Текст книги "Крепитесь, други!"

Автор книги: Астра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Они дорожили друг другом. Он появился в ее жизни шесть лет назад, вечером после похорон ее матери, когда она почти без сознания стояла у своей двери и не могла войти. Три месяца мать ее, молодая, в сущности, женщина, умирала от рака. В последнюю минуту дыхание ее выровнялось, глаза открылись, и перед взором развернулись быстрые картины, полные света и смысла, потому что зрачки съузились в точку, как от солнца, а между бровей заломилась легкая складочка внимания, знакомая дочери по прежним временам.

Анатолия же судьба привела в тот вечер прямо на ту же лестницу, к закрытому окошку между этажами, где стояла горячая отопительная батарея и где он расположился на ночлег. С окончанием учебы общежитие для него закрылось, жить было негде. Анатолий не ухаживал за девушкой, он выхаживал ее. В армию, подводником на Северный флот, ушел уже семейным человеком, на пятый месяц службы родился его первый сын. Сейчас жена его работала медицинской сестрой в послеоперационной палате. Взяток не брала. Толик подшучивал над ней и ценил ее.

– Когда прибудешь, позвони или дай телеграмму, – она шла под фонарями вдоль перрона вровень с окном его купе, под которым было написано «Москва-Мурманск».

– Да, да. Иди домой, – так же знаками отвечал он.

Наконец, закончились и вокзальный перрон, и прощание с женой. Он остался один на один с тем, что задумал.

В купе, кроме него, оказались два моряка, соседние купе заняли еще несколько человек в морской форме. Больше пассажиров не было. Поезд шел незагруженным, пустовала половина вагона. Да и кому охота уезжать из Москвы под зимние праздники! Морячки ушли к соседям, а он, постелив, что дали в пакете, залег под одеяло на нижней полке.

По окончании второй «операции» он стал человеком, имеющим начальный капитал. Это еще не деньги. Деньги должны работать. А вот в том, что дерзкая афера удалась дважды, что пережитый им гибельный «трус» не обагрил его рук и принес целое состояние, явственно ощущалась благосклонность судьбы, обязующая его взрастить взамен нечто прочное и благотворное. В бытность свою на северах, в заливе близ Кандалакши, где стояла его часть, приметил он, бог знает зачем, ладно работавший заводик стройматериалов – гранитной крошки, щебня и гравия. Даже память о Кольском полуострове, искристый кусок розового гранита, взял из его отвалов. Нельзя сказать, что свет сошелся клином на приполярном сельце, или что валяльное производство под Верхней Салдой сулило меньший размах – отнюдь нет. Просто, из многих равенств следует брать то, куда тянется душа.

Он выбрал.

За окном было черно. Колеса стучали и словно ворочались под вагоном, бились и валились друг на друга. Резкие пристанционные огни слепили даже через простыню. Уже через сутки вновь увидит он неяркое небо без солнца, розовые, пересыпанные снегом и поросшие соснами гранитные увалы в косом, всегда вечернем зоревом освещении, ледяные зеленые торосы в заливе, низкий, грозный Млечный путь над головою, и холодное полыхание северного сияния.

«Да, – подумал он, поворачиваясь под теплым одеялом лицом к стенке, спиной к синему потолочному ночнику. – Коли есть на мне грех перед той Валентиной, то я искуплю его, расплачусь когда-нибудь, ей-богу. Только бы споро пошло. Собственное дело – не хухры-мухры, как говорится, а хрю-хрю. Да».

Митяй появился в агентстве незаметно. Посидел в одной комнате, у Екатерины Дмитриевны, заскучал в тамошнем обществе и сел за свободный стол в другой комнате. Народу здесь было мало, лишь Шурочка да Максим Петрович, потом пришел Виктор. Увидев, что стол его занят, хлопнулся на место Агнессы. Шурочка поговорила с новыми клиентами, позвонила двум-трем старым, условилась о встрече и стала собираться в путь.

– Нравится наша работа? – спросила приветливо у новичка.

К новичкам здесь привыкли, как к бесплатному развлечению, потому что каждый из них был непохож на другого и чем-то интересен. У этого, к примеру, была очень модная прическа «горшком», когда русые сыпучие волосы растут до середины затылка, а ниже побриты чуть не наголо.

– Нормально, – кивнул Митяй. – Сколько в месяц?

– Чего сколько? Звонков или денег?

– Денег, конечно.

– Как постараешься. Двенадцать процентов от суммы договоров.

– А кому остальное?

– Сорок процентов берет газета, остальное… не наше дело. Каждый делает лишь свой бизнес.

Митяй хмыкнул.

– Ничего себе, бизнес. Двенадцать процентов!

– В других местах вообще по шесть дают, а люди работают.

Она увязала цветастый платок поверх пальто и ушла. В комнате остались мужчины. Виктор никак не мог бросить «Каскад». Почему-то казалось, что была необходимость в том, чтобы знать, что происходит здесь каждый день. После блистательного договора на целую страницу без скидок он мог без зазрения совести бить баклуши на глазах у всего агентства, потому что таких денег хватает на полгода, а звание суперсоветника, как не крути, у него не отнимешь… И проще было зайти, перекинуться двумя-тремя словами, даже прозвонить прежних клиентов, их свеженьких звонкоголосых секретарш, чем опасаться неведомо чего.

А чувство опасности не проходило.

– Где здесь курилка? – спросил у него Митяй.

– Пойдем вместе.

Они спустились по лестнице. Митяй, щуплый, вертлявый, спускался вприпрыжку, словно пританцовывая.

Строители успели поставить глухую перегородку подальше по коридору, а поближе к торцу построили другую, с дверью, для переговорной комнаты. Ни обоев, ни мебели еще не было, стояли два стула из верхних комнат. Виктор сел и посмотрел на быстроглазого малого.

– Работать пришел?

Тот дернул щекой.

– На пробу, да вряд ли останусь. Эту рыжую, я смотрю, стригут здесь, как овцу, а она блеет от удовольствия. «Мой би-изнес!» Двенадцать процентов! Ничего себе, ага? – его глаза обежали Виктора, его новый «прикид». – Ты тоже так вкалываешь?

Виктор усмехнулся.

– Со мной особый расчет.

Митяй понимающе кивнул русой головой.

– Знаешь анекдот?

– Ну?

– Приходит один наниматься в уборщики. Ему дают штуку баксов в месяц. «А что так много?» – удивляется он. «А ты думаешь, здесь только мусор убирать придется?»… Ага?

– Нормально.

– Не хочешь познакомиться кое с кем? – невзначай спросил Митяй.

– Чем они интересны?

– Да так. Из одного рубля делают два всего за неделю.

– Что ж тебе не сделали?

– Сделают. Где тебя можно найти?

– Зачем?

– Да хоть денег занять. У меня ни копейки.

Виктор достал сто тысяч.

– Бери. Разбогатеешь – отдашь.

– Ага. Новыми, после Нового года.

Они поговорили еще немного и поднялись наверх.

Часть вторая

В восемь часов вечера в дом пришли Дед Мороз и Снегурочка. Высокий, с белой бородой, одетый в красный халат с серебряной опушкой, в рукавицах и с посохом, Дед Мороз вогнал девочек в робость. Они робко отступили, увидев в комнате это красно-белое громкоголосое диво, застеснялись, потупились, еле слышно отвечая на его звучные вопросы. Но Снегурочка, вся в блестках, с длинной желтой косой, сразу пришла им на помощь. Она была заодно с ними, на их стороне, и весело рассказала Деду Морозу о том, какие они прекрасные девочки, как слушаются маму и дедушку, и что они, конечно, заслужили самые лучшие в мире подарки на Новый Год.

– Я очень рад прийти в гости к таким замечательным детям, – провозгласил Дед Мороз, доставая из мешка блестящий пакет. – Примите мои подарки, пусть Новый Год будет для вас самым счастливым и веселым! Поздравляю красавицу-матушку и молодого дедулю, всем здоровья и счастья!

Валентина украдкой опустила в его мешок бутылку хорошего вина, а в карман несколько новеньких хрустящих сотен. А в блестящем пакете лежали две нарядные куклы, две пары туфелек для танцевальных уроков в колледже, две пары фигурных коньков и воздушное печенье. От себя мама, одетая в красивое платье, подарила им по маленькой коробочке, открыв которые девочки нашли золотые знаки Весов на тонкой цепочке.

– Это что? – спросила Нюся.

– Это Весы.

– Зачем?

Валентина посмотрела на свекра.

– Зачем, Викентий Матвеевич?

– Чтобы взвешивать хорошее и плохое. Поступки и мысли, – нашелся он не очень уверенно.

– А как? – эта маленькая девочка не в первый раз ставила втупик взрослых.

– За стол, за стол, – позвала Валентина.

Стол подвинули к елке. Ее нарядили еще вчера, все вместе, повесили игрушки и множество сладостей, мандаринов, конфет и печенья в виде колечек и морских звезд с дырочкой в серединке. По ветвям перебегали разноцветные огоньки, искрились блестками кусочки ваты. Дети надели новенькие туфельки от Деда Мороза и уселись за праздничный стол.

Девочек звали Бася и Нюся. Взрослые имена их лежали в документах. Девочки были похожи, но не как две капли воды. Бася, дедова любимица, была копией темноволосого и темноглазого Бориса, напоминала его веселостью нрава и привычкой скашивать глаза, не поворачивая головы. В колледже у нее уже был мальчик. На школьной елке он подарил ей открыточку со своим рисунком и пожеланиями счастья. Все это выглядело очень серьезно.

Нюся была блондиночкой, но обещала стать шатенкой. Она была серьезна и что называется себе на уме, задавала неожиданные вопросы в самое неподходящее время. Вот и сейчас, поглядев в чашку с чаем, она подняла глаза на мать и спросила.

– Мама, скажи, пожалуйста, бизнес – это сколько на наши деньги?

Викентий Матвеевич рассмеялся, но Валентина, тоже с улыбкой, ответила сразу, нисколько не удивляясь.

– Бизнес – это не деньги. Бизнес – само дело, которое приносит деньги. Почему ты спросила?

– Просто так. Интересно.

– Я рада, что тебе интересно. Еще хочешь спросить о чем-нибудь?

– Как взвешивают на этих весах?

– Эти весы… они у тебя в душе. Вчера убрала за кошкой, значит, хорошее положила на чашечки, вот сюда, справа, а…

– … когда за хвост ее дернула, значит, плохое? На левую чашку?

– Умничка. Все поняла сама.

Дети посмотрели «Спокойной ночи, малыши» с Хрюшей и Степашкой и отправились спать в маленькую комнату.

Викентий Матвеевич волновался. К ним в дом, на встречу Нового года была приглашена Анна Стахиевна. Это было значащее приглашение. Ничего еще сказано не было, но все было ясно. Чувство «пары», знакомое редким счастливцам, без слов объединяло их в ровное доверительно «одно». Сегодня дежурство ее оканчивалось после десяти часов вечера. Викентию Матвеевичу не хотелось ни пропустить ее, ни надоедать ей, усталой. Открыв дверь, он тихонько вышел в коридор. По всему дому пахло пирогами, тушеным мясом, специями, слышались голоса, шаги, хлопанье дверей. Мягкой сильной поступью стал прогуливаться мимо всех трех дверей по желтым и белым шашечкам кафеля, которые, казалось, висели под полом.

– Гав! – из соседней квартиры подала голос болонка.

– Привет, Кутя, – ответил он.

Пустая квартира напротив была уже куплена, остававшиеся в ней вещи розданы желающим в доме, и даже наняты маляры для ремонта. Деньги Валентины верно работали на благосостояние семейства. В этих условиях сближение с Анной Стахиевной не могло не окраситься корыстным оттенком, и это мучило Викентия Матвеевича, в глубине души он тяготел к старомодности. Но в тех же глубинах сохранялись в нем свежие родники бодрости и той отважной беспечности, которые свойственны лишь добрым открытым людям и которые, в конце концов, все устраивают наилучшим образом.

Накануне они в последний раз в уходящем году погуляли по морозцу с Семеном Семеновичем. Отставной майор ругал всех подряд. На его взгляд, нельзя было допускать ни одного иностранного займа, ни одного доллара в долг, и вообще не пускать в Россию иностранцев с их миллиардами.

– Открытая экономика, Викентий, это джунгли с рыщущими хищниками. Для кого мы открылись? Для жуликов и спекулянтов? Они за двести лет заматерели, как волки, они нам голову оторвут и не заметят. А мы перед ними на задних лапках ходим. С каких пор?

Медленно падал снег, темнело, морозец забирал градусов под десять. Из сквера они спустились к прудам, пошли по тропинке вокруг плоских белых чаш, даже рискнули пройти по льду к острову, где летом выводили птенцов утки.

Викентий Матвеевич думал о детях, о будущем и вздыхал.

– Ты меня слушаешь? – обернулся к нему майор.

– Слушаю, слушаю, я согласен с тобой, Семен Семенович, – отвечал он.

– Мы должны сами заработать себе страну, помалу, помалу, но сами, своими руками, – отрывисто говорил его собеседник, вышагивая по свежему снегу. – А мы в фантики играем, в ГКО какие-то! Что за детское поведение! Предложи-ка нашим банкирам прибыльное производство, они же откажутся! Там же работать надо, помогать, рисковать… А тут стриги сорок процентов в год и в ус дуть не надо! Где это видано?

Снег перестал падать, в разрывах рыхлых сквозных облаков засветились звезды. В такой вечер Викентию Матвеевичу хотелось говорить об Анечке, о хрупком волшебстве, что происходит между ними, но майор давно забыл, что такое волнения личной жизни, и все равно бы перевел стрелки на политику.

– Ты следишь за Индонезией? – говорил он. – Что там происходит? Кредитный рейтинг страны снижен, инвесторы бегут, внешний долг висит над экономикой, как туча, и назревает дефолт. Что такое дефолт? Отказ от уплаты по международным обязательствам. Это обвал и позор. После него весь мир вправе вытирать об них ноги. Но гвоздь программы не в этом. Скажи, пожалуйста, на что они надеются? А? Вот скажи, скажи.

– Не знаю. На что тут можно надеяться?

– То-то. Они надеются на приход к власти диктатора Сухарто. Вот! Никто, кроме него, не выведет страну из тупика. Единая воля и сильная рука. Что и требовалось доказать. Власть должна быть державной и крутой, как сейчас говорят. Тогда воцарится порядок.

– Нам-то кого ты предлагаешь, друг Семен? Лебедя, что ли? Он сейчас рвется в губернаторы Красноярского края. На него ты надеешься, Семен Семенович? Слабó сказать, как говорят мои девчонки?

– Слабó. Не знаю.

– И никто не знает. Мы с тобой тявкаем на события задним числом, а поставь нас, запоремся не хуже нынешних.

Они обошли пруды, полюбовались на ясную звездочку, повисшую в одиночестве над ровной заснеженной гладью, на лыжников, бежавших по большому кругу самого обширного водоема, и простились до завтра, поздравив друг друга с наступающим праздником.

– Посмотрим, как они вывернутся с бюджетом. Я бы его не принял, – проворчал Семен Семенович и свернул к своему дому.

… Викентий Матвеевич посмотрел на часы. Двадцать три ноль пять. Не случилось ли чего?

– Гав, гав! – за дверью вновь залаяла болонка.

Лифт, действительно, шел вверх. Викентий Матвеевич поспешно скрылся в квартире.

… Соседка позвонила без четверти двенадцать. Викентий Матвеевич открыл дверь и ахнул. Как удивителен грим на любимом лице! Самим присутствием он намекает на причину своего появления. Для кого? Для тебя.

Она подарила Викентию Матвеевичу дорогой кожаный очешник, а Валентине – кожаный кошелек с тремя сияющими новенькими пятирублевками. Чтобы в новом году деньги не переводились! На эти дары она истратила весь свой денежный запас.

Королёвы поднесли ей набор французской косметики и духи.

– Ах, прелесть! Аромат! Чудо! – восхитилась она. – Жаль, не смогу часто душиться!

– Почему?

– Больные не выносят запаха.

– Тогда по праздникам.

Удары курантов настигли их посреди передней. Началась паника.

– Уже бьют! Скорее за стол! Бьют, бьют!

Они успели чокнуться с двенадцатым ударом часов.

– С Новым Годом!

– С новым счастьем!

Осушили.

– Ах, вот какое оно, французское шампанское… Пить можно, – тихо удивилась гостья.

– Да уж, не наши дрожжи, – засмеялся Викентий Матвеевич.

Все уселись за стол.

– Кушайте, кушайте… Викентий Матвеевич, поухаживайте за дамами, – приятно улыбалась Валентина.

Она была по, обыкновению, великолепна. Никто не должен знать о том, какие кошки скребут у нее на душе. В эту новогоднюю ночь Валентине нестерпимо хотелось быть в обществе, царить, принимать поклонение, хотелось остроумной беседы с блестящими мужчинами ее уровня. Любви, любви! Все в ней жаждало вызова и греха, все противилось добропорядочному семейному кругу. Э-эх! Сейчас бы на тройке, забыться в огненном поцелуе… ах, да, она же мечтала о бале!.. Но перед нею сидели свекор и соседка, за стеной спали дети. Ее семья, дом, главнейшая часть ее жизни, такая же работа, как все остальное. И эту скромную женщину надлежит принять по высшему разряду, потому что от нее слишком многое зависит.

– Кушайте, кушайте, – тепло улыбалась она пухлыми губами с ямочками в уголках. – Как у вас дела на работе? Каково положение в больнице?

Анна Стахиевна давно не сидела за таким столом. Забытое сочетание мягкого хлеба, свежего масла и красной икры захватило ее. Она не могла остановиться. А балык! А маслины! Чуть не плача от смущения, она тянулась то ножом, то вилкой, утоляя в себе какую-то непреклонную потребность. Никто за столом ничего не замечал.

– В больнице скудно, бедно, – говорила она между маленькими глоточками. – Все свалили на больных, белье, посуду, медикаменты, халаты, тапочки. Все из дому. Даже термометров нет. А врачи работают! И как работают! Удачи, находки, сложнейшие операции. Ах, какие есть врачи!

– Зарплата приличная?

Доктор махнула рукой.

– Выдают вовремя, и на том спасибо.

– А правительство уверяет, что начался экономический рост! Кто его заметил? – привычно подхватил Викентий Матвеевич, он хотел быть интересным перед дамами. – Президент хвалится, что криминала поубавилось, дескать, по улицам ходить стало безопаснее. Он ходил? Я бы ему рассказал. Кто ему поет в уши? Кремлевские шептуны, подковерная нечистая сила…

– Вам долить чаю? – невозмутимо предложила Валентина.

– А… извините, милые дамы. Я скучен, как старый ворон. Но, право же, зло берет, когда все кривые идут вниз, а «там» утверждают, что правительству абсолютно ясно, как и что делать дальше!

– Не пугайте меня, Викентий Матвеевич! Разве может быть еще хуже?

– Я бы этого не хотел, милая Анечка, – Викентий Матвеевич поцеловал ее ручку.

– В нашем доме, – внятно проговорила Валентина, – в нашем доме будет только хорошо. Предлагаю тост за самое прекрасное в жизни. Пусть каждый пьет, за что хочет!

Чокнулись, выпили.

На экране телевизора мелькали беззвучные вспышки, прыгали и разевали рты известные певцы, мелькала реклама. Валентина краем глаза ловила ее. Новые фирмы, новые ролики, новый почерк в новом году. Пора выходить на телевизионщиков, там крутятся настоящие деньги, да на регионы, в Санкт-Петербург, Нижний Новгород, пора, пора…

– Кушайте, кушайте.

Она разрезала ореховый торт собственного изготовления, и светлой лопаточкой, почти такою же, как в столовом серебре у Щербатовых, но без дворянских гербов и вензелей, разложила по тарелочкам.

– Ах, как вкусно, Валечка! Научите меня?

– Без проблем, Анна Стахиевна, с удовольствием. Это просто.

– Мой Санька так любил в детстве сладкое, а дочка его, Настенька, совсем не ест, ее на кисленькое тянет.

– Переел, стало быть, – добродушно отозвался Викентий Матвеевич, не спуская глаз с любимого лица.

Шел третий час ночи. За окнами творилось невообразимое. Взрывы сотен хлопушек, ракет, петард слились в беспрерывную вспыхивающую канонаду. Слышались крики «ура», песни, громкий смех.

– Не хотите прогуляться в новогоднюю ночь? – предложил дамам единственный кавалер.

– Идите вдвоем, – откликнулась Валентина.

– С удовольствием, – согласилась Анна Стахиевна. – Освежиться перед сном.

И они ушли. А Валентина, по-бабьи подпершись кулаком, осталась одна за новогодним столом.

На экране медленно раздвинулся, покачиваясь, тяжелый занавес. На пустую сцену вышел танцор. После первых же его движений Валентина включила звук. Михаил Барышников танцевал под стук собственного сердца с полными слез глазами. Валентина смотрела, не отрываясь, мелкими кивками головы соглашаясь с великим артистом.

В другом московском доме за столом засиделись семь человек. Ольга, полненькая, свежая, с крепкими крупноватыми зубами, разговаривала с матерью и Грачом. В другой комнате спала маленькая дочка Грача и Верушки. Алекс уже станцевал с женой бразильскую самбу, медленный вальс, русскую плясовую. Они умели и любили танцевать еще с тех «лицейских» времен. И сейчас он по-английски рассказывал мальчикам, что свой подарок они получат немногим позже.

– А что это будет? – замирая, спросил младший, умница-крепыш Сила.

Они доверяли отцу.

– Это будут билеты на Чемпионат мира по футболу.

Ребята вскочили.

– Этим летом? Во Франции?! Ура!

– Это означает, – добавил Алекс с прелестным выражением глаз, – что те две недели все мы будем разговаривать на языке принимающей страны. По-французски. И прямо оттуда, не возвращаясь домой, вы поедите в Англию поступать в Кембридж, все трое в один поток. Факультеты по выбору.

Он вновь оглядел сыновей смеющимися глазами.

– Покой нам только снится, пацаны, вы это знаете. Работа внутренняя переходит во внешнюю, и так без конца, вновь и вновь, выше и выше.

На другой день к вечеру Валентина улетела с Алексом на горнолыжный курорт в заснеженные австрийские Альпы.

Зимняя ночь длилась и длилась. Лунный блик изогнулся на арфе, от стекол веяло холодом, Внизу, в неживом свете желтых фонарей блестели сугробы, беззвучно скользили по шоссе редкие машины, на крышах домов лежали тени… В эту ночь перед операцией Лада не спала. Мысли, мысли кружились в тишине, одна страшнее другой. Что она делает? Здоровая, молодая, зачем идет под нож? Вдруг неудача? Вдруг будет еще хуже? Вдруг она вообще не вернется? Ее начинала бить мелкая дрожь, хотелось крикнуть, сделать что-то резкое, включить свет, телевизор, но в другой комнате спали родители, их разбудил бы поздний шум. Подбив подушку, Лада села и укуталась одеялом. Почему ей так не повезло в жизни? Отверженность от рождения, мучительное детство, юность. Одиночество – род тюрьмы, «которая всегда с тобой». Что может разрушить такие стены? Дружба, братство, любовь… вот верховная сила. Если бы не музыка, она бы не выдержала. Только музыка спускается в глубины страдания, только она проникает все! Откуда гениальные музыканты знали все это? И это мужчины, мужчины, которые кажутся ей такими толстокожими…

В доме напротив засветились окна. Пора. Все было собрано заранее. Посуда, белье, тапочки, халатик… по списку. Даже термометр. Родители еще спали, когда тихо-тихо отворилась и закрылась входная дверь, бесшумно повернулся ключ с той стороны.

Отринув ночные сомнения, она устремилась навстречу судьбе.

Несмотря на ранний час, клиника уже работала. Полы блестели свежей влагой, на утреннюю смену пришли врачи и медицинские сестры, уходили домой уставшие дежурные. Ладу провели в палату на две койки. На одной из них лежала и еще спала женщина с перебинтованной головой. На белых бинтах у лица проступали пятна крови. Сердце захолонуло. Еще не поздно… бегом!.. Сдерживая себя, она застелила постель своим цветастым бельем, поставила на тумбочку тарелку и чашку, переоделась и стала ждать. Соседка проснулась, взглянула, все поняла.

– Не бойся. Врач – золотые руки, – сказала она, едва шевеля губами.

– А у вас… что было?

– Простая подтяжка. У меня муж молодой. В командировке. Завтра бинты снимут. Вроде получилось.

Дверь открылась. Сестра в зеленой рубашке и брюках повела Ладу в конец коридора. В светлой комнате ее уложили на узкий операционный стол, пристегнули руки, ноги. Мелкая дрожь вновь заходила по телу, но после уколов стало спокойно и тепло, только лицо одеревенело.

Вышел Карен, огромный, веселый, в белых резиновых перчатках на обнаженных волосатых руках. Посмотрел ее карту с анализами, кивнул и наклонился к ней, укрытой зеленой тканью.

– Звездой будешь, милая. Потерпи немного.

Через минуту на лице развернулась настоящая строительная площадка. Гулкие удары молота, хруст, лязг пилок и сверл… Оглохшая, она лежала, не шевелясь, и твердила, твердила:

– Звездой не звездой, но самою собой, но самою собой…

Наконец, тишина. Сестры вытирали ей лоб, быстро бинтовали голову.

– Умница, хорошо вела, – похвалил врач. – На свадьбу пригласить не забудь.

И ушел. А ее, в бинтах и скрепах, осторожно переместили на каталку, повезли в палату, на жесткую постель без подушки. На лице холмилось нечто незначительное, едва угадываемое под белыми пеленами.

Январь застал Виктора в Новосибирске. Здесь, в драмтеатре, работали трое его друзей, приглашенных в сибирский академгородок по окончании училища. По разному складывались их пути. Двое по прежнему жили в квартире-общежитии, мечтая о своем доме, но больше всего тоскуя о Москве, как скучает о ней каждый, кто жил или учился в столице. «В Москву, в Москву!». Третий, Парфений Морозов, успел все на удивление: жениться, стать отцом, сняться в кино в роли молодого Михаила Бакунина. Того же героя, но в пожилом возрасте играл в фильме маститый Алексей Петренко. Участь друзей была нелегка, скупа на подарки, щедра на потрясения и творческое счастье, в общем, как раз такова, какова и назначена судьбой служителям Мельпомены.

Виктор появился под Новый год с пачкой денег и поселился у ребят в общежитии.

Как и в Москве, магазины здесь ломились от дорогой еды, но, как и там, она не была главным питанием горожан. Жили просто и бедновато, крепились и терпели, как могли. Лишь морозы стояли обычные, сибирские, без оттепелей и снежных дождей. После новогодней ночи с тяжелой головой ребята отправились на утренние спектакли в школы, с них помчались на дневные, потом на обычные ежевечерние. И так все десять дней рождественских каникул. Когда-то и Виктор вкалывал не меньше. Но сейчас на правах гостя он оставался дома, и сюда, прослышав о дармовой выпивке, набивался весь театр, актеры, суфлеры, знакомые знакомых. Виктор верховодил. Его отчетливый голос перекрывал всех, звенел в ушах, поучал и требовал внимания, обрывал на полуслове, высмеивал и уничтожал. Виктору быстро наскучили речи о нужде и повседневности, и даже об искусстве, если говорил не он, Виктор Селезнев.

– Гамлет? – кричал он, покачиваясь в завесе табачного дыма, – я вас научу, как играть Гамлета. Во-первых, наши евнухи, эти господа интеллектуалы оскопили шекспировский текст, не оставив ни одной ядрени, ни одной непристойности, а ведь это средневековье! У вас в городе, в Новосибирске, есть поэт, который впервые перевел «Гамлета» как надо, я читал в НЛО первый акт. Блеск! Жизнь!.. А во-вторых… Кто там болтает? Замолчи, тебя, кажется, не спрашивают!.. Да, а во-вторых, господа, «Гамлет» – это пьеса о страхе смерти. «Быть или не быть» надо произносить шепотом, немеющими от ужаса губами… Все просто убегут из зала!

– Это слишком в лоб, прямолинейно, – возражали ему. – Гамлет современен. У него дядя в мафии.

– Молчать! – кричал он. – Вы все здесь и трехсот рублей не стоите!

Через две недели, трезвый, бледный, он летел в Москву вместе с Парфением. Того пригласили в столичный театр и даже обещали помочь с квартирой. Парфений был радостен, мечтал о работе, о славе, о том, как вызовет семью и заживет по-московски. Пассажиры узнавали его, смотрели подолгу, подходили за автографом. Виктор мрачнел. Если бы его пригласили в телесериал, у него было бы больше поклонников. Его лицо значительнее, чем у Парфения. Хотя, крупным планом все значительно.

– Как тебе это удалось? В Москве столько безработных артистов… Мохнатая рука, да?

– Нет, – отвечал Парфений раздумчиво и не сразу. – Дело в другом. Ты просто работаешь, пашешь по-черному, и когда оказываешься готов,к тебе подходят и предлагают. Тогда все получается как по маслу. Если полезешь сам, получишь по шапке. Вот и все.

– «Подходят» – кто?

– Нужные люди. Судьба присылает.

Виктор отвернулся, стал смотреть на белые облачные равнины. «Вот и я был готов.Толик ко мне и подошел. Поэтому и прошло, как по маслу» – вывернул он в свою пользу весь разговор.

В начале февраля в прессе прошла утечка сведений о том, что Запад поспешно сбрасывает свои пакеты ГКО. Среди российских держателей ценных бумаг началась паника. Чтобы ее успокоить, доходность по ГКО пришлось поднять до сорока пяти процентов. Если учесть, что один процент уплаты по этим обязательствам стоил пятьсот миллионов долларов, то можно представить, в какие расходы входило государство! Мировые цены на нефть летели вниз, азиатский кризис набирал обороты, а президент в своем послании по-детски радовался процветанию и экономическому росту.

Семен Семенович ходил мрачный, и разговаривать с ним было трудно. Едва увидев друга возле дома, он хватал его за рукав и кричал командирским голосом.

– Что они себе думают? Их всех гнать надо поганой метлой, а их опекают, как наследных принцев! Посадили на голову до двухтысячного года! Где это видано? Неужели они хотят сделать Черномырдина преемником президента? Кто за ним пойдет? Как ты думаешь, Викентий Матвеевич?

– Навряд ли. Там просто растерялись. Побираются по всему миру, долгов наделали на сто лет вперед. Боятся, что новая власть поддаст коленкой всему семейству. Что значит «преемник»? Это выборная должность, как народ решит, так и будет.

– Народ, народ… Задурили с экранов, чародеи. Слушай… давай напишем в Кремль, может, прислушаются?

– Обязательно, – хмыкнул Викентий Матвеевич. – Ты ли это, Семен Семенович? Кому нужны наши письма! Там советников пруд пруди. А вот почему Степаныч обещает устойчивый рост экономики к концу века? Мужик ответственный, не с потолка же берет.

– Явлинский говорит, что удач нет. А он часто бывает прав.

– По-противному, в белых перчатках, прав. Все равно как предсказать, что алкоголик напьется к вечеру «Видите, я же говорил!»… А что скажешь про историю Клинтона с Моникой Левински? – неловко усмехнулся Викентий Матвеевич.

– Фу. Даже говорить не хочу, – отрезал отставной майор, но в ту же минуту хмыкнул и рассмеялся. – Ему можно. Быль молодцу не укора.

Замолчав, они стали подниматься в горку к оптовому рынку. Там принялись ходить вдоль палаток, набирать в сумки продукты, сравнивая цены с магазинными. Оптовые были ниже.

Ребенок захныкал среди ночи, сначала тихо, будто нехотя, потом громче и громче. Агнесса взяла его к себе под одеяло. Он был горячий, с мокрыми волосами. Не открывая глаз, стал карабкаться на подушку и просить-умолять разумным голосом.

– Мамочка, вылечи меня-я…

В семь часов сверху спустилась мать, и Агнесса, в шубе и меховой шапке вышла из дома под холодные яркие звезды. Сегодня, в студеный понедельник, ей были назначены сразу две встречи и обещаны договора в разных концах пригорода. Ехать было не близко, но январь оказался так скуп на заработки, что приходилось использовать любую возможность. Под ногами визжал промороженный снег, на востоке, над ломаными очертаниями домов алела заря; выше нее птичьим крылом разметнулись перистые розовые облака с жемчужно-серыми переливами, и к ним из темной середины неба неслась раскаленная стрела самолетного следа.