Текст книги "Mea culpa (СИ)"

Автор книги: A-Neo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Бежать из Парижа, не теряя ни минуты! Нет, лучше, пока не поздно, броситься в ноги к королю, во всём сознаться! В конце концов, он действовал, повинуясь дьявольскому наущению. Разве он виноват, что Всевышний сделал искусителя сильнее человека?

– Mea culpa! – жалобно простонал Фролло. – Mea maxima culpa! **

Спасительная мысль прервала его сумасшедший бег. Судья хлопнул ладонью по лбу.

– Боже правый! Ведь осудят её! У неё есть кинжал, я знаю. Меня никто не видел, а если она и заметила, то не успела разглядеть лица в темноте. Её схватят, осудят, заставят признаться. О, я знаю, как заставить её признаться! Быть может, я сам вынесу ей приговор. Она умрёт за то, что совершил я. Поделом ведьме! Её смерть, только одна её смерть избавит меня от этой проклятой муки!

Когда окончательно рассвело, он с удивлением понял, что забрёл на паперть собора Парижской Богоматери.

– Оно и к лучшему. Брат должен помочь мне.

Совсем рядом находился дом де Гонделорье. Жеан содрогнулся: провидение привело преступника на место злодеяния. В воздухе витал тяжёлый запах крови, Фролло явственно его чуял, ощущал во рту тягучий металлический привкус. Он ждал возле дверей портала Страшного суда, застыв чёрным изваянием, не обращая внимания на пробуждающийся город. Кто-то обратился к нему с вопросом, он не удостоил наглеца ответом. Фролло не знал, сколько времени провёл так. Удивлённый голос старшего брата вывел его из оцепенения.

– Жеан?! Что ты здесь делаешь? Идём скорей в мою келью!

Судья отрицательно покачал головой.

– Убийца не должен сюда входить.

– Убийца?!

Поражённый Клод увлёк брата под свод собора, где никто не мог подслушать их, допытываясь объяснения его слов, отдающих бредом умалишённого. Жеан шептал, смиренно поникнув головой перед архидьяконом, видя в нём одном надежду на спасение.

– Я убил человека из любви к женщине, которая меня приворожила. Я знаю, дьявол расставил ловушку. Ты служитель Господа. Помоги мне! – судья опустился на колени. – Клод, говори!

Брови священника гневно сошлись на переносице.

– Господь говорит:“Qui percusserit hominem volens occidere, morte moriatur».*** Убийца объявляется вне закона и должен быть казнён. Тебе это известно лучше меня.

– Господь также говорит:“Qui autem non est insidiatus, sed Deus illum tradidit in manus ejus, constituam tibi locum in quem fugere debeat,»**** – возразил Жеан.

– Я не помогаю убийцам!

– Тогда она умрёт, – оскалился младший Фролло, широко раскрыв глаза. – Та цыганка, что сделала меня убийцей.

– Но она невиновна!

– Виновна. Она меня околдовала и умрёт.

– За твоё преступление?! – отшатнулся Клод. Ему почудилось, будто в тёмных глазах брата полыхают два адских костра. – Враг рода человеческого нашептал тебе подобные помыслы. Им нельзя верить!

– Я верю. Однажды ведьма околдовала Бруно де Ференце. Он сжёг её и спасся. Я должен испробовать это средство.

– Одумайся, несчастный! Прибавить к совершённому преступлению ещё одно? Если ты не слушаешь меня, то допроси свою совесть – пусть она образумит тебя.

– Её смерть будет моим искуплением, – упрямо твердил Жеан. – Иначе мне не освободиться от её чар.

– Безумец! Мой долг помочь невинной, а не тебе!

– Клод! – взмолился судья, ловя руки архидьякона. – Ты же мой брат!

Старший Фролло брезгливо отстранился.

– Я тебе больше не брат!

– Ты предашь меня ради цыганской ведьмы?! – прохрипел Жеан, не веря ушам.

Архидьякон скорбно молчал, не в состоянии решить, что ему теперь следует делать. Погубить заблудшего брата, своими руками обречь на мучительную смерть? Брата, которого он с младенчества выпестовал, как сына? Разве не его вина, что из малютки Жеана, на которого он возлагал столько надежд, выросло чудовище? На другой чаше весов находилась жизнь молодой девушки, которую он видел мельком, но девушка не совершала злодеяний. Он не вправе допустить, чтобы жизнь её прервалась. Брат и цыганка принуждали священника совершить тяжкий выбор, ибо спасти одного значило уничтожить другого.

– Нет. Не предам, – изрёк наконец Клод. – Но я стану молить Господа, чтобы Он вернул тебе разум.

С этими словами архидьякон удалился, оставив младшего брата в одиночестве. Судья понял, что помощи ждать неоткуда. Оставалось уповать на удачу да собственную изворотливость, если только Бог ещё не окончательно отвернулся от него.

Всё вышло так, как предполагал Жеан. Эсмеральду схватили и судили за его преступление. Ему выпало вести процесс, словно небу мало показалось испытаний, которым он подвергся. Фролло ошибся. Страсть, которую он мечтал искоренить, не ослабла. Судья думал, что после де Шатопера всё в нём перегорело, однако жалкий вид подсудимой надрывал ему сердце. Фролло прилагал все усилия, чтобы сохранить невозмутимость, в то время, как душа его корчилась, словно грешник, которого поджаривают на раскалённой сковороде. Она знала – он это понимал – знала, какие чувства владеют им. Цыганку не обмануть. Того и гляди, она крикнет на весь зал: «Смотрите! Вот настоящий убийца! За что вы судите меня?»

Эсмеральда не сознавалась, а между тем следовало скорее добиться от неё признания. Упрямцы, надеясь спастись, лишь навлекали на себя новые страдания, всё возраставшие раз за разом, пока обвиняемый, не выдержав, не сознавался даже и в том, чего не совершал. Ту же ошибку повторяла Эсмеральда, наивно надеющаяся на торжество истины. Справедливость если и существовала, то не в стенах Дворца правосудия. Или судья сживёт со света цыганку, или цыганка приведёт судью на плаху. Остался последний способ сломить её упорство. Фролло, избегая смотреть в глаза девушки, призвал:

– Мэтр Пьера! Покажите подсудимой, что её ждёт, если она не признает вину!

В душе он умолял цыганку прекратить сопротивление, пока не дошло до пыток. Присяжный палач Пьера Тортерю вместе с помощником, глумливо ухмыляясь, продемонстрировали Эсмеральде набор стальных приспособлений, предназначенных для кромсания тел и дробления костей. Один вид этих жутких орудий испугал девушку, но всё же она, стиснув зубы, затрясла головой.

– Я невиновна!

Один из членов духовного суда, которому наскучила волокита, взял слово.

– Ваша честь! Учитывая поздний час, предлагаю применить пытку!

Судейская коллегия, изрядно уставшая и проголодавшаяся, одобрительно загудела. Фролло вздрогнул: не удалось избежать того, чего он опасался. Сдавшись под десятками устремлённых на него выжидающих взоров, Жеан произнёс:

– Действуйте!

Он передал её в руки Пьера Тортерю и сам последовал в потайную комнату, откуда незримо мог наблюдать за происходящим в камере для пыток. Он видел, как грубые руки скрутили её, уложили на кожаное ложе, стянули ремнями. Видел, как бесстрастный палач привычными движениями обнажил её прекрасную ножку и поместил в тиски испанского сапога. Это зрелище заставило его задрожать. Она, беззащитная среди стаи стервятников, вопила от непереносимой боли. Судья, до крови закусывая губы, боролся со стремлением ворваться туда и отшвырнуть Тортерю. Рука бессознательно легла на рукоять кинжала. Грудь пронзила резкая боль, из раны хлынула кровь.

– Ещё один удар, – подумал он, – и всё будет кончено.

– Умоляю вас, не надо! Пощадите! Я во всём сознаюсь!

Если бы она этого не крикнула, он вонзил бы кинжал себе в сердце. Он переживал за неё, мучился её болью, разрывался между желанием прекратить издевательский судебный процесс и спасением собственной шкуры. Она созналась. Теперь ей не помочь. Слушай приговор, цыганка. Ты уповала на защиту судьи Фролло? Напрасно. Судья Фролло не выносит оправдательных вердиктов. Он ещё не настолько обезумел, чтобы добровольно занять твоё место на скамье подсудимых. Ты умрёшь, только тогда колдовское наваждение рассеется. Доволен ли ты, судья Фролло? Станешь ли жить, как прежде? Или даже гибель ведьмы не освободит тебя от её чар?

Судья Фролло ошибся. Жестоко ошибся.

* Считалось, что отрубленная голова могла видеть на протяжении десяти секунд после отделения от тела.

** Моя вина! Моя величайшая вина! (лат.) – формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века.

*** Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти. (лат.) Исход 21:12

**** Но если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать убийце. (лат.) Исход 21:13

========== Глава 4. Мошка и паук ==========

Капитан де Шатопер не погиб. Рана его, вопреки уверенности судьи Фролло, оказалась хоть и опасной, но не смертельной. Бравый офицер, придя в сознание, даже смог дать краткие показания – Жеан с удивлением обнаружил их в деле цыганки. Так, значит, мерзкий повеса жив?! Это обстоятельство, казалось, в корне меняло ход следствия. Поначалу благая весть о благополучии удачливого в любви соперника нанесла ревнивому Фролло болезненный удар, но, пересилив неприязнь, он сообразил, что Эсмеральду теперь легко можно вытащить из пропасти, в которую он её вверг. Обрадованный Жеан поспешил самолично навестить пострадавшего, чтобы разузнать о его здоровье. Однако ликование Фролло продлилось недолго, ровно до той минуты, когда врач, занимавшийся лечением капитана, ответствовал: его пациент находится на смертном одре, протянет от силы пару дней, не больше. Чёрные тучи вновь сгустились над головами судьи и несчастной цыганки.

Всё же, вопреки мрачному прогнозу почтенного эскулапа, Феб выкарабкался, но об этом Фролло так и не узнал. Едва оправившись, капитан де Шатопер отбыл в свой отряд, стоящий в деревне Ла Кё-ан-Бри. Для служителей закона он всё равно, что исчез, впрочем, состояние потерпевшего их мало волновало. Улик против цыганки было собрано предостаточно (взять хоть кинжал, который преступница держала при себе вопреки закону, а также учёную козочку), сам Феб подтвердил её занятия колдовством. Никому и в голову не пришло справляться о состоянии офицера и уж тем более требовать его присутствия на суде. Запущенную на полную мощь машину правосудия не могла остановить такая деталь, как обвинение в убийстве человека, который на самом деле жив.

Тем временем для капитана наступили не лучшие времена. Стеснённое финансовое положение мешало ему соответствовать образу, к которому он привык – образу блестящего офицера, грозы женских сердец, игрока и кутилы. Свадьбой с красавицей де Гонделорье Феб рассчитывал поправить дело, но в самый день оглашения помолвки вышел известный нам неприятный казус. Рана, конечно, дело пустячное: будучи человеком военным да к тому же любителем дуэлей, де Шатопер не раз задавал работу лекарям. Гораздо хуже то, что его застали с цыганкой, некогда спасённой им от преследования уродливого горбуна. С тех пор красотка сама льнула к храбрецу – Феб не видел причин не воспользоваться подобным обстоятельством. А ведь он даже имени её бесовского не помнил!

Флёр-де-Лис, чьё самолюбие в данной истории жестоко пострадало, слышать больше не хотела о свадьбе. Феб, зная отходчивый характер невесты, надеялся вымолить прощение, но прежде поспешил порвать всяческие связи с Эсмеральдой, выставив себя невинной жертвой ведьминских чар. Поэтому хитрый офицер охотно подтвердил: да, девица колдовством заманила его в сад, где и ударила кинжалом. Разве пошёл бы он за ней в здравом уме, да ещё в день оглашения помолвки? На этом следователи оставили его в покое. Скорый отъезд из Парижа избавил капитана от необходимости предстать перед судом. Скучая в Ла Кё-ан-Бри, бравый служака надеялся, что процесс по делу цыганки завершился, не затронув лишний раз его имени, что саму цыганку давно повесили и народ быстро забыл её историю. Хороша была малютка Эсмеральда, но не пропадать же теперь из-за её смазливого личика! Феб слал обиженной невесте покаянные письма, корпея над витиеватыми эпитетами, прославляющими неземные прелести Флёр-де-Лис. Капитан старался не напрасно. Постепенно в ответных посланиях гневные нотки сменились нежными: девушка, уж очень хотевшая замуж, простила беспутного жениха. Возможно, крепость эта сдалась раньше, чем следовало, но кто смеет осуждать влюблённое женское сердце! Получив очередное надушенное письмецо, де Шатопер понял, что пора возвращаться в дом де Гонделорье. Флёр-де-Лис и богатое приданое манили его.

Всё это время Эсмеральда, считавшая капитана погибшим, томилась в подземном каменном мешке тюрьмы Турнель. Что касается Жеана Фролло, то он переживал нешуточную внутреннюю борьбу. Покуда здравый смысл подсказывал оставить всё как есть и не противиться судьбе, желание помочь цыганке укреплялось вместе с любовью к ней. Настал, наконец, вечер накануне рокового дня, назначенного самим королём. Судья, с минуты вынесения приговора живший словно на лезвии ножа, отбросил последние колебания. Он должен увидеть девушку и, если только возможно, изыскать способ её спасения. Жеан, прихватив фонарь и укрывшись до самых глаз плащом, спустился в камеру, где держали Эсмеральду. Его появление, как уже было сказано, напугало истомившуюся узницу.

– Что тебе нужно? – выкрикнула она с отчаянием загнанной в угол жертвы. – Пришёл полюбоваться на ведьму? Смотри, коршун! Смотри, палач!

Она прилагала все усилия, чтобы не разрыдаться, не унизиться лишний раз перед лицемером в судейской мантии. Тщетно! Горькие слёзы брызнули из глаз, плечи затряслись. Фролло растерянно замер, не зная, что ему делать. Судья перевидал немало плачущих женщин, но сердце его впервые сжалось от сострадания, каждая слезинка жгла его каплями расплавленного воска.

– Успокойся, – только и мог сказать Жеан. – Я не желаю тебе зла.

– Любой удар после того, что на меня обрушилось, покажется жалким шлепком, – сквозь слёзы прошептала цыганка. – Зачем ты здесь? Мне… пора?

Судья понял.

– Нет. Завтра в полдень. Казнь назначена на завтра.

– Ох! Почему не сегодня? Сколько же мне страдать? Ожидание во сто крат мучительнее самой смерти!

Дрожащие ноги больше не держали узницу. Она села, привалившись спиной к стене, обхватила руками колени. Холодный камень поглощал её последнее скудное тепло. Фролло, сорвав плащ, заботливо укрыл девушку, робко провёл ладонью по волосам. Всхлипнув, она дёрнулась, брезгливо сбрасывая его руку. В углу зашуршало что-то живое, в освещённое пространство с коротким писком выпрыгнула огромная крыса, по-хозяйски осматриваясь, уселась, шевеля усами. Фролло шикнул. Перепуганный зверёк метнулся под лестницу и исчез в щели между каменными плитами.

– Во тьме, в рубище, среди крыс и зловония… Ужасно! – воскликнул судья.

Властелина Дворца правосудия никогда не волновало, в каких условиях содержатся заключённые. Они получили ровно то, что заслужили, – считал он, – а уж приговорённым к казни вовсе никаких поблажек не полагается. Они должны пострадать, прежде чем отойдут в мир иной. Души очищаются через страдание. Но она попала сюда незаслуженно. Он должен быть на её месте, он совершил преступление, увеличил свой грех, свалив вину на девушку. Его чёрной душе нет прощения. Клод оказался прав. Подняв голову, Эсмеральда окатила Фролло презрительным взглядом, сквозь зубы произнесла:

– По твоему приказу меня бросили сюда!

Каждый её взгляд, каждое слово камнями падали на сердце судьи. Сейчас скорчившаяся под плащом девушка дальше от него, чем когда-либо. Фролло вновь дотронулся до её волос – она дёрнулась, как ужаленная. Окоченевшая, исстрадавшаяся узница отталкивала единственный призрачный шанс на спасение.

– Я внушаю тебе ужас? – вскрикнул он, становясь жалким.

Эсмеральда состроила гримаску. Сейчас, в эту минуту, судья и подсудимая поменялись ролями. Она обличала, он смиренно слушал.

– Ужас? Нет. Я презираю тебя, – язвительно хохотнула цыганка, утирая слёзы. – Жалкий трус, заячья душа! Говорить о любви и осудить на виселицу!

– Прости меня! – выкрикнул Фролло, рухнув перед девушкой на колени. – Прости! Я совершил страшную ошибку! Я думал избавиться от любви, уничтожив тебя, но теперь я понимаю, что, даже сгинув навеки, ты не оставишь меня. Сжалься! Я люблю тебя!

– Любишь?! Предать в руки палача, обречь на пытку – хороша любовь! Смотри, что он сделал со мной!

Фролло, не помня себя, чувствуя, как вскипает кровь, нежно целовал её ножку, повреждённую испанским сапогом. Он впервые так касался женщины. По счастью там, в камере пыток, заплечных дел мастер не успел довести страшную работу до конца – Эсмеральда вовремя закричала о пощаде. Ножка её не получила непоправимых увечий.

– Ты могла бы ещё танцевать! – ухмыльнулся в тот день прокурор Жак Шармолю, довольный скоро сломленным упорством подсудимой.

– Прости, прости меня! – умолял Фролло, теряя здравомыслие, распаляясь от её пьянящей близости. Его прикосновения сделались настойчивыми, глаза загорелись животным огнём. Судья сжал девушку в объятиях, зарылся лицом в её волосы. Цыганка, прикладывая отчаянные усилия, вырывалась, царапалась, как кошка, но силы были не равны.

– Пусти, зверь! На помощь!

Кричи-кричи. Стены тюрьмы Турнель умеют хранить тайны.

– Не бойся, я не причиню тебе боли! – хрипло выдохнул судья, покрывая поцелуями её плечи. – Только люби меня, умоляю!

– Мерзкий коршун! Пусти, я не хочу, я не…

– Молчи! – простонал он.

Ах, будь у неё кинжал! Почувствовав, что он перебарывает её сопротивление, всеми фибрами не желая того, что он хотел с ней сотворить прямо на голом полу темницы, она судорожно ухватилась за единственную надежду:

– Прошу, не надо! Я девственница!

Как ни странно, это подействовало. Фролло выпустил цыганку и, тяжело дыша, сел рядом. Неистовое желание угасло так же внезапно, как и возникло.

– Я видел, как ты приминала траву с капитаном де Шатопером, девственница! – прошипел судья.

– Пусть гром меня побьёт, если я лгу! Клянусь тебе – я невинна!

Жеан ошарашенно уставился на неё. На лбу выступил холодный пот. Господи, что он едва не натворил! Кто бы мог подумать – она… Боже милосердный, вот ещё одно осложнение, которого он не предвидел! Настоящим везением можно счесть то, что эта тонкость не всплыла на следствии. Видимо, члены судейской палаты, так же, как и судья, решили, что обитательница Двора чудес просто не может оказаться непорочной. Фролло, нависая над съёжившейся цыганкой, тревожно прошептал:

– Молчи об этом, несчастная! Слышишь?

– Но почему?

– Девственниц запрещено казнить через повешение – таков закон.

– Святая Дева Мария! – вскинулась она, не понимая. – И ты велишь мне молчать?! Да ведь здесь моё спасение! Почему раньше никто мне не сказал?

– На твоё счастье, дурёха! Иначе палач перед казнью силой лишит тебя твоего… спасения. Закон ни разу не нарушался.

Она застыла, вся смятение и ужас, мошка, бесплотно трепыхающаяся в липкой паутине.

– Что же мне делать? Я не хочу умирать! За что? О, мой Феб, услышь меня!

– Заклинаю тебя, не произноси его имени! – взвыл Фролло.

Эсмеральда, нащупав слабое место в броне судьи, нарочно ещё громче закричала:

– Феб! Феб! Феб!

– Не надо, молю тебя! Его имя – раскалённые клещи, рвущие мою плоть!

– Феб, Феб! Я хочу жить!

– Ты не умрёшь, иначе умру и я. Сжалься надо мной! Слушай! Когда палач терзал твоё тело, я был там, я всё видел. Это меня тогда сжимал испанский сапог, мои кости дробил проклятый Тортерю.

– И ты не защитил меня. Малодушный!

– Смотри! Когда ты кричала, я бороздил себе грудь кинжалом. Ещё минута – и я пронзил бы им своё сердце. Но та боль, что раздирает сейчас мою душу, в тысячи раз сильнее той, что испытывало тело.

Судья рывком распахнул мантию и цыганка действительно увидела на его груди плохо затянувшиеся порезы, напоминающие следы гигантских когтей. Завеса, застилавшая разум Эсмеральды, внезапно спала. Все страдания последних недель предстали перед ней с ослепляющей ясностью. Предостережение Фролло. Угроза. Кинжал. Она поняла, кто в саду ударил её Феба.

– Так это… сделал ты! Убийца!

Мошка превратилась в разъярённую тигрицу. Она с кулаками набросилась на Фролло, а тот даже не пытался уклониться от её ударов.

– Ты, ты, ты! Ты хочешь отправить меня на виселицу за свой грех?! Знай, злодей, я закричу, изобличу тебя перед всем Парижем! Я…

– Бей меня, мучай, как тебе угодно, только не отвергай!

– Убийца капитана Феба! Что ты сделал с Фебом?

– Довольно!

Судья перехватил её запястья. Ощетинившись, будто разозлённая фурия, она рвалась, крича в негодовании:

– Пусти! Я выцарапаю тебе глаза!

– Уймись! Я спасу тебя от виселицы, чего бы мне это ни стоило, клянусь!

– Что же ты хочешь взамен? Чтобы я уступила тебе?

Ведь такие люди, как Фролло, ничего не делают просто так – тут цыганка не сомневалась. Одна мысль о петле наводила на неё ужас, но притязания судьи, его жёсткие руки, его поцелуи пугали не меньше. Её передёрнуло. Здесь? С ним? Ни за что! Если он предложит выбор, она предпочтёт виселицу. От Жеана не укрылось её движение, он уловил ход её мыслей. Нет, он не заставит её выбирать, в противном случае сам себя никогда не простит. Цыганка боялась зря: какое бы пламя ни обуревало судью, он больше не позволит себе дотронуться до девушки. Пока она сама того не захочет.

– Ничего, – глухо ответил он на её вопрос. – Я бы просил твоего прощения, но такое простить невозможно.

Поникший Фролло ушёл, оставив Эсмеральду в темноте и сомнении. Подрагивая, она накинула плащ, свернулась на соломе, превратившись в немое ожидание.

Освещая путь фонарём, судья поднимался по узкой лестнице, меняясь на глазах. Плечи распрямлялись, поступь делалась всё более уверенной, лицо обретало надменность. Словно и не он несколько минут назад ползал на коленях перед девчонкой, моля о пощаде. Никто не должен видеть его слабость, для всех он останется гордым судьёй Фролло. Он никому не позволит увидеть, что творится под маской бесстрастности. Он обещал цыганке спасение и сдержит слово, даже если потом она ускользнёт от него.

В поздний час, когда прозвучал сигнал к тушению огней, когда лишь луна и звёзды освещают Париж, только ночной дозор да злоумышленники ходят по его извилистым улицам. Чёрный всадник на вороном коне не относился ни к тем, ни к другим. Он летел, безошибочно находя дорогу, копыта коня высекали искры из мостовой. Жоаннес Фролло спешил к собору Парижской Богоматери, чтобы посоветоваться с братом и вместе разработать план спасения Эсмеральды.

========== Глава 5. Решение найдено ==========

Жеан Фролло оказался в затруднительном положении. Торопясь увидеть Клода, он совершенно упустил из виду давно запертые на ночь монастырские ворота. На стук никто не отозвался – не всякая дверь отворяется даже и по требованию Верховного судьи. Погарцевав по площади, покружив под стенами собора, точно незадачливый лис вокруг закрытого курятника, Фролло решил отыскать лестницу. Хотя идея штурмовать святую обитель его совсем не прельщала, другого пути он придумать не мог, а ждать до утра не собирался. Мысль о том, что ему сейчас придётся карабкаться на верхотуру, неожиданно вызвала у Фролло мальчишеский азарт. Даже ребёнком он редко играл, проводя время за книгами или задумчивым созерцанием городской панорамы, а сейчас пускался в авантюру, которая взбредёт в голову не всякому взбалмошному юнцу.

– Какие безумства я готов творить из-за неё! Весело будет попасться на глаза ночному дозору! – подумал Жеан, чувствуя, как в волнении бурлит кровь. – Только б не столкнуться с Квазимодо, не то он, чего доброго, в темноте примет меня за воришку и швырнёт вниз прежде, чем узнает.

Поколебавшись, он направил коня к пристани Сен-Ландри в надежде раздобыть где-нибудь в лодочном сарае искомую лестницу, но остановился, поражённый новой идеей.

– Квазимодо! Эге! Вот он-то мне и поможет.

Фролло всегда носил с собой свисток – только его да колокола ещё слышал глухой звонарь.

– Надеюсь, сон у Квазимодо чуткий, – усмехнулся судья.

Ночной мрак прорезала чистая переливчатая трель. Раз. Другой. Третий. Недовольный жеребец, фыркая, запрядал ушами.

– Тихо, тихо, Марс!

В одном из близлежащих домов распахнулись ставни на первом этаже. Жилец, чей покой так некстати потревожили, излил справедливое негодование в адрес невидимого в темноте нарушителя порядка. Фролло, сердито дёрнув поводья, подскочил к окну. Человек испуганно отпрянул, завидев чёрного всадника, которого принял за посланника из преисподней.

– Милейший, не найдётся ли у вас фонаря? – будничным тоном осведомился Фролло.

– Д-да, в-ваша… Ва-ва-ва… В-ваше пре-пре… – залопотал бедняга, лязгая зубами.

– Ну так одолжите его мне! – понукнул судья, не смущаясь нелепостью ситуации.

Трясущимися от страха руками невовремя разбуженный бедолага зажёг-таки фонарь и подал в окно незнакомцу, предусмотрительно надвинувшему шаперон* на глаза. Не поблагодарив, всадник торопливо выхватил подношение и вернулся к прерванному занятию. Воздух снова пробуравил пронзительный хулиганский свист. Захлопнув окно, добропорядочный горожанин вернулся под одеяло к безмятежно посапывающей супруге, благодаря небо за то, что так легко отделался от нечистой силы. Будет, однако, о чём завтра порассказать знакомым!

– Ведьма заставляет меня совершать сумасбродства! – сгорая от стыда, думал Фролло, не прекращая, однако, попыток растормошить горбуна. – Весь сонм демонов сейчас хохочет надо мной!

Он осёкся. Негоже допускать подобные мысли, порочащие чистое создание, дитя самой природы, кормящее пугливых оленей из рук. В тот момент, когда судья уже приближался к отчаянию, старания его были вознаграждены. Откуда-то сверху, из исполинских башен собора, донёсся знакомый голос:

– Господин! Это вы?

Фролло поднял фонарь повыше, освещая лицо, чтобы звонарь смог его разглядеть. По счастью, единственный глаз Квазимодо отличался невероятной зоркостью – природа, видимо, попыталась хоть как-то компенсировать физические недостатки своего несуразного творения. К тому же горбун, на первый взгляд кажущийся ограниченным глупцом, мог похвастаться понятливостью, а уж для перемещений по собору и примыкающей территории монастыря ему не требовалось никаких ключей даже в кромешной темени: он превосходно знал здесь каждую пядь земли, каждый выступ. Вскоре готовый молиться от радости судья услышал скрип отодвигаемого засова. Створка ворот распахнулась и Фролло, ведя Марса в поводу, проник на монастырский двор.

Квазимодо, вновь заперев ворота, замер, ожидая дальнейших распоряжений. Его не удивил поздний визит опекуна – внутренне он ожидал подобного. Звонарь догадался, что дело касается Эсмеральды: Фролло хоть и не заговаривал с ним о цыганке, но горбун чувствовал, как тяга к ней снедает его хозяина. За те несколько глотков воды, которые принесла ему девушка тогда, на Гревской площади, когда даже единственный защитник отвернулся от него, Квазимодо заплатил самой искренней любовью, которую могла испытывать его дикая натура. Конечно, он никогда не посмеет признаться в том девушке, ибо чудовищу вроде него, как полагал несчастный, негоже даже глядеть на небесное создание. Бедный горбун просто смиренно ждал, не появится ли плясунья на площади, не зайдёт ли вновь в собор, чтобы он смог хоть издали полюбоваться на неё. Цыганка не показывалась – видимо, опасалась вновь столкнуться с господином. Поначалу Квазимодо не понимал, зачем хозяин разыскивает девушку. На преступницу кроткая Эсмеральда никоим образом не походила. Чем же она заинтересовала судью, презирающего женщин? Разгадка пришла, как наитие: плясунья всё-таки воровка. Она украла сердце господина.

Цыганка Эсмеральда и судья Фролло были единственными, кого почитал отверженный людским обществом Квазимодо, по приказу одного из них он, не раздумывая, бросился бы с колокольни на булыжники мостовой. Он разрывался между теми, кого любил, молчаливо страдая. Повседневные обязанности не приносили ему прежнего упоительного восторга, звон утратил былую величественность. Бедный звонарь словно по принуждению дёргал канаты, раскачивая медные тела колоколов. Казалось, из собора ушла душа и каменные своды его живут по инерции. Горбуна беспокоило внезапное исчезновение девушки, а проклятая глухота лишила возможности разжиться хотя бы сплетнями, обрывками чужих разговоров. Хозяин, ставший сумрачней грозовой тучи, возможно, знал о судьбе цыганки, но бедный Квазимодо не отваживался на расспросы, предвидя злобный взгляд и презрительную гримасу. Ему оставалось лишь теряться в догадках, не находя ни в чём утешения, да уповать на чудо. И вот, судя по всему, чудо свершилось.

– Привяжи коня и приходи в келью отца Клода, – приказал Жеан приёмышу, перемежая речь лишь им двоим понятными знаками.

Дальнейшую дорогу он отлично знал и в провожатом не нуждался.

– Жеан?! – удивлённо воскликнул архидьякон, разбуженный внезапным появлением брата. – Как ты сюда попал?

– Вышла целая история, Клод, – усмехнулся судья, поставив фонарь на пол. – Расскажу на досуге, если пожелаешь.

Жеан устроился в кресле, готовясь к длительному разговору. Архидьякон встряхнул головой, разгоняя дрёму, накинул подрясник поверх сорочки и тогда только обратился к брату.

– Что привело тебя ко мне глубокой ночью?

– Цыганка, Клод. Та, которую я люблю. Её собираются повесить в полдень. Я поклялся спасти её, а ты знаешь цену моему слову.

Старший Фролло, просияв лицом, воздел руки к распятию.

– Хвала Всевышнему! Он вернул тебе разум! Я сделаю всё возможное для этой девушки. Но как ты собираешься выручать её?

– Об этом я и хотел с тобой посоветоваться. Не могу же я вступить в схватку со стражей.

– Ты должен сознаться, – нахмурился старший брат.

– Клод! Ты хочешь моей гибели? Да и кто поверит?

Архидьякон собрался было возразить, а то и прочесть нотацию, но в дверь тихонько постучали. Клод вздрогнул от неожиданности.

– Ничего, это, вероятно, Квазимодо, – успокоил Жеан. – Я велел ему прийти сюда.

Судья впустил в келью горбуна и вернулся в кресло. Звонарь примостился на забитом книгами и рукописями ларе, внимательно наблюдая за братьями. Он наловчился читать по губам, оставаясь, таким образом, в курсе беседы. Воспользовавшись паузой, вызванной раздумьем архидьякона, Квазимодо украдкой оглядел келью. Ничего необычного: кровать, кресло, стол, заваленный книгами, распятие, несколько нравоучительных цитат из Священного Писания на стенах – вот и всё окружение Клода Фролло. Чего здесь много, так то книг. Оба брата определённо питали склонность к чтению.

– Надо обратиться к королю с прошением, – решительно изрёк архидьякон.

– Государь три дня тому назад отбыл в Плесси-ле-Тур и только через месяц вернётся в Париж! – Жеан в негодовании ударил кулаком по подлокотнику заскрипевшего от такой непочтительности кресла. – Чтоб мне провалиться, ведь должен быть способ вызволить её!

– Не сквернословь, Жоаннес, мы в церкви, – строго одёрнул Клод.

– В церкви, в церкви, – забормотал младший Фролло, – в це…