Текст книги "Под властью отчаяния. Часть 2. Катарсис"

Автор книги: Алиса Лиделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Я заварю чай, ладно? – вяло спросил Ольсен у подруги. – Тебе нужно успокоиться.

– Конечно. Тебе тоже.

Йоханесс быстро ушёл на кухню, что совершенно не удивило Эльфриду. Кажется, она и так вытянула из мужчины слишком много информации. Девушка совсем не удивится, если Ольсен снова замкнётся, боясь вновь на эмоциях выпалить то, что терзает и кусается где-то глубоко внутри.

Пауэлл подошла к дивану и стащила с него свёрнутое в клубочек одеяло, а затем на пол полетели подушка и простыня. Девушка хотела перестелить постель Йоханесса, но всем её вниманием завладела маленькая бумажечка, свёрнутая несколько раз, которая лежала под подушкой. Пауэлл резко обернулась и уставилась на дверь, ведущую в коридор. Ольсену явно понадобится хотя бы минут десять, чтобы справиться со всеми своими делами. Что такого в том, что Эльфрида прочтёт сейчас эту записку? Она просто волнуется, а Йоханесс упёрто молчит и не хочет ничего говорить.

Девушка быстро пробежалась глазами по первым абзацам, из которых можно было понять, что, по всей видимости, та самая таинственная девушка когда-то была в гостях у Ольсена.

Мы должны были соблюдать определённые рамки и ни в коем случае не заходить за их пределы.

Про какие рамки она здесь пишет? Почему женщина и Йенс не должны были заходить за их пределы?

Мы не должны были лезть в душу друг друга, не должны были подпускать друг друга к сердцу.

От мысли о том, что между Ольсеном и жестокой незнакомкой, возможно, была какая-то близость, а по всей видимости она была душевной, но нежеланной, становилось как-то не по себе. Эта женщина испугалась того, что Йенс коснулся её сердца, сбежала? Чёрт, Эльфрида тогда даже представить не могла, какую боль после этого поступка любимой ощутил Ольсен.

Можешь относиться к этому, как хочешь, но моё сердце принадлежит Анджелль, однако желать с ней физического контакта я не могу.

Внутри Пауэлл всё похолодело от внезапной догадки, которая окатила девушку с ног до головы ледяной водой. Как же сильно Эльфриде не хотелось думать о том, почему незнакомка упомянула в своём загадочном прощальном письме какую-то Анджелль. Как забавно, но по чистой случайности жену Эрика Ричардсона, кажется, звали именно так. Но это ведь просто совпадение, верно? Разумеется, в мире полно девушек, носящих это прекрасное имя. Тем более его может носить не только жена безумного гангстера, но и маленькая дочка до ужаса красивой, но очень одинокой и измученной женщины. Однако зачем тогда незнакомка пишет про физический контакт?

Ты был должен мне, поэтому подчинить тебя своим желаниям было не трудно.

Она использовала Йоханесса? Господь всемогущий!

Мне жаль, что так вышло. Твоё сердце выбрало не того человека, кто сможет пообещать тебе счастье и спокойное будущее. В мире много прекрасных женщин. Было бы чудесно, если бы ты увлёкся одной из них. Это явно куда лучше, чем влюбиться в больного на голову криминального босса.

Не пытайся найти меня и выйти со мной на связь, иначе в этот раз, я клянусь, я точно застрелю тебя. Считай, что свой долг ты выплатил.

Кажется, обманывать себя тем, что всё может сложиться куда лучше, чем вообразила себе Эльфрида, – глупо. Это письмо буквально насквозь было пропитано жестокостью, колкими словами, чувством превосходства, но в тоже время какой-то странной грустью. Нет, это бред! Кто бы ни писал эти строки, он явно безумец, и нет ему оправдания за то, что так больно и неожиданно вонзил острую стрелу в сердце Йенса.

Пауэлл все никак не решалась убрать руку, которой прикрывала подпись, с письма. Да, это всё тот же вечный её недостаток: Фриде куда проще было принять красивую ложь, чем вкусить горькую правду, ядом которой вполне можно было отравиться. Из коридора послышались шаги. У Пауэлл оставалось всего пару секунд. И все же она решилась убрать руку от бумаги, да причём так резко, словно обожглась о красивые буквы, выведенные чужой неровной рукой.

Эрик.

Эльфрида резко свернула письмо и бросила его на пол, подвинув ногой подушку так, чтобы та закрыла клочок бумаги. Йоханесс почти тут же открыл дверь в гостиную и внёс туда две кружки чая, которые поставил на кофейный столик.

– Ну ты чего вещи мои разбросала? – недовольно протянул Ольсен, нахмурив брови. – Я понимаю, конечно, что ты у меня бываешь чуть ли не чаще, чем у себя дома, но это уже перебор.

– П-прости, – тихо отозвалась Эльфрида. – Я хотела перестелить твою постель.

– Так чего ты сидишь тогда, а не перестилаешь? – фыркнул Йенс.

Внезапно Йоханесс резко замер на месте, после чего медленно перевёл взгляд на подругу. Он внимательно смотрел на неё достаточно длительное время, а потом сорвался со своего места и бросился к дивану, сев перед ним на колени.

– Ты ничего не находила странного такого? Такую маленькую бумажку? Я там… эээ… записал одну важную вещь, – Йоханесс принялся осматривать диван со всех сторон, пытаясь найти письмо Эрика.

Эльфрида подняла с пола бумажку и осторожно дотронулась до плеча друга.

– Ты не это ли случайно ищешь?

Йоханесс обернулся и уставился большими глазами на Пауэлл, которая крепко сжимала в руке письмо, при этом внимательно глядя прямо на мужчину.

– Ты прочла, – испуганно произнёс Ольсен.

– Значит, ту женщину зовут Эрик Ричардсон, верно? – спокойным голосом спросила Эльфрида, пытаясь не выдавать весь тот ураган эмоций, бушующий внутри.

– Да, ту женщину зовут Эрик Ричардсон. И я люблю Эрика Ричардсона, – с вызовом прохрипел Йоханесс, испепеляя подругу недовольным взглядом.

Зато теперь всё встало на свои места. Теперь Эльфрида могла понять, почему Ричардсон не объявился после того, как обанкротился Гловер. Потому что на самом деле Эрик все-таки начал диктовать свои условия, просто немного с неожиданной стороны. Теперь было ясно, отчего Йоханесс настойчиво не хотел называть имя своей избранницы. Теперь Эльфрида знала, откуда у Ольсена взялось то самое лекарство.

Однако почему-то легче от всего этого не стало.

***

Nothing But Thieves – Six Billion

По крышам домов моросил мелкий дождь, каплями разбиваясь о твёрдую поверхность, так, как разбивался Йоханесс каждый раз, сталкиваясь с мучительной реальностью. Он давно уже потерял способность натягивать улыбку и притворяться, что всё в порядке, хотя изначально честно пытался выдавать себя за другого человека, счастливого и необременённого никакой болью.

Но уход Эрика – чёрт, как же больно об этом думать – разрушил любое внутреннее спокойствие Ольсена. Мужчина перестал ощущать себя полноценным человеком, он словно лишился какой-то жизненно необходимой части себя и теперь медленно двигался к самому дну, к неизбежной гибели. Да, может быть, это глупо – говорить о любви к тому, о ком почти ничего не знаешь. Но Йоханесс был уверен, что все равно продолжит любить Эрика, даже если тот окажется безумным маньяком, жаждущим пролить кровь невинных, сумасшедшим, сбежавшим из психушки, и даже чокнутым учёным, который ставит эксперименты на ни в чем не повинных людях. Ольсен все равно будет считать Ричардсона ёбаным совершенством, блядским идеалом. Гангстер все равно продолжит сидеть в больном сердце художника, которое бешено бьётся в груди каждый раз, когда Йенс слышит любимое имя.

Эльфрида быстрым шагом шла вперёд по скользким улицам, крепко вцепившись пальцами в тонкий старый зонтик. Ольсен представлял, каково ей сейчас было пытаться осознать и принять то, что девушка услышала ночью. Наверное, если бы Оливер признался в том, что влюбился в гангстера, который держит в страхе почти весь город, Йенс бы беспрекословно попытался утащить сына куда-нибудь подальше. Возможно, в ту же Данию, в которую и сам Ольсен пытался сбежать от своих разрушающих чувств. Только разве может это помочь его любящему сердцу?

Иногда Ольсену чудилось длинное серое пальто, висящее на вешалке в коридоре, чёрная шляпа с широкими краями, лежащая на полке, или пачка дорогих сигарет, забытая на прикроватном столике, или белоснежная рубашка, брошенная на пол. Но хуже всего было, когда Йоханесс видел перед собой Эрика, улыбающегося той чистой и искренней улыбкой, которую художник успел заметить в последний день их общения. Ольсен протягивал руку вперёд, желая прикоснуться к гладкой коже, не веря своему бесконечному счастью, не веря тому, что снова видит Ричардсона. Но вот галлюцинация рассеивалась в воздухе, оставляя Йоханесса одного со своими разрушенными надеждами. Со своим горем.

Ольсен медленно плелся по мокрой дороге вслед за подругой, не пытаясь защитить себя от крупных каплей дождя. Уже было всё равно на то, заболеет мужчина или нет. Чёрт, да даже если он умрёт, то всем станет только лучше! Не будет больше лишних забот, лишних переживаний и вопросов. Не будет даже лишних разочарований, а Йоханесс своим существованием приносил только их. Ох, а как обрадуется Эрик, который всегда так стремился избавиться от этой назойливой блохи, никчёмной маленькой блохи, сосущей из него дорогую кровь, пропитавшуюся наркотиками, ох, как же он будет рад! Блять, да все будут рады, если Ольсен исчезнет нахуй из этого ёбаного мира, в котором никак не мог найти своего места, которого, возможно, просто-напросто не существовало. Что если Йенс – это тот, кто родился по чистой случайности, по глупому стечению обстоятельств? Он ошибка природы, которая может только все портить. Он никто.

– Йенс, ты идёшь? – раздался тихий голос Фриды. Девушка остановилась и повернулась назад, дожидаясь того, когда Ольсен дойдёт до неё.

Йоханесс напрочь отказался идти вместе с Пауэлл под зонтом, объяснив это тем, что дождь освежает его и приводит в чувства. Конечно, Фрида понимала, что это не правда, но даже не пыталась спорить, потому что и сама нуждалась в личном пространстве, чтобы подумать о некоторых важных вещах.

– Не беспокойся, – тихо произнёс Ольсен, не доходя до подруги на пару шагов, – я не сбегу.

– Я беспокоюсь не об этом, – серьёзным тоном ответила Фрида, внимательно ловя взглядом каждое движение друга.

Йоханесс лишь вяло пожал плечами, хотя на самом деле прекрасно понял, о чем говорила Пауэлл. Да, конечно, она волновалась за своего медленно сходящего с ума товарища, который уже натворил немало глупых дел. Например, отдал своё сердце в лапы настоящего чудовища, имя которому было Эрик Ричардсон. Наверное, больше всего в этой ситуации Ольсен ненавидел то, что все поголовно считали гангстера моральным ублюдком, который не заслуживает любви.

– Куда мы идём? – безразличным тоном спросил Йоханесс.

– К моему давнему знакомому, – ответила девушка.

– К Гловеру, да? – усмехнулся Ольсен.

– Я решила, что и слова не скажу Гловеру. В конце концов, это твоё дело – решать, кому ты хочешь сообщать такого рода информацию.

– Спасибо, – вздохнул Ольсен. – Тогда куда мы?

– Я познакомлю тебя с Ренди Грином. Вам, я уверена, будет о чём поговорить, – Эльфрида горько усмехнулась.

Ольсен лишь нахмурился и придвинул ближе к носу очки.

***

Evanescence – My Immortal

Дверь нежданным гостям открыла уставшая женщина, облачённая в довольно тёмную одежду. Она словно пряталась за грубой тканью, не желая показывать миру себя настоящую. Йоханесс видел в её глазах тяжёлое горе, которое с воздухом попадало в тело и по венам дотрагивалось до самого сердца. Незнакомка вяло кивнула головой Эльфриде, а потом медленно и словно с большой неохотой перевела взгляд с красивого лица девушки, на котором застыла дружелюбная сочувствующая улыбка, на Ольсена. Мужчина замер в неестественной позе на месте, чувствуя на себе изучающие каждый миллиметр тела глаза печальной женщины.

– Миссис Грин, добрый день, – милым голосом произнесла Эльфрида, чувствуя кожей, как сильно хозяйка дома была не рада визиту незнакомца. – Это Йоханесс Ольсен, мой друг. Будьте уверены, он порядочный человек. Я понимаю, что Вы вряд ли рады нашему визиту, который не вписывался в Ваши планы, но Вы даже не представляете, как это важно! – Пауэлл подтащила к себе Йенса ближе за локоть, цепко схватив пальцами промокшую куртку мужчины.

– Ты знаешь, что я всегда рада твоему визиту. В этих четырёх стенах можно свихнуться, – тихо ответила миссис Грин. – Проходите.

Пауэлл свернула зонтик и зашла в дом, затаскивая следом онемевшего Йоханесса. Мужчина едва передвигал ногами, пытаясь успеть за торопящейся куда-то подругой. В груди разрасталось ощущение чего-то крайне неприятного.

Зачем Пауэлл притащила Ольсена в дом к этой печальной женщине, у которой – не надо быть дураком, чтобы понять это, – случилось тяжёлая трагедия? Разве не будет визит постороннего человека для неё лишним?

Миссис Грин ушла в недра дома, благодаря чему с сердца Йенса словно свалился огромный тяжёлый камень. Дышать в её присутствии было куда тяжелее, чем без неё.

Ольсен сделал шаг в сторону, уступая дорогу Фриде и чуть не свалил на себя огромную тяжёлую вешалку, которую вовремя подскочившая на помощь Пауэлл смогла удержать.

– Йенс! – прошипела девушка.

Нужно быть предельно осторожным, чтобы не наступить никуда в этом доме. Вокруг царил полный кавардак. На полу были раскиданы разные вещи: целые стопки книг, одежда, посуда. Чёрт, да здесь было полно всяческой старой разломанной мебели, которую, видимо, запихали по углам из-за невозможности вынести прочь.

– Зачем я здесь? – недовольно спросил Йоханесс, потирая ушибленное вешалкой место. – Если ты так хотела наказать меня за твоё открытие, то… блять, разве я этого заслуживаю?

Эльфрида взяла Ольсена за руку, тепло улыбнувшись ему, и потащила за собой куда-то вглубь дома.

– Я ни за что не наказываю тебя, Йенс, – спокойно ответила девушка, но были слышны в её голосе нотки беспокойства. Как бы хотелось мужчине видеть сейчас лицо Фриды, а не её напряжённую тонкую спину. – Наоборот, я хочу помочь тебе.

– Чем общение с этой старушкой, на которую, очевидно, упало огромное горе, поможет мне? – продолжал ворчать Йоханесс, одновременно пытаясь вырвать руку из крепкой хватки девушки.

Эльфрида тяжело вздохнула и резко остановилась на месте, из-за чего Ольсен почти врезался в девушку. Пауэлл развернулась лицом к мужчине, находясь теперь напротив него на запредельной близости. Йенс чувствовал на себе её слабое дыхание, вблизи видел глаза, в которых теперь вместо привычных лучиков света можно было заметить исключительно неописуемую словами боль. Это из-за того, что Пауэлл узнала об Ольсене? Неужели эта новость так сильно сокрушила всегда такую сильную девушку? Или, быть может, Эльфрида уже давно чувствовала себя сломленной, просто Йенс этого не замечал, потому что сам валялся почти на полу в омертвлённом состоянии. Видимо, эмоциональный распад на атомы причинял боль не только самому Ольсену, но и его близким людям. А что чувствовал тогда Оливер, который видел отца, единственного своего близкого человека, в таком состоянии? По коже пробежал холодок.

– Прекрати ворчать, – вздохнула Фрида. – Тебе ещё нет сорока, а ты уже напоминаешь мне старого деда.

– Прости, – ответил Йенс, после чего крепко сжал тонкие сухие губы.

Девушка покачала головой и прошла дальше, быстро приземлившись на шаткий стул, стоящий возле старого стола. Ольсен неуверенно присел рядом.

Через пару минут появилась женщина с чайником в руках.

– Давайте я помогу? – предложила Эльфрида.

– Нет, не нужно, – грустно улыбнулась миссис Грин, бросив на девушку нежный взгляд.

Она поставила на стол чайник, достала из шкафчика кружки и налила туда тёплую целебную для этой мрачной осени жидкость.

– У меня нет ничего к чаю, к сожалению, – смущённо произнесла женщина, расставляя кружки.

– Ничего страшного. Спасибо большое за чай! – улыбнулась Эльфрида, и Йенсу стало как-то не по себе из-за того, как тщательно скрывала девушка свои настоящие эмоции. Пауэлл пихнула Йоханесса ногой под столом, кивнув в сторону миссис Грин, как бы требуя, чтобы он сказал хозяйке хотя бы одно слово.

– Эм, да, спасибо, – неловко прохрипел Ольсен, помешивая в кружке ложкой сахар уже на протяжении нескольких минут.

Она снова перевела два своих стеклянных глаза на Йоханесса, словно пытаясь разглядеть в нём что-то глубоко зарытое и запрятанное, то, что мужчина не хотел показывать другим людям. От этого взгляда по коже бегал холодок, а в истерзанный разум закрадывались самые болезненные мысли. Он снова вспоминал океан, бесконечно глубокий океан, покрытый толстым слоем холодного льда. Его жестокие бирюзовые глаза словно видели человека насквозь, читая обо всех самых удушающих воспоминаниях детства через неловкие жесты и запоминая о них, чтобы впоследствии знать, куда нужно бить.

– Как Ренди? – робко спросила Эльфрида.

Ох, да, точно, она же привела сюда Йоханесса ради этого самого знаменитого и загадочного Ренди Грина, про которого зачем-то так часто говорила.

Женщина опустила взгляд вниз и прикусила бледную губу. Её слабая грудь быстро начала подниматься наверх и опускаться вниз, а рот неловко хватал отравляющий воздух.

– Ему хуже, – наконец, произнесла миссис Грин. – Я боюсь… я боюсь, что меня может не оказаться рядом однажды… и он… и он совершит огромную ошибку…

Женщина закрыла лицо руками, вздрагивая от истеричного плача, который разрывал её лёгкие и прожигал её глаза. Эльфрида резко поднялась с места и бросилась к хозяйке дома, крепко обнимая за плечи и нашёптывая слова утешения. А Йоханесс все это время даже не мог пошевелиться, чувствуя, как онемела каждая частичка тела от захвативших его разрушающих эмоций.

Ренди – это сын этой печальной женщины, верно? И, судя по её словам, этот парень был на грани самоубийства. Но почему? Что такого страшного случилось с этим человеком, о чём так боится рассказать Эльфрида, каждый раз отводя в сторону взгляд, когда упоминает Ренди?

Ольсен снова перевёл взгляд на чахнущую женщину, которая теперь уже казалась несчастной старушкой, потерявшей всё на свете, оставшейся в полном одиночестве в этом безумном мире. Он прекрасно понимал, что чувствовала миссис Грин.

– Папа, а куда унесли бабушку? – спросил Оливер, прижимавший к себе подушку, с которой ещё не успел расстаться после недолгого сна, прерванного приездом врачей.

Йоханесс резко развернулся и столкнулся с потерянным взглядом сына, который заметно дрожал то ли от страха, то ли от холода. Ольсен постарался улыбнуться и на недолго выкинуть из головы вялое умирающее тело матери и громкие хрипы, исходящие из влажного рта.

– Малыш, тебе нужно в кровать. Не стой на холодном полу, ты ведь заболеешь, – ласково произнёс Йоханесс, изо всех сил стараясь заглушить боль в голосе, вырывающуюся из грудной клетки наружу.

– Что с бабушкой? – проигнорировал Оливер слова отца, уже растирая ладонями слезящиеся глаза.

Конечно, он уже взрослый мальчик, поэтому и сам может всё понять. Вивьен в последние дни стала очень плоха, потому что болезнь знатно выжимала из неё все соки. То, что произошло сейчас, было всего лишь вопросом времени, каждый из членов семьи знал, что рано или поздно конец все-таки настанет. И пускай Йоханесс готовил себя к смерти матери, жгучая боль все равно охватывала всё сердце и сжимала каждый орган. На уме крутился лишь один вопрос: что делать дальше? Как жить? Как найти в себе силы утром подняться с кровати и пойти на работу?

– Почему дедушка плачет? – срываясь на истерику, повторился Оливер, делая небольшой шажочек назад.

Йенс мягко улыбнулся, пытаясь собраться с силами, чтобы не сорваться самому, вместе с тем пытаясь придумать то, как рассказать обо всём сыну. Оливер был ещё слишком мал для того, чтобы переживать трагедию такого масштаба.

– Олли, иди ко мне, – слабо произнёс Йоханесс, жестом подзывая к себе мальчика.

Сын быстро бросился вперёд, чтобы утонуть в тёплых объятиях отца и раствориться в них, так, чтобы все ужасные мысли ушли из головы, чтобы маленькое неокрепшее сердце перестало плакать. Йенс крепко обнял мальчика, бережно покачивая его из стороны в сторону и нежно поглаживая по голове. Олли уткнулся носом в грудь мужчины, издавая тихие всхлипы, которые сначала даже пытался сдержать в себе.

– Людям свойственно уходить, это нормально, слышишь? Но бабушка никогда не уйдёт из твоего сердца. Она будет наблюдать за тобой с огромного светлого облака и улыбаться твоим успехам, – шёпотом произнёс Йоханесс, не решаясь говорить в полный голос, чтобы Оливер не понял, что сам Ольсен тоже плачет.

Но в первую очередь Йенс думал не о своих чувствах, а о том, сколько теперь потребуется поддержки и заботы мальчику, чтобы пережить эту огромную трагедию, свалившуюся на их семью. Ольсен думал о том, что обязательно встанет с кровати и пойдёт на работу, потому что теперь на него свалилась куда более серьёзная ответственность. Мужчине нужно оставаться сильным, чтобы не дать свалиться своему отцу и маленькому сыну, у которого впереди ещё целая жизнь, которая не должна быть загублена в столь раннем возрасте.

– Я всегда буду любить её, – слабо произнёс Оливер, сильнее прижимаясь к отцу.

– Она тебя тоже, малыш. И я буду любить её. И дедушка. И она будет любить всех нас, – шептал Йоханесс, оставляя на макушке мальчика мягкие поцелуи.

– Папа, я люблю тебя.

– И я люблю тебя, солнышко.

– Ты никогда не оставишь меня? – мальчик поднял на Йенса слезящиеся глаза: такие же тёмные и большие, как и у Иды, которая когда-то смогла бросить родного сына.

– Никогда, мой хороший. Никогда.

Голова резко начала кружиться вместе с миром вокруг. Йоханесс крепко вцепился в ручку стула, пытаясь удержаться на месте. И почему в комнате вдруг стало так душно?

Ольсен, казалось бы, помнил каждую слезинку, которую уронил тогда маленький Оливер на деревянный пол, оплакивая смерть своей любимой и единственной бабушки, заменившей ему сбежавшую мать. Чёрт, а как долго тогда Йоханесс пытался вернуть мальчику его светлую улыбку. Мужчина старался продолжать работать так же продуктивно, чтобы прокормить свою семью, и в тоже время изо всех сил надеялся сохранить в Оливере веру в счастливое будущее. Тогда Ольсен буквально тонул в темноте, но продолжал держаться и бороться дальше, при этом не допуская даже мысли о том, что может порваться, словно гитарная струна.

Но всё стало куда хуже, когда через год ушёл и отец.

– Папа, почему все уходят? – спросил Оливер через неделю после похорон Ульрика.

И тогда Йоханесс заблудился в этом вопросе, бесконечно долго пытаясь найти на него ответ, но почему-то в голову не приходили нужные слова. Наоборот, Ольсен своими размышлениями только куда сильнее запутывал клубочек ниток, с ужасом понимая, что найти начало и конец теперь практически невозможно. – Что будет с человеком, если он останется в полном одиночестве? – уже гораздо тише произнёс Расмуссен.

Наверное, он разобьётся на тысячу мелких осколков, словно бутылка, которую кинули в стену, или зеркало, которое упало на пол. Из этих маленьких стёклышек, как ты не старайся, уже нельзя будет собрать то, что было изначально.

– Малыш, ты не останешься один. Никогда, – уверенно ответил Йоханесс, присаживаясь рядом с расположившимся на диване Оливером.

– Но если бабушка и дедушка ушли, то ты ведь… ты тоже можешь… – тихо сказал мальчик, отворачиваясь в сторону, чтобы отец не видел его выражения лица.

В груди невольно сжалось сердце от этих болезненных слов. Ольсен метался глазами по комнате, словно надеясь в каком-нибудь предмете найти подсказку или совет того, чтобы наконец определиться, что ответить сыну.

– Слышишь, нет. Я не оставлю тебя. Даже когда весь мир отвернётся от тебя, я всё равно буду на твоей стороне. Я всё равно сделаю всё, чтобы помочь тебе. Даже когда меня не будет рядом, я всё равно буду с тобой, – тихо ответил Ольсен, осторожно заправляя длинный тёмный локон волос сына за маленькое ушко.

– Даже когда тебя не будет рядом?

– Даже когда меня не будет рядом.

Оливер повернул голову в сторону отца, с зарождающейся надеждой в глазах всматриваясь в его лицо, чтобы убедиться в искренности сказанных слов. Наконец, мальчик робко улыбнулся, почувствовав поддержку Йенса. Ольсен улыбнулся в ответ, думая о том, что действительно сделает всё, чтобы не дать Оливера в обиду.

Ruelle – Genesis

– Йенс, дорогой, ты в порядке? – обеспокоенно спросила Эльфрида, подбежав к своему другу.

Ольсен поднял на неё глаза, понимая, что видит вокруг лишь большие чёрные пятна, мешающие разглядеть Пауэлл, которая стояла прямо возле Йенса, крепко схватив его за руку. Всё тело мелко дрожало, охваченное дикой паникой, которая теперь сидела под кожей и царапала внутренности. Чёрт, Ольсен же обещал, что никогда не оставит Оливера, что продолжит стараться ради него. Но что было сейчас? Теперь Йоханесса затягивало в бесконечную бездну трагедии и страха.

Мужчина до ужаса не любил вспоминать тот год его жизни, когда скончались оба родителя, но каким-то удивительным путём Йоханесс смог выбраться из него и не сломаться. Но если следовать этой логике, то выходит, что самый худший промежуток жизни у Ольсена наступил сейчас, потому что он больше не мог ни работать, ни следить за своим сыном. Йенс банально потух из-за какой-то никчёмной мелочи по сравнению со всем тем, что Ольсену пришлось пережить раньше. Неужели с возрастом Йоханесс стал настолько слабым и неприспособленным к жизни, что уже готов был сдаться?

– Йенс, ты слышишь меня? – продолжала паниковать Эльфрида, осторожно хлопнув Ольсена по щеке.

Наконец, темнота вокруг рассеялась, и Йоханесс сделал пару глубоких вдохов, медленно приходя в себя.

– Слышу, да, – сипло произнёс мужчина.

– Что с тобой было, чёрт возьми? – воскликнула Пауэлл, вытирая заслезившиеся глаза.

– Всё нормально, правда. Я в порядке.

Эльфрида скривилась и покачала головой. Конечно, она не поверила мужчине. Конечно, она лучше остальных понимала, что Йоханесс давно уже совсем не в порядке.

– Простите, миссис Грин, – вяло произнесла Пауэлл, значительно растратив свой былой оптимизм. – Наверное, зря я всё это затеяла. Не нужно было тревожить Вас.

– Ты хотела увидеть Ренди? – растерянно спросила женщина, тоже, видимо, значительно испугавшись странного поведения своего гостя.

– Я… я очень глупая, я знаю, – прикусила губу Фрида, опуская глаза в пол. – Я скорее хотела, чтобы Йенс увидел Ренди. Потому что… потому что Йоханесс, он… он… но я хотела помочь… я глупая, да? Это не может помочь.

Ольсен с беспокойством смотрел на разбитую Пауэлл, которая тщательно пыталась найти себе оправдания, но никак не могла этого сделать. Миссис Грин легко покачала головой, словно прекрасно понимая все ощущения и чувства Эльфриды.

– Ренди будет рад тебя видеть, – грустно улыбнулась хозяйка дома. – Расскажи ему о том, как поживает Стивен, и познакомь его с мистером Ольсеном.

Пауэлл резко подняла на женщину недоумённый взгляд, внимательно вглядываюсь в черты её лица, которые стали куда мягче, чем пару минут назад.

– Вы уверены? – тихо спросила девушка.

– Ренди любит тебя и твоего чудесного брата, Фрида. Я уверена, – улыбнулась миссис Грин.

Эльфрида прикусила губу, явно борясь с какими-то внутренними сомнениями и не решаясь всё-таки согласиться с хозяйкой дома и со своими недавними убеждениями. Её уверенность заметно поубавилась, но Ольсен терпеливо продолжал ждать окончательного решения подруги.

Наконец, Пауэлл выпрямилась, тяжело вздыхая.

– Вы очень добры к нам, миссис Грин, – грустно улыбнулась девушка. – Пойдём, Йоханесс.

Мужчина послушно поднялся со своего места и направился вслед за подругой по длинному коридору.

– И всё-таки кто такой этот Ренди? – озадаченно спросил Ольсен.

– Лучший друг Стивена, – коротко ответила девушка, остановившись возле большой деревянной двери. Она неуверенно положила руку на ручку, не решаясь надавить вниз и войти в комнату.

– Твоего старшего брата, да?

– Очень мило, что ты помнишь, – Фрида коротко улыбнулась, бросив на Йенса доброжелательный взгляд. – Ренди сейчас не в лучшем состоянии, из которого не может выбраться уже несколько лет. Поэтому следи за языком, ладно?

– Не нужно считать меня напрочь отбитым, ладно? – передразнил Ольсен, недовольно скривившись.

Пауэлл виновато кивнула головой, после чего медленно стала нажимать на ручку, пытаясь тянуть время как можно дольше. Йоханесс стоял рядом, опираясь на старую стену, покрытую облезлой краской, и ждал, когда Фрида, наконец, сможет пересилить себя и открыть дверь. Конечно, он понимал, что девушка, возможно, сейчас собирается совершить какой-то очень важный поступок. Кто знает, как давно Эльфрида видела Ренди? Но даже за то, что Пауэлл не посещала больного парня, девушку нельзя было винить, потому что очень трудно видеть человека, который раньше источал жизнь и энергию, в почти убитом состоянии. Йоханесс с этим, к сожалению, был знаком очень хорошо.

– Я чувствую себя виноватой, – тихо произнесла девушка. – Стивен и Ренди всегда были лучшими друзьями. Даже когда Стивен переехал в другой город, они всё равно продолжали общаться через письма. А я… я с детства крутилась возле мальчишек. Они брали играть меня с собой. Не поверишь, но Ренди даже объяснялся мне в любви. Но когда на него настигло всё это… мы не смогли его уберечь. Ренди всегда был великим мечтателем! Он мечтал стать учителем, который будет нравится детям, мечтал о красивой любви. Но именно любовь и сожгла Ренди Грина, который умел и знал, как общаться с детьми, который всегда мог заинтересовать и привлечь их. Я пыталась помочь ему, но мне было так страшно, потому что сердцем я чувствовала, что собираюсь влезть в игру с огнём. А Ренди всегда так злился, когда я пыталась ему указывать. Он говорил, что я ничего не понимаю в этой жизни. Но в итоге всё вышло так, как я боялась. Если бы я могла, я бы многое изменила в этой ситуации.

Эльфрида резко отпустила ручку и закрыла лицо руками, дёргаясь от сильного порыва эмоций. Ольсен тут же подошёл к ней и обнял худые плечи, вздымающиеся вверх при каждом всхлипе. Теперь Йоханесс прекрасно понимал, отчего Пауэлл так боялась теперь и за самого Ольсена, который медленно, но верно утопал в том же ядовитом болоте, способном или убить, или свести с ума, как то произошло с Ренди.

– Хочешь, пойдём домой? Никто не заставляет тебя заходить в эту комнату, – прошептал Ольсен, крепче прижимая к себе плачущую девушку.

– Нет, Йенс. Не жалей меня. Мы должны это сделать, – Фрида подняла на мужчину покрасневшие глаза, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы. – Я хочу, чтобы ты знал всю правду.

Йоханесс кивнул головой, отпуская подругу. Пауэлл сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, после чего, наконец, подошла к двери и уверенно открыла её.

У Ольсена перехватило дыхание сразу, как только он увидел лежащего на кровати достаточного юного парня, которому, наверняка, ещё не было тридцати лет. Лицо молодого человека было болезненно бледным, под глазами красовались сине-жёлтые круги, искусанные губы почти не были видны, потому что сливались с кожей. Когда Эльфрида и Йоханесс зашли в комнату, осторожно прикрыв дверь за собой, Ренди даже не пошевелился, так и продолжая лежать на кровати, раскинув руки в стороны. Лишь два его тёмно-синих глаза резко метнулись с потолка на гостей.