Текст книги "Память острова Мэн"

Автор книги: Автор неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Земля Киттера

[99]99
  Традиционная «повесть», связанная с именем одного из скандинавских королей Мэна (одного из «Орри», как их величала мэнская традиция). Записана в 40-е годы XIX века Джозефом Трейном, вторым после Вальдрона автором наиболее ценного и богатого сведениями труда, посвященного острову: Train J. Historical and Statistical Account of the Isle of Man from the Earliest Times to the Present Date; with a view of its indent laws, peculiar customs, and popular superstitions. Douglas (Isle of Man), 1844–1845. Vol. 1–2. Трейн, между прочим, был другом и корреспондентом Вальтера Скотта, живо интересовавшегося обрядами и преданиями острова Мэн.
  Почти дословно эта «повесть» совпадает с той, что записана Софией Моррисон в ее собрании мэнских преданий, составленном в начале XX века. Из-за отсутствия каких-либо серьезных разночтений между двумя текстами мы выполнили наш перевод по изданию Софии Моррисон, где текст содержится в виде отдельного повествования: Morrison S. Manx fairy tales. London: David Nutt, 1911.


[Закрыть]

Было это больше чем восемьсот лет назад, в дни Олафа Годдардсона[100]100
  Олаф Годдардсон. – Chronica Regum Manniae et Insularum, составленная монахами аббатства Рушен на Мэне в XV веке, сообщает: «В году 1102 Олаф, сын Годреда Крована, начал править надо всеми островами [включая Мэн и Гебриды], и правил он сорок лет. Был он человеком мирным и находился в столь тесном союзе со всеми королями Ирландии и Шотландии, что никто во дни его не отваживался тревожить державу короля островов» [80].


[Закрыть], когда жил на Мэне барон Киттер, норвежец[101]101
  Барон Киттер, норвежец. – Вместе с чередой скандинавских королей Мэна (X–XIII вв.) остров воспринял за три с лишним века их владычества большое число поселенцев из Норвегии. В нескольких округах острова образовалась даже смешанная кельто-скандинавская раса [58]. Однако двуязычие на острове не прижилось; немногие «следы», оставленные норвежцами в языке, – некоторые топонимы (например, Snaefell, Tynwald). До XIX века большинство мэнцев говорило единственно на мэнском (гэльском) наречии [59].


[Закрыть]. Он имел на вершине Барруля[102]102
  Барруль. – См. примечание к «Балладе о Мананнане» в наст. изд.


[Закрыть] замок и все свое время проводил, охотясь на туров и лосей, что водились тогда на острове, пока не перебил их всех. Тогда люди начали бояться, что он станет охотиться на их скот и на горных свиней и не оставит им зверей вовсе, поэтому они пошли к мудрейшим ведьмам острова, дабы посмотреть, что те могут сделать[103]103
  …пошли к мудрейшим ведьмам острова… – В «Пениартском Манускрипте» из Уэльса (XVI в.) об острове Мэн говорится: «Велики были прежде навыки чар и волшебства на сем острове; ибо там водились женщины, творившие ветер для моряков, а ветер сей заключали они внутри трех узлов, завязанных на нити. И когда они имели нужду в ветре, то развязывали один из узлов на нити» [71, р. 330]. То же самое писал Ранульф Хигден в «Полихрониконе» [38, р. 5].
  Джон Рис отмечал в конце XIX века, что подобная практика сохранялась на Мэне и в его время. Он сравнивает мэнских ведьм с древними галльскими друидессами на острове Сена, описанными Помпонием Мелой [71, р. 331].
  Чтобы составить впечатление о мэнской ведьме, стоит привести один фрагмент из книги Джона Риса «Celtic Folklore, Welsh and Manx» (1901): «Мужчина средних лет из округа Андреас рассказывал мне, как он трижды или четырежды натыкался на женщину, славившуюся как ведьма, когда она занималась своими дурными делами на перекрестках дорог или на границе трех межей. Однажды это случилось ранним утром на Старый Первомай, а впоследствии он встречал ее несколько раз, возвращаясь домой от своей возлюбленной. Он пригрозил ведьме, что если опять застанет ее, то прибьет, – вот что он рассказывал мне. Ладно, спустя какое-то время он снова застал ее за работой у скрещенья четырех дорог, где-то близ Лезайра. Вокруг нее, говорил он, был начисто выметен круг, такой же большой, как тот, что делают кони при молотьбе. Он ударил ее и отнял у нее метлу, которую припрятал до полудня. Затем он заставил мальчишек с фермы принести сухого дрока, и положил метлу ведьмы на вершину кучи. Потом дрок подожгли, и, странно сказать, – метла, покуда горела, трещала так, как будто стреляли из ружей. Шум и вправду можно было слышать у церкви Андреас, то есть за несколько миль оттуда. На метле было „семнадцать разного рода узлов“, заявил он, и сжигали как бы саму эту женщину: в самом деле, добавил он, „она ненадолго пережила свою метлу“» [71, р. 295–296].
  В XX веке Сесил Уильямсон, хранитель «музея ведьм» на острове Мэн, воздвиг памятник жертвам охоты на них [25, с. 358].
  См. также балладу «Бурый Берри» в наст. изд.


[Закрыть].

Однажды барон Киттер переправился на Кальф[104]104
  Кальф. – См. примечание к «Приходу св. Патрика» в наст. изд.


[Закрыть], чтобы поохотиться там на красного оленя, оставив своего повара Эоху Громкоголосого, в замке готовить обед. Эоха поставил котел на огонь, а затем заснул за работой. Покуда он спал, женщина-ведунья по имени Ада наложила на котел чары, и жир выплеснулся на огонь. Вскоре дом был объят пламенем. Эоха пробудился и что было силы в голосе стал звать на помощь, и крики его были столь громкими, что достигли ушей Киттера и его приятелей-охотников за десять миль на Кальфе.

Когда Киттер услышал крики и увидел на вершине Барруля пламя, он быстро как мог добрался до взморья и в маленьком куррахе[105]105
  Куррах. – См. примечание к «Осаде Острова Фалга» в наст. изд.


[Закрыть] отправился к острову с большею частью своих молодцев. Когда они, пересекая пролив, на полпути попали в сильное течение, лодка ударилась о скалу, и все они утонули, а скала с тех пор была названа Землею Киттера[106]106
  Земля Киттера (Скала или Утес Киттера) – находится в проливе, отделяющем островок Кальф от южной оконечности Мэна, Spanish Head. Пролив этот называется Kitterland Sound.


[Закрыть]. Прочие же друзья Киттера, которые остались на Кальфе и тем спасли свои жизни, полагали, что повар Эоха сговорился с ведьмами острова истребить всех норвежцев на Мэне. Поэтому они привели его на суд к королю Олафу, и он был приговорен к смерти. Но, согласно обычаю норвежцев, ему позволили выбрать, какою смертью он хочет умереть.

Тогда он сказал:[107]107
  Тогда он сказал… – В данной «повести» Эоха отчасти играет роль Гарри, а король Олаф – роль Финна из сказания «Гарри и женщины» с острова Южный Уист [33, с. 47–52]. Меч Олафа, Макабуйн, – это меч Финна, Мак а'Луйн, и весь фрагмент, повествующий о том, как Эоха выбирал свою смерть, с описанием чудесного меча и отрубанием головы, взят, очевидно, из общих «запасников» гэльской традиции.


[Закрыть] «Я желаю, чтобы мою голову положили поперек бедра вашего величества и отрубили на нем мечом нашего величества Макабуйном, что был изготовлен Лоаном Маклибуйном, Темным Кузнецом из Дронтхейма!»[108]108
  Лоан Маклибуйн, Темный Кузнец из Дронтхейма. – В поэме, записанной Дж. Лорном Кэмпбеллом на острове Южный Уист, Ойсин, сын Финна, рассказывает:
Мы увидели, как со склона холма спускаетсяДлинный темный человек с одной ногой,В капюшоне из темной серой кожиИ с сумою из того же материала.  Незнакомец представляется Финну и его спутникам как «Лунн Мак Лиобайн», он говорит, что пас коз для короля Норвегии; затем он ведет их в свою демоническую кузницу (причем движется он, несмотря на свою одноногость, со сверхъестественной скоростью), и там каждый фений получает по чудесному мечу, а Финн закаливает меч Мак а'Луйм в крови [79, р. 16–19].
  Фигура Кузнеца из Иного Мира типична для гэльской традиции, а одноногость его (как у фоморов) подтверждает, что он «одной ногою здесь, а другою – там», то есть, что такие существа доступны человеческому восприятию лишь «наполовину». В «Земле Киттера», впрочем, одноногим представлен не сам кузнец, а его помощник, Хиаллус-нан-урд.
  Дронтхейм – средневековая столица Норвегии; здесь находился архиепископство, откуда утверждали епископов Мэна. Таким образом, путь короля Олафа и молотобойца пролегает по морю, от острова Мэн к Норвегии.


[Закрыть]

Каждому было известно, что меч короля мог разрубить крепчайший гранит, едва коснувшись того своим острием[109]109
  Меч короля. – Кроме чудесных Котлов и Чаш, особое место кельтской «чудесно-вещной» традиции занимают Мечи и Копья.
  В древнеирландской «Битве при Маг Туиред» говорится о неотразимом мече Нуаду из Племени Богини Дану и мече Тетры, короля фоморов, вещающем о своих подвигах [27, с. 33 и 47].
  У всех прославленных воителей кельтской традиции были мечи, обладавшие душою и именем, волшебным происхождением и сверхъестественными способностями.
  Таковы меч Фергуса, Каладболг, и меч Кухулина, Круайдин Крепкоголовый [69, II]; меч Финна, Мак а'Луйн [79]; меч Артура, Эскалибур, он же Каледвулх, или Каладболг [72] и т. д.
  «В древнем гэльском Житии святого Колумкилле говорится о мече, святость коего была такова, что никто не мог умереть в его присутствии» [52, р. 24–25].
  Эти примеры можно умножить. См. также «Теваль, королевна океана» в наст. изд.


[Закрыть], и все умоляли Олафа не делать так, как просил хитрый Эоха. Но король не нарушал своего слова, и он отдал приказ, чтобы все было сделано, как сказал повар.

Однако была там Ада-ведунья, и велела она им взять жабьи кожи, ветви рябины и яйца гадюки, девять раз по девять всего, и положить меж бедром короля и головой повара. Это было сделано, и тогда великий меч Макабуйн, изготовленный Лоаном Маклибуйном, был с величайшей осторожностью поднят одним из верных слуг короля и плавно опущен на шею повара. Но прежде чем меч смог остановиться, голова Эохи была отрублена от тела, яйца гадюки и ветви рябины также были разрублены, – только жабьи кожи спасли бедро короля.

Когда Темный Кузнец услышал, что могуществу великого меча Макабуйна был поставлен предел колдовством, он весьма рассердился и призвал своего молотобойца, Хиаллуса-нан-урда, который потерял одну ногу, когда помогал делать меч. Лоан сразу же послал его к Замку Пил, чтобы вызвать короля Олафа или кого-нибудь из его людей на состязанье в ходьбе от Пила до Дронтхейма. Король Олаф сам принял вызов, и они вышли в путь. Через горы и ущелья шли они быстро как могли, и одноногий был столь же скор, как и король. Когда они пересекли остров, каждый пустился в море на парусной лодке, и они приблизились к Дронтхейму в одно и то же время. Когда они подходили к кузнице, молотобоец, который был впереди, крикнул Лоану, чтобы тот открыл дверь; Олаф же велел закрыть ее, а затем, оттолкнув Хиаллуса, вошел в кузницу первым.

Чтобы показать, что он вовсе не утомлен ходьбой, Олаф взял из горна огромный молот и ударил по наковальне таким могучим ударом, что расколол ее и камень под нею тоже. Когда Эмергайд, дочь Лоана, увидела силу и мощь Олафа, она полюбила его. И покуда отец ее ставил заново камень и наковальню, она шепнула королю: «Мой отец делает это, чтобы закончить меч, над которым работает. Было предсказано, что первая кровь, которую прольет меч, будет королевской кровью, и отец поклялся, что это будет твоя кровь».

«Но не седьмой ли сын Старого Пустого Колпака, короля Норвегии[110]110
  Старый Пустой Колпак, король Норвегии. – Какой норвежский конунг имеется в виду, неясно.


[Закрыть], твой отец!» – вскричал Олаф.

«Это так», – сказала Эмергайд.

«Тогда пророчество будет исполнено», – сказал Олаф и вонзил меч в сердце Лоану, а затем убил им и молотобойца.

Он сделал Эмергайд своей королевой[111]111
  Он сделал Эмергайд своей королевой… – Согласно хронике, Олаф женился на дочери Фергуса, властителя Галлоуэя (Шотландия), которую звали Аффрика, но имел также много наложниц; у него было несколько сыновей и дочерей [80].


[Закрыть], и они правили вместе, и от них произошла долгая череда королей Мэна.

Техи-Теги

[112]112
  Один из важнейших текстов, представляющих мэнскую традицию и записанных Георгом Вальдроном в начале XVIII века со слов ее носителей. Как и «Огонь фэйри», текст этот проливает свет на легендарную историю острова, а также на традиционное мышление его коренных обитателей.
  Следующий текст, помещенный в наст. изд. – «Охота на крапивника» из книги Дж. Трейна, – отражает, вероятно, ту же «память» о Владычице острова, что и «Техи-Теги».
  Перевод сделан по изданию: Waldron G. A Description of the Isle of Man with some useful and entertaining reflections on the laws, customs, and manners of the inhabitants / Ed., with an introductory notice and notes by W. Harrison, Esq. Douglas (Isle of Man), 1865. (Manx Society Publications; Vol. 11).


[Закрыть]

Человек, посетивший сей остров впервые, бывал весьма изумлен, сколь мало снисходительности оказывают здесь слабейшему полу[113]113
  …слабейшему полу. – К женщинам кельтской расы это определение никогда не относилось. Например, Диодор Сицилийский (I в. до н. э.) писал: «Женщины у галлов не только почти равны мужчинам ростом, но и могут соперничать с ними в силе» (Историческая Библиотека, V, 32). Страбон, его младший современник, отмечал в обычаях кельтских племен «мужество женщин, так же как и мужчин. Например, эти женщины обрабатывают землю, а после родов укладывают своих мужей вместо себя и ухаживают за ними; нередко они рожают во время полевых работ и тогда отходят в сторону к какому-нибудь источнику и сами моют и пеленают ребенка» (География, III, IV, 17). Аммиан Марцеллин (IV в. н. э.) еще более красноречив: «Когда один из них [галлов] поссорится с другим и ему станет помогать его жена, которая сильнее его и голубоглаза, то целая толпа чужеземцев не справится с ними, особенно когда та, гневно откинув голову, скрежеща зубами и размахивая белоснежными и могучими руками, начнет наносить кулаками и ногами удары не слабее снарядов катапульты, выбрасываемых при помощи скрученных жил» (Римская История, XV, 12,1).
  Что касается женщин острова Мэн, следует привести один исторический факт, попавший в Британскую Энциклопедию. В 1093 году на острове вспыхнула война между южанами во главе с Макманусом и северянами во главе с Октаром. В решающей битве у Сантварта, когда победа уже клонилась на сторону южан, на поле боя ворвались женщины севера; они полностью изменили исход сражения, правда, не раньше чем оба вождя были убиты [81, р. 453].


[Закрыть]. Мужчины всегда едут на рынок конные; по бокам лошадей их висят корзины, полные птицы, масла, яиц и всего того, что они везут туда на продажу. Женщины же следуют за ними пешком по горам и скалам, топям и болотам, через самые глубокие реки, идя все это время без башмаков и чулок, – эти излишние, как они говорят, покровы они несут в руках, покуда не дойдут до рынка. Тогда они садятся все вместе на склоне холма и одеваются на обычный манер, а также спускают вниз свои юбки, которые прежде были подобраны выше колен, дабы удобнее переходить вброд реки и уберечь их от грязи топей и болот.

Однако причина, по которой женщин понуждают к этим лишениям, весьма причудлива, и она, я полагаю, не может не развлечь моего любопытного читателя. Я должен, следовательно, рассказать о ней тем же образом, как о ней рассказывал мне один старик островитянин, до которого она дошла через множество поколений как несомненная истина.

Он сообщил мне, что одна славная чародейка, гостившая на этом острове[114]114
  …чародейка, гостившая на этом острове… – Фигура Женщины-владычицы волшебного острова известна не только в кельтской традиции: достаточно вспомнить Калипсо на острове Огигия.
  В древней Европе, писал Р. Грейвс с поэтической категоричностью, «женщина властвовала над судьбой мужчины – преследуя, вместо того чтобы быть преследуемой, насилуя, а не подвергаясь насилию… На различных островах, находившихся под властью женщин, существовала опасность для явившегося туда мужчины подвергнуться сексуальному насилию, грозившему смертью» [3, с. 462–463].
  Античные писатели оставили несколько любопытных свидетельств о подобных островах у побережья Галлии и Британии. Страбон, например, писал: «В океане, говорит Посидоний, лежит островок, находящийся не особенно далеко в открытом море, прямо перед устьем реки Лигера [Луары]; на острове живут самнитские женщины, одержимые Дионисом; они умилостивляют этого бога мистическими обрядами, так же как и другими священнодействиями; и ни один мужчина не вступает на остров, хотя сами женщины отплывают с него для общения с мужчинами и затем возвращаются обратно. Существует обычай, продолжает Посидоний, раз в год снимать крышу святилища и затем крыть ее снова в тот же день перед заходом солнца, причем каждая женщина приносит свой груз соломы для крыши; но женщину, у которой груз выпадет из рук, остальные разрывают на куски; они носят куски жертвы вокруг святилища с криками „эу-а“ и не прекращают хождения, пока не утихнет их неистовство; по его словам, обыкновенно кто-нибудь поражает [насмерть] обреченную женщину» (Страбон, География, IV, IV, 6). Речь идет, напомним, об острове у западного побережья Галлии.
  Особую «женственность» кельтской традиции отмечали Алвин и Бринли Рис: «Если взглянуть на описываемые нами события с точки зрения современного человека, непременно бросится в глаза та важнейшая роль, которую в мире, населенном фоморами, Туата Де Дананн и иными сверхъестественными существами, играли женские персонажи. С точки зрения средневекового человека, в таких местах, как волшебные холмы или острова бессмертия, главенствующая роль женщин не вызывала никаких сомнений. В прекрасном Ином Мире, описанном в саге „Приключение Конлы“, вообще живут одни лишь женщины и девушки» [28, с. 44].
  Поскольку остров Мэн и в ирландской, и в местной традиции рассматривался порой как «иномирный», то данная цитата может служить комментарием к «Техи-Теги» и к «Охоте на крапивника» в наст. изд.


[Закрыть], но в каком году, он не ведает, своим дьявольским искусством сделала себя столь прелестной в глазах мужчин, что ловила в западню сердце всякого, кто взглянул на нее.

Страсть, которую они возымели к ней, так захватила сердца их всех, что они совершенно забросили свои повседневные занятия: не пахали, не сеяли; не строили домов, не поправляли их; сады их сплошь заросли сорняками, а поля их, некогда плодородные, покрылись камнями; скотина их дохла без выпаса; торф их лежал на лопатах, не собранный с земли; и все вокруг имело вид крайнего запустения. Прекратилось даже деторождение, ибо ни один мужчина не мог иметь малейшей склонности к какой-либо женщине, кроме их всеобщей чаровницы, которая смеялась над ними, позволяла им следовать за ней и восхищаться ею; и каждому она оставляла надежду, что в конце концов будет счастлив именно он.

Когда она обольстила таким образом мужское население острова, то собралась однажды будто бы проехаться по провинциям; и все ее обожатели сопровождали ее пешком, сама же она ехала на молочно-белом скакуне во главе их наподобие триумфатора. Она завела их в глубокую реку, которую сделала своим искусством якобы проходимой, и когда все они зашли в реку довольно далеко, она вызвала внезапный порыв ветра, который согнал такое обилие вод в одно место, что река поглотила бедных влюбленных, числом до шести сотен, в своих бушующих волнах. После этого несколько людей, остававшихся на берегу, видели, как колдунья обратилась в летучую мышь[115]115
  …обратилась в летучую мышь… – «Старинное шотландское поверье утверждает: если летучая мышь взлетает и снова падает к земле, – значит, наступил ведьмовской час» [34, с. 227].
  На острове Мэн, по свидетельству Джона Риса, ведьмы охотнее всего обращались в зайцев, «притом в таких быстрых и толстокожих зайцев, что никакая борзая не может поймать его, кроме черной без единой белой шерстинки, и никакая пуля не может пронзить его тело, только серебряная монетка. Обе эти особенности хорошо известны также и в Уэльсе» [71, р. 294].
  Ср.: «Корнуолльское суеверие гласит, что девица, которая слишком сильно влюблена в парня, может умереть, если он бросит ее, а затем будет преследовать его в облике белого зайца. Считалось, что это видение является изменнику повсюду, и его не видит никто, кроме него. Это одно из древнейших корнуолльских суеверий, и существует множество историй о мужчинах, доведенных белым зайцем до самоубийства» [34, с. 143].


[Закрыть] и летела по воздуху, покуда не скрылась из виду, и как скакун ее обратился в морскую свинью[116]116
  Морская свинья – теплокровное животное, подобное дельфину. Роберт Грейвс пишет: «Она ведь не обычная рыба, потому что морские свиньи-мужчины и морские свиньи-женщины соединяются в пары. А как по-царски она вплывает в реку из моря! Внизу она светлая, наверху темная, и морда у нее темная. А еще у нее великолепные светлые плечи и ласты, широкие, как весла» [3, с. 407].


[Закрыть] и мгновенно погрузился на дно реки.

Дабы предотвратить всякое происшествие такого рода в будущем, эти мудрые люди предназначили своим женщинам ходить пешком и следовать за своими господами-мужчинами, куда бы те ни вели. И сей обычай соблюдается столь же ревностно, как и все вообще их традиции; так что если женщина случайно окажется впереди, то кто бы ни увидел ее, немедленно кричит: «Техи-Теги! Техи-Теги!» Таково, кажется, было имя той чародейки, что была виновницей этого закона между ними[117]117
  …что была виновницей этого закона между ними. – Сам Вальдрон комментирует это сказание так: «…как бы много уроженцы Мэна ни предавали себя некогда воле и прихоти своих хозяек, ныне они обращаются с ними столь бесцеремонно, что я удивляюсь, как эти бедные создания могут еще находить какую бы то ни было радость в любви» [87, р. 76].


[Закрыть].

Охота на Крапивника

[118]118
  Книга Джозефа Трейна, из которой взят данный текст, является, наряду с книгой Вальдрона, основным источником по устной традиции острова Мэн.
  Перевод сделан по изданию: Train J. Historical and statistical account of the Isle of Man from the earliest times to the present date; with a view of its ancient laws, peculiar customs, and popular superstitions. Douglas (Isle of Man), 1844–1845. Vol. 1–2.


[Закрыть]

Охота на крапивника[119]119
  Крапивник (королек) – маленькая певчая птичка, ловкая охотница за бабочками. У нее золотой хохолок, длинный клюв, округлые крылышки и короткий хвост торчком.
  Есть сведения, что у древних кельтов эта птица содержалась в клетках для магических целей. Археологи полагают, что на многих золотых предметах, найденных в кельтских могильниках, изображен крапивник. «Английский ученый Армстронг, внимательно изучавший процессии с крапивником, считает, что культ крапивника мог проникнуть в Британию с западного побережья Франции еще в бронзовом веке» [4, с. 90–91].
  В «Словаре Кормака» (ок. 900 г.) крапивник называется «колдуном птиц» (magus avium), птицей друидов. В Ирландии, писал Юджин О'Карри, щебет крапивника, наряду с карканьем ворона, был предметом для гаданий [69, II, р. 224].
  В ирландском фольклоре крапивника звали «королем птиц», но также и «слугою дьявола». Можно было наблюдать порой, как народ целого округа, словно обезумев, носится по зарослям, охотясь на крапивника, – писал Джон Обри об ирландцах XVIII века [38, p. 198].
  Обряд охоты на крапивника в XIX–XX веках бытовал кое-где в южной Франции, Бретани, Ирландии и Уэльсе. «К сожалению, – пишут Эдвин и Мона Рэдфорд (1947), – эта охота на крапивников продолжалась на острове Мэн еще в 1933 г.» [34, с. 324].
  В канун Рождества, писал Грейвс, «судя по британскому фольклору, красногрудый Робин-малиновка, как Дух Нового Года, выходит с березовым прутом убить своего предшественника, королька золотоголового, Духа Старого Года, который прячется в плюще» [3, с. 208].
  «В некоторых местностях Уэльса крапивника не убивали, а ловили и сажали в особый домик – „дом крапивника“, деревянный, с окнами и дверью. Домик укреплялся на четырех шестах, и несли его четыре человека. Группа юношей с таким домиком обычно посещала дома молодоженов или новоселов. Их встречал на пороге молодой хозяин и угощал пивом, а его жена дарила для крапивника ленту. Процессию сопровождали музыканты» [4, с. 90–91].


[Закрыть] была досужим занятием на острове Мэн с незапамятных времен. В дни Вальдрона[120]120
  В дни Вальдрона… – Георг Вальдрон, живший на острове с 1710 по 1730 год, посвятил этому обряду лишь несколько строк. Он пишет, что в ночь с 24 на 25 декабря вся челядь острова отправляется охотиться на крапивника; отыскав и убив одну из сих несчастных птиц, они несут ее к церкви, торжественно хоронят и отпевают ее плачем на мэнском языке: «после чего Рождество начинается» [87, р. 49].
  Все традиционные праздники на острове Мэн предпочитали отмечать по старому стилю, т. е. по юлианскому календарю: «Старое» (или «Большое») Рождество, «Старый» Первомай (Бельтан), «Старый» Хеллоуин (Самайн) и др.


[Закрыть] она наблюдалась на двадцать четвертое декабря, хотя столетием позже – на день святого Стефана[121]121
  День св. Стефана – 26 декабря. Интересно, что «в некоторых областях Уэльса в этот день мужчины большими связками колючего падуба хлестали обнаженные руки и ноги женщин – до тех пор, пока не появлялась кровь» [4, с. 95]. Возможно, это лишь случайное совпадение. Однако вот что писал о своем родном Уэльсе Джон Рис (1901): сельская «застенчивая девушка предоставляет влюбленному в нее парню пылко изъявить совершенную его готовность „cusanu ol ei thraed“, то есть проделать на коленях за нею весь путь через луг, целуя землю везде, где та удостоилась прикосновения ее милой ножки» [71, р. 304].


[Закрыть].

Эта странная церемония основана на предании, что в давние времена одна необычной красоты фея возымела над мужчинами острова такую непомерную власть, что время от времени своим сладостным голосом она побуждала толпу их следовать за нею по пятам, покуда, шаг за шагом, не заводила в море, где они погибали.

Это варварское упражнение во владычестве[122]122
  Это варварское упражнение во владычестве… – Ср. с рассказом о Техи-Теги в наст. изд.


[Закрыть] продолжалось весьма длительное время, покуда не стали опасаться, как бы остров не лишился всех своих защитников.

Тогда явился один странствующий рыцарь, который отыскал некое средство противодействовать чарам этой сирены, а также замыслил истребить ее, чего она избежала в момент крайней опасности единственно потому, что приняла облик крапивника. Однако, хоть и спаслась она в тот миг от гибели, на нее наложено было заклятие, которым ей суждено было во всякий последующий канун Нового года вновь оживать в том же облике, с тем приговором, что она должна в конце концов гибнуть от руки человека.

Как следствие этого доподлинного предания, на означенную годовщину каждый мужчина и юноша острова, кроме тех, кто сбросил путы суеверия, посвящает часы между восходом и закатом солнца поискам, надеясь истребить фею. И горе отдельным крапивникам, которые в роковой этот день попадутся на глаза деятельным врагам их рода: их преследуют, забрасывают камнями, подстреливают и истребляют без жалости, а перья их сохраняют с религиозным тщанием, – они верят между прочим в то, что всякий из останков, добытых в этом достохвальном преследовании, есть действенное средство, предохраняющее от кораблекрушения на год[123]123
  …средство, предохраняющее от кораблекрушения… – «Шотландская энциклопедия Галлоуэя» отмечала в начале XIX века: «Мэнские рыбаки не дерзают выходить в море за сельдью, не взяв с собою одну из этих мертвых птиц, ибо страшатся бедствий и бурь. У них есть предание о духе моря, который следовал за косяком сельди, всегда сопровождаемый бурями, а под конец принимал облик крапивника и улетал прочь. Поэтому, полагают они, когда у них с собою мертвый крапивник, все будет в порядке» [38, р. 199].


[Закрыть], и тот рыбак, который отправился бы на свой промысел без такого оберега, считался бы самым безрассудным глупцом.

Когда охота заканчивалась, одну из маленьких жертв с распростертыми крыльями закрепляли на вершине длинного шеста и несли впереди охотников, которые двигались процессией от дома к дому, распевая следующий стих:

 
Мы добыли крапивника для Робина-Бобина,
Мы добыли крапивника для Джека-из-Банки,
Мы добыли крапивника для Робина-Бобина,
Мы добыли крапивника для всякого человека.
 

Сделав привычный круговой обход и собрав все деньги какие смогли, они клали крапивника на дрожки и несли процессией на двор приходской церкви, где с причудливой торжественностью рыли могилу, хоронили птицу и пели над нею плачи на мэнском языке, – это называлось ее отпеванием[124]124
  …это называлось ее отпеванием. В обряде похорон крапивника сохраняется воспоминание об их любимой некогда и ненавидимой Госпоже. Скорее всего, предание о Техи-Теги (см. в наст. изд.). и рассказ Трейна восходят к одной и той же традиции о Владычице острова. Джозеф Кэмпбелл, автор «Тысячеликого героя», писал, что «коллективное бессознательное», которое питает мифы и легенды, отражается «в образах, предполагающих угрозу насилия и воображаемое опасное наслаждение, – не только в фигурах великанов-людоедов, но и в виде сирен загадочно обольстительной, ностальгической красоты» [12, с. 85].


[Закрыть]. После того как похороны завершались, общество образовывало за церковной оградой круг и танцевало под музыку, заготовленную на этот случай.

В настоящее время нет особого дня для охоты на крапивника. Птицу добывают одни мальчишки, кои следуют старому обычаю главным образом для развлечения. На день святого Стефана ватага мальчишек ходит от двери к двери с крапивником, который подвешен за ноги в центре двух обручей, перекрещивающихся под прямым углом, и украшен хвоей и лентами. При этом они поют стих под названием «Охота на Крапивника».

Если, допев этот стих, они достаточно удачливы и добывают какую-нибудь мелочь, то дают взамен перышко крапивника, и еще до конца дня подвешенную птицу можно видеть почти без перьев.

Церемония погребения этой птицы на исходе дня святого Стефана на церковном дворе давно оставлена, – его заменял берег моря или какой-нибудь пустырь.

Подземелье замка Рушен

[125]125
  Данный текст – извлечение из «Описания острова Мэн» Георга Вальдрона.
  Перевод сделан по изданию: Waldron G. A description of the Isle of Man / Ed., with an introd. notice and notes by W. Harrison, Esq. Douglas (Isle of man), 1865. (Manx Society Publications; Vol. 11).
  Замок Рушен (ныне Castletown) – древняя столица острова Мэн, расположенная на южном побережье. В 1815 году на одной из дубовых балок замка обнаружили предполагаемую дату его возведения: «947». В 1863 году, пишет Вильям Харрисон, здесь были найдены неизвестные ранее подземные помещения.
  Георг Вальдрон отмечал: «Древние обитатели острова, кажется, питали особое пристрастие к подземельям, ибо нет на нем ни одного старинного строения, которое не имело бы, по меньшей мере, столько же помещений под землею, сколько и наверху, а порой даже больше, – они богато украшены резьбою, а полы в них покрыты разноцветным каменьем наподобие мозаики, великолепной для глаза». Вальдрон писал, что подземное жилище было и в Крепости Дуглас, что на восточном побережье острова; и оно называлось «Покоем Великана» [87, р. 47].


[Закрыть]

Есть в глубине замка помещение, которое никогда на памяти людей не бывало открыто. Люди, принадлежащие к замку, весьма осторожны, когда говорят о причине этого. Но уроженцы острова, кои до крайности суеверны, утверждают, что тут не обошлось без волшебства. Они рассказывают, что сперва замок был населен феями, а впоследствии великанами, кои продолжали владеть им вплоть до дней Мерлина[126]126
  …замок был населен феями… – Для сравнения приведем свидетельство, относящееся к Рат Круахан на западе Ирландии – крепости легендарной королевы Медб (I в. н. э.). Джон О'Донован (1854) писал, что от крепости остался зеленый ров, в центре коего есть пещера, а в пещере – большая круглая зала с конической крышей. Местные жители верят, что Медб (Мейв), ставшая Королевой фей, по-прежнему обитает там вместе со своею свитой; повсюду вокруг рва есть отверстия, пропускающие воздух и свет в это сокровенное жилище [36, III, р. 204].
  См. также «Огонь фэйри» в наст. изд.
  …а впоследствии великанами… – В другом месте своей книги Вальдрон пишет: «…сколь странным ни казалось бы их предание о том, что остров был некогда населен великанами, я своими собственными глазами видел немалое сему доказательство. Когда они рыли новую могилу на кладбище Кирк Браддан, то нашли человеческую кость длиною почти в четыре фута от лодыжки до колена; лишь увидев ее воочию, мог я убедиться в истинности этого; но жители, казалось, мало обратили на нее внимания, ибо часто, по их словам, выкапывали кости такой же величины. Они рассказали мне, что лишь за несколько месяцев до моего приезда на кладбище Кирк Кабра выкопали человеческий череп столь чудовищной величины, что его едва ли покрыл бы бушель; и когда они копают, то самое обычное дело у них – вырыть ребро или руку, соразмерные той ноге, что я видел». Вальдрон упоминает также о находке глубоко под землею пары башмаков, сделанных из латуни и подходящих разве что великану [87, р. 61, 72].
  Джон Рис, посетивший остров в конце XIX века, писал (1901): «Честно говоря, я слышал лишь об одном великане, но уж это был великан! Я видел отпечатки его громадных рук, оставленные на вершинах двух массивных монолитов. Они стоят в поле у Балла Кейл Перик… Мне рассказали, что изначально этих камней было пять; они стояли, образуя круг, и все были также помечены тем великаном, когда он швырнул их вниз оттуда, где стоял, – с вершины горы, именуемой Кронк-ин-Ирре-Ла, что на расстоянии в несколько миль» [71, р. 285–286]. Ср. известие Гальфрида Монмутского о великанах как о первых обитателях Британии [1, с. 17–18] и «Чертог трех мэнских великанов» в наст. изд.
  …до дней Мерлина… – У нас нет сведений, подтверждающих приводимое Вальдроном деяние Мерлина-Мирддина (VI в.). Гальфрид Монмутский в «Истории бриттов» (XII в.) также приводит рассказ о деянии Мерлина, почерпнутый из неизвестного источника: речь идет о перенесении Мерлином из Ирландии в Британию «Кольца Великанов», т. е. камней знаменитого Стоунхенджа. «Некогда великаны вывезли их из крайних пределов Африки и установили в Ибернии [Ирландии], где тогда обитали»; Мерлин же своим искусством низвел камни с горы Килларао и переправил их на юг Британии [1, с. 87–88]. Джон Рис (1886), а впоследствии Дж. Хокинс и Дж. Уайт (1966) считали, что в этой легенде Гальфрида может быть доля правды [31, с. 18–19].


[Закрыть], который силой магии изгнал наибольшую часть их, возложив на остальных нерасторжимые, как они полагают, до конца света чары. В подтверждение этому рассказывают весьма необычную историю.

Говорят, под землею находится великое множество прекрасных покоев, превосходящих великолепием любую из верхних комнат. Несколько человек, храбрости более чем обычной, отважились в прежние времена спуститься вниз, дабы исследовать тайны подземных жилищ, но ни один из них не вернулся назад рассказать о том, что он видел. Было вследствие этого решено, что все проходы туда должны быть всегда закрыты, дабы никто больше не пострадал от своего безрассудства. Пятьдесят, быть может, или пятьдесят пять лет тому назад человек, обладавший необычайной дерзостью и решимостью, усердно добивался у тех, кто имел власть пожаловать оное, позволения посетить эти мрачные жилища. Он наконец добился своего: спустился вниз, с помощью веревки, которую взял с собой, и возвратился назад, чего ни один человек до него не сделал. И принес он вот какое удивительное открытие.

Пройдя через великое множество подвалов, он попал в длинный узкий проход. Продвигаясь по нему все дальше, он заметил, что спускается глубже и глубже. Пройдя, как он предполагал, с милю, он стал видеть свет, который – хотя светил он, казалось, издалека – был самым восхитительным зрелищем, что он когда-либо созерцал. Завершив наконец этот переход во мраке, он узрел большой великолепный дом, освещенный множеством свечей, – от него-то и исходил свет, который он видел. Изрядно подкрепившись бренди, прежде чем начать экспедицию, он имел довольно смелости, чтобы постучать в дверь, которую на третьем стуке открыл слуга, спросивший, чего ему надобно.

«Я хотел бы пройти так далеко, как смогу, – отвечал искатель приключений, – поэтому, будь так любезен, укажи, как мне исполнить мое намерение, ибо я не вижу иного пути, кроме темной пещеры, через которую я пришел».

Слуга сказал ему, что он должен пройти через этот дом; он повел его длинным переходом и вывел через заднюю дверь. Затем наш герой прошел значительное расстояние, прежде чем увидел другой дом, еще более великолепный, чем первый. Все окна в доме были открыты, и он увидел бесчисленное множество ламп, горевших в каждой комнате. Здесь он также намеревался постучать, но возымел любопытство взойти на бугор, с которого открывался вид на небольшую гостиную. Рассматривая ее, он увидел посреди комнаты из черного мрамора громадный стол, а на нем – распростертого во весь рост человека, или, вернее, чудовище, ибо, по его рассказу, был тот не менее четырнадцати футов в длину и десяти или двенадцати – в обхвате туловища. Этот громадный человек возлежал, как если бы спал, головой на книге, а рядом с ним был меч, соразмерный руке, которой надлежало пользоваться им.

Зрелище это устрашило нашего путешественника больше, чем все мрачные и угрюмые помещения, через которые ему пришлось пройти. Он решил поэтому не пытаться входить в место, населенное личностями столь чудовищного роста, и счел за благо возвратиться к первому дому, где тот же самый слуга препроводил его и сообщил, что, постучав в ту дверь, он увидел бы изрядное общество, но никогда не смог бы вернуться. Тогда он пожелал узнать, что это за место и кто им владеет. Слуга отвечал, что о таких вещах не откровенничают. Тогда он оставил это место и тем же мрачным переходом попал в подвалы, а вскоре после этого поднялся наверх, к солнечному свету.

Русалки

[127]127
  Два рассказа, записанных Вальдроном (1726) в разных частях острова от старых рыбаков.
  Перевод сделан по изданию: Waldron G. A description of the Isle of Man / Ed., with an introd. notice and notes by W. Harrison, Esq. Douglas (Isle of man), 1865. (Manx Society Publications; Vol. 11).


[Закрыть]

I.

Говорят, в то время, когда Оливер Кромвель[128]128
  Оливер Кромвель (1599–1658) – диктатор («лорд-протектор») Британии в период гражданской войны; известен между прочим террором и карательными экспедициями против Ирландии, Шотландии и Уэльса.
  В ту эпоху, как писал Грейвс, «англо-саксонско-датский юго-восток [Британии] был в основном парламентским, а кельтский северо-запад – монархическим» [3, с. 471].


[Закрыть] захватил протекторат над Англией, остров сей почти не посещался кораблями; и такая безмятежность и одинокость моря давала морским мужам и девам[129]129
  …морским мужам и девам… – В кельтской традиции известны особи и того и другого пола, хотя чаще речь идет о морских девах (по-бретонски – «морганах»).
  В одном из ирландских преданий «о старине мест» рассказывается, как корабли королевича Руада встали однажды в море, «словно держали их якоря. Тогда перелез Руад через борт своего корабля, дабы узнать, в чем дело. Проплыл он под кораблем и увидел девять прекраснейших во всем свете женщин, которые по трое держали каждый корабль. Увели с собой женщины Руада, и по одной ночи провел он с каждой из них на сухой земле или ложах из бронзы» [27, с. 219].
  Как пишет С. В. Шкунаев, «морские девы, по поверьям, обитали на дне моря во дворцах и вели обычный человеческий образ жизни, стремясь привлечь приглянувшихся им смертных, прежде всего моряков; иногда, щедро одарив, они отпускали их» [19, с. 480].
  В Шотландии, как писал Роберт Чэмберс (1826), «морские девы были и благодетельными, и опасными персонами» [42, р. 330].
  Вальдрон в своей книге приводит рассказ о том, как некие охотники за подводными сокровищами опустили рядом с островом Мэн на огромную глубину специальный аппарат с человеком внутри; человек этот обнаружил на дне моря чудесный град из драгоценных каменьев, а также увидел его обитателей – красивых морских мужей и дев. После этого он потерял вкус к жизни и вскоре умер [87, р. 56–57]. Новелла Герберта Уэллса «В бездне», вероятно, написана под влиянием этого рассказа из книги Вальдрона.
  В самом конце XIX века мэнский поэт Эдвард Феархар писал в своих воспоминаниях: «…Один старик рассказывал мне, как он с двумя своими сестрами видел у Касс Строан русалку, сидевшую на скале; у нее были огромные груди. Как только она заметила их, то прыгнула в море, и они ее больше не видели. В наше время русалки, однако, пропали, так же как и фэйри» [41, р. 139].
  См. также примечания к «Теваль, королевне океана», «Кутлару МакКуллоху» и к «Зачарованному острову у Порт Содерик» в наст. изд.


[Закрыть] – врагам всякого общества, кроме общества себе подобных, – возможность часто наведываться на берег, где в лунные ночи можно было видеть, как они сидят, расчесывают свои волосы и забавляются друг с другом. Но как только они замечали, что кто-нибудь приближается к ним, то прыгали в воду и тотчас пропадали из виду.

Несколько человек, живших у побережья и наблюдавших за их поведением, растянули по земле большие сети, сделанные из тонких, но очень прочных веревок, и стали поджидать на подходящем расстоянии, когда те приблизятся. В ту ночь, когда разложили эти силки, случилось явиться из моря лишь одному созданию, и не успело оно присесть, как те, кто держал сети за концы, внезапно и резко стянули их и захватили свою добычу, не оставив ей никакой возможности бежать.

Раскрыв сети и осмотрев своего пленника, они нашли, по величине груди и красоте облика, что это женщина. Не бывало существа более прелестного, более искусно сложенного: поверх талии она всем телом совершенно походила на молодую женщину, однако ниже все было рыбье, с плавниками и огромным простертым хвостом. Ее принесли в дом и обходились с ней очень бережно, не отказывая ей ни в чем, кроме свободы. Но хотя они ставили перед ней лучшую снедь, доставляемую этой местностью, ее нельзя было склонить ни поесть, ни попить, равно как не смогли они услышать от нее ни слова, хотя и знали, что создания эти не лишены дара речи, ибо слышали, как они разговаривают друг с другом, сидя и угощаясь на взморье.

Они продержали ее таким образом три дня, но, заметив, что она стала в заточении выглядеть весьма плохо, и боясь, как бы на остров не пало какое-нибудь бедствие, если станут держать ее, пока она не умрет, они согласились дать ей вернуться в ту стихию, которую она любит более всего, и на третью ночь оставили дверь открытой. Как только она приметила это, то поднялась с места, где тогда лежала, и с невероятною быстротой заскользила на своем хвосте к берегу моря.

Люди издали следовали за ней и видели, как она нырнула в воду, где была встречена большою толпой своих соплеменников, один из которых спросил, что она повидала среди людей земли. «Ничего особенно удивительного, – отвечала она, – разве что они настолько невежественны, что выплескивают прочь воду, в которой варили яйца». Вопрос сей и ответ ее были отчетливо слышаны теми, кто стоял на берегу и следил за происходившим.

II.

Рассказывают также, что морских мужей и дев часто видели в заливе меж двумя скалами, которые выступают в море на этом побережье острова[130]130
  …на этом побережье острова. – Т. е. на восточном.


[Закрыть]. Много удивительных историй о сих земноводных созданиях довелось мне услышать там, равно как и в Порт Айрон;[131]131
  Порт Айрон (Port Iron). – Вероятно, Вальдрон имел в виду Порт Эрин на юго-западном побережье острова.


[Закрыть] однако самая странная из всех вот какая.

Говорят, одна прекрасная русалка столь сильно влюбилась в молодого человека, который имел обыкновение заниматься у этих скал своею лодкой, что она часто приходила посидеть с ним, принося ему куски коралла, лучшие жемчужины и еще большие редкости, бесконечно более дорогие, попадавшие в руки к человеку, который знал им цену, – раковины различного вида и образа, так великолепно расцвеченные и сиявшие, что слепили взор, устремленной на них.

Подарки ее сопровождаемы были улыбками, поцелуями и всеми знаками самой искренней и нежной страсти. Но однажды, когда ее руки обхватили его с большей пылкостью, чем обычно, он устрашился, что она намеревается утащить его в море; он боролся с ней, пока не высвободился, а затем отбежал от нее на изрядное число шагов. Такое поведение, кажется, прогневало ее столь сильно, что она, схватив камень, бросила в него и скользнула в стихию, ей более сродную; на земле ее больше никогда не видели.

Но бедный юноша, хотя камень лишь слегка ударил его, почувствовал с того момента такую мучительную боль во внутренностях, что изо рта его не раздавалось крика в течение семи дней, на исходе которых он умер.

Финнодери

[132]132
  Кельтская традиция, и в частности, традиция острова Мэн, изобилует разного рода странными и чудесными созданиями, которые с трудом умещаются под безразличной английской вывеской: «fairy». Одно из таких созданий – phynnodderee, – описанное Джозефом Трейном, кажется специфически мэнским, хотя оно имеет близких родичей в других гэльских землях.
  Перевод сделан по изданию: Train J. Historical and statistical account of the Isle of Man from the earliest times to the present date; with a view of its ancient laws, peculiar customs, and popular superstitions. Douglas (Isle of Man), 1844–1845. Vol. 1–2.


[Закрыть]

Другой излюбленный фантазм мэнского суеверия – финнодери[133]133
  Финнодери. – В Ирландии и Шотландии известно несколько персонажей, которых можно считать близкими родичами финнодери. Например, Уриск (Uruisg) – человекоподобное и козловидное чудище с длинными косматыми волосами и бородой, обитающее в горных ущельях поблизости от рек и водопадов. Как и финнодери, оно обладает нечеловеческой силой, способно быть полезным другом и опасным врагом. Кое-где эти же качества приписывались Груагах (Gruagach), или «Длинноволосой Девушке» [86, р. 296–297]. См. также тексты «Уриск из Ущелья Завываний», «Уйсден Мор и Желтая Безрогая Коза» в нашей книге «Шотландская старина» [33].
  Феномен «geilt», описанный Т. А. Михайловой, внешне подобен таким существам: «…Во множестве текстов можно найти примеры реализации мотива изоляции индивида, сопровождающейся утратой человеческого сознания и маркированной волосяным покровом на теле» [22, с. 247]. В ирландской традиции «мотив шерсти, покрывающей тело человека, превратившегося в гельт, встречается и в саге о Суибне, и в легенде о Мис, и в фольклорных повестях» [22, с. 240].
  Наш финнодери, кроме внешнего сходства, близок geilt еще и тем, что он – изгой: он приобретает характерный косматый облик вследствие изгнания из «своего» пространства в «чужое».


[Закрыть]. Это создание воображения представляется как падший фэйри, который был изгнан королем эльфов из Чудесной страны за то, что ухаживал за хорошенькой мэнской девушкой, что жила в домике под голубым деревом в Глен Альдин[134]134
  Глен Альдин – долина, расположенная к северу от горы Снайфелл (см. примечание ниже).


[Закрыть], и за то, что покинул двор фэйри во время осеннего полнолуния[135]135
  Осеннее полнолуние – полнолуние, ближайшее ко времени осеннего равноденствия (23 сентября) в «месяце винограда» (Muin). Это подходящее время для языческих мистерий и пиршеств.


[Закрыть], чтобы танцевать в веселой долине Рушен[136]136
  Долина Рушен (Глен Рушен) – одна из самых уединенных долин острова, расположенная у западного побережья, к югу от Замка Пил.


[Закрыть]. Ему суждено оставаться на острове Мэн до конца времен, превращенному в дикое подобие сатира, покрытому, как козел, длинными косматыми волосами, почему его и прозвали финнодери, или волосатик.

 
Это его, чародея, рука трудилась
В полночный час ведьмовской,
Прибирала овец от наступающей бури,
Прежде чем видел пастух, что смерклось.
Притом не просил он платы —
Разве что раскиданный сноп
Из припасов крестьянской житницы
Или чашу сливок, что пригубила девица, —
Дабы и впредь он оставался в хозяйстве.
 

Финнодери также косил и собирал на лугу траву, которая пострадала б, если б ее оставили без укрытия от наступающей бури. Как-то раз фермер выразил финнодери свое неудовольствие за то, что тот скосил его траву недостаточно близко к земле, – на следующий год волосатик позволил недовольному фермеру косить самому, однако шел вслед за ним и так ретиво забирал под корень, что фермер еле избежал того, чтоб рассерженный дух скосил ему ноги.

Несколько лет после этого не могли найти никого, чтобы косить луг, покуда наконец за дело не взялся бесстрашный солдат из одного гарнизона. Он начал косить в центре поля, и косил вокруг себя, по окружности, следя одним глазом за движением косы, тогда как другой его глаз —

 
озирался вокруг с благоразумной осторожностью,
дабы финнодери не застал его врасплох.
 

Он завершил свою работу спокойно. Это поле, расположенное в округе Мароун, близ руин старой церкви св. Триниана[137]137
  Округ Мароун (Кирк Мароун) – округ в центральной части острова, названный в честь одного из первых мэнских епископов, наследников св. Патрика, – Марона (см. прим. к «Балладе о Мананнане» в наст. изд.).
  Руины церкви св. Триниана – находились на зеленом лугу у подножья гор Греба (Greeba) в округе Мароун. Согласно преданию, записанному С. Моррисон (1911), эта церковь была разрушена «бугганом» – чудищем, обитавшим в горах, которое трижды сносило крышу церкви. Буггана одолел храбрый портняжка, однако церковь так и не восстановили [67].


[Закрыть], по сему обстоятельству зовется до сих пор Круглым Лугом.

Вот одна из многих показательных историй, что рассказывали мэнские крестьяне о громадной силе финнодери.

Джентльмен, решивший построить на своей земле, у основания горы Снайфелл[138]138
  Гора Снайфелл (Snaefell) – самая высокая гора на острове; находится в северном округе Лезайр.
  Вальдрон писал: «Есть у них множество гор весьма большой высоты, однако три горы превосходят прочие. Первая называется Снайфелл, с вершины которой можно увидеть Англию, Шотландию и Ирландию, следующая – Барруль и третья – Каррахан. Рассказывают, что под сими горами лежат тела трех королей, по чьим именам горы и прозываются, ибо поднялись после погребения их. Ведь в те дни не имели понятия об архитектуре или о возведении монументов; единственным способом увековечить память об усопших было набросать над ними огромный холм из земли. Всякий прохожий, чувствуя себя обязанным внести вклад в благочестивый труд, бросал немного земли, согласно силе или времени, коими располагал, и за великое множество лет горы вознеслись на ту громадную высоту, которой достигли ныне; особенно Снайфелл, под которой, как можно предполагать, лежит величайший, либо наиболее древний, или же самый любимый монарх» [87, р. 58].
  Таким образом, согласно мэнской традиции, горы эти были огромными каирнами, погребальными курганами. Нужно отметить, что на самом деле третьей высотой острова, после гор Снайфелл и Северный Барруль, является не Каррахан, а Клах Ойр.


[Закрыть], в местечке, называемом Шолт-е-вилл, большой дом со службами, велел, чтобы с побережья доставили необходимое количество камней. Но один громадный белый валун, который он облюбовал для особенной части намеченного строения, не могли сдвинуть с места, несмотря на общие усилия всех мужчин округи. К вящему изумлению всех, однако, не только этот валун, но также все добытые камни, заполнившие более ста возов, были за одну ночь доставлены с берега к намеченному участку не знающим устали финнодери, и в подтверждение этого замечательного подвига любопытному посетителю до сих пор указывают на белый валун.

Джентльмен, для которого весьма кстати была исполнена эта работа, желая вознаградить нагого финнодери, велел положить для него в его обычное убежище несколько предметов одежды. Волосатик, заметив одеяния, поднимал их одно за другим, так выражая по-мэнски свои чувства:

 
Шапка для головы, – увы, бедная голова,
Платье для спины, – увы, бедная спина,
Штаны для ног, – увы, бедные ноги;
Пусть все это будет твоим,
Но твоей быть не может
Веселая долина Рушен.
 

Повторяя эти слова, он удалился с печальным причитанием[139]139
  …он удалился с печальным причитанием… – Ср. рассказ Роберта Чэмберса (1826) о шотландском «brownie»: «Это было самое бескорыстное существо. Предложить ему плату или даже подарить что-нибудь по случаю значило наверняка разгневать его и, быть может, вынудить его покинуть хозяйство. Множество историй рассказывают о том, как он негодовал, будучи оскорблен таким образом. Например, хозяин фермы в округе Глендевон однажды ночью оставил для брауни кое-что из одежды; слышно было, как тот ушел той же ночью, приговаривая весьма оскорбленным тоном:
Дал брауни платье, дал брауни блузку, —Не дождешься ты больше работы от брауни!»  [42, р. 325].
  То же рассказывали о валлийских и корнских «pixies».


[Закрыть], и теперь —

 
Ты можешь слышать его голос на пустынном холме,
Когда горные ветры имеют силу, —
Это дикий плач по его погребенной любви,
По его давно погибшему чудесному домику.
 

Многие старые люди оплакивают исчезновение финнодери, ибо говорят: «С тех пор как он лишился своей земли, мир перестал быть веселым».