Текст книги "Стеклянный ангел"

Автор книги: Зухра Сидикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава семнадцатая

Саня Втулкин появился в Мишином восьмом «А» в середине учебного года. Вместе с матерью он приехал из какой-то отдаленной деревушки, которую они, как потом выяснилось, в спешке покинули, спасаясь от окончательно свихнувшегося отца-алкоголика. Мать устроилась дворничихой, получила комнатку в полуподвальном помещении, примыкающем к ЖЭКу, и отправила сына-подростка в ближайшую школу.

То, что новенький Втулкин почти сразу стал объектом насмешек и издевательств со стороны не только одноклассников, но и великовозрастных оболтусов из старших классов, Миша поначалу даже не заметил. У него в то время завязывался первый в его жизни роман. С девятиклассницей Диной Синеглазовой. Глаза у Дины, надо сказать, были вовсе не синие, а карие. Но от этого они были ничуть не хуже, а даже лучше. Они были бархатными, как у княжны Мери, – в восьмом классе как раз проходили Лермонтова.

Эти глаза очаровали Мишу, и кроме них он не замечал ничего вокруг.

Но там, где первая любовь, там и первое разочарование. В один из снежных декабрьских дней Миша застал Дину в школьной гардеробной целующейся с Пашкой Строевым из одиннадцатого «Б». Пашкина лапа с обгрызенными ногтями по-хозяйски лежала на Динином бедре, обтянутым коротким форменным платьем, отросшие неопрятные патлы закрывали часть нежной девичьей щеки. Этот Пашка был капитаном баскетбольной команды, был старше Миши на два года и во время большой перемены курил на школьном крыльце, нисколько не боясь учителей. Видимо эти обстоятельства и послужили приоритетом в глазах коварной Дины Синеглазовой.

Миша сжал кулаки и молча пошел прочь. Он даже не пытался набить морду Строеву, знал, что, во-первых, получит сам, а во-вторых, Дину этим он не вернет.

Он шел, пытаясь переварить жестокую обиду, перебирая в уме все Динины недостатки: и чуть-чуть полновата, и усики над губой, и ноготь на большом пальце левой руки некрасивой формы… И в то же время понимал, какая она все-таки хорошенькая и соблазнительная, и как здорово было бы вот так стоять с ней и целоваться, и держать руку на ее бедре.

И тут он увидел Втулкина. Тот сидел на снегу и собирал учебники, разбросанные вокруг. Из разбитого носа текла кровь, и Санька то и дело вытирал ее рукавом старой куртки какого-то немальчишеского бирюзового цвета.

– Ты чего здесь сидишь? – спросил Миша. – Упал что ли?

Втулкин ничего не ответил, сунул учебники в портфель, поднялся и молча заковылял прочь.

– Постой, – сказал Миша, – у тебя штаны сзади порваны.

Втулкин потрогал рукой штаны, и вдруг присев на корточки, зарыдал во весь голос.

– Ты чего? – растерялся Миша. – Ты чего?

– Ничего, – пробормотал Втулкин свозь слезы, – иди куда шел.

Но Миша не ушел. Ну не мог он оставить человека в таком состоянии. Совесть не позволяла.

– Пойдем ко мне, – предложил он, – я в этом доме живу. Пойдем! Умоешься и штаны зашьешь.

Втулкин перестал плакать, посмотрел на Мишу.

– А мать твоя ругаться не станет? – спросил он.

– Не станет, – успокоил Миша. – Она на работе. Дома нет никого. Пошли.

В квартире Втулкин умылся и сел на кухонный табурет, наблюдая, как Миша накрывает к обеду. Светлые почти белые волосы он аккуратно причесал на бочок, крупные веснушки покрывали все его лицо. Круглый нос немного распух, под глазом темнел, приобретая лиловый оттенок, большой фингал.

– Кто это тебя так? – спросил Миша, ставя чайник на плиту.

– Русаков и Корытин, – вздохнул Втулкин, – проходу не дают. Дразнятся, обзывают… Говорят, что от меня воняет, что я с матерью на помойке роюсь. Это неправда, просто дворники должны следить за чистотой и возле мусорных баков тоже убирать. Я моюсь каждый день.

В глазах Втулкина снова появились слезы.

– Я сейчас нитку с иголкой принесу, – поспешно сказал Миша и ушел в комнату. Было неловко глядеть на плачущего Втулкина.

– Иди сюда, – позвал он через несколько минут.

Втулкин, прикрывая зад руками, вошел в комнату.

– Вот смотри, – Миша стоял перед открытым шифоньером, – эти джинсы очень хорошие, но мне малы. Я их не ношу. Возьми себе. Прямо сейчас и надень. Возьми, возьми. Мне все равно они уже не нужны. Посмотри, какие клевые! Мамина сотрудница привезла из Германии. Жалко, что так мало удалось поносить. Я за это лето так вытянулся! Просто пожарной каланчой сделался, вот они и стали мне коротки. Надень прямо сейчас! И эту куртку возьми. Она совершенно новая. Мне ее тетушка прислала, она в Чите живет. Она меня совсем маленьким последний раз видела, трехлетним. И конечно не угадала с размером! Не знала, что я такой дядя Степа!

Миша засмеялся, не зная как сгладить неловкость, возникшую вдруг от того, что он боялся обидеть Втулкина, оскорбить тем, что он предлагает ему свои вещи.

– Видишь, рукава какие короткие? А тебе будет в самый раз. Давай примерь, а я пакет принесу – сложишь свои вещи, а в этом пойдешь.

Куртка и джинсы оказались в пору. Втулкин стоял перед зеркалом и молча разглядывал свое отражение.

– Слушай, – наконец выговорил он, – а мать тебя не точно не заругает? За то, что ты вещи свои раздаешь?

– Не заругает. Наоборот, рада будет. Ведь они место занимают, а выбросить, – тоже не выбросишь, – новые ведь. А теперь пригодились хорошему человеку.

– Откуда ты знаешь, что я хороший? – спросил Втулкин.

– Знаю, – Миша похлопал его по плечу. – А теперь пошли есть, я с голоду

помираю. Суп, наверно, уже согрелся. Чувствуешь, как вкусно пахнет?

Они пообедали, и Втулкин ушел, на прощанье крепко пожав Мише руку.

На следующий день Саня Втулкин в школу не явился. И на второй день не явился тоже. Миша узнал адрес у классной руководительницы и после уроков отправился разыскивать прогульщика.

Он нашел Втулкина во дворе соседней девятиэтажки. С огромной лопатой в руках тот чистил от снега площадку перед домом.

– Привет, – сказал Миша.

– Чего тебе? – спросил Втулкин. – Мамка заругала? За вещами пришел?

– Пришел спросить – почему в школу не ходишь?

– Не пойду больше, – сердито буркнул Втулкин, – на работу к матери устраиваюсь.

– Дворником? – искренне удивился Миша.

– Нет, блин, директором, – съязвил Втулкин и смачно сплюнул в сторону.

За их спинами просигналила машина. Мальчишки посторонились, пропуская великолепный, защитного цвета, Хаммер.

– Вот это да! – восхищенно проговорил Втулкин. – Видал вездеход?! Вот бы на таком проехаться! Он, наверное, и в грязь и в снег!.. А мотор у него, знаешь, какой мощный?! А коробка передач?!

– Хочешь, и у тебя такой будет? – спросил Миша.

– Как это? – удивился Втулкин.

– А вот так… Лет так… – Миша поднял глаза в небо, производя в уме какие-то свои подсчеты, – …лет так через восемь. Ну, может, не совсем такая, но не хуже. И квартира трехкомнатная в центре.

– Ну, хочу, – сказал Втулкин, – и что с того?

– Хотеть мало, – заявил Миша. – Надо действовать. Согласен – действовать под моим руководством?

– Вот еще, – с недоверием и некоторым страхом глядя на Мишу, протянул Втулкин. – Я на глупости не подписываюсь. Иди дурака в другом месте ищи.

С усердием начал скрести лопатой, потом остановился, снова взглянул на Мишу. Покачал головой.

– Отличник, а туда же… Мне уже предлагали недавно на стреме постоять. Нет, я на такое не подписываюсь. И вещи свои забери. Я сейчас вынесу.

– Да постой ты! – загорячился Миша. – Ты подумал, что я тебе на преступление предлагаю пойти? Ну ты даешь? Как тебе в голову пришло такое? Я просто говорю о том, что человек – хозяин своей судьбы, и если чего-то сильно хочешь, всего можно добиться. Вот скажи, ты действительно хочешь дорогую машину и квартиру в центре?

– Хочу! – почти с вызовом ответил Втулкин.

– Тогда нужно действовать. Произвести правильные расчеты, все запланировать и действовать согласно этому плану. И тогда все получится! Я могу помочь с планированием и дальнейшими шагами. Поэтому и спрашиваю: согласен ли ты идти к намеченной цели под моим руководством?

Втулкин перестал скрести, внимательно посмотрел на Мишу, и вдруг откинул лопату в сторону. Та, жалобно звякнув, отскочила от твердой льдистой поверхности.

– Согласен, – заметно волнуясь, сказал Втулкин и, шумно набрав воздуха, решительно повторил:

– Согласен!

– По рукам?

– По рукам!

– Но только пообещай, что будешь слушаться меня во всем.

– Обещаю!

Нас следующий день после уроков снова зашли к Мише, съели по тарелке куриной лапши, – причем Втулкин охал, и закатывал глаза, сетуя на то, что его мамка так вкусно не варит, – и сели за Мишин письменный стол. Миша достал новую общую тетрадь, красным фломастером поделил пополам первую страницу, на левой половине сверху написал: «Цели и задачи», на правой – «Шаги (действия) по достижению».

Потом повернулся к Сане, у которого было уморительно серьезное лицо. Насупившись, он сосредоточенно смотрел в тетрадь.

– Вот скажи, – спросил Миша, – что ты любишь больше всего?

– Больше всего? – Втулкин засопел, напряженно хмуря лоб. – Пирожки с капустой, мороженое, и вот лапша мне понравилась очень.

– Да я не об этом, – засмеялся Миша, – я о том, что ты больше всего любишь делать, какой род деятельности тебя привлекает? Чем бы хотел заниматься всю свою жизнь?

– Не знаю, – сказал Втулкин, – может быть, на стройку пойду каменщиком. Или водителем троллейбуса. Объявление видел – приглашают.

– Нет, – покачал головой Миша, – все это совершенно бесперспективно. Будешь пахать сто лет, и, в крайнем случае, купишь девятку и однушку на Компрессорном.

– А что же делать? – удрученно спросил Саня.

– Я уже все продумал. Смотри. Ты любишь автомобили. Ведь так?

Втулкин кивнул.

– Профессия автослесаря – одна из самых оплачиваемых в нашей стране. Следовательно, мы должны найти учебное заведение, в котором готовят таких специалистов, выяснить, какие экзамены нужно сдать для поступления, и оставшееся время усердно заниматься. План ясен?

– Ясен, – неуверенно проговорил Втулкин.

На каникулах они съездили в автотранспортный техникум. Все лето и весь следующий год Миша натаскивал Саньку по предметам, необходимым для сдачи экзаменов. После девятого класса Втулкин успешно поступил, и стал учиться заветной профессии.

Теперь к двадцати шести годам, у Александра Втулкина был собственный автосервис – один из лучших в городе, трехкомнатная квартира в центре, защитного цвета Хаммер, и глубокая уверенность в том, что если бы не Миша, он так и остался бы дворниковым сыном, от которого воняет помойкой.

* * *

– Привет, Санек!

– Здорово, Миха! Сколько лет, сколько зим?! Давненько не заглядывал! Совсем забываешь, друг. Когда соберемся, поговорим за жизнь? Столько надо тебе рассказать.

– Соберемся как-нибудь, Санек. Времени нет совершенно. Столько проблем. Я вот тебе свою развалюху привез. Сделай что-нибудь, прошу тебя.

– Не знаю, Миха, что с ней еще можно сделать? Сколько раз тебе говорил: давай возьмем хотя бы поддержанную иномарку, я тебе ее в порядок приведу, будет как новенькая. Сколько можно на этой колымаге убиваться?

– Денег у меня нет, понимаешь? Совсем нет. С работой конкретные нелады.

– Так какие проблемы? Я займу, ведь говорил тебе сколько раз. Потом когда-нибудь рассчитаешься. Не к спеху. Почему ты отказываешься все время?

– Слушай, Санек. Я как раз к тебе с этим. Мне деньги очень нужны. Жизнь решается, иначе не обратился бы, ты меня знаешь.

– Да нет проблем, Миха. Скажи сколько, я привезу.

– И старушку мою нужно реанимировать, чтобы хоть немного поездила. Очень надо. Дня за два сможешь?

– Ну что делать, постараюсь.

– Спасибо, друг. Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

– Да не за что, Миха. Всегда обращайся, помогу, сам знаешь.

«Знаю, Саня, знаю. И еще знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь мне вслед. Думаешь, почему я и себе не составил план действий, и сижу сейчас в полном дерьме – без приличной машины, без квартиры, без копейки денег? Был у меня план, Санек, был – куда же без него? – да вот только провалился он с громким треском. И такое бывает…»

Часть вторая
Я иду тебя искать

Глава первая

Дом, в котором произошло первое убийство, – убийство директора школы, -находился в старой части города, и Миша долго плутал в лабиринте дворов, прежде чем оказался перед четырехэтажной сталинкой с облупившейся желтой краской, лавочками у подъездов, заросшими неухоженными палисадниками под окнами первых этажей.

Он вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, постоял, не решаясь позвонить. Пожалел, что послушался Жанну и не смастерил себе на принтере какое-нибудь удостоверение.

Дверь открыл толстый дядька в семейных трусах, над которыми тугим барабаном, натягивая майку-алкоголичку, торчало солидное пузо.

– Чего тебе? – недовольно спросил толстяк, почесывая выпирающую солидность.

– Мне бы поговорить с Милошиной Людмилой Евгеньевной.

Толстяк немного помолчал, изучая Мишу из под кустистых седоватых бровей, потом произнес недовольным хрипловатым баском:

– Не живет она здесь, съехала.

– Как съехала? Куда? – забеспокоился Миша.

– А я почем знаю? Не докладывалась…

– А вы?.. – неуверенно спросил Миша.

– А я теперь хозяин. Живу я здесь, ясно? Ходят тут всякие – спать мешают, – толстяк смерил Мишу с ног до головы уничтожающим взглядом и захлопнул дверь.

Миша постоял в растерянности: ну и что теперь делать? куда идти? вот тебе и расследование, а ведь только начал…

Развернулся, пошел по лестнице вниз, но потом передумал, вернулся, постоял перед дверью, но позвонить не решился. Вздохнул и позвонил в соседнюю квартиру.

Через пару минут на пороге стояла бабулька в огромных очках

– Пришел? – сказала она неожиданно звонким голосом. – Заходи!

Миша потоптался в прихожей.

– Ну чего ты там? – крикнула старушка. – Иди уже!

Миша пошел на голос.

– Вот, гляди, – сказала старушка, – двенадцать метров, окно во двор. Восемь тысяч в месяц. Водку не пить, девок не водить.

До Миши дошло, наконец. Бабуля сдает комнату и с кем-то его перепутала.

Он не стал ее переубеждать . Ему нужно было задать несколько вопросов . Пожалуй, бабулечка сможет ему помочь. Старушки всегда все знают.

– Хорошая комната, – подыграл Миша, – и прекрасный вид из окна.

Под окном дрожало на ветру тщедушное сборище рахитичных берез.

– Дороговато только, – добавил Миша, – боюсь, не осилю.

– Чего говоришь? Ты погромче, я слышу плохо! Аппарат есть, так я не ношу, ну его, пищит все время! – выдала старушка скороговоркой.

– Дорого, говорю! – прокричал Миша.

– Да как же дорого! Восемь тыщ всего прошу! И рынок рядом, и вокзал, и магазинов полно, – заволновалась старушка, – не найдешь лучше!

– А ну, положь! Кому сказано – положь! – раздался вдруг за спиной Миши зычный баритон.

Миша вздрогнул, быстро оглянулся. В комнате кроме них с бабулей никого не было.

– Что это? – спросил он у хозяйки, которая никак не среагировала на таинственный голос, похоже, просто не услышала.

– Чего? – спросила она, наморщив лоб под цветным ситцевым платочком, умильно повязанным вокруг личика, похожего на печеное яблоко.

– Кто это разговаривает?

– Разговаривает? – удивилась бабуся. – Кто разговаривает? Я одна живу. Может, телевизор? Так я его и не включала нынче.

– Ложь, кому сказано! – повторил голос.

– Да вот же, – сказал Миша, озираясь, – снова кто-то разговаривает.

– Да это за стенкой, – успокоила его старушка. – Не бойся. Сосед. Голос у него больно громкий. Я-то глухая, не слышу, а вот Ольга жаловалась. Говорила, спать не дает. Съехала вот из-за этого, теперь приходится квартиранта искать. А где его найдешь? С рынка-то полно приходят, да я боюсь. Одного пустишь, а потом орава целая поселится. Женщина одна приходила с ребенком, отказала я. Этот ребятенок носится как оглашенный повсюду, он мне здесь всю посуду побьет. Не надо мне этого, – бабуля вздохнула. Пригорюнилась. – Мне одинокого надо, положительного. Вот такого как ты. Работаешь или студент?

– Работаю, – сказал Миша.

– Ну вот и живи, – разрешила старушка, – вот и живи! Что ж не жить? Вокзал рядом, и рынок, и магазинов полно. Если дорого, так я сбавлю. За семь восемьсот сдам. Себе в убыток.

За стеной кто-то трубно высморкался, что-то заскрипело.

– Слышимость какая! – удивился Миша. Подошел к стене, постучал – раздался глухой звук. – Из картона как-будто.

– Не из картона, – сокрушено призналась старушка, – а из этого, как его? Гипсоблока, что ли? Тут раньше начальник жил. Давно, когда только дом построили. У него две квартиры в собственности были. Стенку сломали между квартирами – одна большая комната получилась. А потом начальник то ли съехал, то ли помер, не помню уже. Квартиры снова разъединили. Вот и стенку сделали, чтобы побыстрей, из этого гипсоблока. Мужу моему эту квартиру на заводе дали. Тридцать годков тому уже.

Раньше тихо было. Директор школы здесь жил с женой, а потом убили его. Да, да, милок, убили. А кто, зачем – неизвестно. Людмила, жена-то его, квартиру и продала этому толстому-то. Бирюк, не здоровается даже. Пошла я к нему как-то, когда Ольга моя засобиралась, съезжать надумала. Стала я его просить, чтобы не шумел так шибко, так он выпроводил меня, и так дверью пред носом хлопнул, что даже у меня, глухой, уши заложило.

Старушка сокрушенно покачала головой.

– Оставайся, ты – молодой, крепкий. Поговоришь с ним по-мужски, может, притихнет, – с надеждой взглянула она на Мишу.

– А Ольга вдруг вернется?

– Не вернется. Ходила я к ней рынок, – она на рынке медом торгует, – нет, говорит, уже другую квартиру нашла, хоть далеко, но тихо, никто не шумит. Хорошая девка, молодая, но уважительная. Два года у меня жила. Помогала, и с рынка, опять же, то картошку принесет, то лук, если попрошу. А теперь одна я совсем, – снова загрустила старушка.

Словно в ответ за стеной заорал телевизор.

– Так, значит, там еще и убийство произошло? – осторожно спросил Миша, опасливо взглянув на стену, очень не хотелось спугнуть словоохотливую старушку.

– Да уж, – ответила та, присев на край аккуратно заправленной кровати, вплотную придвинутую к злополучной стене, расправила на коленях голубой в цветочек фартук, – сама до сих пор в себя прийти не могу. Уважаемый человек, директор школы. Такой серьезный, вежливый. Первый здоровался. Сумки иной раз до двери доносил. Не то что этот…

– И что, вы ничего не слышали в тот день, – кивнул Миша на стенку, – в день убийства?

– Нет, не слышали. Я-то уж ясно, глухая. И Ольга не слышала. Они вообще тихо жили. Никогда нас не тревожили. Тут милиционеры ходили, все выспрашивали. Нет, ничего такого мы не слышали и не видели. Да ты не сомневайся, заезжай, живи. А этого бирюка, усмиришь, ты вон крепкий какой.

– Ладно, – сказал Миша, – я подумаю еще. Если что, зайду.

– Подумай, подумай, – вздохнула бабуся. – Что ж не подумать? Комната хорошая. Рядом вокзал, рынок, магазинов полно. И вид из окна…

Миша вышел из подъезда, посидел на лавочке. Нужно подумать, нужно хорошо подумать. Обобщить, сделать выводы. Времени мало, поэтому нужно соображать быстрей.

Может быть, зря он все это затеял? Может, ну его это дело. Перекантоваться пару дней, отдохнуть, набраться сил, успокоить нервы, и вперед – на штурм редакций. Может, удастся в какую-нибудь газетенку, – да хоть в рекламный отдел, – пропихнуть свое туловище, свой мегамозг? Или просто свадьбы начать снимать. А, Мишаня, слабо? Слабо да по свадебкам, да по корпоративчикам? Гордость свою в одно место, и амбиции забыть крепко-накрепко?

Нет, нет, нельзя сдаваться… только чуть-чуть подумать, пораскинуть мозгами. Получится, все получится.

Стена в этой квартире… стена, сквозь которую все слышно…

Может быть, эта Ольга слышала что-нибудь? Что-нибудь важное?

Нужно найти ее! Найти без промедления.

Глава вторая

Вся трудность заключалась в том, что он не знал, как разговаривать со свидетелями. С бабулей прокатило, а с остальными как? На каком основании сейчас, например, он будет допрашивать эту девушку? Если, конечно, найдет ее на этом рынке.

– Не подскажете?.. здесь где-то рынок рядом... как пройти?

Женщина взглянула на него из-под лохматой шапки и почему-то улыбнулась. Хотя вроде ничего смешного он ей не сказал. Был вполне серьезен, и даже грустен. Навеяло размышлениями о собственной неудачливой судьбе.

– Прямо, потом налево, мимо школы и снова налево.

– Спасибо.

– Не за что, – она снова улыбнулась.

Ну и ладно, хоть у кого-то хорошее настроение.

Что он скажет этой девушке-квартирантке? Надо было все-таки у Жанны удостоверение фальшивое выпросить. Прикинулся бы следователем по особо важным делам. Имел бы полное право задавать вопросы.

Вот она, школа, значит, сразу за ней и налево. Холодно, черт возьми! Нужно куртку теплую покупать, холод до костей пробирает…

Вот и рынок. Где же ее здесь искать? Где здесь медом торгуют?

Миша долго ходил от ряда к ряду, пока, наконец, не увидел перед собой баночки всех размеров и всех оттенков янтаря. Запах стоял такой густой, что хоть ножом режь – насыщенный, приторно сладкий.

– Берите, молодой человек, – слышал он со всех сторон, – вот липовый, а вот цветочный, гречишный! Вот, попробуйте! Ну что же вы уходите? Попробуйте!

Он кланялся, сконфуженно улыбался, скользил глазами по грудям за цветными фартуками, читал имена на бейджиках: Вера, Оксана, Наталья, Гаянэ, Ольга.

Стоп! Вот она, Ольга!

Миша поднял глаза.

Симпатичная. Только одета не очень. Слишком скромно, старомодно даже – платочек, серая курточка и юбка, наверное, в пол, хотя ему не видно – прилавок скрывает.

Лицо без косметики, глаза светлые и губы не накрашенные, бледные. А в общем, ничего. Маме бы понравилась. Она часто говорит сыну, что хотела бы для него простую девушку, что ее пугают эти современные эмансипе.

Так, с чего же начать? Неудобно уже таращиться. Что ж ты молчишь, красавица? Товар свой не нахваливаешь?

– Девушка, почем мед?

– Там цены написаны, – ответила, и голову опустила. Глаза долу, ресницами прикрылась. Боже мой! И где такие экземпляры еще произрастают? Не иначе на полях, заросших медвяными травами, где гуляет ветер в диких зарослях, и где юные девы чисты, словно горный поток… Стоп, дружок, что-то тебя не в ту степь понесло…

– А какой мед самый вкусный?

– Они все вкусные, – глаза так и не поднимает. Покраснела как маков цвет. Стесняется. Вот те на! С каких все-таки гор спустилась такая чистота? Нужно брать дело в свои руки.

– Девушка, посоветуйте мне мед от… простуды! Что-то я себя не важно чувствую.

– Ну, вот липовый, – лепечет еле слышно.

Интересно, кто ее поставил торговать? Если она от всех покупателей мужского пола в ступор впадает, наверняка, к вечеру у нее дебет с кредитом не сходится.

– А попробовать можно? – спрашивает Миша.

– Пробуйте…

Открывает баночку, набирает крохотной пластмассовой ложечкой тягучее и ароматное, протягивает ему через прилавок, поджимая бледные розовые губы.

– Да нет, – озадаченно тянет Миша, – так я не распробую ничего. Может быть, у вас где-нибудь здесь кафе есть?

Наконец, взглянула на него. Глаза такие светлые – до прозрачности. На лице недоумение плюс (и это плюс в копилку Мишиного обаяния) любопытство. Ура, – возликовала Мишина журналистская душонка, – есть контакт!

– Кафе там, – кивает головой, – возле выхода.

А выражение на лице такое, мол, не понимаю: какое отношение ваш вопрос имеет к моему меду, к этой баночке с написанной на ней синим маркером немыслимой (по крайней мере, для безработного Миши) цифрой? И это все не вслух, а телепатически – поверх Мишиной головы. Хорошо, что Миша – знаток женской психологии, и иногда, – по настроению, – улавливает флюиды.

– Может быть, сходим вместе чаю попьем с вашим медом? Я заплачу, естественно. А если мне понравится мед – целую банку куплю. Вот эту! – Миша показывает на трехлитровый жбан. «Блин, где вот только денег взять? – думает он про себя. – А черт с ним, может до этого не дойдет…»

Девушка смотрит на него непонимающе.

И тут неожиданно на помощь приходит соседка слева. Милая тетечка необъятных размеров, стоящая за соседним прилавком, так же сплошь заставленным золотыми баночками.

– Сходи, сходи, Оленька, ты ведь и не завтракала сегодня. Сходи, а я покараулю. Ну, иди же, – продолжая улыбаться Мише, она толкает девушку в бок.

Та краснеет, слегка сопротивляется, но тетечка чуть ли не силой выталкивает ее из-за прилавка:

– Иди, я покараулю. Не волнуйся, цены знаю.

Девушка берет с прилавка маленькую баночку меда, быстро идет в сторону выхода, Миша торопливо следует за ней.

А юбка на ней и вправду длинная – в пол.

В кафе было малолюдно. Они сели за столик у окна, выходящего на рыночную площадь.

– Надеюсь, нас здесь не отравят, – спрашивает Миша. Это скорее риторический вопрос, на который он не надеется получить ответа. И вообще, – подумалось уныло, – как выудить информацию из этой тихони?

Но девушка неожиданно подает голос.

– Не отравят, – говорит она, – это семейное кафе. Здесь одна и та же семья работает много лет. Готовят очень вкусно, по-домашнему.

– Ну что ж, – говорит Миша сдержанно, так как боится спугнуть барышню, – что будем заказывать?

Девушка пожимает плечами:

– Я есть не буду. Только чаю попью.

– Здравствуй, Оленька, – к ним подходит пожилая женщина в белом халате, – позавтракать пришли?

– Да, тетя Галя, – улыбается девушка, и Миша вновь убеждается: она, действительно, ничего, вот только подкрасить бы и приодеть, – мне, пожалуйста, один чай.

– Может, пирожка с яблоками, Оленька? – заговорщицки спрашивает хозяйка. – Только испекла. Горячие еще, а вкусные! Сама знаешь.

– Ну, хорошо, – кивает девушка, – и один пирожок с яблоками. А ему… А вам что? – спрашивает она у Миши, по-прежнему не глядя ему в глаза.

– И мне тоже самое, – говорит Миша, и вздыхает с облегчением. Слава богу – на это у него денег хватит.

Пирожки и вправду были свежими и вкусными, чай настоящий, заваренный в чайнике, а не пакетик в пластиковом стаканчике. А уж мед – тут вообще все определения меркли. Мед просто таял во рту, оставляя на языке привкус лета, солнца и этих самых медвяных трав, которые приходили Мише на ум, когда он смотрел на эту медовую продавщицу.

Она все так же избегала на него смотреть. Миша знал почему: некоторые не очень уверенные в себе девушки считают его слишком симпатичным, – Миша покосился на свое отражение в блестящем медном пузе огромного самовара, из которого хозяйка разливала кипяток в разноцветные чайники, – и конфузятся. А уверенные в себе, особенно взрослые женщины, вроде той в лохматой шапке, у которой он спрашивал дорогу, наоборот начинают вести себя чересчур фривольно. Мама часто подшучивает над Мишей, когда приходящие к ней дамы, начиная от девочек-практиканток, над которыми она шефствует, заканчивая ее коллегами, чопорными докторшами, начинают на него реагировать и ерзать на своих стульях. Но разве он виноват в том, что оказывает такое воздействие на женский пол?

Все это, конечно, ерунда, так – для собственного приободрения. Никогда не воспринимал он всерьез свой успех у женщин. А сейчас ситуация более чем серьезная – шутки шутками, а разговорить эту барышню как-то надо.

Отпивая маленькими глотками обжигающий небо чай, Миша соображал: с чего бы начать? В голову ничего путного не приходило.

– Очень вкусный мед, – наконец, сказал он, – гречишный? Или этот, как его? Акациевый?

– Нет, липовый, – ответила девушка.

– Липовый? Значит, ненастоящий?

– Как это ненастоящий? – возмутилась девушка. – Самый настоящий! Вы пробуйте хорошенько!

«Наконец-то ожила», – подумал Миша и сказал как можно более задушевно и проникновенно:

– Правда? А то я тут недавно купил мед, а он оказался подделкой. Элементарно смешали сахар с водой, а выдавали за чистый мед с горных вершин, – сокрушенно поделился Миша и горестно вздохнул. – Столько денег вбухал зря. А ведь говорят, что подделку легко можно определить.

– Конечно, как же вы так попались? – девушка сочувствующе покачала головой. – Настоящий мед не стекает с ложки, а поддельный…

И она стала рассказывать Мише, как определить подделку.

И даже улыбнулась два раза.

– Вы так много знаете, – выразил свое восхищение Миша. – Я ни за что бы все это не запомнил.

– Это нетрудно, – смущенно сказала девушка. – Просто нужно быть внимательнее.

Так, так… подбираемся ближе…

– Меня Миша зовут, – он не стал протягивать руку. Боялся, что она всполошится и упорхнет как испуганная горлинка, или как там их в медвяных зарослях. Лови ее потом по всему рынку. Просто улыбнулся сдержанно.

– А меня Оля, – сказала девушка и зарделась.

Да, маме она определенно бы понравилась.

– Красивое у вас имя, – сказал Миша. – Очень вам идет.

Тихо, тихо, аккуратнее на поворотах. Сейчас сгорит, только пепел розовый останется.

– Ну что вы, – шепчет еле слышно, – обычное имя.

Они проговорили еще полчаса.

– Было очень вкусно, – Миша решил приступить к главному, – тем более, вы знаете, я не завтракал и, честно говоря, не ужинал.

Девушка взглянула на него с явным сочувствием.

– Понимаете, я расстался с девушкой, ушел из дома, мы с ней квартиру снимали. Всю ночь провел на вокзале. А до этого весь вечер после работы шлялся по городу. В итоге простыл, – Миша покашлял для убедительности. – Ума теперь не приложу, что делать? Где искать квартиру?

Миша пригорюнился, опершись на руку.

Девушка помолчала, потом нерешительно сказала:

– Вы знаете, я могу вам подсказать адрес. Но только сомневаюсь, подойдет ли вам.

– Неужели вы знаете кого-то сдающего квартиру? – Миша очень старался, чтобы его физиономия изобразила радость вперемешку с надеждой.

– Не квартиру, а комнату. И там не очень удобно… но может быть на первое время вам бы подошло. Если совсем уж жить негде.

– А что там не так? Хозяева – алкоголики?

– Да нет, хозяйка – хорошая бабушка. Но очень шумные соседи.

– И что, действительно, очень шумно? – загрустил Миша. Получилось очень естественно.

– Шумно, но дело даже не в шуме, – она снова покраснела, Миша даже подумал, что она не зря этим злоупотребляет, знает, что ей очень идет. – Дело в том, что сосед женщин к себе приводит… И там… неприличные вещи происходят… Но вы мужчина… – она совсем засмущалась, – может быть, для вас это не так страшно… Мне пришлось уйти. Хотя мне здесь близко, и с хозяйкой я подружилась.

– И долго, – осторожненько так спросил Миша, – вам, бедной, приходилось это слушать?

– Он совсем недавно заселился. До этого было как– то… – девушка вдруг замолчала.

– Тихо? – подсказал Миша, и замер: вот оно – то, зачем он сюда пришел.

Девушка как-то задумалась. Он заметил, что она в явном замешательстве. Взглянула на него, и словно подбирала слова. Словно боялась сказать лишнее, показалось ему.

– Да, раньше было тихо… А с его приездом совсем невмоготу стало. Я к приятельнице переехала. Жалко было, конечно, бабулю обижать, но я не могла больше оставаться.

– А что – прежние жильцы съехали? – спросил Миша, чувствуя, как в голове уже что-то звенит от напряжения.