Текст книги "В тебе запоют мои птицы (СИ)"

Автор книги: Aino Aisenberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

…

Той ночью было тихо, так что часы, прокравшись за отметку полночь, не известили о ней громким боем, остановив свой ход. У времени все просто и незаметно и уже наутро Вииво вновь заведет старинный механизм. А Гермионе не спалось от множества вопросов, терзавших голову, не дававших никакого покоя. Она думала, что знает все, и что выводы ее самые правильные. Но вдалеке от жизни привычной вещи поворачиваются неожиданной стороной, показывая иные грани. Так случилось с Пэнси. Гермионе до сих пор не верилось, что та вышла замуж за маггла. Еще меньше мозг хотел принимать, что вредная слизеринская староста могла быть отличным другом и веселым собеседником… и третье: то, во что верить совсем не хотелось, потому что было непонятно. Почему неуклюжий, странно смягчившийся Малфой никак не хотел идти из головы. И губы эти нежные… такие волнительные, тонкокожие. Такие, что сквозь их оболочку прослушивался пульс. Сто пятьдесят ударов, не меньше…

Комментарий к Доверять Часть пока не бечена, жду мою беточку)))

====== Кричать ======

Синева, блеск воды,

Нет ни дней, ни часов, ни минут.

Облака в тишине,

Словно белые птицы плывут.

Только я и ты,

Да только я и ты, да ты и я.

Только мы с тобой,

Да только мы с тобой, да мы с тобой.

Было так всегда,

Будет так всегда.

Все в мире – любовь,

Да лишь она, да лишь она.

Пусть плывут века,

Словно облака.

Любви не будет конца

Во все времена.

стихи Александра Градского

Если бы Гермиона Грейнджер владела искусством легилименции, то мысли Драко Малфоя в ту ночь не обрадовали, но многое объяснили бы взволнованной девушке. Но если она провела бессонную ночь волнуясь и примеряя на себя новую, пока еще неизвестную роль, то в соседней спальне творилось что-то совершенно невообразимое. Драко не мог сомкнуть глаз, хотя лежать и таращиться в темноту для него было равным глубокому сну… из которого так же упрямо, как теперь и наяву, не хотела уходить Гермиона Грейнджер. Юноша то и дело подносил к лицу собственную ладонь. И если волей Божьей он лишился зрения, то обоняния у него не мог отнять никто. Будто июльский полдень запутался меж пальцами – аромат высохшего на солнце сена, точно неуловимое воспоминание о беззаботных днях – нотка мяты. Да, раньше, когда он еще был здоров, Вииво часто заваривала мятный чай, и они с родителями пили его из пузатых белобоких кружек, сидя прямо на прогретых за день досках террасы. И лишь тревожный шлейф лайма напоминал, что дело не в лете и прошлом, а в настоящем, что оставило на ладонях дивный аромат девичьих духов.

Гермиона Грейнджер. Сколько дней, недель и месяцев, сложившихся теперь в года, он пытался изгнать из головы ее образ? Совсем не классическая красавица с тонким, слишком длинным носом и несколько выступающими передними зубами занимала его мысли с тех самых пор, как он увидел ее лицо в облаке непослушных, вьющихся волос. Им было всего по одиннадцать. И у него всегда находились причины думать о ней.

Тысячи причин. Сначала удобные: статус крови, принадлежность к древнейшему роду, такая комфортная непреодолимая пропасть, позволявшая кривить губы при одном ее появлении. Потом отговорки стали менее похожими на правду. Он объяснял свои мысли о ней гормонами и тем, что такие, как она, вполне могли бы сойти на роль любовницы. В самом крайнем случае. К тому же она часто попадалась на глаза, шпионила, и это обстоятельство позволяло комфортно презирать и называть такими страшными словами, от воспоминаний о которых алый сок смущения заливал бледные щеки.

Теперь причин думать о ней не осталось. Никаких. Все глупости давным-давно вытравлены многими часами размышлений. Более или менее приемлемые, стерты ластиком отчаяния. Ибо Драко понимал – она нужна ему, а он ей… скорее всего нет. И все же вспоминая послевкусие поцелуя, июльский полдень возвращался к юноше, даря всепоглощающий солнечный свет. Слишком назойливый, слишком теплый.

Он не мог заснуть после полуночи, и даже когда часы преодолели рубеж утра, он то ложился в постель, то снова резко вскакивал на ноги. Слишком мало фактов оказалось в его распоряжении, а он, Драко Малфой, привык полностью контролировать ситуацию и даже… свои чувства.

Нет сомнений, что она целовала его. Целовала в ответ, и нарушившееся дыхание красноречиво показало, как ей нравились касания ЕГО губ. Но что теперь? Что будет дальше? Нет, Драко больше не боялся взять ее за руку при родителях, он мог совершенно спокойно и в любой момент сказать ей о своих чувствах. Но что он мог предложить ей взамен ее руки, ее слова согласия? Не жизнь, а существование рядом? Когда он и сам не знает, доживет ли до утра и не станет ли это утро последним. Мужчины Малфои традиционно приводили женщину в свое родовое гнездо твердой, уверенной рукой. Отдавая за женскую руку и сердце все имеющееся. У него не было самого главного. Сил.

Он не мог придумать, как вести себя дальше и что говорить, даже тогда, когда часы известили о времени спускаться в столовую к завтраку. Но если бы Драко Малфой мог видеть… синие тени бессонной ночи залегшие под глазами Гермионы подсказали бы. Без слов.

К несчастью Драко Малфой не мог видеть, а Гермиона… никогда не решилась бы сделать последний шаг самостоятельно. Ведь одно дело сражение против Нагайны или поиск крестражей, другое, когда без особых причин при виде хорошо знакомой белобрысой макушки, сердце трепещущим мотыльком в горле не давало выхода словам. Впервые за все дни он не приветствовал ее галантно и выглядел разбитым в небрежно накинутой рубашке. Раньше ровный ряд застегнутых пуговок взбегал под самое горло, теперь же через распахнутый верх виднелся изрядный участок тонкой кожи с причудливой вязью вен. И за все время, что Гермиона провела в Малфой-Мэноре, лицо юноши впервые выглядело рассеянным, а он будто машинально занял место рядом с ней.

– Сегодня мы сделаем небольшой перерыв в работе.

Молчание, последовавшее за этой фразой, было истолковано Драко, как немой вопрос.

– В воскресенье Гринготтс работает до полудня. Нужно успеть.

– Успеть к чему?

– Ни к чему, а к кому. Гоблин, обслуживающий нашу семью, задерживаться не любит. Сегодня отличный день, чтобы передать тебе средства, которые я хотел бы вложить в центр реабилитации.

– И чем же так хорош именно этот день? Тем, что нет дождя? – попыталась пошутить Гермиона.

– Для меня любой день хорош тем, что он уже наступил, – в голосе Драко прозвучало что-то почти забытое и грубое. Почти свысока. Как раньше. Но тут же, спохватившись, он закончил более мягко. – Родители вернутся со дня на день, и я не хотел бы посвящать их в наши дела.

И несмотря на то, что фраза «наши дела» прозвучала камерно, почти интимно, на сердце девушки мгновенно вернулась тревога. Ведь всего несколькими часами ранее от Драко исходило необыкновенное тепло. Теперь же глаза юноши приобрели привычный оттенок курящего облаками февральского неба.

Дальше они завтракали в полном молчании, и Гермиона всего лишь раз пыталась нарушить его.

– Я не хотела бы делать что-то втайне от твоих родителей, Драко.

– Пирог с почками сегодня необыкновенно удался нашей Вииво, ты не находишь? – холодно спросил он.

Гермиона с волнением ждала, когда Драко будет готов к походу в Гринготтс. Он покинул ее в холле, уточнив, что на сборы ему понадобится около четверти часа. И вот она, одинокая, мучимая одним лишь вопросом, ходила из угла в угол. Она не понимала, отчего нежность вновь скрылась за ледяной маской, а доверительный тон в разговоре исчез, словно его и не было. И лишь единая ниточка – центр реабилитации – связывала два таких разных дня, показывая, что все случилось наяву, а не во сне.

Благоразумно решив выдержать паузу, Гермиона дождалась Драко, отметив про себя, что все же тот казался чрезмерно бледным, тоном кожи почти сливавшимся со свежей рубашкой, красовавшейся на нем. Белокурые волосы вновь были аккуратно уложены, почти как в школе. И это показалось отталкивающим, неприятным. Пережитым в далеком прошлом.

Уже у порога Гринготтса Гермиона решилась взять Драко за руку. Тонкая ладонь, лишь на полфаланги шире, чем ее собственная, не сопротивлялась, но пальцы не спешили переплестись с Гермиониными. И если бы девушка вдруг вздумала вести дневник, запись в нем об этом могла бы выглядеть примерно так: «Он не держал меня за руку, а просто пользовался ею для поддержания равновесия».

Вспомнив слова Нарциссы о том, что семья не афиширует состояние Драко, она отпустила не оказавшую сопротивления руку и подхватила юношу под локоть. Так было легче направлять его и сообщать на ухо примерное количество шагов до очередного препятствия. Таким образом они, почти не привлекая к себе внимания, добрались до гоблина, обслуживающего семью Малфоев. Глубоко посаженные черные глазки тут же впились неприятным взглядом в подошедшую пару. Приветствовал их гоблин, однако, весьма учтиво.

Гермиона ожидала каких угодно трудностей, но все прошло на удивление гладко. Драко держался уверенно, по-малфоевски, слегка высокомерно. Лишь чересчур размашистая подпись, съехавшая на полдюйма ниже положенной строчки могла бы смутить гоблина. Но, возможно, у того было слишком хорошее настроение от приближающегося конца рабочего дня, а может быть, по той же причине он не стал проявлять дотошность, и через несколько минут вся компания оказалась у банковской ячейки.

Тяжелый кошель перекочевал из бледной мужской ладони в девичью, гулко звякнув золотыми монетами в тишине банковского хранилища. Гоблин неодобрительно хмыкнул, и Гермионе снова стало неуютно. Здесь, в подземных хранилищах она чувствовала себя весьма скованно, памятуя о том, что пришлось пережить парой лет раньше в хранилище Лестрейнджей. Да и место это казалось знакомым, очевидно, ячейки чистокровных семей в Гринготтсе соседствовали.

Из оцепенения Гермиону вывел голос Драко, пригласивший девушку следовать к выходу. Спустя совсем немного времени они уже стояли на поверхности, на залитой солнцем улице, но зима не сходила с лица Драко, в хмури бровей две серые молнии – это казалось уже непривычным.

– В Мэнор? – коротко спросила Гермиона.

– Нет, – серьезно ответил он. – Я хотел бы успеть еще немного поработать. Там. На стройке. Это важно. Скоро вернутся родители.

И эта фраза, оброненная будто бы случайно, царапнула ржавым гвоздем. Выписала скорым почерком вывод над вольным сочинением на тему Драко Малфой, и как он изменился за лето. Он не хотел афишировать свое участие в ремонте реабилитационного центра, не желал посвящать в это своих родителей. Наверняка из боязни быть непонятым. Других оправданий ему она не могла придумать. Но стоило признаться, что хотела.

…

Юноша и девушка держась за руки следовали по улицам Лондона и со стороны вполне могли бы сойти за влюбленную парочку, если бы не глубокая морщинка задумчивости на ее переносице, если бы не хмурый его взгляд.

Гермиона думала об этом и о тысячах других вещей, совсем не соответствовавших случаю. В голову лезли совершенно глупые мысли. Почему-то именно сейчас ей хотелось узнать, как мать познакомилась с отцом. Впервые за двадцать лет жизни.

Они проработали в полной тишине до самого глубокого вечера. И ни разу Драко не нарушил молчания, да и ей говорить не хотелось. Еще одна, новая сторона Малфоя, открывшаяся неожиданно, не импонировала. Драко в библиотеке или в венке из выжженной травы казался не в пример симпатичнее угрюмого типа, возившего кисточкой из стороны в сторону в напряженном молчании.

Когда солнце спрятало усталое, раскрасневшееся лицо под одеялом горизонта, Гермиона подошла к Драко и, тронув его за плечо, сказала: «Пора. Поздно совсем». Он кивнул и подал руку для трансгрессии.

Ужин, накрытый Вииво на террасе, так же прошел в молчании. Закончив с десертом, Драко поднялся на ноги и, пожелав Гермионе доброй ночи, скрылся в доме. А она еще некоторое время оставалась за столом, ковыряя вилкой нетронутое жаркое и размышляла, что вызвало такие резкие перемены в поведении Драко.

…

Ответ пришел чуть позже. Когда луна забралась уже высоко и, не обнаружив в своих владениях ничего интересного, скрылась за легким одеялом из облаков. Ответ этот узнаваемо пах мятным леденцом и отчего-то грустью. Он шлепал босыми пятками по каменному полу.

– Драко?

– Я могу побыть с тобой? Сейчас. Здесь.

Она не совсем понимала, что он имеет ввиду, но чуть отодвинулась от края кровати. Оставив место, чтобы он мог присесть рядом. Он сел аккуратно, будто боясь задеть ее. Переплетя свои пальцы с ее, он вдруг прижал ее руку к лицу.

Гермиона не считала сколько времени прошло, вот только следуя логике и тому, что от неудобной позы рука затекла, мимо пронеслась не одна минута.

– Ты спишь? – спросила она тихо.

– Нет.

– Обними меня…

И снова мимо пронеслась вечность. Ведь сказав это, Гермиона пожалела. С какой стати Драко нежничать с ней. И она совершенно точно пришла к выводу, что поцелуй ей приснился.

…

Его ладонь легла на ее живот чуть выше талии. Совсем безобидно, невинно. Возможно ей показалось, но с едва различимым вздохом, он придвинулся чуть ближе к ней. Не касаясь. В детстве Гермиона читала легенду о Тристане и Изольде и отчего-то в тот момент ей вспомнился эпизод, в котором рыцарь и принцесса вынуждены были ночевать в лесу, в одном шатре. И тогда, чтобы показать верность своему королю, Тристан клал между собой и возлюбленной меч. Такое же расстояние разделяло теперь Гермиону и Драко.

– Скажи мне? – раздался в темноте тонкий девичий голос, – почему ты никогда не называешь меня по имени?

– Я пока не могу сделать этого…

– Почему?

– Иногда ты задаешь слишком много вопросов.

– Я не думаю об этом. Не любопытничаю. Просто в этих диалогах есть необходимость. Понимаешь? Я чувствую!

– Не понимаю, но верю. А еще знаю, что слишком сильно разболтался и открылся в последнее время. Но я готов показать тебе еще одну вещь. Дашь на дашь.

– И что ты хочешь взамен?

– Я хочу знать о твоем самом большом страхе… ведь ты… Ты же не расскажешь о нем просто так.

…

У Гермионы, как и у любого другого человека, будь он волшебником или магглом, были свои страхи. И даже сильные страхи. Она старалась не думать о них, а рассказывать уж тем более не хотела. Но в интонации, с которой говорил Драко, слышался не вопрос, а надежда. Ему самому нужно было показать ей что-то взамен ее признанию. Она кивнула в темноте, понимая, сколь бессмысленно это было.

– Я согласна, – ответила она чуть слышно.

Драко ничего не ответил. Он дышал глубоко и ровно, а его ладонь все еще покоилась на животе у Гермионы. В скудном свете, что дарила луна, выглянувшая из-за туч, лицо юноши казалось удивительно умиротворенным. И Гермиона поняла. Драко уснул. В ее постели.

Она ушла еще засветло, оставив его среди айсбергов белоснежных простыней и подушек. За чашкой утреннего чая, она вполуха слушала болтовню домовицы и задумчиво крошила булочку в тарелку. Драко появился лишь немного погодя, но на нем уже красовался ежедневный костюм, а волосы, как всегда, были убраны в гладкую прическу.

– Позавтракаем в городе чуть позже? – предложил он. – То, о чем я говорил сегодня. Хочу показать тебе это прямо сейчас.

…

И снова бесконечные лестнично-комнатные лабиринты Малфой-Мэнора. Опять подол платья цеплялся за выступы, когда они следовали очередной анфиладой. «Нет, – подумала она, – Малфой-Мэнор не просто огромен, он завернутый в символ бесконечности лабиринт, где трудно дышать, где я все же не гостья, а пленница».

Наконец, их дорога уперлась в украшенную вычурной резьбой двустворчатую дверь. И хотя Гермиона понимала, что Драко не мог ошибиться, от внимания ее все же не ускользнула деталь: пальцы юноши, ощупавшие орнамент, украшавший дверные филенки. Гермиона сама на миг задержала взгляд на затейливом рельефе.

– Что это за место? – в голосе прозвучало чуть больше волнения и удивления, чем ей хотелось бы обнаружить.

– Ты сейчас сама все увидишь, – спокойно ответил Драко. – Не бойся. Я уверен, что это тебя заинтересует. Хотя бы поверхностно.

Когда протяжно застонавшая на петлях дверь распахнулась, взгляду путников предстало тесное, гораздо более узкое, чем библиотека Драко, помещение. Гермиона, еще не шагнувшая внутрь, тут же удивилась, как можно было в таком огромном доме, изобилующем просторными и светлыми комнатами, выбрать такую келью… в которой на проверку даже и окон не оказалось. Впрочем, они теперь были не нужны Драко.

Юноша, тем временем, заклинанием зажег свет и затворил дверь с коротким комментарием: «Тайна должна остаться тайной».

Сначала ей стало не по себе. Почти все плохо освещенное помещение занимали… механизмы. Разные по размеру и назначению, они стояли на полках, в многочисленных шкафах, занимали изрядную долю пространства на полу и в стенных нишах. Устройства были необычными, приковывающими к себе внимание даже не из-за количества. Словно дух чего-то живого притаился в комнате, усмирив на миг свой эндоскелет.

Драко молчал, когда она сделала несколько шагов в сторону механизмов. То были животные, птицы, паровозы и корабли, сделанные с поразительным мастерством, вот только не из обыкновенных материалов. Они сплошь состояли из металлических пластин и различного вида шестеренок, какие бывают в механических часах. Гермиона видела подобное, когда будучи еще совсем маленьким ребенком, она поднималась со своим дядюшкой Густавом на чердак городской администрации, где были установлены гигантские, то и дело барахлящие городские часы. И пока дядюшка с проклятьями, не должными долетать до уха юной леди, чинил или смазывал механизм, Гермиона любовалась тонкостью работы старинных мастеров. Причудливой эстетикой времени, облаченного в физическую форму.

– Можно мне поближе посмотреть? – попросила она Драко.

– Для этого я и привел тебя в свою мастерскую.

– ТЫ хочешь сказать, что это сделано твоими руками?

– Это увлечение пошло от отца. Мистер Малфой отличный часовщик, чего, конечно, никто кроме нас не мог знать. Ты, наверное, заметила, что в Мэноре полным-полно голосящих на все лады часов. Это коллекция Люциуса, собираемая им всю сознательную жизнь. Но в этой комнате начинается жизнь, созданная моими руками. Дело в том, что в нашей семье традиция: мужчина воспитывает мужчину. И я, пятилетним малышом был вынужден просиживать в кабинете отца часами, не имея права мешать или капризничать, пока отец занимался делами. Когда он собирал или ремонтировал очередной механизм, в мои руки попадало несколько шестеренок, которые я начал приспосабливать друг к другу. Получались забавные поделки, которые как-то раз увидел приятель отца и отметил, что у меня способности. Так, отец стал покупать детали и для меня, а позже брать в лавку часовщика и кузнеца. Так появились эти автоматоны.

– Они двигаются? – потрясенно воскликнула девушка. Ей было достаточно и тонкости работы.

– Вот посмотри, – с этими словами Драко нащупал одну из фигур и улыбнулся. – Если осязание меня не подводит, это кошка. Я увековечил Макгонагалл, когда мне было четырнадцать.

Несколько секунд он держал стальное тело в руках, с выражением ностальгии на лице, а затем несколько раз повернул ключ.

Неожиданно фигурка ожила. Вздрогнув в тонких юношеских пальцах, она металлическим голосом мяукнула и распахнула глаза, сделанные из двух крупных изумрудов. Покрутив головой, она снова мяукнула, и Драко опустил ее на пол.

Шагала кошка комично, переваливаясь с боку на бок, можно сказать неуклюже, но ловко и быстро. И тут Гермиона поняла, что профессор-анимаг, послужившая прототипом этой фигурке, ходила точно так же, когда бывала в образе.

– Драко, это потрясающе! Но! Как же? Зачем ты скрывал это? Почему никто не знал?

– Знали мать и отец. А еще Пэнси. Большего мне не нужно. Автоматоны делались не для продажи или еще чего-либо. В маггловских книгах я прочитал, что такое хобби называется «для души».

Неожиданно вспорхнувшая из груди птица затрепетала крыльями где-то в области горла Гермионы. Дышать стало невозможно. Тот, кого она искренне презирала еще так недавно, стоял напротив нее и дрогнувшим голосом говорил о… душе. Что могло произойти в нем, познавшем грех пытающего? Что переломило его?

– Все, что находится в этой комнате, сделал ты?

– Есть еще немного. Лучшие работы стоят в кабинете отца и в спальне матери. Я сделал несколько безделушек для Вииво. Она счастлива держать их у себя.

– Для Вииво… – почти беззвучно повторила потрясенная Гермиона.

– Да. Когда я еще видел, часто замечал, как она рассматривает садовые скульптуры и понял, что домовица не лишена тяги к прекрасному. К искусству.

– То есть сейчас ты не можешь делать такое?

– Почему ты так думаешь? – с этими словами он ловко ухватил ее за запястье и потянул в центр комнаты, за огромный верстак, на белой поверхности которого были разложены детали.

– На ощупь. Вот. Получается неуклюже. Но отец помогает.

Перед Гермионой выстроилась новая шеренга: кособоких ящериц, кривокрылых птиц. Совсем простые по конструкции, они все равно поражали какой-то внутренней энергией. Будто сам создатель передал их металлическим телам частичку своей души.

– Драко, они прекрасны!

– Отец тоже так говорит. Но им далеко до сложных автоматонов, которых я мог делать раньше.

Чтобы увести сразу помрачневшего Драко от скользкой темы, Гермиона обвела взглядом комнату в поисках подсказки. Ничего в ней не было. Только в самом углу возвышалось нечто, почти в человеческий рост, накрытое белым пологом.

– А что там? – поинтересовалась девушка. – Выглядит, как скульптура.

– Это неинтересно, – вдруг резко оборвал Драко. – Там старый, неудавшийся автомат. И вообще. Нам пора работать. Засиделись. Заболтались. Пойдем отсюда.

С этими словами юноша резко развернулся и широко шагнув, запнулся о забытую кошку. Безмолвно и как-то покорно он растянулся на полу во весь свой немалый рост.

Гермиона ринулась на помощь, упав перед юношей на колени. Их больше, чем четыре, и локтей больше. Шестеренки… звон пружин.

– Драко, как ты?! О, о, Боже, ужас, твоя кошка сломалась!!! Это я виновата! Я! Я!!!

Она помогла ему сесть, заглядывая в невидящие глаза, словно надеясь получить прощение за несуществующую провинность.

– Драко. Я никому не говорила. Но я помню твое дашь на дашь. Помню об условиях. И прежде, чем я скажу, позволь поблагодарить тебя. За то, что открыл мне еще одну грань… твоей души. Драко!!! И… больше всего на свете я боюсь плыть в темноте. Ночью, когда даже звезд нет. Я боюсь черной воды. Я боюсь! Лучше уж «Круцио», чем это. Поверь, я знаю!

Его губы успокаивали, как медленная теплая волна дремлющего в полдень океана. Мужские руки, как теплый песок, под лопатками и острые холмы ее ключиц под его пальцами. Время разрушенное в этой комнате, разобранное по шестеренкам и не собиралось складываться в разумные физические величины обратно. Просто поцелуй. Ничего более. Он не мог себе позволить. И не мог оторваться.

Комментарий к Кричать Дорогие мои девочки: Ива, Аннетте, Алина! По прежнему надеюсь на вашу помощь в ПБ если, конечно, вы продолжите читать работу! Буду очень благодарна за ценные замечания.

С любовью, Айно))

====== Отступать ======

Комментарий к Отступать Я возлагаю огромные надежды на Вас, мои дорогие. Традиционно: Ива! Надеюсь на помощь!!!

Аннетте! Если будешь читать... это как раз та часть, о которой я тебе говорила. В ней ты можешь искать себя)) Догадки выслушаю, хотя, по-моему, все очень прозрачно!!!

Он лишился покоя и сна с тех самых пор, как Гермиона переступила порог семейного поместья. Нет, задолго до того, как мелодия, воспроизводимая маленькими ножками, обутыми в старомодные туфли на низком каблуке, стала одним из привычных звуков Малфой-Мэнора. И Драко не мыслил и дня без этих шагов, но столь же страстно мечтал, чтобы Гермиона покинула его как можно скорее, погрузив дом в привычную тишину одиночества.

Возможно, мысли младшего Малфоя и были противоречивыми, но таким уж его создала природа, воспитали родители. Спокойный и вдумчивый с детства, он легко преодолел подводные камни взросления, которые принято называть переходным возрастом. Возможно, дело в мудрости старших, всегда находивших выходу энергии отпрыска более достойное применение, чем благородное ничегонеделание. Так в списке умений Драко появились навыки отличного часовщика и посредственного пианиста, а еще юноша складывал забавные стихи и много читал. Он часами наблюдал за явлениями природы и со стороны мог казаться спокойным созерцателем, но заглянув в его глаза очень внимательно, можно было заметить те самые противоречия, которые не давали ему жить спокойно с малых лет.

Одним из них и была Гермиона. Этот образ не давал ему покоя ночами с тех самых пор, как Драко впервые увидел девочку, а характер Гермионы, познанный несколько позже на практике, не раз заставлял бурлить чистую кровь в тонких венах. Горячие словесные стычки школьных времен теперь трансформировались в подобие уважения к территории друг друга с легким налетом любопытства к упущенному.

Но сердцу не прикажешь, из головы Гермиона упорно не уходила, а потому противоречия, терзавшие малфоевское сердце имели логичное объяснение: она теперь, как вечер воскресенья, когда впереди дождливое утро и долгая рабочая неделя. Когда нужно выбраться из-под одеяла и в толпе безликих прохожих, идти на опостылевшую службу. Когда впереди что-то бесконечно грустное и долгое, как самый рядовой вторник.

…

Он не мог уснуть уже которую ночь подряд. Эпизоды отрешения от действительности, наполненные серыми, мутными сновидениями, чередовались с долгими часами бессонницы. Вот и новая ночь не принесла Драко покоя. Несколько часов он прилежно пытался переместиться в мир сновидений, ворочаясь на кровати, путаясь в душных простынях, но поняв, что отбыть в царство Морфея не получится все равно, встал, нащупал домашние туфли и тихо вышел в холл.

Стараясь производить как можно меньше шума и двигаться быстрее, он миновал зал за залом, коридор за коридором, пока не оказался в той самой комнате, которую всего несколькими часами ранее показывал Гермионе. Плотно затворив за собою дверь и на всякий случай даже наложив на нее заклятие, Драко остановился. Между ним и фигурой, скрытой белым пологом оставалось всего несколько футов. И Драко с готовностью сделал эти шаги, решительным жестом сорвал ткань.

Белой волной отхлынул к ногам дорогой шелк. Драко не мог видеть сокрытое под материей, но забыть – никогда. На темном пергаменте век яркой вспышкой отпечатался образ. Самый сложный автоматон, на создание которого ушло много лет, сил, эмоций.

…

Перед Драко почти в человеческий рост возвышалась механическая кукла – склонившаяся над книгой девушка. Каштановые нити кудрявых волос, глаза-яшмы и школьная форма Хогвартса, легко выдавали прототип – Гермиону Грейнджер.

Драко никогда и никому не показывал свое любимое творение, справедливо остерегаясь непонимания со стороны родителей или насмешек единственной подруги – Пэнси. Только домовица Вииво один раз в день приходила к автоматону, чтобы сделать кое-что, порученное Драко.

Пальцы юноши легкой тропинкой взбежали к шее девушки, укутанной в теплый школьный шарф. Драко улыбнулся, помня, что цвета у него слизеринские, потому что достать гриффиндорский ему не удалось. Хотя он пытался украсть. Шарф Гермионы Грейнджер. Тот теплый весенний день застал добрую часть студентов Хогвартса на поле для квиддича. Шла самая обыкновенная тренировка, но ласковые лучи апрельского солнца выманили всех на улицу, совершив невозможное: они отвлекли отличницу Гермиону от книг.

Ближе к обеду стало совсем жарко, и сидевшие на трибунах сняли шарфы, скинули теплые мантии. Еще в полете Драко заметил, как Гермионин шарф полосатой змейкой скользнул под лавочку. Счастливый Малфой уже придумывал причину, чтобы задержаться на поле и подобрать потерянное. Но Гермиона и не думала оставлять его там, и даже заболтавшись с Парвати Патил, она вспомнила о своем шарфе и, конечно, заглянула под скамью. А он остался ни с чем, и даже снитч перехватила всегда проигрывавшая ему Чжоу Чанг.

– Неудачник, – вопили трибуны. Тем же словом приветствовал родной факультет. И только Пэнси, улыбнувшись, предложила: «Завтра намечается прогулка в Хогсмид. Поедим мороженого? Я угощаю!»

Он улыбался, вспоминая школьные годы, пока пальцы неловко ослабляли элегантный узел на шарфе. Обнаженная металлическая шея в своем основании скрывала заводной механизм. Ключ Драко всегда носил при себе и теперь, повернув его несколько раз, оживил механическую куклу. Автоматон вздрогнул, и с легким скрипом потянулся к книге, чтобы перевернуть страницу. После того он снова застыл, точно повторив позу читающей Гермионы, и вдруг раздался голос.

Механический, слегка скрежещущий, он не принадлежал оригиналу, но был похож и тоном, и тембром. Гермиона цитировала одну из частей «Маленького принца». Ту, что больше всего любил Драко. Он улыбнулся. Ведь говорить автомат он научил совсем недавно.

В кукле был еще один секрет, ради которого он и пришел этой ночью. Щеки Драко заливал густой румянец, когда он расстегивал белую школьную рубашку. За рядом перламутровых пуговичек оказалась самая обычная птичья клетка, половину которой занимали механизмы, а другую часть представляла собой самая обычная птичья квартирка: качели, зеркальце, кормушка и вода. Драко распахнул дверцу и позвал…

Алая птичка вспорхнула и села на его ладонь. Маленькая, будто не птичка вовсе, а бабочка. Словно не настоящая, а бумажная со стороны, но в ладони теплая, живая.

– Я могу уничтожить клетку, созданную своими руками, но тебя – никогда.

Гермиона проснулась среди ночи от приглушенного хлопка. И если бы не выматывающие события последних дней, она тотчас же вскочила бы на ноги. Но глубокий сон, впервые за несколько дней, сморивший ее в чужом доме, никак не хотел выпускать ее из своих объятий. Она боролась с негой долго. Еще несколько минут сидела на кровати, пытаясь унять неизвестно отчего возникшее головокружение. Наконец, она встала. Ведь нужно было проверить все ли в порядке у Драко. И будь Морфей сговорчивее, отпусти он Гермиону из царства своего чуть раньше, комната Драко встретила бы ее пустотой. Теперь же, деликатно постучавшись, она услышала: «В чем дело?». Чуть более раздраженно, чем требовали приличия. И она, конечно, ни за что не догадалась бы, что дело в волнении, которое пытался скрыть Драко.

Гермиона вернулась в постель и тут же мгновенно уснула, решив, что хлопок ей, должно быть, приснился. А Драко еще долго не мог сомкнуть век и все думал о том, что разрушающее заклятие, пущенное в автоматон, могло разбудить весь дом.