Текст книги "Мы в Стамбуле (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

  Женщина заговорила по-русски, оказалась из глубинки России, я такого города и не знаю. Звали ее Ольга.

  Он мрачно посмотрел на мое произведение. Явно недовольный, что мы что-то между собой говорим, может быть о нем, а он не понимает.

  Я спросила, можно ли мне зайти, чтобы порисовать поближе, и Ольга перевела мужу вопрос.

  Он посоветовал не входить, так безопасней, и они удалились, войдя в ворота ограды.

  Я смотрела им вслед и думала.

  Я не была уверена, что он сказал правду и мне грозила какая-то опасность, просто есть люди, которые с удовольствием нарисуют картину, сильно отличающуюся от реальности, если это их возвеличивает: вот он и сам входит свободно и женщину с собой ведет, а у меня своего турка нет, и моя судьба – сидеть при входе.

  Минут через двадцать один из входящих в мечеть мужчин, темный и усатый, стал мне что-то говорить, часто повторяя одно и то же слово.

  Видя, что я не понимаю, он достал книгу, и открыл в нужном месте.

  На странице, которую он мне показал, была фотография той мечети, возле которой мы с ним находились и надпись на английском.

  Я прочитала вслух название мечети.

  Он указал пальцем на здание, кивнул головой, и ушел, удовлетворенный.

  Он объяснил мне, невежде, что я рисую.

  Кот

  Он приходил на балкон, который был заперт на ключ, а ключа у нас не было.

  Балкон был закидан окурками, на нем валялись какие обломки, тряпки, в общем, он был не для жильцов, которые платили большие деньги за проживание рядом с ним, за дверями, и выхода на него из апартаментов не было. Для нас не было.

  Но вход для котов был. И наш черный им воспользовался.

  Сел напротив стеклянных дверей и стал гипнотизировать меня взглядом желто-зеленых глаз.

  На нем не было ни единого белого пятнышка: он был черным от макушки до хвоста, цвет сажа жженая, и черная шерсть блестела в скудном лучике солнца, который проникал в этот узкий колодец между домами. И без этого страшилища, символа всевозможных бед, на нас свалилась куча неприятностей, и я рассердилась.

  – Изыди, сатана, ?– сказала я ему. ?

  Кот не шелохнулся.

  Может быть, звуки моего голоса не донеслись до него сквозь двойные застекленные рамы, или он просто не понял, ведь он был турецкий кот.

  ?– Брысь, – крикнула я на международном языке, но кот смотрел и ждал.

  Когда я спустя час глянула на балкон, вместо кота там сидела черно-белая кошка с раздутыми боками, явно ждала потомства. Сатанинский кот-призрак из преисподней, оборотился беременной кошкой!

  Черной шерсти на ней было столько же, сколько белой, пятьдесят на пятьдесят, но морда была сплошь черная, а усы и брови торчали из черной короткой шерсти совершенно белые. Четыре белых распушенных кустика.

  На другой день температура у Арины спала, и она сидела на полу перед балконной дверью, прижимала руки к стеклу, и кот старательно терся с той стороны стекла, где были ее ладони. Кошка сидела рядом.

  Нарисую котов, решила я, взяла листок крафта и села перед окном, из которого за балконом виднелись две стены: розовая и серая.

  Между ними был проем, и еще был проем перед розовым зданием, и солнце заглядывало на наш первый этаж дважды в день: сначала часов в десять-одиннадцать, позднее уже около трех. В середине дня оно пряталось за розовым зданием.

  Я устроилась, и как это бывает сплошь и рядом, коты тут же сбежали.

  Что коты! Они живые подвижные существа, но моя знакомая по изостудии рассказывала: она пристроилась рисовать кораблик на море, а перед этим спросила у капитана яхты, на которой пребывала, давно ли стоит этот корабль на виду и можно ли рассчитывать, что успеешь его нарисовать.

  Капитан ее заверил, что корабль здесь уже три недели,

  И только она провела две горизонтальные линии и одну вертикальную, как корабль задымил, тронулся с места и исчез вдали.

  Три недели ждал, чтобы подловить момент и оставить художника с носом, так что жизненный путь художника не усыпан розами. Но я была человек закаленный и не отказалась от мысли сделать зарисовку только потому, что кот и кошка вероломно нас покинули.

  Мое мужество было вознаграждено: вероломные коты убежали, зато прилетела ворона, чтобы меня утешить. Воспитанная Стамбульская ворона. Рвалась в модели. Вела себя прилично, косила глазом, сидела спокойно и не каркала. Меньше нашей обычной вороны, но окрас такой же. Я нарисовала ее и по просьбе Арины, уже фантазируя, пририсовала черного кота.

  В подтверждение правдивости моих слов можете посмотреть на рисунок, правда большой разницы в реалистичности изображения отсутствующего кота и присутствующей вороны можно и не увидеть, но ни кот, ни ворона в этом не виноваты.

  В дальнейшем кот приходил каждый день.

  Иногда один, иногда в сопровождении кошки.

  Пришлось заботиться о пропитании приблудившегося животного.

  Арина с сомнением рассматривала обрезки мяса, которые я предложила дать коту: сплошь жилы да болонь.

  – А кот будет это есть?

  – Нет, любоваться будет. Ну, засекай, сколько времени он смотреть будет на них и раздумывать.

  Арина подошла к форточке, открыла, выбросила кусочки на балкон.

  – Долго смотрел? – поинтересовалась я.

  Арина вздохнула

  – Я даже и не увидела, как они упали на пол, все так быстро произошло.

  Благодарный кот вспрыгнул на подоконник, потерся мордой о стекло.

  – А можно я открою окно и его поглажу?

  Я не позволила таких нежностей.?

  В Стамбуле многие из встреченных мною котов, а их тут немало шлялось, выглядели, как побитые молью: наверняка у них был стригущий лишай, о чем я и сообщила Арине, присовокупив при этом, что ее обреют наголо, если стригущий лишай поразит кожу головы.

  – Человечество делится на две половины, – сказала я. – Одни никогда не гладят бездомных животных, а другие это делают и потом болеют стригущим лишаем.

  Внучка держала ладони, прижатыми к стеклу, кот терся о стекло с другой стороны, наверное, мурлыкал.

  Сувенирные лавки

  Наш переулок из десяти домов по одной стороне и возможно, такого же количества по другой, соединял две улицы, идущие перпендикулярно железной дороге. Перпендикулярно настолько, насколько в этой части города Стамбулу можно было говорить о параллелях и перпендикулярах. В нем не было сувенирных лавок. Впрочем, продуктовых тоже не было.

  Один конец переулка упирался в булочную-пекарню, где мы каждый день покупали на 3 лиры тонкий лаваш и лепешку, а иногда, когда лаваша не было, две лепешки, или наоборот, а другой в трехэтажный оштукатуренный дом, нависающий вторым этажом над тротуаром.

  И дальше, вдоль улицы с пекарней сувенирами не торговали, а только продуктами.

  Но стоило повернуть и направиться вверх, к площади, к Голубой мечети и Айя Софии, как лавочки с сувенирами густо облепляли нижние этажи домов, и вторые этажи уже не зависали над первыми так безразборно, а иногда давали простор и возможность увидеть витрину и понять, чем тут торгуют.

  Мне кажется, что все Средиземноморское побережье утыкано сувенирными лавочками.

  В Испании их было пруд пруди, и чего там только не было!

  Здесь была своя специфика: подставки из ракушек здесь не плели, люстры тоже, и ажурные кружевные салфетки мне не попались.

  Но керамика радовала глаз: пиалы, чашки, тарелки, подставки под горячее, вазы.

  Все изрисовано, красиво.

  А еще ковры, наволочки, кувшины керамические и металлические, серебряные и латунные, расписные или с изысканной гравировкой: я застревала на каждом шагу, глаза разбегались, хотелось и того, и того, но я все откладывала удовольствие покупок на потом.

  Трижды я заходила в магазинчик недалеко от нас и любовалась на маленькую вазочку с горлышком в виде оборки, и мы обсуждали с Ариной, какие подставки под горячее нравятся ей, а какие мне.

  Продавец был из породы ненавязчивых, и мы чувствовали себя среди этой красоты уютно, пока Арина чуть не столкнула часть изделий на пол.

  Я испугалась за сохранность хрупкого товара, схватила своего слоненка за ручку и утащила из лавки.

  День предпоследний. Март 26. Четверг

  Пахнет, как в Батуми, и сырость на первом этаже. Хлеб хочу засушить, а он не черствеет.

  До отлета осталось два дня, а я все еще не была на море.

  Правда, я его рисовала, и видела несколько раз в разломе улиц.

  Заберешься по крутой улочке, оглянешься назад, а там, где только что было нагромождение домов и домиков, вдруг вырастает стена воды, и нависает над городом, и удивительно, что не проливается прямо нам на головы.

  Но я не стояла на берегу, не слышала шум прибоя, не вдыхала запаха водорослей, не сказала морю здравствуй.

  А ведь рядом море, почти что море моей юности. Через Босфор и дальше, вот и порт Батуми.

  За пятьдесят лет подмосковной жизни я стала сухопутной женщиной средней полосы, и смогла жить без него, без моря.

  И понять степень моего изменения, нет, падения, может только выросший в приморском городе человек, для которого, где нет моря, нет счастья.

  Но вернемся к нам в Стамбуле

  Сегодня 26 марта, день нашего рождения, у Леши круглая дата, и он припас бутылочку вина. Но вино к обеду, а сейчас предстояло посетить еще одну достопримечательность: дворец Турецких султанов.

  Это я так его назвала: дворец турецких султанов, где снимается сериал «Великолепный век», вернее, я думаю, что он там снимается, и где есть гарем.

  – Гарем, – кричит Арина, у которой второй день нет температуры, и мы выходим с Ариной; хотим, чтобы ребенок тоже на что-то посмотрел, а не только на черного кота.

  Не успели выйти и пройти 20 метров, как Арина начала жутко кашлять, без передыху,

  Конечно же, выяснилось, что она одета легко и что она не Чингачгук, и готова бесконечно наступать на грабли.

  Мы вернулись.

  Решили оставить непокорную девчонку дома, и пусть сидит до самого отъезда.

  – Я только, когда у тебя температура была, оставлять тебя одну не хотела, а сейчас и не подумаю жалеть, пойдем с дедом гулять, а ты сиди тут, – разорялась я.

  Арина огрызалась и высказывала, какие теплые чувства она к нам питает.

  Прокричались. Я сняла пальто, посидела пять минут, и сказала Алексею:

  – Ну, день-то теплый, не на мороз мы ее потащили. Пусть оденет свою кофтенку и пойдем. Она отдышится на свежем воздухе, и кашлять перестанет.

  Арина сменила выражение лица и прислушалась к моим словам. В обиженных ореховых глазах появились проблески надежды.

  Сдаваться ей не хотелось, но и сидеть одной тоже. И разум победил! Она оделась, как я настаивала, и мы ушли втроем.

  А то какой осмотр гарема, когда внучка одна в чужой квартире.

  Мы шли в гарем, и по мере приближения к его входу людей было все больше и больше, толпа уплотнялась, и направлялись все в ту же сторону, что и мы? – в сторону дворца.

  В кассы была очередь человек в тридцать. Работали три кассы.

  Алексей встал в хвост, а Арину и меня отправил в тень, чтобы не перегрелись, и мы смирно сидели, ждали, следили, как приближается его кепка к голове очереди

  Билет на все мероприятия стоил 80 лир, но я посоветовала Леше купить только за 40, подозревая, что нас не хватит на осмотр всех достопримечательностей в один день.

  Пока Леша стоял, люди все подходили, и буквально на глазах очередь стала вдвое, а потом и втрое длиннее.

  Толпа была вполне европейского вида, за исключением двух женщин в сопровождении мужчин. Женщины были одеты в черные пальто и черные шаровары, закутаны черными платками по самые глаза и в черных очках.

  Арина заметила их в толпе, долго молча разглядывала, а потом воскликнула:

  – И как же они так живут, такие закупоренные!

  Закупоренные – был абсолютный, совершенно точный эпитет, озвученный ребенком, ведь именно дети обладают непосредственным восприятием.

  Все же я объяснила Арине, что мусульманки появляются в таком виде в общественных местах, а дома, во внутренних дворах они открывают лица.

  Обогащенные билетами, мы прошли через широкий проем в высокой каменной стене в сад, за которым была еще одна стена и еще один вход, дворец прятался за двумя стенами.

  Было тепло, светило солнышко, даже припекало, но ветерок, как всегда, был холодный.

  Справа открывался восхитительный вид на Босфор.

  Темная разлапистая ель красовалась над обрывом, а за проливом громоздился, взбираясь на горку, город, голубой от моря, неба и расстояния.

  По дорожке ходил темный от солнца экзотического вида турок и предлагал проспекты с описанием дворца.

  Мы ему объяснили, что у нас такая книжка есть, даже лучше.

  – Какой колоритный абориген, – сказала я. – Сфотографируй его на память, ты все дворцы фотографируешь, а они везде есть, в каждом путеводителе. И в интернете.

  Леша обратился к турку, спросил разрешение его сфотографировать.

  Я думала, что продавец проспектов пошлет нас и откажется, ведь мы не купили у него книжку, не поддержали его бизнес и пристаем с глупостями, но я ошиблась.

  Мужчина, ему было хорошо за пятьдесят, заулыбался, приосанился, с явным удовольствием встал рядом со мной и Ариной и подождал, пока Леша нас щелкнул.

  Мне, правда, хотелось его одиночной фотографии, но и так тоже удачно.

  В следующих воротах стоял турникет. Мы вошли в другой сад, усаженный цветами, и направились к дворцу, который представлял собой ансамбль из различных невысоких красивых зданий.

  Это не был огромный замок, как английские древние замки, (виденные мною только в кино и на фотографиях), а невысокие одно и двух этажные здания, изредка отдельные павильоны-беседки, расположенные по периметру прямоугольника, внутри которого был сад.

  Цвели белые гиацинты, и кружилась голова от этого запаха.

  В начале осмотра предлагалась галерея с древним оружием. В галерее было темно, освещены были только витрины. Блестели щиты, с инкрустациями, сверкала сталь кривых сабель и тяжеленных на вид мечей, с рукоятками, украшенными драгоценными камнями. Некоторые топоры были так велики, что непонятно было, как их мог поднять человек, да еще замахнуться и ударить.

  Наша девочка не только не проявила равнодушие к оружию, а наоборот, с большим интересом все разглядывала, все эти сабли, ятаганы, шлемы и кольчуги и, если бы была возможность, то я уверена, пощупала бы. И даже примерила. Кольчугу, например.

  А Алексей живо интересовался, что же такое ятаган, но так и не понял, какое из многочисленных видов представленного холодного оружия именно то, которое его интересовало, оружие, воспетое в русской литературе.

  Мы вышли из той части замка, которая представляла собой музей оружия и отправились в жилую часть.

  Минут через сорок мозаичные потолки и стены начинали составлять в голове какие-то фантастические узоры, плыть и переплетаться в воображении, и становилось понятно, что осмотр пора прекращать. И непонятно было, как можно было здесь жить и заниматься обыденными делами на фоне красоты, призывающей все бросить и только любоваться ею.

  За дворцом, над проливом тоже был сад, отгороженный каменной стеной от высокого обрыва.

  На противоположной стороне заливы на холме высились дома, карабкались по круче вверх.

  – Вон азиатский берег, сказал нам Алексей.

  – А здесь что? – спросила я.

  – А здесь европейский.

  А я-то, великий географ, я все это время думала, что мы на азиатской стороне, путала восток и запад, Дарданеллы и Черное море оказывалась у меня совсем не там!

  Слева виднелась бухта Золотой рог и Галатская башня. Мы полюбовались на нее издали. Впрочем, это мы с Ариной издалека, а Алексей уже там побывал во время своих дообеденных путешествий по городу.

  Вернувшись назад, мы приступили к осмотру гарема.

  Покои султанов были там, в гареме.

  К тому времени, вся та толпа, что стояла за билетами, перебралась уже во дворец и гарем, там было битком набито, в одну комнату я вошла, а выйти никак не могла, не могла протолкнуться.

  Потоки людей были разделены подставками, между которыми протянуты веревки, и это безусловно необходимая мера при том количестве народа, который толкается во дворце. Но все эти подставки и веревки искажали пространство и зрители получали искаженное представление о помещениях, воспринимали их не такими уютными, какими они, видимо, были в прошлом, когда дворец использовался по назначению.

  Во всяком случае, в сериале «Великолепный век» все это великолепие, пропущенное через объектив оператора, смотрелось интересней.

  К тому же в сериале роскошные одеяния людей гармонировали с великолепием покоев, а сейчас комнаты были набиты толпой в джинсах и куртках

  Когда мы вышли из Гарема, где я совершенно заблудилась в коридорах и поворотах и мечтала выбраться оттуда поскорей, Арина сказала:

  – Ну и как здесь вообще можно жить? Я не понимаю.

  Я тоже не понимала, мне было бы неуютно от высоты потолков и большого пространства, мы ведь привыкли жить и спать в небольших, в сущности, помещениях с довольно низкими потолками. Кроме того, мебели было мало, возможно, часть вынесли, чтобы можно было свободнее ходить.

  Мы спешили домой, я должна было приготовить поесть.

  Мимо нас быстрым шагом прошел турок с чемоданчиком. Какой-то предмет выпал и упал на тротуар. Оказалось, сапожная щетка.

  Аришка подняла щетку и протянула оглянувшемуся турку.

  И тут началось... Усиленно, жестами, чистильщик сапог стал предлагать нам незамедлительно почистить ботинки. Думаю, что большинство туристов клюют на эту удочку, чтобы почувствовать себя богатыми людьми позапрошлого столетия.

  Еще и сфотографироваться в этот момент.

  Но мы были люди скучные, консервативные, сами по себе, и воображение наше не простиралось столь далеко, в такие игры мы не играли и обидели старика, не согласились почистить у него обувь, хотя он метров сто шел за нами, все надеялся на заработок.

  Но мы были голодны и неумолимы.

  Впрочем, Арина, как всегда, что-то выпросила по дороге.

  В наших апартаментах я принялась варить замоченный с утра рис, а дед с внучкой дулись в джин.

  – Ну и скукотища в этом дворце, наверное, была, – продолжала Арина начатый при выходе из гарема разговор. – Наша квартира лучше.

  – Да чем же?

  – Ну, у нас телевизор есть, а там где телевизор?

  Современные дети хотят жить только в этом веке, со всеми его изобретениями и техническими новинками, и ни в каком другом, причем в любом виде не хотят, на любом социальном уровне, ни наложницей, ни шахиней.

  Я готовила обед. Мясо у меня было вареное, и я резала салат и варила рис, в сковородке, кастрюль не хватало.

  Я трудилась, не отдыхала, а дед с внучкой валялись на диване. Прошу обратить на это внимание, для правильного понимания последующих событий.

  Мы сели за стол, я чокнулась водой, Аришка колой, Лешка вином, и мы отметили таким образом наш день рождения. (Невероятно, но день рождения у нас с мужем один на двоих, мы оба родились 26 марта, только я на три года позже)

  После обеда нас опять потянуло на экскурсии, и мы вышли на площадь с целью погулять.

  Там, на площади и решили идти на египетский рынок.

  Алексей нас повел.

  Через некоторое время я поняла, что вообще не знаю, в какой части города мы находимся, и дорогу домой одна не найду. Я оглянулась и увидела между городскими зданиями море, которого только что не было.

  Море повисло над городом, грозило неминуемо его затопить, и мерещилось, что вот сию минуту тонны воды, урча от удовольствия, шипя и разбрызгивая пену, потекут по улицам, сметая на своем пути урны, столики с фруктами, разноцветные зонтики-навесы, тумбы с цветами, разномастных людей, и через пять минут из моря будут торчать лишь пики минаретов: вот что останется от великого города, именовавшегося когда-то Константинополем, каждый завоеватель и каждый правитель которого вписан в мировую историю большими буквами.

  Чуть не написала золотыми, но вернее сказать, не золотыми, а кроваво-красными буквами.

  Но все оставалось как есть: мы стояли на горке в узенькой улице и смотрели на Мраморное море.

  Я почувствовала, что устала. Широкие каблуки моих ботинок скользили по камням булыжной мостовой, и хоть каблуки были устойчивые, ходить все равно было трудно, для длительных прогулок лучше всего кроссовки с их толстыми и плоскими подошвами.

  – Долго еще? – спросила я у мужа.

  – Да, в общем-то нет, – как-то не очень уверенно ответил Алексей.

  – Но половину пути мы уже прошли?

  Я представила, что вот надо пройти еще столько же, а потом еще и еще и затосковала.

  – Нет, только треть.

  Это решило дело.

  – Я не дойду, – сказала я, – нужно поворачивать.

  И мы потопали обратно, вышли к знакомым зданиям на улице, и Леша, сокращая путь, повел нас по торговым рядам, в которых мы уже дважды были.

  Было пестро, шумно, и тесно, высокие своды торговых рядов смыкались наверху, не пуская воздух, играла музыка, сновали люди, горели лампы.

  Предметы начали искажаться, звуки тоже, ноги стали ватными, и сквозь звон в ушах я услышала свои слова, обращенные к Леше.

  – Мне надо бы на воздух поскорее.

  – Ну, вот сейчас пройдем еще, так короче, – не вникая в мои ощущения, беспечно ответил муж.

  Спорить я не могла и, понимая, что через минуту, максимум через две я упаду, просто села на пол у серединного столба, образующего вверху арку.

  – Я сейчас, посижу минуту, и пройдет – слышала я свой голос сквозь звон в ушах.

  Я сидела на полу торговых рядов среди снующей озабоченной толпы, муж и внучка стояли рядом и смотрели на меня, и ждали, когда я очухаюсь.

  Женщина в европейской одежде, сидящая на полу, как турчанка в мечети, не показалась окружающим людям обычным явлением.

  Молодые турки, мужчины продавцы, сразу кинулись ко мне, и тридцати секунд не прошло, как я уже сидела на принесенном стуле, а в руку мне заботливо вложили стакан с водой, такие закупоренные стаканы, которые продают за деньги, а сейчас он откупоренный был у меня в руках.

  Я выпила воды, потом еще, и умылась.

  После того, как холодная вода попала мне в желудок и еще на лицо, в голове у меня прояснилось, желтые круги перестали мельтешить перед глазами, и я успешно поблагодарив, выяснила у заботливого турка, где же здесь «экзит».

  Он оказался всего в тридцати метрах от того места, где я села на пол. Знать бы это раньше. Я бы успела выйти до обморока, не пришлось бы сидеть на затоптанном полу, пугать людей.

  Мы вышли в город, и медленно продолжили путь домой. Солнце уже достигло крыш домов.

  Обмороки обмороками, но нужно было купить сыр к завтраку, и Лешка искал супермаркет. Эта часть города была просторней, тротуары шире, на тротуарах я увидела красивые литые колонки, ограждающие пространство тротуара от возможных поползновений водителей. Смотрелись эти заграждения как украшения, в отличие от тех столбов, которые натыкали вдоль тротуаров у нас в Долгопрудном.

  Я не рвалась в магазин, на сегодня мне хватало впечатлений, и мы с Ариной остались на скамейке в крохотном скверике, состоящем из одного чахлого деревца и двух широких со спинками скамеек в углу выпирающего на тротуар дома. Рядом сидела женщина, и что-то быстро писала в блокноте.

  Женщина писала, солнце ушло за дома, тени перекрыли пространство дорог, мы томились, ждали. Алексей ушел и пропал, и казалось, что навсегда. Не может же человек столько времени покупать кусок сыра.

  – Посмотри, – сказала вдруг Арина,?– посмотри, бабушка, это вовсе не женщина, это мужчина, так странно одетый.

  И действительно, присмотревшись, я увидела по растительности на щеках, что это был мужчина в ярких пестрых одеждах, каким-то неопределенным мешком сидящих на нем.

  А в ухе была большая серьга, из-за которой мы и приняли его за женщину.

  Я не поняла, кто был эта странная личность: актер, мужчина в какой-то национальной одежде, гомосексуалист или трансвестит.

  Стамбул хоть и столица мусульманской страны, но возможно, они тоже идут в ногу со временем...

  Дождались Алексея, и пошли дальше, все вниз и вниз. И моря давно уже не было видно, хотя мы шли к нему.

  Темнота накрыла город стремительно, небо стало темным, зажглись фонари, все стало призрачно и незнакомо.

  – Я думала, что ты с Аришкой сходишь в ресторан, отпразднуешь день рождения, – сказала я.

  Леша смотрел на меня, и даже в неверном свете фонарей было видно, что он полон скептицизма.

  -Ура! – закричала Арина. – В ресторан.

  И указала на вывеску, мимо которой мы, как потом окажется, к несчастью проходили:

  -Суши! Я люблю суши! Мы идем в японский ресторан!

  Добрались до своей беззвездочной конуры, отдохнули, и Арина, подхватив деда под руку, отправилась с ним в ресторан. (Мне нельзя казенную пищу из-за желудочных заболеваний).

  А я скучала, легко поужинала, приняла таблетки от давления и раскладывала пасьянс.

  Вернулись они через час, разочарованные.

  Суши там не было, Арина заказал суп, а он оказался грибной, и она выуживала грибы, а остальное ела.

  Порции были огромные, как часто бывает в заморских ресторанах (не в российских) и они их не доели.

  Что брал Леша, не знаю, но восторга не было.

  А по приезде зять сказал нам, что кое-кто из его знакомых ездит в Стамбул специально, чтобы пошляться по ресторанам и вкусно поесть.

  Ну, на ловца и зверь бежит, а мы ведь не за этим туда летали?

  День последний

  Леша вскочил ни свет ни заря и ушел на египетский рынок, до которого мы вчера так и не дошли: он не мог уехать из Стамбула, не посетив его. Аришка вечером читала нам вслух путеводитель, в котором точно было указано, что именно следует покупать на египетском базаре и какая там экзотика.

  Он и умчался, и не взял не только меня, но и внучку, мы были бы тяжким балластом в его стремительной пробежке

  Сыпал соль на мои не затянувшиеся после сидения на полу вещевого рынка раны, не верил, что с утречка я дойду, не уставшая.

  Арина собралась рыдать по поводу того, что ее оставили, но я не дала ей разгуляться.

  – Интересно, – сказала я. – Мне нужно готовить обед, а мяса нет. И никого это не интересует. А я совсем не уверена, что найду мясной магазин. Знаю, что где-то тут, в ста метрах, но могу и не найти. Это не город, а лабиринт какой-то.

  ?-Я целых два магазина с мясом знаю! – Аринка тут же забыла про рынок, получив такую замечательную возможность посрамить меня.

  Мы оделись и отправились искать магазин.

  Арина решительно направилась направо, но, дойдя до перекрестка, замедлилась и начла оглядываться.

  – Вчера, когда мы шли из ресторана, я видела магазин там, – она указала рукой наверх.

  – Я в тот не хочу, он далеко, я хочу тот, в котором мальчик из Молдавии торгует, хоть по-русски поговорю.

  Арина думала, хмурила брови, морщила лоб.

  Пересекла уличку и отправилась наверх. Не прошли мы и двух шагов, минуя то место, где к вазам на дороге нас прижимали автомобили, и пожалуйста, напротив на витрине лежали куски мяса.

  – Вот он!?– воскликнула я.

  Арина направилась прямо к его дверям, небрежно бросив в пространство:

  – Я же тебе говорила, что найду!

  Мы как старого знакомого приветствовали розовощекого и голубоглазого юношу из Молдавии, с которым мы познакомились в первый раз, когда покупали здесь мясо вместе с Алешкой, а Арина тогда была невыездная, вернее невыходная.

  Юноша выглядел лет на пятнадцать, но выдавал себя за 18 летнего.

  Со своими голубыми глазами и розовыми щеками он никак не тянул на молдаванина, но я, не приставая с расспросами, в уме прикидывала, что наверное, судьба забросила сюда его родителей еще в начале девяностых, но не сходилось, он сказал: мы сюда давно перебрались, значит он не в Турции родился, и приехали они или в самом конце прошлого века или в начале текущего.

  Помимо говядины мы в прошлый раз покупали еще и небольшой кусок колбасы, он помнил и предложил взять ее и сейчас, но я отказалась.

  – У вас очень перченая, мужу не понравилась

  Расплачиваясь за говядину я спросила:

  – А ты не знаешь, где можно купить не очень перченую колбасу?

  Юноша оставил нож и повел нас с Ариной в другой магазин, двери которого были расположены рядом с мясным, даже косяк был один.

  Можно было сказать на словах, но он нас проводил, и я так и не поняла: нам ли он оказывал уважение, или слегка прирабатывал и надеялся на доход от хозяина магазина, не знаю.

  Завел, объяснил продавцу, что нам нужно, и мы попрощались, я сказала, что завтра уже улетаем.

  Понимающий русский язык человек ушел, и я огляделась. Мы стояли посреди маленького магазинчика, у прилавка столпились трое мужчин, а из-за прилавка улыбался четвертый.

  Все расступились, пропустили нас к витрине и молчали, разглядывая нас, а я рассматривала колбасу на витрине.

  Пока я колебалась, выбирая товар, примчалась женщина, крашенная блондинка, купила сигарет и вышла, а я взяла луковицу и протянула продавцу. Он положил ее в пакет, не взвешивая.

  – Сервелат? – спросил он

  И я увидела темную копченую палку на прилавке. Нет, я еще раз глянула на витрину, и указала на светлую, почти без прожилок жира колбаску.

  Он ловко ее схватил и стал быстро-быстро нарезать. Ломтики колбаски нарастали с ужасающей быстротой.

  – Чуть-чуть, – я на ладони показала, сколько это.

  – Чуть-чуть,– с восторгом повторил продавец, – чуть-чуть, – еще раз повторил он, даже голову наклонил, вслушиваясь в незнакомое сочетание звуков.

  -Чикен, – объяснил он мне, перестал резать кружочки, завернул нарезанное в бумажку, бумажку положил в полиэтиленовый кулек, где уже лежал лук, и показал три пальца.

  Никаких взвешиваний и высчитываний он не совершал.

  Я была вполне удовлетворена соскочившей с потолка ценой, протянула ему пять лир, получила две монетки сдачи, и мы с Аришкой ушли варить суп.

  Пока он закипал, я вышла с табуреткой, сделала очередной набросок на крафте, пыталась изобразить, как домишки карабкаются в гору, нависают над уличкой внизу.

  Тут и Алексей пришел.

  Мясу было вариться полтора часа, и на это время Алексей повел меня на море.

  -Тут рядом, – сказал он.

  Мы шли и шли, на привычной уличке свернули не налево в горку, а направо, прямо в тупик, у которого оказался узкий проход с одной стороны, мы прошли по нему, свернули снова направо, увидели арку под железнодорожным мостом, далее был перекресток...

  Уф, ну понятно, что обратно по этому лабиринту можно было бы и не найти дорогу.

  Наконец, под светофор пересекли шоссе, прошли арку, вышли на перекресток, по которому прибыли из аэропорта и я взмолилась:

  – Если ты не хочешь, потерять меня навсегда, то приходи через час за мной.

  Муж кивнул головой и ушел, а я уселась на лавочке на мягком мартовском солнышке, достала пастель, бумагу, и принялась рисовать.

  Мне было хорошо, воздух был легкий, дымка возле противоположного берега мраморного моря колыхалась прозрачной светлой пеленой, возле мола старые шхуны и катера отражались в воде, качались на небольших волнах, я развела на листе бумаге разлюли малину и стала думать, что лучше бы я нарисовала старую разрушенную стену, тянущуюся вдоль моря, к которой я сейчас сидела спиной, ведь эти развалины тут со времен Византии.