Текст книги "Восход Красной Луны (СИ)"

Автор книги: Ana LaMurphy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== День 1. ==========

POV Кэтрин.

– Fuck! Ну и помойка!

Это были те слова, с которых мои воспоминания о ней были особенно яркими. Наверное, в жизни людей однажды все меняется. В лучшую сторону или же в самую дерьмовую – это не важно. Ясно было одно: эти перемены, черт их дери, самые паршивые в жизни любого человека.

Она сидела рядом со мной и оглядывала наших одноклассниц. Я всегда была смелее ее, всегда была намного уверенней и более сильной. Но почему-то я всегда будто следовала за ней. Иногда мне кажется, что лидерами не становятся. Ими рождаются. И как бы мы ни старались, как бы я ни прикидывалась самой сильной, а она самой слабой, мы обе знали, кто из нас вожак.

– Как мы их убьем, Кэт? – спросила она, нарушая поток моих бессвязных и пустых, никчемных мыслей. – Перестрелять из папиной винтовки?

– Я предлагаю взять их на прицел. А потом устроить техасскую резню бензопилой.

Елена взглянула на меня, будто не ожидая такой жестокости. Странно, мы вместе уже семнадцать лет, а порой удивляемся мыслям друг друга.

– Разрежем их глотки. Вот у той, – я указала на блондинку, стоящую в окружение парней, – вспорем брюхо. Я выпотрошу ей кишки наружу.

– Мы. Мы выпотрошим.

Я отобрала у нее сигарету и сама сделала несколько затяжек. Кто бы что ни говорил, а мы все-таки любили друг друга. Любили той сестринской, извращенной любовью, о которой мало кто говорит или пишет, но о которой все мечтают.

– Нам надо идти, – произнесла Елена. – Надо идти играть в этот волейбол.

Мы пошли на спортивную площадку, которая была отлично украшена каким-то жухлым газоном и толпой тупых одноклассников. Эти проститутки и наркоманы уничтожали меня и сестру изнутри. Они приводили в бешенство разговорами только об одной “бухаловке” или массовом “перепихе”. Да, я и Елена были изгоями и друзей у нас не было, но мы выделялись среди этой кучки безмозглых, тупорылых кретинов. В десять лет мы дали друг другу клятву быть вместе до конца нашей гребаной и скучной жизни. Банально и, быть может, немного сентиментально, но мы держали свое слово уже в течение семи лет.

Нас разделили по командам. Изгоев, таких, как я и Елена, а также других неудачников отнесли в одну команду, а всех остальных – в другую. Думаю, мир изначально любил разделять людей на слои, и это выводит меня из себя. Так вот, нас отнесли к самому низшему разряду.

Я взглянула на Елену. Она вставила наушники в уши и приготовилась к отбиванию мяча. И если я была бунтаркой, то моя сестра вела спокойную и тихую жизнь. Мир переполнен стереотипами о том, что все изгои либо ботаники, либо не могут за себя постоять. Это не про нас. Мы курили, посещали вечеринки лишь затем, чтобы напиться, иногда я срывала уроки и ссорилась с учителями. Нас никто не унижал. Мы сами могли унижать.

Игра началась. Стоит ли говорить о том, что мы выглядели просто слабаками по сравнению с нашими спортсменами? Это было очевидно.

Элита школы – особая каста. Меня раздражает один только их внешний вид. Все, чего мы с сестрой хотим – перерезать глотки этим ублюдкам на выпускном, а потом покончить жизнь самоубийством. И мне плевать на то, какого мнения обо мне возникнет у кого-либо. У каждого своя жизнь, и пусть ублюдки не суются в мою изгаженную и прокуренную, мерзкую душу.

Елена скромно стояла в стороне, иногда осмеливаясь отбивать мяч. Она была еще большим изгоем, чем я. Но порой меня поражала ее жестокость и то, какие садистские фильмы она смотрит. Несмотря на всю застенчивость, моя сестричка не позволяла себя обижать. Я горжусь ею, я люблю её.

Наш мрачный городок – полная помойка. Нет, мы не мечтали стать актрисами и покорить гребанный Голливуд, будь он проклят. Нам нравилась эта дыра, здесь было полно жалких, мерзких людей. Все, чего мы с сестрой желали – нашего ближайшего выпускного и больше ничего. Нам было плевать на свой внешний вид. Мы одевались как зря, слушали тяжелую металлику и иногда развлекали себя тем, что снимали предполагаемые вариации нашей смерти. У нас был фотоаппарат, была искусственная кровь, и было море фантазии. Конечно, наш школьный проект не оценили, и даже вызвали нашу безумную мамашу, но было плевать. Ведь я и сестра получали удовольствие, когда устраивали фотосессию.

Елена отбила мяч так, что получила очко в пользу нашей команды. Форбс проявила все свое недовольство. Кэролайн Форбс и Хейли Маршалл – две мозоли в нашей жизни. Безмозглые, наркоманские шлюхи, живущие за счет своих родителей. Они только и делали, что курили, трахались и разъезжали на машинах с парнями. Интеллект в степени минус бесконечность, а духовного мира даже под микроскопом не разглядеть.

Я включилась в игру, мы стали хоть и с большим отрывом от наших соперников, но выигрывать. Хоть какие-то очки мы получали с помощью меня и моей сестры. Форбс и все ее подружки были просто в бешенстве. Я мысленно представила, какой страх будет в их глазах, когда я буду перерезать брюхо этой сучки.

Свисток учителя заставил всех прекратить игру. Я подошла к сестре, которая была одета в точно такую же страшную, спортивную форму, что и я. Но я уже говорила: нам было плевать на свой внешний вид. И это были не просто слова.

Я стояла рядом с Еленой, которая сняла кофту. Сегодня и правда было жарко. Она была одета в широкую, растянутую футболку какого-то бледно-голубого или серого цвета.

– У меня болит спина, – произнесла Елена, выгибаясь назад и держась за поясницу. – Это просто ужас.

– Не вздумай умирать раньше меня.

– Я не сдохну, пока не повеселюсь на выпускном.

Мы были не из тех, кто обменивается всякими «родная», «сестренка» и прочим пошлыми, никчемными любезностями. Мы любили друг друга и были неразлучны, но в жизни не произносили этих тошнотворно ласковых слов. И дело было даже не в том, что мы зависели от стереотипов. Просто мы в этом не нуждались.

Из наушников Елена доносилась громкая музыка. Создавалось впечатление, что играют на всех возможных инструментах, и орут при этом что-то нечленораздельное. Это была самая прекрасная музыка для нас!

– Гилберт, кинь мяч! – пренебрежительно крикнула Маршалл.

– Я ей нарисую улыбку ножом, – произнесла я, когда Елена поднимала мяч. – Она будет само воплощение Джокера.

– А ты не думала о кислоте?

Я улыбнулась. Эта идея показалась мне заманчивой.

– Мне надо забрать кофту, – проговорила я и направилась к скамейкам, за которыми сидели парни.

У всей нашей школы было какой-то массовое половое созревание. Меня воротило только от одного взгляда этих ублюдков на меня, мою сестру или потаскух нашей школы. Подойдя к скамейке, я взяла кофту и взглянула на одного ублюдка, который нравился моей сестре. Елена не признавалась в этом, но я догадывалась. Конечно же, она не стала бы бегать за ним, писать стихи и напиваться таблеток от неразделенной любви. Ей было плевать на все эти штучки. Я старалась полностью возместить сестре недостаток внимания всего общества.

– Эй, Гилберт!

Я подняла взгляд. Еще один придурок – Коул Майклсон. Он думает, что если у него есть деньги и внешность, он сможет трахнуть кого только пожелает.

– Я люблю целочек.

Его дружки громко захохотали. Я взяла кофту и, взглянув на них исподлобья, показала фак. Мне нравился этот жест, а еще нравилось, когда на их лице появлялось недоумение от того, что они не могут меня задеть своими якобы оскорблениями.

Я бы, возможно, и пару матерных комплиментов им сказала, но мое внимание было отвлечено тем, что я услышала крики. Обернувшись, я увидела, как Форбс толкает Елену, а после валит ее на землю. Не помню себя в такие моменты. Вернее, я не знаю себя в такие моменты. Я просто смутно помнила, что ускорила шаг и направилась прямиком к этой суке. В моих жилах бушевала кровь, и я чувствовала всю неистовость, которая поражала, как вирус, клетки моего тела. Гнев и злоба подчинили волю, и было яркое, острое желание врезать этой шлюхе. Бросив кофту неподалеку, я схватила Форбс за волосы, отчего та громко закричала, и поволокла ее в сторону. Ко мне сразу же подбежали все ее дружки и оттащили, хоть я и продолжала брыкаться.

– Не приближайся к моей сестре! – крикнула я, вырываясь из чьих-то объятий.

– А то что?

Конечно, мне хотелось показать ей список всего того, что ее ожидает на выпускном вечере, но сейчас это было бессмысленно. Я успокоилась, понимая, что сейчас лучше претерпеть поражение. Иногда лучше признать свой проигрыш, но только для того, чтобы потом познать весь вкус столь потрясающей победы.

– Отпустите! – рявкнула я, и меня оттолкнули со всем тем презрением, которое было в этих людях по отношению ко мне.

Я помогла подняться сестре и подняла кофту. Елена выглядела просто великолепно в этой невзрачной, непривлекательной форме, которая делала из нее дурнушку. Я видела ее красоту, и эти ублюдки были не в силах понять, что же есть настоящее великолепие.

– Шлюха паршивая, – выругалась я, видя, что сестра в порядке.

Елена ничего не ответила. Она поймала на себе взгляд Локвуда и, мне показалось, что она почувствовала тошноту. Я не могла не порадоваться той мысли, что сестра все-таки выросла и осознала никчемность этих пустышек-парней, способных думать лишь одним местом.

– Кэтрин! Живо в кабинет директора!

Я перевела взгляд на нашу физручку. По-моему, у нее кризис среднего возраста и жесткий недотрах. Именно поэтому, она и бесится.

– Эта шлюха напала на мою сестру, в то время как вы черт знает чем занимались! – я не собиралась молчать.

– ЖИВО!

Я усмехнулась и, подмигнув Елене, направилась в кабинет, в котором, признаться, не была уже давно.

Город, в котором мы жили, просто находка для художника. Кругом мусорные баки и жалкие людишки. Парочки, устраивающие совокупление прямо на скамейках школьного двора. Везде мусор и грязь. Место довольно-таки живописное. Именно в таких местах мы и рождаемся. Я бы, быть может, и хотела осуществить американскую мечту: быть черлидиршой, кататься на дорогих машинах и быть в элите школы. Но в действительности Америка не такая, какой ей показывают в фильмах Западу. Подростки трахаются с шестнадцати, если не раньше, они курят травку, вступают в банды. Девушки становятся проститутками, парни – наркоманами. От этого всего жутко воротило. Картину данного места завершало вечно пасмурное небо, непрерывные дожди, лужи, грязь… Сегодня было солнце, которое только осветило убожество нашего любимого, прекрасного городка!

Войдя в кабинет директора, я не поздоровалась, села напротив его стола, и рассказала причину того, почему я удостоила его визитом. Конечно же, около десяти минут мне пришлось выслушать проповеди и прочие наставления. Но, из всей нашей дерьмовой школы, я уважала мистера Зальцмана – нашего директора. Ведь это место переполняли такие убожества, как мы, и обычные люди, вроде Аларика, вынуждены были терпеть нас рядом.

– Вы ведь неплохо учитесь, Кэтрин, – произнес он, выдохнув. Видимо, сам понял, что его вряд ли кто станет слушать, и правилам ученики все равно не будут следовать. – Чем вызвано такое поведение?

– Переходный возраст, – бросила я, разглядывая настенные часы за его спиной.

– Брали бы вы пример с вашей сестры. Она не ввязывается в драки, в отличие от вас.

– Просто я ее оберегаю.

– Вы можете идти.

Я мысленно поблагодарила этого человека и вышла в коридор школы. Прежняя спесь нежности с меня сошла, и я вновь почувствовала непреодолимую тоску и ненависть ко всему окружающему меня миру.

Уже дома, после ужина и очередного бессмысленного разговора с матерью, мы с сестрой сидели в своей комнате и слушали музыку в наушниках. Вся комната была в сигаретном дыме, но мать была глупа и сюда не заходила, в силу того, что считала нас паиньками. Отец же просто мирился с тем, что ему досталась такая дебильная семейка и читал газеты в гостиной.

Она взяла мою руку и переплела наши пальцы. В этом гребанном мире я любила только свою сестру. А она – меня. Я не проявляла симпатию к нашему безучастному отцу и недалекой матери, ровно, как и Елена. Нам больше никто и не был нужен.

– Мы ведь вместе сдохнем, правда, Кэт?

– Конечно. Я же обещала.

Она чему-то рассмеялась, а потом, сделав затяжку, снова стала слушать эту деструктивную для всех, но прекрасную для нас, металлику.

========== День 2. ==========

Он пришел работать в эту школу совсем недавно. Кэтрин была права в том, что разделила людей на глупых и несчастных. К глупым она отнесла себя, сестру и всех учащихся этой школы, а к несчастным – нормальных людей, вроде Зальцмана, которым приходится работать в этой глуши за копейки, чтобы хоть как-то прокормить себя. Деймон Сальваторе, как было сказано ранее, пришел работать в эту школу совсем недавно. Он устроился школьным психологом. Да, людей с его внешностью следовало бы отправить куда-нибудь в бизнес, или в модельную карьеру. Но он как раз-таки и относился к тому второму типу: несчастным людям. Не было выхода. Ему так нравилось анализировать людей, их поступки! Но вместо мечты о частном предпринимательстве, он получил действительность: работу в этом ужасном мрачном месте. Да, выхода не оставалось. И, вопреки всем утопическим мечтам, не стоило надеяться на то, что однажды из-за облаков выйдет солнце и исчезнут тучи с небосвода. Приходилось мириться с реалиями мира.

Сейчас к нему должны были отправить двух девушек старшеклассниц, с которыми надо было провести очередную, пустую для них беседу. Все подростки, как синонимы. Они отличаются лишь внешностью, а внутренний мир один и тот же.

Первой в кабинет вошла Елена. Она нисколько не засмущалась и села в кресло, уставившись на ремень темного, застиранного портфеля. На ней была какая-то юбка ниже колен, огромные ботинки и черные гольфы. Голубая блузка на два размера больше лишь завершала образ. Волосы растрепаны и неряшливо собраны в хвост. Сальваторе удивился, ведь старшеклассницы всегда стараются выглядеть привлекательно. Но он вспомнил слова директора. Ему надо выявить причину замкнутости и отрешенности сестер.

Деймон выдохнул и взял листок с ручкой, готовясь задавать ряд вопросов, по которым он после беседы составит психологический анализ.

Однако, Елена его опередила:

– Давайте так, – произнесла она, подняв взгляд на мужчину. – Я сейчас отвечу на все ваши вопросы, и вы отпустите меня обратно на уроки?

Не дождавшись ответа, Гилберт вновь продолжила говорить:

– Мне семнадцать. Нет, я не курю травку и не употребляю наркотики. В семье насилию не подвергалась, и ни в каких сектах не состою. Я ни с кем не спала и в ближайшее время не собираюсь. Да, я увлекаюсь эстетикой смерти и мне нравится сторониться людей лишь потому, что я не нахожу общий язык со своими одноклассниками. Да, я близка с сестрой. Нет, мы не лесбиянки. Психиатра никогда не посещала и таблетки тоже никакие не принимаю. Я ответила на все ваши вопросы?

Она изогнула бровь, вновь обращая взор на психолога. Сальваторе, кажется, был обескуражен, но решил не проявлять своих эмоций. Он пожал плечами, и его лицо приняло спокойный, невозмутимый и даже безразличный вид.

– Да, вполне.

– Я могу идти? Моя сестра ответит точно так же. Мы скажем, что были у вас, и вы добросовестно исполняли свою работу, а вы не будете мучить нас. А?

В ее голосе было столько апатии и безразличия, что, казалось, будто она вообще ничего не боялась. Такой социальный тип был знаком Деймону, но сам он редко с ним общался. Наверное, чисто от скуки, он решил просто расширить свой профессионализм, а потому и стал в будущем следить за поведение сестер.

Но, сейчас он сказал:

– Тебе нравятся животные, Елена?

Шатенка с неким удивлением посмотрела на Деймона, и в этом взгляде читалось что-то типа: «Что за фигню он несет?».

– Зачем это?

– Ну, вряд ли тебе будет интересно слушать о моей работе. Просто ответь, тебе нравятся кошки, собаки?

– Мне пофиг на них.

Обычно, если человеку нравятся животные, или он проявляет какую-то симпатию к ним, то человек не способен на жестокость. Это была личная теория Сальваторе и сейчас, получив отрицательный ответ, и сообщение о том, что сестры увлекаются эстетикой смерти, он призадумался, что, может, эти девушки чего-то и недоговаривают.

– Ну а кто-то из животных тебя привлекает?

– Да. По одному каналу я смотрела, как питон душит свою жертву. И еще, я бы с радостью завела тарантула.

– Ты относишься к какому-либо виду субкультуры?

– Конечно, – усмехнулась Гилберт.– К субкультуре безмозглых, тупорылых старшеклассников. Я могу идти?

Он выдохнул, но был рад тому, что смог получить хоть какую-то информацию от этой ученицы.

– Да. Позови свою сестру.

Появление Кэтрин несколько отличалось. От нее пахло сигаретами. На Кэтрин были одеты черные, прямые джинсы, футболка, закрывающая зону декольте и длинная, растянутая, вязаная, черная кофта. Волосы распущены, но не расчесаны. Та же апатия читалась в глазах. Но было и кое-что другое – некая насмешка и самоуверенность. Несмотря на идентичность внешности, характеры все же отличались.

Кэтрин уселась на стул и уставилась на Деймона, оценивая его внешность. Да, ей было плевать на противоположный пол, но это было скорее психологическое давление на Сальваторе, стремление показать отсутствие стеснения или неловкости.

– Вы будете мне мозги промывать, да?

Деймон отложил бумаги, понимая, что стандартные вопросы тут лишь усугубят ситуацию, и откинулся на спинку кресла.

– Тебя тоже привлекает эстетика смерти?

– Да.

– Что ты в этом находишь привлекательного?

Кэтрин усмехнулась и, резко выпрямившись, приблизилась к мужчине.

– Решили пойти на хитрость? Что ж, будь по-вашему. Что меня привлекает? – кривая усмешка исказила ее симпатичное личико. – Тишина. Мертвые люди тихие и спокойные. Они не несут чушь, не курят травку, не трахаются. Особенно, если смерть необычная – то тут, как будто некое вдохновение. Я красиво говорю, не находите?

– Твое поведение девиантно. Понимаешь? Оно отклоняется от социальных норм. Я лишь пытаюсь выяснить причину….

– Причину? – усмехнулась Кэтрин. – Да не ищите. Я могу вам сказать все сама. Я ненавижу и презираю весь этот гребанный мир. Кроме Елены, меня не интересует никто. Я та, кто ненавидит людей! Я из тех, кто ненавидит собственное ничтожество! Мои родители неплохие, глупые люди. Глупые люди – самые искренние. Но они тупые. Однако, я все равно испытываю тошноту, находясь рядом с ними!

Мизантропические отклонения чаще всего вызывают девиантное поведение. Сестры сторонятся общества, отвергают социальные нормы и, что самое страшное, совершенно не грезят о светлом будущем. Отсюда такое отчуждение. Просто нет стремлений, а также нет мечтаний. Им бы попить успокоительные средства, пройти курс реабилитации, но Деймон знает, что это бессмысленно. Он выдохнул.

– Можешь идти.

Она поднялась, и Сальваторе только услышал, как хлопнула дверь. Опираясь локтями о стол, он закрыл лицо руками и постарался совладать с тем, что тоска вновь овладела его сердцем. Надо было снова примиряться с реалиями уже более малой Вселенной: данной школы.

Когда Кэтрин вошла в кабинет психолога, Елена подарила сестре взгляд полный сочувствия и отправилась дальше по коридорам школы. Она напоминала какую-то мрачную, черную фигуру, тень. Все будто сторонились ее.

– Эй! Гилберт!

Шатенка закатила глаза и лишь ускорила шаг. Ей вообще не хотелось ни с кем общаться. Тем более, с этим парнем.

– Да постой ты!

Он положил руку на ее плечо и девушка, резко отмахнувшись, обернулась. В ее взгляде читалось некое презрение и создавалось впечатление, что она ненавидит любые касания, какие бы они ни были.

– Какого хрена тебе от меня нужно?

– У меня вечеринка сегодня. Может, придешь?

Гилберт внимательно оглядела Коула все с тем же презрением и злобой. Из ее наушников снова доносилась громкая, шумная музыка и взгляд хищницы заставили Майклсона чему-то улыбнуться.

– Просто повеселимся?

– Ладно.

Вообще-то, Елена сказал это только затем, чтобы он отвязался. Гилберт понимала, что она, наверняка, является частью какого-нибудь спора и, наверняка, будет подвержена очередной насмешке. Майклсону всегда было плевать на нее. И как еще можно проявить внезапное проявление внимания?

Школьный день проходил как обычно. Елена рассказала о предложении Коула сестре, на что та отреагировала спокойно, но с явной насмешкой. Елена и не ожидала иной реакции.

Еще когда они были маленькими девочками, то мечтали о выходных, чтобы отгородиться, чтобы выспаться. Сейчас было плевать какой день, когда каникулы. Все превратилось в какую-то однородную, серую массу. Все стало бесцветным, пустым и мрачным. Но самое главное, сестры смирились с этим, в отличие от многих других людей этого глупого, никчемного городка.

На улице сгущались тучи и к вечеру должен пойти дождь. Гилберт открыла шкаф и с взглядом, полным безразличия, уставилась на такую же однообразную одежду.

– Только не говори, что ты пойдешь на это сборище, – проговорила Кэтрин, выключив звук на телевизоре.

– Здесь сидеть еще хуже. Ладно, – выдохнула шатенка. – Я просто прогуляюсь и все. Мне надо подышать свежим воздухом.

Послышался смех Кэтрин, который всегда чем-то завораживал. Однако, Елена на это не отреагировала и достала юбку, чуть короче той, в которой она была в школе.

– Наш воздух пропитан блудством, углекислым газом. Этот город напоминает скотобойню, которая так и кишит от бесчисленности умственно отсталых детей и их родителей! Какой свежий воздух?

Елена надела юбку и футболку каких-то синих, мрачных оттенков. Она собрала волосы в хвост и села напротив сестры.

– Лучше дышать этим, чем слушать разговоры нашей матери о том, что у нас задержка менструального цикла на три года. Хочешь пойти со мной?

– Нет.

– Ладно, – пожала плечами шатенка. – Я просто прогуляюсь и приду.

Кэтрин легла на кровать и включила звук. Сразу послышался визг, и стало понятно, что сестра увлечена просмотром очередного фильма про маньяков.

Елена вышла на улицу и пошла в сторону парка, чтобы привести свои мысли в порядок. Сейчас она больше всего нуждалась в единении. Нет, она не боялась заброшенных аллей, нежилых домов и покачивающихся качелей. Если честно, она даже была согласна на некий экстрим. Она была из тех, кто не боялся ужаса, а наоборот, даже стремился к нему. Какая-то часть ее души хотела пойти на ту вечеринку. Но умом Елена понимала, что ее там ничего хорошего не ждет.

Девушка присела на качели. Холод обволакивал плечи, и Гилберт наслаждалась этим холодом. Она зачем-то подняла палку с замели, не чувствуя какой-либо брезгливости. Земля поглощалась грязью, листьями и прочей слякотью.

– Болото, – тихо сказала она самой себе и лишь оттолкнулась, немного раскачавшись.

Мимо проехала машина с громкой музыкой, которая доносилась и была слышна даже здесь. Но больше никто не прогуливался, и царила полная тишина и мрачность. Небо было затянуто тучами и стали слышны первые раскаты грома. Выдохнув, Гилберт поднялась, понимая, что ей вряд ли удастся здесь отдохнуть, а потому надо обратно домой.

Шатенка выкинула палку и только сделала шаг, как тут же остановилась. Подняв юбку, она увидела, как по ногам стекает кровь.

– Fuck! Только этого мне не хватало!

Она опустила юбку и пошла к выходу из парка. Елена ненавидела эти новые ощущение, ненавидела за то, что теперь она будет мотаться по магазинам в поисках прокладок или тампонов. Эта мысль приводила в бешенство. Надо только побыстрее добраться домой.

Но именно в этот момент все мысли вдруг резко оборвались. Елена почувствовала, как падает на землю и почувствовала то, что яркая боль в плече заставляет кричать истошным криком. Елена попыталась скинуть с себя этого ублюдка, кем бы он ни был, но тут же замерла. Тяжесть веса была премного больше человеческой, но даже не это испугало. Шатенка услышала рычание и то, как с пасти этого зверя падала слюна прямо на обнаженную шею. Людей в округе не было, и звать на помощь было бесполезно. Секунды растянулись в часы. Надо было действовать.

Гилберт оперлась руками и резко поднялась. Она ударила локтем в морду псины и, скинув его, стала подниматься, чтобы убежать. Но вместо этого, зверюга вонзил свои клыки в ногу и потащил в глушь парка. Из груди вырвался крик страха. Девушка отчаянно цеплялась пальцами за гниль земли, но зверь был намного сильнее и быстрее. Классика жанра ужасов. Вот только сердце билось как бешеное. Кожа рвалась, и боль становилась нестерпимой. Елена ухватилась за какой-то турник и, обернувшись, стала второй ногой отбиваться от того, кто напал. Она не видела морды собаки, но знала, что эта псина огромная. Шатенка отбилась и бросилась бежать, стараясь не оглядываться. Еще никогда ей не было так страшно. Вмиг забылись прежние проблемы. Шатенка просто хотела жить. Еще никогда в ней не было такого яркого желания жить. Но зверь набросился вновь, как раз возле тех качелей, на которых она недавно отдыхала. Девушка обернулась. Лучше бы она этого не делала. Демон впился в ее плечо, а его лапы стали раздирать лицо и живот. Слез не было. Был только необыкновенный, безумный, не поддающийся контролю страх. И все.

Елена схватила ту самую полку и стала ею отбиваться. Палка была тупая, гнилая, но била Гилберт больно и сильно. К тому же, Гилберт прикладывала всю свою мощь в каждый удар. Заметив, что зверь начинает отступать, чтобы нанести очередную атаку, Гилберт вновь почувствовала силу. Она стала бить, бить и бить, пока не увидела первую кровь. Агония сошла и, бросив орудие, шатенка рванула вон из парка. Она слышала то, что он бежал за ней. Но терпения было мало у этой псины, а желание жить лишь придавало сил жертве нападения.

Гилберт бежала до дома, не оглядываясь. Она чувствовала яркую, ни с чем несравнимую боль. Она чувствовала, как отчаянье берет верх, но надо бежать дальше.

– Кэтрин!

Гилберт принялась стучать по двери дома, как только достигла его. Ей просто хотелось прекратить эту боль.

– Кэт!!!

Девушка оглядывалась, и ею стал овладевать страх, что обернувшись, она вновь увидит очертания этой знакомой фигуры. Наконец, сестра открыла дверь. Ее глаза моментально округлились. Схватив девушку за руку, она втащила ее в дом. Без расспросов, она повела пострадавшую в гостиную, где была аптечка. Елена рухнула на диван. Подбежав с медикаментами, Кэтрин разорвала футболку сестры и ужаснулась.

– Кто это?

– Я не знаю… Я ничего не знаю… – в слезах начала говорить Елена. – Он напал! Он напал и, сука, чуть не разорвал в клочья. Сделай что-нибудь!

Елена указала на ногу. Были видны следы от клыков, и кровь перемешалась с грязью. Боль сводила с ума. Кэтрин села на пол и дотронулась до раны.

– Тебе больно?

Тут Елена перевела дыхание и постаралась разобраться в чувствах. Страх по-прежнему был в душе. Но не было физической боли.

– Нет.

Кэтрин, без всякой брезгливости, дотронулась до раны на плече, но и тут боли Елена не почувствовала. Повернув голову вправо и опустив взгляд, Елена увидела, как шрамы на плечи перестают кровоточить и под ними появляется новая кожа.

– Ты регенерируешь! – воскликнула Кэт с ужасом в голосе.– Я звоню в больницу.

– Нет! – воскликнула Елена, отчаянно ухватившись за сестру. – Не надо.

– Как не надо?! Ты с ума сошла!

– Кэт, милая, пожалуйста, не звони. Я не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Смотри, – шатенка указала на укусы. – Ведь все заживает.

Родителей не было дома. Кэтрин села рядом и, обняв сестру, стала ее укачивать, как маленького ребенка.

И, только луна, проникая сквозь окно, была единственной свидетельницей произошедшего.

========== День 3. ==========

Елена уже несколько минут пыталась вникнуть в тему «Мейоз» на уроке биологии. Вот только голос учителя отдавался эхом в голове, фразы разрывались в бессвязные слова, не несущие с собой никакого смысла. Гилберт из всех сил старалась, но, в конечном счете, просто положила голову на парту и закрыла глаза. Кэт сидела за другой партой, но не сводила взгляда с сестры.

Кэтрин пришлось всю ночь убирать следы произошедшего события. Она помогла сестре обработать рану и дала обезболивающие таблетки. Но Елена больше не чувствовала боли. Раны на ноге вообще словно и не бывало. Только на плече осталось две точки от укусов. Царапины исчезли, не оставив и следа. Сестры не верили в любую мифологию, касающуюся оборотней, вампиров и прочей нечисти, но в интернете Кэтрин нашла информацию, что только эти существа имеют способность к регенерации. Пока эту мысль Кэт не озвучивала сестре. Она снова взглянула на Елену, которая сидела все в той же позе, и без наушников, что самое нехарактерное. Выдохнув, Кэтрин решила просто дождаться конца урока.

На перемене сестры сидели на скамейке в школьном дворе. Елена все еще держалась за живот и пустым взглядом смотрела на всех гуляющих школьников.

– Он напал на тебя, как на самку, – наконец-то выпалила Кэтрин. – На запах крови.

– Не напоминай мне об этой дряни, которая теперь происходит со мной! Меня тошнит от этого.

Елена нагнулась, держась за живот, думая, что так облегчит боль. Но ничего не происходило.

– Если бы я превращалась в какую-нибудь псину, – произнесла она, – я бы хотела жрать. Но мне тошно от еды. Или… – она поднялась и взглянула на сестру. – Мне хочется человеческого мяса?

Она захохотала хриплым, не своим смехом, как обезумевшая. Нет, Кэтрин не боялась сестры. Скорее, она боялась ее душевного состояния.

От дождя остались лужи, и на улице царила мерзкая, серая погода. Листья окончательно перемешались с грязью и мусором. Валяющиеся упаковки от презервативов, шприцы и сигареты делали пейзаж еще более роскошным. Елена, глядя на все это, чувствовала себя отвратительно и ее начинала заполнять ненависть ко всему происходящему. Кроме того, появлялась и некая обида на Кэтрин за то, что сестры не оказалась вчера рядом. Однако Гилберт решила попридержать свой гнев.

– У тебя есть сигареты?

Кэт без слов протянула пачку. Елена прикурила и ей показалось, что дерьмовое состояние отступает.

– Наверное, это интоксикация, – пожала плечами Кэт. – Твой организм пытается очиститься.

На душе Елены скребли кошки. Вчерашний случай все еще был ярким в памяти. Все это дополнялось головной болью, раздражимостью и полным неудовлетворением своих потребностей. Елена вновь сделала затяжку. Сзади послышался смех. Обернувшись, девушки увидели Локвуда и Майклсона, которые обсуждали приключения вчерашней вечеринки. Елена хмыкнула и, отвернувшись, сделала две глубокие затяжки.

– Лучше бы у этого гребаного города произошла интоксикация, – Она вновь чему-то рассмеялась. – Остались бы только ты, я и Зальцман.

Кто-то выхватил сигарету из пальцев и, кинув на землю, растоптал. Елена подняла взгляд и увидела Сальваторе.

– Да, мы знаем, – поспешила Кэтрин, поднимаясь. – Курить на территории школы запрещено. Мы можем идти?