Текст книги "Дикая охота. Колесо (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Свет и покой, поселившийся в сердце, не желал уходить. Мара тихо спросила, уже зная ответ.

– Кто она?

Та, что дала тебе жизнь.

– Кем она возвратилась? Где ныне?

Она не возвратилась. Она выбрала покой Бессмертного – ей хотелось соединиться с ним.

Ну конечно, этого вполне можно было ожидать. Виске всегда было интересно, что находится за порогом Бессмертного.

Ты осознаешь то, что должна сделать?

Мара не осознавала – до конца. Ведьма сидела напротив древнего духа, глядела на него, а внутри разливалась странная, доселе неведомая пустота, которая была гораздо древнее той, что вечно жила в ней. Она чувствовала себя крохотной и беспомощной, не знала, как встать на ноги и сделать первый шаг. Не знала, как повернуть колесо. Лишь одно было известно ей: она должна. Не потому, что так повелел ее бог. Не для того, чтобы высвободить наконец духа из тела и позволить ему оставить тело, слившись с Бессмертным в сути своей. Она должна была просто потому, что иначе мир никогда больше не ощутит живого света, покоя и тепла…

– Нет, древний.

Глаза духа, затянутые мерцающей пеленой…

– Не осознаю.

Рука, прозрачная туманная рука, последняя ниточка благостного покоя, тянущаяся из сердца Бессмертного сюда, в мир смертных. Ниточка, которая вот-вот порвется…

– Но сделаю.

Все замерло. Все стало таким простым и понятным, словно высветилось изнутри и так и отпечаталось на сердце. Мара видела звездное колесо, медленно гаснущее, немыслимо древнее, великое. По одну его сторону из озера, до краев заполненного туманом, тянулось к небу дерево, и корни его пили пустоту, и листья пустоту пронзали, терялись в ней, тонули… А меж листьев сияли звезды, тысячи солнц, тысячи миров. Они бились, словно сердца – в едином ритме, и Мара слышала музыку в их биении. К горлу подкатил ком, а в глазах защипало. В этой песни и крылась великая истина, пронзительно сияющая. В этой простой мелодии биения жизни. Все, что есть у нас…

По другую сторону колеса не было ничего. Только темная, пульсирующая точка, ширящаяся с каждой секундой. Мара заворожено наблюдала, как вязкая мгла втягивала в себя дрожащие рядом с ней звездочки. Даже не втягивала – а словно иссушала их, обращала их в прах. Ведьма попыталась увидеть энергию вокруг точки, а когда ей все-таки это удалось, горло сдавил ледяной ужас: цветные искры медленно изменялись, становясь холодными и черными, теряя всю свою природу и свиваясь в невидимые щупальца, которые тянулись к живым огонькам силы. И один из черных канатов уже касался звездного обода, не давая колесу завершить оборот.

Ведьма судорожно вдохнула, хватая ртом воздух. Хелед смотрел на нее, и солнечные блики вспыхивали и гасли на его прозрачной коже. Лес вокруг тихо шелестел, ветер сонно перебирал листву, а где-то в ветвях беспечно щебетали птицы. Мир, хрупкий и дрожащий, такой светлый и чистый, созданный рукой великого Бога – с великою любовью… Мара ощущала себя частью этого мира, принадлежащей ему и одновременно существующей отдельно. Она была всем – как и тогда, когда соединялась с лесом. Только теперь это ощущение прочно поселилось в сердце и не желало исчезать.

– Благодарю тебя, древний, – ведьма поднялась с земли и низко поклонилась духу, закрыв глаза, – Я вспомнила все, что должна была.

Молодой хелед потянулся к ее ладони, на прощание уткнувшись в нее макушкой, и вновь принялся резвиться в воде.

Ты не боишься, дочь Бессмертного?

Мара задумчиво посмотрела в глаза древнего. Он наверняка знал ответ – но ведьма была благодарна ему за этот простой вопрос.

– Нет. Я ведь не умру.

Солнце сверкнуло там, где сияло сердце хеледа. Мара не сомневалась – он улыбнулся ей.

Верно. Тогда – славно. Возвращайся домой, девочка. В Ночь Сна ты проведешь нас, и как только последний дух уснет, ты начнешь свою дорогу. Край Синеокой – Мертволесье. Там начинается Дикая Охота. Туда ты отправишься, и там отыщешь ее.

Ведьма еще раз поклонилась. Хелед поднялся и зашагал прочь по воде – Маре казалось, что на прозрачной глади оставались его следы: блики осеннего солнца, рассыпающиеся золотом. Следом за ним, выпрыгивая из воды прозрачной рыбкой, ушел и молодой хелед, и скоро водопад скрыл их от взгляда ведьмы. Женщина еще раз окинула взором каскады воды, деревья, обступающие их со всех сторон и берег, все еще хранящий цепь ее следов. Здесь царил покой – и царить он должен еще сотни лет. И никак иначе.

Солнце все еще сияло высоко на небосклоне. Мара поспешила покинуть пронизанные светом водопады – ей хотелось до ночи добраться до северных угодий и заночевать там, как и в прошлый раз. Женщина шла быстро, рассчитав время так, чтоб до сумерек успеть пересечь все реки на пути. Вечера в Гарварне уже были холодными, и прозябать, переходя очередной брод, Мара не собиралась.

Последнюю речушку – ту самую, с полусгнившим мостиком – ведьма оставила за спиной уже под вечер, когда лес начал медленно наполняться темно-золотистым, рыжеватым сиянием. В лесу стояла тишь – только деревья шелестели кронами. Когда стемнеет, Мара уже будет засыпать, уютно устроившись у корней ясеня и ощущая в груди ласковый туман, заполнивший всю ее с того самого момента, как она увидела звездное колесо. И мысли ее будут покоиться в ладонях Бессмертного, и вспышками там будут мелькать образы – глаза матери, громадное Древо в сердце Гарварны, пляска болотных огоньков. Утробное мурлыканье серой кошки. Золотистый свет, расплескавшийся в комнате, где пахнет травами и покоем. Озорная ухмылка Даэн. Мара фыркнула – да что такое? И чего вспомнилась та девчушка с изодранными коленками? Уж лучше бы о колесе думала, глупая ведьма.

Мара не заметила, как принялась тихонько мурлыкать мелодию, невесть откуда взявшуюся в голове. Напев эхом разносился по лесу, оставаясь единственным звуком в звенящей, такой непривычной тишине.

Ведьма замерла. Пичужки, щебечущие в чащах даже под вечер, смолкли – притом уже давно. Молчали козодои, совы не перекрикивались меж собой. Скворцы, в эту пору шумящие даже на закате, сейчас словно разом сгинули. Мара нахмурилась и направила волну ощущения дальше в лес, за пределы северных угодий, к дому. Нет, там к шороху ветвей примешивались крики сычиков, где-то на болотах протяжно вскрикнул лунь… В северных угодьях же исчезли все птицы. Да и звери – Мара ощущала их, попрятавшихся по норам, едва дышащих.

Ведьма стала струной, чутко реагирующей на каждую искру энергии. Некоторые духи, особенно молодые, периодически демонстрировали свою власть обитателям Гарварны, нагоняя на них страх. Звери и птицы подчинялись древним духам – и стоило только какому-нибудь из детей Бессмертного вплести в энергию леса ощущение опасности, как животные прятались, да так, что самый искусный охотник не нашел бы. Такой властью обладали фаралла и кримхейны, тем же даром, но менее сильным, владели агалати. Еще порой так развлекались те, кого люди кликали лешими и бесями – кельди, но те могли наслать морок лишь на одно существо, не на целые семьи и стаи.

Мара вздохнула, пытаясь отыскать энергию какого-либо духа в пестром хороводе вспышек. Нашли время играть… И ведь наверняка молодой совсем, Белой Смерти не видевший!.. Фаралла отпадали – их всего-то двое, и им нынче не до детских забав. Кельди – тоже, слишком мало у них сил, чтоб так напугать лесных обитателей. Кримхейны… Ведьма видела духа-целителя лишь однажды, на болотах близ гряды Эльги – они не любили отходить далеко от гор. Да и славились доброжелательностью и спокойствием: Мара не верила, что даже совсем юный кримхейн может напугать живое существо – разве что для защиты дома. Но здесь их быть не могло. Оставались агалати. Полудикие и закрытые от мира, вечно говорящие загадками. Их настроение менялось так же часто, как весенняя погода: они могли беспечно носиться по лугам и холмам, заставляя травы петь – а в следующую секунду неистовой яростью вымести из разума человека искорки света и тепла. Агалати не мыслили категориями добра и зла – они творили лишь хаос, и хаосу подчинялись. Первозданность стихии бушевала в них ураганом.

– Ну, где же ты… – пробормотала ведьма, медленно поворачиваясь и выискивая ниточку энергии. Если это агалати, она сможет заставить его забрать морок с обитателей Гарварнского леса – оставалось только найти его.

Мара ощутила то, что искала, когда солнце начало садиться, стремительно опускаясь за темный горизонт. Вот он, живой сполох, не схожий с энергией воды или ветра, пламени или земли… Разве что ощущения жизни как таковой в нем не было.

Ведьма похолодела, разом отпустив тонкие нити энергий. Темнеющий лес, ставший обыкновенным, тонул в тишине и кутался в сумрак. А в сумраке притаилась слепая, свирепая тварь, распугавшая все живое – притом не нарочно: звери сами поспешили затаиться, пока беда не коснулась их… Дура ты, ведьма, как могла забыть… Женщина заставила себя дышать спокойно, мерно и тихо – дух итак уже ощутил ее, когда она принялась искать его, и теперь ей нужно было не выдать себя, ни вздохом, ни шорохом. Она знала, в какой стороне он притаился – но как поведет себя теперь? И что вообще делает здесь?!

Мысли разом пропали, как только сизый вечер обнял деревья. Вдох и выдох. Удар сердца. Мара стояла, не шевелясь и почти не дыша, а из наливающейся темнотой чащи на нее глядели немигающие белые глаза немерта. Дух увидел ее.

========== Глава 7. Раны, которые не заживут ==========

Несколько секунд ведьма и дух стояли неподвижно, глядя прямо друг на друга. Густая тень скрадывала очертания немерта – лишь белые провалы глаз мерцали в наливающейся темноте.

– Тебе все это снится.

Скрежещущий, свистящий шепот с долгим «с», дробящийся в ушах. Если кельди начинали так шипеть лишь для того, чтоб припугнуть ради собственной забавы, речь немертов с самого начала времен была такой, что от страха цепенел любой, услышавший голос духа. Мара намертво стиснула зубы. Если хоть на миг поверить немерту, останется только одна дорога – в вечную мглу, где нет ни покоя, ни лучика света.

– Тебе хочется подойти ко мне.

Темная плеть хлестнула наотмашь – да так, что перед глазами круги пошли, а искорки энергий задрожали, словно блики на воде. Пробует силы, зараза. Примеряется.

– Я так не думаю, – просипела ведьма, успокаивая себя и гася волны страха теплом.

Немерт чуть подался вперед, выступая из темноты. У темного духа было две ипостаси – хищная и человеческая. Мара мысленно вознесла благодарность Бессмертному: ныне перед ней стояла худощавая фигура, на плечи которой спадали спутанные серые лохмы, похожие на пыльную паутину. Рваная черная хламида чуть колыхалась, хоть ветра и не было – и в прорехах ткани ведьма видела обтянутые тонкой кожей кости и черные сеточки вен. Вернее, их подобие – в жилах немерта текла измененная, отравленная энергия, черная, будто смоль. Ведьма и представить не могла, что будет, если «кровь» дикого смешается с чистой природой детей Бессмертного.

Белые глаза с узким хищным полумесяцем зрачка не мигали. Из-под верхней губы выпирали острые зубы-иглы – гораздо острее волчьих клыков. Мара следила за каждым едва заметным движением вокруг духа, улавливая малейшие колебания энергий. В том, что немерт рано или поздно нападет, женщина даже не сомневалась. Но если она сможет заметить изменение энергии за секунду до того, как это произойдет, есть шанс, что отразить атаку она сумеет. Вопрос только в том, сколько придется продержаться до того, как дух примет животную ипостась.

¬ Забавная, какая забавная… – Мара дернулась от отвращения: интерес духа отразился в голове образом черной змеи, медленно обвивающей хрупкое тело гигантскими кольцами, – Подойди ко мне.

Сердце болезненно сжалось, словно чья-то тяжелая рука стиснула его. Ведьма почти физически чувствовала, как от немерта исходит ощущение ложного покоя – будто весь мир вокруг них до краев заполнялся страхом и ужасом, а дух был единственным островком, которого тьма не касалась. И к этому островку отчаянно хотелось бежать, как можно скорее бежать, укрывшись в дрожащем тумане от сумрачных видений. Только Мара прекрасно знала, что стоит позволить себе сделать один шаг к немерту, как дикое существо вопьется в сознание – а натешившись вдоволь, перейдет и к плоти.

– Ну же, девочка… Подойди.

Тени становились темнее. Мара ощущала, как они обступают со всех сторон, сжимая вокруг нее плотное кольцо. Немерт приблизился еще на шаг, и искорки вокруг него задрожали, замерцали угасающими звездами. Ведьма глубоко вдохнула. Если повезет, ей осталось выдержать не больше пяти минут – в белых глазах уже появился хищный блеск. А если нет… Мара отогнала непрошенные мысли, заставляя себя всем своим существом вцепиться в единственно верное, в то, что никогда не исчезнет и не предаст. Где-то там за горизонтом в благостной пустоте засыпало солнце – ослепительное, горячее, вечное солнце, живущее на донышке зрачков Бессмертного, и только к его свету она и тянулась. Не оставь меня.

Немерт сделал резкий рывок вперед, клацнув зубами. Мара мысленно прокляла себя – энергия духа не изменилась нисколько, а вот сама ведьма дернулась. Дикому явно нравилась эта игра.

– Ты знаешь, как умирает жизнь?

– Смерти нет, дикий, – Мара смотрела в белые глаза, отчаянно пытаясь не позволить ему запустить когти сомнений в ее душу. Пока что у нее получалось.

Дух рассмеялся. Скрежет ржавых цепей, вой ледяного ветра в стылых казематах, шепот призраков, прячущихся в забытых руинах.

– Так говорит ваш бог, девочка? Я покажу тебе то, что есть, милая, – белые глаза полыхнули, – Смотри внимательно!

Мягкое марево, окутывающее сознание золотистой дымкой, дрогнуло. Боль была настолько сильной, что перед глазами поплыли темные круги, а сердце заколотилось где-то у горла. Немерт изогнул губы в подобии улыбки, чуть откинув назад голову. Прежде чем новая волна вышибла из груди весь воздух, Мара успела ощутить, как едва заметно начинает меняться силуэт духа. Еще немного, бес тебя забери! Не смей слушать его, проклятая!..

– Не сопротивляйся, маленькая – я покажу тебе истину, какую твой бог не сумеет показать тебе вовеки!

Ведьма уже прекрасно понимала, что противиться духу – выше ее сил. Глубоко вдохнув, Мара собрала все тепло, что было в ней, весь свет, всю мерцающую туманную пустоту в одну точку – невообразимо крохотную и невообразимо громадную. Как бы немерт сильно не ударил, а пустоту разбить он не сможет. Бей.

Черная, ледяная волна накрыла с головой – краем сознания Мара ощутила, как задрожали желтеющие листья на ветвях, когда сила немерта направилась к ней, стремительно сметая со своего пути все, перепутывая нежные ниточки жизни и покоя. А потом ведьма увидела.

Это не было похоже на сон в ласковых ладонях Бессмертного, когда, возрождаясь с каждым новым оборотом колеса, все возвращалось в мир, наполненное силой и жизнью. Это не напоминало танец перехода, когда из пустоты и ухода старого рождалось новое, измененное и хранящее в себе память о былом. Мара видела тонкое деревце, хрупкое и совсем юное, и под его корой разливался мягкий свет, незримый смертным. И прямо из недр земли к нему медленно тянулись черные нити, закручивающиеся узлами и скользкими петлями. Одна из нитей нащупала сияющий корень и впилась в него, остальные тут же потянулись за ней. Ведьме хотелось кричать, когда темнота полностью оплела дрожащее, живое творение Бессмертного – она чувствовала боль этой души, настоящую и реальную, словно сама Мара была тем деревцем. Листья стремительно опадали, скручиваясь и рассыпаясь прямо на глазах, ветви пошли узлами и изломами, а черные змеи все тянули и тянули из него жизнь, выпивая его без остатка. Когда не осталось ни капли живой энергии, они так же медленно ушли в землю, расползаясь во все стороны, жадно выискивая свет и набрасываясь на него со свирепостью голодных диких зверей… А в хрупком иссохшем тельце не осталось больше ничего.

Мара запоздало поняла, что стоит на коленях, однако это сейчас было неважно. В белых глазах, впивающихся в ее сознание, читалась ядовитая насмешка – и жуткая, безумная радость.

– Видишь, девочка?.. Твой бог не сможет защитить вас от этого. Красиво, правда же? Как красиво, маленькая!

Ведьма услышала собственный сдавленный всхлип, вырвавшийся из горла. Видение выжгло душу, и пустота сумела смягчить это совсем немного. Так ничтожно мало…

Если он нападет, я не отобьюсь. Осознание было настолько ясным и четким, что ведьма замерла на миг. Сил практически не осталось, руки дрожали, а теплые ниточки энергий ускользали из-под пальцев, как только она пыталась коснуться их. Но вместе с осознанием пришел странный покой, неведомый доселе. Может быть, если так случится, ее сила разольется рекой по Гарварне, и колесо довернется и начнет новый путь. Только бы не так, как показал дух… Только бы не так.

Немерт подошел к ней, опускаясь рядом. Прямо перед лицом мерцали голодным блеском дикие глаза, и Мара чувствовала холод, исходящий от бесплотного тела.

– В этом – истина, маленькая, – меж серых губ влажно блеснули острые клыки, – Лишь в этом правда, которую прячет от вас тот, кого вы зовете Бессмертным. Но когда моя Госпожа придет к нему, с ним произойдет то же самое, и тот, кто без смерти, смерть обретет… А следом за ним – и все вы. Ты будешь первой, маленькая.

Мара больше не раздумывала и не медлила. Клинок с мягким шелестом выскользнул из ножен, и ведьма ударила. Движение, показавшееся ей самой медленным и нерасторопным, немерт заметил слишком поздно, не успев ни увернуться, ни заблокировать удар. Мара была лишь на миг быстрее, а потому, когда дух в слепой ярости полосонул когтями в ответ, ведьма успела прикрыть незащищенную шею предплечьем. Боль жидким пламенем разлилась в раненной руке, но времени обращать на это внимание не было. Ведьма быстро вскочила на ноги, держа кинжал наготове и чувствуя волны ненависти, пульсирующие в немерте. Дух впился в нее цепким взглядом, и на лице его появился зловещий оскал.

– Умная девочка, какая умная…

С самого детства Мара знала – духи боятся железа. Лишь оно могло ранить их, лишь оно могло причинить боль. Люди придумывали легенды и сказки о волшебных созданиях, что испокон веков жили в лесах и страшились огня и железа, а почему – о том никто и не ведал. Только сами духи знали правду.

– Почему вы чувствуете железо?

Туманные глаза иль-вэане блеснули в темноте. На протянутую ладонь духа опустилась болотная искорка, словно ищущая утешения в руках бесплотного существа.

– Железа нет в Бессмертном. В пустоте нет железа.

– Но ведь все под луной живет, древняя. Разве в нем нет души, соединяющейся в Бессмертным?

– Иллеванна не говорила, что души нет. Душа соединяется. Тело не растворяется. Только это тело не становится Бессмертным. Оно слишком твердое.

– Я не понимаю, древняя…

– И не поймешь. Не время понимать.

Сейчас же Мара понимала. Пустота, из которой были созданы духи, не могла принять в себя и изменить по своему подобию железо. Они могли слиться с чем угодно, растворить в себе все, что угодно – но только не железо. Там, где лезвие вспороло плоть немерта, чернела непроглядная бездна.

Рука немела от боли. Мара тяжело дышала, не отрывая глаз от сидящего на земле духа. Немерт не отрываясь следил, как медленно стекают капельки крови с ее ладони, и от этого ведьме стало не по себе.

– Кровь за кровь, маленькая…

Ведьма приготовилась. Несмотря на слабость, в сердце расплескалась привычная тишина, смывающая собой даже боль. Мара прикоснулась к ней и ощутила, как струится по венам живое тепло, вечное и настоящее. То, что никто отнять не сумеет.

Вдруг немерт замер, глядя куда-то сквозь женщину. Полумесяцы зрачков расширились, заполняя темнотой белые глаза, тонкие губы чуть подрагивали. Казалось, дух прислушивается к чему-то, неслышному никому кроме него. Мара напряглась – перекидывались немерты по-другому, энергия их начинала тут же меняться, сплетаясь в жуткий кокон темноты вокруг трансформировавшегося тела. Сейчас же происходило что-то иное.

Дух, пошатываясь, поднялся на ноги. Бездна внутри него пульсировала жуткими черными волнами боли – и еще чего-то такого, чего Мара страшилась до дрожи. Чего-то совершенно мертвого, без единой искорки жизни, без единого огонька энергии. Только то, что он звал смертью.

– Рад бы взять твою жизнь, маленькая, но моя Госпожа зовет нас… Мы еще встретимся с тобой, девочка. Я выпью тебя до донышка, обещаю тебе, – немерт облизнулся, хищно втягивая носом воздух, – Жди меня, маленькая.

Мара ощутила, как резкий порыв ветра толкнул ее в спину – а в следующий миг размытая тень немерта уже мелькнула меж деревьями, исчезая прочь. А следом за ним исчез вязкий страх и мертвенный холод, исчезли черные сполохи, пытающиеся втянуть в себя все живое и светлое, мерцающее вокруг. Еще несколько долгих минут стояла тишина, но вскоре где-то в роще совсем рядом послышался осторожный, тихий крик ночной птицы. Хрустнула ветка. Зашуршали заросли густой травы.

Мара устало привалилась спиной к ближайшему дереву, хрипло дыша. Женщину била крупная дрожь, руку нещадно жгло. Ах ты… Ведьма отвернула изодранный побуревший рукав, разглядывая раны. Три борозды, идущие наискось. Хоть не сильно глубокие – и то хорошо. Гораздо больше беспокоило другое. По краям их пульсировали крохотные сгустки темноты, отгоняющие энергии Бессмертного. Если раны не вычистить, то зараза может проникнуть глубже, и вот тогда она разделит судьбу того деревца, что показал ей немерт.

Видение нахлынуло вновь, больно впиваясь в самое сердце. …Истину, какую твой бог не сумеет тебе показать… Это было неправильно, немыслимо больно. Это была самая громадная и страшная ложь, которая только могла существовать. И больше всего ведьму пугало то, что одно зернышко этой темноты может прорасти черным ростком, вытягивающим из всего живущего то самое тепло и пустоту, из которых и рождалась жизнь. Стоит только поверить в эту ложь – и она начнет существовать на самом деле. Поддайся, шептал разум. Ты своими глазами видела, своим сердцем ощутила. Поверь и поддайся. Мара сопротивлялась всеми силами, и, видит Бессмертный, выстояла в этот раз. Но сумеет ли в другой раз, когда со всех сторон будет обступать темнота, когда сломится все то, что раньше было нерушимым и крепким…

Пустота внутри колыхнулась, мелко задрожала. Ведьма прикрыла глаза, находя ее в себе, успокаиваясь и затихая. Страх ранит глубже, чем любые когти, и раны от него не залечишь ничем – лишь верой. И нежное, мягкое сияние в сердце отозвалось, стоило только позвать. Покой пришел, ласково обнял дрожащие плечи и прогнал кромешную темноту, наползающую и тянущую руки все ближе. Вот и ты, Бог-Пустота. Вот и ты, Бессмертный. Здравствуй.

Раны продолжали кровоточить, однако ведьма не обращала на них внимание – пусть, пусть. Кровь уходит в землю, прорастает травой, тянется к небу. Пусть.

Мара плела нить, свивая искорки в сияющий луч. То, что изначально от самого рождения было пустым и чистым, наполнялось искристой силой жизни, солнечным светом и исцеляющим теплом. Нить мягко проникала в плоть, убирая черные сгустки, расщепляя их и обращая пустотой. Вот она, единственная правда. Смерти нет. Ведьма улыбнулась дрожащими уголками губ, ощущая, как становится легче. Под кожей снова звучала песнь, пронизывающая все живое и заставляющая сердца биться в едином ритме.

Иной правды не было, нет и никогда не будет.

Ночная тишь, наполненная звуком и прохладой, обняла и укрыла плащом. Шершавая кора дерева под ладонью была приятно теплой, и под ней стучало сердце. Ведьма сидела, прижавшись к нагретому солнцем стволу и обхватив его руками, и слушала, как листва тихо перешептывается с тихим ветерком, гуляющим в кронах. В этом тоже была та самая мелодия.

Во всем. В звуке дыхания сумрачного леса. Во влажной тяжелой росе на начинающей вянуть траве. В тихом серебряном перезвоне ручейков где-то далеко, в шелесте птичьих крыльев над головой, в ласковом тепле, ощущающемся сквозь грубую кору. И не существовало той силы, которая могла бы заставить эту песнь оборваться на самой чистой и высокой ноте, в самый яркий момент жизни. Мара знала это настолько четко, что все иное, весь страх и ужас просто размывался, уходил куда-то за пределы мира всего. Красота жизни пронизывала все, рожденное среди сотен звезд. И будет пронизывать все вечности, все секунды и века… Иначе быть просто не могло.

Мара легонько прижалась губами к шероховатой коре, благодаря древо за силы, которыми оно поделилось с ней. За песнь, которую она услышала в нем. Белые глаза духа, глядящие на нее из тьмы, остались далеко, растворились в пустоте, и сейчас в сердце не было ни звенящего страха, ни сомнений.

Колесо не замрет. Ничто не замирает – и ничто не гибнет.

========== Глава 8. Болотный огонек ==========

Дни летели, словно листья по ветру, рассыпались по земле цветными камешками и птичьими перьями. Раны зарастали, глаза наполнялись туманом, а сердце – тишью. Колесо мучительно медленно поворачивалось, и одинокие звездочки, срывающиеся с гаснущих спиц, затухали в темноте осенних небес. Тихо-тише, тихо-тише, звенели они, и мир послушно затихал. Шелестят крылья, шелестят листья, тихо-тише, тихо-тише, спи…

В стылую звенящую высь неба чья-то ладонь разлила серость, осеннюю прохладу и запах влажных листьев. Кроны деревьев, тронутые золотом, все чаще беспокойно шелестели на ветру, день ото дня полыхая все ярче. Осень уже танцевала на склонах холмов, меж деревьев Гарварнского леса, и все живое готовилось к долгому зимнему сну.

Маленькие листочки акации, больше похожие на желтые монетки, медленно срывались с ветвей и, дрожа на прохладном ветру, опускались на темную гладь пруда. По воде расходились круги от каждого касания, и спокойную толщу пронзала едва ощутимая дрожь. Лиреана, лежащая на мягком илистом дне, не спала – солнца уж не было, и над Гарварной раскинулась задумчивая хмарь, на которую было так славно глядеть сквозь прохладное зеркало тихих вод. Водоросли прорастали сквозь ее тело, сонно колыхались и тянулись вверх, туда, где на поверхности сверкали серые блики.

Ночь Сна. Весь мир тихонько шептал о том, что время пришло, время настало, и сон уже тихо ворочался в ее груди. А вместе с ним – страх. Лиреана всеми силами боролась с нарастающей тревогой, но поделать ничего не могла: по ночам синий взгляд Ярис цепко впивался в самую душу, и скрыться от ледяных ее глаз было невозможно. Духи затихали, ощущая каждой частичкой своих бесплотных тел опасность, готовую вот-вот обрушиться на мир, и по ночам теперь лес не полнился беспечными песнями и голосами. Лишь болотные огни как и всегда резвились в чащах, и в этом было что-то такое отрадное, что лиреана всякий раз благодарила Бессмертного, завидев яркий сполох меж темных стволов. Надежда. Словно свежее дуновение ветерка в затхлой пещере. Словно улыбка и звонкий смех молодого духа, впервые увидевшего синее небо этого мира.

Рябь, пробежавшая по воде, отозвалась во всем теле. В этом была великая тайна, великое счастье, незыблемая связь. Все живое было так прекрасно сплетено, свито в единую нить – они ощущали это всей сутью своей. И постоянно, чувствуя кожей, как мягкая травинка задевает гладь воды, лиреана улыбалась.

Глубокая тишина спокойной воды, заполняющая тело, медленно переливалась внутри. Лиреана медленно подняла руку, прозрачную и легкую, и лучи света прошили ее насквозь, высветив крохотные искорки и танцующие пылинки. Скоро в сон, скоро сон…

Мягкая, плавная тень, опустившаяся на зеркало пруда, вывела духа из оцепенения. Лиреана усмехнулась – когда Мара приходила, по воде шла приятная, нежная рябь. Она могла бы различить это ощущение среди тысячи подобных. Оттолкнувшись от водяной невесомости, дух устремился вверх, где виднелся знакомый родной силуэт.

Осенью очертания всего живого всегда менялись. Когда лиреана пришла в мир, она не замечала этих тонких изменений – слишком новыми были ощущения, слишком пела в груди жизнь и сила Бессмертного, чтоб обращать внимание на то, как затихает во всем хмельное солнечное лето. Но с течением времени дева вод научилась наблюдать. Ласковый туман скрадывал очертания и смягчал тени – но делал их глубже, задумчивей, размывал линии. В косу Мары он заплел свои мягкие ленты, и волосы ее теперь казались темной густой дымкой, свитой в тяжелую нить. Он словно наполнил ее тело, сделал ее иной. Тихой.

– Здравствуй, дева вод, – негромко молвила женщина, присаживаясь на берег. Белые кисти тонких рук коснулись воды, и влага заблестела в чаше ее ладоней.

– Здравствуй, Мара, – губы лиреаны сами растянулись в легкой улыбке: ведьма одним своим присутствием успокаивала и наполняла какой-то серебряной верой, сильной и надежной, – Пришла прощаться?

– Пришла проводить, – женщина усмехнулась уголком губ, – Я-то знаю твою тропу. Пойдешь по ней – а я следом, до самого Древа.

Дева вод покачала головой:

– И охота тебе… Сырость такая, зябко. Дома бы сидела, у огня.

Глаза ведьмы сверкнули сталью, а в голосе появились твердые, словно камень, нотки:

– Охота. Я должна провести вас. А ныне – так тем более должна. Так повелел древний, такова и моя воля, – взгляд ее чуть смягчился, – Да и нравится мне глядеть, как вы возвращаетесь Домой. И ощущать нравится.

Лиреана не ответила – лишь с благодарностью смотрела на Мару. То, что ведьма из года в год ходила с ними в Ночь Сна, было так важно, так невероятно дорого и правильно… Она не боялась засыпать, уходя под темный пустой свод Дома, в котором таяли звезды – потому что сквозь пелену на нее глядели сумрачные глаза с серебряными искрами. И в нынешнюю Ночь Сна это было особенно светло.

Под широкий темный рукав забрался ветер, колыхнул ткань. Лиреана в который раз скользнула взглядом по шрамам, виднеющимся на белой коже женщины. Внутри запульсировал тупой комок боли – прошло почти две луны с тех пор, как немерт напал на Мару, а дева вод все никак не могла привыкнуть к этим некрасивым полосам на бархате ведьминских рук. Все никак не могла поверить в то, что кто-то посмел навредить ведьме – да еще и дух. Существо, рожденное изначально Бессмертным!.. Пусть и отравленное – но дитя Бога… Будь ты проклята, Синеокая!..

Мара, конечно, не признавалась в том, что раны терзали ее, прятала их под длинными рукавами – да только лиреана умела ощущать. Следы немертовских когтей горели огнем, жгли ее руки, и дева вод всем сердцем хотела ей помочь – только Мара лишь усмехалась, мягко останавливая ладони духа, тянущиеся к ней. Лиреана и спорила, и доказывала, и умоляла, и ругалась с ней – а толку никакого: ведьма упорно отвергала ее помощь. Дева вод решила попытаться еще раз. Последний – вдруг упрямая женщина наконец согласится?