Текст книги "Игра, финал которой - жизнь (СИ)"

Автор книги: Астромерия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Хоть бы не пришел, – прошептала девушка, глядя на свое отражение. – Только бы не пришел… – она не виделась с ним с начала подготовки к свадьбе и не представляла, придет ли он на церемонию, которая была с каждой секундой все ближе. На ее венчание с другим человеком, которому принадлежало теперь ее сердце, которому принадлежала ее душа и с которым она проведет свою жизнь. Его, то есть, валькирии живут довольно долго, а Том к тому же старше… При мысли о Реддле захотелось впервые за утро улыбнуться – вспомнила смех, теплую улыбку, руки, обнявшие впервые тогда, в Тайной Комнате, и вдруг осознала, насколько же она по нему соскучилась и как сильно хотелось к нему, туда, в разбитый на лесной полянке, уютно окруженной деревьями, шатер, где ждали алтарь со скамейками и столы, поставленные по случаю свадьбы. Совсем немного осталось до мгновения, когда она станет миссис Реддл, и этого хотелось безумно. Хотелось стать женой человека, ставшего едва ли не самым дорогим на свете. Хотелось переступить вечером на законных основаниях порог небольшого домика. Их домика…

– Роззи, – в дверь постучали и заглянул папа, в новом сюртуке, с галстуком. Прокашлялся, немного нервно теребя рукав сюртука. Посмотрела на знакомое лицо с морщинками и ахнула, впервые в жизни заметив притаившиеся в уголках его глаз слезы. – Нам пора, малышка, – голос прозвучал как-то хрипло. Роуз сглотнула подкативший к горлу комок – пора.

Сейчас все начнется, когда они окажутся там, на полянке. От волнения вдруг слова клятвы напрочь вылетели из головы, а ведь учила их… Волнение лишь усилилось от осознания того, что папа волнуется, и впервые за всю ее жизнь едва ли не плачет. Хотя нет, он, наверно, и на свадьбах сестренок плакал… И вот ее очередь…

Когда медленно шли по шатру между скамейками, на которых уже расселись гости, к Томасу, ждущему ее рядом со своим другом, Джимом Норкиссом, бывшим в этот сказочный день шафером, к Джессике, Ирме и Шарлотте Кидс – подружкам невесты, к священнику, ждавшему ее, чтобы обвенчать их и соединить их судьбы, сердце глухо замирало. Клятва никак не вспоминалась, а фата, длинная, до пола, показалась какой-то чужой. Ядвига шла впереди, разбрасывая цветы, как самая маленькая из гостий. Майкл, который всю предсвадебную суматоху носился по дому, радуя всех кругом известием о том, что Роззи выходит замуж, включая саму Роззи, раз в сотый, вел себя на удивление тихо, сидя на первом ряду рядом с Тадеушем.

Нарядные девушки и женщины в красивых платьях и шляпках, мужчины в парадных мантиях и костюмах, некоторые едва-едва знакомые, а кого-то Роззи вообще впервые видела, как ей казалось – верно, гости Тома. Взгляд ее, шагавшей под руку с отцом между всеми этими людьми, ожидавшими, когда она станет женой любимого ей человека, невидяще скользил по их лицам, выискивая только одно лицо и не видя его. Тони не пришел! Все-таки не пришел! От осознания этого на мгновение даже возникло чистое незамутненное счастье в глубине души, сменившееся новой болью… Он не пришел. Значит, не отпустил из своего сердца, значит, злится и она причинила ему боль… Значит, заставила страдать…

Однако при взгляде на Томаса мысли, приносившие боль, растаяли, будто их и не было. Улыбнулась, увидев ту самую рубашку, с того Рождества, когда она впервые представила себе их свадьбу. Наверное, для него она тоже значит что-то особенное, раз он надел ее в этот день… Отец подвел ее к жениху и отошел, садясь рядом с мамой, одетой в красивое красное платье, промокая глаза салфеткой. Взялись за руки, стоя перед множеством гостей и священником-магом, венчавшим их сегодня, но как будто остались наедине.

Белоснежные шатры-палатки с золотистого цвета стульями и дубовыми столами, уставленными приборами, гости, множество каких-то лент, цветов, украшений вокруг исчезли, ушли куда-то в другой мир. Остались лишь теплые руки, сжавшие ее ладони, и темные глубокие глаза, внимательно, нежно и с безграничной любовью смотрящие на нее. Дыхание сбилось, и Том сделал нервный вдох тоже… Волновался, и руки чуть дрожали, и губу на секунду прикусил. Роуз до боли закусила нижнюю губку, чтобы справиться с замирающим сердцем. Всего минуты остались, и она – жена. Его жена.

– Когда я впервые увидел тебя, я заметил, какие у тебя красивые волосы, – она даже не заметила за своими мыслями, как он начал приносить свою клятву. – Это было моим первым впечатлением о тебе, но чем больше я узнавал тебя, твой характер, чем больше общался с тобой, всеми силами пытаясь удержаться в деловых рамках, тем сильнее ты была мне дорога, любимая. И перед всеми присутствующими хочется мне сказать, что каждой встречи с тобой я ждал с нетерпением. Для меня ты – ангел, озаривший мою жизнь, когда появилась в ней. И я клянусь, что буду поддерживать тебя в любом твоем начинании, оберегать и защищать, заботиться о тебе и принимать все твои достоинства и недостатки. Я буду любить тебя, пока мое сердце будет биться… И если что-то есть там, по ту сторону, то любить тебя я буду вечно…

– Я… – слова, которые учила целую неделю ночами, напрочь вылетели из головы. – С первых мгновений нашего знакомства меня потянуло к тебе, я видела твою смелость, силу, ум и то, что ты очень красив. И хотя я боялась признать и принять эти чувства, и смущалась своих чувств к тебе, такому взрослому и опытному человеку, я не жалею о том, что приняла их, – она сделала глубокий вдох. Мир сейчас существовал только для них двоих, и это ему, а не гостям, она хотела сказать, выразить, насколько сильно она его любит. Пальцы сплелись крепче. – Когда ты обнял меня впервые, ты знаешь, как это было, я на мгновение испытала счастье. И в ночь, когда впервые ты поцеловал меня, я осознала, наверное, до конца, как сильно ты мне нужен… Я клянусь быть твоей верной женой, клянусь заботиться о тебе и уюте и тепле нашего дома… Пройти рука об руку с тобой наш жизненный путь, сколько бы нам не было отведено, и любить тебя вечно, – когда на ее пальчике оказалось колечко, тоненькое, сердце на секунду замерло и часто-часто забилось. Джим, одетый в лучшую свою мантию, нервно кашлянул, выполнив свою задачу доставить кольца молодым лучшим образом и сейчас неловко переминаясь с ноги на ногу. Он, помогая лучшему другу и коллеге организовать свадьбу, и не думал, что волноваться так сильно начнет уже когда они все будут стоять у алтаря. Да и на мальчишнике проблем не было ровно никаких, их и было-то четверо – Джим, Томас, Аластор и еще Карл Кинди, давний приятель Тома. Потом, правда, присоединились Тадеуш, Натан и Брендон, но прошло все гладко. Посидели мужской компанией за рюмкой виски, поболтали, посмеялись, поздравили Тома с окончанием холостяцкой жизни… Зато теперь чуть ли не коленки дрожали у шафера, наблюдавшего за парой, обменивавшейся кольцами. Ирма и Джессика украдкой промокнули глаза, а Шарлотта, молоденькая подружка невеста, ее лучшая школьная подруга, почти нескрываемо плакала от радости за красивую молодую невесту, залившуюся таким милым румянцем… Джим на минуту даже позавидовал Тому, получившему такую прекрасную девушку в жены…

Более широкое кольцо на шершавом и немного неровном мужском пальце и, под умиленные и счастливые взгляды друзей и ее семьи, и под внимательные и иногда насмешливые взгляды приятелей и некоторых дальних родственников, губы молодой девушки в белоснежном платье в пол, украшенном серебристым узором в виде лилий, и мужчины в парадной мантии встретились. Муж и жена. Мистер и миссис Реддл. Отмеренные им судьбой годы счастья только что начали обратный отсчет, чего, конечно же, не знали ни Томас, ни Розалина, нежно касавшиеся губами губ друг друга и забывшие обо всем на свете…

***

Небольшая приглашенная по случаю такого торжества группа средней известности играла что-то, призывавшее к быстрым и веселым танцам, шутки и смех слышались за каждым столом, в том числе и за столом, где собралась семья невесты. Майкл и Ядвига, уплетая сладкие салаты и пирожки, спорили, кто из них первый будет жениться и какой большой у кого из них будет свадьба, да так увлеченно, что заслушались даже Джессика и Ирма, обсуждавшие до того то, как проходили их собственные церемонии.

Шарлотта, сидевшая неподалеку от Розалины, взяла на себя роль командующей мероприятием, давая невесте возможность вдоволь насладиться таким важным событием. На ее плечики легла роль главной подружки невесты, и девушка, искренне обожавшая подругу, всеми силами старалась не ударить в грязь лицом на таком важном для Роззи дне. Даже взяла отпуск – она работала в аптеке, помощницей продавца, – чтобы спокойнее позволить себе уделить максимум внимания подготовке к торжеству.

На всех троих подружках невесты были одинаковые темно-зеленые платья в пол и серебряные украшения, чтобы, как сказала Ирма, подчеркнуть их роль на этом мероприятии. Идея нарядов для немалой части гостей принадлежала, как легко догадаться, Ирме Ожешко. В общем-то, люди надевали вещи, на которые указывала им вездесущая пани Ирма Ожешко, не потому, что им хотелось, нередко, а потому, что иначе от женщины невозможно было отделаться никаким образом…

Казалось, веселье и радость царят кругом, не омраченные абсолютно ничем. И никто из тех, кто то и дело подходил к жениху и невесте, чьи руки соприкасались с нежностью, невыразимой словами, чтобы поздравить или сделать колдографию с счастливой парой, не замечал, как тревожно блестят карие глаза, скользившие по гостям, словно ища кого-то. Никто, кроме ее мужа, сидевшего совсем рядом, не видел этого, даже прибывшие в честь такого события сестры-валькирии Оливия и Гертруда. И даже заметь это кто-нибудь, едва ли кто-то кроме Оливии догадался бы, кого ищет ее взгляд. Томас же, внешне ничем не выдававший этого, догадывался… Он осознавал, что жить с этим пятном в прошлом Розалины, с тем, что произошло по вине ее дара с жизнью этого парнишки, Антонина, которому он искренне сочувствовал, им придется всегда. Что этот груз не исчезнет с ее души, даже если она того захочет. Да и с его тоже – он чувствовал себя виноватым в какой-то мере за то, что случилось. За то, что сердце и любовь девушки, ставшей его женой, отданы были именно ему. Любовь, делавшая его, несмотря ни на что, счастливым…

– Молодые, – шикнула Джессика, оказавшись как-то незаметно за спиной у сестры и зятя. – Ваш танец! – Розалина, очнувшись от каких-то своих мыслей, в которые была погружена, рассеянно улыбкой и стандартным «спасибо» отвечая на поздравления и пожелания, поднялась вместе с мужем и вышла в центр расставленных специально для того, чтобы сделать возможным первый танец молодой семьи, столов. Его рука легла на ее талию, совсем как во время их первого танца, на выпускном, вторая коснулась ее маленькой теплой ладошки, сжав ее тонкие пальчики. Роуз обвила рукой его шею, заглянув в его глаза. Вместе. Теперь они всегда будут вместе! Повел в танце, уверенно, легко… После него танцевала с папой, он как-то грустно улыбался и все желал и желал ей счастья, и радовался за нее. Захотелось вдруг и самой радоваться, жить, быть счастливой… Потом еще танцы, веселые, легкие, непринужденные. Свадьба совсем такая, как в ее мечтах, и он рядом с ней, держит своей теплой и сильной рукой за руку, обнимает за талию. Большой, теплый и уютный, как папа.

Уже темнело, когда утянула его из шатров, снова окинув их грустным взором. Она надеялась, что Тони не пришел на официальную часть, чтобы не слышать ее клятву, но придет потом. Не пришел… Радость, которую она испытала было при мысли о том, что он не пришел, сменилась тревогой за него и волнением. Почему не пришел?!

Сердце болезненно кольнуло при мысли о том, что она натворила, написав это приглашение. А вдруг он там… Вдруг что-то сделает с собой?! Она никогда себя не простит за это, никогда… Отогнала эти мысли, прижалась к мужу, обвив руками его талию, поцеловала в уголок губы.

– Я люблю тебя… – шепнула почти неслышно, целуя его щеку, нос, губы, приподнявшись на кончики пальцев. – Люблю тебя…

– Роззи, – его пальцы зарылись в ее волосы, перебирая их. – Родная моя, маленькая. Котенок, – целовал ее макушку, щеки, губки, сладкие, нежные… Он действительно любил эту девушку и готов был принять что угодно, если она будет с ним. Что угодно, и неважно, что осталось за ее спиной. Важно, что она с ним и будет с ним. И мужчина всеми силами заставлял себя верить в то, что она по-настоящему любит его. Но в голове билась мысль, жестокая, живущая в самых глубинах мозга, и неотвратимая. Выбор – не любовь…

«Она хочет меня любить, – думал он, когда, вернувшись домой с молодой женой, уложил своего уставшего за день котенка спать. – Мне этого хватит. Главное – хочет и счастлива со мной, остальное – неважно…»

Но все же что-то странное было не между ними, но вокруг. Что-то жуткое и неотвратимое… Они были счастливы вместе, но в глубине души обоих жил крошечный след того, чем омрачено было начало их любви и сама их любовь… И след этот не мог исчезнуть уже никогда…

И когда наутро Роззи, почти всю ночь спавшая тревожно, то и дело вздрагивая и подскакивая на супружеской постели, прильнула к нему после завтрака и виновато опустила глаза, Реддл не удивился. Он понимал, и это причиняло ему в глубине души боль, о чем она думала вечером, несомненно, постоянно себя одергивая, и что так беспокоило ее сейчас. Потому не удивился он и когда услышал ее виноватое:

– Том, я навещу Антонина. Я послала ему приглашение, – девушка, по чьим щекам катились слезы, сообщила ему, что против рассудка, воли и здравого смысла послала приглашение на свадьбу, в чем винила себя теперь. И Антонин не пришел. – Я боюсь, что он что-то сделал с собой, – прошептала она, прижавшись к мужу. – Не сердись, пожалуйста, но я должна убедиться, что он жив. Иначе я никогда себя не прощу… – она заглянула в его темные глаза своим карими вишнями, и поцеловала мужа в губы.

– Ты уверена, что оно дошло? – девушка мрачно кивнула. – Ну… Я понимаю, Роззи, я все понимаю, – шепнул он, сделав глубокий вдох. – И ни в чем тебя не виню. Я готов пройти этот путь с тобой, приняв и это тоже.

– Я люблю тебя, – ее рука скользнула по его щеке, теплая, нежная, ласковая. – Я очень быстро вернусь, обещаю. И мы с тобой отправимся в Эдинбург, на нашу медовую неделю. – Она потерлась носом о его щеку, и с улыбкой посмотрела на своего медвежонка, сидевшего на тумбочке у кровати. Она забрала его сюда вчера. Частичка родного дома там, где теперь будет жить она сама. В ее новом, пусть и крошечном, но все же родном доме…

***

– Тони, сынок, как ты? – Вирджиния Долохова заботливо склонилась к сыну, со слабым стоном открывшему глаза. Он вернулся поздно ночью, пьяный, и уснул, едва рухнув на диван в гостиной. Николас настолько ошалел от поведения Тони, что даже не нашелся, что сказать, а сегодня с утра не вышел еще ни разу из кабинета, и сидел там подозрительно тихо. Однако винить сына в том, что он шатался где-то почти до трех часов ночи, язык не поднимался ни у кого из родителей. Несколько дней назад сова, красивая, крупная, принесла письмо.

Долоховы как раз ужинали, почти молча, как и всегда, Виджиния по мере сил тормошила мужа и сына, устроившегося в Министерство, в Надзор, секретарем и теперь с энтузиазмом хлопотавшего на работе, мечтая стать настоящим инспектором. Но когда Николас отпустил сову, угостив ее орешком, и протянул письмо сыну… Тони побледнел, прочтя строчки, и еще раз пробежался по ним глазами. Рука дрогнула и выронила лист пергамента, красивый, праздничный. Антонин, чуть пошатнувшись, встал, опрокинув свой стакан с соком на светло-голубую скатерть, и, ни слова не сказав, пулей вылетел в холл. Шаги по деревянным ступенькам и страшный грохот наверху, чего-то тяжелого и явно только что разбитого. Долохова подняла на мужа недоуменные глаза, Николас как раз подобрал письмо и пробежался взглядом по строчкам…

– Не думал. Что она на такое способна, никогда не думал. – Он протянул жене написанное аккуратным ровным почерком письмо. Вирджиния прочла и схватилась за сердце, болезненно кольнувшее. Приглашение на свадьбу Розалины и некоего Томаса Марволо Реддла. Наверное, подумала женщина, того, из-за кого Роззи оставила Тони. Мальчик все каникулы просидел в доме, не выходя никуда, и когда единственный раз Николас вытащил их в Косой Переулок, кое-что подкупить, Антонин увидел там Розалину в обществе какого-то мужчины, настоял на возвращении домой и всю ночь просидел в своей комнате, запершись магией, молча… Вири тогда ужасно перепугалась за сына, но когда Николас умудрился все же открыть дверь и ворваться внутрь, Тони просто сидел на кровати, методично сворачивая и разворачивая свою колдографию с Розалиной. Когда он поднял глаза, женщине стало страшно – такого демонического мрачного блеска она прежде никогда в них не видела. Антонин, будучи поздним ребенком, живущим не в самой теплой атмосфере – Николас не любил его, ведь болезни ее были выявлены после рождения сыночка, всегда был мальчиком со сложным характером и очень противоречивой психикой. Но никогда прежде в нем не было так ярко выраженного зла. Вирджиния обожала единственного сына, но в тот момент она испугалась того, что проснулось в нем. Того, что проявилось в его глазах, жестах, интонации голоса… Во всем его облике…

Она не могла простить Розалине ее поступка, помня, как счастлив был сын, когда сказал, что его любимая Роззи теперь будет его женой, они будут вместе… И как он плакал впервые в жизни в тот день, когда Розалина сказала ему, что уходит к выбору… И каждый раз, когда она появлялась у них в доме – это случилось пару раз за прошедший год, Роуз навещала Тони, как друга, Вирджинию трясло от гнева и злости на девушку, продолжавшую мучать ее мальчика. И когда он упоминал, что виделся и разговаривал с Роззи, произнося ее имя всегда с нежностью, тоской и какой-то отчаянной надеждой, Вирджиния ненавидела несостоявшуюся невестку только сильнее. А уж те два эпизода с ее подружками, с которыми она пыталась познакомить ее милого сыночка, и которые вызвали у Тони тошноту, еще больше раскалили неприязнь женщины к девушке, которую она когда-то обожала.

Но приглашение на свадьбу было уже сверх любой меры. Издевательство, какому не было равных по мнению Вирджинии. Она помнила, что Тони всю ночь тогда сидел под дверью своей комнаты, после того, как разбил все стеклянное, что было в комнате, и от злости сломал тяжелую деревянную подставку под колбы и пробирки – приобретенную во время учебы, вопрошая кого-то шепотом, как она может так с ним поступать. Именно в тот день, когда пришло это приглашение, Николас впервые за годы крепко обнял сына, похлопал по спине и сказал, что Антонин сильный мужчина и выдержит это сумасшествие. Впервые и в последний раз в жизни он оказал сыну мужскую поддержку, показал, что верит в него и подставил плечо, на которое можно было опереться. Единственный раз…

И вчера Тони ушел вечером из дома потому, что это был день свадьбы, на которую он не пошел, день свадьбы Роззи…

– Плохо, – вздохнул Тони, морщась от головной боли, пока мать заботливо протирала его лоб мокрой холодной губкой. – Тошнит и голова болит страшно. Я, наверно, много вчера выпил… – он виновато взглянул на мать, но та в очередной раз вздрогнула. Она обожала Тони, заботилась о нем и опекала, как умела, но с того дня, как в его глазах появилось что-то мрачное и страшное, она начала бояться сына. Потому что это мрачное нечто не исчезало из его глаз никогда. И никуда…

– Ничего, малыш, сегодня воскресенье, полежи денек, – Вирджиния поцеловала сына в лоб и заметила, как он напрягся, глядя на дверь гостиной. Женщина обернулась туда же и застыла, уронив губку. Розалина, стоявшая в двери, сминая в руках платок, опустила глаза. В джинсах и потертой кофточке, но со следами красивой еще вчера прически и тушью на ресницах. И кольцо на пальце… Обручальное кольцо… Вчера она вышла замуж. Вирджиния медленно выпрямилась, открывая было рот, чтобы высказать этой маленькой дряни все, что думает о ней, но Антонин резким жестом прервал ее. В его взмахе показалась впервые такая властность, что у женщины и мысли не возникло перечить его указанию. Тони с трудом сел и кивнул матери на дверь:

– Выйди на минутку, ма, – посмотрел он на нее. – Розалина, видимо, поговорить о чем-то хочет… – Вирджиния, ощущая, что лучше не спорить сейчас, когда он в таком состоянии, бесшумно вышла из комнаты и поднялась наверх, проверить, все ли в порядке с мужем и почему он так тихо сидит…

***

– И чего тебе от меня надо? – скрестив руки на груди, осведомился Антонин, буравя Роуз глазами. – За подарком на свадьбу пришла? Я по почте пошлю, погоди, – он поморщился от головной боли. Розалина неслышно прошла к нему и села рядом, сочувственно на него глядя. И наморщила носик.

– Ты пил? – нахмурилась она, осознав, чем пахнет. Она никогда не одобряла алкоголь, сама вообще не могла пить, будучи валькирией, и когда они еще близко общались, когда между ними еще не было страшной пропасти выбора, не раз Роуз буквально орала на него, когда узнавала о забавах Малфоя с огненным виски, в которое тот пытался втянуть и Антонина. Результатом этих ссор стало то, что прежде Долохов не пил, лишь пару раз попробовав. Но теперь от него буквально разило выпитым вчера алкоголем.

– А тебе какое дело? – грубо отозвался он, резким движением отстранив руки, коснувшиеся было его лба. – Тебя должно заботить, пил ли твой муж… – язык с трудом поворачивался и голова ужасно болела, хотелось пить… И все же ему одновременно хотелось и прогнать ее и больше никогда не видеть, и чтобы она осталась еще на мгновение. Рядом с ним, совсем близко, со своими карими глазами и волосами, которые пахнут шалфеем… Он ощущал их запах так часто, когда они были вместе, когда он целовал ее, когда она, сидя под деревом в Школе, клала голову ему на плечо… Когда он любил ее. Он и сейчас любил ее, безумно тосковал и отчаянно и безнадежно желал вернуть, но он и ненавидел ее за все то, что она сделала с ним и продолжала делать.

– Я просто хотела убедиться, что ты… Ты в порядке… – она вздохнула, отводя глаза, влажные от непролитых слез. – Зачем ты пил?! Это вредно! И плохо! Я же столько раз говорила этого не делать! – рявкнула точно так же, как когда-то давно, в другой жизни, для них исчезнувшей навсегда… Тони метнул на нее сумрачный взгляд и вдруг осознал, что головная боль стремительно проходит, а в комнате раздаются странные чарующие звуки. Словно песня без слов… Песня Валькирии, Роуз часто раньше лечила его таким образом, и маму тоже. Но сейчас это казалось оскорблением, насмешкой над прошлым. И какое право имела она кричать на него? У нее есть муж, пусть на него и кричит. Хотя, конечно, на выбор она орать не будет, а вот на Антонина можно?! С внезапной злостью он довольно ощутимо оттолкнул ее еще дальше.

– Пью я или нет – тебя больше не касается, миссис Реддл! – обращение прозвучало в его устах как обвинение. В голосе скользнули одновременно боль, обида и ненависть. Но дальнейшего разговора не вышло, потому что сверху донесся отчаянный крик Вирджинии и стук, словно женщина упала. Долохов, голова которого почти уже прошла, метнулся наверх, взлетев по ступенькам меньше, чем за секунду… Розалина скользнула следом, безошибочно поняв по крику Долоховой, что дело не в самой Вирджинии, что та что-то увидела…

Николас сидел в кресле кабинета, как-то весь обмякнув на одну сторону, с полузакрытыми глазами. Казалось, не дыша. Лицо приобрело слегка синюшный оттенок, словно он задыхался, прежде чем упасть в обморок или же… Антонин заботливо усадил побледневшую мать на стул у двери, пока Вирджиния бормотала, начав задыхаться от волнения и приступа астмы, что-то про «умер».

– Он жив, – еще от двери заметила Розалина, моментально оказавшаяся около Николаса. Пальцы девушки коснулись шеи мужчины, неведомо откуда взявшееся зеркальце – у его полуоткрытого рта. Роуз, что-то проверив, обернулась к Долоховым:

– Дядя Николас жив, у него, наверное, сердечный приступ, я сейчас спою, чтобы уменьшить опасность, и отведем его в больницу… – она склонилась над мужчиной, открыв было рот, и вздрогнула, ощутив, как плечо стиснули сильные пальцы. Девушка непонимающе обернулась к Долохову. – Тони, я спою, это поможет, точно зна…

– Пошла вон.

– Что?! – девушка заморгала, глаза ее расширились. Долохов усмехнулся, взмахом палочки отправив в руку матери ингалятор, необходимый ей сейчас, чтобы дышать.

– Я сказал пошла вон. Из-за тебя мой отец при смерти, и маме плохо. Из-за твоей свадьбы и того, что ты вообще сюда притащилась. Тебя не звали, – его голос дрогнул от сдерживаемого гнева. – Пошла вон!

– Тетя Вирджиния? – девушка обернулась к Долоховой, снимающей приступ, что-то бормоча себе под нос. – Я помогу…

– Уйди из моего дома, дрянь, и больше не смей даже ногу на порог ставить, – едва начав нормально дышать, прошипела женщина. – Тони, малыш, ты сможешь доставить нас в клинику Мунго? – посмотрела она на сына, полностью игнорируя Розалину. Долохов же метнул на девушку такой взгляд, что желание спорить у нее исчезло моментально, уступив вине перед ним и желанию побыстрее исчезнуть… Розалина трансгрессировала, а вскоре Николас был доставлен в клинику, где врачам почти чудом удалось спасти ему жизнь. Вот только надолго ли, никто не мог предсказать – сообщив, что жить он будет, колдомедик шепнул Антонину, что из больницы Николас вряд ли выйдет быстро. Однако надеяться Долоховым еще ничто и никто не запрещало…

Отведя мать домой и уложив ее отдыхать, успокоив, что отец вот-вот поправится, Антонин ушел из дома, не в силах находиться сейчас в показавшихся после ее визита душными стенах.

Подумав немного, парень трансгрессировал было к Люциусу, но молодого лорда Малфоя дома не оказалось, и Долохов перенесся в Лютный переулок, бесцельно ошиваясь у лавочек с артефактами темной магии и ингредиентами для самых жутких и опасных зелий. Примерно полчаса такого шатания и заманивания его продавцами в их лавчонки и лачуги за спиной послышалось высокомерное:

– Антонин, а ты что тут делаешь? – он обернулся, глаза снова полыхнули мрачным огоньком, на губах появилась усмешка:

– Привет, Белла, – подмигнул он. – Так, осматриваюсь, интересно, чем торгуют, – Беллатриса кивнула с понимающей улыбкой, и показала на аккуратную сумочку, черную, в ее руках.

– А я вот решила кое-что подкупить, провожу опыты с… Знаешь, с какой магией, – она, все еще числившаяся на условном наказании, предпочитала пока что свое пристрастие к темной магии не афишировать. После того, как Реддл объявил, кто виновен в смерти Миртл, девушка, сообразив, что он и есть наследник Слизерина, раз управлялся со змеем, предложила ему выслушать ее идеологию, искренне предположив, что он мог бы возглавить их на этом пути. Фанатичное желание установить господство чистоты крови и превратить маглов в рабов волшебников жило в ней с детства, хотя до четвертого курса и не проявлялось… И вот оно проявилось, чудовищное и пугающее в самой сути своей. – Домовиков посылать глупо, да их у нас и всего-то двое, – покривилась она. – И эти тупые создания уже каждый по два раза приносили мне не то, что я хотела… Головы бы им срезать… – усмехнулась девушка. – Зайдешь в гости? Обменяемся новостями, расскажу про свои наблюдения и достижения, ты ведь тоже интересуешься… С мужем, правда, не пересечешься. Он где-то в поездке у меня, – махнула она рукой. Чуть меньше года назад Антонин был приглашен на свадьбу Беллатрисы и Родольфуса Лестрейнджа, двумя или тремя годами их старше, с которым Блэк сосватали родители для соблюдения чистоты крови. Хотя сама Беллатриса ровно никаких чувств к мужу не испытывала, она не сопротивлялась этому браку и союз заключен был быстро и без малейших осложнений.

Однако ни Родольфус, ни Белла не выказали ни разу ни любви друг к другу, ни даже какой бы то ни было заинтересованности друг в друге. Союз, заключенный исключительно по причине чистоты крови. Вполне в духе фанатично-аристократичного мировоззрения Блэк (бывшей Блэк) и ее семейства. Вероятно, думалось всегда по этому поводу Антонину, плохо знавшему Родольфуса, и для Лестрейнджей такое было вполне естественно.

– Знаешь, пойдем, – кивнул он, подумав о том, что матери стало лучше и она, скорее всего, весь день будет лежать в постели и вышивать или читать, и он, следовательно, до вечера абсолютно свободен. Отец в больнице, пока еще почти все время спит, так что визит к старой подруге он мог себе позволить. И позволил…

Поданный домовиками обед из настоящих деликатесов, рассказы Беллатрисы о том, что она изучила в темной магии за этот год, его рассказ о министерских новостях, о поездке прошлым летом в Германию с матерью и отцом на неделю, и о планах побывать во Франции и Италии… Время одновременно и тянулось, ведь это все же была не Роззи, за встречу с которой он готов был отдать все на свете, хотя и бесконечно злился на нее, и мчалось незаметно. По крайней мере, он не успел и заметить, как пробило семь вечера и Белла приказала домовикам подать ужин. Те, кланяясь и явно боясь секунду лишнюю быть в ее поле зрения, исполнили приказание. Беллатриса протянула ручку изящным жестом к фужеру вина.

– Итальянское, старое, Род выбирал, – сообщила она, облизнув нижнюю губку очень соблазнительным движением кончика языка. И внезапно обошла стол, приблизившись к Антонину. Ее руки мягко легли ему на плечи, пальцы скользнули к шее, под воротник рубашки. Парень вздрогнул.

– Бэлз, ты вообще-то замужем, да и я… – он осекся. А что, собственно, он? Ждет свою любимую Розалину, не встречаясь с девушками и ни разу еще не позволив себе быть с кем бы то ни было? Так и будет всю жизнь бегать за ней, плясать под ее указание и ждать? Она не давала ему никаких надежд, она сказала, что у него нет ни единого шанса, и не отпускала, навещая, присылая письма, которые он не знал, сжечь или хранить как хоть какую-то частичку ее… Внезапно он чуть не задохнулся от возмущения, осознав, что вчера была ее первая ночь в замужности. Значит, она с этим гадким Реддлом… Представив, как он целует Роззи, как она обнимает его, как платье сползает с ее плеч, как она закрывает глаза с другим, Антонин до хруста в костяшках сжал кулаки. Как часто он представлял, как после свадьбы прикоснется к ней, коснется ее шеи губами, как ее руки обнимут его за шею, притягивая к себе… И теперь все это случилось у нее, но не с ним… Злость на нее и обида за то, что эти мечты быть с ней, нежно касаться, не сбылись, захлестнули. Беллатриса чуть настойчивее, расстегнув две верхних пуговки его рубашки, касалась шеи тонкими бледными пальцами. Губы молодой женщины коснулись его уха, спустились к уголку губы. Вопрос о муже она проигнорировала…