цыганка, но цыгане не носят белых халатов.

Старик похож на колдуна, но я-то знаю, что он – простой врач. Ну, может быть, ещё и психиатр… да, я бы не отказалась от психиатра. Что-то я давно не видела Коллинз, интересно, она всё ещё работает в этой больнице?

– Тебе нравится твоя жизнь?

О да, я в восторге. Сейчас станцую ламбаду, дядя.

Видимо, мой взгляд был весьма красноречив.

– Пойдёшь со мной?

Нет. Это ты пойдёшь. К чёрту.

Старик вздыхает и, решив что-то для себя, уходит. Черноглазая смотрит на меня внимательно и качает головой.

– Хочешь чего-нибудь?

Закрываю глаза. Белые стены и потолок давят, сжимаются, опускается на меня.

Синекожий смотрит на белые карты грозно и насмешливо.

Рынок замирает, люди-карты теряются, как и их грозная красная королева.

– Эй, Алиса?

Меня разбирает смех. Дурацкое имя и платье дурацкое, и передник этот белый, а кролика вообще надо было бы запечь с черносливом, чтобы не шатался где ни попадя…

– Пошли вон, – бросает молчавшая до этого момента арабская принцесса.

Карты молчат. Синий демон усмехается.

Цыганка всё верно понимает. Она что-то делает с моей капельницей, и я чувствую, как в вену на руке перетекает жидкий огонь, что разливается во всём теле удушливым теплом. Дышать становится всё труднее.

Я смотрю горящими глазами на цыганку, а мои губы растягиваются в широкой сумасшедшей улыбке, точно у Чешира.

– Эй, цыганка! Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Она смотрит лукаво.

– Слышали? Вон отсюда. Она теперь наша.

Карты уходят.

Всё правильно.

Я смеюсь.

–END?-

========== Дополнение. Питер Пен. ==========

Комментарий к Дополнение. Питер Пен.

Я планировала делать вторую часть, но она не рождается. Никак.

А пара историй для неё остались.

Так что я просто переношу их сюда без дополнительной редакции.

Ну и если вдруг мне ещё что-то в голову придёт по теме Обратной стороны, то я ещё добавлю)

Приятного чтения, друзья.

Алоха!

Прильнув к по-зимнему холодному стеклу, Питер наблюдал за суетящейся возле постели ребятнёй. Его дыхание, почти неслышное за тихим стрекотанием крылышек Тинкербелл, опаляло морозные узоры на окне, ломая изогнутые линии тёплым воздухом. На мгновение отвлекшись, Питер специально подышал на изморозь, окончательно разрушая хрупкий рисунок, а затем вновь вернулся к наблюдению.

По ту сторону окна трое или четверо ребятишек – он не мог посчитать, поскольку дети носились по комнате и были одинаково одеты – готовились ко сну, то и дело подбегая к вроде бы пустующей кровати. Приглядевшись, Питер всё же не смог увидеть нечто отличное от вороха одеял.

Ребятня смеялась, кидалась игрушками и книжками, прыгала и вовсю размахивала деревянными мечами. На дальней кровати сидела девочка постарше и с очень умным видом пыталась читать; от криков детей она то и дело морщила высокий лоб и кидала раздражённые взгляды на мелкотню. После очередного гневного взора она словно бы теряла свой запал: поправляла тугие локоны густых волос, проводила ладошкой по лбу, чтобы сгладить морщинки, и вновь утыкалась в книгу. Вид у девчонки при этом был такой, что муж Венди, будучи учёным, попросил бы её научить его хмурить брови: уж больно строгой она выглядела, как учитель с многовековым опытом. Впрочем, всё же было видно, что это всё напускное.

Почему дети всегда так стремятся вырасти? Питер не понимал этого их странного желания.

Зачем? Кто их гонит вперёд, во “взрослую” жизнь, где не будет фантазий или игрушек, а всё взаправду и по-настоящему? Нельзя будет позвать своих родителей на помощь – если есть родители – или хотя бы лучшего друга, потому что у друга свои проблемы, а ещё он сам тебя зовёт, а ты не отзываешься… Да и проблемы становятся глобальнее, что ли. Вместо пролитого молока – увольнение с нелюбимой работы, что почему-то задевает больше всего. Вместо поцарапанной коленки – вытащенный кошелёк. Вместо коротких слёз – мгновенно углубляющиеся на иссохшей коже морщины.

Как можно променять игры и развлечения на всё это? И, главное, для чего? Чтобы с каждым днём находить у себя новые морщины, седой волос или проблемы? А в конце – тебя положат в длинный деревянный ящик, как раз под твой рост, и всё. Оттуда не возвращаются.

Зябко передёрнув плечами, Питер не смог сдержать усмешки: он-то не такой. Он – умный, он выбрал вечное детство и множество игр на острове среди своих друзей, тоже умных. А вы как думали? Нетинебудет заселялся постепенно, буквально по одному человечку, лишь раз пришла целая резервация краснокожих индейцев, что спасались от гнёта Американских взрослых.

Поначалу на острове были только дикие звери и феи. Маленький народец, что так несправедливо был привязан к людям, жил в своё удовольствие и бед не знал. Иногда маленькие фейри приносили с большой земли – так они называли Землю – детей, преимущественно старше пяти лет. Просто так получалось. Однако ни один ребёнок не выжил, они все поголовно просились к “маме” и “домой”.

Глу-упые.

Потом Динь, пойдя против завета своего народца, принесла Питера – новорождённого, кажется. Примерно в то же время у рифов застрял огромный корабль-призрак, отпугивающий от себя рыб и чаек своими рваными парусами. Динь вырастила мальчика, научила играм и попросила помочь ей и её подругам: хоть феи и зависели от детей, умирать они не хотели. Питер, кстати, оказался “ребёнком” Тинкербелл, так что маленькая умненькая фея-мастерица в любом случае была, как говорится, “в выигрыше”.

В окно врезалась мягкая игрушка, и Питер быстро откатился по стене в сторону. Ему бы не хотелось, чтобы его заметили эти дети, а особенно – та слишком умная девочка с книжкой и вертикальной морщинкой между бровями.

Спустя какое-то время Питеру на острове стало одиноко. Динь постоянно пропадала со своими друзьями, и, хотя она старалась быть рядом с мальчиком, Питер неожиданно понял: надо бы и ему найти себе компанию. Первое своё путешествие в Англию – почему-то именно туда было долететь легче всего – он почти не помнил, поскольку впечатления оказались чересчур захватывающими. Да и, что уж там скрывать, испугался мальчик знатно. Зато во второй раз ему даже удалось уговорить одного мальчишку полететь с ним. К сожалению, ребёнок утонул в заливе во время одной из их игр, но кто же знал, что он не умеет плавать, а неожиданно поливший дождь смоет всю пыльцу фей? Маленький идиот свалился прямо на рифы и наверняка хорошенько приложился головой.

Больше подобных ошибок Питер не допускал. В смысле, не летал с приведёнными детьми под дождём.

Конечно, далеко не все соглашались остаться с ним. Примерно один-два ребёнка из сотни. Чуть больше погибало во время игр, а Питер запоминал, что именно делать с человеческими детьми нельзя. В Лондонских газетах даже появилась заметка о “пропавших без вести детях”. Это Питер случайно узнал, из разговора одного из родителей погибшего ребёнка.

Чаще оставались, кстати, именно мальчики. Беспризорники, нелюбимые дети, приютские – они с удовольствием избавлялись от нянек и гнетущего страха за свою жизнь, принимаясь за игры в вечно зелёном лесу. Даже тайный дом себе сделали, сорванцы, с озером-потолком. Девочки, конечно, тоже были, но они, начитавшись сказок, все как одна, решили стать русалками. Дескать, в лесу грязно и жуков много, а вода такая тёплая и так красиво искрится!.. Смертность приводимых детей повысилась примерно в три раза – русалочки оказались неожиданно охочими до игр, а ещё им понравился вкус человечины.

Но всё же девочек Питер не любил – уж слишком правильными они были. Вот даже дочка Венди – сорванец сорванцом, настоящий потерянный мальчик! – а ушла от него, и сейчас лелеет своих детей. Ну ничего, он попробует хотя бы их с собой увести, хотя бы их… А девочек он не любил из-за того, что они уж больно любили играть в мам: то горькое лекарство заставят выпить, то спать укладывают, то отбирают сладости. “Не ешь слишком много сладкого, Питер!”, “Мой руки перед едой, Питер!”, “Зачем ты убиваешь детей, Питер?!” Как будто он специально. Ну, последнее.

Иногда – очень редко, на самом деле – приходили взрослые. Один из них, представившийся Джеймсом Хуком, принялся с энтузиазмом чинить корабль, так что не было ничего удивительного в том, что прозвище “капитан” приклеилось к нему намертво. Капитан Хук, позже лишившийся руки и ставший Крюком, был одним из двух оплотов взрослых на острове. Те, кто не шли к пиратам, как правило, оставались в живых с индейцами или мертвяками с русалками.

И вот всё это веселье глупые люди меняют на какую-то взрослость. О Королева Фей, какие идиоты!

Ворох одеял пошевелился, и из него высунулась рука, на которую сероватая кожа была словно накинута, как покрывало или ещё что. Кожа висела складками, и даже на них были морщины и пигментные пятна – и от этого зрелища Питера затошнило не хуже, чем от горьких лекарств. Во что превратилась Венди? Конечно, она ему не нравилась, как и остальные девочки: попрекала, лекарство давала, много говорила, занудствовала… но разве она заслужила подобное? Разве кто-нибудь вообще заслужил? Старость и конец пути в деревянном ящике, который закопают в землю. Не сожгут, не отдадут русалкам, а именно в землю – глубоко, чтобы не выбралась.

Рука дёрнулась и обмякла. Испуганно заревели дети. В комнату вбежала молодая супружеская пара, и, замерев около кровати, тупо смотрела на неподвижные одеяла с таким выражением, что Питеру самому захотелось глянуть на труп.

А вдруг труп старика отличается от детского?

Немного сместившись вбок, мальчик досадливо поморщился: нет, ничем не отличался. Только кожа висела и была серовато-коричневой, будто не по размеру. Венди ему больше нравилась молоденькой.

– Идём, Динь, – фыркнул Питер, брезгливо смотря на плачущих в комнате людей. – Пираты наверняка перепрятали все сокровища, не так ли?

Фея, тоненько звякнув золотистыми крылышками, моментально устремилась в высокое звёздное небо. Сокровища действительно надо было найти.

========== Дополнение. Белоснежка. ==========

– Птичка, а, птичка? А спой мне песенку!

Улыбнувшись, черноокая красавица склонила головку к плечу; струясь шёлковым водопадом, её волосы мазнули по хрупким плечикам. Девушка, чуть щуря тёмные глаза, восхищённо смотрела на сидящую на дереве ворону, важную нахохлившуюся птицу грязно-серого цвета. С чего это она должна петь, птица не понимала, а поэтому лишь напряжённо косилась чёрным блестящим глазом в сторону сидящего на земле человека.

Ладно, пусть и по этим странным людским меркам, но девица была не так уж дурна собой: густые волосы, бледная-бледная кожа, трогательно приоткрытый ротик с влажными красными губами, широко распахнутые тёмно-карие глаза без единой мысли в них. Идеальная жена, а если уж вспомнить то, что она, вообще-то, принцесса… По идее, женихи штабелями ложиться у её ног должны, хотя бы ради трона. А вот надо же – не ложатся. Кто знает, почему? То ли из-за поведения её, то ли из-за полного отсутствия чувства стиля.

Если бы ворона могла, она бы скривилась. Ну что за платье, боги, помилуйте её волшебные птичьи глаза! Кто носит жёлтую юбку, синий корсет и красное исподнее бельё вместе, а? От таких цветов мельтешит в глазах и почему-то свербит в носу, будто только-только пыли вдохнул. А обувь? Кто-нибудь когда-нибудь рассказывал принцесске про то, что на этой земле, вообще-то, принято носить на ногах обувь? Будь её, воронья, воля, она бы и сама надела бы какие-нибудь изящные тёплые туфельки – да где только найдёшь обувку пятого размера на птичью лапку?

Девушка поправила причёску короткими пальчиками с кривыми мизинчиками и вновь уставилась на ворону.

– Птичка, а, птичка? А спой мне песенку!

Птица втянула голову. А голосок-то какой! Высокий, звонкий, чуток визгливый – самое то для стервозной королевишны. Ей бы на трон… хотя нет, на трон нельзя, ещё развалит королевство. Глупая же. Даже с животными разговаривает, ворона сама видела – и к волкам ходила, и к оленям, и вообще. Дура, в общем. Хорошо ещё, что звери не успели ей навредить: мимо проезжал с охоты король и подхватил дочурку, буквально вырывая её хлипкое тельце из волчьей пасти. Теперь уж нету волков в лесу, вымерли, так сказать.

И всё-таки, она слишком белая. На снег голой положишь – не найдёшь. Только если по волосам да по губам. Больная, что ли?

Нос короткий, переносица – плоская. Лоб высокий. Глаза большие, навыкате, а кожа бледная, тонкая. И рот вечно приоткрыт, вроде бы мило, но как-то неестественно. Со зверьём говорит, точно со своими, одежду дурацкую носит…

– Птичка, а, птичка? А спой мне песенку!

И, да. Дура.

Встряхнувшись, ворона слетела с ветки, направляясь на юг. Знала она одну ведьму, авось поможет дурочке. Там, правда, вроде надо будет девку в сон погрузить… Ничего, потерпит.

Комментарий к Дополнение. Белоснежка.

Люблю эту историю.

========== Дополнение. Атлантида. ==========

Кидагакаш медленно подняла склонённую голову, настороженно вслушиваясь в тишину. Высокие колонны, окружавшие её, вырастали, казалось, до самых небес, наступая на напряжённую женщину, рабски поставленную на колени. Белые исполины яркими пятнами выделялись во мраке, слабо разбавленном мертвенно-голубым светом.

Ничего не происходило.

Потусторонний свет Сердца Атлантиды разливался где-то около вершин колонн. По крайней мере, Правительнице так казалось; она не могла видеть верхушек каменных стержней. Лица-статуи прошлых властителей мерно плыли по воздуху вокруг Сердца, точно планеты вокруг Солнца.

Прикрыв глаза, женщина плавно, будто стараясь не потревожить дремлющих богов, распростёрлась ниц. Тишина не нарушалась даже её дыханием.

Короткий свист, серебряная вспышка металла, которую Кидагакаш не видела, – и на каменное плато полилась тягучая кровь. Майло, невероятно мрачный, держал одурманенного ребёнка, глядя умирающему мальчику в глаза. Кида распрямила спину и поднялась на ноги.

Кровь всё капала и капала, и в какой-то момент Киде показалось, что её достаточно, чтобы образовалось большое красное озеро. Ребёнок, всего лишь ребёнок, а столько крови в его маленьком теле… Королева Атлантиды прекрасно помнила, что раньше, когда страна была на дне океана, Сердце парило над озером. И она шла, шла по воде, точно Святой из той сказки Наземных…

Кристалл на шее Правителей вспыхнул. Сердце с планетами-масками начало медленно спускаться к конвульсивно подёргивающемуся беловолосому мальчику.

Майло отпустил ребёнка, который бесшумно упал на камень. Её муж прекрасен в этот момент: нет тех ужасных стекол на его лице, нет страха и непонимания в глазах… но нет и улыбки. Её муж отныне – воин, безжалостный и бездушный. Наверное, каждый должен что-то отдать, в уплату за то, что получил.

Против воли её смуглая рука легла на низ живота. Кидагакаш поджала губы, качнув головой: сама себе она напоминала сосуд без дна, не способный удержать в себе молока. После третьего выкидыша они с Майло перестали и пытаться. Их любовь, лишившись плотских утех и возможности возродиться в детях, перешла на новый, неземной уровень.

Возможно, так ощущали себя Лемурийцы. Отец рассказывал ей о великом народе, предшествовавшем Атлантиде, что был в тысячи крат мудрее и сильнее любого из ныне живущих. Они были мудры, всесильны, вечны и… бесплодны. Но связь их со спутниками жизни не поддавалась описанию. Кида не совсем понимала, о чём говорил её отец, но ощущала, что её связь с мужем – это нечто большее, чем когда-либо было воспето в стихах или перенесено на фрески.

Майло, подошедший к ней, отнял худую руку своей жены от её живота. Поднеся острое запястье с выступающими косточками к своему лицу, мужчина поцеловал смуглую кожу. Затем он коснулся сухими потрескавшимися губами лба Киды.

В этом поцелуе было всё, от робкой надежды и до неистового желания защитить. Кидагакаш прикрыла глаза, позволив себе скользнуть свободной ладонью по предплечью Майло. Она тоже хотела уберечь своего глупого мужа от пуль и радиации, от всего, что могли принести с собой Наземные люди, желающие власти и денег. Так хотела!

Он отстранился от Киды и встал за её плечом. Супруги наблюдали за тем, как Сердце – их Великое Кровавое Божество – жадно впитывало в себя красные потоки горячей крови, наливаясь рубиновым цветом.

Жертва была принята, а это значит, что Атланты победят в войне с Наземными.

Или же вновь уйдут на дно Океана, бескровные и бездыханные?..

========== Дополнение. Холодное сердце. ==========

На что похожи снежинки?

Они такие холодные, ровные, правильные, что иногда хочется досадливо сморщить нос от этого гротескного порядка. Но каждая из них – индивидуальна, и вы никогда не встретите одинаковых. Сметаясь в кучи, ломая тонкие прозрачные лучики, снежинки становились огромной белой массой, безликой, на фоне которой вся их хвалёная индивидуальность терялась, оставляя подле себя лишь искалеченные “индивидуальности”, никому не нужные произведения искусства.

На белом кровь смотрелась чуждо, и Эльза, брезгливо вытирая руки холодным снегом, решила, что больше она никого не будет убивать. Достаточно лишь коснуться аккуратно самым кончиком ногтя – и прекрасная недвижимая фигура украсит её замок. Пожалуй, ей стоило бы начать с фигуры гарцующего оленя, раз уж так некрасиво вышло с Кристоффом… она не хотела, честное слово, не хотела, да только глуповатый парень упал прямиком на острые выступы сосулек.

Иногда Эльзе начинало казаться, что её сила понимает стремления снежной ведьмы даже лучше, чем она сама. Сосульки, растущие вверх? О, Эльза считала это невозможным, но выяснилось…

Зима всегда приносила с собой какое-то тяжёлое, давящее чувство опасности, спасти от которого не могли и тёплые улыбки рыжеволосой красавицы, будто олицетворяющей собой лето.

Вслед за белыми бесконечными барханами приходила опустошённость и отрешённость; мир казался совершенно несуразным и непонятным, а человеческие стремления – попросту глупыми. Горячие людские сердца, трепещущие, точно пойманные певчие пташки, будто молили о покое и отдыхе, о недвижимости и вечности, заключённой в морозные объятия.