Текст книги "На том берегу (СИ)"

Автор книги: Ayris S.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Вот почему Жан только что так быстро отвел взгляд в сторону, а сейчас и вовсе повернулся к ней спиной.

Микаса почувствовала, что снова начинает краснеть и еще сильнее вцепилась в ткань.

– Микаса… – позвал тем временем Жан.

– М? – она по-прежнему смотрела на юбку, медленно плавясь от стыда.

– А если бы Эрен был здесь? И если бы Цукурс предложил тебе что-то… что-то унижающее тебя в обмен на информацию о том, где он…

– Жан… – испуганно осадила Микаса, но он все равно продолжил:

– …Ведь ты не согласилась бы на его условия?

Она вскочила со скамьи и уставилась ему в спину. Обиженная и разозленная. Не потому что Жан смел задавать ей подобные вопросы. И даже не потому, что допускал, что она могла бы принять такое предложение от Цукурса. Микасу разозлило совершенно другое.

– А тебе-то какая разница?! – воскликнула она. – Это мое личное дело!

Она вдруг поняла, что злится на себя, потому что там, в кабинете Цукурса, задумалась на несколько секунд над его предложением.

– Нет, не личное! Микаса! – Жан резко обернулся и в упор посмотрел на нее сверху вниз. Серьезный и встревоженный. – Просто хотел сказать, что Эрен не стоит того, чтобы опускаться до подобного!..

– Жан! Прекрати!

В глазах защипало, и Микаса прикусила губу. Она сама разберется в своих мыслях, чувствах и поступках… Только ей решать, до какой грани она может дойти ради Эрена! Это ее жизнь. Ее путь. И ее выбор. Только ее. И если вдруг она что-то решит, то ни Жан, ни Армин, ни капитан Леви или кто бы то ни было еще не смогут ее остановить.

Наверное, Жан заметил собирающиеся на ресницах слезы. Он точно хотел еще что-то возразить, но передумал. Вместо этого отвел взгляд в сторону:

– Прости, – сказал мягко. – Не хотел тебя обидеть.

– Не согласилась, – вырвался у Микасы ответ, о котором она тут же пожалела.

Лучше бы промолчала. Думала, что он не заметит отсутствующей частицы сослагательного наклонения, без которой гипотетическое развитие событий обернулось свершившимся фактом. Она увидела, как Жан, словно хищник, почуявший жертву, вдруг напрягся и метнул на нее вспыхнувший гневом взгляд:

– Так он все-таки предлагал?! – руки сжались в кулаки.

Он ждал ответа. Он готов был кинуться обратно к Цукурсу. Микаса молча выдержала его взгляд, но так и не ответила:

– Пойдем отсюда, – сказала она устало.

– Микаса. Ответь.

– Пойдем, Жан. Пожалуйста.

Микаса медленно двинулась в сторону ворот гетто. Уставшая. Опустошенная. Снова бесконечно одинокая, потому что та тонкая нить жасминового аромата и теплого плеча, за которую она было схватилась, только что порвалась.

– Домой, – пробормотала Микаса. – Я очень хочу домой.

========== Глава 7. Решимость ==========

Назойливое жужжание отвлекало, но муха, что так упорно билась в стекло, никак не хотела сдаваться. Эрен тоже не хотел. Вот почему продолжал сидеть на опустевшей койке Брайана около окна и пытался собраться с мыслями, которые, казалось, разбрелись по подоконнику и никак не желали возвращаться в голову.

Наконец карандаш коснулся бумаги:

«Мне нужна твоя помощь, Микаса»

На последнем слове рука перестала слушаться, отчего буквы в имени зашатались и получились неряшливыми. Эрен чертыхнулся и, скомкав бумагу, откинул ее в сторону. Так не пойдет. Он взял с тумбы второй лист и на этот раз нарочито старательно, буква к букве, вывел:

«Микаса»

Карандаш завис над бумажной пустотой с одним-единственным именем на белом поле, и Эрен вдруг осознал, что никогда прежде не писал писем. Это письмо было его первым. Важным. А еще оно предназначалось Микасе и будто возвращало его в зыбкую хмарь ночного кошмара, где он тянул к ней руки и звал по имени. Сейчас, как и во сне, Эрен отчаянно нуждался в Микасе и поэтому кричал ее имя графитовыми чешуйками посреди белой пустыни. Смотрел на аккуратно выведенные буквы и ненавидел себя за них.

Ведь он звал Микасу не ради собственного спасения, как делал это десятки раз в прошлом, не ради того, чтобы уберечь ее или защитить… Даже не для того, чтобы просто увидеть…

В этот раз Эрен звал Микасу, чтобы утащить ее за собой в кровавый ад. А еще цинично и подло избрал ее тем связующим звеном, что убедит и потянет за собой остальных. Всех друзей и товарищей, которые уже наверняка потеряли к нему доверие.

И пусть он не был уверен в других, но только не в Микасе. Она не предаст. Она придет, как приходила на выручку всегда.

«Стало быть, ты хочешь знать, от чего исходит верность той аккерманской девушки?..»

«…Просто ты ей очень нравишься. Настолько, что она готова крошить титанов ради тебя».

А как насчет убийства других людей, Зик?

Низко и гадко? Безусловно… Однако Эрен не мог поступить сейчас иначе. Презирал себя, но не видел иного пути. Он через силу написал еще два слова и, полностью опустошенный, привалился к изголовью койки Брайана, тело которого в этот самый миг тряслось где-то в кузове по дороге в крематорий.

«Микаса, помоги мне»

И прости.

Нужно было писать дальше, но Эрен продолжал сидеть и смотреть на три слова, все больше убеждаясь, что так и не сможет продолжить. Он не поступит так с Микасой. Только не с ней.

Эрен глубоко вздохнул и посмотрел в окно.

Духота больничной палаты делала воздух вязким и застойно-мертвым, в то время как там – за покрытым копотью и грязными разводами стеклом – дышало простором бездонное небо. И пока по эту сторону билась в заточении муха, с другой стороны стекла ныряли в вышину свободные ласточки, подхваченные потоками теплого восходящего воздуха. И пока здесь – на постели недавно умершего человека – Эрен задыхался в одиночестве и горечи грядущего, за оградой госпиталя в окружении белых цветов сидели на скамейке двое, наслаждаясь молодостью… и жизнью, которой вскоре суждено будет оборваться…

А в следующий миг оборвалось дыхание самого Эрена.

– Жан?!

На второе – её – имя воздуха не хватило.

Сердце подскочило к горлу и застряло где-то в трахее, после чего ухнуло в живот и, запутавшись в кишках, забилось там в агонии, вспенивая кровь в стремительные потоки адреналинового яда. Эрен вскочил с постели, позабыв об отсутствующей ноге, чуть не свалился носом в подоконник, но в последний момент все же ухватился за изголовье и сумел устоять. Потрясенный и пронзенный в самую душу внезапным видением, которое не спешило распадаться на осколки секундного наваждения, он снова с трудом сел, не замечая ничего и никого вокруг, кроме Жана и… Микасы. Сомнений больше не осталось. Эрен не обознался. Это не было сном на яву или приступом с внезапной галлюцинацией…

Так они здесь?! В гетто! Не на Парадизе, как он думал все это время…

Неужели они до сих пор не смирились и пытались его отыскать? Без каких-либо наводок или зацепок… Просто упорно искали его везде? Неужели пришли за ним? Неужели?.. Неужели до сих пор верили в него?..

Первый обрушившийся на Эрена шквал, от которого он, словно пятнадцатилетний подросток, едва не распахнул окно и не закричал от радости, сошел на нет, а вслед за ним наступил штиль, и громоздкие тяжелые тучи укутали его в пелену липкого холодного тумана, остудили голову, только вот дыхание выровнять не сумели.

Его сердце все еще билось где-то в петлях кишок, а шум в ушах никак не утихал. Единственный глаз чесался – кажется, роговица начинала сохнуть, потому что Эрен забывал моргать. Он смотрел. Сначала разглядывал Жана, который даже в поношенной одежде гетто выглядел раздражающе напыщенно и важно. Сменил прическу, заимел аккуратную бородку… Настоящий пижон. Затем перевел взгляд на Микасу и понял, почему не узнал ее сразу – волосы отросли почти до плеч. Непривычно. Кирштайну наверняка нравилось… И ему, Эрену, наверное… тоже так больше нравилось… Очень нравилось… А может, он просто давно не видел Микасу, поэтому никак не мог оторвать от нее пристального взгляда и даже на расстоянии пары сотен шагов ощущал умиротворяющее тепло от того, что она была так близко, и давящую на сердце грусть, потому что ближе стать, увы, не сможет.

Эрен смотрел. Только это ему теперь и оставалось. Смотреть. Наблюдать. Отгородиться от жизни других людей мутным стеклом безразличия, испачканном во лживом лицемерии.

А еще ему хотелось бы сохранить на будущее этот осколок воспоминаний, растянуть время до бесконечности, чтобы отразить каждую незначительную деталь на холсте своей памяти. Он хотел бы навсегда запомнить покой и умиротворение, белый снег из цветов за спиной Микасы, блики солнца в ее волосах и изящный изгиб шеи… Он хотел бы изменить ткань мироздания так, чтобы оказаться сейчас на скамейке вместо Жана. Ощутить тепло на своем плече, почувствовать, как волосы щекочут шею и вдохнуть их запах, смешавшийся с ароматом цветущего куста, слушать размеренное дыхание и просто прожить эти солнечные минуты, заполненные Микасой, летом, ветром, покоем… и миром.

Он хотел бы не завидовать, не задаваться вопросами, не ощущать ничего, кроме радости.

Эрен хотел бы, но не мог…

А в следующее мгновение карандаш, который, оказывается, он все это время сжимал в кулаке, переломился пополам. До карандаша Эрену, правда, сейчас дела не было, зато было дело до руки Жана, которую тот занес над обнаженной коленкой Микасы, чтобы… что? Нет! Кирштайн ведь не сделает этого?! Эрен стиснул зубы в бессильной ярости. Однако пальцы Жана потянулись чуть дальше: видимо, он решил взять Микасу за руку, но передумал в последний момент и вернул свою неугомонную конечность на собственное колено.

– Что, Крюгер, пишешь письмо своей знакомой из ночного сна? Микасе? – звонкий голос Фриты над ухом застал Эрена врасплох.

Кажется, он так засмотрелся и задумался, что не услышал, как медсестра подошла сзади и, склонившись, бесцеремонно прочла единственную строчку письма. Врать ей было бессмысленно.

– Да… – с неимоверным усилием Эрен заставил себя отвести взгляд от окна и посмотреть на Фриту, которая тут же кивком указала ему на собственную койку и лишила возможности наблюдать дальше.

Впрочем, так, наверное, даже лучше. Не стоило сейчас рисковать, а раскрывать свое местоположение Эрен все равно пока не собирался.

Фрита принесла чистое постельное белье, чтобы подготовить место для нового пациента. И пока Эрен уже со своей кровати наблюдал за тем, как проворно сестра милосердия управляется с наволочкой и пододеяльником, его все больше злила ее беззаботность, равнодушие и абсолютная уверенность в собственной безнаказанности. Вот уж кто истинный демон в этом госпитале и кого он готов без сожаления уничтожить… потому что такие мрази, как Фрита, не достойны жизни. Потому что такие, как она, взрастят новое поколение врагов и ненависти… породят из своего чрева обозленных зверенышей, считающих убийство нормой. Гнилой и жестокий мир с вечным круговоротом мести…

– Если хочешь, могу кинуть конверт в почтовый ящик, когда пойду со смены домой, – предложила тем временем Фрита, встряхнув одеяло.

– Нет. Я найду для этого более надежного человека.

Она беззлобно хмыкнула:

– Не доверяешь мне? Неужели думаешь, что открою и прочитаю твое любовное послание?

– Думаю, что можешь обронить его где-нибудь. – Эрен достал из кармана сложенный вчетверо список и положил его рядом с собой. – Как обронила вот это.

Фрита оглянулась и тут же выпрямилась. Значит, все поняла. По ее лицу скользнула тень испуга, которую она тут же согнала доброжелательной улыбкой:

– О, а я и не заметила. Спасибо, Крюгер.

Потянулась было за листком, но Эрен положил сверху ладонь и исподлобья уставился на растерянную Фриту:

– И когда же труповозка приедет за третьим из этого списка? – спросил он глядя ей в глаза. – Айвон Вуд, кажется.

– Что за чепуху ты несешь? – ответила она беззаботно вопросом на вопрос и сочувствующе покачала головой.

Хорошая актриса и играет неплохо. Однако Эрен слышал в ее голосе фальшь, видел, как настороженно бегает взгляд по его лицу.

– Каково это, быть дьяволом под маской добродетели?

Фрита перестала улыбаться:

– А тебе-то что? – с усмешкой спросила она, больше не пытаясь играть в простодушную дурочку.

– Может, тоже хочу научиться улыбаться тем, кого убил. Что ты им вкалываешь?

Она долго молчала, прежде чем ответить. Раздумывала. Изучала лицо Эрена, словно пыталась разглядеть в нем что-то важное для себя. Возможно, искала в нем осуждение? Презрение? Триумф охотника, который только что загнал жертву в угол? Напрасно. Что бы ни думал сейчас Эрен, его лицо оставалось беспристрастно холодным и отрешенным. Уж в чем-чем, а в лицемерии ему равных не было. Он смотрел на нее цепким холодным взглядом и ждал ответа.

Фрита все-таки не выдержала:

– Морфин. Смертельную дозу, – сказала тихо, чтобы никто больше не услышал, затем отвернулась к окну и добавила: – А ты умнее, чем кажешься на первый взгляд, Крюгер. Разочарован, да?

Какое безобидное слово выбрала. Для разочарования Эрену не хватало хотя бы отсутствующего напрочь очарования ею до этого. Ведь Фрита не была ни другом, ни товарищем, ни соратником… и близким человеком тоже не была. Пожалуй, Эрен мог бы ответить: «Презираю», – но вместо этого произнес:

– Ты убиваешь людей, Фрита, – четко, будто выносил ей приговор.

Она дернула плечами.

– А если скажу, что спасаю их? Мир сложнее, чем тебе кажется, – ответила с нотками обиды в голосе, так и не повернувшись обратно, а затем и вовсе нетерпеливо махнула Эрену рукой, чтобы тот встал с ней рядом. – Смотри вон туда, – указала она в окно. – Что ты видишь?

Эрен поднялся и снова увидел солнечный день за стеклом. Почему-то решил было, что Фрита хочет сказать ему что-то про Жана с Микасой на скамейке, но палец медсестры указывал совсем не на них. Она показывала Эрену на того самого мальчишку, который еще совсем недавно кормил сестру хлебом и отыгрывал Звероподобного титана. Эйрик (так, кажется, называла его девочка) только что выпустил в невысокого мужчину целую очередь камней и теперь улепетывал вдоль ограды госпиталя со всех ног. Мужчина с окровавленным лицом – один из камней угодил ему прямо в нос – мчался за обидчиком, выкрикивая что-то вслед хулигану.

И зачем Фрита хотела ему это показать? В качестве доказательства, что все здесь от мала до велика живут по собственным законам? Что в гетто Либерио каждый сам за себя и считает, что ему позволено все? Иллюзия вседозволенности в яркой обертке ненависти не только к марлийцам, демонам с острова и всему миру, что запер их в клетку гетто… Кажется, в этих людях было столько ненависти, что ее с лихвой хватало и на самих себя.

Фрита ждала ответа:

– Мальчик только что закидал камнями прохожего, – сказал Эрен и устало опустился обратно на койку – на одной ноге долго не постоишь.

– Верно, – согласилась Фрита. Она повернулась к Эрену, а затем и вовсе присела с ним рядом. – Ужасный поступок, да, Крюгер? Ведь кидаться камнями – плохо.

– Он разбил человеку нос. Что в этом хорошего?

– Зачем шкет-оборванец это сделал? – продолжала донимать Фрита вопросами.

– Может, он так играет… – пожал плечами Эрен. – Совсем недавно он закидывал камнями детей.

– Сейчас он не играл. Ты видишь в нем малолетнего отморозка, но я вижу его храбрость.

Ее внезапное заявление про храбрость вызвало в Эрене недоумение. Он даже посмотрел на Фриту, не шутит ли та над ним. Не шутила.

– Тогда ты сумасшедшая, – констатировал он.

Потому что только умалишенный может увидеть в безосновательной жестокости ребенка храбрость.

– Или ты слепой, – лукаво улыбнулась она и принялась объяснять: – У того человека на груди была нашивка – он полицейский. И он явно решил докопаться до парочки у жасминового куста, к которой как раз направился. Поверь, ничем хорошим для обоих это бы не закончилось. Полицейские здесь всегда найдут причину для наказаний. Парень отвлек внимание на себя и спас молодых людей. И кстати, если его поймают, то могут забить до смерти.

– Зачем ему это делать?

– Кто знает… Может, он задолжал хороший поступок. Понятия не имею, откуда ты прибыл к нам и где жил раньше… Но в гетто Либерио принято помогать друг другу. Без этого здесь не выжить.

Доводы Фриты хоть и казались логичными, но вызывали у Эрена кучу вопросов и целый ворох сомнений. Хотя бы потому, что он знал: вряд ли Микаса и Жан вообще знакомы с Эйриком, а уж то, что он перед ними в долгу… Однако с полицейским у них, действительно, могли бы случиться разборки, потому что с большой долей вероятности оба торчали здесь нелегально. Поддельный паспорт в гетто не так-то легко достать. Даже Зику это сделать не удалось, что уж говорить про «демонов с Парадиза», которые в местной жизни вообще плохо разбирались и не имели ни связей, ни влияния на кого бы то ни было. В общем, были здесь никем.

Да это все сейчас и не имело значения. К чему Фрита показала и рассказала ему все это? Жестокость ребенка и убийство – все-таки не одно и то же.

– Хочешь сказать, что ты, убивая, тоже кому-то помогаешь? – спросил Эрен, и Фрита утвердительно кивнула:

– Спасаю.

Уверенная в своей невиновности и праведности девушка, что пыталась сейчас облачить убийство безобидных пациентов госпиталя в геройство. Ее ничего не тяготило, и, кажется, совесть Фриты спала сном младенца… Но разве он вправе ее судить за это? Он ведь такой же палач, как и она. Только хуже. В миллионы раз хуже… Однако в отличие от этой сестры милосердия Эрен хотя бы не обманывал себя и не пытался оправдать. И не будет этого делать в будущем, когда взвалит неподъемную тяжесть вины на собственные плечи.

– Разве смерть может быть спасением для кого-то? – спросил он.

– Иногда смерть – лучший исход. – Фрита забрала-таки список из-под руки Эрена и бережно спрятала его в карман фартука, а затем оглянулась, чтобы убедиться – не подслушивают ли их, и придвинулась ближе. – Элдийский совет по запросу военной верхушки Марли составляет вот такие «Списки на депортацию». Красивое название, да? Только это никакая не депортация, Крюгер. Это списки тех, кого обратят в гигантов и направят на врага на передовой… десантируют с самолета… вышлют на Парадиз… или увезут на испытательные полигоны для проверки эффективности каких-нибудь новых противотитановых пушек. Это список будущих гигантов, Крюгер. Люди из него все равно умрут.

– Но… – Эрен не понимал. – Все люди умрут так или иначе. Это не значит, что ты, убивая их собственными руками, не становишься убийцей.

Фрита повернулась и в упор посмотрела на Эрена:

– Ты можешь считать меня убийцей, если хочешь. Но я хочу, чтобы те, за кем я ухаживала, умерли людьми, а не монстрами без памяти и разума. То, что я делаю, незаконно и аморально, но то, что делают с нами марлийцы и весь мир их руками – бесчеловечно.

Ее взгляд горел жизнью, решительностью и твердостью. Все заданные Эреном вопросы словно прошли мимо нее и не породили ни единого семени сомнения в душе. Она уже все решила для себя, жила с гордо поднятой головой и боролась, а не просто существовала, смирившись с ненавистью всего мира к элдийцам. И пусть ее борьба была песчинкой в кровавом месиве взаимной ненависти человечества и потомков Имир, но Фрита, видимо, и не думала сдаваться и отдавать врагам тех, кого выхаживала и лечила.

– Слышал последние сплетни, Крюгер? Дьяволам с острова собираются объявить войну во время фестиваля в гетто Либерио. Знаешь, что это значит для всех нас? Нас будут обращать в гигантов десятками и сотнями ежедневно. Тебя, меня, того ребенка с улицы – возраст и пол не имеют значения для марлийцев… Я не хочу помогать этим свиньям, Крюгер. Не хочу, чтобы моими руками были убиты женщины и дети, кем бы они ни были. Я не хочу умирать чудовищем… – ее голос дрогнул, и Эрен увидел слезы в глазах Фриты. – Ведь я не чудовище, Крюгер… – прошептала она с надрывом.

Внутри него что-то треснуло и оборвалось. И вроде ничего не изменилось: Фрита все равно оставалась убийцей, Эйрик с пригоршней камней – жестоким ребенком, не осознающим этого, а его маленькая сестра Уна – ростком ненависти, из которого в будущем распустится ядовитый цветок нетерпимости к врагам, названным ей марлийской пропагандой. Однако Эрен вдруг осознал, что все они, жители гетто Либерио, стали такими не по своей воле. И их жестокость – жестокость жертв, которых мир сначала загнал за стены с колючей проволокой, а потом вынудил переступить через собственную человечность…

Что ж, раз мир так хочет видеть в элдийцах чудовищ, так пусть узрит истинного дьявола, которого взрастил своей ненавистью.

– Ты не чудовище… – Эрен сжал в руке сломанный огрызок карандаша и потянулся к чистому листку бумаги на тумбочке. – Ты умрешь человеком, Фрита.

И карандаш со скрипом понесся по бумаге:

«Я все равно сделаю это. С вами или без вас».

========== Глава 8. Вера ==========

Вечерние тени домов дышали испариной. И хоть ливень закончился около часа назад, нагретый за день воздух казался до предела влажным и густым, а разлившиеся лужи-озера отражали небесный хоровод туч – предвестников еще одного летнего дождя. Лучше бы поспешить, пока снова не ливануло. Жан крепче сжал бумажный сверток с бутылкой только что купленного вина и ускорил темп. Он шагал по свинцовому небу, по крышам домов и стеклянным пузырям газовых фонарей, по макушкам редких прохожих и темно-изумрудной листве невысоких деревьев. Он шел прямо по лужам, и улица под его ногами расходилась зыбью концентрических кругов.

Лето, вечер, дождь, вино, друзья – пять причин для того, чтобы забыть обо всем и почувствовать себя счастливым. Поразительно, как мало иногда бывает нужно, чтобы насладиться вкусом жизни. Да. Решено. Сегодня не будет никаких гетто, политики, элдийского вопроса, воспоминаний о прошлом и разговоров о будущем. Сегодня, когда стемнеет, они просто соберутся вместе, распахнут настежь окно и заглушат все тревоги шумом дождя. Потом желающие выпьют отличного марлийского вина и ощутят на корне языка терпкий вкус этого вечера, который чуть погодя осядет в желудке теплом, а затем и вовсе разнесется по всему телу. И ни слова о гигантах…

Жан даже улыбнулся в предвкушении и тут же смутился, потому что встречная марлийка вдруг улыбнулась ему в ответ, приняв сияющее лицо молодого человека за внимание в свой адрес. Впрочем, почему бы и нет. Ведь девушка в этот миг выглядела такой же замечательной, как и всё вокруг. А уж небольшой отель на окраине города, в котором члены Разведотряда снимали четыре комнаты, и вовсе грел сердце, будто отчий дом.

Жан взлетел по широкой лестнице, подгоняемый вперед звуками пианино – приглушенная мелодия лилась из какого-то номера с первого этажа. Торжественная и печальная, она пронизывала стены, кружилась вместе с мошкарой вокруг керосиновых ламп в коридоре и наполняла сердце тягучим нектаром тоски: сладким и в то же время обреченно-щемящим. На Парадизе не было таких мелодий…

На Парадизе не было такого вина…

На Парадизе не было таких летних вечеров после ливней…

И такой спокойной жизни на Парадизе у Жана тоже никогда не было.

Он распахнул дверь номера, который делил с Армином и Конни, и, воодушевленный, выпалил:

– Смотрите-ка, что я… – фраза оборвалась, рука с бутылкой так и застыла в воздухе, а Жан в недоумении замер в проеме двери. – Что случилось?

Мелодия внезапно стихла – неведомый музыкант сбился. В наступившей хрустальной тишине Жан метался взглядом между всеми присутствующими и всякий раз разбивался о ледяную непроницаемость их глаз, неподвижность тел и осунувшиеся лица. Вся делегация элдийцев с острова собралась вокруг стола, который вытащили в центр комнаты. И даже Елена сегодня оказалась здесь. Пожалуй, она единственная еще дышала, а не сидела заколдованным в камень истуканом.

– Эрен, – произнесла она имя, которое ударило набатом – предвестником беды.

Все планы на вечер рассыпались в труху, а рука с бутылкой упала вниз так, будто в вино добавили свинец: ядовитый и неподъемно тяжелый.

– Пришло письмо от Эрена, – пояснил Армин, метнув на Жана подавленный взгляд и тут же снова опустив его на лист бумаги, который сжимал в пальцах.

Жан почувствовал, как страх ознобом прокатился по телу и поднял волоски на руках – впервые в жизни он испугался не гиганта, не человека или ночного кошмара… впервые в жизни Жан боялся клочка бумаги с карандашной мазней, потому что от этого листка его друзья – бесстрашные, закаленные в сражениях с гигантами бойцы – оцепенели. Что же там такое? Он через силу заставил себя подойти к Армину и, встав тому за спину, побежал глазами по буквам размашистого почерка… Смутно знакомого по конспектам из времен кадетки. Неряшливого, порывистого и в то же время уверенного почерка Эрена Йегера, который наконец подал о себе первую за несколько месяцев весть.

– Он… Он что?! – Жан сглотнул и невольно вцепился рукой в спинку стула. – Он серьезно?! Но это же безумство!

Нет! Нет! Нет! Эрен ведь не мог такого написать! Тот самый Эрен Йегер, который ребенком и сам едва выжил при прорыве Стены Мария! Эрен, на глазах которого в тот роковой день погибли мать и сотни жителей Шиганшины… Эрен, который год назад говорил им в лучах закатного солнца, как они все важны для него!

Чушь! Бред!

Жан всегда считал Эрена выскочкой и эгоистом, крикуном и абсолютным мудаком в отношении чувств Микасы… Но человеком, который хочет упиться кровью простых жителей?.. Их Эрен не был таким. Никогда.

Никто не решился на ответ. Глухая тишина укутала комнату каким-то траурным молчанием, а единственная керосиновая лампа в центре стола все больше походила на зажженную в память об усопшем лампаду. Скорбели, правда, не по человеку, умершим сегодня оказалось доверие к Эрену Йегеру.

Жан беспомощно окинул всех присутствующих диким, ничего не понимающим взглядом. Сколько они уже вот так сидят? Неужели поверили письму и приняли изложенное в нем за истинные намерения Йегера? Даже Армин с Микасой? Нестерпимо захотелось посмотреть в глаза лучших друзей Эрена, но Армин сидел спиной, а лицо Микасы скрыли рваные пряди волос.

– А это точно Эрен написал? Может, ловушка? – неуверенно спросил Жан.

Армин положил листок на стол и молча подвинул его Микасе. Вряд ли он сомневался в подлинности, просто хватался за последнюю надежду – вдруг ошибся, а возможно, ему не хватало решимости, чтобы самому ответить на заданный вопрос.

– Почерк его… – тихо сказала Микаса, так и не притронувшись к письму, которое теперь лежало перед ней и от которого (Жан был в этом уверен) она не могла оторвать взгляда, заплутав между изгибов букв и окончательно увязнув в трясине послания.

И снова молчание. Тягучее напряженное молчание заполнило всю комнату, собравшись в клубки темноты по углам. Первым не выдержал Конни:

– Эй, чего вы притихли? – пробормотал он сначала себе под нос, но с каждым новым словом его голос делался все громче и напористей, голова поднималась выше, а в глазах отблеском керосинки разгоралось пламя: – Нет, вы серьезно раздумываете над тем, как проникнуть в гетто во время фестиваля, помочь Эрену сожрать Молотоборца, забрать его и вернуться обратно живыми?! Это невозможно!

– Согласна с Конни, – кивнула Ханджи и тряхнула головой, чтобы сбросить чары оцепенения. – Учитывая, что военная верхушка Марли уже давно подозревает о крысах в армии, почти на сто процентов уверена, что это западня, в которую нас хотят заманить.

Командору, кажется, ненадолго удалось вытянуть всех присутствующих из болота собственных мыслей. Саша заерзала и заправила выбившуюся прядь за ухо, Леви глубоко вздохнул, а Армин чуть расправил плечи, однако его голос, в отличие от чистого тембра Ханджи, все равно остался растерянным и почти лишенным жизни:

– Чужая территория, – начал перечислять он, – концентрация военных под предлогом охраны дипломатических делегаций и обеспечения порядка во время фестиваля… Прибавьте к этому поддержку флота, который неминуемо встанет на нашем пути при отступлении…

– И все марлийские шифтеры… – добавила Саша, непривычно хмурясь.

– Зик будет на нашей стороне, – напомнила Елена.

Пожалуй, она единственная выглядела спокойной и непоколебимой. А еще настоящим великаном по сравнению с сидевшим рядом с ней Леви:

– Лучше бы не был, – проворчал он и даже вынужден был задрать голову, чтобы взглянуть на Елену – точно ребенок, который обращался к взрослому. – Хоть какая-то мотивация добраться до гетто, чтобы наконец прирезать обезьяну.

Если Леви и ждал какой-то реакции, то уж точно не снисходительной улыбки, которой Елена его одарила. Она тут же перевела равнодушный взгляд на сумерки за окном, словно считала начавшееся было обсуждение скучным.

Комнату вновь поглотила тревожная тишина.

В стекло керосинки раз за разом бился невзрачный вечерний мотылек, и чем дольше Жан за ним наблюдал, тем больше этот мотылек напоминал ему собравшихся здесь. Сколько бы ни пыталось насекомое отлететь от пламени, столько же раз оно возвращалось обратно – в смертельно опасную ловушку света. Сколько бы каждый из них ни пытался убедить себя в этот миг, что не пойдет на поводу у Эрена, столько же раз мысли каждого сворачивали на путь поиска ответов, как вытащить этого болвана из гетто. Конечно, Жан не умел читать мысли, однако лица и взгляды говорили сами за себя. И его лицо сейчас наверняка выглядело точно таким же. Правда, он никак не мог понять, что пугало его больше. Эрен? Или нападение на жилые кварталы?

– В гетто Либерио очень тесная застройка, – пробормотал Жан. Уж кто-кто, а он-то видел это собственными глазами. – А во время фестиваля будет столпотворение гражданских…

Мотылек снова стукнулся в стекло и, обессиленный или ослепленный, упал на стол недалеко от пальцев Армина, которые вдруг сжались в кулак, да так, что костяшки его суставов начали стремительно бледнеть.

– Если Эрен действительно задумал все это провернуть, то в одиночку он точно не справится. – Армин не говорил это для других, он просто рассуждал сам с собой. – Это чистой воды самоубийство.

Ханджи задумчиво смотрела на горящий ровным пламенем фитиль:

– Парадиз не может лишиться Основателя и Атакующего в такое время. И уж тем более позволить марлийцам захватить Эрена живым и скормить его кому-то из претендентов в воины или шифтеру. Острову в таком случае придет конец.

Леви кивнул.

– Йегер – кретин, – констатировал он, помолчал немного и продолжил: – Он же намеренно ставит нас перед фактом выбора: либо потеря острова, либо спасение его жопы. Поставим его раком в ответном письме. Или он добровольно тащит свою задницу обратно, или мы все равно найдем его и вернем на Парадиз насильно, а уж там он получит по заслугам за все свои выкрутасы. И от меня лично в обязательном порядке…

А затем в комнате будто разорвалась бомба – настолько звук шкрябнувших ножек стула показался всем присутствующим громким. Жан от неожиданности едва не выронил бумажный пакет с вином, который до сих пор сжимал в руке, но тут же снова о нем забыл – стоило только встретиться мимолетным взглядом с Микасой, на пути которой он как раз оказался. Пару мгновений назад она вскочила со своего места и, игнорируя удивленные взгляды, направилась к выходу. Молча. Решительно. Целеустремленно. И Жан, вдруг оказавшийся у нее на пути, вынужден был вжаться в спинку стула, чтобы не быть раздавленным взглядом и напором Микасы Аккерман.