Текст книги "Дикая охота. Колесо (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Тьма не есть зло, учила ее мать. Просто зло любит то, в чем можно спрятаться – в темноте оно может долго таиться, прежде чем выпустить когти. Свет сразу же очерняется от его прикосновения, а тьму вычернить невозможно. По сути, не существовало в этом мире ни непроглядной мглы, ни бесконечного света – только вечное марево, из которого могло родиться как добро, так и зло. И если злая сила вновь проникла в сердце Гарварны, значит, так должно было случиться, и бояться здесь нечего. Ничто не происходит просто так.

Утро выдалось теплым, солнечным – но все живое в лесу уже готовилось к долгому сну. Беспокойные белки носились рыжими молниями по веткам в поисках всяческой снеди, которой можно было запастись на зиму. Птицы галдели вовсю, и временами откуда-то из чащи доносился протяжный клекот: уже сейчас крылатые сбивались в стаи, готовясь к путешествию на юг, к берегам Авриэна. Странники говорили, что там, за Эйнарвисским морем, царило вечное лето, и белый горячий песок тянулся от побережья вглубь Авриэнской земли, и целые города возникали на песчаных просторах. Мара и сейчас не могла представить себе пустыни, а в детстве – так и подавно. Когда-то давно ей хотелось обернуться птицей и поглядеть, правду ли говорили странники. Но с течением лет ведьме становилась все милее осенняя хмарь, зимний покой и сладостное пробуждение природы весной, летний зной родной земли… Она находилась именно там, где должна была быть, и ином месте под луной женщина не нуждалась.

Ширра проснулась с первыми лучами солнца, чем изрядно удивила Мару: обычно кошка спала если не весь день, то большую его часть, заявляя о себе лишь под вечер. Сейчас же зверь внимательно наблюдал, как ведьма неспешно попивала чай. От кружки тянулся серебристый пар, и Мара с наслаждением вдыхала тонкий сладковатый аромат. Кошка сидела в кресле напротив, обернувшись пушистым хвостом. Она не находила запах варева привлекательным, но все же невольно принюхивалась, смешно двигая розовым носом. Мара заметила это и усмехнулась:

– Будешь?

– Вот еще, – фыркнула та, – Ты мне скажи: так и не передумала идти?

– Сама-то как думаешь? – ответила вопросом на вопрос ведьма, прикрывая глаза и делая глоток.

– Да что тут думать, я итак знаю, – раздраженно дернула ухом кошка, – Просто надеялась, что за ночь ты образумишься. Вижу, что не дождусь такого счастья, – она примолкла, потом долго, совсем по-женски, вздохнула, – Хоть рубаху потеплее возьми – простудишься еще в какую из ночей…

Ведьма улыбнулась краешком рта, так, чтоб Ширра не заметила: все-таки зверек очень трогательно заботился. Тон кошки оставался подчеркнуто недовольным, но за этим всем Мара чувствовала ее тревогу и беспокойство. Хороший зверь.

– Возьму, – серьезно пообещала Мара, поднимаясь из плетенного кресла.

В небольшую заплечную сумку, где уже лежала карта Гарварны, несколько склянок, плотный плащ и сверток с провизией на пару дней, отправилась серая рубаха из тонкой шерсти, достаточно теплая для того, чтоб ведьма не замерзла, если холодные ветра станут задувать сильнее. Когда Мара принялась заплетать косу и подняла руки, на обнажившемся левом предплечье Ширра заметила перевязь с коротким кинжалом. Кошка одобрительно мурлыкнула про себя: ведьма никогда не отправлялась надолго в лес без оружия. Будь она даже самой сильной колдуньей Бар-эс-Тиллада, Ширра бы не отпустила никуда эту ведьму, если бы та вздумала не брать с собой клинок. Мало ли, что в лесу может приключиться. По осени через Гарварну частенько проезжали купцы, потому в кустах неподалеку тропинок иногда прятались тати. Духов-то ведьма чуяла, а вот людей – нет.

Еще раз перепроверив все, женщина перебросила сумку через плечо и направилась к выходу. Кошка лениво трусила за ней, стараясь при этом выглядеть совершенно невозмутимо. Впрочем, это удавалось ей не слишком-то хорошо – Мара ощущала ее тревогу даже на расстоянии.

– Животное, прекрати думать о плохом, – поморщилась ведьма, – Как на войну провожаешь, ей-богу.

– Сама ты животное, притом бесчувственное, – огрызнулась Ширра, – Бросаешь меня тут… А если я с голоду помру?!

– Если так произойдет, я лишний раз уверюсь в том, что ты – ленивая и не способна прокормить себя сама даже в экстренной ситуации. Тем более, что я вернусь от силы через неделю. Бессмертный знает, что мне скажут хеледы – но вряд ли прямиком от них мне придется идти еще куда-либо.

– Уже легче, – ворчливо отозвалась кошка, выходя следом за Марой на крыльцо. Роса, влажно поблескивающая в траве, пахла сладко-сладко. Ширра бросила взгляд на ноги ведьмы и облегченно вздохнула: благо, та натянула сандалии – еще не хватало, чтоб шаталась босиком невесть сколько времени…

Мара легко спрыгнула со ступени наземь, мотнув тугой косой. Кошка скрипуче окликнула женщину, которая сразу же направилась на север, в чащу:

– В добрый путь, ведьма! Надеюсь, тебя никакая дрянь не сожрет в дороге.

Ведьма лишь хмыкнула, не оборачиваясь. Напутствие было действительно искренним.

Когда дом остался далеко позади, а солнышко начало пригревать сильнее, ведьма присела на громадный валун и стянула с ног обувь. Земля была прохладной, но совершенно не стылой, и отказывать себе в удовольствии побродить босиком Мара не собиралась. Путь змеился, огибая овражки и топи, уводил все дальше в глушь, к северным угодьям – и дальше, к первому из отмеченных Марой каскадов водопадов. После того, как она покинет полынные поляны угодий, начнутся бесконечные ручейки и речушки, земли лиреан, армаэлей и хеледов.

Из всех духов вод хеледы были самыми древними – и непредсказуемыми. Они резвились, словно малые дети, разбрызгивая воду и расцвечивая воздух радугами. В пещерах хеледов, сокрытых за стенами воды, на ветру шуршали птичьи перышки и диковинные травы, которыми духи украшали свое жилище. Там всегда пахло свежестью и летними травяными сборами, и даже в дальних коридорах на камнях мерцала водяная пыль, освещаемая тусклым сиянием сонных огоньков – Мара давно заметила, что старейшие искорки таились в пещерах. Хеледы тонко чувствовали красоту природы, а потому жили всегда в таких уголках лесов, что у случайного путника перехватывало дух. Только они ненавидели тех самых случайных путников, а потому всякий, решивший заночевать неподалеку от пещер хеледов, уже мог не проснуться. Духи окружали несчастного, стоило тому заснуть, и затягивали его в жуткую сеть ночных кошмаров. Да так глубоко затягивали, что выпутаться самостоятельно мог человек с мощной силой в сердце. Да и то не всегда – хеледы пели сны людям. И чары той песни зачастую оказывались губительными. Кошмары были настолько реалистичными, что отличить явь от сна не представлялось возможным. Если же путник решит наполнить флягу на водопадах хеледов или же смыть дорожную пыль, духи развлекались по-другому. Стоило подставить ладонь под прохладные струи, как хелед, заприметивший чужака, мог заморозить одну единственную нить потока. Всего лишь одну, тончайшую – и такие стрелы пробивали плоть насквозь не хуже настоящего оружия. А ощутив кровь, ледяная нить тут же стремилась по венам к сердцу, словно вода в русле. Несчастный погибал в течение одной секунды. Впрочем, сами духи считали такой метод весьма грубым и прибегали к нему редко. Гораздо интереснее им было играть со снами.

Мара не боялась хеледов – духи знали ее. Однако она понятия не имела, станут ли они говорить с ней, или решат для начала проверить, достойна ли она этого. А проверяли они, затягивая во всю ту же сеть кошмаров. Если выберешься – хорошо. Если нет – значит, такова воля Бессмертного.

Пейзаж менялся, чем дальше женщина брела. В синее небо, рябящее белоснежными перышками облаков, врезались темные кроны ильмов, все чаще встречались пихты и ясени. Солнечный свет дробился и косыми лучами прорезал воздух сквозь густое переплетение ветвей. Пахло грибами, мхом, из травы торчали пушистые метелки тонконога. Под замшелыми боками холодных валунов зрела водяника, неподалеку виднелись нежные белые звездочки куропаточьей травы – и как только такие хрупкие цветы росли здесь, в этом тенистом краю? Лишайник пестрел яркими бархатными пятнышками на шершавой коре. Под ногами пружинил тысячелистник. Мара вдохнула полной грудью: чем дальше идешь на север, тем больше воздух пахнет свободой и вечностью. И в этой вечности нестерпимо хочется остаться.

Давным-давно, когда Мара еще жила в Фаулире вместе с матерью, среди деревенских ребят была одна такая, вечно рвущаяся куда-то далеко, мечтающая попасть на север, стать воительницей… Кажется, ее звали Даэн – Мара видела ее лишь однажды в лесу. Невысокая девчушка лупила крепкой палкой такую же невысокую березку, делая выпады и резкие пируэты. Маленькая Мара наблюдала за ней полминуты, а затем вышла на полянку и, хмуро глядя на девочку, проговорила:

– Не бей. Ей больно.

Девчонка резко обернулась на голос, а затем критически оглядела Мару. Из двух растрепанных черных косиц выбивались кудрявые прядки. Бледное личико с прямым тонким носом и открытые плечи были усыпаны едва заметными веснушками – не увидишь, если не приглядишься. В темных глазах с искрами янтаря читался немой вопрос – и возмущение.

– Это дерево, – фыркнула девчонка, упрямо скрещивая руки на груди.

– И что? – тихо ответила Мара, исподлобья глядя на незнакомку, – Оно такое же живое, как ты.

Чернявая снова фыркнула, с любопытством оглядывая Мару с ног до головы. Маленькая ведьма опустила глаза: она терпеть не могла, когда другие дети таращились на нее.

– Ты ведь ведьмина дочь, да?

Этот вопрос Мара терпеть не могла еще больше. Нехотя она кивнула, ожидая следующей реакции. Интересно, девчонка сразу поспешит уйти куда-нибудь подальше отсюда, или перед этим еще скажет обидное?

– Ох как здорово!

От неожиданности Мара вскинула голову, круглыми глазами глядя на девчонку. Та широко ухмылялась и смотрела на нее… радостно?

– Это же ты ворожить, наверное, умеешь… – она разочарованно засопела, – Вот я всегда мечтала чародейкой быть! Но мамка сказала, что чародейки с Темной знаются, душу ей отдают и тело. А ты уже отдала? – она с любопытством воззрилась на маленькую ведьму.

Сбитая с толку Мара замешкалась. В свои шесть лет она понятия не имела о том, что, когда и кому должна была отдать.

– Ай, ладно, – не дала ей ответить девчонка, махнув рукой, – Все равно ведьмой я не стану. Зато буду сражаться! Вот вырасту и уйду на север, в Келерию, и там выучусь! А пока мне тренироваться надо, чтоб приняли. Ты не сердись, что я дерево это бью, – последнее прозвучало так искренне и было произнесено таким извиняющимся тоном, что Мара еще больше опешила. На вид девчонке было лет девять – а она говорила с маленькой ведьмой так, будто они были одногодками. Не говоря уже о том, что она вообще заговорила с ней…

– Просто не делай так больше, – неуклюже дернула плечом Мара, стараясь не смотреть в глаза странной девочке.

– Хорошо, я сухое дерево найду, – серьезно кивнула та, а затем, чуть помедлив, подошла к Маре и протянула ей ладошку, – Я Даэн! Наполовину тавранка, между прочим! – с гордостью добавила она.

Девочка уставилась на протянутую руку. Она видела, что так здоровались мужчины в Фаулире – жест удивил ее. Она осторожно сомкнула пальцы на протянутой руке и практически невесомо пожала ее.

– А я Мара.

– Да я знаю, – отмахнулась Даэн, – Тебя же все в деревне знают, ты же ведьмина дочь! – в ее взгляде мелькнуло восхищение и едва заметная зависть, – Вот бы и мне так… Ай, ладно! Вот стану лучшей Танцующей с клинками во всем Бар-эс-Тилладе, тогда и меня все-все будут знать… Ты слышала о Танцующих с клинками?

– Нет, – Мара замялась. Ей не слишком хотелось обидеть Даэн – глаза девочки светились, когда она произнесла это название. Но бойкая будущая воительница снова отмахнулась.

– Значит, расскажу тебе в следующий раз. А сейчас ты прости, мне бежать надо, а то мамка если узнает, что я опять сбежала деревья колотить – так тряпкой отходит, страх… – Даэн бережно припрятала свое оружие в зарослях бересклета, а затем снова подошла к Маре, – Ну, бывай! – с этими словами девчонка хлопнула ее по плечу и резво побежала по тропинке, ведущей в Фаулир – только косички замелькали да голые пятки. А маленькая Мара так и стояла, изумленно глядя ей вслед.

Впрочем, следующей встречи так и не случилось: лето пролетело быстро, а Даэн, видимо, все же отыскала где-то сухое дерево, потому что на той полянке Мара больше ее не встречала. В Фаулире пересечься детям тоже не удалось – к дому Виски деревенским ребятам было запрещено подходить. Может, Даэн бы и нарушила запрет, если бы мать не поручала ей заботы о домашнем хозяйстве и трех младших братишках. Несколько раз Мара видела, как на площади у колодца Даэн набирает ведра и тараторит братьям, пришедшим вместе с ней, о Келерийском братстве, о северных просторах и о мечах. О том, что однажды ее мечта сбудется, и она навеки останется там. И сейчас, ощущая этот север, которым грезила Даэн, все ближе, Мара почему-то вспомнила эту девчонку и теперь улыбалась. За тем летом пришла осень со своими вечными заботами, а потом землю накрыла серебряным плащом Белая Смерть. Мара не знала, выжила ли Даэн, и если да, то что с ней стало. Нашла ли она свой Север? Жива ли сейчас? Тавранцы, северяне, доживали до четырехсот человеческих лет, потому, если Белая Смерть не забрала ее, в косе Даэн сейчас не должно было быть серебра… Ведьме очень хотелось верить, что все сбылось, а почему хотелось, она и сама не знала.

Закат встретил ее, когда ведьма ступила на территорию северных угодий. Запах полыни и диких трав был здесь такой сильный, что голова закружилась. Длинные тени пересекали прогалины, сливаясь с подступающим со всех сторон сумраком. Мара расстелила на земле плащ, устраиваясь поудобнее меж вылезших из земли корней громадного ясеня. Шла она довольно-таки быстро, потому преодолела большую часть пути лишь за один день. Это значит, что завтра после полудня она придет к первому водопаду. Мара надеялась, что хеледы не забрались в глушь – дальше дорога будет гораздо тяжелее из-за обилия небольших топей, многочисленных речушек и оврагов. Хотя, пожалуй, это не так уж и страшно.

Луна шла на убыль – еще чуть-чуть, и тоненький серп исчезнет с небосклона, чтоб снова возродиться. Ведьма прикрыла глаза, слушая, как где-то неподалеку плещется в берегах речка, и вода пересыпает ласковой ладонью мелкие камешки. Во тьме тихо перешептывались листья, и до Мары доносился тихий смех лиреаны, выбравшейся поглядеть на взошедшую над лесом луну. Протяжно ухнула сова, хрустнула ветка. Женщина слышала все звуки – и от этого на душе становилось так хорошо, так спокойно… Песнь мира, мелодия ранней осени, наполняла Гарварну, будто живая вода наполняет кувшин.

Просыпайтесь, братья и сестры. Пусть ночь будет славной.

Над лесом разнесся переливчатый волчий вой. Мара улыбнулась: Тень. Его голос она могла узнать из тысячи.

Сон пришел на мягких лапах, подкрался кошачьей поступью и свернулся у изголовья. Он принес россыпь звезд на ресницы, тихий перезвон колокольчиков и запах ночных фиалок. Зоркие глаза духов – или птиц? – глядели на спящий мир и берегли его покой. Смертные говорили, что духи плетут сны… Они не слишком ошибались. Среброволосая лиреана, глядящая из темноты на дремлющую женщину, тихонько пела ей, заплетая в ее сон блеск летних звездопадов и шелест моря. Наверное, женщина никогда не видела моря – пусть хоть послушает, пусть…

Зябко ежась, Мара потянулась, разминая затекшую шею. Небо только-только посветлело, и пришлось выуживать из сумки теплую рубаху и надевать сандалии. Справившись со шнуровкой, ведьма быстро позавтракала хлебом и двумя яблоками, взятыми из дому, и направилась дальше к водопадам. С каждой минутой лес светлел, воздух становился прозрачным. Женщина скорее ощутила, чем увидела, как солнце взошло над горизонтом, и Гарварнский лес начал заполняться теплым сиянием.

Первая река попалась ей уже через час пути. Узкий, наполовину сгнивший мостик, переброшенный через воду, не внушал особого доверия, но брода поблизости Мара не видела, а лезть в ледяную воду совсем не хотелось. Тратить силы и обращаться к колдовскому дару женщина тоже не собиралась – кто знает, как встретят ее хеледы. Возможно, весь запас сил придется бросить на то, чтоб пройти их проверку – и тогда решающую роль может сыграть каждая крупица сбереженной энергии. Каждая ведьма, прикасающаяся к чистому сиянию энергии, владела определенным временем, по истечению которого ослабевала, и приходилось ждать, пока резерв не заполнится вновь. Видеть энергию было легко, а вот управлять ею – на порядок сложнее, потому Мара упорно училась этому. Сейчас ее запас был довольно-таки мощным, однако недостаточно – ведьма могла непрерывно колдовать три часа, а после этого падала в изнеможении там, где стояла. Виска рассказывала ей, что за морем есть маги, которые развили свою силу до того, что творили чародейство дни напролет, а на восстановление им требовалось не больше двух часов. Но ведьма до сих пор не могла уложить это в своей голове – она не представляла, сколько нужно было посвятить этому сил и времени, хоть и стремилась к такому уровню мастерства.

Несмотря на внешнюю хлипкость, мостик оказался крепким и не проломился, когда ведьма прошла по нему. Дальше ручейки и реки попадались чуть ли не по две на версту. Некоторые были совсем узкие, через другие можно было перейти по камням или мостам, неведомо как сохранившимся, в третьи все же пришлось лезть. В самой глубокой вода дошла Маре до груди, и ведьме все-таки пришлось обратиться к дару, чтоб разжечь костер и высушить одежду – все же солнце пригревало не так сильно, чтоб она не перемерзла в мокрой ткани.

Здесь было немного светлее, чем в северных угодьях, а зеленый ковер под ногами пестрел мелкими пахучими цветами – последними в этом году. Скоро и они начнут вянуть… Мелькнул пушистый лисий хвост за невысоким кустарником – зверь, услышав Мару, поспешил скрыться с ее глаз. Ведьма начала волноваться: по ее расчетам, водопады должны быть где-то поблизости, но она все никак не могла найти их. Неужто заплутала? Нет, исключено – лесная ведьма знает свой Дом. Когда небесное светило подошло к зениту, Мара наконец услышала тихий, едва различимый шум. Водопады. Ведьма несколько раз глубоко вдохнула, прося Бессмертного дать ей мудрости и сил, а хеледам – доброго расположения духа, и двинулась в сторону, откуда шел звук.

========== Глава 6. Капли времени ==========

Горы Лореотта и Лойнарская гряда врезались острыми клиньями в леса Гарварны, останавливая их и не давая им вплотную подобраться к Призрачному морю. Кое-где скалистые склоны все-таки поросли соснами и пихтами, меж которых совсем уж редко дрожали на ветру верхушки осин. Но ближе к лесу горы становились ниже, постепенно переходя в холмы, а дальше и вовсе сходя на нет. Первый дом хеледов находился как раз у подножия одного из таких холмов: быстрая вода сбегала по склону, начиная свой путь где-то в лойнарских ущельях. Река разливалась широко, потому Мара насчитала шесть уступов, с которых с шипением разлетались сверкающие брызги. Вода вымыла почву, найдя под мягкой землей камни и создав настоящие ступени. Над водопадами сонно шелестели листвой деревья – ветви некоторых клонились прямо к воде и касались блестящей глади. Сладковатый запах листьев, все еще зеленых, но уже устилающих берега, смешивался с ароматом свежести, шедшим от реки. Ведьма вышла к самому нижнему водопаду, сбегающему с небольшого плато, и огляделась. У самой воды буйно цвела красавка. Мара усмехнулась: в этом был какой-то забавный символизм. Ядовитое растение вызывало порой яркие галлюцинации и бред – хеледы же могли насылать такие кошмары, что человек с ума сходил. Ведьма не сомневалась, что где-то в пещере хеледов висят целые гроздочки созревших плодов красавки.

Женщина подошла ближе к падающей воде, стараясь быть предельно спокойной и открытой. Волосы и одежда тут же покрылись водяной пылью, но сейчас это было абсолютно неважно. Сейчас на нее глядели, оценивали ее – и все остальное отошло куда-то за призрачную завесу.

Хеледы не умели (или не хотели) общаться так, как разговаривают между собой смертные, поэтому Мара ждала образа – либо спокойного, либо яростного. Но вместо этого хеледы вышли к ней сразу же.

Их было двое, один постарше, а другой – совсем еще юный. Бесполые тела, напоминающие бегущую воду, заключенную в прозрачную оболочку, искрились на солнце, и сквозь них Мара видела природу за спиной духов. Там, где в человеческой груди должно было биться сердце, у хеледа мерцала искорка, переливающаяся радугой. Таким же эфирным светом сияли их глаза, напоминающие залитые солнечным светом пруды. Оболочка старшего хеледа отсвечивала белизной, какой отсвечивает падающая с гигантской высоты вода, младший же напоминал глубокое озеро, темное и спокойное. Этот едва ли причинит ей вред, он еще не умеет насылать губительные видения. А вот другой…

Духи спустились к ней, соскользнув вместе с потоком вниз, со своего плато. Мара предполагала, что именно там находятся их пещеры, но лезть туда и проверять догадку она не собиралась: достаточно было того, что она нашла хеледов. Сердце ликовало, и это ощущение практически полностью забивало напряжение. Она ощущала, как другие хеледы наблюдают за ней, прячась за водопадами. Тихий звук – то ли шепот ветра, то ли едва различимый шелест воды – раздавался отовсюду, и уловить его человеческим слухом ведьма не смогла бы. Хеледы переговаривались между собой, следя за ней и двумя своими братьями.

Старший хелед подошел к ней по воде и остановился напротив, наклонив голову и глядя на ведьму. Тот, что помоложе, принялся плескаться в воде, и в его глазах отражалось солнце. Мара не смогла сдержать мягкой улыбки: юные духи были одинаковы и без конца резвились. Шелест усилился: наверное, хеледы смеялись, глядя на младшего собрата. Женщина подняла глаза на старшего хеледа. Дух был выше ее на две головы, и ей пришлось щуриться: солнечные лучи за его спиной немного слепили.

Пусть Бессмертный сбережет покой этого места. Приветствую тебя, древний.

Пустота, теплый кокон меж двух прозрачных ладоней. Рука, прижатая к сердцу в жесте уважения. В сияющих провалах глаз хеледа сверкнуло серебро.

Ты поёшь как дочь Бессмертного. Приветствую и тебя.

Птица, опустившаяся на ту же прозрачную ладонь. Мара чуть было не завопила от ликования: хелед признал ее. Дух ощутил ее радость, и перед внутренним взором ведьмы мелькнули брызги воды – древний смеялся.

Ты не напрасно остерегаешься нас. Но мы не тронем тебя. Сегодня.

Мара склонила голову, принимая его слова. Возможно, когда все закончится, и ей однажды летом захочется прогуляться в гости к хеледам, те уже не будут так благосклонны. Однако думать об этом сейчас ведьма не видела смысла.

Сегодня мы расскажем тебе то, что ты хочешь услышать.

Ведьма даже не удивилась: ну конечно, хелед видел ее насквозь и знал все ее мысли и тревоги. Она присела у берега, дух же опустился прямо на воду, держащую его подобно земле. Юный хелед, веселящийся неподалеку, погрузился в воду и вынырнул у самой кромки, доверчиво и как-то совершенно по-детски заглядывая в глаза женщины. Мара осторожно протянула ладонь, и хелед тут же ткнулся в нее лицом, тихонько шелестя. Ведьма рассмеялась: кожу приятно покалывали искорки энергии, напоминающие капельки холодной воды. Перед глазами замерцала круговерть солнечных лучей, блики на воде и изгибы радуг, дрожащие над водяной пылью. Ощущение жизни и яркой, словно солнце, молодости билось внутри духа вольной птицей. Старший хелед недолго наблюдал за собратом и ведьмой, а затем начал говорить.

Мы все приходим в этот мир такими, как он: искристыми и солнечными. Древние духи – это не те, кто прожил век словно день. Это – те, кто явились в мир на изломе.

Мара видела молодых духов, резвящихся в лучах луны, а за ними, на темном небосклоне – призрачное звездное колесо с сияющими спицами, которые медленно гасли по одной. Когда последняя спица померкла, среди всех звезд сияла ярче одна единственная – льдисто-синяя, холодная и колючая, с черным сердцем, упрятанным в пронзительный нездешний свет. Тихий туман медленно уходил в землю, укрывающуюся снежным одеялом. Колесо должно было зажечься, Мара знала это… Но небо оставалось темным. Черная бездна, лишенная даже благостной пустоты – и лишь затем первый, несмелый проблеск. Излом – время остановки. Спицы медленно загорались, одна за другой, туман поднимался от земли. Духи вернулись – и в их глазах теперь плескалась древность, тяжелое знание, которое не могли понять пришедшие вместе с ними молодые духи, не ведающие той бездны. Те продолжали играть, как дети, а первые духи глядели на небо и ждали, когда колесо вновь остановится. Они не сомневались, что так произойдет. И когда темная звезда снова взойдет, они должны были любой ценой довести колесо до точки, откуда оно пойдет на следующий оборот. Если спицы погаснут раньше, хоть на одну секунду раньше – темнота разрушит все, до чего только дотянется.

Впервые колесо замерло тысячу лет назад, когда почти все фаралла ушли к Бессмертному, доворачивая его всеми силами. В Ночь Сна мы возвращались к Бессмертному и молили его о том, чтоб он направил рукой своей того, кто смог бы вновь зажечь колесо.

Печаль, стылая печаль холодной осенней ночи, звенящая в прощальной песне духов. Они уходили в свою вечность, мечтая о том, чтоб мир не замер. Мара кожей ощущала ту горечь, пропитавшую даже воздух, даже землю…

Тогда пришла Она, несшая в своих ладонях только темноту и холод. Темнота повиновалась ей, была в ее руках оружием. Она сеяла ее, как смертные засевают поля. Зима тогда тянулась дольше положенного срока на несколько лун, и за эти луны погибло столько смертных и столько детей самого Бессмертного, что печаль наша до сих пор живет в нас.

Вновь пронзительно-синие глаза под белыми ресницами и искривленный изгиб бледных губ.

Против Нее вышел человек, дитя Бессмертного, несущий в своем сердце его вечную пустоту. Он шел туда, откуда темнота расползалась по всему краю, в сторону Призрачного моря. А навстречу ему шла Дикая Охота.

Мару передернуло. Скрежет цепей – или визгливый хохот? – зазвенел в голове. Серая ладонь с длинными, словно покрытыми струпьями и гниющими ранами, пальцами прикоснулась к дереву – и его кора тут же почернела, а ветви болезненно задрожали. И таких ладоней было много, слишком много… Маленькая рыбацкая деревенька, заметенная снегами… Длинные тени, рыскающие по улицам и чутко прислушивающиеся: не раздастся ли где детский плач?.. Черный виток, проникающий в узкую щель меж бревнами и медленно ползущий по стене к колыбельке… Белые глаза, светящиеся во мгле… Мертвая тишь на пустынных улицах и волна темноты, живой и страшной, уходящая вглубь черного леса.

Он шел один против диких духов и их госпожи, и все, что было у него – любовь и пустота.

Свеча во тьме, крохотный отблеск живого тепла. Ведьма ощущала этот свет как единственное спасение, последний щит, оплот, в котором все еще был покой. И она точно знала: тогда, находясь в Бессмертном, духи, еще не потерявшие себя в пустоте, чувствовали того человека точно так же. Он был их Свечой.

Они встретились в низине меж гор Караласса. Он видел за ее спиной потухшее колесо – и в тот миг, когда Ее гончие набросились на него, он распахнул себя, и вся пустота, сокрытая в нем, вся любовь к подлунному миру – все устремилось к звездным спицам. И они загорелись. Тьма рассыпалась пылью, а Синеокая возвратилась в бездну, откуда явилась. Мы проснулись.

Ведьма не могла унять дрожь, колотящую все тело. Она видела, как свеча полыхнула ярче солнца, и ее сияние смело скверну с уставшей земли. Первая спица колеса зажглась, и ледяная звезда померкла, став обыкновенной застывшей синей искоркой.

– Что стало с человеком? – вопрос сам сорвался с губ, не успев оформиться в образ. Юный хелед прижался к руке Мары сильнее, и ведьма ощутила покой, идущий от него. Дух ощущал ее волнение и пытался помочь ей.

Он соединился с Бессмертным.

Верно. Все верно. Мара прикрыла глаза, тихо и светло улыбаясь.

И вернулся в облике духа в Гарварну.

Ведьма замерла.

– Он стал одним из вас?

Он был ребенком Бессмертного – потому смог возвратиться. Тот, в ком пустота поет, не может пропасть. Ты должна знать это. Погляди на водопад, дочь Бессмертного.

Мара послушно подняла голову. На широком плато, откуда срывался нижний водопад, сидели хеледы, слушающие рассказ духа. Ведьма встретилась глазами с одним, искрящимся ослепительной белизной и внимательно глядящим на нее. Сердце пропустило удар. Свеча. Женщина, не отводя взгляда, поклонилась ему. Хелед не шелохнулся, но Мара ощутила его ответ. Свет и покой.

После того тьма долго таилась. Синеокая по крупицам собирала ее, наполняла ею свое черное сердце – пока не накопила достаточно сил для того, чтоб вновь остановить колесо. Но на этот раз она пришла не одна – с нею явилась Владычица Ветра. Вдвоем они направляли своих гончих, и те неслись быстрее ветра, лишая жизни все на своем пути.

Мара видела их. Две тонкие фигуры в сердце сумасшедшего вихря, вокруг которых вился черный дым. Белая ледяная ладонь, болезненно сжимающая сухую костлявую руку.

Колесо замерло на долгих два года. Синеокая вместе с Владычицей гнали диких через Лойнарскую гряду, далеко на север, и не случалось большей беды с самого рождения мира. До сих пор там, где прошли они, нет жизни – лишь заснеженная пустошь и мертвые скалы. Забытые города, в руинах которых лишь ветер да призраки гуляют… Тогда Бессмертный долго искал того, кто сумел бы повернуть колесо – и едва нашел. Но тот был так силен, что уничтожил Владычицу Ветра, а Синеокую погрузил в сон на века.

Смертные все забывают, как только раны земли затягиваются. Они обращают правду легендами и сказками, бают их детям и не ведают того, что чувствуем мы, всякий раз отправляясь в сон к Бессмертному. Они даже не почувствовали, когда колесо замерло вновь, пятьдесят человеческих лет назад.

Мара уже знала, что дух поведает дальше. На этот раз Королева Зимы – или Синеокая, как звал ее дух, – привела с собой Белую Смерть. И теперь гончими Дикой Охоты стали немерты… Селяне думали, что из лесов к их жилищам стягиваются волчьи стаи, но теперь ведьма поняла: все было гораздо страшнее. По городам и деревням рыскали дикие темные духи, несшие смерть и холод.

Смертная женщина чувствовала, как семя зла прорастало, крепло, как замерзало колесо… Она сама пришла, сама бросила вызов Синеокой и ее невесте. И хоть сил у нее было не так уж много, она смогла повернуть колесо.