Текст книги "Стеклянный ангел"

Автор книги: Зухра Сидикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава пятая

Телефонный звонок взорвал тишину. Миша сел на кровати и долго соображал, на каком свете находится. С ним бывало такое при резком пробуждении. В первое мгновенье на грани сна и действительности он терял ориентацию в пространстве и времени, и даже ощущение собственного «я» было настолько стертым, что ему казалось, что он сливается с темнотой, лишь слегка разбавленной тусклым светом, проникающем в комнату сквозь неплотно зашторенные окна.

Это было очень недолгое ощущение, почти мгновенное, но довольно неприятное. Миша пошарил на тумбочке, наконец, ему удалось схватить гладкий, все время норовящий выскочить из ладони, пластиковый прямоугольник.

– Кто это? – спросил с раздражением.

За ширмой зажегся свет, это мама включила лампу над своей кроватью. Ну вот, разбудили человека, а ведь маме с утра на работу.

– Кто это? – повторил снова, готовясь послать звонившего по известному адресу.

– Миша, доброе утро. Это я, – услышал хорошо знакомый дребезжаще-въедливый голос.

– Тарас Борисович? Что случилось? У Сенина что-то?

– Нет, – говорит Тарас Борисович, – и не забывай, что я приказал тебе временно к нему не соваться. Не нарывайся, Миша.

– Помню, Тарас Борисович, вы поэтому мне звоните?

– Нет, не поэтому. Мне сейчас позвонил один человечек – в посадке у станции тело мужчины обнаружено. Может статься – что-то интересное. Слетай, будь другом. Камеру я туда отправить не могу, сразу погонят, а ты аккуратно своим фотоаппаратиком – щелк-щелк. Парочку снимков и несколько строчек – и хватит с тебя…

– Да что там может быть интересного? Наверняка обычный бомж! – Мише ужасно не хочется вылезать из теплой постели.

– Нет, человечек намекнул, что саму Разумовскую вызвали, ту, что серийными занимается.

– Да? – многозначительно переспрашивает Миша. – Жанну Александровну?

– Жанну Александровну. Говорят, у вас симпатия обоюдная?

– Бессовестно врут…

– Ну, ну, не скромничай! И давай,– одна нога здесь, другая там.

– Хорошо, Тарас Борисович, уже бегу, – обреченно вздыхает Миша.

* * *

Ночью подморозило, и шоссе, которое до этого два дня неустанно поливал дождь, превратилось в каток.

К счастью машин было еще немного, и Миша, сцепив зубы и молясь про себя, гнал по этому сияющему в свете фар полотнищу, каждую секунду ощущая, что может просто слететь в овраг, который тянулся, чернея крутыми берегами, вдоль загородной трассы.

Нужно сбавить скорость, думал он, нельзя так рисковать, ради мамы нельзя, но в то же время понимал, что должен успеть, что ему нельзя опоздать ни на минуту. Такова уж его профессия, его ноги кормят. Если он сейчас опоздает, приедет к шапочному разбору, Жанна Александровна ни за что не позволит ему фотографировать. Прикажет прогнать, такое уже бывало, и не раз. Вообще-то Разумовская ему нравилась, она не была такой жесткой и непримиримой к журналистам, как ее коллеги-мужчины, которые, не разбираясь, гнали взашей. Если он приезжал вместе с ней или даже до нее, бывало и такое, – у Тараса Борисовича были свои люди, тщательно засекреченные, и в прокуратуре, и в угрозыске, – то Жанна Александровна качала головой: «Какой вы прыткий, Плетнев!» и разрешала ему сделать несколько кадров. Но уж если он приезжал во время составления протокола, то тут Жанна Александровна была неумолима – мешать ей было нельзя. Молодчики в форме бесцеремонно прогоняли Мишу и пару раз даже запирали в каталажке, а однажды он провел целую ночь в следственном изоляторе.

Нужно спешить, нужно успеть во что бы то не стало, они, наверное, еще на полпути к месту происшествия, и скорей всего они не гонят так как Миша, поэтому есть шанс успеть.

Пару раз девятку заносило, визжали колеса, Мишино сердце проваливалось куда-то в тошнотворную пустоту, он до боли сжимал руль, и, выравнивая машину, снова несся по шоссе, ничуть не сбавляя скорость.

Овраг закончился, словно провалился в темноту, мимо побежал лес, черными остроконечными верхушками сосен выделяясь на сером прозрачном небе. Шоссе оставалось пустынным, лишь изредка в темноте вспыхивали фары едущих по встречке автомобилей.

Вдруг свет выхватил из темноты небольшую фигурку женщины, стоявшей на обочине. Она протянула руку, голосуя. Миша затормозил, скорее от неожиданности, чем по зову сердца. Откуда здесь женщина, удивился он, до ближайшего жилья десятки километров, вокруг лес. Только потом заметил автомобиль на обочине.

Женщина подбежала к его машине, он открыл окно.

– Здравствуйте, вы не подбросите нас до Алексеевки? У нас машина сломалась.

– Доброе утро, Жанна Александровна, – засмеялся Миша, – конечно, подвезу.

– Плетнев! Это вы?!

– Я, Жанна Александровна. Садитесь, а то вон замерзли совсем. Довезу вас до Алексеевки. Я как раз туда еду.

– Ну, кто бы сомневался, – язвительно заметила женщина. – Семен, Семен! – позвала она кого-то из темноты, – ты посмотри! Это Плетнев, представляешь?!

К машине, переваливаясь на коротеньких толстеньких ногах, подошел мужчина. Миша узнал его – это был Решетников, эксперт-криминалист, почти всегда сопровождавший Разумовскую на выездах.

– Ну вот ты скажи, – расстроено заговорила Жанна Александровна, – как они все пронюхивают раньше, чем нам известно становится? Вот откуда вы здесь, Плетнев? – снова наклонилась она к открытому окну. – Отвечайте, откуда вам стало известно, если я сама полчаса назад всего узнала? А потом удивляемся: как оперативные данные попадают в новости? – Жанна Александровна сокрушенно развела руками.

– Ладно, – ворчливо пробасил Решетников, – потом разберемся. Давай к нему в машину, холодно – сил нет. Пусть послужит Родине, раз уж все равно здесь оказался.

– Толик! – крикнул он в темноту, туда, где стояла машина, – а ты жди аварийку. Обещали прямо сейчас приехать!

– Жанна, ты вперед садись, вдвоем мы не уместимся.

Кряхтя и постанывая, толстяк расположился на заднем сиденье, Жанна Александровна села рядом с Михаилом. Миша почувствовал легкий запах духов вперемешку с запахом осеннего холодного утра.

Он улыбнулся: этот нежный женский аромат никак не вязался ни с тем делом, по которому они ехали по темному скользкому шоссе, ни с той профессией, которой посвятила себя эта тоненькая, очень симпатичная женщина.

– Жанна Александровна, вы, наверное, очень замерзли? Там где-то сумка с термосом и бутерброды. Угощайтесь, пожалуйста, кофе горячий, сразу согреетесь.

– Нет, Плетнев, зря стараетесь, – сказала Разумовская, – я взяток не беру.

– Ой, – на заднем сиденье зашевелился Решетников, – а я не такой щепетильный, и с удовольствием угощусь. Мы с Жанной замерзли как черти, пока попутку ловили. И позавтракать я не успел. Ведь мне тоже можно, господин журналист?

– Конечно, можно, Семен Палыч, угощайтесь на здоровье!

Решетников прошуршал бумагой, открыл термос. В салоне сильно запахло кофе.

– М-м-м-м… – погрустнела Жанна Александровна, – что же вы творите, Семен? Потрясаете основы правосудия… Такой запах – я просто не выдерживаю!

– А ты не кочевряжься, Жанночка, – посоветовал Решетников, – выпей глоточек, пока никто не видит.

– Даже не знаю, – удрученно вздохнула Разумовская, – Плетнев ведь потом с меня не слезет.

Миша засмеялся:

– Вы правы, Жанна Александровна, ни за что не слезу, дайте только залезть!

– Вот видишь, Семен, он уже себе двусмысленные шуточки позволяет.

– Пей, – Решетников протянул ей пластиковый стаканчик, – мы потом с ним разберемся. Тебе сейчас ясная голова нужна. Дело-то какое предстоит.

– Ой, не говори, – вздохнула Жанна Александровна и аккуратно отхлебнула из стаканчика. – Как вкусно, и не растворимый кофе, а натуральный! И когда вы успели его приготовить, Плетнев?

– Да это ему мама готовит, уверен на все сто, – пропыхтел на заднем сиденье Решетников, уминая очередной бутерброд.

– Да что уж сразу мама? Он, наверное, женат, – Разумовская осторожно двумя пальцами вынула из бумажного пакетика бутерброд с сыром.

– Нет, Жанна Александровна, я пока не женат.

– Неудивительно, – усмехнулась Разумовская, – кто ж за такого пойдет? Вы, наверное, и дома не ночуете? Как не посмотрю – вы все время со мной на выездах.

– Ну, вот видите, – заулыбался Миша, – может быть, поженимся? Ведь мы и так неразлучны.

– Наглый вы, Плетнев, – убежденно сказала Жанна Александровна. – И проныра, каких свет не видывал.

– Да будет тебе, – примирительно сказал Решетников, – не ругай его. Он нас от холода и голода спас, пусть немного пофотографирует. Жалко тебе, что ли?

– Ладно, – вздохнула Разумовская, – на месте посмотрим.

Впереди замаячила огнями станция. Загудел состав. Миша поехал быстрее, ему хотелось проскочить переезд до того, как заморгает семафор. Не успел. Опустился шлагбаум, пронеслись, загрохотали вагоны. И еще долго, отдавая эхом в морозном стылом воздухе наступающего утра, был слышен этот звук – медленно удаляющийся, затихающий, ритмично разбивающий тишину на мелкие дробные осколки.

* * *

– Понятых пригласили? – спросила Жанна Александровна местного участкового, совсем молодого парня с забавно торчащими из-под новенькой форменной фуражки ушами.

– Да, да, – старательно закивал тот, – конечно. Вот Пикалов Матвей Ильич, а это Родин Петр Сергеевич. Они живут здесь, вот в этом доме, – участковый кивнул на темнеющее сквозь парковые деревья трехэтажное здание, – согласились прийти, проявили сознательность, – добавил он, особенно выделив голосом последние фразы. Видимо понятых – двух рабочих-железнодорожников, заспанных, смолящих сигарету одна за другой, – пришлось долго уговаривать.

– Кто обнаружил убитого? – Жанна Александровна зябко повела плечами. Пальто на ней было тоненькое, заметил Миша. И почему она на выезды так одевается – словно на банкет какой-то собралась? Черное приталенное пальто, яркий шарфик, сапожки на каблуке, и эти черные колготки, которые Мише покоя не дают. Часто отвлекают на заданиях, временами ему кажется, что он только эти ноги и фотографировал бы. Наверное, иногда ему не удается справиться с этим желанием, судя по тому, как качает головой Тарас Борисович, просматривая в редакции его снимки.

Вот и участковый этот лопоухий совсем ошалел. Глаз с Разумовской не сводит. То краснеет, то бледнеет. Хотя это уже Мишины фантазии. Света здесь маловато, один единственный фонарь, да еще фары Миша оставил включенными.

– Кто обнаружил? – переспрашивает участковый и заглядывает в свой блокнот. – Павелецкий Прохор Семенович. Я его сейчас отпустил домой, перекусить. Он на ногах еле держался. Говорит, испугался очень. Он со смены возвращался, и в темноте наткнулся на него, – участковый кивнул в сторону чего-то темного, лежащего под сосной. Миша еще не подходил, ждал разрешения Жанны Александровны. – Позвонить что-ли, позвать?

– Позже, – сказала Разумовская, – пусть пока в себя приходит. А сейчас позвольте представиться, – Жанна Александровна подошла к участковому, протянула руку. – Разумовская Жанна Александровна – старший следователь прокуратуры. Это эксперт-криминалист – Решетников Семен Павлович, это… – она оглянулась на Мишу и сделала паузу, – … наш помощник Плетнев. А вы?

– Шибакин Андрей Петрович! – участковый вытянулся в струнку.

– Скажите, Андрей, – серьезно спросила Разумовская, – ведь вы студент-заочник? Правильно?

– Правильно, – заулыбался лопоухий Андрей Петрович, – а как вы догадались?

– По интеллекту в глазах, – засмеялась Жанна Александровна. – Шучу, конечно, – успокоила она насупившегося парнишку. – Просто мне, кажется, я вас видела в институте, я право веду на старших курсах. Вы, впрочем, наверное, еще на первом учитесь, или на втором?

– На втором, – смущенно признался участковый, – я как с армии пришел, решил совмещать работу с учебой.

– Похвально, – одобрила Разумовская, – по всей видимости, это первое убийство в вашей практике?

– Первое, – с сожалением ответил участковый-заочник.

– Ну, вот и хорошо, будем учиться составлять протокол. Вот вам бланк, давайте подойдем уже, наконец, к объекту… как бы ни хотелось портить это прекрасное утро, но работа есть работа… садитесь, Андрюша, вот на этот пенек, начнем писать, а то у меня руки немного замерзли… – с извиняющей улыбкой добавила она. Повернула голову в сторону Решетникова, стоящего над телом. – Семен Палыч, приступайте! Мы готовы записывать. А вы, Плетнев, – она взглянула на Мишу, который с улыбкой наблюдал эти ее кульбиты по очарованию еще одного лица мужского пола, – не путайтесь под ногами. И предупреждаю, – сказала она чуть тише, только ему, – вы можете сделать два снимка, – она показала два пальчика, – учтите, только два.

И затем снова, мило улыбаясь, ерзающему на пеньке участковому:

– Итак, Андрей, приступим.

– Осмотр места преступления, – начала диктовать она, а Миша вынул фотоаппарат из футляра и стал выбирать ракурс, размышляя о том, как справиться с недостатком освещения.

– Ну что там, Семен? – спросила Жанна Александровна.

– Мужчина тридцати пяти, сорока лет, – начал Решетников, – одет в куртку демисезонную, кожаную. Голова откинута назад.

Лопоухий участковый, старательно наклонившись очень низко, записывал, шевеля при этом губами.

– В радиусе двух метров обнаружена кепка, – продолжал Решетников.

– Похож на «маньяка с последней электрички» – сказал участковый, явно стараясь произвести впечатление на Жанну, – у нас в кабинете фоторобот висит.

– Ну, пока не будем спешить с выводами, – заметила Разумовская, – а то некоторые, – она многозначительно взглянула на Мишу, – могут преждевременно всполошить общественность. Думаю, гражданин Плетнев, вы уже закончили свою работу, и можете подождать в машине. Что зря мерзнуть?

Миша послушно пошел в сторону своей девятки, но когда Жанна Александровна повернулась к участковому, вернулся и тихонько встал у сосны, облокотившись на холодный шероховатый ствол.

– На шее следы, – сказал Решетников, – по-видимому удушение… Слышишь, Жанна, удушение веревкой, тонкий отчетливый след.

– Ладно, – сказал Разумовская, – будем думать, Семен. Потом, как вернемся… По отпечаткам посмотрим. Вполне, вполне возможно…

– В правой руке обнаружен… – снова наклонился над телом Решетников. – И вдруг позвал взволнованно. – Жанна, Жанна, иди сюда! Посмотри-ка! Неужели снова?

Разумовская быстро пошла к нему, старательный участковый слетел с пенька и рванул за ней, Миша неслышно подошел сзади.

Решетников разжал ладонь мужчины, и Миша, увидел, что в ней что-то блеснуло. Он вгляделся, вытянув шею – это была фигурка стеклянного ангела. Миша навел фотоаппарат и щелкнул.

– Что вы делаете? – вскрикнула Жанна Александровна, – я ведь вам сказала: ждите в машине! Семен, осторожно запаковать и убрать. Смотри, чтобы не разбился. Андрей Петрович, – обратилась она к участковому, – пожалуйста, дайте понятым подписаться под протоколом и отправьте их домой, а сами идите к свидетелю, тому, кто обнаружил убитого. Возьмите у него показания и потом возвращайтесь сюда. И не торопитесь, запишите все подробно. А вы, Плетнев, – она уничтожающе посмотрела на Мишу, – идите со мной!

Она быстро пошла к машине, Миша поплелся следом. Больше всего он боялся, что Разумовская прикажет ему уничтожить фотографии.

Она села на переднее сиденье и с силой захлопнула дверь, так, что бедная девятка задрожала. Миша не отважился сделать ей замечание, видел, что она сердита на него.

Но Жанна Александровна очень спокойно сказала:

– Бр-р-р, холодно как! Остался у вас еще кофе?

– Сейчас посмотрю, – настороженно ответил Миша. К счастью на дне термоса плескалось какое-то количество кофе, и Миша налил его в чистый пластиковый стаканчик. Жанна Александровна снова похвалила:

– Какой все-таки аромат и вкус.

И начала пить потихоньку, попутно дыша на пальцы.

– Зря я так легко оделась, – сказала она, – замерзла совсем. Чувствую – заболеваю, а ведь мне нельзя на больничный, столько работы.

Мише вдруг очень стало жаль ее. Такая хрупкая, красивая, ей бы сейчас спать в тепле, в объятиях любящего мужчины, а она трупы осматривает на собачьем холоде. Он взял ее руку, стал согревать в ладонях.

– Послушайте, Плетнев, – она мягко отняла руку, – вы свои фотографии как пересылаете в редакцию? Сейчас техника такая – не знаю, может быть, вы прямо из фотоаппарата своего на компьютер редакционный отправляете? Честно говоря, не сильна в этом, плохо разбираюсь во всех этих технических новинках.

– Нет, обычно я сам фотографии в редакцию отвожу, – ответил Миша, не понимая еще, к чему она клонит.

– Но вы ведь, наверное, звоните сначала шефу, сообщаете – стоящее дело или нет?

– Ну да, звоню. Говорю, что к чему, и пока еду с фотографиями, в редакции думают – ставить мой материал в эфир или нет?

– Ну так вот, Плетнев, сейчас вы позвоните и скажете, что ничего стоящего нет, что в эфир пускать этот материал не стоит, что ничего интересного – так, бомж без роду и племени. Скончался, допустим, от отравления алкоголем.

– Но… – начал Миша.

– Никаких но, Плетнев, – строго сказала Жанна Александровна, – или вы звоните, или я вас не только к своим выездам близко не подпущу, но и вообще сделаю так, что вы не сможете работать по профессии. Вы просто будете опальным журналистом.

Разумовская была очень решительно настроена. Миша не понимал еще, с чем это может быть связано, но интуитивно понимал, что перечить ей сейчас не стоит.

– Хорошо, – вздохнул он, – но учтите, я сделаю это не потому, что испугался, а исключительно потому, что вы мне нравитесь.

– Ну, вот и хорошо, – улыбнулась Разумовская, – я рада, что мы с вами договорились.

– И еще… – добавила она, и Миша напрягся, предвидя, что последует за этим «еще», – я хочу, чтобы вы уничтожили фотографии.

– Жанна Александровна… – робко попросил Миша.

– Плетнев, – голос Разумовской угрожающе зазвенел, – мы ведь договорились.

– Ну, хорошо, – обреченно сказал Миша и достал фотоаппарат. Вздохнул и нажал кнопку «удалить».

Жанна Александровна улыбнулась, поправила волосы.

– Вы, Плетнев, езжайте домой. Мы здесь надолго. Езжайте. Увидимся еще, я думаю, – она вздохнула, повела плечами, перевела дух, словно уговаривая себя, и открыв дверцу, снова вышла в холодное утро, оставив после себя легкий терпкий аромат духов, который Миша, откинувшись на сиденье и прикрыв глаза, вдохнул ошалело, удивляясь тем ощущениям, которые этот запах у него вызывал.

* * *

– Что действительно ничего стоящего? – Тарас Борисович был на взводе. – Надо же а, я надеялся… Разумовскую никогда по пустякам не отправляют, – он недоуменно пожимал плечами и мерил шагами небольшой редакционный кабинет. – Что-то здесь не так. Что-то не так… Ты уверен, что там не происходило ничего интересного? – в который раз переспрашивал он Мишу.

– Да уверен, уверен, – отмахивался Миша, – обычный бомжара.

– Странно, странно, – отрывисто бормотал Тарас Борисович, нарезая круги перед Мишиным столом, была у него такая привычка, своеобразная манера обдумывания, – до меня дошли сведения, что Разумовская сейчас каким-то делом серьезным занимается, возможно, серийными убийствами… Но, видимо, не хотят, чтобы просачивалось в прессу… как же подобраться? Говорят что-то особенно занимательное, убийца что-то вроде визитной карточки оставляет, а вот что именно – неизвестно… Честно говоря, надеялся, что на этот раз… Ты точно видел, что ничего такого там не было?

– Не было, – соврал Миша, честно глядя в маленькие, пронзительные как буравчики, глазки шефа.

– Ну ладно, может они сами обознались. Ты давай, Миша, работай. Жду от тебя чего-нибудь этакого... – Тарас Борисович сделал в воздухе замысловатое движение пальцами, сплошь унизанными массивными серебряными перстнями. – А то гляди: у меня сокращение намечается, всех непроизводительных безжалостно уволю.

Тарас Борисович ушел к себе, а Миша еще долго сидел перед включенным компьютером, не притрагиваясь к клавиатуре, думал о том, что за дело ведет Жанна Александровна, и почему она заставила его уехать, и участкового услала, и что за фигурка была в ладони убитого. Он пытался вспомнить, как она выглядела: стеклянная, прозрачная, и еще он успел разглядеть крошечные весы в руках ангела. Не особо надеясь на удачу, набрал в поисковике: «Стеклянный ангел».

Глава шестая

– Яся! Яся! – кричала Надя и бежала, косолапо загребая ногами теплую золотистую пыль, вдоль буйно цветущего, осыпающегося зрелой пыльцой, пахнущего медом и солнцем, луга.

– Яся! Яся!

– Надя!

Девочки в одинаковых ситцевых платьицах, с одинаково заплетенными косичками, только одна темненькая, другая светлая, с разгона обнялись, схватились за руки, закружились, громко смеясь, и выкрикивая имена друг друга.

– Яся, как ты далеко ушла! Насилу тебя догнала… – говорит темненькая девочка. Она запыхалась, лицо у нее раскраснелось.

– Ты ведь не хотела идти, – отвечает светленькая. – Почему передумала?

– Не знаю почему. Передумала и все. Ой, Яся, попадет нам теперь. А вдруг Вера Алексеевна узнает, – Надя делает большие глаза, – вдруг из-за этого запретит на тренировки ходить?

– Ну что ты, не запретит. Наш интернат акробатикой этой славится, а мы там самые главные. Особенно сейчас, когда Павел Сергеевич нас в цирковое училище готовит. Ты лучше скажи, где ты Ромку потеряла? – смеется Яся. – Он ведь все время за тобой ходит, как привязанный.

Надя краснеет, досадливо отталкивает руку подружки, отбегает в сторону.

– Ненавижу, когда ты дразнишься. Он за тобой ходит, а не за мной.

– Ну что ж ты сердишься, глупая, – примирительно улыбается Яся, – я просто пошутила. Ты ведь знаешь, мне он нисколечко не нравится, забирай его себе.

– Не пойду я с тобой. Сама иди к своему деду, – Надя срывается с места и убегает по пыльной дороге.

– Подожди, подожди, Надя! – светленькая девочка догоняет подружку, обнимает ее, – ну что ты? Еще из-за Ромки будем с тобой ссориться. Ну не обижайся, я никогда больше не буду так шутить.

– Ладно, пойдем, – вздыхает темноволосая, – идем быстрей. К ужину надо вернуться, а то нас снова в кладовке запрут.

Дорога еще долго тянется вдоль луга. Потом спускается к обрыву, и полого сбегает к реке – неширокой и тихой. Девочки неторопливо идут по песчаному берегу. Тихо плещется волна, солнце играет в светлой переливчатой ряби.

– Яся, а правда говорят девчонки, что твоя мама… – Надя испуганно замолкает, понимая, что сказала лишнее.

– … утонула в реке? – спокойно подхватывает Яся, – правда… в этой самой реке, там повыше, недалеко от дедушкиного дома.

Яся пристально глядит на воду.

– Дедушка говорит, чтобы я не плакала, что мама превратилась в русалку и смотрит на меня из воды, но только я уже не верю в это, не маленькая. Не хочу об этом... – Яся вздохнула, помолчала. – Давай искупаемся, вода как молоко… теплая, теплая…

– Нет, нет, – говорит Надя, с опаской поглядывая на воду.

– Боишься, что русалки утащат? – хохочет Яся и, стянув платье через голову, в одних трусиках бежит в реку.

Длинные светлые волосы красиво спускаются по ее спине, она такая стройная, тоненькая. У Нади перехватывает дыхание.

– Ты такая красивая, Яся. Неудивительно, что в тебя все мальчишки влюблены.

Яся улыбается.

– Дед говорит, что это плохо. Что мама тоже была очень красивой, из-за этого все ее несчастья.

– Разве могут быть несчастья из-за красоты? – удивляется Надя.

– Дед говорит, что у красивых люди все время хотят забрать побольше – больше любви, больше красоты – все себе, себе. Так что красивым уже самим ничего не остается… и души их пустеют… Понимаешь?

– Понимаю, – кивает Надя.

– А твоя мама? – Яся смотрит на подругу из под распущенных, падающих на лицо влажной светлой волной, волос. – Ты про нее не рассказываешь никогда. Ты ее помнишь?

– Нет, – Надя покачала головой, – не помню, и не хочу вспоминать.

– Она обижала тебя?

Надя промолчала, отвернулась. Яся видела, что она с трудом сдерживает слезы, тронула ее за плечо:

– Извини, зря я спросила. Пойдем?

– Пойдем!

Они снова идут по пыльной, теплой под босыми ногами, дороге.

Дом Ясиного деда стоит на самой окраине поселка. Это покосившийся сруб, с подслеповатыми маленькими окнами.

Надя задерживается у калитки, не решаясь войти. Яся бежит через двор и останавливается у небольшого строения, с одной стороны примыкающего к дому, с распахнутыми настежь гаражными воротами.

Она оборачивается к Наде, кричит, машет рукой.

– Надя, Надя, иди сюда, иди, не бойся!

Через заросший бурьяном двор Надя, высоко поднимая ноги, идет к Ясе.

Ветхое строение оказалось мастерской, в которой несмотря на летнюю жару, топится огромная, до самого потолка, печь. В круглой открытой топке полыхает, ворочается огонь.

Высокий худой старик в темных, похожих на мотоциклетные, очках что-то вертит на длинном шесте, который он то и дело направляет в самое пекло.

– Скорей, иди сюда, Надя! – потянула ее за руку Яся. – Смотри, смотри, дедушка делает ангела!

Высокий старик продолжает колдовать со своим шестом у самого огня. И Надя, видит, как сначала надувается стеклянный шар, как принимает он затем причудливую форму.

Девочки завороженно наблюдают за действиями старика.

– Все! Готово! – наконец выдыхает он. – Теперь пусть остывает!

Он подходит к ведру, стоящему в углу на табурете, зачерпывает ковш воды. Пьет неторопливо.

– Опять купалась, – бормочет сердито, бросая хмурый взгляд на мокрые косы Яси, – сколько раз я тебя просил не подходить к реке.

Яся обнимает старика за шею, шепчет что-то ему в ухо.

– Нельзя, нельзя, – громко говорит старик и добавляет что-то на незнакомом Наде языке.

Яся смеется, прижимает свое нежное личико к его темной морщинистой щеке.

– Ну, дедушка, я только у самого берега чуть-чуть поплескалась, далеко не заплывала.

– Ладно, идите в дом, – говорит старик, – чайник ставьте. Я сейчас умоюсь и приду.

– Идем! – Яся тащит Надю в дом.

В доме чисто и прохладно, пахнет хлебом.

– Дедушка испек, – говорит Яся, – ждал меня! Сейчас чаю попьем с вишневым вареньем и свежим хлебом! Знаешь, какая вкуснотища! Ты посиди здесь, – Яся усаживает Надю на старый диван, а сама начинает накрывать на стол, открывает дверку серванта, чтобы достать чайный чашки.

– А это что? – спрашивает Надя, кивая головой на стеклянные фигурки, выстроившиеся стройным рядком в глубине полки.

– Это? – Яся берет в ладошку одну из фигурок, – это – ангелы. Видишь? Погляди внимательно.

– Ангелы? – переспросила Надя. – Никогда таких не видела.

– Это – рождественские, – с увлечением стала объяснять Яся, – это –свадебные. А это – мои самые любимые! Сколько их здесь! Дедушка заказ получил, теперь целыми днями в мастерской. Осторожно, осторожно, Надя! Они очень хрупкие… и дорогие! Дедушка говорит: за этих ангелов больше всего платят. Возьми вот одного, посмотри! Видишь, какие крошечные весы у него в руке? Это – Ангел покаяния. Дедушка точно такого же сейчас делал.

– Ангел покаяния? – Надя вертит в руках прозрачную фигурку. – А почему они так называются?

– Я и сама точно не знаю. Дедушка говорит, что я еще мала, чтобы понять. Но я слышала, как он разговаривал с одной женщиной, она из Москвы приезжала… Дедушка говорил – она пишет книгу об ангелах. И она рассказала, что Ангел покаяния прощает грехи, и его дарят людям, которые совершили что-то плохое, и теперь им нужно раскаяться.

– А если какой-то человек сжег дом и людей… – чуть слышно шепчет Надя,– такому человеку этот ангел поможет?

– Не знаю… Поможет, наверное, – Яся внимательно смотрит на подругу.

– А твой дедушка может подарить такого ангела мне?

– Тебе? А разве ты сделала что-то плохое?

Надя не успела ответить, в комнату вошел старик.

Сели за накрытый стол, пили чай, ели, действительно, очень вкусный душистый хлеб с вишневым вареньем.

– Дедушка, – попросила Яся, – подари Наде одного ангела. Ей очень нужен Ангел покаяния.

– Правда? – старик серьезно взглянул на темноволосую девочку. – Разве ей есть в чем каяться?

Надя кивнула, опустила голову.

– Хорошо, – сказал старик, – возьми одного. Только запомни, это не игрушка, его нужно беречь.

Надя взяла гладкую фигурку в ладошку, аккуратно обернула носовым платком, прижала к груди.

– Спасибо, – прошептала она, – я очень сильно буду его беречь.