Текст книги "Подарки в продуктовых пакетах (СИ)"

Автор книги: Axiom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Он не соглашался. Когда я выронил стон, сам того не ожидая, Яков выдернул свою руку из моей. Та, которая держала мою, впилась крепче.

– Тогда я сделаю это, а ты, – лёгкие судороги прошлись по телу, – закрой глаза, пожалуйста…

Яков не ответил, повёл головой, а я продолжал шумно вздыхать, смотря на его напряжённое лицо.

Закрыл.

Я улыбнулся, оголяя зубы и отнимая руку от него. Он выпустил без претензий.

Я пошуршал тканью. Искоса посмотрел на ноутбук, облизывая пересохшие от волнения губы.

В этот раз спешка не будет ошибкой.

Я удовлетворённо выдохнул и сглотнул.

Один стон. Один толчок.

Один хлопок крышки ноутбука.

Мгновения хватило, чтобы схватить компьютер и нанести удар. Быстрый. Непродуманный. Яростный. Кажется, я услышал, как сломался носовой хрящ, или воображение разыгралось на полную катушку от ощущения, которое прошлось по рукам прямо в мозг, когда ноутбук столкнулся с лицом.

Я резко замахнулся. Успел увидеть кровь и ошеломлённое лицо Якова перед тем, как ударил второй раз. К рукам прилила кровь – они горели. Я сделал третий удар, четвёртый. Бил так сильно, как мог, сколько сил скопил за все те недели мучений рядом с ним. Я наконец-то чувствовал облегчение. Я наконец-то раскрыл свою ярость и ненависть. Они лились бурным потоком, и останавливать его я не собирался.

Наконец-то я улыбался по-настоящему, выхлёстывая остатки ненависти на ублюдка, а от него не последовало ни крика, ни сопротивления. Не успел. Руки сначала дёргались, но не добрались до меня.

Бук разваливался, я бил остатками, с каждым ударом смеясь этой мрази в размозжённое лицо.

Оно превратилось в сплошной синяк красного цвета, вздулось как упаковка с размороженным мясом. Яркая кровь сочилась из носа, из ран под глазами, на щеках и губах. Несколько зубов потрескалось. Волосы у лба приняли бледно-красный цвет.

Я наслаждался и задыхался от счастья. Тело Якова безвольно опиралось на стену. Мои руки тряслись, но разломанный компьютер не отпускали.

Чем дольше я смотрел, тем слабее становилась улыбка. Она сползла, когда я понял, что случилось в моей голове: Яков сделал похожее с Толей. О котором я не вспомнил ни разу за время своего заточения…

Из-за этой дряни.

Я со злобой нанёс несколько ударов по телу и выкинул обломки.

Мне нужно убираться.

Я сполз на пол и двинулся на коленях в соседнюю комнату. Прополз её и достиг прихожей. Не переводя дыхание, я потянул ручку двери. Она была заперта.

– Вот ты ж сука… – прошипел я, поднимая голову.

На гвозде, вбитом в косяк, висели ключи. Они были настолько высоко, что рукой не дотянуться. Я оглянулся и вернулся назад. Схватил стул и кинул к двери. Чтобы взобраться, пришлось схватиться за стену и встать на ногу. На саднящий и орущий обрубок. Я вскрикнул от боли и мигом умял голос, вытягивая тело. Оно горело.

Я тянулся. Ноги ныли, руки тоже. Я подцепил пальцем ключ. Он иронично забренчал, сталкиваясь с другими.

Я разозлился и попытался подпрыгнуть на коленях. Пара попыток, и я стянул ключи. Они упали на пол. Чтобы слезть, мне снова потребовалось опереться на рану. Я закусил губу и думал, как не переместить вес тела на неё, но всё пошло с точности да наоборот. Я снова закричал, на этот раз не сдержался, и упал со стулом.

Я думал, что зареву, пока лежал на спине и часто дышал. Я не помню, сколько сил потребовалось, чтобы вновь подняться на колени, но ушла уйма времени.

Со второй попытки я подобрал нужный ключ. Испытав прилив счастья, тут же потянул ручку. Дверь открылась. Меня потянуло за ней. Я ударился подбородком и локтями о деревянное крыльцо. Мелкие занозы вонзились в кожу.

Я стонал от боли, пока внутри не похолодело. Пока ветер не обдал колючим порывом. У меня спёрло дыхание.

На улице по-прежнему стояла зима. Ледяная. Не щадящая. Изо рта у меня валил белый пар, пальцы продрогли от мороза.

Я выбрался.

На лице появилась сдавленная улыбка, и я пополз на коленях к калитке.

– Кто-нибудь! – орал я. Крик тонул в округе. – Помогите!

Вокруг на самом деле была деревня. Дома, кажется, построили несколько веков назад. Складывалось впечатление, что отсюда люди переехали не меньше четверти века назад. А в настоящем здесь был я.

– Пожалуйста! – истошно вопил я.

Холод разъедал пальцы на руках и кожу на коленях. Я содрогался от ветра. Притоптанный снег под ладонями начинал казаться тёплым. Я прибавил ходу и кричал через мышечное сопротивление в глотке:

– Помогите!

Я выбрался. Утонул в снеге. Тело трясло.

Меня может не хватить.

Судорожные вздохи молотили по животу, пока я поднимал голову и всматривался. От Дома Якова шла одна тропа следов – стало быть, его же. Я посмотрел в противоположную сторону. Там стояли лачуги. Я направился к ним.

Никто на мой крик не отреагировал.

Глушь. Лучшее место, чтобы держать взаперти и не бояться, что соседи могут услышать мольбы о спасении. Я повторил заветные слова.

Никакой реакции.

Только ветер обгладывал мясо под кожей. Из носа текло. Тело переставало двигаться.

Я шёл. Сколько мог. Глаза слезились. Путь казался долгим и невозможным. Рассыпчатый снег таял под руками. Дрожа, я приводил себя в чувство, умывая им лицо. Помогало, пока ветер не поднимался.

Я выбрался на дорогу. Следы шин свежие. Периодично здесь бывают люди. Будут ли сегодня?

– Кто-нибудь! Отзовитесь!

Но никто не отозвался.

Дрянь. Дрянь. Ну почему? Неужто я замёрзну насмерть, не дождавшись одного грёбаного человека? Я вскинул глаза в одну сторону – там ничего не было видно, в другую – тоже.

– Да чтоб тебя…

Я не был уверен, что у меня хватит сил вернуться в дом Якова: там было тепло и была еда. А на улице я загнусь через тридцать минут, если не быстрее.

Я чуть ли не выл от ощущения безвыходности.

Сука, как же он всё продумал. Молодчина. Без души и мозгов…

Я всхлипнул носом. Меня снова накрыла ледяная волна. Я прижался лбом к снегу.

Если мне суждено подохнуть, к Якову я не вернусь. Лучше здесь – на пути к свободе. Признавать это было больно, но что поделать? Разве я не сделал всё, что было в моих силах?

Я задумался: может быть, у него был мобильник? Ловит ли здесь? Я еле поднял глаза, ища признаки сети: провода, спутники, вышки. Не увидел. Не смог поднять достаточно высоко. Даже если бы каким-то чудом ноутбук остался цел, отправить с него сообщение тоже не получилось бы – ни намёка на интернет. У него даже на рабочем столе было всего три ярлыка: мой компьютер, корзина и интернет эксплорер.

Пещерный человек.

Я смеялся с закрытыми губами. Отчаяние подкатило к горлу.

Вокруг было безумно тихо. Человечество убралось из этих мест давным-давно.

Капилляры в пальцах, кажется, замёрзли. Жидкость превратилась в хрупкий лёд. Он трескался и вонзался в мясо. И снова замерзал. И снова бился.

Я упал на землю. Холод впивался в лицо, сквозь одежду в грудь, живот, пах и ноги. Я устал.

В земле что-то гудело. Я прислушался, и понял, что звук шёл не из земли, он перемещался по воздуху. Я поднял голову, оборачиваясь на источник звука. Вдалеке мелькало два жёлтых пятна и размеренно они становились всё больше, а шум мотора громче.

Это была машина.

Я не поверил, но поднялся на четвереньки, выбираясь на дорогу и размахивая рукой.

Машина неслась быстро. Я успел подумать, что меня собьют, чего, к моему счастью, не произошло. Я поразился, как такой изумительный трюк был произведён на жигуле девяностых.

Из окна высунулся парень. На вид – нетрезвый.

– Дурак или как? – бессвязно бросил он, присматриваясь ко мне. – Чё у тебя с ногами?

– А ты не видишь? – спросил я. – Мне нужна помощь. Пожалуйста. Довезите до города, а там хоть на улице бросьте.

– Что там? – из машины вылез второй, совсем раздетый. Кажется, он выглядел немного лучше моего. Когда он присмотрелся ко мне, моё сравнение точно бы откинул.

– Помогите! – жалобно потребовал я.

Не хватало только, чтобы последний шанс выбраться из этой дыры провалился из-за того, что мне попались алкаши.

– Боже, ну и тормозы, – загудел третий голос.

С другой стороны выполз парень. Во рту была зажата самокрутка.

– Давай помогу.

Доверяться ему я хотел меньше всего – не верил, что дотащит, он и сам еле доковылял до меня, но согласился. Не время выставлять претензии.

На удивление он легко поднял меня и донёс до машины.

– Чё за?! – крикнул водила.

Мы обернулись в его сторону.

Страх сковал сознание.

Парень, который оставался снаружи, не успел сообразить, что обозначали слова приятеля.

Яков занёс топор и всадил ему в спину. По безлюдной округе разнёсся вопль.

Парень, который вызвался мне помочь, закинул меня в салон и сам поспешил залезть, громко хлопая дверцей.

Я был уверен, что после всех полученных увечий Яков не встанет. Его лицо как бы подтверждало мои догадки: ещё более опухшее, кровь местами потемнела и запеклась, глаза из-за отёка не было видно совсем. Но он здесь. На ногах, пусть они еле держали его, но он стоял и пытался вытянуть топор из плоти.

Насколько он безумен?

Меня охватила паника. Я сжал сидение и выкрикнул, что было мочи:

– Гони!

И этого хватило: парень за рулём меня послушался и газанул, не вспоминая о друге, словно, он вообще не думал и только выполнял приказы.

Я обернулся. Яков не двигался и быстро отдалялся, превращаясь в смутную точку на снегу.

– Ох, – вздохнул тот, что был рядом со мной, – мы же братана там оставили… – Он был не в себе. Говорил и будто не понимал своих слов.

Из кармана замусоленной толстовки он достал новый свёрток. Зажёг и втянулся. Достал второй и дрожащей рукой передал водиле. Изловчился достать третий и предложил мне.

– Нет, спасибо, – сказал я, тяжело дыша.

– Это ты зря. – Его покачнуло. Он положил самокрутку в мою руку и откинулся на спинку сиденья.

Я последовал его примеру. Не закурил. Просто упал на спинку кожаного сидения и закрыл глаза.

Наконец-то этот мрак закончился.

========== 12. ==========

Я очнулся в больнице.

Чувствовал себя уставшим и ничего не желающим делать.

Я прислушался к внутреннему голосу и лежал в постели. Вокруг стояла тишина. Потолок увлекал белизной. Никакие шумы не вмешивались в моё сознание. Тело болело. Живот скрутило от голода.

Я попытался сесть. Хотел помочь себе руками, но чуть не повалил капельницу. Её вовремя удержали.

Я посмотрел.

– Илья! – радостно сказала мама.

Я нахмурил брови. Её голос бил по ушам. Я дотронулся до виска и повёл взгляд в другую сторону – там сидел отец. Он поприветствовал меня слабой улыбкой.

Зачем они здесь?

– Как мы рады, что ты в порядке. – Мать не прятала чувств, которые вырывались наружу, и затапливала меня.

– Даже трудно себе представить, – произнёс отец с облегчением.

Я посмотрел на него. Затем на неё. Нахмурился сильнее. Так же было при виде Якова.

Они рады? Чему? Тому, что я остался в живых? Надо же. Раньше их это мало беспокоило.

Раньше их я мало беспокоил.

– Не хочу вас видеть, – выплюнул я и завалился обратно, подтягивая ноги и закрываясь одеялом с головой, оставляя промежуток для воздуха. – Уходите, – пояснил, если вдруг не поняли.

Секунда молчания и раздумья.

– Хорошо, Илья, – не меняясь голосом, пролепетала мать. – Если что, мы будем рядом. Что-то понадобится, зови. Мы не откажем, и не забывай, – она коснулась моего плеча, – мы любим тебя.

Фатальная ошибка.

Меня охватила злоба. Я откинул одеяло, рывком садясь на кровать.

– «Любите»?! – выкрикнул я.

Как только язык повернулся?

– Уверена, что ты должна мне это говорить?

– Илья, о чём ты?..

– Не строй из себя. Для вас же это норма: «Эй, сынок, не хочешь пойти к тому, кто меньше занят»? – саркастично сказал я, в упор смотря на её непонимающее лицо.

– Но – ты ведь сам сказал… – На её лице появилась улыбка – жалкая, мелкая, вызванная чувством тревоги.

– А что мне надо было говорить?! «Я как бы ваш сын. Мне как бы одиноко. Может, подумаете обо мне?» – это надо было сказать? – я говорил громко, словно сейчас мои слова могли достигнуть их. Ответ – нет, не могли. Но от крика мне становилось легче. От того, что я хлестаю руками, хуже мне не делалось.

– Илья, не горячись, – вступил отец. Я вспыхивал сильнее. – Мы хотели приехать к тебе: я и мама, вместе отпраздновать…

Надо же как… Хотели они.

– А какая теперь разница? – Я усмехнулся. – Вы нужны были тогда. Не позже, – мой голос начал срываться, – не сейчас… а всего лишь тогда.

В воспоминаниях я снова пережил те вечера, когда оставался один в квартире с пачкой чипсов и бутылкой колы. Как смотрел сериалы и не вдавался в их содержание. Как герои разговаривали, а я не понимал, о чём они ведут речь. Как я выкидывал нетронутые упаковки и выливал остатки колы. Как паскудно было на душе, когда я знал, что вернусь вечером, а в квартире не будет гореть свет. Никто не приготовит ужин. Никто не встретит.

Глаза заслезились.

А потом появился он, чтобы скрасить моё одиночество. Чтобы избавить меня от него.

Эгоистичный ублюдок. Он думал только о себе.

– Убирайтесь, – не поднимая головы, сказал я.

Они не двинулись. Должно быть, думали, чем можно оправдать себя.

– Вы меня не услышали?

Когда дверь за ними закрылась, я упал на подушку. Слёзы быстро сошли на нет.

Так паршиво мне ещё не было.

***

Моё душевное состояние ухудшилось, когда пришёл полицейский. Он должен был задать «пару вопросов». Этой самой парой он пренебрёг, как и моим состоянием.

Начал с выяснения личности преступника. По системе уже пробили и узнали, кому принадлежал дом в глуши, но он решил спросить лично у меня, протягивая фотографию.

– Да. Он, – сухо ответил я, вглядываясь в маленькую фотографию из личного дела университета, в котором учился Яков. Такой же бледный, неприметный. Тихий.

Взгляд, что был направлен в объектив, твердил о ненормальности.

– Харьков Яков Денисович, год рождения, – было начал господин полицейский, как я прервал его:

– Оу, знаете, мне абсолютно похрен, кем он был, когда родился и так далее. Если хотите спросить что-то ещё, спрашивайте по-быстрому и идите, куда надо. – Я обратил внимание только на то, с какой лёгкостью мне дались слова. Я никогда так не разговаривал со взрослыми.

Мужик опешил. Я смерил его взглядом.

– О нанесённом ущербе…

– Это у врачей узнаете. Скажите, что я разрешил. Если надо где расписаться, распишусь. Всё?

Он явно сдерживался, чтобы не наорать на меня. Но в каком свете предстанет хранитель правопорядка, если сорвётся на жертву заточения и насильственного обращения? Моё положение, в кои-то веке, оказалось выигрышным для меня.

– Когда оперативный дежурный прибыл на место, был обнаружен один труп. Отпечатки на снегу и капли крови привели к реке. Там их след обрывался.

Удивительно, что он не откинул коньки прямо с тем торчком.

Я представил, как Яков, подхваченный течением, не в силах бороться со стихией, и буйная река уносит его тело. Он попадает под лёд и бухнет там. Пока лёд не сойдёт, его тело никуда не вынесет, а, когда вынесет, определить, кем он был, станет невозможным. Я попытался вообразить синюшно-зелёный цвет кожи, как у жабы, распухшие губы и раны, надутые, словно при помощи воздуха, конечности и заполненный до невозможности живот.

Так он куда больше походил на настоящего себя.

Замечтавшись, я смягчился и улыбался.

Полицейский сидел на месте и недоумевал с моего поведения.

– Знаете, я жалею только о том, что не убил его, – честно поделился я.

Кто будет меня винить в самообороне? Да никто. К тому же, я – не убийца. Я даже ничего не отрезал ему…

– Вы осматривали дом? – спросил я.

– Да. Ничего, указывающего на другие возможные преступления, обнаружено не было. На топоре…

– В холодильнике. Морозилке? – перебил от нетерпения я.

– Ничего, кроме продуктов. Хотя была обнаружена замёрзшая кровь. Отправлена на анализы. Вы знаете, что там могло находиться?

– Навряд ли то, что могло бы указать на другие преступления, – засмеялся я.

Там были ноги. Яков бы не посмел от них избавиться. Неужто вернулся за ними и только потом сплавился по реке?

Безумный евнух.

***

На днях зашли Саня и Вера. Они заняли стулья по обе стороны от меня, как родители, но прогонять их я не собирался.

Они правильно делали, что не спрашивали, как я. Я бы только разозлился. Хотя вспыхивать на них было не из-за чего. С ними я не буду обращаться, как с родителями. Они достойны лучшего.

Я поспрашивал о школе, об учителях, о том, что случилось с миром, пока меня не было. Рассказывал Саня: смято, зажёвано. Я так же спрашивал у него.

Когда последние темы были высосаны из пальца, мы сидели в тишине.

Вера много вздыхала, но тихо – меня не раздражало. Она была зажата и далеко не сразу раскрылась, протянув с виноватым видом подарочный пакет.

Я принял его.

– Что с тобой? – спросил я, не понимая её эмоций.

Она спешно помотала головой, но потом решила ответить:

– Не лучшее время для подарков…

– Лучше поздно, чем никогда. – Эти слова я проверил на практике.

В пакете оказался шарф. Мягкий. Красный с белыми узорами.

– Сама связала?

Вера закивала.

Я не мог не просиять. Сколько сил она вложила в него? Сколько времени потратила? И какие же тёплые чувства вложила…

– Спасибо большое. Правда. – Я улыбнулся. – Я рад получить его от тебя лично.

Наконец-то в больнице меня посетила радость.

Вера покраснела.

– Ты не обольщайся, – завёлся Саня. – Она мне тоже связала. – Словно не хотел уступать. – И Толе тоже.

– Вы ходили к нему? Как он?

Ребята притихли.

– Ну, – по традиции заговорил Саня, – обморожение у него лёгкое было. – Он захрустел пальцами. – Уже всё в норме…

– Его головой о льдину ударили. – Я хотел услышать об этом. – Значит, с этим нет проблем?

Раз Саня начал мне загонять про обморожение…

– Э, – он прикусил губу, до сих пор сгибая пальцы, – осколок льда… при ударе попал в висок. Поэтому… левым ухом он почти не слышит. – Саня облизал губы и снова прикусил.

– Но с правым всё в порядке? – я попытался найти момент для выравнивания тона ситуации.

Ни Саня, ни Вера мою идею не поддержали.

– Как мне рассказала медсестра, – в голосе неожиданно зазвучал пугающий металл, – левый висок отвечает за… распознавание человеческой речи, – Саня говорил не своими словами, повторял услышанное. – А он был поражён. Толя слышит нас, но не понимает, – с трудом выдавил Саня.

В груди защемило.

Я притянул к себе шарф и без раздумий сжал его.

Я не мог вздохнуть. На сердце потяжелело. Кровать расплылась.

Если бы я не попросился к нему… если бы его тогда не было со мной, этого бы не случилось.

Молодец, Яков, на славу постарался.

Потекли слёзы. Я подтянул колени, опираясь на лодыжки, и уткнулся в шарф, стараясь не закричать.

Если бы не он… если бы не я… Если бы я знал, что всё приведёт к этому, я бы уехал в другой город, к бабке. Может быть, даже сообщил родителям… Но нет, я попросил его помощи, и он поплатился за неё, а ведь даже не был ни в чём виноват.

Вот же дрянь.

Саня крепко стиснул моё плечо. Вера не побоялась обнять.

Я скулил как ничтожество.

***

Когда я остался в палате один, то попросил, чтобы никого больше не пускали: будь то родители или полицейские.

Я обвязался шарфом, местами мокрым, и лёг на бок, иногда заглядывая в окно. Стояла пасмурная погода.

Я лежал. Иногда трогал шрамы на ногах, без желания раскрыть старые раны. Думал о Толе.

Пока я был у Якова, я даже не вспоминал о нём.

Толя поддерживал меня. Мы сблизились, я впервые ощутил настоящую связь с человеком. А когда оказался в критичной ситуации, напрочь забыл о нём, будто его никогда не существовало. Будто мы вместе не прожили неделю и не узнали друг друга лучше, чем за пару-тройку лет.

От себя отвратно.

Это мой худший новый год.

Подушка пропиталась новым слезами.

***

Через три дня я настоял на встрече с Толей. Чувствовал себя удовлетворительно. Я испытывал дикое желание показаться перед ним.

Если, я думал со страхом, он на самом деле не понимает человеческую речь, то, возможно, он не смог понять, если ему говорили, что я жив. Может быть, Саня и Вера изловчились и, улыбаясь, показали мою фотографию. Этого бы вполне хватило. Но это не означает, что мне лучше не показываться ему.

Толя лежал в другой больнице, поэтому мне пришлось заручиться поддержкой родителей.

Только из-за подобной услуги признавать их я не думал. Если бы мог, если бы знал как, сам бы отправился.

Отец отвёз на машине. Я смотрел на город, как на новый – что-то в нём изменилось. И дело не в количестве снега или исчезновении новогодних украшений. Что-то поменялось в его внутреннем устройстве.

Отец предлагал довести меня до палаты, но я отказался. Попробовал управлять коляской сам, получалось, но водил я ужасно.

Медсестра предложила помощь. Я отказался. Если мне жить с этим, будет плохо, если я не буду пользоваться моментом, чтобы накопить опыт.

Она провела меня до одиночной палаты. По пути встретилось несколько больных: один из них был стариком, тоже колясочником. При его виде я испытал восхищение и уважением одновременно с неприязнью и отвержением.

Я хотел ещё встать на ноги.

Медсестра постучалась и открыла дверь.

– При-вет, – с разрывом произнесла она, махая рукой. – К тебе друг, – медленно проговорила она, указывая на меня. – Давай, – кивнула мне.

Я схватился за колёса и глубоко вдохнул. Потребовалось несколько передышек, чтобы усмирить взыгравшееся сердце.

– Не бойся, – подтолкнула она.

Опустив голову, я прокрутил колёса и заехал в узкий проём. Дверь за мной тихо закрылась.

Я не решился поднимать глаза. Пальцы вцепились в резину. Меня снова затрясло.

Чтоб это всё.

До моих ушей донёсся осторожный вздох и невнятный слог.

Я аккуратно поднял глаза. Толя смотрел на меня.

Он выглядел плохо: похудел, оброс. Глаза, кажется, впали. Я медленно подъехал к нему. Под глазами кожа раздражена. Красная от слёз. Я пытался себе представить, что он перенёс, когда очнулся в больнице и ни слова не мог понять от людей, которые копошились вокруг него. Мало того, он не мог им ничего ответить: он не мог сказать то, что хотел. Каждый раз, каждая попытка приводила к тому, что он не имел возможности выразить свои мысли и страдал от этого.

Он не понимал людей, и люди не понимали его.

Его рука коснулась моей.

У меня на глазах стояли слёзы, но я улыбался – чтобы показать, как я рад его видеть.

Он тоже мне рад.

Но его глаза честно говорят, что прежними нам уже не стать.