Текст книги "Обратная сторона медали (СИ)"

Автор книги: Baal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Маленькая русалочка ==========

Ариэль скучно.

Ариэль сидит на большом коралловом рифе, каждым миллиметром кожи ощущая холодный морской бриз, грозящий перерасти в ураган, и скуку.

Оказалось, что человеком быть невероятно тоскливо. Ты не можешь плавать столько, сколько тебе хочется, ты не можешь играться с опасными животными, ты не можешь даже играться с людьми. Ариэль знает, она пробовала. Она поиграла с человеком, с миловидной гувернанткой, которую принц зачем-то к ней приставил, но игры слишком быстро закончились, потому что девушка не продержалась и пяти минут. Помнится, Ариэль тогда оставила бездыханное тело гувернантки там же, где они игрались – в ванной принцессы. Все решили, что служанка поскользнулась и захлебнулась в тёплой воде с розовым маслом.

Смешная, скучная смерть, не требующая внимания. Один.

Бывшая русалка вздохнула. Быть человеком – не весело. Ты не можешь не то, что играть, просто подойти к другому без причины. Подойти, погладить по волосам, вплести в них какую-нибудь безделушку – нельзя. Играть с людьми в ванной – нельзя.

А убивать людей?

Ариэль заинтересованно проследила за стайкой рыбок, плавающих возле коралла чуть ниже кромки воды. Рыбки маленькие, мальки. Резвятся и поют песенки, Ариэль слышала это, как и голос океана, до сих пор зовущего её.

Она продала свою жизнь под водой за медный ломаный грош. Два.

– Ариэль! – Голос у принца звонкий, громкий, уже такой надоедающий, что бывшая русалка не хочет больше сдерживаться. – Ариэль, идём домой!

Девушка набрала в лёгкие, такие ненормально-человеческие, побольше воздуха, но тут же сдулась, как рыба-шар. Ариэль хотелось петь, чтобы хоть как-то развеселить себя, Ариэль хотелось поиграть со своим мужем, но ведь она не могла сделать этого. Она обещала Тритону, что будет считать до десяти каждый раз, как захочет вернуться или просто разорвать кого-нибудь острыми когтями.

Три.

Она ласково улыбнулась, представляя, как осторожно касается своими красными, словно напомаженными губами шеи принца. Как немного прикусывает кожу, и брюнет игриво кладёт свои руки ей на её отвратительные человеческие бёдра. А затем в своих мыслях Ариэль находит бьющуюся жилку на шее супруга – и вгрызается в неё оголодавшей акулой. Вероятно, принц попытался бы оттолкнуть её от себя, но у него бы не вышло.

Сирена остаётся сиреной, даже обретя ноги.

Ариэль спрыгнула с коралла в воду, ощущая, как весь мир возвращается в прежнее русло. Рыбки, водоросли, соль на губах. Однако резь в глазах и нехватка воздуха становятся невыносимы, и русалка медленно всплывает на поверхность. Она всё делает нарочито неторопливо, спокойно идёт по дну, по миллиметру появляясь из воды, и её принц, её добыча, смотрит на это с неким благоволением. Вероятно, он даже считает это сексуальным.

Людей всегда притягивала опасность.

Ариэль остановилась в пяти метрах от кромки воды. Полы её красного платья были похожи на кровь, пролитую в полнолуние, когда у неё особенный, тёмно-красный оттенок. Четыре.

– Ариэль?

Русалка улыбнулась, хотя ей нестерпимо хотелось заплакать или зло рассмеяться. Вспомнилась Урсула, что так нежно любила человеческого принца и пыталась его сберечь. Этот человек, этот ничтожный человек, убил создание Океана. Пять.

Ариэль вышла из воды, чувствуя, как платье облепляет её тело, словно вторая кожа или чешуя. Русалке не хватало вечных ран на руках из-за остроты чешуек на её хвосте. Это шесть.

Песок неприятно липнул к её ногам. Семь.

– Ариэль, идём в замок.

Русалка кивнула, послушно переставляя неуклюжие ноги. Ей не хватало океана, не хватало скорости и прохлады воды, обволакивающей всё тело, не оставляющей не обласканным ни одного потаённого местечка на теле сирены.

– Как ты себя чувствуешь? Знаешь, наша дочурка действительно похожа на тебя.

Принцу не было страшно, что у их дочери рыбий хвост. Он пригласил “великого мага”, чтобы навсегда избавиться от рыбьей судьбы своего потомства. Ариэль ненавидит его за это, и это восемь.

Ужин был помпезным, ведь в замке встречали этого мага. Мерлин. Говорят, он действительно прославился сотни лет назад, но Ариэль это совершенно не интересовало, и весь ужин она тоскливо смотрела на океан сквозь разноцветные витражи.

– А теперь – главное блюдо! – радостно объявил повар. Его тоже пригласили из какого-то знаменитого своими рецептами королевства по поводу этого торжества.

В нос ударил приторно-сладкий запах, слишком знакомый, чтобы с чем-то его спутать. Этот соус уже использовали, когда русалка впервые ужинала в этом зале. Тогда весь мир казался в тысячи крат прекраснее, а она ещё не знала, что соус этот подают с рыбой. Теперь знает. Девять.

– Прошу! Эту рыбу только что выловили около коралловых рифов, куда так любит ходить принцесса! – Блюдо поставили на стол, сняли серебряную крышку. Ариэль шумно вздохнула, но тотчас начала кашлять из-за ужасного смрада приготовленной рыбы и подступающей рвоты. На глазах у неё стояли слёзы, и Ариэль ничего не могла поделать.

Флаундер.

– Дорогая, ты в порядке? Давай, я тебя отведу наверх. Прошу нас простить. – “Ах, принц сама забота, он столь нежен со своей женушкой”, – в ярости думала русалка.

Колдун смотрел на них задумчиво и грустно. Видимо, он лучше других понимал, что произошло и что произойдёт. Видимо, он не собирался мешать.

Королевская чета оказалась в своей спальне слишком быстро, чтобы у Ариэль появился хоть какой-нибудь план, поэтому она решила действовать по наитию. Она действовала так, как подсказывает ей природа.

– С тобой всё в порядке?

– Это лишь спектакль. – Ариэль прижалась своими красными губами к его загорелой коже, вдохнув резкий аромат человечины.

Он положил свои ладони на её отвратительные бёдра.

Она обвила его шею руками.

– Это прекрасно.

– Десять, мой принц.

Он не успел даже понять, что произошло. Только отшатнулся от русалки, безумно крича. Ариэль сплюнула кусок мяса на мягкие ковры, упиваясь блаженством. В колыбели орала его дочь.

Ей не нравился дождь из крови. Ей нравился живой отец, убивший друга сирены.

“Может, мне и её убить?”

– Чего ты хочешь? – шёпот Мерлина обволакивал Ариэль, точно вода, и русалка блаженно прикрыла глаза.

По лестницам бежали слуги, уже вооружившиеся вилами и факелами. По лестницам бежала охрана с тяжёлыми мечами. Они не были ослеплены любовью к морской твари, они видели всё, что происходило за спиной принца. Они были готовы услышать его предсмертные крики в любой миг.

Мерлин шагнул к ней, Ариэль отступила к окну. Русалка улыбнулась, волшебник же был необычайно хмур. Но он понимал тоску, что точила сердце дитя Океана.

– Чего ты хочешь? – повторил волшебник.

Ариэль весело, и ей почти уже не хочется уходить. Но её звали сёстры, что пели своими чарующими голосами прекрасные песни.

– Верни мне Океан, – шепнула в ответ русалка.

– Он всегда с тобой.

– Верни мне его! – в неистовстве воскликнула Ариэль, вцепившись в мантию волшебника.

Мерлин толкнул её как раз тогда, когда дверь слетела с петель, а истошные вопли принца, наконец, затихли. Ребёнок тоже замолчал – “дьявольское отродье” закололи слуги.

Тишину рушили лишь плеск океана и звонкий смех Ариэль, вновь вернувшей свою чешую.

И в этой ситуации волшебнику была ближе русалка, тоскующая по дому, нежели люди, убивающие младенцев.

========== Дитя прерий ==========

Покахонтас не любила Англию.

Она не любила Новый Свет, как называли индейцы земли бледнолицых, вообще. Все любезности и мишура, прикрытые этикетом, сочились такой непроходимой вонью разлагающихся тел, что любой индеец из её племени усомнился бы в человечности этих “людей”.

Одно из развлечений – убийство животных, таких невинных, великолепно опасных и смирных.

Девушка расслабленно улыбнулась, зарываясь пальцами в густой мех медведя. Гризли недовольно ворчал, обнимая Покахонтас своей тяжелой лапой и прижимая её к себе.

Он тоже чувствовал этот смрад. А ещё медведь чувствовал смерть, нависшую над ним, и ему было совсем по-человечески страшно. Смерть, полная боли и страданий, испугала бы даже Над-Хва, самого смелого воина из племени Покахонтас.

Покахонтас успокаивающе гладила громадного зверя по голове, стараясь избегать старых ран и шрамов, что уже нанесли ему люди. Ей было невыносимо противно от одного осознания того, что она была влюблена в кого-то из этого чужого ей мира. Но для неё это было так давно, что уже не вспомнить деталей. Слишком давно: кожа Покахонтас лишилась своего медного оттенка, руки, ставшие слишком нежными для воина, потеряли свою силу, слух утратил остроту. Но сердце продолжало биться в ритме бубна шаманов, облитое раскалённой добела кровью.

Медведь пыхтел, пытаясь поудобнее развернуться в маленькой клетке. Ему было неудобно. Всё его тело ныло и просило свободы.

Покахонтас чувствовала себя точно так же: от корсета болела спина и грудь, было тяжело дышать. Перед глазами мелькали разноцветные сполохи, а около сердца зарождались хрипы.

– Ты завтра умрёшь, – бормотала Покахонтас на своём языке. Но медведь понимал её, и из тёмных глаз катились крупные слёзы. – Не волнуйся, мой друг. Я убью тебя. Не эти ужасные люди, я.

Хоть тогда её пальцы дрожали, Покахонтас была уверена, что завтра, во время игрищ английской богемы, не дрогнет ни один мускул в её теле, когда она натянет тетиву своего лука. Стрела пронзит глаз медведя, затем – мозг. Животное умрёт через пятнадцать секунд, а Покахонтас прочитает молитву Небу, чтобы духи приняли его в свои холодные руки-лапы-крылья.

Гризли скулил, точно приручённый побитый пёс, клал морду на колени дикарке, глядел на неё своими тёмными печальными глазами. Покахонтас гладила его жесткую шкуру до тех пор, пока животное не забылось тревожным сном.

***

– Что ты наделала?! – Джон ходил по комнате кругами, нервно ерошил свои светлые волосы и выглядел донельзя раздосадованным. – Там же присутствовали столь высокопоставленные лица! Неужели ты не знаешь, как трудно поймать медведя? Что, в прериях медведи не водятся?!

Раньше Покахонтас сравнивала его волосы с великим солнцем или плодотворной кукурузой, теперь же светлые пряди напоминают лишь дешёвое золото, ради которого убивали в новом мире.

– Отпусти меня, – тихо попросила девушка, закрыв глаза.

Джон покачал головой, устало садясь на диван из слоновой кости, обтянутый змеиной кожей.

Покахонтас же сидела на полу возле камина, брезгливо отодвинув от себя ковёр из шкуры тигра. Ей противно до тошноты находиться в храме убийств, где каждый шаг пропитан кровью, где на стенах висят головы животных, убитых не ради выживания, а из прихоти. Покахонтас чудятся духи неупокоенных зверей, жаждущих отмщения, Покахонтас рвётся на свободу, чтобы не внять словам погибших от руки Джона Смита с волосами цвета золота.

Призраки совсем рядом. У неё за спиной. Шепчутся, просят о помощи.

– Мы уже говорили об этом, Покахонтас. Мы супруги. И, как говорил священник, только смерть нас разлучит.

Покахонтас перевела взгляд на своего “мужа”, смотрела долго и пристально, совершенно не моргая. Её взгляд был похож на змеиный, он также гипнотизировал и должен был настораживать. Но люди любят опасность, их трясёт в лихорадке, стоит только очутиться на кончике стрелы.

– Мы говорим на разных языках, Джон, – устало произнесла она, и, чуть подумав, добавила уже на родном языке: – Так будь же по-твоему.

– Покахонтас, ты опять? – Джон вскочил со своего места, подошёл к супруге и попытался привычно взять прядь её волос, чтобы поцеловать. В ответ Покахонтас грустно усмехнулась и ушла, шелестя юбками, а её волосы утекли из пальцев Джона Смита подобно воде.

В ту ночь Джон Смит спал очень плохо, и, когда просыпался, ему чудились золотые змеиные глаза, следящие за ним. Они смотрели из дверного проёма внимательно и чутко, будто бы оценивая свою жертву. Джон не мог этого вынести, поэтому встал посреди ночи с кровати и закрыл тяжёлые двери, даже не подозревая, что только что решил свою судьбу.

В следующий раз он проснулся от того же пристального взгляда. Глаза чудятся ему ещё ближе, но Джон списал это всё на разыгравшееся воображение, ведь когда он зажег свечу, в комнате никого не оказалось. Да и кто мог бы там быть: Покахонтас обижена и спит в другой спальне. С нарастающим раздражением и страхом Смит вынес из комнаты чучело змеи, которым особенно гордился, и, более-менее успокоенный, вновь улёгся спать.

В третий раз он просыпается, боясь открыть глаза. Ночь всё ещё в силе, и Смит со страхом думал, что он проспал, наверное, не больше получаса. У охотника взмокла спина и ночная рубашка прилипла к коже, но, переборов себя, Джон открыл глаза, только чтобы тотчас закричать от ужаса: пара жёлтых глаз напротив слишком, слишком близко. Англичанин достал из-под подушки пистолет и выстрелил в обладателя этих глаз, другой рукой судорожно пытаясь нащупать свечу или хотя бы спички. Выстрел всего один, и Джон хватает висящее над кроватью мачете, принимаясь размахивать оружием, будто несмышлёный мальчишка, а когда слабый огонёк наконец загорается, никаких глаз нет и в помине. Заснуть Джону удалось с трудом, лишь перезарядив пистолет, что было делом долгим, монотонным и навевающим скуку.

Пробуждение в четвёртый раз оказывается самым радостным. Сквозь окна пробивались первые лучи солнца, освещающие сидящую на кровати Покахонтас. Девушка смотрела на своего мужа, чуть прикрыв желтые глаза с вертикальным змеиным зрачком. Находясь в какой-то прострации, Покахонтас чуть покачивалась и совершенно не замечала, что Джон держит наготове пистолет.

– Тши… – шептала она своими полными тёмными губами, раскачиваясь всё сильнее. Видно было, что слова давались ей с трудом. – Тши тшелофек… Тши убийтса! – Её голос был угрожающе тих, и Джон чувствовал, как по его ногам потекли тёплые струи мочи, точно у мальчишки после ночного кошмара. – Тши убифать… Пока мы шифы!

И Джон вспоминает. То чучело змеи – его самая большая гордость и самая большая ошибка, ведь он принялся свежевать тушу, пока рептилия была жива. Он набил тушу сеном, пока глаза змеи, такие пронзительно-желтые, вертелись в глазницах, а раздвоенный язык извивался.

Пистолет выпал из ослабших пальцев, и мужчина схватил было мачете, лежащий на прикроватной тумбе. Его руки дрожали, и оружие не казалось по-настоящему грозным.

– Тши… – Покахонтас раскрыла глаза, и Смит вспомнил, как девушка просила похоронить чучело. Ей не давали спать голоса. – Мы убьём Джона Смита, – говорит Покахонтас уже своим голосом, ласково вынимая из рук англичанина мачете. – Мы освежуем его. Сделаем великолепное чучело. А потом – освободимся.

По лицу мужчины катятся слёзы, но жёлтые глаза, гипнотизирующие его, приказывают замереть.

И молчать, пока ему вспарывают живот.

========== Сказочное создание ==========

– Ах, Динь, я так по ней скучаю! – в сердцах воскликнул Питер, падая на незастеленную кровать. – Ведь не прошло и двух месяцев, но…

Фея, сидящая в изголовье кровати, молчит. Она аккуратно разглаживает свои крылья, стряхивая лишнюю пыльцу на рыжую голову своего товарища.

В большом мире прошло десять лет, хотя в стране Нетинебудет лето даже не сменилось осенью. Тинкербелл хотелось бы, чтобы Питер забыл о своей прекрасной Венди, укравшей его первый поцелуй. Конечно, Пен рассматривает это немного под другим углом: прекрасная Венди, малышка Венди подарила ему свой первый чмок. Это до невозможности раздражало фею, и Динь вымещала свою злобу, ударяя крохотным кулачком по воздуху.

– Ты чего? – Питер удивлённо посмотрел на маленькую фею. – Вы же подружились?

Блондинка только отмахнулась от мальчишки. Подружились, ха! Фея Тинкербелл и человек Венди Дарлинг – подружки на века! До тех пор, пока одна из них – а это будет человек – скоропостижно не скончается. Куда там Питеру понять, что женская дружба – лишь временное перемирие, когда воевать уже нет сил?

Динь тряхнула невесомыми крылышками, вслушиваясь в гневные перезвоны колокольчиков. Забавно, королева фей всегда говорила, что при полёте можно услышать душу маленького народца, потому что она заключена в крыльях. Питер считал её душу невероятно красивой и, когда был ещё очень маленьким, не мог заснуть без нежного пения счастливого полёта феи. Динь приходилось часами летать над его кроваткой, но она не уставала ни капли.

Но сейчас Питер не слушал столь любимый им звон, что вы! Он мечтал о глупом человеке, о Венди Дарлинг, которой уже двадцать семь лет. У этой несносной девчонки появилась своя собственная семья: муж, дочь, сын. Она счастлива, она забыла про Питера Пена. А Динь помнит. И будет помнить любимого всегда, сколько бы веков ни прошло.

– Может, слетать, проведать её? – влюблённо пробормотал Питер, закинув руки за голову. Он уставился в потолок мечтательным отрешённым взглядом, каким никогда и ни на что не смотрел прежде.

Динь была готова разрыдаться от злости и досады, что не о ней он так думает. Маленькая фея испытывала очень странное, неприятное, сжигающее изнутри чувство, неизвестное ей до этого момента. Она вскочила со своего места и вылетела из тайного домика потерянных мальчишек, слыша недоумённые возгласы и просьбы вернуться.

От второй звезды направо и прямо до самого горизонта, вот куда летела фея. В большом мире господствовала зима, и все её “Зимние” братья и сёстры украшали землю: рассыпали заранее изготовленные снежинки по черепичным крышам, укладывали спать бродивших животных, обрывали последние листья с деревьев и ещё многое другое. Но Динь были совершенно не интересны прелести зимы, её вообще больше не волновал ни большой мир, ни собственная совесть. Все её мысли занимал рыжий мальчишка, украденный ею из коляски в младенчестве.

“Это была ошибка, – грустно подумала фея, осматривая заснеженные равнины, – ужасная ошибка. Я не должна была красть его у родителей. Но я была так одинока! Феи живут слишком долго, а я не хочу оставаться в одиночестве всю эту долгую жизнь”.

Фея немного покружила над заснеженными полями и лесами, силясь отыскать своих сестёр. Тинкербелл было невероятно холодно, а крылышки начали покрываться инеем, ведь одежда феи-мастерицы совершенно не подходила для долгих прогулок под снегопадом; яростные порывы ветра грозились переломить её хрупкие косточки, но Динь упрямо летела вперёд, согреваемая собственными надеждами и ревностью.

– Зачем ты здесь? – удивлённо спросила Зимняя фея, когда обессиленная Динь-Динь опустилась рядом с ней на замерзший пруд. Фея зимы была совершенно не похожа на саму Динь: белоснежная кожа, холодные светло-голубые глаза, волосы, играющие всеми оттенками синего. – Ты замёрзнешь. – Динь с благодарностью приняла тёплую накидку с плеч другой феи. То, что фея-мастерица чувствовала, не передать словами, поэтому она лишь заглянула зимней фее в глаза, надеясь, что сможет объясниться с помощью мысли. – Ты отчаянна, точно заблудившаяся перелётная птица.

Динь кивнула, чувствуя, как в уголках её глаз скапливаются слезинки. Фея быстро вытерла солёные капли, поджала губы и прерывисто вздохнула.

– Не отчаивайся, сестра. Положение исправить очень просто: мы лишим сердце Питера Пена любви. Мы заморозим все его чувства.

Тинкербелл поняла, что за то, что она собирается попросить, ей нет прощения. Но любовь феи, такая неправильная и невозможная, позволила ей лишь потерянно кивнуть. Она хотела побыстрее вернуться в Нетинебудет, где сейчас разгар лета, а улыбка её Питера грела лучше солнца.

– Но как же Венди? Что нам делать с малышкой-Венди, сестричка? – фея зимы холодно посмеялась, а её глаза блестели, точно лёд в солнечный день. – Нам убить её?

Зимние всегда были известны своими холодными сердцами и обжигающей, точно мороз, ненавистью к своим врагам. Теперь Венди Дарлинг – их враг.

Динь молчала, ещё сильнее кутаясь в голубую накидку, словно стараясь закрыться от всех проблем и избежать ответа. Это не помогло: ледяные глаза смотрели на её озябшие крылья, ледяные глаза видели её всепоглощающую ревность.

– Делайте что хотите, – прошептала Динь, краем глаза видя злую холодную улыбку.

Скорее всего, Венди Дарлинг замёрзнет до смерти, но Тинкербелл не будет к этому причастна.

Она не сделала ничего плохого.

Она просто не хочет оставаться одна.

========== Красавица или чудовище? ==========

На улице начинает стремительно темнеть. Сквозь тяжёлые рваные шторы проскальзывают несколько последних лучиков солнца, и, потерявшись в бардаке комнаты, они дарят свои отблески стеклянному куполу и розе, окружённой таинственным сиянием.

– Что ты здесь делаешь? – Кажется, рык, разрывающий тишину, преисполнен истинной ненавистью. “Словно тигр разрывает когтями свою добычу”, – усмехается Бель, легко поглаживая бездушную стекляшку.

Хозяин замка, в котором девушку “заточили”, стоит, не смея шелохнуться, точно заворожённый наблюдая за лёгкими движениями изящных пальчиков. Зверь внутри чудовища скалится и точит когти, просится наружу, словно бы чувствует себе подобного.

– Я всего лишь проголодалась. – Бель оборачивается, насмешливо приподнимая бровь. Её слова звучат слишком пошло и неестественно, хотя принц вполне уверен, что это всего лишь его воображение.

Но сдерживать зверя он больше не в силах: чудовище слишком возбуждено, оно заинтересовалось этой странной девушкой и жаждет испытать её. Огромной лапой схватив Бель за талию, монстр легко кидает девушку на пыльную кровать.

Бель сравнивает себя с тряпичной куклой в сильных лапах хищника. Она чувствует, как острые когти легко вспарывают одежду, в некоторых местах пронзая кожу. Чудовище слизывает выступающие капли крови своим шершавым языком, а девушка думает, что ещё никогда она не была так возбуждена и довольна.

Монстр, способный причинить ей боль. Много прекрасной боли, от которой Бель страдала в желанной лихорадке.

– Продолжай, – хрипит девушка. Зверь придавил её к постели своим весом, и, кажется, сломал тем самым ей несколько рёбер. Но об этом они будут думать потом, ведь сейчас не это главное. – Сделай мне больно, чудовище.

Он рычит, совсем не удовлетворённо, сжимая своей лапой руку девушки, и Бель с наслаждением слышит хруст кости.

Ей интересно, кто кого покорит в этой игре.

__________

Несколько месяцев ничего не изменили.

Почти.

– Я люблю тебя, – выдыхает Бель, зарываясь пальцами в густой мех на загривке её Чудовища. У Бель сломано несколько пальцев, болит в груди и кружится голова, словом, девушка пребывает в эйфории.

Зверь замирает, словно поражённый тем, что он услышал. Он неверяще смотрит в отражение зеркала напротив, сравнивая себя и покалеченную красавицу рядом. Зверь не верит, что его игрушка сломалась.

Но эти слова произнесены. Зверя полюбили. По завету волшебницы, он оставляет две человеческие жизни идти своим чередом, больше не влияя на них. А Бель навсегда проклинает тот день, когда она произнесла эти три слова.

Зверь был жесток, но принц отвратительно нежен.

Чудовище ненавидело весь мир, принц разводит белые розы в саду.

Монстр ломал ей кости, раз за разом вдавливая в простыни, пропитанные потом и желанием. Принц целует песок, по которому Бель ходила.

Её любимому было плевать на чувства его подстилки.

– Ты несчастна? – озабоченно спрашивает принц, ласково гладя её по волосам.

И Бель решает, что с рассветом она уйдёт к Гастону.

========== Вуду-лягушка ==========

Ритм, отсчитываемый тенями, немного сбивается, когда девушка бросает в котёл высушенные лапки лягушки – всего три. Четвёртую колдунья берёт в рот на манер дорогой английской сигары, легонько облизывая лапку кончиком языка. Вкус у лягушачьих лапок напоминает курицу или индейку, только совсем немного отдаёт тиной. Девушка тихо посмеивается, вновь понимая, что тени начали считать, щёлкая своими ненастоящими пальцами.

Достаточно медленно для буги, но слишком быстро для вальса. Что-то новое, что определённо должно понравиться колдунье, раз она уже пускается в пляс, забыв о кипящем настое. Это так тени её благодарят за предстоящий ужин, и колдунья смеётся, успевая в танце помешивать бурлящую жижу. Правда, мешала она не особо долго: деревянная палка растворилась в зеленовато-серой субстанции.

Почти готово.

Ритм всё ещё есть, и колдунья продолжает танцевать, не думая совершенно ни о чём. В лунном свете её кожа переливается теми же оттенками, что и зелье, а тёмные пятнышки, будто у лягушки, выглядят даже немного… кокетливо?

На поясе у колдуньи в унисон с её танцем подрагивает сразу несколько вещей: странный амулет, несколько сгнивших вплетённых цветков и засушенная человеческая голова. Колдунья делает неопределённый жест в воздухе, и из пустоты формируется чёрный цилиндр, на котором был изображён пиратский флаг. Девушка заливисто смеётся, хлопает засушенную голову по макушке несколько раз и надевает цилиндр, громко оповещая бывшего владельца шляпы, что ей она больше идёт. Голова хмурится и многозначительно закатывает глаза, но сказать ничего не может, потому что у неё зашит рот.

Вокруг порхают светлячки, много светлячков, и колдунья танцует уже с ними. Тени, создавшие себе музыкальные инструменты, играют джаз. Теням тоже весело, ведь скоро у них будет пир.

Девушка отплясывает чечетку на камне, выглядывающем из болотной жижи. Недалеко всплывает огромный аллигатор, весело покачивая тяжёлым хвостом. Ему тоже нравится то, что происходит.

Колдунья хаотично машет руками, и вокруг неё кружатся карты. Они тоже принадлежали бывшему колдуну вуду, имени которого ей уже не вспомнить. Они принадлежали ему, как и амулет, шляпа, голова и тени. Наугад девушка вытаскивает карту, а потом смеётся, смотря на свой выбор. “Преображение”.

Вот уже десять лет, как она занимается вуду. Ей удалось свергнуть всех прошлых колдунов, ей почти удалось забыть собственное глупое имя, хотя тени до сих пор зовут её Тианой. Тени обещают ей что угодно: золото, любовь, жизнь её родителей, отмщение, забвение. Но колдунье ничего, совсем ничего не надо теперь.

Золото? Она была принцессой!

Жизнь родителей? Она смирилась с утратой много лет назад!

Забвение?! Чтобы вновь всё это пережить!?

…любовь?

Колдунья замирает прямо посреди танца.

Её принц изменил своей жене-лягушке при первой возможности. Сбежал к златокудрой красавице, которую Тиана, глупышка-официантка, считала своей подругой. Зато потом эта “глупышка” нашла способ отомстить. Она превратила изменников в лягушек.

Тиана смеётся, обгладывая лягушачью лапку. Наверное, в какой-то степени это каннибализм.

Далеко на небосводе печально сияют две звёздочки.

Просто мрачная романтика и обещания теней вуду оказались более заманчивыми.

========== Дикарка ==========

Камень скользит по железу, извлекая ярко-красные искры.

Джунгли, обычно пропитанные звуками, сейчас молчат. Птицы притихли, ветер не шумит листвой, звери затаились, будто в панике. Потому что Тарзан умирает прямо сейчас, и джунгли скоро потеряют своего защитника. Теперь всё пойдёт своим чередом: слабые будут погибать, сильные – жрать слабых.

– Я стану сильной. – Всхлипывает Джейн, раз за разом проводя камнем по кинжалу.

Только что хрупкая девушка разрезала брюхо аллигатору, который откусил её мужу ногу. Сюда сбегаются хищники, но, словно из уважения, они не приближаются к истекающему кровью человеку.

Тарзан смотрит на зелёную листву высоких деревьев и видит проблески неба.

– Джейн. – Он берёт её за руку. Ему страшно.

Тарзан боится не смерти. Тарзан боится за свою женщину.

– Я стану, – Джейн целует его пальцы, слёзы из её глаз падают на кожу Тарзана. Мужчине кажется, что капли воды подобны раскалённой магме.

– Джейн, не грусти, – слабеющим голосом произносит Тарзан. – Таков Закон Джунглей.

– Тарзан, я!..

Тарзан качает головой, и даже это малейшее действие требует от него неимоверных усилий. Он видит голодный блеск в глазах окруживших их зверей, и желает умереть до того, как они приступят к трапезе.

– Уходи. И ни за что не оглядывайся.

Джейн наклоняется к нему и накрывает его холодные губы своими. У Тарзана даже нет сил на то, чтобы ответить на поцелуй.

Девушка встаёт и медленно отходит от умирающего Тарзана. А затем убегает, борясь с собой.

Она не должна оглядываться, или те картины, что она увидит, будут преследовать её в кошмарах.

Джейн понимает, что теперь ей придётся забыть о всех манерах и науках, изученных в школе, потому что ей придётся выживать.

_______

Спустя множество лун, она уже не знает, что означают те несколько слов, которые она помнит. Но ей кажется, что, забудь она их звучание – она потеряла бы что-то очень важное.

Она не помнит, что именно.

Девушка скалит зубы, белые и ровные, совсем не устрашающие её противника. Она крепко сжимает в одной руке копьё, в другой – заточенное лезвие.

Дикарка хрипит, понимая, что против трёх пантер ей не выстоять. Она произносит те звуки, что делали её особенной:

– Таков Закон Джунглей.

И бросается в атаку.

========== Девушка, спасшая Китай. Часть 1. ==========

В храме душно и пахнет благовониями. Запах очень силён, он дурманит разум и вселяет беспокойство в мятежное сердце. Возвышающиеся могильные камни с хвалебными словами, выгравированными на них, необычайно мрачны.

Девушку, неподвижно сидящую посреди храма, вполне можно принять за статую или куклу. Яркий макияж, нанесённый на её кожу, видимо, очень раздражает девушку, и она быстрым движением руки стирает краску.

– Это просто ужасно, – шепчет она. – Мулан, ты просто ужасна. Ты опозорила семью.

Она смотрит на своё отражение: половина лица, на которой остался макияж, принадлежит прекрасной девушке с утончёнными манерами и сломленной волей. У её лица, чистого, без грамма краски на нём, взгляд дикарки и острый ум, своя собственная, немного животная красота и вечный запас упорства.

Мулан теряется и не знает, какой же путь ей выбрать. С детства родители и родители родителей твердили ей, что она преумножит честь семьи, если найдёт себе богатого и влиятельного мужа, но теперь этого пути нет. Она не понравилась свахе, и это значит, что весь город, нет, весь Китай будет знать о том, что Фа Мулан – бракованная невесточка, не стоящая и беглого взгляда.

– Что же мне делать? – Девушка опускает голову, распуская тугой пучок. Волосы, более не сдерживаемые лентой, тяжёлой черной волной укрывают её плечи. Мулан вытирает рукавом платья остатки косметики, прикусывает губу. – Что же мне…

Её плечи подрагивают, и дракон, наблюдающий за ней из-за надгробных камней, решает помочь бедной девушке. Он, величественно ступая, выходит из своего укрытия, и останавливается прямо перед Мулан, безмолвно смотря на девушку.

Лишь в одном он просчитался: ему не стоило жалеть дочь семьи Фа, принимая её за простую безобидную девчушку.

– Я свободна! – Восклицает Мулан, с яростью срывая ожерелье со своей шеи. Девушка замечает дракона и немного сумасшедше улыбается. – И ты мне поможешь.