Текст книги "Обратная сторона медали (СИ)"

Автор книги: Baal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– О, Алли, давно не виделись! Как поживает папаша – жив ещё, старый шакал, жив? Жив? Жаль, что жив. Но я сам ничего не могу поделать, ты же понимаешь…

– Я люблю своего отца, Джинни.

– А, да, конечно, я совсем забыл! Но это ничего, совсем скоро… в общем, не важно. Что ты хотел? У тебя есть ещё два желания!

Алладин кивнул и задумался, что бы ему пожелать. Стать принцем далёкой страны? Сделать так, чтобы Султан выдал за него его дочь? Помочь с похищением прекрасной Жасмин?

Чуть улыбаясь, Джинни висел в воздухе. Этот дух был похож на обычного человека, если не считать, что его кожа была молочно-белой с синими прожилками; там, где должны были начинаться ноги, клубился белый дым, что к носику лампы становился ярко-синим. В чём-то, конечно, Джинни походил и на Ифрита, но это проявлялось, в основном, в его разговорах и желании переиначить все желания.

– Дела сердечные? – Джинни очертил пальцем в воздухе сердце и плюнул в него стрелой. – Помни, я не могу…

– Да знаю я, поэтому и думаю, – Алладин потёр руки и неприятно ухмыльнулся. – Ладно, Джинни. Перенеси прекрасную принцессу Жасмин прямо сюда. Сейчас же.

Джин скопировал выражение лица своего хозяина и почти так же алчно принялся тереть ладони друг о друга. Наконец, мелькнула искра, и Джинни развёл руки в разные стороны. Из снопа ярко-красных искр быстро сформировался женственный силуэт, медленно принимающий облик принцессы.

Нельзя было сказать, что Жасмин была удивлена. Едва взглянув на празднике в глаза этому разбойнику, девушка ощутила, как приятно затрепетало сердце. Непременно, они были созданы исключительно друг для друга, и их брак был благословлён высшим судом.

– Идём, – нараспев произнесла принцесса, ласково улыбаясь своему похитителю. – Иначе мой отец убьёт тебя, о мой Господин.

========== Невеста Ифрита. Часть 3. ==========

– И они умчались в закат. А потом они жили долго и счастливо? – Майк, уже давно отставивший пустую чашку, откинулся на спину и смотрел на звёзды.

Угли, оставшиеся от костра, неприятно алели и уже почти не дарили тепла. Спаситель шумно вздохнул.

– Увы. Сорок разбойников, едва увидев принцессу, моментально пришли в неописуемый ужас. У них не было и в планах разрушать хрупкие нити доверия, что когда-то давно натянул их главарь, торжественно поклявшись, что ничего не украдёт у Султана.

Алладин хмурил брови и поджимал губы, когда его отец, нервно расхаживая вперёд-назад, говорил, что это не любовь. Просто желание. Принцесса – просто красивая игрушка на один вечер (тут Жасмин вспыхнула и зашипела Алладину на ухо настолько неприличные слова, что юный разбойник усомнился в её благородном происхождении).

Несмотря ни на что, рук Жасмин и Алладин не отпускали, а сквернословие и причитания главаря сорока разбойников скоро сошли на нет.

“Алладин”, – горько усмехнулся он, – “мы достанем вам лучших коней Аграбы, но отныне ты не будешь мне сыном”.

Алладин только кивнул.

Он и не сомневался, что банда ему дороже сына.

Их счастье продлилось всего три дня: натасканная армия быстро вышла на их след, конечно, не без помощи Джаффара, придворного колдуна. Алладин так яростно пришпоривал коней, что у бедняг на боках остались глубокие-глубокие раны, а принцесса так плакала, что каждую её слезу боги превратили в жемчужину.

Алладин сбивчиво пытался что-то объяснить своей принцессе, отдавая ей старую потемневшую лампу, и главное, что ей запомнилось – это что её нужно почистить.

На казни принцесса почти не плакала, а последним желанием заключённого был её поцелуй. Но увы, Султан был так разъярён, что их любовь не была скреплена узами большими, нежели нежное прикосновение Алладина к длинным чёрным волосам Жасмин.

Когда помпезная казнь закончилась, Жасмин вернулась в свои покои. Несчастная девушка, не в силах больше плакать, просто лежала на расшитых подушках с закрытыми глазами. Однако она вспомнила о лампе, и…

– И они жили долго и счастливо! – восхищённо сказал Майк, хлопая в ладоши, точно ребёнок.

Спаситель достал трубку и закурил какие-то ароматные травы.

– С чего ты взял?

– Ну.. Джин ведь может его воскресить, верно?

– Невозможно. У Джинов есть три ограничения: они не могут убивать, они не могут влюблять, они не могут воскрешать из мёртвых.

– Тогда это плохая сказка. У всех сказок должен быть хороший конец.

– Ты не знаком с творчеством братьев Гримм. Жасмин приказывала джину воскресить её возлюбленного тысячу дней и ночей подряд, и тогда джин согласился.

– Ты сказал, что это невозможно! – ахнул Майк.

– Не перебивай.

Джин согласился исполнить её желание, но он нарушил своё обещание и на века стал Ифритом в уплату за свою ложь. Что же, это достойная цена. Отныне он не мог покидать то место, где ложь свершилась, шесть тысяч лет. Принцесса Жасмин оставалась в неведении: она выполнила все указания джина и покинула на ночь свои покои. А джин, дабы её обмануть, принял облик её возлюбленного.

– И она так и жила с ним? С Ифритом?

– Думаю, да, – бесцветно отозвался Спаситель. – Так говорится в легендах. Жасмин умерла в неведении, однако у мёртвых нет тайн, и обман раскрылся. Теперь только и слышно, как дух разъярённой принцессы бродит по развалинам Аграбы и мучает тех, кто потревожил покой города. Но больше всех, наверное, страдает Ифрит, что не в силах помочь заблудшей душе отправиться к праотцам.

Над их головами занимался рассвет.

Майк натянул кроссовки, предварительно вытряхнув из обуви вездесущий песок. Спаситель наблюдал за его действиями молча и безо всякого интереса, явно размышляя о чём-то своём.

– Слушай, – Майку тоже не хотелось говорить, так его потрясла история Алладина и Жасмин, но всё равно один вопрос мучил его, не давая покоя, – так как тебя зовут?

Спаситель смотрит на него немигающим взглядом.

– Джинни.

Майк вскидывает голову, и ему чудится серебристый женский призрак за мужчиной. Женщина грустно улыбается.

– Что?

– Джимми, – шепчет он, качнув головой. Призрак исчез с первым солнечным лучом. – Можно Джимм, если угодно. Тебе пора.

Раздосадованно кивнув, Майк встал с ковра и уже было прошел несколько метров, когда вспомнил, что забыл попрощаться.

Однако, обернувшись, археолог не увидел ничего, кроме бескрайней пустыни и блеклого огонька костра где-то на горизонте.

========== Принцесса без головы ==========

Платьица-туфельки-цветочки.

Розы-розы-розы.

Весь замок завален нежными бутончиками, а служанки тихонько плачут от шипов, впивающихся им в руки. Море цветов, в которых утопают слезинки. Или море слёз, орошающих окровавленные шипы.

Принцесса кокетливо посмеивается, почти ласково подавая руку одному из заморских принцев. Красавица благодарно склоняет изящную маленькую головку с витыми золотыми кудрями к аккуратному хрупкому плечику. И улыбается, явно одобряя действия принца дальних стран.

Её принц – уже король, если быть точнее – смотрит на всё это с нескрываемым раздражением и злобой. Кажется, красивый замок, утопающий в розах, ждёт скорая война. Принцесса – уже королева – продолжает высоко смеяться, качая головкой и не отнимая руки.

Королева замка прекрасна. Она высока и стройна, точно юная осинка, гибкий стан её облачает невесомое платье цвета водной глади; её голубые глаза блестят, отражая блики свечей и улыбки, обращённые к ней; её волосы подобны золоту, переливающемуся в солнечных лучах, а кудри завиваются, точно витые лестницы замка; тонкие нежные запястья свели с ума не одного мужчину. И даже имя своё – Золушка – сменила на величественное Канна*.

Все восхищены красавицей. Все терпят её розы. Все закрывают глаза на её поведение.

Король молчит. И придворный волшебник – тоже.

Королева смеётся, продолжает смеяться, даже замечая недовольный взгляд своего супруга. Этот взгляд удостаивается легко приподнятой изящной бровки и небрежного взмаха рукой. Её обнимает другой принц, насмешливо улыбаясь.

Она с восторгом принимает разноцветные блестяшки, обтянутые золотом и серебром так, как перчатка обтягивает пальцы. Все знают об этой странной любви королевы к дорогим, болезненно дорогим украшениям и розам, и никто не смеет и слова сказать против.

Король продолжает молчать.

Король молча ненавидит.

Девушка рассеянно улыбается, когда её супруг присылает за ней одного из своих слуг. Она кивает, как большая красивая кукла, а в пустых глазах плещется интерес. Будто бы король ей преподнесёт какой-нибудь дорогой подарок.

– Это колечко? – умиленно спрашивает она, невесомо ступая на мраморные ступеньки.

Розы-розы-розы.

Розовое море, что ластится к её ногам и плачет гнилыми слезами.

Служка выводит её к дворцовой площади, подводит к возвышению, больше напоминающему сцену, и помогает подняться. Король почти ласково нажимает ей на плечи, заставляя опуститься на колени, а его глаза лихорадочно блестят.

Королева хлопает длинными-длинными ресничками и растягивает губы в улыбке, когда Король показывает на что-то сквозь небольшую арку.

– Это волшебство, – жестко шепчет он ей на ушко, отодвигая золотистые локоны, – стоит только просунуть голову, и ты увидишь море роз и золота.

Платьица-туфельки-цветочки.

Девушка с готовностью подаётся вперед, и стоящий рядом палач отпускает верёвку. Гильотина легко отрезает красивую головку от хрупких плечиков.

С её большими удивлёнными глазами, глупой улыбкой и ореолом волос, рыжих в закатных лучах, голова похожа на тыкву.

____

Канна с латыни “пустая”, если верить интернету.

========== Гадалка ==========

Карт в колоде всего семьдесят восемь, из них двадцать две вершат судьбы, остальные олицетворяют стихии и окружающий мир. От колоды приятно пахнет травами, благовониями и чем-то непонятным, но очень сладким и родным. Рубашка у каждой карты одна и та же, да только отличается на каждом аркане, что старшем, что младшем.

Эсмеральда в задумчивости гладит Таро кончиками пальцев, подносит карты к лицу и вдыхает аромат полыни и медуницы, немного рассеянно касаясь губами прохладной поверхности. Вроде бы семьдесят восемь бумажек, – а такая сила в них заключена. Вся Франция встала бы на колени, если бы вдруг узнала о том могуществе, что заключено в простых картинках. Но люди ничего не ведают, они продолжают жечь знания в колдовских головах, жечь тела на огромных кострах, петь гимны во имя своего жестокого Бога и Смерти.

Цыганка моргает, когда непрошеная слезинка чертит влажную дорожку по бледной щеке. Неправильно.

Полутьма шатра нежно обволакивает её уставшее тело и утомлённый разум, принимает в свои объятия со всеми недостатками и достоинствами. Магия почти нежно соприкасается с этой тьмой, скользит тёплыми волнами по чёрным волосам цыганки, аккуратно смахивает слезинку и целует сухие жесткие губы. Взгляд Эсмеральды обращён к её картам, к её душе, разделённой на семьдесят восемь ровных кусочков.

Рубашка карт – словно звёздное небо. Чёрный фон пересекают яркие линии, светлые точки мерцают, точно россыпь бриллиантов. Эсмеральда медленно раскладывает карты – все до единой – перед собой, лицом вниз. Ей не так важны изображения, как память, что запечатлена на тёмном нарисованном небе.

Вот капля крови – Эсмеральда была совсем маленькой, когда случайно испачкала эту карту. Она уколола палец, остервенело пытаясь заштопать юбку, что сшила ей мать. Гиблое дело, конечно, тогда сын барона страстно возжелал девочку, и, обуреваемый похотью, разорвал юбку. Эсмеральда переворачивает карту лицом, зло усмехаясь – старший аркан, тринадцатый, Смерть. Её он и принёс зарвавшемуся юнцу.

Эсмеральда легко улыбается, заметив несколько чёрных точек на нарисованной луне. Ей было десять лет, когда она училась читать и писать – в основном на латыни, конечно, ведь все обряды любили этот мёртвый язык. Пара капель сорвались со старого гусиного пера, испачкали ей руки и пергамент. Эсмеральда берёт карту, почти не глядя. Она знает, что это пятый аркан, Иерофант, что обещал ей знания и покровительство. Тогда она думала, что со стороны матери – после позорного изнасилования им пришлось уйти из табора, начав своё собственное путешествие, что привело их на островные земли, населённые Бритами.

Она ласкает кончиками пальцев обугленные края другой карты, вспоминая, как безумно хохотал священник, когда мать Эсмеральды кричала от боли. Инквизиция застала их совершенно неожиданно, и лишь неимоверная удача и изворотливость матери спасли Эсмеральде жизнь. Неприятно, конечно, когда из-за тебя кто-то умирает, особенно если это родитель. Девушка берёт сразу две карты – обугленную и ту, на которой рисунок расплылся от пролитых когда-то слёз. Дьявол и Башня, пятнадцатый и шестнадцатый арканы, символы зла церкви и краха надежд маленькой десятилетней девочки. Почти сразу Эсмеральда берёт третью карту с расплывчатыми линиями. Первый аркан, Маг, что спас мелкой оборванке жизнь. Мерлин.

Она щурит тёмные глаза, пытаясь найти в человеке, изображённом на карте, хоть что-то от своего покровителя. Нет ничего общего, но всё равно что-то связывает карту и величайшего мага в истории.

– Мерлин, – осторожно произносит Эсмеральда, словно пробуя имя на вкус: немного терпкое и очень старое, благородное, готовое рассыпаться прахом в любой момент. – Мерлин.

Взгляд скользит по картам, на которых будто написана вся её жизнь. Пара царапин на Рыцаре Мечей – это когда она пыталась спасти какого-то мальчишку от обозлённого мужчины. Не вышло, само собой. Только вот расцарапала карту, на которой рыцарь был удивительно похож на злого торговца, отрубающего маленькому голодному вору руки. Стоит ли говорить, что торговец умер спустя тринадцать дней?.. Говорят, к нему повадились ходить мертвецы.

Эсмеральда фыркает. Да, конечно. Мертвецы, восставшие из могил.

С другой стороны, когда она проклинала мужчину на тринадцать смертей, когда ходила по кладбищам, собирая землю с могил, когда яростно шептала слова проклятий, она явно не о цветах думала. Так что, да. Мертвецы.

– Эсмеральда, ты готова? – в шатёр проникает свет, и она недовольно шипит.

Магия бунтует против того, кто вошёл в жизнь её подданной.

– Нужно сжечь твои бумажки.

Она медленно осматривает своего избранника, точно впервые видит. Странный мужчина, со странными привычками и взглядами на мир. Когда они спасали Квазимодо, – ныне покойного, о чём говорит чужая кровь на Луне, олицетворяющей собой обман, и заново отстроенный собор Парижской Богоматери – всё казалось другим. Более солнечным. И правильным.

Но её избранник оказался приверженцем той самой церкви, которая уничтожала Магию, быстро и стремительно, разрушая строящееся веками за месяцы. Эсмеральда закрыла глаза, давя в себе желание разрыдаться. Нет уж, хватит.

– Почти, – неслышно шепчет она, собирая карты в единую колоду. Мужчина довольно кивает, говорит, что костёр уже готов, что никто не узнает о её дрянном колдовстве, что он её любит, что… Эсмеральда качает головой, и тяжёлые волосы скользят бархатом по спине. Эсмеральда не верит.

– Жду тебя, – бросает он, вновь руша тьму солнечным светом.

Она замирает на своём месте, протянув руку к очередной карте. Медленно поднимает её, смотрит, смеётся. Даже Таро говорят, что она на перекрёстке – так что же выбрать? Не любящего ли мужчину, что даст ей детей и семейный очаг, вряд ли тёплый? Или же Магию, что заменит ей и сына, и дочь, и мать, и любовников, и саму жизнь?

– Мерлин, – наконец выдыхает она, чувствуя тяжёлую ладонь у себя на плече, – что же мне выбрать?

Маг улыбается в свою белую бороду, ласково гладит непутёвую цыганку по голове и грустно вздыхает.

– Это лишь твой выбор, маленькая Эсмеральда.

Цыганка давит смешок. Глупый вопрос: идти по мощёной дороге замужества или по поросшей крапивой тропке ведьмовства?

Спустя несколько мгновений, когда испуганно затухают свечи, темноте становится некого обнимать. Снаружи огонь бьётся в неистовой ярости: он не получит ни единой карты.

========== Мегера ==========

В душе что-то оборвалось.

Мегара прищурилась и придирчиво поджала губы, склонившись над огромным вышитым гобеленом. Её платье тихо зашуршало мягкой тканью, когда девушка, легко покачнувшись, выпрямила спину. Картина, выцветшие дорогие нитки, складывались в смутно знакомый образ. Греческий эпос, кажется. Что-то о Геркулесе или Геракле, Мегара всегда их путала. Впрочем, она не уверена – может быть, это был один человек.

Аид, окружающий её, был почти приветлив, как раз настолько, насколько может быть приветлив загробный мир. Признаться честно, Мегара – она была не уверена, что это её настоящее имя – боялась тишины Аида, изредка прерываемой неслышными стонами. Мегара боялась стража Цербера, она вздрагивала каждый раз, когда покойники высовывали свои бледные полупрозрачные руки из Стикса, хватая подол её платья в попытке утянуть вниз.

Куда “вниз”, Мегара не знала. Иногда ей казалось, что она уже была где-то там; её мама, умершая так давно, что она не могла вспомнить, тихонько напевала красивую колыбельную со страшным смыслом. Что-то про войну, кажется. Когда Мегара смотрела на бесконечный водоворот Стикса, ей казалось, что она слышит эту жуткую песню о войне и ужасных бессмысленных смертях. Именно поэтому она старалась даже не вспоминать об этой страшной реке, источающей ярко-зелёное свечение из своих глубин.

Она не знала, что скрывается в глубине Стикса. Куда уходят души? Откуда они приходят? Ведь, если задуматься, умерших много. Людей вообще много, и с каждым днём они умирают и рождаются всё в больших количествах. Когда Мегара не могла противиться жуткой колыбельной и зелёному свету, она воображала существ, что были ужаснее титанов, живущих в глубине Стикса. У них была гладкая змеиная чешуя, покрытая какой-то слизью, и клыки. Они называли себя Левиафанами. Они питались душами. У них не было ни слуха, ни зрения, ни сострадания, и Мегара боялась их даже больше, чем страшной колыбельной.

Почему она осталась в Аиде?

А разве она осталась?.. Да нет, вроде. Когда пришёл Геракл, – Геркулес? – она вышла с ним к Гелиосу. К Зевсу. И Герк даже остался с ней на земле, хотя мог быть среди богов. Но почему тогда она в ужасающей тишине Аида?

Сердце неприятно заныло, и Мегара неуютно поёжилась, комкая ткань платья на груди. Оборванные нити гобелена серебрились колокольчиками.

Она провела ладонями по пыльным узорам, касаясь гобелена так, как некоторые жены не касаются своих мужей. Смутно знакомое тепло кольнуло её мертвенно-бледные пальцы, лёгкой щекоткой поднялось до локтя, мазнуло по ключицам. Замерло где-то у самого горла вместе с накатывающей истерикой и вырвалось наружу ужасающим хрипом.

Девушка схватилась за горло, но ей показалось, что пальцы, подобно паучьим лапам, сдавливают нежную шейку в попытке оборвать её жизнь. И сил отнять руку не было.

Переборов себя, она отшатнулась от гобелена, смотря стеклянными глазами на нити. Выцветшие и безжизненные, как и она сама.

Правда?

Мегара заозиралась по сторонам, и её волосы от резких движений хлестали бока. В темноте Аида не было и намёка на зеркало, и она решила, что и Стикс сойдёт. Быстро преодолев расстояние до таинственно подсвечивающейся зелёным воды, она склонилась над тёмной гладью, всматриваясь в неё. Крика нет, Мегара лишь болезненно стонет, закрывая лицо ладонями.

У неё нет отражения, но Теримах, Креонтиад и Деикоонт смотрят на неё с той стороны водной глади. В попытке коснуться, притянуть к себе, обнять, Мегара водит ладонями по поверхности воды, и разошедшиеся круги смывают изображение её сыновей.

Почему она здесь? Она вышла на солнце с Геркулесом.

Она любила Геркулеса. Он её… тоже.

Тоже.

Но Гера – чего добивалась она? Зачем она заставила Герка, точно безумного, метать копья и пускать стрелы? Почему она смеялась на вершине Олимпа, упиваясь величием и безумием своего сына?

Коротко взглянув на гобелен, Мегара не может сдержать слёз: Геркулес, обнимающий Геру с радостной улыбкой, выглядел совсем как живой.

Почему Герк, увидев деяние рук своих, ушёл на Олимп? Почему он не спас её из объятий Аида и Персефоны, почему Мегара до сих пор здесь, почему она боится колыбельных и проклинает матерей?

Вода успокоилась.

Сыновья гладят её дрожащие руки.

Она смотрит на своих детей, пронзённых длинными стрелами и копьями. Красная кровь окружает её, будто море, пахнущее железом и смертью. Красные цветы, красная кровь, красные стены, красное солнце. Всё красное, от этого раздражающего цвета болят глаза и кружится голова. Мегара громко стонет: ей нестерпимо больно.

Больше всего болит сердце, тоже пронзённое.

_______________________

Немного пояснений:

От Геракла Мегара родила трех сыновей – Теримаха, Креонтиада и Деикоонта; иногда упоминаются восемь сыновей (Пиндар, Истмийские оды, IV 61). В припадке безумия, насланного на Геракла богиней Герой, он убил своих сыновей (Аполлодор, II 4, 12). По другой версии Геракл умертвил и Мегару (Гигин, Фабулы, 241).

Это история. Но по мультфильму Гера была любящей матерью, так что…

========== Дочь Императора ==========

Как только в чертогах Атлантиды появилась небольшая компания верхних людей, Кидагакаш потеряла сон и спокойствие. Увидев их у Пристанища Светлячков, она почувствовала смутную тревогу, зарождающуюся где-то глубоко в груди; это неприятное сосущее ощущение и сияние Кристалла вывести не могло. Такая же мутная горечь поднималась к её горлу вперемешку с желчью, когда Атланты едва не погибли под ударами разъярённого Океана.

В прошлый раз Кида потеряла мать, и девушка совершенно не хотела той же судьбы для отца. Несмотря ни на что, она действительно любила чрезмерно мягкосердечного старика, чей возраст приводил в свящённый трепет, а слепые глаза отражали саму суть Атлантов.

К сожалению, отец её был глух к уговорам: вместо ожидаемого выпроваживания незваных гостей из чертогов Великого Государства, Император всего лишь вызвал главаря наземных людей для беседы по душам за чашкой горячего травяного напитка. Разговор, похоже, вышел не особенно продуктивным; в любом случае, её и Майло, смешного научника наземных, выдернули прямо из озера, на дне которого они изучали старинные скрижали.

Майло нравился Киде. Несмотря на свой совсем юный возраст – всего двадцать семь лет, представляете?! – он сносно изъяснялся на двенадцати языках, мог спокойно поддержать почти любую тему разговора, имел нетривиальное чувство юмора и поразительно много знал об Атлантах. Иногда Киде начинало казаться, что именно этот смешной научник и является представителем её древнего Народа, а не она сама. Майло отзывался об истории Атлантиды с таким священным трепетом, что у Киды дух захватывало и сердце заходилось в сумасшедшем беге. Он не был похож на одного из пришлых, но при этом он не был и Атлантом, и Кида терялась в догадках: зачем Великие Предки послали его к ней?

Мужчина читал скрижали с поразительной лёгкостью. Конечно, он спотыкался на длинных словах, иногда неправильно ставил ударения, а его произношение было воистину ужасным, но Киде хватало и этого, потому что вот уже семь тысяч лет, как она потеряла способность читать древние письмена. Впрочем, как и все её братья и сёстры, некогда благословленные Кристаллом.

Во время одного из погружений под воду – какая ирония: озеро под океаном, не так ли? – их и выдернули в Дворец Размышлений, где любил проводить время Император. Сердце Киды испуганно затрепетало: из дворца можно было попасть прямиком к Великому Кристаллу, их Кровавому Божеству, их Отцу и Благодетелю. Сама возможность того, что невежественные наземные люди могут увидеть Кристалл, объяла сердце Атлантки ледяными жгутами, лишая Киду дыхания и заставляя её колени подгибаться.

Впрочем, дальнейшее развитие событий было одним из наилучших возможных вариантов.

Увы, отец её умер из-за своей веры в непогрешимость верхних людей. Что ж, Кидагакаш не была столь же наивна.

– Убить, – коротко приказала она, едва наземные отвлеклись в минуту торжества; два широкоплечих Атланта, подобно зверью, кинулись на пришлых. Когда вояке с жадными глазами была свернута шея, а блондинистая девка замерла на каменном полу изломанной фигурой, Кида скривила губы. – Этого, – она кивнула в сторону Майло, что жалко жался к одной из колонн, – к дознавателям. Пускай вспомнят ремесло. Если до Империи добрались эти, то могут прийти и другие.

В совершенно больные глаза забавного учёного-очкарика она старалась не смотреть. Пусть она поступала и жестоко, но правильно: за свою жизнь, длившуюся уже более десяти тысяч лет, она поняла, что даже крохи жалости убивают веру в силу.

А Кидагакаш запомнится всем сильной Императрицей, пусть жестокой, но сумевшей возродить Атлантиду.

______________

Прошу прощения за пропажу части “Правители Атлантиды”. Она ушла во вторую часть, поскольку более подходит по тематике сборника

========== Красавица с белоснежной кожей ==========

Девочка сладко улыбалась, слизывая с беленьких пальчиков ярко-красный сок. Недавно в королевских садах начала зреть вишня; запах дурманил и кружил голову, а маленькие ножки вели в объятия зелёных деревьев, увешанных ягодами.

– Принцесса! – возмущению слуг не было предела, когда юная Белоснежка убегала от их заботы.

Но сейчас Снежку звали не толстые старухи-няни и не прилизанные лакеи, старающиеся угодить королю. Женский голос был высок и тонок, а няни, как правило, неприятно басили.

Заинтересованно выглянув из своего убежища, которым являлся куст роз, девочка оглядела свою мачеху. Статная женщина, волосы которой не тронула седина. Её лицо не знало морщин, а фигура оставалась девичьей, несмотря на преклонный возраст. Сорок лет, удивлялась Снежка, смотря на мачеху, а она прекрасна, точно только что выпавший снег.

– Принцесса, – раздалось совсем рядом; королева нагнулась к кусту, и её чёрные волосы скользнули по зелёным листьям. Белоснежка в восхищении следила за каждым движением этой прекрасной женщины, будто вышедшей из книжки про принцесс и рыцарей.

Она бы хотела быть столь же красивой.

– Принцесса, – её голос не изменился и за десять лет, так же, как и её великолепная внешность. Волосы всё ещё не тронула седина, лицо не было знакомо с морщинами, фигура оставалась девичьей. Улыбка алых губ была особенно прекрасна.

Белоснежка медленно поднялась с аккуратной лавочки, что стояла под высоким вишнёвым деревом; в этом году ягод почти не было. Снежка смотрела на регентшу и пыталась найти хоть что-то от её преклонных лет, но взгляд устало скользил по белоснежной коже и алым губам. Прекрасна.

Легко присев в реверансе, принцесса опустилась обратно, королева села рядом. Она была свежа и пахла розалиями.

– Тебя что-то тревожит, принцесса?

За десять лет она так и не назвала Белоснежку по имени.

– Да, – тихо ответила девушка, сжимая в кулачках атлас платья. – Сегодня я… – её голос затих, слова так и не были произнесены.

Сегодня Белоснежка увидела на своей ровной коже уродливый рубец – первую морщинку, что расчертила нежное личико, будто напоминание о скоротечности времени. Снежка испуганно смотрела на своё отражение, прямо на эту омерзительную морщинку, и в душе её зарождалось всепоглощающее отвращение к собственной коже. Ей привиделось её собственное лицо, обезображенное старостью, и ничто не могло ей помочь.

Королева была прекрасна, точно юная дева, и в свои пятьдесят.

– Тебя что-то тревожит, дитя, – она ласково провела своими длинными тонкими пальчиками по лицу принцессы.

Снежка прижала к своей щеке бледную прохладную ладонь. Закрыв глаза, она тихо прошептала:

– Я боюсь старости.

Она даже не успела ужаснуться собственным словам, как королева легко потянула её за собой. Словно завороженная, Снежка послушно поднялась и пошла за королевой. Шли отчего-то долго, хотя Снежка этого не заметила. Её голова немного прояснилась лишь тогда, когда королева мягко толкнула принцессу, заставляя девушку войти в роскошную ванную комнату.

Одурманенная этой красивой женщиной, она позволила оголить своё юное тело. Платье, тяжело зашуршав, упало на что-то тёмное; глаза Белоснежки ещё не привыкли к интимному мраку, и девушка не смогла рассмотреть, что же это было. Королева, взяв её руки в свои, помогла девушке спуститься по ступеням в глубокую ванну, до краёв наполненную тёплой чёрной водой.

С побледневших губ Белоснежки сорвался хрип: ванна была до краёв наполнена кровью.

– Как ты думаешь, моя дорогая, достаточно ли она красива? – тонкий пальчик королевы указал на одну из служанок. Девица, нервно сжав в кулаках передник, опустила голову.

Снежка улыбнулась. Пританцовывая, она подошла к служанке, упиваясь её страхом. Но почему же она боится? Неужели Снежка не ослепительно красива? Пристальный взгляд в огромное зеркало убедил принцессу, что она прекрасна, точно свежий цветок. Значит, дело в другом.

Белоснежка приподняла бледное личико служанки, невесомо касаясь нежной кожи кончиками пальцев. Да, девушка была хороша: большие глаза, аккуратный носик, пухлые губки. И слёзки, что катились по щёчкам, придавали ей какое-то особенное очарование!

– О, королева, она великолепна.

– И девственна, – согласно кивнула женщина.

– Она подходит, – разулыбалась принцесса, хватая девушку за руки и начиная её кружить в танце по залу, – подходит!

– Нет, прошу! – служанка захлебнулась рыданиями. – У меня маленькая сестрёнка! Прошу, мне нужно…

– Сестра! – восхищённо застонала Белоснежка, отпуская девушку и прижимая руки к груди. – Ребёнок! У неё есть сестра!

– Это особенно прекрасно, – кивает королева. – Стража! Найти сестру девицы и привести сюда. Служку в камеру.

Рыдающую девушку увели. Белоснежка несколько минут придирчиво разглядывала своё лицо, ребячески кривляясь перед зеркалом.

– Морщинок больше нет, королева, – радостно возвестила она, повернувшись к регенту. Королева, прикрыв глаза, улыбнулась.

Прекраснее её Белоснежка не видела никого в своей жизни. Она молода, она всегда молода. Золотая корона в её иссиня-чёрных волосах блестит в свете факелов, а длинные ресницы отбрасывают причудливые тени на румяные щёки.

Белоснежка, крадучись, подошла к регенту. Именно эта женщина научила её, как бороться со старостью. Нужна лишь кровь, много крови, чтобы наполнить ею ванну и искупаться. Кровь красавиц особенно в почёте, а уж если они не вкусили плода любви…

Придирчиво осмотрев королеву, Белоснежка склонила голову к плечу. А ведь у этой женщины нет детей. И Снежка не раз слышала, как злился её отец, когда королева отказывала ему в близости. Значит ли это?..

“В любом случае, она так прекрасна”, – думала Белоснежка, протягивая руки к королеве. Ладошки принцессы удобно легли на тонкую белую шейку.

Белоснежка медленно закрыла глаза, и её ресницы затрепетали. Приятный мрак ванной комнаты, едва разбавленный слабенькими огоньками свечей, окружал её.