Текст книги "В темноте зазеркалья (СИ)"

Автор книги: AdrianaDeimos

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Коннор? Ты в порядке? Ты нашёл Линдсей?

– Нет! – резко ответил Дойл и сам почувствовал, что сила его раздражения абсолютно не пропорциональна силе раздражителя. Но волна негативных эмоций накрывала его с головой с момента, как он вышел из квартиры Линдсей. Перед глазами стояла Доннер в белой старинной одежде, и он никак не мог отделаться от желания снова поехать к ней домой и посмотреть на картину. Загадочный лес словно звал его назад. «Наваждение какое-то!» – подумал Коннор и уже более спокойным голосом рассказал Антону о том, что обнаружил в квартире Линдсей.

Хендрикс ещё больше нахмурился, дослушав всё до последнего слова и не перебивая Коннора.

– Картина, говоришь? Не помню, чтобы живопись была в интересах Линдсей. Возможно, чей-то подарок?

– Ребята, – заорал из соседней комнаты Питер. – Идите скорее сюда!

Дойл и Хендрикс вбежали в маленькую комнату, которая, вероятно, служила игровой для Саманты, и увидели, что детальки конструктора, рассыпанные по всей комнате, парили в воздухе на разном расстоянии от пола. Питер дотронулся до одного из кубиков, тот отлетел на пару сантиметров и снова замер, так и не упав вниз. Откуда-то из глубины дома послышался голос Миранды:

– Саманта, я же просила тебя собрать конструктор ещё час назад! Ты хочешь, чтобы кто-то из наших гостей наступил на него и поранился?

В следующую секунду все детали устремились в один угол комнаты и попали ровно в большую открытую коробку. Несколько больших кубиков, ударившись друг о друга, выпали на пол, но, едва коснувшись его, снова взлетели вверх и через секунду оказались в положенном месте.

– Ах, вот вы где! – увидев трёх мужчин, обступивших коробку с конструктором в углу, Миранда немного смутилась. Затем рассеянно прокричала дочери, которой нигде не было видно. – Саманта, спасибо, я и не заметила, что ты его уже собрала. Извини!

– А на приборах снова ничего, – раздосадовано прошептал Питер. – Ну, как так?

Он подошёл поближе к Миранде, но вокруг неё тоже не было никаких полей и аномальных излучений. Обычный человек… Без паранормальных способностей.

– Что-то случилось? – спросила Миранда, переводя взгляд то на Питера, то на Коннора и Антона, стоящих в углу, то на конструктор.

– Да, феномен снова себя проявил, но наши приборы опять ничего не зафиксировали, – сказал Питер, покидая игровую комнату в надежде, что хотя бы камеры не подвели и записали всё произошедшее на плёнку.

Саманта, как ни в чём не бывало, вошла в комнату и села на пол. Она пристально посмотрела в глаза Коннору и улыбнулась. Затем взяла с полки первую попавшуюся коробку с пазлом и протянула ему.

– Вы ей определённо нравитесь, профессор Дойл, – Миранда с умилительной улыбкой посмотрела на дочь. – Доктор Хендрикс, а не выпить ли нам ещё чашечку чая?

И не дожидаясь ответа, женщина увела Антона, на лице которого застыл немой вопрос: «Так это был чай?!», прочь из комнаты.

Оставшись наедине с девочкой, Коннор сначала смутился. Обычно его навыки общения с детьми оставляли желать лучшего, и контакт с несовершеннолетними обычно был заданием для Линдсей, Антона или Корлисс. «С другой стороны, – подумал он, – давай, Дойл, дерзай, ты теперь тоже отец девочки, учись…»

Коннор присел на корточки и взял из рук Саманты коробку с изображением сказочного замка.

– Хочешь, чтобы мы его вместе собрали?

Девочка кивнула. Коннор высыпал мелкие детали пазла на пол и начал переворачивать их лицевой стороной. Саманта с улыбкой смотрела на него и снова не сводила глаз, как и в первую их встречу, но сейчас у Коннора не было желания отвести взгляд. Напротив, он впервые с момента, как покинул квартиру Доннер, почувствовал спокойствие. Глядя на Саманту, он вновь вспомнил про Николь, и волна напряжения, сковывающая тело и мысли, постепенно начала отступать.

Они просидели на полу около получаса, молча складывая замок. Дойл уже привык к тишине, и тут Саманта неожиданно её нарушила, тихо спросив:

– Как её зовут?

– Кого? – как можно более спокойно, стараясь не выдавать своего удивления, уточнил Дойл.

– Вашу дочку… – Саманта взяла из его пальцев кусочек пазла и вставила в нужное место.

– Николь.

Сначала Коннора поразило то, что Саманта с ним заговорила. Ведь её мама вчера сказала, что девочка общается только с ней и с учителем. Но более впечатляющим был смысл вопроса. Как Саманта узнала, что у него есть дочь?

– Вы очень сильно скучаете по ней. Она далеко?

– Да… А как ты догадалась, что у меня есть дочь? – осторожно спросил Коннор.

Саманта засмеялась.

– Это очень просто! Вы же только о ней и думаете. А ещё про какую-то картину… Ваши мысли очень громкие, их сложно не услышать!

Коннор улыбнулся и кивнул, словно соглашаясь с ней, мол, какой глупый вопрос задал этот взрослый. А сам про себя подумал: «Кажется, мы ищем феномен не там, где надо, да ещё и не у того человека…»

Спустя час ошарашенная Миранда сидела в гостиной и с трудом осознавала, о чем говорит профессор Дойл, который вызвал её на приватный разговор после игры с Самантой.

– Мисс Спрингз, скорее всего, психокинетическая сила исходит не от вас, не от какого-то потустороннего феномена в доме, а от вашей дочери. Это пока всего лишь моя догадка, но ещё у меня есть основания полагать, что Саманта также обладает даром телепатии, так как во время игры она смогла прочитать мои мысли.

– Но как? И почему я раньше этого не замечала? – губы Миранды задрожали.

– Возможно, страх стал мощным толчком для пробуждения этих способностей. Она не раз становилась свидетелем разных неприятных событий, происходивших с вами. Некоторые из них угрожали вашей жизни. Любой ребёнок больше всего боится потерять родителей. С её отцом вы развелись, а кроме вас у Саманты никого нет.

– И что же мне теперь делать? – Миранда выглядела испуганной. К таким новостям определённо не готовили на курсах для будущих родителей, да и в литературе о том, как правильно воспитывать детей с телепатией, тоже не пишут.

– Не волнуйтесь, мисс Спрингз, мы не оставим вас без помощи! Наша команда постарается собрать как можно больше информации о способностях вашей дочери. В конце концов, есть специализированные школы, которые занимаются обучением детей со сверхспособностями. У нашего Управления уже был опыт работы с такими учреждениями.

– О господи, – только и смогла вымолвить Миранда, расплакавшись и уткнувшись носом в платок, любезно вручённый ей профессором Дойлом.

Виндзор Стрит, 458

Галифакс, 23.58

Возвращаясь вечером от дочери, Коннор решил снова заехать к Линдсей домой. Коллега за весь день так и не объявилась. Дойл задумался над тем, что если до завтрашнего утра от неё не поступит никаких вестей, нужно будет сообщить в полицию. Однако это будет завтра, а сегодня он никак не мог выкинуть из головы загадочную картину, ощущая, что в ней кроется какая-то загадка и, возможно, даже причина исчезновения Доннер.

Дойл вошёл в квартиру, снова прислушался и, не услышав ни звука, сразу же подошёл к манившему его полотну. Но первым делом Коннор посмотрел не на Линдсей, а на отсутствующее лицо мужчины. Как и утром, провёл пальцем по смазанному участку и приблизил лицо к холсту. Затем перевёл взгляд на улыбающуюся Доннер. И внезапные сильные эмоции захватили его, а сердце забилось чаще. Коннор коснулся двумя руками полотна и всмотрелся в лес. Коннор стоял с широко открытыми глазами, глядя в одну точку на картине. Звуки, доносящиеся с улицы, исчезли в одночасье. Он чётко услышал шелест листвы, а в нос ударил запах хвои. Окружающая действительность исчезла всего на мгновение, и Коннор резко отдёрнул руки от полотна. Он мотнул головой и часто заморгал. Слух снова уловил гудение машин за окном, а лесной запах растворился без следа.

Опираясь на свой многолетний опыт работы с различными феноменами, Коннор уже не сомневался, что это не просто художественная работа: в ней есть какая-то мистическая тайна. Но его ум продолжали изрядно туманить бурные и нетипичные для него эмоции. Желание касаться и чувствовать под пальцами шероховатость краски было очень сильным. А ещё Коннору невыносимо захотелось спать. День был сложным и выматывающим, мысли путались, но Коннор всё же смог уцепиться за одну из них. «Я же могу не спать по несколько дней, почему же сейчас глаза закрываются сами по себе?» Снова помотав головой и потерев глаза, Дойл пошёл на кухню, чтобы сварить себе кофе.

Если не считать утренний скоротечный визит, сколько лет прошло с момента, как он последний раз был в этой квартире? Три или четыре года? Однако старая кофеварка стояла на том же месте. Налив себе большую кружку бодрящего напитка, Коннор вернулся в комнату и сел на диван. В квартире Линдсей не было стен между гостиной и коридором, их заменили небольшие перегородки с нишами. Поэтому с дивана открывался чудесный вид на огромное полотно. Коннор не спеша пил кофе, рассматривая лицо Доннер. Вопросы, которые роились у него в голове, не давали покоя.

Во-первых, могла ли Линдсей заказать картину, на которой она изображена с каким-то мужчиной, да ещё и одеяниях эпохи Просвещения? Возможно, он плохо знал коллегу, но ему казалось, что такой поступок не в её духе.

Во-вторых, кто этот мужчина на картине? Когда они встретились в заснеженном лесу в Мичигане и после проговорили всю ночь напролёт, Коннор не сомневался, что их симпатия с Линдсей взаимна. Он видел, как её задевает его отстраненное поведение, но ничего поделать с собой не мог. И винил себя в этом постоянно. Дойл пока никак не мог подобрать слова, чтобы рассказать ей о дочери, попросить дать ему немного времени, чтобы понять, что делать дальше. Ситуация была очень неоднозначной. Коннор понимал, что дорога до пригорода занимает очень много времени, и нужно срочно покупать собственную квартиру, куда он сможет переехать от Питера, забрав Николь. Он очень хотел, чтобы и Адам переехал с ними, но это уже решать пожилому учёному. Проблем добавляла странная тётя Никки, свалившаяся как снег на голову Коннора с обещанием навещать племянницу…

Ещё его очень напрягало количество вопросов, которые поступали от некоторых коллег. Врать Коннор не умел, предпочитая переводить разговор в другое русло. И если Линдсей молча обижалась, то Питер в последнее время проявлял нешуточную настойчивость и постоянно интересовался, что же это за отлучки и телефонные разговоры такие, о которых Дойл не хочет рассказывать. Фразу, после которой отношения Коннора и Лин стали натянутыми, о том, что когда Дойл посчитает нужным, то сам всё расскажет, Эксон проигнорировал. Наверное, и его можно было понять. Питер всегда был подозрительным и понятия о «личных границах» и «субординации» были для него такими же сложными, как для гуманитариев теории атомной физики.

В-третьих, почему одежда Доннер, в которой она была вчера утром на работе, лежит прямо перед картиной? Причём, абсолютно вся одежда. Коннор вновь почувствовал, как пульс учащается от этих воспоминаний… «Так, спокойно, Дойл, думай о деле!» – одёрнул себя он, стараясь отвести взгляд от блузки на полу. Все предметы одежды лежали друг под другом в таком порядке, в котором их носят сверху вниз. Это было, пожалуй, самым странным в этой истории. Ну не могла же Линдсей прийти домой, снять колготки, кинуть на них нижнее бельё, юбку, и наконец, сверху блузку? Да ещё и сделать это у картины. Бессмыслица ведь какая-то… Если только… Коннор опять пристально посмотрел на полотно. Где-то на задворках памяти всплыла пожелтевшая папка из архива ОНИР, в которой описывалась одна загадочная картина, обладатели которой бесследно исчезали. Дойл напрягся, вспоминая детали.

Иногда ему казалось, что вся его память до взрыва на российском заводе стала похожа на картотеку, к которой нужно подобрать ключ. А дальше бери папку с полки и читай. Совсем недавно, укачивая на руках Николь, он вспомнил колыбельную, которую ему пела мама. Каждое слово, мотив, тембр её голоса… И тот момент, что последний раз он слышал от матери эту песню в трёхлетнем возрасте. Это глубоко поразило его!

Дальнейшее путешествие по лабиринтам памяти было таким же шокирующим и впечатляющим, вот только период с февраля девяносто седьмого до августа девяносто девятого оказался напрочь заблокирован. Сейчас Коннор мысленно представил, как идёт по длинному коридору с огромными стеллажами, заставленными сверху донизу папками. Эта визуализация помогала ему сконцентрироваться и найти нужное место, где хранились эти воспоминания. Учёные не зря говорят, что мы ничего не забываем, только утрачиваем путь к нужной информации. Бинго! Вот эта папка… Чёрт, почему же он тогда не прочёл её внимательно? Коннор не считал себя большим любителем искусства, поэтому не уделил этому делу достаточно внимания. Всё, что он смог вспомнить, это то, что картина была создана в XVIII веке в Голландии разнополой парой художников, которых объединило лишь творчество и острое желание найти свои половинки. Самым известным их творением стала картина «Дарящие любовь». Сохранились данные о том, что полотно было обнаружено в творческой мастерской художников, а сами они бесследно исчезли. Следующее упоминание о картине, которое запомнил Коннор, относилось к концу XIX века и тоже было связано с загадочным исчезновением. Джонатан Смит, известный коллекционер, приобрёл эту картину на аукционе и вместе со своим другом, Альбертом Уэсли, поехал к себе домой – отпраздновать успешное пополнение коллекции. Утром Уэсли не смог найти Джонатана в доме, а перед купленным полотном – Коннора бросило в жар! – лежала одежда Смита. Его самого так и не нашли, а картина снова была продана с молотка. Следующим воспоминанием Коннора, листающего мысленно папку с делом, стало то, как он её закрыл в своём кабинете с ухмылкой и комментарием: «Неинтересно!» Дойл в настоящем времени ударил себя по лбу, свернув в памяти путешествие по коридору. «Вот тебе и неинтересно! Убил бы себя тогда…»

Коннор на минуту прикрыл глаза. День выдался сложным. Поясница неприятно ныла, что свидетельствовало о том, что её обладатель чертовски устал. Мысли начинали путаться. «Буквально минуту полежу, а потом…» Коннор не успел додумать, что будет потом. Он провалился в сон. Профессору последние полгода не снились сны. Ни чёрно-белые, ни цветные. Видимо, включились защитные реакции психики, ведь раньше кошмары были его постоянными спутниками. Находясь в «Улье», он с трудом мог различать сон и реальность. Липкие, скользкие образы преследовали его и во сне, и наяву, напрочь стирая границы между реальностью и иллюзией. И когда Дойл выбрался оттуда, он перестал видеть сны. Совсем…

– Коннор? – позвал профессора такой знакомый голос.

Мужчина открыл глаза, соображая, где он находится. Сел, потряс головой, огляделся. Вспомнил, что он в квартире Линдсей.

– Коннор, милый, иди сюда!

Взгляд Дойла замер на картине. Линдсей стояла среди зелёного леса и смотрела прямо на него. Ещё секунда, и она шагнула навстречу сидящему на диване Коннору.

– Коннор Эндрю Дойл, ты тот единственный и неповторимый мужчина, которого я ждала всю жизнь! Пойдём со мной, только там мы будем счастливы, и ничто не омрачит наш союз!

Доннер подошла к нему и положила руки на плечи. Она ласково посмотрела в глаза Коннору и улыбнулась так лучезарно, что у Дойла перехватило дыхание. Её лицо было так близко, что он чувствовал теплоту дыхания Доннер. Это сон? Или реальность?

Линдсей провела пальцем по щеке Коннора, прикрыла глаза и буквально впилась в его губы. По телу Дойла разлилась приятная теплота, он обхватил талию Лин и притянул ближе к себе. Это было каким-то безумием, но Коннор не хотел ни о чем думать. Линдсей рядом! Ведь именно об этом он мечтал там, в лаборатории. Это всё, чего он хотел тогда… И, наконец, самая потайная его мечта сбылась!

– Коннор, – глубоким гортанным голосом проговорила Линдсей. – Пойдём со мной! Только там мы будем счастливы.

Её глаза блестели, алые губы пылали. Коннор чувствовал биение её сердца сквозь ткань старинного платье. Устоять было невозможно, но Дойл мотнул головой, пытаясь понять, что происходит, а Линдсей уже тянула его к картине, улыбаясь и смеясь.

– Линдсей, стой! – Коннор вырвал руку и отступил на шаг. – Зачем нам идти туда, ведь мы можем быть счастливы здесь. Я должен тебе кое-что сказать! У меня…

Неожиданно лицо Доннер исказилось до неузнаваемости. Она закричала, и Коннор мог поклясться, что услышал «Помоги!» прежде, чем его коллега снова вернулась в картину. Потрясённый, он стоял и смотрел на её изображение, застывшее с гримасой ужаса на картине. Доннер была одна, её спутник бесследно исчез.

Дойл дрожащими руками достал мобильный из кармана и, не глядя, набрал номер Эксона.

– Питер? Даже если ты спишь… Срочно бери свои приборы и приезжай в квартиру Линдсей. Кажется, я её нашёл!

========== 7. Манящий сумрак зеленеющего леса ==========

Виндзор Стрит, 458/30

21 апреля 2000, 02.12

Иногда Коннору казалось, что Питер способен забыть о сне, о еде и вообще о чём угодно в тот момент, когда в его руках оказывались любимые приборы по замеру паранормальной активности. Вот и сейчас глаза физика горели огнём.

– Коннор, да эта картина просто что-то невероятное! Ни одна стрелка не дёрнулась в квартире Спрингз, а тут… Нет, ты только посмотри на это!

Дойл вяло посмотрел на стрелки, лишь бы Питер отцепился. Он не только понимал, что картина невероятная, но ещё и чувствовал её влияние на каждую клетку тела, на каждый нерв… Коннор очень долго и путано рассказывал Питеру о своём видении и о папке в архиве, которую читал когда-то давно. После случившегося он плохо соображал, что происходит. Спать хотелось невероятно сильно, но при этом сердце билось так, что его стук эхом отражался в ушах.

– Дойл? Дойл! – Питер пощёлкал пальцами перед глазами Коннора. – Ты спишь, что ли?

– Нет… – процедил Коннор сквозь зубы.

– Слушай, а что если это своего рода портал, и Линдсей засосало в него?

– Я в этом почти уверен, – профессор отошёл от картины и сел на диван, не отводя взгляд от нарисованной Доннер. – И я должен сказать тебе что-то ещё… Я буквально чувствую, что эта картина хочет, чтобы я тоже оказался там. Возможно, для этого я должен уснуть. И, Питер, ты не представляешь, как же я хочу это сделать, – Дойл понимал, что его язык начинает заплетаться. – Я уже говорил, что после «Улья» я могу не спать несколько суток подряд, но сейчас я еле держусь…

– Так, может, усни? Посмотрим, что будет. Я здесь, и не позволю тебе войти туда.

– Ты не понял, Питер. Это была не Линдсей, это был какой-то злой дух в её теле. Настоящая Лин там, – он указал пальцем на холст, – внутри картины. Думаю, чтобы вывести её, я тоже должен попасть туда.

Коннору показалось, что Питер чуть не выронил приборы из рук.

– Дойл, ты спятил?! Допустим, даже если ты войдёшь в картину, кто даст гарантию, что ты выйдешь – один или с Линдсей?

– И что ты предлагаешь? Оставить её там? С этой ужасной гримасой на лице?

Питер растерянно развёл руками…

– Давай, Эксон, включай свои приборы, я больше не могу держаться, – сказал Коннор и лёг на диван. Сон окутал его моментально.

Дойл закрыл глаза, а в следующую секунду почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо. Это был Питер. Весьма помятый, уставший и с красными от недосыпа глазами.

– Вставай, уже утро! Надо на работу собираться.

– В смысле? Как утро?

Дойл сел на диване, рассматривая друга. Перевёл взгляд на картину. Ничего не изменилось. Посмотрел на часы. Действительно, с момента их разговора с Питером прошло около четырёх часов. А показалось, что всего одна секунда. Коннор попытался вспомнить, что было после того, как он сказал Питеру включить приборы. Ничего не было. Ровным счётом ничего.

– Эксон, что-нибудь происходило после того, как я уснул? – Коннор подошёл к картине, как будто не веря в происходящее. Он почти не сомневался, что видение повторится после того, как он уснёт, и Линдсей снова позовёт его за собой.

– Ничего не было, – зевая, пробормотал Питер. – Показания приборов всю ночь были высокими, но, как ты видишь, Линдсей в образе злой фейри не сошла с полотна.

– Прекрати, – грубо отрезал Дойл. – Твоя ирония тут не к месту. Возможно, она бы и вышла, но скорее всего, присутствие третьих лиц в её планы не входило. Поехали в Управление, нужно найти папку, о которой я тебе говорил ночью. Мне нужно собрать как можно больше информации о картине, чтобы понять что делать дальше.

Офис по научным исследованиям и разработкам,

21 апреля 2000, 9.12

Коннор сидел в своём кабинете один, отправив Питера и Антона анализировать данные, записанные на видеокамеры в доме Спрингз. Хотя, по правде говоря, он не хотел, чтобы ему кто-то мешал. Чувствовал себя Дойл, мягко говоря, неважно. Голова гудела, как с перепоя, коих в его жизни было не так много, но ощущения очень ярко запомнились и повлияли на решение отказаться от такого времяпрепровождения в дальнейшем. Сорваться и наорать из-за какой-нибудь глупости на коллег хотелось меньше всего, ведь Коннор прекрасно понимал, что картина продолжает дурить ему голову, зазывая снова к себе и зачаровывая. Он постоянно слышал голос Линдсей в голове, которая звала его по имени и обещала рай для двоих внутри полотна. Любая отвлечённая мысль сразу же вызывала раздражение, а перед глазами всякий раз возникал этот манящий сумрак зеленеющего леса. Коннор был уверен, что другого пути у него нет: чтобы спасти Линдсей, нужно самому туда попасть. И скоро картина своё получит, но только после того, как Дойл изучит материалы дела из архива ОНИР до последней буквы.

К сожалению, полезной и новой информации в папке было немного. Оказывается, Коннор смог вспомнить ночью почти всё из далёкого прошлого полотна «Дарящие любовь». Ничего нового в материалы дела не было добавлено, словно с XIX века зловещая картина не имела хозяев. Но что-то подсказывало Дойлу, что всё это время она просто ускользала от внимания Управления. Коннору не давал покоя вопрос, как же картина попала к Линдсей. Но, очевидно, только сама Доннер могла ответить на него.

Ход мыслей Коннора прервал звонок мобильного. Увидев на экране имя Адама Дженнерса, Дойл сразу же ответил, так как сидел в кабинете один и необходимости выходить не было.

– Приезжала Де Марко, – с нотками раздражения в голосе сказал Дженнерс. – Привезла одежду для Николь.

– И ты взял? Зачем? – строго спросил Коннор.

– Так, Коннор, – голос на том конце явно давал понять, что его обладатель готов высказать всё, что накипело по этому вопросу, – ты просил сообщать тебе обо всём, что происходит с Николь. Я сообщил. Если ты не согласен с пополнением её гардероба, номер Адрианы ты знаешь. Решай это с ней сам.

Коннор слегка растерялся: ему не приходилось ещё видеть и слышать Адама злым и раздражённым. И, вспоминая знакомство с Де Марко, Дойл понимал, что вряд ли у Дженнерса был выбор: принять вещи или отказаться. Но решение вопроса о ползунках могло вполне подождать.

– Хорошо, я потом позвоню ей, – Коннор помолчал, а затем не менее серьёзно продолжил: – Адам, я должен кое-что тебе сказать. У меня на работе сейчас идёт расследование. Не скажу, что оно угрожает моей жизни, но я пока не могу спрогнозировать вероятный исход. Да и вообще, ты же понимаешь специфику моей работы. Я хочу быть уверен, что если со мной что-то случится…

– Перестань, Коннор. Ничего с тобой не произойдёт. После всего, что ты перенёс, думаю, фортуна будет благосклонна к тебе. Но я понимаю, куда ты клонишь. Если всё же что-то случится – будь уверен, о Николь я позабочусь, как о родной внучке.

– Спасибо. До встречи!

Коннор нажал на «отбой», побарабанил пальцами по столу, минуту подумал и набрал следом номер Эксона. Он не был человеком, который рискнул бы своей жизнью, никого не предупредив. Дойл чувствовал, что должен вернуться в квартиру Линдсей один. Тогда магия картины проявится, желая притянуть его и поглотить. Он не представлял, как станет вызволять оттуда Линдсей, но хотел быть уверен, что здесь останется тот, кто будет в курсе, что теперь фигур на полотне стало две.

– Питер, зайди ко мне в кабинет. Нужно поговорить.

Коннор спрятал телефон, глубоко вздохнул, захлопнул папку и внимательно осмотрел свой кабинет.

«Надеюсь, в этот раз я вернусь сюда раньше, чем через три года».

Виндзор Стрит, 458/30

21 апреля 2000, 11.13

В этот раз Коннор прошёл мимо картины, не поддавшись на огромный соблазн обернуться, посмотреть или потрогать изображение. Желание уснуть усилилось, стоило только зайти в квартиру Линдсей. Дойл сел на диван и не спеша поднял глаза, сосредоточившись на фигуре Доннер, которая все также стояла с искажённым от ужаса лицом. Зрелище было жутким, но… силу притяжения не ослабляло ничуть.

Дойл боролся с собственными чувствами. С одной стороны, он прекрасно понимал, что никто, кроме него, не сможет помочь Линдсей. Из тех скудных сведений, которые скорее можно было воспринимать как сплетни или «городские легенды», он понял только, что затянув в себя человека, страдающего от неразделённой любви, картина будет сводить с ума того, кого любил этот человек, и сделает всё, чтобы привести его на место, где она находится. Сейчас отпали всякие сомнения насчёт чувств Линдсей к нему. Но что же чувствовал он сам?

До своего возвращения в прежнюю жизнь Линдсей была единственным «якорем» для него, который не давал помешаться. Он «доставал» её светлый образ из памяти, вспоминая детали их разговоров, её одежду, настроение в определённые моменты совместных расследований… Своего рода уловка, которой он пользовался, желая абстрагироваться от боли и кошмаров во время экспериментов. Сейчас ему казалось странным, что мозг не сыграл с ним злую шутку, как это произошло с Амандой-Адрианой. Хоть он и не помнил точно, в какие моменты испытаний видел лицо Аманды, разум причудливо соединил её внешность с болью, а организм моментально выдал парализующую реакцию при виде Адрианы, похожей на свою сестру как две капли воды. Но игры разума удивительны и мало предсказуемы. Оставалось только выдохнуть с облегчением, что Линдсей не стала у него ассоциироваться со временем пребывания в «Улье» и вызывала лишь тёплые чувства. Но всё же Коннор был вынужден признаться в том, что, с момента появления в его жизни Николь, отношение к той, ради которой он хотел вернуться в прежнюю жизнь больше всего, изменилось. Что же он сейчас к ней чувствовал? Лин была важна для него, она привлекала его и вызывала вполне естественное мужское желание, но понять и разобраться, а любит ли он её, Коннор пока не мог. Очевидно, заботы о дочери затуманили его разум больше, чем мистическое полотно. И Николь выступила сейчас более сильным «якорем». Дойл был готов войти в картину и рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти Линдсей. Понимал, что, возможно, выйти оттуда уже не сможет, но мысли о малышке не давали шагнуть в этот гадский лес с порога.

Коннор сглотнул и устало заморгал. Снова вернулось ощущение, что сон буквально обволакивает его с ног до головы. Он положил голову на подушку и провалился в царство Морфея в ту же секунду.

– Коннор! Иди ко мне… Любимый!

Дойл открыл глаза и увидел, что изображение Доннер поменяло позу. Она стояла, протянув к нему руки, и улыбалась, но в этот раз из картины Лин не вышла. Её губы не шевелились, но он отчётливо слышал голос коллеги.

– Прости меня, доченька, – сказал Коннор сам себе, и его сердце сжалось от воспоминаний о крохе в люльке.

Он встал с дивана и решительно пошёл к картине. Прикоснулся к полотну, не ощутив кожей шероховатость краски. Пальцы легко прошли сквозь холст, и спустя мгновение он почувствовал, как до них кто-то дотронулся. Доннер всё так же ослепительно улыбалась, глядя на мужчину своей мечты. Не медля больше, Коннор шагнул в картину…

========== 8. Рабство иллюзий ==========

Комментарий к 8. Рабство иллюзий

Первое, что бросилось в глаза Коннору, – контраст изображения на холсте и внутреннего обустройства картины. Его взгляд никак не мог выловить в густом тумане хотя бы очертания деревьев, ведь изображение леса на полотне было очень объёмным, ясным, чётким, и казалось, что за спинами влюблённой пары простирается целый мир. На деле же у Коннора возникло ощущение, что он угодил в чулан: тёмное, мрачное пространство, сковывающее движения.

С большим трудом он посмотрел в ту сторону, откуда только что пришёл. За туманной дымкой можно было разглядеть квартиру Линдсей. Небольшое окошко отделяло гостиную и то место, куда он попал. Вот только оно медленно блекло и с каждой секундой затягивалось туманом всё сильнее. Коннор снова перевёл взгляд на Линдсей. Чем-то неестественным на фоне сумрака казалось её сияющее от счастья лицо. При этом движения и мимика были очень странными, минимальными, замедленными. Он всмотрелся в улыбку и заметил, что черты лица Лин начали заостряться, словно по ним кто-то водил карандашом. Однако такие метаморфозы, как ни странно, совсем не удивили его. Где-то на задворках сознания пробежала мысль, что и он сам, наверное, превращается из живого в нарисованного. Но и эта мысль абсолютно его не смутила.

Коннор не мог знать, что счёт пошёл буквально на минуты, и у него было ничтожно мало времени на попытку спасти Линдсей и выйти самому. Он не чувствовал, что его личность уже старательно уничтожалась, а разум словно погружался в расплавленный воск. Коннора дурманил непривычный коктейль из любви, эйфории и страсти: ведь мир картины диктовал свои условия существования, старательно вычищая остальные чувства и эмоции. Прошло всего одно мгновение, и Коннора уже не смущало это мрачное тёмное место. Напротив, он ощутил, что ему здесь очень уютно и комфортно. Дойл смотрел на Линдсей и понимал, что единственное, чего он хочет прямо сейчас – это быть здесь с ней вечность… Никакие заботы и тревоги больше не тяготили. Боли в пояснице и животе, которые часто его беспокоили и которые Адам называл больше психосоматическими отголосками ужасов, пережитых в Неваде, полностью растворились, даруя телу лёгкость и приятную невесомость. Коннор был свободен и безгранично счастлив. Он ощущал каждой клеткой тела, что всё прошлое, все беды и страхи, крики сослуживцев в Бермудах, звучавшие в голове – всё это покидает его. И он отпускал память о прошлой жизни со счастливой улыбкой на лице. Как же он устал от этой внутренней боли, как же сильно хотел обычного человеческого счастья и покоя. И сейчас своё заветное желание он видел прямо перед собой. Линдсей смотрела на него с любовью, трепетом и восторгом. В её взгляде – ни намёка на печаль и грусть, как раньше. И от этого Коннору также было легко и хорошо. Хотелось буквально парить с Линдсей над землёй, освободившись от тяжести внутри тела.