Текст книги "На том берегу (СИ)"

Автор книги: Ayris S.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Зарывшись в собственные гнетущие мысли по самую макушку, Жан не сразу понял, что произнесенные слова адресованы ему.

– Кепку верни, – повторил просьбу человек, и на этот раз глухой скрипучий голос раздался уже ближе, а в следующую секунду кто-то тяжело опустился на бетон рядом.

Жан удивленно повернул голову, но в сумраке переулка было не разобрать ни возраста мужчины, ни черт его лица. К счастью, чиркнула спичка и на несколько мгновений осветила элдийца, который теперь невозмутимо прикуривал сигарету, зажав ту между разбитых губ, пока Жан силился вспомнить, где же он видел это лицо, показавшееся ему смутно знакомым. И только свежая ссадина на скуле да засохшая под носом и на губах кровь навели его на верный ответ: ему решил составить компанию тот, кого совсем недавно так вдохновленно избивали марлийцы у ворот гетто. Ударивший было в нос запах дешевого табака перебила забойная вонь сигаретного дыма, и не привыкшему к подобным «ароматам» Жану захотелось зажать нос или хотя бы оказаться на метр подальше от этой убойной дряни.

– Кепку верни, – тем временем в третий раз повторил элдиец спокойно и, по-прежнему игнорируя направленный на него взгляд, выпустил в сумрак облако вонючего дыма изо рта.

Жан молча стянул с головы кепку, что поднял с дороги у ворот гетто, и отдал ее хозяину, который тут же спрятал под ней свои проплешины на висках и едва наметившуюся на затылке лысину. На слова благодарности не стоило и рассчитывать. Ни пекарь, ни мальчишка с хлебом, ни этот забитый сапогами элдиец… видимо, люди в гетто не привыкли получать помощь, а потому и говорить «спасибо». Жан раздосадованно хмыкнул и опустил взгляд на бычки и обрывки газет под ногами. Задумался. Занятно все складывалось. Находясь по ту сторону ограды, на марлийской стороне, он сочувствовал загнанным в гетто людям, теперь же, оказавшись внутри, почему-то ощутил себя обманутым… и разочарованным. Хотя какая, к черту, разница? Он ведь здесь не для того, чтобы судить два народа. И уж тем более не для того, чтобы решать их судьбы. Его первостепенная задача – вернуть Эрена, мать его за ногу, Йегера домой.

Элдиец между тем нездорово закашлялся, схаркнул мокроту под ноги и, вытерев губы тыльной стороной ладони, поинтересовался:

– Куда свою подружку дел?

– Мы разминулись, – уклончиво ответил Жан.

Вряд ли этот человек согласится помочь ему в поисках Микасы. Избитый. Помятый. Несчастный оборванец. Тот, кто сам себя у ворот защитить-то толком не смог.

– На кой хер вас сюда занесло? Чего разнюхиваете? – продолжил допытываться элдиец.

– Ищем одного человека. Друга.

– Друга? – недоверчиво переспросил мужчина, а затем впервые посмотрел на Жана и вдруг расхохотался отрывистым лающим смехом. – Ты спятил?! Марлийские свиньи, которые дружат с элдийцем… Ну-ну… Может, мне сдать тебя полицаям? Им свои байки будешь рассказывать.

Бля! Жан и забыл, что человек видел их по ту сторону колючей проволоки, да еще и без нарукавников, поэтому они с Микасой для него марлийцы-угнетатели. Враги. Твари. Свиньи. Пожалуй, пора было сваливать, пока этот курильщик-туберкулезник не надумал позвать друзей и отыграться на «враге» за свою несчастную жизнь за забором.

– Мне нужно идти, – Жан поднялся и уже направился было к выходу из переулка, когда хриплый голос за спиной выбил воздух из его легких.

– Я видел, как она шла вместе с Рыжим, – сказал элдиец тихо.

Жан остановился и резко обернулся:

– Кто? Микаса? Кто такой Рыжий?

Мужчина стряхнул пепел с сигареты, растягивая время:

– Один из слизняков Яниса Цукурса, готов лизать ему ботинки за пару-тройку монет, – ответил он наконец, подумал немного и подытожил: – Мальчик на побегуш…

Не успел договорить, потому что Жан снова оказался рядом, схватил его за грудки и как следует встряхнул:

– Ты знаешь, куда они ушли? – грозно потребовал он ответа.

Игры в вежливость закончились. Хватит. Если этот элдийский мудак заартачится, то можно и в челюсть ему прописать, чтобы разговорить.

– Э! Полегче! – возмутился мужчина, так и не стерший с лица всю свою надменность.

Правда, теперь в его тусклых глазах тлел огонек злобы, готовый вспыхнуть и разгореться настоящим гневом, если его снова начнут избивать. Кажется, он уже понял, что Жан не просто марлиец, а тот, кто умеет бить… и возможно, убивать. По взгляду… по захвату… по ощущению текущей в руках силы, с которой его только что не просто схватили, но с легкостью приподняли на несколько сантиметров вверх. Однако даже это понимание нисколько не испугало элдийца.

– Отвечай! – еще раз встряхнул его Жан и отпустил, пока тот, чего доброго, не прикусил язык и не передумал говорить. – Так ты видел, куда они пошли?

– Видел. – Элдиец прочистил горло и с сожалением уставился на тлеющую сигарету, которую выронил. – К Цукурсу, вестимо. Куда ж еще. Он таких, как твоя баба, любит. Нечасто тут в гетто экзотику можно выловить.

За «бабу» Жану захотелось встряхнуть мозги этого типа еще разок, и он еле сдержался, чтобы не осуществить свой мимолетный порыв.

– Кто такой этот Цукурс? – процедил сквозь зубы.

Мужчина вдруг дерзко усмехнулся и поднял взгляд на Жана:

– Хозяин лучшего борделя в гетто.

– Так Микаса сейчас в… – Жан не смог произнести это слово. Только не с именем Микасы рядом. – В… – снова попытался он.

– Ага, – кивнул элдиец и закончил вместо него: – В борделе.

Будто вдарил колокольным звоном по ушам и кувалдой размолотил череп. Жан еле разомкнул губы:

– Где это место? – спросил он хрипло.

Мужчина молча поднялся, наступил ботинком на свой тлеющий окурок и направился, не оглядываясь, к выходу на улицу.

– Иди за мной, – позвал он.

Из переулка они вышли уже бок о бок.

Жан старался унять душное и нервное беспокойство. Пытался не думать о борделе и не накручивать себя (в конце концов, Микаса не беззащитная девушка и может дать отпор), поэтому размышлял о своем провожатом. Элдиец приволакивал ногу и сильно сутулился, но в остальном никак не походил на того, кто мог бы просто так позволить себя унижать. Жан не чувствовал в нем страха, не заметил за время общения ни одного намека на покорность и безволие, что наблюдал там – у ворот гетто. И все больше недоумевал. Знакомый типаж. Такие люди скорее мертвой хваткой вцепятся зубами в сапог, чем позволят запинать себя. И если бы сейчас, в переулке, Жан не ограничился легким встряхиванием, то наверняка получил бы отпор. Так что же тогда произошло у ворот? В чем причина такого смирения перед военными марлийской армии? Привитое с детства чувство вины за грехи Великой Элдийской Империи прошлого? Боязнь за свою жизнь, которой с легкостью можно лишиться за один выстрел караульных? Чего Жан не видит или не понимает?

И все-таки он не выдержал:

– Почему ты не сопротивлялся, когда тебя били у ворот? – спросил озадаченно.

– Не твоего ума дело, марлиец, – огрызнулся мужчина и надолго замолчал. Они успели пройти целый квартал унылых однотипных домов, и Жан уже не надеялся на объяснения, когда его провожатый вдруг остановился и круто развернулся к нему лицом. – Думаешь, что у нас, элдийцев, не осталось ни яиц, ни гордости, да? Хах… Думаешь, мы смирились с тем, что вы морите нас голодом, лишаете всего, а потом гоните на смерть под вражеские пули… обращаете в гигантов, чтобы выигрывать сражения за счет наших жизней? Не дождетесь, сволочи. Хочешь правду? Пока эти два урода избивали меня около ворот, у них не хватило времени как следует обыскать въехавшую перед этим машину, которая была до отказа набита контрабандой. Еда, вещи, сигареты. Мы от голода и холода помирать в этой дыре не собираемся, понял? Так-то.

Мир Жана снова перевернулся с ног на голову. Какой же обманчивой может быть реальность, когда смотришь на нее поверхностным взглядом. Так значит люди в гетто все же не отчаявшиеся трусы, не шаркающие ногами безвольные куски мяса, что смирились со своей участью… Они не просто выживают, но даже спустя столько лет в неволе еще сопротивляются навязанным им заточению и чувству вины за свое существование в этом мире.

– Так ты специально?..

– Спровоцировал их. Да. – Элдийца переполняла гордость, которая горела теперь в глазах ясным светом жизни. Он вдруг расправил плечи и окончательно перестал казаться затравленным и помятым. Взглянул на Жана с довольной улыбкой, но быстро спохватился и почти сразу отвернулся, махнув рукой в сторону одного из домов, непримечательного двухэтажного строения с закрытыми ставнями на большинстве окон: – Тебе туда. Как войдешь, сверни направо. Там лестница. Цукурс обычно заседает в кабинете на втором этаже.

– Спасибо, – поблагодарил Жан за помощь… и за возвращенную веру в людей гетто Либерио.

Лицо элдийца на пару мгновений вытянулось в удивленной гримасе – видимо, не думал услышать подобное слово от «сволочи марлийца».

– В задницу свою благодарность засунь, марлийская свинья, – ответил он беззлобно и снова довольно улыбнулся, уверенный, что этого не заметят. – Ненавижу вас всех.

Даже не попрощавшись, Жан чуть ли не бегом направился к дому, на который ему указали. Теперь, когда элдийца рядом больше не было, мысли снова вернулись к Микасе и тревожно вились в голове роем надоедливых насекомых.

«Зачем она пошла сюда?»

«Что сказал ей этот Рыжий?»

«Микаса вообще понимает, куда ее привели? И почему?»

Но больше всего Жана донимал вопрос, который неожиданно ворвался в голову и в итоге разогнал остальные:

«На что готова пойти Микаса ради информации о местонахождении Эрена?»

Мудила Эрен! Жан сжал кулак от злости. Если с Микасой случится в гетто что-то нехорошее из-за его пропавшей задницы, Жан лично этому мудаку все зубы повыбивает и в эту самую задницу засунет… Но сначала он потренируется на Цукурсе.

– Эй, аккуратней, парень, – рявкнул кто-то в спину, когда на крыльце Жан в спешке задел только что вышедшего человека плечом. – Чего, так не терпится девочку, что ли?..

– Пш-шел с дороги, – процедил он в ответ и нырнул в полумрак публичного дома.

Направо… По лестнице на второй этаж…

Жан взлетел вверх, перепрыгивая через ступеньки. В коридоре, к счастью, никого не оказалось, но и все двери по обеим его сторонам были закрыты. И что теперь? Каждую открывать, чтобы в итоге устроить здесь переполох, нарваться на разборки с полицейскими и провалить задание? А может, позвать Микасу? Нет, так тоже не пойдет. Жан медленно двинулся вперед, вслушиваясь в тишину. Бурые узоры на красных обоях до тошноты напоминали ему цветом разводы засохшей крови, а к потертым дверным ручкам даже притрагиваться не хотелось при одной лишь мысли, сколько запачканных рук к ним до этого прикасалось. И это, по словам того элдийца, лучший бордель в гетто? Как же тогда выглядит худший из местных публичных домов?

Жан как раз добрался до столика, где в беспорядке валялись карты с незаконченной партией (видимо, игроки вскочили в спешке), когда за стеной послышались возня и чей-то сдавленный писк.

Он тут же кинулся к двери и, распахнув ее, приготовился к худшему.

– Микаса!

– Жан!

Невредимая, разве что чуть растрепанная Микаса предстала перед ним богиней возмездия. Девой-воительницей она возвышалась посреди просторного светлого кабинета с канцелярским ножом в руке, который метил в шею мужчины на стуле. Чуть поодаль двое других мужчин распластались на полу и не подавали признаков жизни. Крови не было – наверное, Микаса просто вырубила их до бессознательного состояния.

Долбавший все это время в голове Жана колокол тревоги наконец смолк, и в тишине полдня он услышал щебет ласточек и собственное прыгнувшее от радости сердце.

Микаса чуть приподняла губы в легком подобии улыбки, и разлитый на полу свет, воздух, клочок прозрачного неба за окном – все вдруг наполнилось ею.

– Ты в порядке? – спросил Жан, ослепленный то ли солнцем, то ли холодным спокойствием Микасы.

– Угу, – она тут же отвернулась и кивнула в сторону сидящего мужчины, который смотрел на обоих возмутителей спокойствия затравленным взглядом жертвы. – Это Янис Цукурс. Один из членов Элдийского совета. Он сказал, что списки недавно прибывших в гетто в верхнем ящике стола.

Так вот оно что. Значит, этот толстяк – один из членов Совета. Вот почему Микаса оказалась в борделе. Черт! Да она, скорее всего, даже не подозревает, где находится. Если только этот вцепившийся в стул толстожоп не успел рассказать или предложить ей какие-то непристойности в обмен на списки.

Жан чуть ли не насквозь прошил Цукурса подозрительным взглядом.

– Я присмотрю за ним. Проверь стол.

Он забрал у Микасы нож и встал напротив хозяина кабинета, кажется, окончательно пригвоздив того к стулу суровым выражением своей физиономии. И пока Микаса потрошила стол и проверяла списки, которые действительно там оказались, Жан смотрел в водянисто-голубые глаза Яниса Цукурса и пытался прочесть в них хоть что-нибудь помимо страха за собственную жизнь.

Когда шелест бумаги за спиной смолк, снова наступила гнетущая нервная тишина. Наконец Микаса сказала:

– За последние полгода в гетто не доставляли ни одного элдийца с именем Эрен.

Жан отчетливо услышал в ее голосе разочарование и усталость.

– Ясно. Значит, его здесь все-таки нет.

– Уходим? – спросила Микаса и, приблизившись, на секунду положила руку ему на плечо.

Жану показалось, что этим мимолетным жестом она искала поддержки. Что она, обычная расстроенная девушка, которой вдруг понадобилось крепкое мужское плечо-опора. Какая сладкая иллюзия-обман. Только вот Микаса Аккерман – боец и вряд ли стала бы демонстрировать свою слабость сейчас. Она просто приглашала следовать за собой.

– Да. – Жан кивнул, но вместо того, чтобы пойти за ней к выходу, попросил: – Подождешь меня за дверью? Еще кое-что хочу спросить у этого господина-члена… Элдийского совета.

Она безразлично пожала плечами и вышла.

– Не знаю, кто вы, но вам обоим это с рук не сойдет, – подал голос Цукурс, как только дверь за Микасой закрылась.

– Угрожаешь? – удивленно приподнял бровь Жан и спрятал нож за ремень.

С таким рохлей он, в случае чего, и без оружия справится. А этот мужик или дурак, или чего-то не понимает.

– Ну и что ты мне сделаешь? – дрожащим голосом пролепетал тем временем Цукурс, храбрясь. – Я не какой-то там оборванец с улицы…

Ах, ну да. Сам член Элдийского совета – наверное, его здесь все боятся. Пора было спустить Яниса Цукурса с облаков его уверенности в собственную безнаказанность и вдарить как следует о землю с неприглядной для него реальностью.

– Да мне похрен, жирный мудила, кем ты тут себя возомнил… – хмыкнул Жан. – Я только хотел узнать, ты ведь не обижал Микасу?

Цукурс облизнул сухие губы и усмехнулся:

– Хы… Что, не любишь, когда твою девку гладят чужие?

– Она тебе не девка, усек? – рыкнул Жан, но, кажется, Цукурс вдруг решил, что нащупал слабое место.

Ох, зря.

– Такая свеженькая на ощу… – продолжил было молоть он своим поганым языком. Не успел договорить – Жан с силой схватил его, протащил по кабинету и впечатал головой в стол. – Гха!.. Что ты творишь?!

– Заткнись! – рявкнул Жан и, вжав в столешницу толстую морду, зафиксировал ее локтем на потной шее.

Цукурс дернулся, попытался высвободиться от захвата, тщетно елозя по столу обеими руками, одну из которых Кирштайн придавил коленом. В самый раз.

– Нет! Не надо! – испуганно взвизгнул Янис и снова слабо дернулся, как только заметил канцелярский нож в свободной руке Жана.

Он всхлипывал и извивался, причитал и с ужасом смотрел на нож, что завис в воздухе над его растопыренными пальцами. Теми самыми мерзкими пальцами, которыми, судя по всему, член Элдийского совета Янис Цукурс касался Микасы.

– Я не трогал ее! Только за подбородок взял! Клянусь! Пожа… Пожалуйста! Не надо!.. Умоляю! Только не пальцы!

И Цукурс заплакал. Этот воющий и всхлипывающий мужик – зрелище, отвратительнее которого было разве что содержимое желудка гиганта. Жана даже передернуло. Конечно, он не раз видел слезы своих боевых товарищей, но то были другие слезы. Даже ревущий в кадетке Эрен вызывал в Жане скорее уважение и сочувствие, потому что, мать его, уж кто-кто, а Эрен Йегер никогда бы не стал реветь из-за ужаса лишиться пальца или боязни боли. Да что этот всхлипывающий мужик в кителе вообще знает о боли? Будь здесь Эрен, он бы мог много чего ему рассказать: каково это – раз за разом ранить себя… каково это – лишаться конечностей…

Будь здесь Эрен…

Будь здесь Эрен – как бы он поступил с тем, кто трогал Микасу?

А может, ему было бы все равно?

Что вообще сейчас в голове у Эрена?

В конце концов, это из-за него Микаса оказалась здесь, в каком-то дешевом борделе гетто.

Жан смотрел на текущую по носу слезу Яниса Цукурса и все крепче сжимал нож, а затем вдруг замахнулся и под вскрик элдийца всадил лезвие в столешницу между дрожащими пальцами, после чего выпустил Цукурса из захвата, и тот мешком картошки сполз на пол.

Жан молча развернулся и вышел за дверь. В нем до сих пор клокотала злость, но теперь он думал не о плачущем Янисе Цукурсе, теперь он размышлял об Эрене – этом придурке, из-за мудачества которого Жан только что чуть не покалечил человека. Пусть тот и конченая мразь, но он не безмозглый гигант, он человек.

Человек.

Даже не военный.

А что же тогда будет дальше?

«Я ведь не мразь, чтобы калечить и убивать людей из-за твоего эгоизма, Эрен!»

========== Глава 6. Опустошение ==========

После залитого солнцем кабинета коридор сдавил Микасу в тисках стен и душного полумрака. Здесь не было окон – только двери, двери, двери и два темных провала лестничных пролетов по обоим концам красной «слепой кишки», где Микасе нужно было дождаться Жана. Как он вообще умудрился отыскать этот дом, проглотивший ее заживо? И что еще собирался выведывать у Яниса Цукурса?

За дверью раздался вскрик, от которого Микаса вздрогнула, а через несколько секунд Жан наконец вышел в коридор. Злой как черт, он поймал на себе ее обеспокоенный взгляд, хотел было что-то сказать, но, видимо, передумал и первым молча двинулся к лестнице, по которой, казалось уже вечность назад, поднималась она – еще полная надежды и ожидания что-нибудь узнать об Эрене. Но вся ее надежда выцвела и засохла в солнечном кабинете Яниса Цукурса; Микаса будто так и осталась там – мертвым цветком, который положили для гербария в хрустящие страницы с именами и фамилиями жителей гетто…

Снова неудача. Никаких результатов. И так день за днем.

У Жана еще хватало сил на гнев, а у нее сил почти не осталось. Разве что передвигать ноги и снова куда-то идти.

– Жан… Что ты сделал с Цукурсом? – тихо спросила Микаса, когда они дошли до лестницы.

– Ничего. – Жан оглянулся и посмотрел на нее. Остановился. Шумно выдохнул, выпуская с воздухом из легких и весь запал злобы. – Но если ты хочешь…

– Нет, – устало качнула она головой. – Не хочу. Давай просто уйдем отсюда поскорее.

Он кивнул и замер, прислушиваясь.

– Кто-то идет, – сказал едва шевеля губами, но Микаса и сама уже услышала тяжелую поступь шагов на первом этаже.

– Есть еще одна лестница. Давай тогда по ней, – предложила она шепотом.

Они быстро проскочили обратно по красному тоннелю «кишки» и свернули в темноту узкого лестничного пролета как раз в тот момент, когда незнакомец сделал первый шаг на второй этаж. К счастью, успели.

Так и не сбавляя скорости, друг за другом двинулись вниз по утонувшей во мраке лестнице. Мягкий ковер на ступенях глушил шаги и, кажется, все звуки сразу. Вот почему, внезапно вынырнув из темноты и тишины, Микаса резко остановилась на середине спуска, пойманная в ловушку рассеянного света ламп и негромкой болтовни.

– Бля! – не сдержался Жан за ее спиной, когда сам увидел причину внезапной задержки.

Поворачивать обратно было поздно. Их заметили. Разговоры потухли сами собой и вслед за случайной – первой – парой глаз потянулись другие. Теперь любопытные женские взгляды прыгали по растерянным лицам незнакомцев и скользили по их невзрачной одежде.

– Жан! Что это за место? – Микаса невольно вцепилась в перила.

Он ничего не ответил, вместо этого решительно взял ее за локоть и на этот раз первым направился вниз по лестнице, вынуждая Микасу следовать за собой:

– Пойдем.

Однако она не сдвинулась с места. Застыла, будто зачарованная, не в силах оторвать взгляда от убранства просторной комнаты и ее обитательниц. Микасе казалось, что вместе с ней остановился ход времени и исказилась реальность. Разве подобное место могло бы существовать в гетто? Она мазнула взглядом по окнам, чтобы убедиться в том, что там, за стеклами, по-прежнему плавилась под летним солнцем улица, на которой все еще жались друг к другу дома, а угрюмые люди со звездой на нарукавнике брели по своим делам… Но ничего не увидела – сквозь наглухо запертые ставни не смог пробиться ни один солнечный луч, и искусственный свет керосиновых ламп заменил день на иллюзию ночи, а женщин, казалось, превратил в кукол с отдающими фарфоровой белизной лицами, черными глазами и яркими «кровавыми» губами. Их было шестеро: младшей, наверное, не больше четырнадцати-пятнадцати, старшей – лет около сорока. И все они, застигнутые Микасой и Жаном за праздной болтовней, так и замерли в раскрепощенных позах на пуфах и диванах, обитых красно-черным плюшем, и не сделали ни единой попытки прикрыть перед незнакомцами свой неподобающий вид. Задранные до бедер подолы струящихся платьев и глубокие вырезы декольте, фривольно разведенные колени и вопиющая напускная роскошь жемчужных нитей бус вокруг шей и тонких запястий… Бесстыдные красивые куклы, одетые в шелка и разврат поверх погребального савана тотальной нищеты гетто.

Догадка острым крюком вонзилась Микасе в живот и выпотрошила из нее остатки сил, а затем вспорола нутро до горла, где застряли слова:

– Жан? Это что… – язык плохо слушался, – публичный дом?

– Да, – ответил он глухо и снова потянул за собой.

Жан почти насильно оторвал ее от перил и потащил вниз. Он смотрел себе под ноги, будто отгородился от всего вокруг: будто эти соблазнительные женщины не были ему интересны и ему не было стыдно за то, что он слышал от них, пока продолжал тянуть Микасу за собой.

– Эй, красавчик! Возьми и меня тоже. Уверена, такого жеребца на нас обеих хватит, – звонко рассмеялась одна из девушек.

– За полцены для тебя, – подхватила вторая.

– Эй, дамы, да я бы и бесплатно отдалась.

Плюшевая комната зазвенела от хохота, а Микаса вспыхнула от стыда. Она почувствовала, как нестерпимый жар сжег ее щеки и уши, прокатился тяжелой волной по спине и расплавил кожу под рукавом там, где пальцы Жана обхватили руку.

– Не слушай их, – услышала Микаса бормотание.

Жан сжал ее локоть еще сильнее и попытался ускорить шаг, но ноги никак не хотели идти. Ей казалось, что спертый воздух стал плотнее воды, и она, захлебываясь в тяжелом аромате духов и грязи слов, с неимоверным усилием продирается вперед через эту вязкую субстанцию. А еще ей отчаянно хотелось вырвать руку из захвата, чтобы закрыть уши и не слышать больше ни звука из уст женщин, которые посчитали ее одной из них и, сами того не осознавая, погрузили Микасу в огненную жижу альтернативной реальности, где Эрен не смог убить работорговцев.

Все издевательства Шадиса над кадетами, вся прямолинейная грубость военных и порой резкие слова капитана Леви никогда не покушались на гордость и достоинство Микасы… Даже грязное предложение Яниса Цукурса, высказанное им тет-а-тет в кабинете, унизило ее не так сильно, как издевательские смешки этих продажных женщин:

– Хорошенько ублажи его, азиаточка, чтобы он к нам и в следующий раз вернулся.

Потому что там, в солнечном кабинете Цукурса, не было Жана. И как смотреть теперь ему в глаза, зная, что он пришел и нашел ее в этом доме порока?

– Где Янис успел добыть такую цыпу? Вот пройдоха – небось сам же первый и опробовал.

– А как же! Ты, Герта, будто еще сомневаешься в этом…

Как отмыться от грязных фраз?

Голова внезапно отяжелела, и в горле окончательно пересохло. Микасе стало жарко, душно и тошно. И даже на улице эти ощущения никуда не исчезли, а первое же резкое движение, когда она рванула вперед к колонке на углу, прокатилось по вискам ударом молота. Плохо. Очень плохо.

Вода казалась Микасе ледяной, но она умывалась до тех пор, пока руки не заломило от холода. И все-таки вода не спасла: головная боль окончательно стянула виски железным обручем мучений. Чертова мигрень, как же не вовремя. Микаса оглянулась по сторонам в поисках места, куда бы присесть, заметила впереди скамейку и без единого слова направилась туда. К счастью, Жан не стал ничего спрашивать и молча пошел следом. Нужно было сказать ему про приступ и попросить несколько минут отдыха, но она не могла заставить себя говорить, потому что знала, что каждое произнесенное слово вопьется в виски болью, как каждый шаг и любое резкое движение отдавалось сейчас в желудке тошнотой, а яркие солнечные блики ножами резали глаза. Даже едва уловимый аромат жасмина от чахлого куста позади скамьи теперь казался невыносимо сладким и тяжелым.

– Мигрень, – все-таки тихо произнесла Микаса, когда опустилась на прогретые солнцем деревяшки и, закрыв глаза, почувствовала, что Жан присел рядом.

– Кажется, напротив какой-то военный госпиталь. Могу попытаться раздобыть там компресс или еще что-то подобное…

– Нет. Просто дай отдохнуть пару минут.

– Тогда положи голову мне на плечо, – предложил он. – Я не буду шевелиться.

Наверное, если бы дело было только в головной боли, Микаса ни за что бы не позволила себе такого. С приступами она смирилась уже давно и так же давно научилась их скрывать от окружающих. Даже Армин с Эреном порой не догадывались, в чем причина ее внезапной молчаливой отстраненности, наверняка списывая все на особенности характера. Но сегодня в Микасе что-то окончательно сломалось и потухло. В ней не осталось ни сил, ни воли терпеть боль – ничего. Микаса ощущала себя пустым сосудом. Без жизни. Без надежды. Без дома.

Без Эрена.

– Спасибо, – пробормотала она, умостив голову на твердом, но таком нужном ей сейчас плече.

Спасибо. Одно слово, в которое Микаса хотела бы вместить все огромное море благодарности к Жану: за то, что согласился проникнуть с ней в гетто в поисках Эрена, и за то, что нашел и вытянул ее из дома Цукурса… за понимание и молчание… за сочувствие и теплое плечо. За то успокаивающее человеческое тепло, что она ощущала сейчас под щекой и которого ей, оказывается, так не хватало в последние месяцы одиночества.

Жан, и правда, не шевелился. Сидя с закрытыми глазами, Микаса слушала его размеренное дыхание сквозь приглушенный шум улицы, и это почему-то ее успокаивало. В какой-то момент она даже поймала себя на том, что невольно подстроилась под него и теперь они дышат синхронно.

Дышала ли она когда-нибудь одним на двоих дыханием с Эреном?

Мигрень отхлынула так же внезапно, как и началась. Жасминовый дурман перестал травить мозг, головная боль постепенно отступала, и Микаса, еще не рискуя шевелиться, все же открыла глаза. Гетто продолжало жить своей повседневной жизнью. Мимо скамейки брели по делам прохожие, серые дома на серой улице заслоняли до одури прозрачно-голубое небо, в котором носились вереницы ласточек, зато черные провалы окон госпиталя казались дырами в бездну ада, где страдали, стонали и умирали люди, и их вина состояла лишь в том, что они родились элдийцами. Микасе захотелось побыстрее выбраться отсюда и забыть про гетто, чтобы не видеть больше ни обшарпанных фасадов, ни пыли на дороге, ни девятиконечных звезд на нарукавниках… Вернуться бы на Парадиз. Домой. Она знала, каково всю жизнь провести внутри Стен, веря, что там – за спасительными Стенами до небес – мир полон чудовищ-гигантов. Теперь она увидела жизнь за другими стенами. Каково это, всю жизнь провести внутри гетто, зная, что там – за колючей проволокой – не чудовища, а целый мир точно таких же людей…

Она всегда думала, что мир жесток. Но теперь, на материке, поняла свою ошибку. Мир не жесток. Он прекрасен и необъятен.

Люди жестоки.

Микаса рассеянно наблюдала, как воробьи – куда ж без них – дерутся за кусок хлеба на скамье за оградой госпиталя. С упрямым азартом птицы вырывали друг у друга корку, щебетали и хорохорились, пока какой-то безрукий тощий калека с пустым взглядом, чем-то и сам напоминающий воробья, не прогнал их прочь, поднял расклеванный кусок и тут же, даже не отряхнув, засунул себе в рот.

Микаса отвела взгляд в сторону, снова вспомнив про жемчужные бусы на шеях обитательниц борделя и добротные кожаные сапоги Яниса Цукурса. Будь то Парадиз, один из городов Марли или гетто Либерио – весь мир одинаков. Пока одни вынуждены голодать и умирать, другие купаются в роскоши, которую получили, позабыв о совести, достоинстве или честности… Правда, был еще один путь. Ее путь и путь Эрена – убивай, если хочешь выжить. Был ли этот путь правильнее или лучше той дороги, что избрали для себя продажные женщины? Вряд ли. Был ли он праведнее, чем голодать и отбирать у птиц грязный хлеб руками, не испачканными в крови? Вряд ли.

Плечо под щекой напряглось. Микаса наконец подняла голову и решилась впервые взглянуть на Жана, но он не обратил на это внимание, потому что исподтишка смотрел в сторону угла больничной ограды, из-за которого только что показался человек с нашивкой полицейского на груди. Микаса тоже напряглась, поймав на себе его пристальный взгляд. Полицейский наискосок направился в их сторону, буквально вцепившись глазами в Микасу, но не успел сделать и пяти шагов, как вслед за ним из-за того же угла вылетел камень и попал ему точно в спину. Полицай резко остановился и обернулся, встретив теперь град полетевших на него камней лицом. Разразившись отборной бранью и прикрыв голову руками, он бросился обратно за угол, чтобы поймать обидчика.

Жан, еще настороженный, посмотрел на Микасу:

– Кажется, ему разбили голову.

Она кивнула, потому что тоже заметила кровь на лице.

– Видимо, не очень-то тут любят полицейских.

– Нам лучше уйти отсюда, пока он не вернулся. Да и… – Жан опустил взгляд, но сразу же поспешно отвернулся и сглотнул. – Мы все равно уже выяснили, что Эрена здесь нет.

Он поднялся со скамейки первым. Микаса натянула на волосы выцветший черный платок, аккуратно заправила выбившиеся из-под него пряди и собралась было тоже подняться, но, бросив мимолетный взгляд вниз, вдруг закусила губу и схватилась за юбку, сцепив в руке разошедшуюся по шву ткань. Вот черт! Наверное, шов не слишком широкой юбки разошелся еще при разборке с охранниками Цукурса в его кабинете, а Микаса этого не заметила. Не до того было. Так значит, она все это время сидела рядом с Жаном с вульгарным разрезом до середины бедра и обнаженным коленом…

Вот почему на нее так пристально смотрел полицейский.