Текст книги "Mea culpa (СИ)"

Автор книги: A-Neo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Что ты! Я совсем не боюсь тебя!

Поражённый Квазимодо исподлобья взглянул на девушку, ожидая увидеть на её прелестном личике ужас, омерзение – к такому отношению окружающих он привык, перестал его замечать, считая правомерным. Кому доставит удовольствие вид безобразных изъянов, когда в мире полно приятных взору вещей? Но никогда ещё он не ощущал своего уродства столь остро, как сейчас. Ему хотелось исчезнуть, забиться в самый тёмный угол, где никто не смог бы обнаружить его, такого жуткого и несуразного, недостойного даже рядом стоять с воплощением неземной красоты. Однако ни тени неприязни он не увидел. Цыганка, напротив, не отворачивалась от него, хотя в глазах её мелькал затаённый страх.

– Я тебя не боюсь! – чётко произнесла она. Глухой звонарь прочёл её слова по губам и усомнился – не ошибся ли он?

– Вы? Не боитесь? – с надеждой и горечью переспросил горбун. – Ведь меня считают демоном, от взгляда которого скисает молоко, а у женщин на сносях случается выкидыш.

– Ни капли! – смело ответила Эсмеральда, тряхнув головой. – Какое мне дело до глупых россказней? Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – радостно закивал глухой. – По твоим губам, я понимаю. Да!

– Это хорошо. Не надо принимать близко к сердцу выдумки злых людей, – девушка вздохнула. – О моём народе говорят, будто мы знаемся с нечистой силой, пожираем младенцев, наводим порчу и много ещё всяких ужасов. Скажи, разве я похожа на колдунью?

Ошарашенный Квазимодо едва не ляпнул о том, что судья Фролло не раз высказывался о цыганах подобным образом, но вовремя опомнился и поспешно ответил:

– Нет, нет, милая девушка, вы сама доброта! Вы одна проявили сострадание, когда даже хозяин от меня отвернулся. Вы, верно, не помните, как дали напиться несчастному у позорного столба, а я не забыл вас и отныне жизнью готов отплатить за те несколько глотков воды.

Эсмеральда смутилась. Надо сказать, было от чего: всё-таки не каждый день мужчина сулит отдать за тебя жизнь!

– Ох, Квазимодо, если бы все были такими чуткими, как ты! Я, на беду, встретила человека, прекрасного ликом, но за красотой скрывалась пустота. Я не разглядела её сразу, купившись на блеск доспехов. Из-за него пострадал и ты.

– Вы говорите о моём хозяине? – насторожился горбун, из-за недуга не поняв до конца мысли собеседницы. – Я не держу на него зла, если вы вспомнили случай у позорного столба.

– Нет, Квазимодо, не о нём. Прости, что вспомнила тот день. Давай забудем его, навсегда! Я ведь пришла сюда, чтобы поблагодарить тебя за всё, что ты сегодня сделал. Если б не ты, меня бы уже не было на свете.

Квазимодо, распираемый счастьем, просто не знал, куда деваться. Впервые кто-то, кроме отца Клода и Жеана Фролло, разговаривает с ним доброжелательно, более того – она, светлый ангел, держится с ним на равных, благодарит, просит прощения за пустяк, на который внимания обращать не стоило. Будучи предельно честным, бедолага не мог скрыть от цыганки горькой правды: он всего лишь выполнял указания судьи Фролло. Так уж получилось. Это Жеан и его брат всё придумали. А Квазимодо, готовый без колебаний расстаться с жизнью ради цыганки, действовал по указке человека, которого почитал как родного отца и к которому, терзаясь угрызениями совести, ревновал. Звонарю очень хотелось знать отношение девушки к судье Фролло, поэтому он решился спросить напрямую. Язык его с трудом ворочался во рту, а гортанный голос дрожал, когда Квазимодо произносил:

– Скажите, о милая девушка, что вы испытываете к моему господину? Если я дерзнул вызнать то, о чём спрашивать нельзя, вы вправе пенять мне за мою несдержанность. Но если тайны в том нет, то, прошу, скажите мне! Мне важен, очень важен ваш ответ!

– Я пока сама не знаю, что думать о твоём хозяине. Он пугает меня, но я вижу, как он пытается казаться страшнее, чем есть на самом деле, – поразмыслив, ответила Эсмеральда. – Его сердце покрыто коркой льда, которую трудно растопить. Я хочу бежать от него, но он преследует меня – я всё время вспоминаю о нём, слышу его голос. Мне искренне жаль его, Квазимодо!

К счастью, а, может, к несчастью для себя, Жеан Фролло не слышал этих слов. Он спал, и видения его впервые со дня встречи с цыганкой посетили исключительно мирные. Никаких танцев с бубном, жадно приоткрытых губ, податливо прильнувшего к нему жаркого девичьего тела, благосклонно принимавшего его ласки – словом, ничего, заставлявшего просыпаться в смятении. Он видел мельницу, деревушку, где провёл раннее детство, где доживала свой век его кормилица, видел луг, залитый летним солнцем, и он шёл в высокой траве, сам не зная, куда. Грозный судья Фролло безмятежно улыбался во сне. Его душа, уставшая от любовных терзаний, получила долгожданную передышку.

Постепенно Эсмеральда привыкла к вынужденному заточению. Собор понемногу исцелял её душевные раны, возвращал надежду, внушал уверенность в собственных силах. Она с благоговением слушала раскаты органа, перезвон колоколов, возносимые священниками молитвы, наблюдала, как молятся другие – всё это в совокупности действовало на неё умиротворяюще, наполняло душу светлым волнением. Она сама молилась, как умела, подле статуи Богоматери близ придела «лентяев», там, где впервые столкнулась с Фролло. Молодость и весёлый нрав немало способствовали выздоровлению как душевному, так и телесному. Девушка оправилась, на щеках вновь заиграл румянец, в глазах появился игривый блеск. Эсмеральда украдкой пела и танцевала в своей келье, дрессировала преданную Джали, смотрела на город с высоты, провожала закаты и грезила о дне, когда вновь станет свободной и вернётся в табор. Подобно беззаботной пичужке, девушка щебетала, радуясь жизни, едва отступали невзгоды.

С Квазимодо установились трогательные отношения. Цыганка скоро перестала пугаться причудливой внешности горбуна и общалась с ним уже без скованности. Они вели беседы на колокольне, звонарь устраивал для неё экскурсии по собору, познакомил с медным своим гаремом. Рискуя свернуть шею, совершая немыслимые пируэты, срывал цветы, растущие в выступах древних стен – для того только, чтобы потешить дорогую гостью. Квазимодо, понимая, что с ним девушка никогда не будет счастлива, что он, отверженный, принесёт ей лишь горе, не питал относительно будущего никаких иллюзий. В её келью он ни разу не зашёл, несмотря на уговоры Эсмеральды. Он садился напротив распахнутой двери, так, чтобы они могли видеть друг друга, и тогда они разговаривали, или же горбун просто наблюдал за цыганкой. Трижды в день он приносил ей еду, ставил корзинку у порога и сразу же ретировался. Эсмеральда несколько раз приглашала Квазимодо разделить с ней трапезу, но тот под разными предлогами отказывался.

С архидьяконом также быстро удалось найти общий язык. Клод Фролло охотно отвечал на вопросы цыганки, какими бы глупыми и наивными они не были, учил молитвам, старался помочь, приободрить. С его поддержкой ей легче казалось переносить затворничество.

С судьёй дело обстояло намного сложнее. Эсмеральда толком не понимала, какие чувства вызывает у неё этот человек, сотканный из противоречий. Тут были и неприязнь, и жалость, и брезгливость, и ощущение защищённости, которое она испытала в его крепких объятиях. Она ждала, что Жеан, снедаемый влечением, явится к ней завтра же, но он не пришёл – ни на следующий день, ни после. Так миновала целая неделя. Между тем цыганка всё же ощущала присутствие судьи, его неуловимую заботу о ней. Ведь это он присылал пищу, приносимую в келью Квазимодо. Доказательством тому служили подарки, которые она всякий раз находила в корзине: то пирожное, то косынка, то изящный гребень, то лента, то цветок. Колеблясь, она принимала подношения, примеряла обновки, сожалея о невозможности увидеть себя со стороны. Не удержавшись, девушка однажды утром попросила Квазимодо раздобыть хотя бы осколок зеркала. В тот же день в корзине она нашла маленькое зеркальце в резной оправе, приобрести которое горбуну было бы не по карману. Не ответив на расспросы о Фролло, звонарь, тяжело вздохнув, удалился. Эсмеральда почувствовала себя виноватой.

Судья навестил её неожиданно, когда девушка, перестав ждать, уверовала в то, что он вовсе к ней не придёт. Он явился вечером, точнее, даже не явился, а по-кошачьи бесшумно прокрался в её келью, благо дверь цыганка, ожидая прихода Квазимодо, держала нараспашку. Эсмеральда, устроившись у зеркальца, вплела ленту в волосы и теперь увлечённо разглядывала похорошевшее отражение. Он наблюдал за ней молча, не смея вздохнуть. Случайно обернувшись, девушка вскрикнула от неожиданности при виде застывшей у порога фигуры в чёрном.

– Ох! Чуть сердце не выскочило! – натянуто улыбнувшись, Эсмеральда приложила руку к груди. – Прошу тебя, не делай так больше.

– Как неосмотрительно! Ты не закрыла дверь, значит, поджидала кого-то, – сразу перешёл к делу судья. – Не меня ли, часом? Или к тебе должен явиться звонарь?

Фролло, безуспешно пытавшийся сохранить грозный вид, выглядел настолько нелепо, что цыганка мгновенно почувствовала себя хозяйкой положения. Испуг исчез. Лукаво сощурившись, Эсмеральда покружилась на месте, взметнув тяжёлый подол, и дерзко ответила:

– Сначала ждала, потом перестала. Отчего же ты не приходил? Я тебе разонравилась?

Судье хотелось парировать какой-нибудь колкостью, чтоб цыганка не слишком зазнавалась, но все резкие фразы застыли на языке: он не посмел осадить её. Волк превратился в смирную овечку.

– Боже мой! Что она со мной делает! – подумал Фролло, а вслух ответил. – Бог свидетель, девушка, я желаю тебя не меньше, чем прежде, но видеть неприязнь для меня страшнее всякой пытки. Я пытался забыть тебя, но силы меня покинули и я, подчинившись судьбе, всё же вернулся к тебе. Скажи, девушка, неужели в твоём сердце нет ни капли жалости ко мне? Неужели ты по-прежнему презираешь меня?

Целую неделю Фролло не навещал Эсмеральду, хотя душа его рвалась в маленькую келью. Не стоило злоупотреблять отзывчивостью девушки. Пусть отдохнёт, восстановит силы, подорванные подземельями Турнель. Фролло не тревожил её покой, хотя вынужденная разлука с той, которую он полюбил, омрачала его существование. Судья давно смирился с тем, что, покорившись цыганке, сделался уязвимым для насмешек, досягаемым для соблазнов. Его сильнее прежнего ранили насмешки Клопена.

– Эй, чёртов святоша! – крикнул сегодня ему вслед король арго, облюбовавший соборную паперть. – Куда ты дел цыганскую плясунью? Клянусь потрохами, девка приносила неплохие барыши, а мордашка у неё – каких поискать. Слишком жирно тебе одному пользовать этакую кралю!

– Ему приходится делиться с горбатым дьяволом! – подхватил один из клопеновских прихвостней. Обовшивленные калеки, выпрашивающие милостыню на паперти, разразились оскорбительным визгливым хохотом.

Фролло хмурился, скрипел зубами, борясь с соблазном задать наглецам трёпку, стоптать копытами Марса, раскрошив рёбра, проломив черепа. Как смеют они так издеваться над ленным владыкой?! Стоит ему только кликнуть стражу, как бродяг тут же скрутят, а уж мэтр Тортерю клещами вырвет их поганые языки! И всё же Фролло сдержался. Он понимал: срываться нельзя. Клопен и без того почуял в нём слабину, он только и ждёт, чтобы невозмутимый Фролло потерял лицо на потеху прохожим. Князь арготинцев, играя с огнём, готов пожертвовать жизнями нескольких подданных ради удовольствия прилюдно разозлить судью. Благоразумнее по-прежнему не удостаивать вниманием выпады наглеца, как поступает его Марс, который даже ухом не ведёт на лай докучливых уличных шавок. К тому же взлелеянная мечта о подготовленной мести Клопену не приносила судье прежнего удовольствия. И, кроме того, бродяги друзья цыганки. Нельзя причинять зла её друзьям.

Все мысли Фролло по-прежнему занимала Эсмеральда и способы завоевать если не ответную любовь, то хотя бы доверие. Он не знал, как расположить к себе женщину – до сих пор у него получалось только запугивать. За неимением компетентного советчика, Жеан действовал ощупью, полагаясь на древний, как сам мир, мужской инстинкт. Он передавал для неё подарки, тайком выспрашивая у Квазимодо, как отнеслась девушка к его подношениям. Узнав, что дары принимаются благосклонно, Фролло убедился в правильности выбранного пути. Он прежде и предположить не мог, какое это громадное удовольствие – радовать других! И он бы баловал цыганку, обучал грамоте, если бы… Если бы только у него имелось достаточно времени до возвращения короля из резиденции в Ла-Риш.

Фролло смиренно замер перед девушкой, готовый принять любой приговор из её уст, будь то сострадание или упрёк. Одного он ожидать не мог: Эсмеральда, тронутая понурым видом судьи, с опаской, словно гладила хищного зверя, провела ладошкой по его щеке. Это почти невесомое касание привело мужчину в неописуемый восторг. Жеан схватил руку Эсмеральды и прижал к губам. Даже удары, наносимые этими изящными ручками, он принял с должной покорностью, а уж ласковый жест воспринял как проявление наивысшего благоволения. Однако цыганка тут же отстранилась и отступила вглубь кельи.

– Нет, я не презираю тебя и не ношу в сердце ненависти. Но только прошу: не умоляй меня о том, чего я не могу дать. Вспомни, кто я и кто ты. Бродяжка, цыганка, плясунья без роду и племени не ровня дворянину. Ты ненавидишь мой народ, считаешь меня колдуньей, которая тебя приворожила. Разве мы пара?

– О, не говори так! Мне больше нет дела до титулов и сословий. Одно слово, девушка – и я брошу к твоим ногам всё, чем владею, стану твоим рабом, твоей тенью. Все богатства, честь дворянина – что там! – свою жизнь я готов отдать за одну твою улыбку! Ты мне не веришь?! Я не любим – я недостоин твоей любви, но я не презираем. Это ли не благо? Пусть ты подаришь сердце другому! Пусть! Только живи, будь счастлива!

– Я верю тебе. Верю… – одними губами прошептала цыганка.

В её коротком взгляде, брошенном на судью, впервые мелькнула заинтересованность.

– Верю, – повторила она, шагнув навстречу ему. И уже не она, а он готов был отступать в растерянности, но не мог двинуться с места. Девушка, как прежде, погладила его по щеке и он, восприняв её жест как поощрение, потянулся к её губам. В этот трогательный миг коварная козочка, недовольная тем, что о ней позабыли, громко заблеяла, топнув ножкой. Эсмеральда стыдливо опустила глаза, обрамлённые длинными ресницами. Жеан разочарованно вздохнул. Притяжение между судьёй и цыганкой исчезло.

– Хочешь, покажу, чему я научила Джали? – засмеялась девушка.

Конечно же, он хотел, хотя и злился на козочку, столь ревниво оберегавшую хозяйку. С детской непосредственностью Эсмеральда демонстрировала Фролло таланты своей питомицы, перемежая представление рассказами о методах дрессировки. Миф о колдовстве развеялся, как дым. В умении Джали называть месяц, число и час не оказалось ничего сверхъестественного.

– Посмотри! Я выучила её бить копытом в бубен и останавливаться по моему знаку. Вот и весь секрет! Но всякий раз из толпы хоть один, да крикнет, дескать, коза одержима дьяволом.

– Пустоголовое дурачьё! – фыркнул Фролло, хотя сам, чего греха таить, побаивался бесовской скотины.

Несмотря на подобающую его положению серьёзность, судья не мог без улыбки смотреть, как маленькое животное с потрясающей точностью передразнивало уважаемых мужей Парижа.

– Джали, покажи, как произносит речь мэтр Жак Шармолю! – приказала раскрасневшаяся цыганка, не забывшая старого недруга.

Козочка так уморительно вскинула передние ножки, пронзительно заблеяв, что строгий Фролло всё-таки не выдержал и рассмеялся.

– Вот бестия! Точь-в-точь старина Шармолю! Почему ты на меня так странно смотришь?

– Я думала, ты не умеешь… – произнесла удивлённая цыганка.

– Чего не умею? – не понял Фролло.

– Смеяться.

В самом деле – возможно, и не умел. Она его научила. Сдержанному человеку не полагается смеяться и дурачиться – так он считал прежде. Она помогла ему переступить собственные предрассудки и этот смех стал очередной уступкой цыганке, новой преодолённой ступенью в перерождении угрюмого судьи Фролло.

– Будь всё же осторожнее с Шармолю, – предупредил Жеан. – Старый ворон не преминет разделаться с тобой, если предоставится случай.

Как показали последующие события, предупреждение оказалось не лишним.

========== Глава 9. Шармолю не дремлет ==========

Если кто-то из блюстителей закона превосходил Жоаннеса Фролло в нетерпимости к ведьмам и еретикам, то сия сомнительная честь принадлежала мэтру Жаку Шармолю, прокурору духовного суда. В то время как другие, посудачив о чудесном спасении цыганки, позабыли о ней, Шармолю не забыл ничего. Преступница, ушедшая от возмездия, не давала ему покою. Прокурора провели, как мальчишку, лишили законной добычи, а такого честолюбивый Шармолю без отмщения оставить не мог. Дело следовало довести до конца, иначе нечестивка проживёт в соборе до старости, или, того хуже, хитростью улизнёт на волю.

Выждав пару дней, он навестил судью Фролло, которого до сих пор считал первым пособником в уничтожении пресловутой ведьмы, покушавшейся на жизнь офицера. Жеан, окружённый кошками, разбирал какие-то бумаги у себя в кабинете. Завидев Шармолю, он поджал губы, что служило признаком раздражения. Королевский прокурор, в свою очередь, недовольно поморщился: всюду – под ногами, на столе, на полках с книгами – восседали или дремали кошки. Серые, рыжие, полосатые, они с интересом устремили на вошедшего зеленущие глаза с колдовскими вертикальными зрачками.

– Боже милостивый! – поразился Шармолю. – Да сколько же их тут?!

Огромный пушистый белый кот, видимо, пользовавшийся особым расположением судьи, устроился на хозяйских коленях. Другой, дымчатый, суетился на письменном столе, с мурлыканьем бодал лбом руку хозяина, норовя наступить лапами прямо на документы. Время от времени Фролло легонько отпихивал назойливого любимца в сторону, а тот, нимало не обидевшись, лез снова.

– Правду сказать, никогда не понимал вашего увлечения этими бесовскими зверьками, – нахмурился прокурор, когда законники обменялись приторно вежливыми приветствиями, как обычно здороваются люди, ненавидящие друг друга, но связанные общим делом. Фролло, вздёрнув бровь, спокойно возразил, что его питомцы чистоплотны, ничего не испортили в кабинете и вообще несут важную службу по охране ценных документов от расплодившихся во Дворце правосудия мышей.

– Давайте же отвлечёмся от моих кошек и перейдём к делу, которое, вероятно, не терпит отлагательств, коли вы лично удостоили меня посещением в столь ранний час.

Прокурор елейным голосом заговорил о ведьме, укрывшейся в соборе Парижской Богоматери (тут он истово перекрестился) при попустительстве мэтра Фролло и смущающей праведных прихожан. Между тем приговор преступнице подписан и подлежит исполнению. Стало быть, нужно добиться постановления судебной палаты, чтобы выудить нечестивку из убежища и предать в руки палача. Закончил он свою речь предположением: вероятно, мэтр Фролло испытывает желание исправить досадное недоразумение и казнить цыганку, пока слухи о бездействии правосудия не достигли ушей короля. Произнеся имя государя, Шармолю почтительно возвёл взор к потолку. Судья поднялся, спихнув с колен кота, оставившего на чёрной мантии белую шерсть. Ехидно скривив губы, он пожал плечами и прочёл ответную тираду о том, что и рад бы изловить ведьму, да вынужден подчиняться закону, не им установленному. В храме преступница священна, а его судейской мантии не тягаться с сутаной епископа. Уличная девка не стоит того, чтобы из-за неё переступать давние порядки. Цыганка неприкосновенна, но если мэтр Шармолю обеспокоен нравственностью прихожан, то его опасения беспочвенны: родной брат судьи лично присматривает за колдуньей и не позволит ей ни сбежать, ни совратить праведную душу. Нравственность архидьякона Клода Фролло сомнениям не подлежит. Цыганка всё равно что в тюрьме.

Белый кот, приветливо мяукнув, принялся тереться линючими боками о прокурорскую мантию, намереваясь сотворить с нею то же, что проделал с облачением хозяина. Шармолю, что-то проворчав под нос, непочтительно оттолкнул зверька ногой и поспешил откланяться.

– Умница, Снежок! – похвалил Фролло своего фаворита, когда за визитёром захлопнулась дверь. Взяв кота на руки, он почесал его за ухом, задумчиво проговорил. – Ишь, ведьму ему подавай! Мы не отдадим ему Эсмеральду, а, Снежок?

И снова повторил, с наслаждением растягивая гласные, словно пробуя имя на вкус:

– Эсмеральда… Эсмеральда-а…

Шармолю понял: здесь Фролло ему не союзник. Он ни за что не пойдёт против брата, укрывающего ведьму властью церкви. Кроме того, всплыла ещё одна причина, заставившая прокурора утратить прежнее доверие к судье. Уж слишком рьяно мэтр Фролло защищал цыганку, да и в целом со дня незадавшейся казни он как-то переменился. Собственно, судья переменился уже давно, но теперь в нём откуда-то появилась прежде несвойственная ему снисходительность к осуждённым, новые нотки в голосе, мягкость во взгляде. Судя по всему, неумолимый Цербер начал терять хватку.

– Уж не цыганка ли приворожила его? – брезгливо содрогнулся Шармолю. – Что, если мэтр Фролло…

Прокурор даже в мыслях не смог произнести «влюбился». Уж слишком нелепо звучало это предположение относительно мэтра Фролло. Такие люди, как он, не могут любить, не умеют. Нет, судья просто находится под воздействием колдовских чар. Этак-то вернее. Тем более следовало как можно скорее казнить ведьму, дабы вырвать из пучины порока соблазнённую ею душу мэтра Фролло.

Отбросив мысль заручиться поддержкой судьи, Шармолю принялся действовать самостоятельно. В разговорах с Фролло о цыганке он больше не упоминал, будто бы та перестала его интересовать. Однако, как гласит изречение: «Vulpes pilum mutat, non mores»*. Мэтр Шармолю попросту затаился. Прежде всего он составил прошение к королю о лишении собора Парижской Богоматери статуса убежища. По счастью, письмо в Плесси-ле-Тур он не отправил, опасаясь монаршего недовольства: для подобной просьбы нужна более веская причина, чем воспользовавшаяся законным правом преступница. Шармолю отложил исписанный лист до лучших времён, решив пока испытать способ попроще. Если нельзя насильно вывести ведьму из собора, её можно выманить оттуда хитростью. Перелистав дело цыганки, мэтр Шармолю понял, что может заставить преступницу презреть безопасность.

Непутёвый школяр Жоффруа Дюбуа, попавшийся на игре в кости, сделался белее бумаги, когда его представили пред очи мэтра Шармолю. Выражение лица прокурора духовного суда не предвещало ничего хорошего. Бедняга, заикаясь и путаясь, ещё пытался что-то лопотать в оправдание, уповая на то, что его проступок не имеет отношения к ведомству господина прокурора, но страж был неумолим, как скала. Казалось, он даже не слушал обвиняемого. Наконец, когда Жоффруа уже распростился с жизнью, Шармолю неожиданно сменил гнев на милость. Он посулил отпустить школяра на все четыре стороны безо всякого штрафа за нарушение закона, и даже приплатить тридцать денье, если тот сейчас отправится в собор Парижской Богоматери, отыщет там цыганку, воспользовавшуюся правом убежища, и уговорит её выйти на площадь. В противном случае… Прокурор, ухмыльнувшись, провёл ребром ладони по шее. Этот молчаливый аргумент подействовал сильнее всяких слов.

Вздрагивая при мысли о «противном случае», Жоффруа поспешил в собор, где моментально растерялся. Храм поразил не слишком набожного школяра громадными пространствами, подавил величием, колоннада показалась ему вековым лесом. Он не знал, с чего начать розыски и сиротливо мыкался по собору.

– Вот так незадача! – размышлял Жоффруа, почёсывая затылок. – Где же здесь отыскать цыганку? Говорят, она тут под покровительством судьи Фролло и его дьявольского прислужника-горбуна. Ещё вопрос, кто из этих двух крокодилов страшнее – Шармолю или Фролло. Не тот, так другой меня слопают с потрохами. Плакали мои тридцать денье!

Очутившись, таким образом, меж двух огней, пройдоха заколебался, не зная, к какой стороне примкнуть. Столкнуться с судьёй ему нимало не хотелось, однако неисполнение поручения грозило страшной карой. Жест, изображающий перерезанное горло, побудил школяра склонился к содействию прокурору. Если за судьёй стоял хоть и жуткий, но всё-таки живой человек из плоти и крови, то за спиной Шармолю юноше рисовались костры инквизиции и холодные склепы Монфокона. Обратившись к случившемуся поблизости причетнику, Жоффруа справился у того о цыганке. На счастье школяра Эсмеральда оказалась вовсе не в келье, куда проникнуть было бы непросто. Причетник указал Жоффруа на коленопреклонённую девушку в белом, возносившую молитвы подле статуи Богоматери. Посланец Шармолю давно заприметил её, но даже предположить не мог, что та, кого он принял за послушницу, есть та самая цыганка. Итак, первую половину поручения школяр не без труда, но выполнил. Осталось самое сложное.

Эсмеральда пребывала в приподнятом расположении духа: сегодня истекла половина определённого Фролло срока. Всё складывалось для неё как нельзя более удачно. Цыганка настолько привыкла к чувству защищённости, что неожиданное обращение молодого человека в потрёпанном сюрко подозрений не вызвало. Жоффруа, как было велено, на голубом глазу поведал: в деле цыганки вскрылись новые обстоятельства, некто капитан Феб де Шатопер желает дать показания и ждёт цыганку, чтобы вместе ехать во Дворец правосудия. Эсмеральда, помня неоднократно повторённый наказ ни под каким предлогом не покидать собор, заволновалась. Капитан оказался благородным человеком, он поверил в её невиновность, хочет оправдать перед судьями! А она рискует упустить счастливый случай. Как назло, архидьякон именно сегодня отлучился по делам, а судья должен был прийти только вечером. Эти сомнения она озвучила посланнику.

– Вы говорите о судье Фролло? – присвистнул сообразительный Жоффруа. – Так он как раз сейчас во Дворце правосудия, куда вам следует отправиться.

Эсмеральда всё ещё колебалась.

– Но почему же капитан сам не пришёл?

Школяр, чьё красноречие питал страх перед петлёй, расплылся в улыбке.

– Думаете, вашему капитану охота, чтоб его видели вместе с цыганкой? Вот он и прислал меня. Идёмте же, пока он не раздумал!

Это походило на правду. Эсмеральда вспомнила красавицу де Гонделорье в объятиях Феба в день казни, судью, отбившего её у стражи. Одно воспоминание притянуло другое – о свистке, который она на всякий случай носила на шее.

– Сможешь позвать Квазимодо, – всплыл в сознании голос Фролло. – Свист он услышит.

– Подождите меня здесь, – сказала она школяру. – Я скоро вернусь.

Отсутствовала цыганка не более получаса, однако за этот срок Жоффруа Дюбуа извёлся от беспокойства, кидаясь то в жар, то в холод. Наконец сияющая Эсмеральда вернулась, положив конец его мытарствам, и предложила скорее идти к капитану.

– Его карета ждёт нас на Соборной площади. Следуйте за мной, девушка! – провозгласил школяр, зашагав впереди. Не предвидя подвоха, Эсмеральда двинулась следом.

На Соборной площади действительно стояла карета. Цыганке едва не сделалось дурно, когда она как следует рассмотрела её. В довершение, улыбчивый молодой человек метнулся вбок и мгновенно растворился в толпе. Девушка бросилась было обратно в укрытие, но обе её руки оказались в тисках. Цыганка беспомощно забилась, схваченная двумя сержантами городской стражи. От крыльца собора её отделяли всего каких-то пятнадцать шагов. Вокруг полно людей, но никому не было дела до стражников, среди бела дня волокущих упирающуюся девушку к зловещей чёрной карете с зарешёченными окошками. Точнее, прохожие делали вид, будто ничего не замечают, и торопились пройти мимо. Не вырваться. И руки скручены. А ведь Фролло предупреждал…

– Помогите! – закричала Эсмеральда что есть мочи. Жёсткая потная ладонь тут же зажала ей рот.

Всё же призыв цыганки не остался неуслышанным. Перед стражниками и их добычей словно из-под земли вырос плечистый малый в лохмотьях (будь здесь Жеан Фролло – он узнал бы его!). Вытянув грязную руку, бродяга загнусил:

– Подайте, Христа ради!

– Пошёл прочь! – рявкнул сержант.

Король Алтынный, не вняв приказу, перегородил стражникам дорогу, продолжая кривляться. Неожиданно он весь подобрался и тигриным прыжком сбил с ног сержанта, державшего правую руку Эсмеральды. Охнув, служака выпустил жертву, а его товарищ растерялся, не зная, тащить ли цыганку в карету, или же разделаться с дерзким бродягой. Цыганка, воспользовавшись заминкой, схватила свисток. Площадь огласила знакомая переливчатая трель. Сержант, предупреждённый о цыганских фокусах, ещё крепче вцепился в девушку, но неведомая сила подняла его в воздух, сдавив глотку, заставив разжать пальцы. Не успев толком ничего сообразить, он разделил участь напарника, будучи отброшен на мостовую чей-то стальной рукой. Квазимодо – а это был он – подхватил цыганку в охапку и в три прыжка преодолел расстояние до спасительного крыльца. Клопен, выпустив основательно помятого сержанта, тут же ретировался. Посрамленные стражники, потоптавшись на месте и потерев ушибленные места, побрели докладывать Шармолю о неудаче. Что касается Жоффруа Дюбуа, то он мчался прочь из Ситэ так, что ветер свистел в ушах, закаиваясь впредь даже думать об азартных играх и давая обеты вплотную приняться за учёбу.

Свисток, который Эсмеральда считала бесполезным, послужил-таки ей во благо. Квазимодо спас цыганку уже самостоятельно, без чьей-либо указки. Клопен Труйльфу совершил первый в жизни героический поступок. Цыганка извлекла ценный урок, а школяр взялся за ум. Таковы были итоги неудавшегося похищения.

– Шармолю… – гневно прошептал Фролло, сжав кулаки. Квазимодо, взволнованно жестикулируя, рассказывал хозяину о произошедшем. Эсмеральда сжалась на тюфяке, обхватив плечи руками, не обращая внимания на ластившуюся к ней Джали.

– Ведь я тебя предупреждал! Нос не вздумай высовывать за пределы собора! – напустился Фролло на девушку. – Хорошо, у тебя хватило ума предупредить Квазимодо, не то болтаться бы тебе в петле на Гревской площади!

Цыганка всхлипнула. Плечи её дрогнули.

– Он сказал… Капитан хочет дать показания… – едва вымолвила она.

– Капитан?! Знаешь ли ты, какие показания дал твой разлюбезный капитан? – Фролло при упоминании ненавистного Феба взвился, как ошпаренный. – Он назвал тебя колдуньей и думать забыл о твоём существовании. Слышишь, цыганка? Он никогда не любил тебя! Не любил, не любил!

Эсмеральда чувствовала себя так, словно ей надавали пощёчин. Пусть бы лучше судья действительно ударил её, а не терзал жестокими словами, не мучил ревностью, не попрекал давно остывшими грёзами об офицерском мундире. Зачем он на неё кричит?! Она и без того противна сама себе. Глупышка, купилась на безыскусную ложь, подвела стольких людей. Безвольная кукла, которую все постоянно вынуждены спасать. Зачем только она на свет появилась? Зачем? Зачем?! Не выдержав, цыганка разрыдалась.