Текст книги "Сын врага (СИ)"

Автор книги: anatta707

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Не думаю. У меня есть первый министр Ракшас, а больше мне никто не нужен. Тем более – вы, – таким был ответ.

Чанакья повернулся лицом к воротам – тем самым, через которые двадцать два года назад он въехал в колеснице победителя и с ожерельем из лотосов на шее. Теперь через эти ворота ему предстояло уйти навсегда – побитым, униженным.

«Догоню ли я Чандрагупту? – задумался Чанакья, инстинктивно закрываясь руками от летящих в него комков глины, деревянных сандалий и поломанных спиц от колёс, а потом вздохнул. – Незачем. Ведь лишь по его вине я оказался в таком плачевном положении. Этот дурак отдал меня на поругание толпы ради глупой любви к чужому сыну. Слепец… Да получит он горчайшие плоды за то, что он предал своего учителя, нарушив клятву!»

Чанакья не стал даже пытаться догонять своего ученика или расспрашивать у встречных о нём. Отныне его пути с Чандрагуптой навеки разошлись…

– Вы должны хорошо питаться, иначе не дотянете до церемонии коронации! – Ракшас поставил перед Биндусарой тарелку горячего супа и белую рыбу в соусе тенга. – Поешьте.

– Я не хочу, – юноша сидел, поджав ноги, уткнув глаза в пол, и отказывался брать хоть кусочек.

– Простите, самрадж… Если вы будете каждый раз так переживать о справедливо принятых решениях и без необходимой подготовки прекращать принимать пищу на много дней подряд, вы навредите своему телу! Вы ослабеете и будете побеждены кем-нибудь из врагов. А я бы желал увидеть, как вы станете великим императором и исполните все свои желания, сделав Магадху ещё более сильной, чем сейчас.

Биндусара с интересом взглянул на Ракшаса. Тот, сложив руки перед собой, с преданностью и любовью смотрел на своего господина, мягко вразумляя его.

– Ты так беспокоишься за меня, Картикея? – удивился юный царь.

– Конечно, господин! Вы мне так же дороги, как если бы приходились родным сыном, – искренне произнёс Ракшас. – Я был бы счастлив иметь такого наследника. Увы, боги не послали мне детей… Вы – смысл моей жизни, повелитель! И я хорошо знаю, как вам тяжело. Всего пять дней назад вы лишились разом обоих отцов. Вы узнали, что ваш настоящий отец на небесах, а приёмный родитель оказался лжецом и предателем. И вы приняли правильное решение, вернув себе престол и изгнав узурпатора. Но я понимаю, каково вам! И всё же… станьте сильнее. Если вам нужен человек, который никогда не предаст, он рядом с вами. Я и мечтать не могу о том, чтобы вы приняли меня своим отцом, но если это случится… моё бессмысленное существование наконец обретёт значимость! Вам не надо объявлять об этом перед всеми, о подобной чести я и помыслить бы не посмел. Мне достаточно, если это останется между нами. Я хотел бы, чтобы вы, оставаясь со мной наедине, называли меня отцом, самрадж. Вы согласны на это?

Рванувшись вперёд и едва не опрокинув кувшин с водой, стоящий рядом, Биндусара обнял советника за шею.

– Спасибо, – проговорил он на ухо Ракшасу. – Вы столько вынесли ради своего императора, поэтому только вы и достойны заменить мне отца… Только ваших благословений я теперь буду просить.

Ракшас тихо гладил юношу по волосам, повторяя, словно мантру:

– Всё будет в порядке, всё наладится, сынок…

– Ты стал ему настоящим отцом. Я вынужден это признать.

Чандрагупта подбросил сухих веток в костёр и задумчиво покосился на того, кто приходил к нему во сне уже не первую ночь, и сны эти после пробуждения казались реальнее действительности. Помнится, в первый раз он сильно испугался и закричал, пробуждаясь, поэтому разговора не вышло. Но теперь уже привык. И даже если всё это – самообман, если Дхана Нанд приходит к нему лишь по той причине, что он, Чандрагупта, давно обезумел, пусть так. Уж лучше жить с видениями нездорового разума, чем наедине с собой в подземной норе, куда заползают лишь змеи.

– Возможно, но Биндусара в итоге отверг меня.

– А чего ты ждал? На его месте я бы поступил так же. Ты мстил за Чандравардана, вот и он… отомстил.

– Дхана…

– Что?

– Я опять открою глаза, и наш разговор окажется сном? Я увижу, что лежу возле угасшего костра, желудок скручивает спазмами от съеденной вчера не самой лучшей пищи, а вокруг – никого? И тебя опять нет?

Дхана Нанд хмыкнул и устроился на поваленном дереве удобнее.

– Ну, а как ты хотел? Я бесплотный дух и могу приходить к тебе только во сне. Наяву меня нет. Я бы и хотел появляться и постоянно обвинять тебя в своей смерти, да не получится.

– Раньше ты вообще не приходил, даже для того, чтобы обвинить, – это прозвучало как жалоба или мягкий упрёк, и Чандрагупта сам устыдился тона своего голоса, а, главное, своих странных чувств, так похожих на нежность.

– А это потому, что ты пил настойки Чанакьи. Даже при желании ты не смог бы меня увидеть ни во сне, ни наяву. От дизентерии, кстати, листья вен-кай помогают. Хочешь, помогу тебе их найти? А если желаешь сделать себе вина, собери плоды бишофии. На соседнем холме их полно.

– Дхана, – перебил он снова быстро, торопливо, отчаянно.

– Ну, что ещё? – вздохнул младший из Нандов.

– Прости.

– Да хватит, – покойный царь поморщился. – Неужели тысячу раз я буду приходить, и ты тысячу раз прощения будешь просить? Остановись уже. Кому нужны твои извинения?

– Я думал – тебе.

– Не надо. Всё перегорело. Незачем угли ворошить.

– Но ты сказал, что всё равно будешь приходить снова?! – напрягся бывший царь.

– Непременно. Уже двадцать ночей мы вместе, и так теперь будет всегда. До твоей смерти.

Лицо Чандрагупты озарилось, будто солнечным лучом.

– А день, когда я умру, ты знаешь? Ведь если ты уже там, ты должен знать про меня?

– Не спрашивай. Всё равно не отвечу.

– Пожалуйста!

– Нет.

– Тебе нельзя, или ты сам не желаешь говорить?

– Не желаю. Ведь у меня есть огромное искушение приблизить тот день. И я своими словами могу это сделать.

– Так я и сам хочу! – воскликнул Чандрагупта. – Даже если мне придётся ответить за все свои ужасные поступки, я желаю приближения смерти в надежде, что потом мы встретимся.

– Неужели? – изумился Дхана Нанд. – Желаешь встретиться со мной?

– Да!

– Однако этого не случится, – сухо обронил Дхана Нанд.

– Как? – Чандра побледнел. – Почему?

– Ты не попадёшь в Индралоку. Ты стал аскетом, больше не сражаешься, значит, не падёшь славной смертью на поле боя и не смоешь всё дурное своей кровью. Карму свою по отношению ко мне ты очистил тем, что стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать. Биндусару ты оберегал от любого зла, при этом сумел вырастить из него смелого кшатрия и благородного сердцем мужа. Но, кроме моей души, уже давно простившей тебя, другие взыскуют об отмщении. Души моих братьев, Амбхираджа и Амбхикумара и ещё многих, убитых тобой бесчестно или уничтоженных Чанакьей ради твоей славы.

– Есть ли способ, несмотря на всё это, попасть к тебе?

Дхана Нанд некоторое время молчал, потом изрёк:

– Путь только один – сделать аскезу ещё суровее: отказаться от пищи и умереть от голода. Я уже выспрашивал у дэвов, что будет, если ты покончишь с собой в огне или в водах Ганги. Они ответили: это чересчур легко. Твои грехи будут смыты только смертью от голода. Вот мой ответ, который я не хотел тебе давать, а ты выпросил.

Чандрагупта смотрел на призрака, сидевшего перед ним, а потом вдруг улыбнулся.

– Я сделаю это.

Дхана Нанд заметно занервничал.

– Смерть от голода – долгая и мучительная, прие. Надеюсь, ты хорошо понимаешь это. Редко кому везёт умереть от недостатка пищи через четырнадцать дней. Обычно это уже ослабленные болезнью люди, а ты вполне здоров. Если же вскоре не остановится твоё сердце, то тело, не получая еды, решит питаться собственной плотью, и прежде чем за несколько месяцев твоя оболочка высохнет до костей, есть вероятность, что ты утратишь рассудок и перестанешь узнавать кого-либо, включая меня. Мне будет больно на такое смотреть.

– Но если другого пути нет, я готов. Ведь когда окажусь на небесах, то разум ко мне вернётся, и я узнаю тебя снова?

– Так.

– Тогда просто жди… Я откажусь от пищи уже завтра.

– Чандра!

Сон прервался. Наяву всё оказалось, как и думал Чандрагупта: он лежал, уткнувшись лицом в траву, возле угасшего костра перед входом в свою подземную пещеру. И никто не сидел рядом с ним, только ветер шевелил в темноте ветви деревьев.

Бывшая махарани после долгих уговоров Ракшаса и Биндусары решила остаться во дворце, но несмотря на то, что ей вернули утраченное положение царицы и относились к ней со всем почтением, Тара не ощущала себя уверенно. Чувство вины мучило её каждый день. Она пряталась в своих покоях и выходила оттуда лишь дважды в сутки: утром и вечером. Седая махарани приходила в опочивальню сына и будила его поцелуем в лоб, а провожала спать, садясь рядом с его ложем, поглаживая по руке и рассказывая о том, каким в юности был его отец: смелым, пылким, дерзким и в то же время – верным и любящим.

– Я не заслуживала его любви, но он меня любил. Как и Чандрагупту, если верить аматье, – признавалась она со вздохом. – Если бы он остался жив, ты бы узнал, как сильна его любовь к близким людям. Сожалею, что отчасти из-за моего предательства ты никогда об этом не узнаешь… Тебе бы следовало и меня изгнать. Это было бы только справедливо. Я тоже преступница.

– Но ты – моя мать, и ты раскаялась, – возражал юноша. – А я простил.

Царица только печально улыбалась и тихо говорила.

– Отдыхай.

Портрет Дхана Нанда, чудом спасённый от уничтожения, висел теперь на стене покоев нового императора Магадхи. Вдоволь наглядевшись на портрет, Биндусара закрывал глаза, и во сне каждый раз видел одно и то же: костёр в лесу, вход в подземную пещеру, заросшую мхом и корнями деревьев, и своего приёмного отца Чандрагупту – исхудавшего, грязного, со спутанными волосами, а рядом с ним – молодого Дхана Нанда, который говорил ему: «Ты стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать», – и сердце Биндусары отчаянно сжималось. Он желал оказаться там, в лесу, сказать Чандрагупте, что больше не ненавидит его, а настоящему отцу мечтал признаться, как сильно хотел бы хоть раз увидеть его живым и обнять.

Один раз он и увидел его. Разумеется, это тоже случилось во сне. Отец пришёл к нему и сел на край его ложа.

– Ты вырос похожим на меня, – заметил он, с любопытством разглядывая сына. – Ты не так вспыльчив, как я, но ты долго держишь обиду внутри и прощаешь с трудом. Это плохо.

– Я не обязан прощать лжецов и предателей, – быстро ответил Биндусара.

– Конечно, – Дхана Нанд прикоснулся рукой к его плечу. – И всё же постарайся увидеться с тем, кто воспитал тебя, в то время как я в гневе едва не лишил тебя жизни ещё во чреве матери. А этот человек заботился о тебе много лет! Он искупил свои грехи, став тебе настоящим отцом. Отбрось ненависть. Если даже я смог простить его, будучи убитым его рукой, то почему ты не можешь? Он уже достаточно наказан. И знаешь, поспеши, сынок. Может статься, если не поспешишь, то вскоре будет поздно.

Биндусара проснулся. За окном медленно восходило солнце. Начинался новый день.

Однако Биндусара не послушал голоса сердца и не поехал сразу. Глубокая обида на Чандрагупту за то, что тот говорил ложь о его истинном происхождении и скрывал столько лет правду о совершённых в прошлом преступлениях, заглушала милосердные порывы. Прошло почти два месяца после того сна, прежде чем случилось событие, заставившее Биндусару передумать и броситься, очертя голову, на поиски изгнанного им самраджа Магадхи, мгновенно простив тому всё.

– Это послание мы перехватили совершенно случайно, – развернув клочок пергамента, Ракшас показывал содержимое записки Биндусаре и Тарини.

– И где послание? – удивился Биндусара, беря пергамент у Ракшаса и рассматривая на свет. – Тут же нет ничего!

– Оно написано соком растения, проявляющимся только в темноте. При свете дня ты ничего не увидишь. Но я уже слишком хорошо изучил методы Чанакьи. Мне ничего не стоило расшифровать, что там написано.

– Говори же! – нетерпеливо попросил Биндусара.

– Записка содержит рецепт двух травяных настоек и совет тайком опаивать ими тебя. Она передана Чанакьей через одного из странствующих браминов и адресована Радхагупте. В составе настоек указаны такие опасные растения как бешеная вишня и шальная трава*. Если их положить больше, чем требуется, оба этих растения могут вызвать смертельное отравление. Однако если класть каждый день понемногу, приучая к новым ядам твоё тело, то ты, привыкнув и не умерев, будешь то впадать в гнев, когда это требуется отравителю, то видеть сны наяву, во время которых в твой ум можно вложить любую мысль. И ты в неё поверишь.

– Вот, значит, как? – Биндусара нахмурился.

– Да. В записке прямо сказано, что разумом Чандрагупты именно с помощью указанных двух растений все эти годы управлял Чанакья, добавляя ему в пищу шальную траву под видом противоядия, объясняя это необходимостью выработать привыкание к ядам. Когда же требовалось вызвать ярость и желание убивать, бывшему махараджу подмешивали в питьё бешеную вишню. Я вынужден признать, прочитав эту записку, что Чандрагупта, которого я всё это время ненавидел, по большей части, был не волен в своих поступках. Его использовали, как и махарани Тару…

Биндусара вздрогнул. Тара молча переводила взгляд с сына на аматью и обратно, ожидая, когда молодой царь примет решение. Биндусара встал с места, прошёлся по опочивальне взад и вперёд, а затем повернулся к Ракшасу.

– Чанакья всё ещё считается моим подданным?

– Да, самрадж, – глаза аматьи хищно блеснули. – Он не покинул пределы Магадхи, остался в лесу на самой окраине. Он всё ещё ваш подданный.

– Отправь к нему Субандху в сопровождении охраны, вручив пергамент с царским приказом, который я с удовольствием подпишу: этот подлый брамин должен сжечь себя заживо! Если же он вдруг заартачится, пусть Субандху ему поможет костёр сложить. Я рассчитываю на скорейшее исполнение приказа. И ещё, – голос царя внезапно дрогнул. – Подготовьте колесницу. Я немедленно отправляюсь в Шраванабелаголу**.

Тара вопросительно посмотрела на сына. Лицо Биндусары было бесстрастным, когда он вымолвил:

– Хочу поговорить с аскетом Чандрагуптой, – он говорил так спокойно, что Ракшас и Тара даже не заподозрили, какая буря чувств кипела в сердце юноши.

– Слушаюсь, мой повелитель, – поклонившись, Ракшас вышел из покоев своего господина.

Комментарий к Глава 7. Аскеза * Беладонна и дурман

Согласно многочисленным джайнским источникам, в конце жизни Чандрагупта отказался от трона и принял аскезу, руководствуясь указаниями джайнского учителя – ачарьи Бхадрабаху, закончив жизнь от добровольного голодания в Шраванабелагола в провинции Карнатака, где на холме Чандрагири до сих пор стоит храм возле пещеры, где он умер.

====== Глава 8. Освобождение ======

Шпионы Чолы работали ничуть не хуже лазутчиков Магадхи. Юный самрадж Биндусара убедился в этом, когда его золотая колесница, влекомая парой белоснежных жеребцов, приблизилась к границе чужого государства. Бесспорно, аматья говорил, да и Биндусара понимал: без трудностей пересечь Чолу им не удастся, ведь всего три года тому назад вместе с самраджем Чандрагуптой он приходил сюда как завоеватель, и об этом махарадж Ураяра слишком хорошо помнил. Воспылать дружбой к недавнему противнику правитель южных земель, бесспорно, не мог. Однако несмотря на это, новый царь Магадхи не ожидал настолько суровой встречи.

Между Магадхой и Чолой не было мира с тех пор, как Чандрагупта занял престол, это верно, но сейчас Биндусара пришёл с дарами: по совету аматьи Ракшаса он захватил с собой богатые подношения, пригнал большое стадо коров и овец. Он счёл тысячу голов скота и десять вместительных сундуков с драгоценностями достаточной платой, чтобы добраться до Шраванабелаголы. Юноша ошибся.

Царь Ураяра с внушительным войском преградил Биндусаре дорогу. Подготовился он отлично: среди его сопровождающих выстроились неприступной стеной не только пешие воины, но и всадники на выносливых конях и могучих слонах. Колесница повелителя южных земель выглядела гораздо выше и шире той, в которой находился Биндусара. Крупные чёрные кони с лоснящейся до блеска шерстью недоброжелательно косились на иноземцев, гневно фыркали и прядали ушами.

Биндусара приказал своим телохранителям остановиться на некотором расстоянии от армии Чолы и стал ждать. Махарадж Ураяра жестом показал, что сам говорить не будет, и выслал вперёд советника, сидевшего рядом с ним в колеснице. Получив молчаливое разрешение от Биндусары, аматья тоже выдвинулся вперёд, навстречу хмурому мужчине с густой бородой, одетому в расшитые золотом лунги, подвязанные на поясе синей каябандхой, серебряную уттарью и красный пагри из муслина. Биндусара напряжённо следил за тем, как аматья о чём-то переговаривается с первым министром Чолы, несколько раз, всё более нетерпеливыми жестами указывая на скот и сундуки с дарами, и лицо Ракшаса становилось всё мрачнее. Наконец, аматья, разгневавшись, что-то резко бросил бородачу в красном тюрбане и быстро зашагал обратно к своему повелителю.

– Они нас не пропустят, – сообщил Ракшас, взбираясь на колесницу и тяжело дыша от едва сдерживаемой ярости. – Царь Чолы непреклонен. Он спрашивает, пришёл ли мой повелитель сюда как аскет или как царь. Я ответил, что мой господин есть и будет всегда самраджем Магадхи. Тогда советник этого надутого, разукрашенного болвана с ужасающе длинным именем сказал, что сколько бы коров мы ни пригнали, сколько бы золота и драгоценностей ни привезли, граница Чолы для нас закрыта. Переговоров не будет. Мы можем встретиться только как враги на поле боя. Проклятье! – Ракшас рубанул рукой воздух. – Я бы с удовольствием начал войну прямо сейчас и раздавил их!

– Это будет нелегко, – осадил его Биндусара, стараясь казаться спокойным, хотя внутри него тоже всё кипело от гнева. – Где они находят смелых воинов? Где берут уверенность в себе? За три года мы с самраджем Чандрагуптой так и не сумели разбить их войско. А ведь мы знаем, у Чолы сейчас трудные времена. Их столица, Кавери Помпаттинам, три года назад была поглощена морем. Махараджу Ураяре необходимо тратить много средств на её восстановление… Почему же они отказываются от даров? Ты ведь предложил им удвоить награду? Сказал, что мы привезём ещё столько же драгоценностей, пригоним ещё тысячу голов скота, если они пропустят нас?

– Да, повелитель, но бхутов министр наотрез отказался. Никаких переговоров о мире, никаких даров. Они могут предложить нам только битву, потому и собрали такое огромное войско.

Биндусара скрипнул зубами.

– Я же ясно дал понять, что мне не нужны их земли! Я прибыл с миром. И даже не ради них, а с совершенно другой целью. Неужели кроме войны им нечем мне ответить?

– У них есть другое предложение, – понизив голос так, чтобы никто из сопровождающих слуг его больше не слышал, произнёс аматья. – Но на него ты, сынок, скорее всего, не согласишься.

– Говори! – ненадолго воспрянул духом Биндусара, но слова Ракшаса тут же уничтожили всю его радость.

– Махарадж Чолы спрашивает, кем тебе приходится странствующий аскет, живущий в каменной пещере на холме возле Белого Озера, с которым ты так жаждешь увидеться? Я сказал в точности, как ты мне и велел: «Самрадж Чандрагупта – бывший повелитель Магадхи. Мой нынешний повелитель желает встретиться с ним для получения наставлений и благословений». И знаешь, что этот напыщенный бородатый индюк Ирума-питара-талайян, советник махараджа, ответил мне?

– Что? – Биндусара уже понял: добрых вестей не будет. Так и оказалось.

– «Здесь нет никаких царей, кроме великого царя Ураяра Иламчетченни. Ноги повелителя Магадхи в Шраванобелаголе не будет никогда! Когда сын ищет отца – мы к такому сыну всегда благосклонны. Но если один чужеземный царь ищет другого царя, мы в том помочь не можем. Цари не умеют склонять голову, это всем известно. А сын, ищущий отца, обязан смиренно сойти с колесницы, поклониться нашему махараджу, снять с себя чуждые нам одеяния, надеть одежды народа Тамилакам и в этих одеждах пройти весь путь. С сыном, ищущим отца, не может быть больше одного сопровождающего. Он имеет право питаться тем, что найдёт в наших лесах по пути до своей цели, и тем, что ему подадут в качестве милостыни, но коней в качестве милостыни ему не подадут, на это он может не рассчитывать. И чужого золота народу Чолы не надо. Сын, ищущий отца, может оставить себе оружие, необходимое для охоты и самообороны – лук со стрелами, кинжал и меч, но ничего более, кроме этого». Мой повелитель, я понял хорошо, чего они желают, но я не могу допустить, чтобы вас так ужасно унизили! – Ракшас с горечью покачал головой.

Биндусара размышлял недолго.

– Это вовсе не унижение. Не может быть ничего важнее, чем прийти к отцу, пока ещё не поздно, ибо почти три луны тому назад я видел дурной сон и, опасаюсь, что он может сбыться!

– Но… поклониться врагу? Идти пешком в одеяниях чужого народа весь этот долгий путь через лес и чужие поселения? Просить милостыню? Вам?! – Ракшас растерянно смотрел на своего господина. – Для меня легче начать войну и умереть, чем увидеть, как вы переносите такое, голодаете в пути и стираете ноги в кровь, не имея возможности с удобством ехать в колеснице или хотя бы верхом!

– Мы с тобой не будем голодать, Картикея. Или ты не привык в военных походах и, живя в изгнании с моим отцом, обходиться без помощи слуг? Не сумеешь застрелить оленя? Или, полагаешь, я не справлюсь с луком и стрелами? – бодро спросил у аматьи Биндусара, и сердце Ракшаса растаяло.

– Простите, самрадж, что усомнился в вашей силе! Ради вас я сделаю что угодно, – промолвил аматья, складывая руки в жесте почтения, – как прежде делал всё, что мог, ради вашего родного отца, да пребудет его душа вечно в небесных мирах!

Биндусара посмотрел на аматью, потом перевёл взгляд на стоящего под навесом колесницы сурового махараджа Чолы, который был ненамного старше самого Биндусары, и зло прикусил губу.

«Я увижусь с отцом, чего бы мне это ни стоило! Даже если придётся проползти весь путь до Шраванабелаголы на животе, как наг, и совершенно голым», – подумал он и вздрогнул, осознав одну простую истину: сколько бы он ни гневался на Чандрагупту, сколько бы ни желал отомстить ему, но в глубине души он никогда не переставал считать его своим отцом. И никогда не переставал любить.

– Отказаться от пищи не так трудно. Я всё равно много лет не ел с аппетитом. Пожалуй, с тех пор, как помог разжечь ритуальный костёр для Дурдхары и нашего первенца, – исхудавший Чандрагупта, скрестив ноги и уронив руки на колени, сидел возле воды под сенью магнолий, ронявших на него сверху свои ароматные лепестки. – Вся еда после их смерти казалась отравленной. Наверное, потому, что я начал понимать, в кого превратился. Вовсе не в самраджа великой страны, а в глиняную куклу, от которой ничего не зависит. С тех пор, как в меня исподтишка кинули нож, как некогда я – в Селевка, чтобы опорочить Амбхикумара, я осознал, насколько сильно меня ненавидят жители Магадхи. Тогда же вместе с аппетитом я потерял и сон. Доходило до смешного – отхожее место я посещал с телохранителем по приказу Чанакьи, представляешь? Личную охрану постоянно меняли, чтобы предполагаемые заговорщики не знали, куда и с кем я пойду «облегчаться» в следующий раз. Невозможно описать то чувство, когда хочется хоть в отхожем месте побыть одному, но тебе не позволено даже такой малости, доступной каждому нищему. На тебя постоянно смотрят чьи-то глаза и почти всегда – с ненавистью. Я боялся смерти и желал её, ибо жизнь моя стала невыносимой. Да, ты не слышишь, ведь ночь ещё не настала. Я говорю сам с собой… Безумец! Пусть. Я давно спятил. Без любви все сходят с ума. А я своими руками уничтожил любовь да ещё хотел хитростью выманить у судьбы второй шанс. Возмечтал о взаимности – прекрасной, чистой, лишённой плотских страданий и ревности! Желал очистить свою чёрную, как смола, душу привязанностью и доверием невинного юноши… Думал, боги простят меня, если всё, чего я не смог дать его отцу – верность, преданность, не окрашенные в цвета предательства или похоти, – я отдам сыну. Глупец! Я так надеялся, что от рук Биндусары расплата не придёт! Но она пришла, и её тяжелее пережить, чем смерть. Учитель Бхадрабаху умер вчера, Дхана. Скоро я последую за ним. Знаешь, очень хочется утопиться в Кавери в день её разлива, чтобы избежать мучений, ибо я не так силён, как учитель… Ачарья даже не звал меня в свою аскезу! И очень удивился, когда увидел, что я пришёл да с такими «благими» намерениями – спасти Магадху от будущего зла. Ложь, низкая ложь! Даже мой уход из Паталипутры сопровождался ею! Вчера, похоронив своего единственного истинного учителя, я лёг на отпечатки его ступней на застывшей глине и плакал, как ребёнок. Так, веришь ли, я не рыдал даже в детстве, когда считал себя ненавидимым собственной матерью. Но тогда у меня были друзья: Дхум, Индра, Субхада, Стхул. Никого теперь… И в последние минуты жизни я останусь совсем один. Если умру днём, тебя не окажется рядом. Дхана, почему смерть не приходит? Почему я до сих пор не утратил рассудок, как ты предрекал? Неужели я так сильно виноват, что мне всё ещё не позволено покинуть эту землю, и я обязан каждое утро вспоминать всё снова и мучиться от осознания содеянного? Вчера я исколол себе пальцы и стопы ног опунцией, растущей на склоне холма, чтобы физическая боль заглушила душевную, но и это не помогло. Ученики ачарьи Бхадрабаху на протяжении двух лун рассказывают жителям ближайшего поселения, будто ко мне приходят поклониться якши и лесные звери, так невиданно сурова моя аскеза. Им верят, а мне стыдно слушать это. У этих юношей чистое сердце и богатое воображение. Либо от голода им мерещится бхут весть что! Кажется, они представляют меня дэвом во плоти, сошедшим на землю. А я обычный грешник. Не знаю, приходили ли якши к учителю, когда он постился, но ко мне точно никто не приходит, кроме тебя. Да и ты снишься… Отпросись у Индры ненадолго в Мритью Локу и прикончи меня! Нет, не слушай! Если ты сделаешь это, мы никогда не встретимся. Я должен потерпеть и умереть сам… Когда придёт время, – Чандрагупта улёгся на спину, глядя в небо сквозь колышущиеся листья пальм. Даже тонкие лучи солнца, проникавшие сквозь густую листву, слепили ослабевшие глаза, и Чандрагупта устало прикрыл веки рукой.

Ямарадж задерживался. Он совсем не торопился к нему.

– Мы почти у цели! Пересечь Годавари и Кришнавари было намного труднее. К счастью, нас тогда сопровождали воины… Да что вспоминать, сынок! Исток Пинаки мы обогнули, впереди – берег Кавери и рядом с ним – то поселение, куда отправился Чандрагупта.

Биндусара уселся на камень, разминая руками натёртые грубыми сандалиями стопы.

– Ещё немного, и я увижу его… Чем ближе мы подходим, тем больше я волнуюсь, тем тревожнее мои сны, отец! Как мне успокоиться, скажи?

Ракшас отвернулся и торопливо вытер стёкшую по щеке слезу. Каждый раз, когда Биндусара называл его отцом, в душе всё переворачивалось от счастья и боли одновременно: «Я никогда не наберусь мужества признаться ему, какие чувства на самом деле испытывал к самраджу Дхана Нанду. Биндусара не узнает, потому что иначе расхочет считать себя моим сыном и даже говорить со мной не станет. Мне придётся скрывать эту тайну до конца дней».

– Позволь омыть твои раны, сынок, – Ракшас встал на колени перед Биндусарой и попытался вытереть клочком влажной ткани сбитые, кровоточащие стопы юноши, но тот жестом остановил аматью.

– Сейчас я – не царь, и это мне следует омывать твои ноги, отец.

Ракшас попытался сопротивляться, но его усадили на соседний камень и тщательно отёрли уставшие от ходьбы ступни.

– Вот так, – Биндусара задумчиво посмотрел на своего растерянного, недоумевающего советника, чьи губы дрожали. – Сейчас съедим лепёшки, которыми нас наградила за помощь та добрая женщина из деревни, и отправимся дальше.

Ракшас не выдержал и ударил кулаком по камню, рассекая руку об острый край, но совершенно не чувствуя боли.

– Я обещал беречь тебя, а вверг в такие трудности! Что я за советник! Когда вернусь, пусть самрадж Магадхи проявит жёсткость и заточит меня в темницу, потому что я бесполезен.

– Подожди, – решительно прервал его Биндусара с лёгкой усмешкой. – Тебе рано в темницу. Я принял тебя своим отцом… Пусть не было особого ритуала, и я не ношу твоё имя, но для меня это очень важно! И мы с тобой ещё ничего не успели сделать. Деду царя Чолы – Эллалану его злейший враг Дутугамуну воздвиг памятник на том месте, где убил семидесятилетнего воина в честной битве. Отец Ураяры – Кулаккоттан прославился тем, что восстановил множество разрушенных храмов, в том числе Конешварам и Мунешварам. А я ещё не успел совершить ничего стоящего – ни сам по себе, ни вместе с одним из моих отцов. Ты не будешь заточён раньше, чем я прославлю своё имя и сделаю Магадху ещё более великой. И мой отец Чандрагупта вернётся со мной в Паталипутру, я так решил. Он больше не останется в той пещере на холме!

Ракшас замер и непонимающе посмотрел на своего названного сына.

– Я долго думал, – продолжал Биндусара. – Самрадж Чандрагупта не несёт ответственности за то, что совершил под влиянием ядов Чанакьи. Я простил мать, хотя в гибели отца и его братьев она тоже виновна. Но в совершении тех преступлений не было её воли. Прекратив принимать яды, она раскаялась. Её достаточно наказала судьба. Так почему я не могу простить того, кто воспитал меня и заботился обо мне все эти годы? К тому же я видел своего отца Дхана Нанда во сне, и он просил за самраджа Чандрагупту. Убеждал простить его.

– Не может быть! – потрясённо выдохнул Ракшас, хватая Биндусару за руку. – Ты видел во сне моего повелителя?!

– Видел. И он сказал, что если ему, убитому рукой врага в поединке, происходившем с нарушением правил, удалось простить самраджа Чандрагупту, почему я не могу сделать того же?

– О… – аматья проглотил подступившие слёзы. – Я бы отдал оставшуюся часть моей бесполезной жизни, чтобы хоть раз увидеть Величайшего – во сне, наяву – не имеет значения! Но… даже по просьбе его души, явившейся к тебе во сне, я не смогу простить Чандрагупту. Для меня этот подлец навсегда останется убийцей, невзирая ни на какие обстоятельства. Ты можешь привести его снова во дворец и снова усадить на престол, но я не стану кланяться ему. Лучше заточи меня в узилище!

– Ну вот опять, – засмеялся Биндусара. – Зачем всё время просишь сделать из тебя узника? Говорю, пока мы с тобой не пройдём вместе через сто сражений – не бывать этому! Давай лучше разделим последнюю лепёшку и двинемся дальше. Некогда болтать.