Текст книги "Открой душу и кричи (СИ)"
Автор книги: B_BlackCard
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Девочка с пустыми дырами глазниц следит за ним отсутствующими глазами. Оценивает каждое движение грудной клетки, вздымающейся от шумного дыхания, и тянет свои окровавленные руки. За ней мужчина с густой бородой, крестовая отвертка с ярко-оранжевой ручкой почти достигает затылка девочки, чтобы вонзится точно в шов между затылочной и правой теменной костью. Уилл ничего не делает, только смотрит, позволяя тьме клубиться, как пару в ванной, вокруг ног, с каждой секундой опутывая все больше его тела. Фырканье слишком громкое и низкое, чтобы принадлежать его собакам, которых даже нет рядом с ним. Черная, с седыми проблесками морда виднеется сквозь стекло входной двери, хищные глаза следят, не упуская ни единого жеста, и Грэм взмахивает рукой, чтобы прогнать порядком надоевшее животное, с присутствием которого в своих снах давно смирился, но олень, не принимая такого отношения к себе, таранит стекло ветвистыми рогами. Его звон почему-то похож на удар капель по крыше машины, а опасный серебристый отсвет у порога притягивает взгляд. Уилл собирается покончить с этим прямо сейчас. На то, чтобы достать ружье и проверить, заряжено ли оно, уходит не больше минуты. Мужчина почти ласково оглаживает нагревшийся под пальцем курок. Олень ухмыляется, Грэм может поклясться, что видит это в его глазах, и отступает от порога, собираясь скрыться в лесу. Выслеживать добычу Уилл научился мастерски. Под его ногами не хрустят ветки, он ловко обходит ямы, вырытые собаками во дворе. Его жертва будто и не боится, не торопится спрятаться в густоте деревьев, и настигнуть ее – проще простого. Животное встряхивает головой, пытаясь поддеть мужчину рогами, но Грэм прижимает ствол между его глаз и спускает курок. Кровь влажно блестит на густой жесткой шерсти, и мужчина делает еще один выстрел. От ровно круглого входного отверстия расходится сетка трещин, и череп оленя раскалывается напополам. На мощной оленьей шее ухмыляющаяся голова Ганнибала, и Уилл стреляет еще раз. Лицо психиатра разлетается на куски, они с чавкающим звуком падают в грязь под ногами.
Уилл открывает глаза, и первое, что он чувствует, отвратительную влагу на щеке. Птичий надрывный крик заставляет барабанные перепонки дрожать, такое утро – одно из худших в череде его ужасных пробуждений. Белое пятно птичьих испражнений на лице определенно не делает его счастливым, как и осознание места своего нахождения. Он свернулся у выступающих из земли мощных корней дерева, перепачканный в грязи с ног до головы, эта грязь застряла в его волосах, засохла, разобрать и без того вечно спутанные кудри не представляется возможным. Он пытается разодрать их, но скорее выдернет пряди с корнем, несколько жестких волосков остаются на его пальцах. Уиллу стоит порадоваться, что живет он на самой отшибе, ближайшие соседи не менее чем в пятнадцати минутах езды по трассе, и никто из живых людей не увидит его в лесу, перепачканного мокрой землей, птичьим дерьмом, в трусах и футболке, продирающего глаза от поднимающегося солнца. Его колотит от холода, конец октября принес с собой ледяной ветер, и, скорее всего, ужасная простуда не заставит себя долго ждать. Ружье лежит рядом, и, насколько Грэм может в этом разбираться, выстрел ночью все же был сделан. Он находит след в коре одного из соседних деревьев, это не может не радовать – сложно объяснить врачам, что в порыве своего сомнамбулизма он прострелил себе какую-нибудь часть тела из охотничьего оружия. Если, конечно, будет чем объяснять, вполне возможно, что он снесет себе голову, блуждая в закоулках собственных кошмаров. Его стопы нещадно болят от впивающихся в них веток и камней, а кожа покрылась мурашками. Собаки скулят, запертые внутри дома, кидаются к нему, как только дверь распахивается, лижут его голени и опущенные руки, скулят, с легкостью улавливая настроение. Уилл справедливо решает, что может заняться собой позже, включает телевизор, чтобы отпугнуть звенящую, опутывающую его тишину, и занимается завтраком. Элли тычется мокрым носом в его колено, мужчина мягко оглаживает ее бок, наслаждаясь довольным сопением собаки. Он наполняет миски и делает себе кофе, когда его взгляд замирает на экране. Грэм знал, что вчерашняя драка попадет в прессу, но он надеялся только на газеты, а не на горячий репортаж в местных новостях. Ему хочется швырнуть телевизор в стену, но успокаивает себя тем, что у него просто нет времени, чтобы покупать новый. Звонок телефона раздается в тот же момент, когда экран гаснет, лишая его возможности наблюдать за самим собой. Уилл взял из комнаты вторую пару очков, но не может рассмотреть имя звонящего. Он просто соединяется, чтобы в следующее же мгновение поморщиться от головной боли и чужого слишком резкого голоса.
– Я, блять, не знаю, что у тебя вчера произошло, но тебе лучше перестать пить, друг.
Зеллер без устали трещит о том, что весь отдел стоит на ушах после выхода новостей, а Джек совсем не рад тому, что случилось. Уилл не лишает себя радости послать коллегу в такое далекое путешествие, что Зеллеру понадобится навигатор, чтобы туда добраться, и обещает приехать в ближайшие пару часов. Он тратит время на то, чтобы отмыться от грязи, высушить волосы старым феном, который обычно использует для сушки собак, и обработать раны на лице. Сбитые в драке костяшки пальцев все еще немного саднит, но это та боль, с которой Грэм готов мириться, она держит его в реальности, не позволяя путать ее с очередным кошмаром. Он несколько раз, как параноик, проверяет, запер ли дверь, находит ключи от автомобиля в кармане отвратительно грязного пальто, по которому умудрился пройтись испачканными ногами ранним утром, но это последнее, о чем он думает. Машина довольно урчит мотором, будто зверь, которого приласкали, и послушно выезжает на трассу до Квантико, где, Уилл уверен, он еще пострадает. В телефоне не находится ни одного звонка или сообщения от Ганнибала, и Грэм убеждает себя, что это его не сильно волнует.
В кабинете Джека пахнет отчаянием, бессилием и мерзким дешевым кофе из кофе-машины. Стопки документов, неровные, с торчащими во все стороны отчетами криминалистов и показаниями редких свидетелей, вызывают навязчивое желание встать и поправить их, сложить идеально, чтобы ни один край не выбился за созданные человеком границы. Ганнибал поправляет сложенное на коленях пальто, смахивает невидимую пыль и разглаживает несуществующие складки. Несмотря на достаточно ранний час, стрелки часов только-только перешагнули отметку в одиннадцать утра, работа в отделе кипит, словно забытая на плите вода в кастрюле, и, если позволить фантазии выбраться за грани дозволенного, можно даже услышать, как позвякивает стеклянная крышка на металле. Лектер уже успел принять одного пациента, прежде чем приехал сюда, и это изрядно измотало его чувствительное обоняние. Мариза была круглолицей статной женщиной немного за сорок, потерявшей в прошлом месяце в аварии мужа и старшую дочь. Сегодня утром она принесла в кабинет вместе с запахом умеренно-сладких французских духов горький, тошнотворный запах сигарет и долго извинялась за это, вытирая соленые слезы. Ганнибал чувствовал к ней иррациональную, несвойственную ему жалость. Конечно, после ее ухода пришлось открыть окно, чтобы проветрить кабинет, но подобное случилось впервые, так что он мог простить изломанной женщине ее слабость. Не больше одного раза, но мог. Руки сами потянулись к выглядящему неуместно среди папок с делами журналу, достаточно солидному, если верить хорошему качеству глянцевых страниц и большому тиражу, указанному на обложке. Он листал страницу за страницей, пока Джек разбирался с бумажной волокитой и молодыми агентами, ничего не понимающими в отчетах, и пальцы остановились на одном из гладких листов. Его привлекла фотография, слишком знакомая и абсурдная для такого издания, а после и заголовок. «Эскорт-услуги для элиты: сколько придется отдать за федерального агента». Ганнибал чуть на задохнулся от возмущения. Статья вышла через двенадцать часов после происшествия и не могла нести ничего, кроме разрушения. Он бегло ознакомился с текстом, больше соответствующим Фредди Лаундс, чем изданию вроде этого. Грязные заявления Маурицио, что Уилл практически предложил себя, что драка была вызвана отказом. Предположения о стоимости услуг, предоставляемых ФБР для таких заведений. Обвинение бюро в прикрытии эскорт-салонов. Определенно, у Кроуфорда появилось куда больше забот, чем было до сегодняшнего звонка будильника. Запах защекотал нос, и мужчине пришлось отложить журнал в сторону. Уилл выглядел отвратительно. Его лицо по цвету напоминало спелую сливу размером с голову, а глаза были уставшими и покрасневшими, будто он снова страдал от проблем со сном. Джек еще раз кивнул, словно забыл, что уже здоровался, и грузно упал в свое кресло, надавливая пальцами на виски. Весь его вид говорил о том, что со статьей он тоже успел познакомиться, и теперь ему придется разгребать последствия несдержанности Грэма и глупости Валастро. Но своего истинного состояния мужчина не выдал, не решаясь показывать творение бездарного журналиста и без того измученному Уиллу. Подтолкнул своим гостям две разные папки с документами, взгляд его был почти умоляющим.
– Доктор Лектер, думаю, нам пригодится взгляд о стороны на это дело. Мои агенты уже порядком устали смотреть на фотографии и не видеть там ничего. Я буду очень признателен, если Вы ознакомитесь и вынесите свой вердикт, – Джек потянулся к полупустому стакану остывшего мерзкого кофе. Он долго смотрел перед собой, скользил сонным взглядом по блестящей обложке журнала, прежде чем решился озвучить свои мысли. – А тебе стоит взять отгулы. Ну, пока твое лицо не придет в порядок. Не стоит показываться студентам в таком виде, да и шумиха, которая поднялась, только помешает расследованию. Думаю, трех недель будет достаточно, чтобы ты пришел в себя и снова смог работать.
Уилл сжимается, словно от удара. Ганнибал может видеть его чересчур напряженные плечи, сжатые губы и озлобленный звериный взгляд, снимающий плотный покров, скрывающий тьму. Мужчина забирает предназначенные ему папки, стопку белых листов с эссе, которое студенты должны были сдать ему, кажется, тема касалась одного из недавних раскрытых убийств, но он не уверен в собственной памяти. Он кидает Джеку приторно-вежливую, скользкую благодарность за заботу, и Кроуфорд делает вид, что не замечает саркастичного оттенка в этих словах. Лектер пожимает плечами, не собираясь делиться своими мыслями о поведении своего, без преувеличения, странного пациента, подхватывает бумаги, одним взглядом прося разрешения забрать ненужный журнал, и торопится вслед за Грэмом, твердо и уверено следующего в блестящим дверям лифта.
Дорога от лифта до кабинета казалась невыносимо долгой, обратно – невообразимо трудной, словно он шел по раскаленной лаве. Пока шел туда, Уилл слышал четыре недопустимо унизительных голоса, назвавших его голубоглазкой, и пять приглашений сходить вечером выпить кофе. Он показал средний палец трижды, борясь с желанием достать ствол и выпустить всю обойму в несостоявшихся шутников. У него была еще одна с собой, он мог бы устроить здесь настоящую бойню, расстрелять даже Джека, оставив последнюю пулю для Ганнибала. Сейчас он с трудом игнорировал срывающиеся с чужих губ смешки, явно адресованные ему и мужчине, что шел за ним попятам, давя на плечи своим непоколебимым спокойствием. Но в лифте эти мысли словно стерлись, оставляя опустошенность и жалкую беспомощность. Уилл стыдился этого. Лектер не произнес ни слова, словно щадя и без того измотанное сознание мужчины, бегло просмотрел первую страницу в папке, возвращаясь мыслями к журнальной статье. Тираж будет раскуплен за секунды, когда о вчерашнем происшествии на приеме у Валастро станет известно, и тогда он не сможет никак защитить Уилла от слухов, которыми наполнятся два штата. На стоянке между ними висело все то же неловкое молчание, пока Ганнибал не решил его нарушить, решив, что закинутые на заднее сиденье документы – отличная возможность.
– Снова кошмары? – он больше констатирует, чем спрашивает, но позволяет вопросительной интонации скользнуть в его фразу, оставляя Грэму иллюзию контроля происходящего.
Мужчина кивает, предпочитая не оформлять свою боль в слова. Какой в этом смысл, если его психиатр все равно знает. Уилл открывает дверь, но садиться не спешит, неотрывно глядя на папку в руках Ганнибала, не зная, куда деть взгляд. Поднять глаза на него он все равно не решается, зрительный контакт сейчас будет слишком неловким, будто он действительно безродная дворняга, просящая у сильного хозяина защиты.
– Твой сеанс сегодня. Можешь приехать, мы обсудим это.
Грэм предпочитает снова кивнуть, чем полноценно ответить. Ганнибал оставляет ему возможность выбрать, что обсуждать – кошмары или случившееся вчера, и это такой широкий жест, что тошно. Вольво неспешно трогается с места, собаки будут невообразимо рады, что хозяин проведет с ними время. Лектер провожает отъехавшую машину долгим, нечитаемым взглядом и идет к своей. Ему нужно успеть добраться до офиса раньше, чем приедет клиент, а в идеале было бы отлично еще просмотреть информацию о журналисте, посмевшем выпустить статью. Разговор с ним будет не слишком долгим.
Ганнибал ждет его. Точно знает, что Уилл приедет, даже с опозданием, но диким зверем войдет в двери его кабинета, неуверенно приветствуя своего терапевта. Последний клиент, надоедливый и прилипчивый, страдал не только от собственных демонов, но и от переноса, ассоциируя врача со своим отцом, и Лектер несколько раз бросал тоскливый взгляд на лежащий рядом с несколькими рисунками скальпель, думая, поймет ли мистер Фрэнни, что умирает. Из него получилось бы отличное рагу, приправленное прованскими травами и поданное сразу после артишоков вместе с Грэм’с Тони. Уилл бы оценил тонкий вкус сладкого португальского вина. Желанный гость все же появился, он выглядел изможденным и уставшим, рухнул в кресло, откидываясь на его спинку, словно ища в ней опору. Их разговор был слишком отвлеченным, на околофилософские темы и нынешнее дело Джека, танцевал на самом острие, распарывая в кровь ноги. Уилл не сказал ни слова о своих кошмарах, будто стыдился того, что увидел, и его отчаяние уже можно было ощутить на кончике языка, болезненно острое и кислое, как дешевое пойло в сомнительных барах.
– Есть ли что-то, что дарит Вам спокойствие, Уилл? – Ганнибал задавал этот вопрос бессчетное количество раз, зная, что ответ не изменится ни на йоту. Грэм слишком боялся покинуть свою скорлупу, скрывавшую его ото всех.
– Вы же знаете, доктор Лектер, – его голос был привычно мягок, хоть и приправлен щедрой порцией язвительного недовольства. – Рыбалка успокаивает меня, как и все остальные мои скучные занятия. Так что именно этому я и собираюсь посвятить все три недели, на которые Джек меня отстранил.
Ганнибал не сдержал смешок. Предсказуемый ответ развеселил его, и ему до безумия хотелось вывести мужчину из зоны комфорта. Смотреть, как Уилл падает, лишенный привычной выстроенной защиты, было наслаждением. Он собирался предложить ему вино, быть может, то самое, португальское, но идея быстро ускользнула, не найдя выхода.
– Может, есть кто-то, кто делает Вашу жизнь более стабильной? Такая формулировка устроит Вас?
– Конечно, мои собаки. Это Вы и так знаете, – внезапно Грэм хмыкнул, развеселившись сложившимся разговором. Словно решил сам подойти к краю своих границ. – И Алана. Она чудесная женщина, ее компания удовлетворяет меня.
Ганнибал никак не выказал своего недовольства. Не показал, что игра слов задела его самолюбие, не произнес ни слова, опровергающего разрушительную силу влияния Аланы Блум. Он снова вручит Уиллу обманчиво крепкие путы контроля, разорвать которые было секундным делом. Лектер откинулся на спинку кресла, повторяя позу пациента напротив. Он умел разграничивать работу и личный интерес, хотя сейчас граница была слишком тонкой, почти незаметной, и пересечь ее становилось все легче.
– Тогда, возможно, Вам стоит встретиться с ней, Уилл? Вам не помешает общение с такой женщиной, как Алана, – он позволяет остаться двусмысленности в своей интонации, чтобы мужчина додумал сам и выбрал подходящую ему трактовку. – Если Вы чувствуете себя с ней комфортно, то не отказывайте в желании общаться с ней.
Грэм ничего не ответил. Лишь сдержанно попрощался, пытаясь не показать своего искривленного злой ухмылкой лица. Он так старательно скрывал свои эмоции, будто собирался посоперничать в этом с Лектером. Когда дверь за ним закрылась, Ганнибал все же открыл бутылку Грэм’с Тони. Теперь он думал, что теряет контроль, который так жестко держал в своих руках с тех пор, как Уилл впервые оказался на пороге его кабинета, потерянный, раздавленный, ненужный самому себе. Присутствие доктора Блум выводило игру из заданных рамок. Внезапное осознание, что эксперимент, проводимый над бесценным, безграничным разумом агента Грэма, теряет свою изначальную цель, оказалось громче рухнувших башен-близнецов. Ганнибал закрыл глаза, наслаждаясь запахом вина, легко представил, как его левая рука легла бы на затылок Аланы, портя всегда идеально уложенные волосы, чуть надавила бы вперед, пока пальцы правой обхватили бы подбородок, толкая его на себя и вверх. Он смог даже услышать хруст ломающихся позвонков, почувствовал на собственных руках тяжесть обмякшего тела. Уилл бы насладился вкусом говядины Веллингтон, сделанной из Аланы Блум. Лектер подумал о том журналисте, распустившем свой грязный язык. Для него тоже найдется достойное место на его кухне. Предаваться рефлексии и тем чувствам, что вызвало имя женщины, будучи произнесенной Грэмом, Ганнибал не стал. Об этом он подумает позже, когда немыслимая темная ярость перестанет заливать его изнутри.
Одиночество на отшибе не сводило с ума. Утро могло начинаться в любое время, которое позволяли его кошмары, ставшие еще более темными и густыми, словно расплавленное олово. Ему снились жертвы последнего дела, все эти девушки, изувеченные, с изуродованными лицами и телами, он чувствовал такую власть над их бесполезными тушами, слышал цокот бродившего за его спиной оленя, подталкивающего своим носом под локоть, приглашающего повторить это еще раз, вонзить острый нож под ребра, вырывая куски плоти. Уилл просыпался разбитым, тер сухие глаза до красноты, не желал надевать очки, чтобы не видеть окружающих его предметов. Было легче, когда они превращались в размытые пятна, создавали вокруг него мягкую дымку, словно плотный кокон, не выпускающий его во внешний мир. Собаки ходили за ним попятам первые несколько дней вынужденного отпуска, словно не веря в то, что к хозяину можно подойти в любой момент, и он не откажет, потреплет по сытому боку или между ушей. Грэм погряз в обычной работе, иногда, когда сны разламывали его голову, вставал еще до рассвета, пил горький кофе, собирал снасти и проводил несколько часов, позволяя холоду октябрьской воды пробираться под его кожу, застужая раны, нанесенные проклятым даром. Он занимался своей машиной, под капотом что-то отвратительно тихо гудело, заглохнуть на пустынной части трассы до Квантико или Балтимора не хотелось. Копался в металлических внутренностях с техничностью бывалого хирурга, наслаждался шорохом опадающей листвы и резкими вскриками оставшихся зимовать птиц, громким собачьим лаем. Злость по отношению к Джеку отступила, Уилл знал, что мужчина делал это из лучших побуждений, хотя, он был уверен, все действия Кроуфорда были направлены на то, чтобы не навредить делу и отделу, а не самому Грэму. Слова Ганнибала всплывали в голове с наступлением кромешной темноты, забиравшейся сквозь закрытые окна, заполнявшей каждый угол его дома. Не знал, что злило в, определенно, резком и продуманном комментарии врача о его отношениях с Аланой, но отвратительный серый слизняк подтачивал изнутри, снова и снова заставляя встречаться со своими страхами, так и не похороненными под обыденными проблемами. Дворняга, которой кичится Лектер, начала осознавать свое место, свою роль во всех театральных постановках уважаемого доктора. Звонок Алане был осмысленным и взвешенным. Женщина не была слишком удивлена его приглашением и обещала быть в этот же вечер. Уилл со стоном осмотрел гостиную, выполнявшей роль как спальни, так и кабинета. Он убрал разложенные по полу документы по делу, аккуратно складывая их обратно в папку и заталкивая подальше, чтобы не мозолили глаза, избавился от следов изготовления мушек и грязной чашки с подсохшей кофейной пенкой на стенках. К приезду особенно желанной после двух недель изоляции гостьи мужчина подготовился изо всех сил. Его синяки почти сошли, большая их часть пожелтела, некоторые сошли, а раны вокруг глаз затянулись, оставляя лишь небольшую, почти незаметную припухлость. Собаки встретили Алану, виляя хвостами, тыкались в ее руки, надеясь найти спрятанное угощение. Женщина засмеялась, потрепала каждого из псов и поспешила войти в дом, чтобы снова начавшийся дождь не замочил ее пальто и сапоги. Уилл был учтив, Ганнибал бы обязательно похвалил его за это. Принял тяжелую верхнюю одежду, пропустил Блум перед собой, и она тут же опустилась на край его, наконец-то, собранного за две недели дивана, доставая из большого фирменного пакета одного из ближайших к дому супермаркетов стеклянные бутылки с пивом. Алана была прекрасной собеседницей. Они не касались работы, ловко обходили острые темы, и Грэм был благодарен, что она ни разу не упомянула о том скандале. Он знал, эта история бросила тень на весь отдел, и вспоминать об этом не хотелось, обсуждать тем более. Уилл придвигается осознанно, стирает между ними расстояние медленными движениями, пока их колени не соприкасаются, а его подрагивающие пальцы не переплетаются с тонкими пальцами Аланы. Она улыбается, глядя на него, такая открытая и обманчиво доверчивая, позволяет трогать себя, ходя по обрывистому краю дружбы, но отталкивает, когда Уилл тянется за поцелуем. Блум не груба, она останавливает его сдержанной улыбкой, разрывает их спутанные пальцы и отсаживается дальше, позволяя воздуху колыхаться между ними. Женщина глубоко вдыхает, будто подбирает слова, осторожные, но от этого не менее колкие.
– Не надо, Уилл, – он сверлит тяжелым взглядом макушку одного из своих псов, будто пытается найти утешение в мягкой коричневой шерсти. – Ты отличный друг, я очень дорожу нашими отношениями. Давай не будем ничего портить.
Грэм хочет что-то сказать, как-то оправдать свои действия, словно ребенок, но слова не находятся, в голове плывет аморфная пустота, вытесняющая его мозг. Он видит первого слизняка, падающего на его колени. Алана поднимается и поправляет строгую юбку-карандаш, смахивая с нее налипшую шерсть. На темно-синей ткани она слишком заметна.
– Думаю, мне лучше уехать. Тебе сейчас нелегко, и я хочу тебя поддержать, но не так. Ты, правда, очень хороший друг, просто замечательный.
Блум не просит ее провожать. Мягко прикрывает входную дверь, Уилл может расслышать, как смешивается цокот ее каблуков по асфальту с шумом усилившегося дождя. Он сгружает в ведро пустые стеклянные бутылки, коробки от китайской еды и валится прямо на пол, позволяя собакам облепить себя. Они устраиваются рядом, огрызаются друг на друга, отвоевывая теплое удобное местечко, Грэм запускает руку в шелковистую шерсть Уинстона. Под закрытыми веками черная дыра, он почти ослеп, хотя и не стремится видеть сейчас ничего. Если до этого его беспокоило отношение посторонних людей к нему, отношение Лектера, чуть ли не вслух заявлявшего всем своим поведением, что Уилл – очаровательная растрепанная игрушка, с которой не хочется расставаться даже на серьезных приемах, то слова Аланы окончательно разбили его сердце. Ничто не могло уязвить еще больше, чем заявление одной из самых красивых женщин, которую знал, что он совершенно не интересен ей как мужчина. Его самолюбие было растоптано, раскололось под острыми каблуками модных сапог, и теперь резало кожу, прорывало ее, выставляя на обозрение мышцы и всю ту тьму, которой было наполнено его тело. Снова вернулись отложенные в дальний угол переживания о собственной значимости, о своей роли в жизни окружающих. Бастер заворчал, когда рука мужчины задела его голову, Грэм тут же потрепал его между ушей, извиняясь, и снова закрыл глаза. Сон пришел к нему внезапно. Просто накрыл его, опуская в жаркое пекло кошмаров, заставляя ноющую кожу покрываться холодным потом.
Встреча с Аланой окончательно растоптала его. Уилл занимался делами, словно отсутствуя в этом мире, раздумывал о случившемся и переставал воспринимать себя целостной личностью. Словно этот разговор разделил его жизнь на две части – ту, в которой он был вполне себе успешным человеком, федеральным агентом и преподавателем, и нынешнюю, где он чувствовал себя беспомощным и потерянным, как маленький ребенок в темном лесу. Рыбалка больше не приносила былого удовлетворения, в плеске волн и шуме листвы было легко снова провалиться в отголоски своих кошмаров, разглядеть среди деревьев олений силуэт, поджидающий, когда он потеряет бдительность, чтобы снова забрать себе его сознание. Он выпускал собак утром и вечером, иногда и днем, пытался забыться в играх с ними, но бросал подобранные палки вяло и неохотно, будто каждое движение причиняло ему ощутимую боль. Уилл нашел под диваном два изрядно погрызенных, но еще относительно целых мяча, которые вызвали у его псов неподдельное счастье, они пытались отнимать игрушки, рычали, выхватывая мячики из рук, оставляя на пальцах синяки от зубов. Грэм посчитал, что лучшее, что он может сделать, так это заняться работой. Он снова просматривал материалы по делу, Джек несколько раз звонил за эти две недели, сообщить, что они так и не сдвинулись с мертвой точки, у них даже не было адекватного списка подозреваемых. Отредактировал несколько лекций для студентов, он возвращался к преподаванию в конце следующей недели и нашел в своих записях несколько существенных ошибок, что обычно было несвойственно ему. Уилл даже начал работать с материалами для новой статьи, но, устав от слишком большого объема информации, окончательно забившего его больную голову, сделал кофе и занялся просмотром недавних новостей. Как бы то ни было, он все еще был агентом, и стоило быть в курсе происходящих в мире событий. Первые четыре статьи были скучны, даже мисс Лаундс не смогла привлечь его внимание, но вот фотографии, коими щедро была приправлена пятая новость, приковали его взгляд к экрану планшета намертво. Он видел Ганнибала, по обыкновению элегантно одетого, в хорошо сидящем бордовом костюме, а рядом с ним Беделию. Ее насыщенно-фиолетовое платье идеально облегало стройную фигуру, а блеск золотых украшений не смогли скрыть даже вспышки камер. Рука Ганнибала по-хозяйски покоилась на талии женщины, и Уилл не смог сдержать отчаянного стона. Он помнил ощущение горячей ладони, ее жар ощущался даже сквозь плотную ткань пиджака и рубашки, и бок обожгло в ту же секунду, как мужчина вспомнил об этом. Видеть на своем месте доктора Дю Морье оказалось странно больно. Тошнота и головокружение вернулись быстро, прочно обосновавшись в его голове, и пришлось снова встать за аспирином. Уилл еще долго смотрел на эти снимки невидящим взглядом, игнорировал крутящихся у ног собак, жалобно скулящих и голодных. Когда он очнулся от забытья, то на улице уже стемнело, а дождь давно перестал затапливать округу. Мужчина открыл дверь, и вся свора тут же ринулась наружу, разбегаясь в разные стороны. Грэм сделал еще один кофе, выпил его одним глотком, обжигая язык и глотку, и пришел к единственному верному решению. Он не был идиотом и не видел причин разыгрывать из себя поруганную невинность. Собираясь спешно, он сгреб все бумаги с пола в одну кучу, решая разобраться с ними позже, когда вернется, а может и завтра. Собаки были недовольны столь короткой прогулкой, но послушно вернулись в дом, тут же направляясь на кухню. Они толкались, подбираясь к мискам, Уилл посмотрел на них с необъяснимой тоской. Только они всегда ждали его из долгих поездок и после тяжелого дня, стоило снова вернуться к этому, не впуская посторонних людей в свою жизнь. Машина плавно тронулась с места, запах в салоне был знакомым и привычным. Фонари вдоль дороги отбрасывали свет размазанными пятнами, и это было уютно.
На пороге дома Беделии он оказался, когда стрелка его наручных часов плавно пересекла отметку в девять вечера. Время для посещения было неуместным, женщина вполне могла отказать ему, выставить вон, и была бы права. Сейчас идея разговора не казалась такой же хорошей, как и два часа назад, но Уилл уже преодолел пятьдесят с лишним миль, чтобы расставить все по своим местам, отступать было глупо и по-детски. Он принял решение поговорить, собирался идти до конца. Мягко вдавив кнопку дверного звонка, мужчина не слишком-то и ждал, что ему откроют, Беделия вполне могла уже лечь спать, кто знает, какие пациенты были у нее сегодня, и насколько они вымотали ее. Но дверь открылась, пусть с некоторым запозданием, Уилл растеряно смотрел на стоящую перед ним женщину. Несмотря на поздний час, Беделия выглядела, как и обычно, восхитительно. Ее темные брюки из мягкой ткани и шелковая рубашка немного замялись, а на нижнем веке размазалась осыпавшаяся тушь. Грэм замялся, не зная, с чего начать, но Беделия неспешно отсалютовала ему наполовину заполненным вином бокалом и поправила растрепавшиеся волосы.
– Доктор Дю Морье, простите за столь поздний визит, – он склонил голову, отвел взгляд, рассматривая лаковые носки туфель женщины. – Надеюсь, я не помешал Вам?
Она послала ему абсолютно лектеровскую снисходительную улыбку, расправила замявшийся воротник рубашки и пригласила войти.
– Я, конечно, не Ваш врач, мистер Грэм, но лучше будет поговорить в доме. Вы же не посмотреть на меня приехали, – она послала ему еще одну усмешку, чуть шире приоткрывая дверь.
Уилл спрятал руки в карманах пальто, мотнул головой и перекатился с носков на пятки. Даже находиться рядом с Беделией было трудно, словно воздуха в легких резко перестало хватать. Он смотрел на ее, безусловно, красивую ладонь, сжимавшую холодную дверную ручку, мурашки, покрывшие мягкую кожу. Он мог понять, что Ганнибал нашел в этой женщине.
– Я не займу Вас надолго, всего несколько минут, – Уилл выдохнул почти болезненно, горло изнутри царапнули острые звериные когти. – Я и так заявился в такое время, Вы, должно быть, заняты своими делами.
