Текст книги "Слушай, тюрьма !"

Автор книги: Зоя Крахмальникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Может быть, он в самом деле был в этой камере? Когда же на потолке появился белый крест? Такой, какой я хотела поставить на могиле моей мамы, но не успела. Широкий, из плотных брусков, сильный крест.

Моя сокамерница удивлена. Мы постоянно смотрим в потолок, лежа на "шконках" (железных топчанах). Креста не было... "Это кисти пробовали", говорит соседка неуверенно, она не хочет, не может, не должна верить в чудо.

Когда же пробовали кисти? Вчера? Но мы не покидаем эту камеру, нас водят на допросы по очереди, кто-то из нас всегда остается в камере. Да и совсем недавно не было еще креста. Мы постоянно смотрим в белый потолок.

Белый, сильный крест, правильной формы, православный. Это теперь моя икона, ведь крест с меня сняли. У меня, правда, есть крестик из спичек. Был ли такой у моего бывшего духовного отца? Библия у него была. Я жду, что и мне разрешат Библию.

На нем были облачение и крест, когда он пришел на мой суд. У нас были общие коридоры и общие конвоиры. Проходя по нашим коридорам, я жалела его, больного, старого, просидевшего уже один срок еще до рукоположения. Я протянула ему руки со скамьи подсудимых: "Благослови меня!"

Мы были одни с ним среди чужих, враждебных зрителей. И еще моя дочь. Только ее одну и пустили в "зрительный зал", оснащенный микрофоном и телекамерой.

Зал был заполнен тайными и явными сотрудниками госбезопасности.

"Благослови меня!"

Мы были одни среди ненавидящих и равнодушных. Я думала, что мы Церковь.

Если один падает – падают все. Страждет один – страждут все, все Тело.

Один встает – встают все. "Благослови меня!" Он осенил меня крестом. До того, как начал лжесвидетельствовать, и после того, как кончил лжесвидетельствовать. Он ничего не читал, не видел, не знал, хотя два эпизода из семи, приведенных в обвинительном заключении (а потом, естественно, и в приговоре), были связаны с ним. Меня судили за то, что я подписала письмо в его защиту и подарила его книгу своему сыну.

Облачение, которое ему вернули, и крест не помешали ему лжесвидетельствовать.

"Обвиняемая, у вас есть вопросы к свидетелю?" – "Нет, у меня нет вопросов". Нам запрещено судиться друг с другом у неверных. Они не поверили священнику Д.Д., не поверили в его благословение.

Нас ждет другой суд. Мы – не Церковь, мы должны стать Церковью. Меня благословляет Бог его рукой. Если один падает – падают все, если один стоит – стоят все. Тело Христово – Его Церковь не может уйти от креста.

А мир – тюрьма, думаю я в тюрьме. Мир создает подобное себе, необходимое для себя в первую очередь. Блага. Тюрьма – благо, она убережет его от внезапной смерти.

Человек, придя в мир, хочет жить в нем долго. Он не хочет умирать, для этого он строит тюрьму, чтоб она ограждала его от смерти. Он будет прятать в тюрьму тех, кто помешает ему жить долго. И жить в свое удовольствие. Кто кого? – вот роковой вопрос. Кто кого скорей упрячет в тюрьму.

"Или он меня убьет, или я должна его убить", – рассказывает мне молодая женщина в барнаульской тюрьме. Она убила своего отчима, когда ей было 18 лет. Сейчас она старше на восемь лет. Я рассказала ей о двадцатилетней убийце, встретившейся мне на одной из пересы-лок; со слезами раскаяния она признается мне, что хочет принять Святое Крещение. Моя барнаульская сокамерница не чувствует никакого раскаяния. "Или я, или он..."

Мир стал тюрьмой с тех самых пор, как человек обрел смерть и был изгнан из рая. Первенец Адама и Евы стал убийцей – с него начинается род убийц и изгнанников. Мир будет плодить изгнанников и заточать их в тюрьмы, а вместе с ними и тех, кто будет напоминать о завещанной Богом невозможности убивать. Потому что для мира важнее право на убийство, чем заповедь Бога не убий. Потому что, признав заповедь Бога, надо признать существование Бога.

С тех пор, как время разорвалось, с тех пор, как черные машины, развернувшись у моего дома, умчали меня и пятерых моих спутников (которые делали обыск в моем доме ночью), в черном разрыве времени, в бездне разрыва открылась изнанка и обнажились корни мира.

Тюрьма – изнанка человеческого бытия, благо, приобретенное миром для защиты себя, дорога в ад, дорога в небеса, черный туннель, осиянный светом Божественной Любви.

Сюда, в этот ад, в эту бездонную дыру, пришел воскресший Христос. И потому здесь, в преддверии ада, есть возможность обрести рай. Ведь разбойник, выведенный из тюрьмы для казни, распятый рядом со Христом, первый вошел в рай. За исповедание поруганного Бога.

Церковь – сердце мира, тюрьма – изнанка мира, они объединены крепчайшей связью. Господь пришел на землю, чтобы тюрьма стала дорогой на небеса, чтобы разбойник, исповедав в покаянии распятого, поруганного Бога, испытав такие же страдания, как распятый Бог, вошел с Ним в рай, в воскресение, в вечную жизнь.

Значит, Церковь начинается в тюрьме? Она начинается с исповедания веры: Ты – Христос, Сын Бога живого, –говорит Апостол Петр и становится камнем. На нем созидается Церковь. Этот камень так крепок, что его не могут одолеть врата ада, врата тюрем и лагерей.

Страх начал изнемогать во мне тогда, когда я стала понимать причину ненависти к "Надежде". Мученики, убиенные за веру. До тех пор мой обвинитель шел проторенным путем. "Марсианские разведки", "инопланетные службы"...

Пятьдесят лет назад этот прием (обвинение в сотрудничестве с японскими, люксембургски-ми и со всеми прочими, имеющимися на земном шаре и вне его разведками) дал желанные результаты. Земля насытилась кровью невинных*.

* Это действующий с ежовско-бериевских времен метод фабрикации так называемых уголовно-идеологических дел. Поскольку дела нет, следует извратить факты, подобрав и вырвав из контекста нужные для обвинений слова, цитаты, осудив автора цитат в том, что он куплен "подрывными центрами". Доказательств, естественно, нет, но в них ни следствие, ни суд не нуждаются.

Обвинения в сотрудничестве с какими-то неизвестными мне даже по названиям организациями в целях подрыва власти звучат для меня как обвинения в сотрудничестве с инопланетянами.

Я не понимаю этого абсурда, но это и хорошо. Мой обвинитель именно этого и ждет: чем абсурдней, тем страшней. Меня надо напугать, смять, уничтожить. Измена родине – расстрел, подрыв власти – двенадцать лет и прочее.

Маленькие книжечки Христианского чтения, в которых собраны творения святых Отцов, учения о духовной жизни, молитве, смирении, любви, терпении скорбей, письма мучеников за веру, мои статьи о христианской культуре...

Это – наваждение, мне кажется, что я слепну и глохну, может быть, это – сон? Возможно ли, чтобы благоговение перед Пресвятой Богородицей, предание Церкви, творения святых Отцов, христианская проповедь смирения и любви могли заинтересовать разведывательные управления иных миров и подорвать могучую державу? Зачем же этими маленькими книжеч-ками с крошечным тиражом занимается эта огромная махина – Комитет государственной безопасности?

Моему обвинителю даже трудно читать эти тексты, я вижу, что он ничего не понимает в них, и это естественно, ведь они рассчитаны на тех, кто ищет совершенства в духовной жизни, кто хочет стать на путь аскетики, самоограничения, чтобы приблизиться к познанию Бога и Церкви.

Мне положен час прогулки, и когда я хожу по маленькому дворику, я слышу могучее "ура", идет подготовка к параду, думаю я, могучее войско демонстрирует готовность защищать безопасность нашей родины.

Разве я могу подорвать или ослабить столь могучую державу?! Неужели гонители Христианского чтения так боятся христианства – проповеди терпения, смирения, любви? Неужели они в самом деле думают, что оно может подорвать их власть? Но они ведь отрицают бытие Божие, почему же они так боятся Его, если не верят в Его существование и не признают Его истинным Богом? Зачем бояться и ненавидеть то, чего нет?

У гонителей Христианского чтения есть издательства и газеты, телевидение и радио, у них в руках все средства атеистической пропаганды, они могут выпускать бесчисленное количество атеистических книг, полных ненависти, поругания, бесчестия в адрес Бога и верующих в Него. Чем помешали им маленькие книжечки "Надежды", выпущенные крошечным тиражом? Тем, что они выпущены не здесь, не в России? "Бога нет!" – кричат гонители Христианского чтения, и их страх перед проповедью Слова Божия является неопровержимым доказательством Его бытия.

Они свидетельствуют о том, что Бог есть, и о том, что есть сатана, который и внушает эту ненависть к невинным прежде всего для того, чтобы погубить тех, кто ненавидит, гонит, обвиняет христиан, исповедующих свою веру, объявив их злодеями и преступниками, а заодно погубить и тех, кто будет напуган преследованиями и гонениями: тюрьмой, лагерем, смертью...

Первым государственным преступником, обвиненным в подрыве и ослаблении власти (ныне это статья 70 Уголовного кодекса), был Христос. Он возмущает народ (Лк. 23, 5), – говорят Его обвинители, требуя для Него смерти. Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе (Иоан. 18, 30), – говорят Его обвинители Пилату, требуя для Него смерти. Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю (Иоан. 19, 12), – пугают Пилата обвинители Христа, требуя для Него смерти.

Они давно искали, чтобы найти повод к обвинению Его (Иоан. 8,6), – в наше время это называется провокацией. Они давно убедились, что Он обольщает народ (Иоан. 8, 37-45).

Гонители и обвинители Бога ненавидели Его потому, что Он свидетельствовал о том, что дела мира злы (Иоан. 7, 7) ...ищете убить Меня, потому что слово Мое не вмещается в вас... Вы делаете дела отца вашего... Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего... он лжец и отец лжи. А как Я истину говорю, то не верите Мне (Иоан. 8, 37-45).

Отец лжи однообразен, у него нет других вариантов.

Вслед за Христом государственными преступниками, обвиненными в подрыве власти, стали Апостолы Христовы. Об Апостолах Павле и Силе их обвинители сказали, что они люди, возмущавшие наш город, и что они поступают против повелений кесаря (Деян. 17, 7). А Апостола Павла называют язвою общества, возбудителем мятежа (Деян. 24, 5).

Отец лжи однообразен, и у него нет вариантов. Гонитель христиан в Иерусалиме, первосвященник Анан, требовал Апостола Матфея себе на суд. На суде Анан старался представить Христа и его учеников развратителями народа и изменниками отечеству (см. настольную книгу для священнослужителей о. Сергия Булгакова, изд. 1890 г.). Память св. Ап. Матфея 9 августа.

Это было две тысячи лет назад.

Священномученик Косма был в 1779 г. задушен турками в связи с доносом, утверждавшим, что он подослан русскими возмущать Албанию. Отец лжи однообразен в своей ненависти к Истине. Св. Аникита, начальник воинского отряда в Никомидии, обличил императора в нечес-тии и пролитии неповинной крови христиан. Разгневанный император предал его жестоким мучениям, после которых повелел бросить мученика к диким зверям. Память его 12 августа.

Св. мученик Ромил, военачальник императора Траяна, был обезглавлен за обличение императора в несправедливости к 11 тысячам христиан, которых император сослал с бесчестием в Армению. Память его 6 сентября.

Св. мученик Порфирий за обличение царя в вероотступничестве был обезглавлен. Память его 15 сентября.

Св. мученик Евлампий всенародно порицал и обличил императора Максимилиана в жестокости к не повинным ни в чем христианам, за что и был взят на мучения. Память его 10 октября.

Св. мученики Аникита, Ромил, Евлампий и Порфирий были замучены в IV веке.

Преподобномученик Иаков, обвиненный в том, что собирает вокруг себя мятежников, был повешен в 1520 году. Его память 1 ноября.

Священномученик Игнатий Богоносец, с радостью принявший мученичество, писал: "Лучше мне умереть за Христа, нежели царствовать над всей землею... Его ищу, за нас умерше-го, Его желаю, за нас воскресшего... Не препятствуйте мне жить, не желайте мне умереть. Хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету: явившись туда, буду человеком Божиим. Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего". Это цитата из письма к Римлянам, желавшим освободить св. Игнатия из оков.

Бросивший св. Игнатия на съедение зверям император антиохийский пожелал скрыть от народа, что св. Игнатий осужден за веру, а выдать его за обыкновенного преступника, чтобы "страдания мученика не способствовали бы на этот раз распространению последователей ему в подвиге за Истинного Бога" (Жития святых, чтимых Православной Церковью. Составлены Преосвященным Филаретом. – С.-Петербург, 1842). Память священномученика Игнатия Богоносца 20 декабря.

Страх стал изнемогать во мне. Понятная история: марсианские разведки, космические заговоры... Как однообразен отец лжи, одно и то же.

"За твоей спиной Церковь!" – слышу я, возвращаясь с допроса в камеру. Я недостойна, но я слышу Церковь, ее чистый благовест в моем сердце. Это победить невозможно, это просто, как истина, молитва Церкви пробилась в мой измученный ум, страх начал сгорать во мне. Наконец я не одна.

Здесь земля святая, она полита кровью мучеников. На белом потолке камеры белый крест. Я не должна бояться расстрела и двенадцати лет заключения, которыми мне угрожают. За моей спиной Церковь, я ничтожна, мала, я ничего не могу, но я не одна. Здесь земля святая.

Мир – тюрьма, все, что окружает меня, все, что я вижу, – тюрьма. Я воздвигала сама эту тюрьму, я закрыла от себя небо белым потолком камеры, выстроила высочайший черный забор, наняла конвоиров...

Так делали все давным-давно, все, кто любил себя, этот мир и кто хотел в нем укрыться от Бога. Я сама построила тюрьму, но я сама не могу выйти из нее. Без помощи Бога я не выйду отсюда. Там, где попирается Божественный Закон, там попираются и законы человеческие, и Церковь, как столп и утверждение истины, должна попираться.

В этом ее свобода, над которой не властна тюрьма.

ВЕТХОЗАВЕТНАЯ ВЕРА

Страх – порождение гордости, страх – порождение страсти себялюбия.

Но сила Духа, живущего в Церкви, могущественней страха и страстей.

Лефортовские коридоры не столь длинны, просто по ним надо долго ходить, чтобы, преодолев их лабиринты и ловушки, плотно забитые страхом, вычистилась в мучительных вопрошаниях мысль о том, что страх есть порождение ветхозаветной веры, гордости Законом.

"Перекос в сознании, – сначала думала я, – ошибка, ущербность религиозного сознания". Мой ум, утомленный страхом, не мог постичь причины своего поражения, бессилие его было почти безнадежным, спастись от него можно было только покаянием. Покаяние и должно было ответить на главный вопрос: или то, что я назвала христианством, бессильно перед страхом нравственных и физических мучений, или это – не христианство?

Конечно, это не христианство. Это – ветхозаветная вера, верность Закону, гордость Законом, дарованным Богом. Бог дал свободу ненавидеть Его. Тем, кто не хочет Его, и тем, кто хочет Его ненавидеть, Он не дает веры.

Но по милосердию Своему Он дал и ненавидящим Его Закон для того, чтобы человечество продлило свое бытие. Закон записан Богом не только в сердце (наверное, это и есть то, что мы называем совестью), но и на скрижалях, потому что сердце ненадежно, оно может стать звериным и презреть Закон так же, как оно презрело Бога.

Оно ненадежно, оно может стать скотским и забыть Закон, записанный в нем, и выбросить вон скрижали. Но и это еще только часть дарованной Богом свободы.

Человек может выбросить вон скрижали, сжечь Закон, записанный в сердце, и сказать, что он исполнил Закон. Этому человека учит сатана, отец лжи, учит по Божьему попущению.

Бог разрешает искушать нас сатане для того, чтобы свобода, дарованная Богом, была полной и абсолютной, для того, чтобы свобода выбирать Бога или сатану была реальной, для того, чтобы свобода выбора была условием ада или рая, вечной жизни или вечной гибели.

Это было катастрофой, мой мир обрушился, и вместе с ним рушилась моя тюрьма, воздвигнутая мной.

Это – ветхозаветная вера, гордость Законом, заменившим веру, поклонение обряду, букве, "овеществленной религиозности", форме. Это вечная угроза христианству, добыча сатаны. Эта гордость Законом обвинила Бога в беззаконии и возвела Его на крест.

Это было двадцать веков назад, теперь все – другое, – говорили мы.

Мы – христиане, мы верующие, и с нами будет все в порядке. Мы будем выполнять Закон, следовать его букве, будем ходить к обедне, крестить детей, красить яйца к Пасхе, исповедовать-ся в "обязательных" грехах, и за это мы будем спасены. Мы в полном порядке. Мы избранники Божии, пусть этот мир погибает, Бог сам разберется с ним... Главное, стараться исполнить Закон, а если это не удается, то у нас есть возможность принести покаяние. Все в порядке, мы спасены.

Я помню, как старый наш приятель сказал Светову: "Если ты христианин, почему же тебя до сих пор не сожрали львы?!"

А начальник тюрьмы имел другое представление о христианстве и сказал мне с сочувствием: "Молились бы себе потихоньку, и никто бы не посадил вас".

НЕОХРИСТИАНСТВО

Меня арестовали ночью. В одиннадцатом часу вечера они вошли в мой дом. Дверь была открыта.

Ночные аресты стали, казалось бы, редкими. В последнее время брали днем, под вечер, весь день обыскивая квартиры в поисках запретного слова.

Слово Божие запретно, поэтому у нас унесли часослов, молитвослов, Библию, библейский словарь и т. д.

В три часа ночи я вышла последний раз погулять с пуделем Мартом. В ту пору ему было пятнадцать лет, он задыхался, августовская ночь была душной, темной.

Я последний раз смотрела на грузные сосны, окантовавшие дорогу, по которой меня увезут.

Ночью пришли за Христом, и за христианами приходят по ночам. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас (Иоан. 15, 20).

Ночью страшней уходить.

Бог дал человеку Закон, чтобы он научился пользоваться веществом этого мира по дороге к земле обетованной и Царству Бога.

Дом построен из вещества этого мира, в нем можно приклонить голову, а если его заберут, то голову, пока ее не забрали, можно приклонить в тюрьме.

Мученикам Христовым после мучений усекали головы мечами. В 80-е годы нашего века – другие казни.

Теперь больше головы ценится душа, впрочем, князь мира сего однообразен, душа всегда ценилась больше всего, ибо, как сказал Господь, душа стоит целого мира.

Ночью забирают, чтобы получить душу.

Августовская ночь была душной и черной, черные "Волги" мчались по дороге, обрамленной грузными старыми соснами, к моей тюрьме.

Моя душа знала, по-видимому, всегда, что это будет, что это необходимо, что только там она может обрести свободу. "Освободи меня, Господи! – просила я перед арестом. – Освободи!"

Пойди из земли твоей, от родства твоего (Быт. 12, 1-2), – сказал Бог Аврааму, а через него всем нам, – выйди из дома твоего, отдай его, выйди из родства твоего, и Я дам тебе блаженство на земле обетованной.

И Авраам вышел. С него начался род тех, кто соглашается исполнить повеленное Богом – стать пришельцем на земле, оставить дом, родство, двинуться в странствие к земле обетованной.

В моих редких снах есть сон, не оставляющий меня всю жизнь. Мне снится дом, квартиры, в которых я собираюсь жить, они неудобны, неуютны, это чужие жилища, но мне негде приклонить голову, и я хожу по чужим квартирам со страхом, что окажусь бесприютной.

Душа моя, видно, всегда боялась бездомности и искала дома, но у меня долго не было своего жилья.

В тюрьме мне снится незнакомый город, и Одигитрия Пресвятая Владычица заняла Собой почти все небо, повисшее над неизвестным мне городом.

Это – земной город, но он ничем не похож на Горно-Алтайск, через который меня везли в ссылку.

Я выписываю на одном из первых допросов вторую главу из Послания к Евреям св. Апостола Павла.

Все сии умерли в вере, не получив обетовании, а только издали видели оные, и радовались, и говорили себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город (Евр. 11, 13-16).

Господь приготовил нам город. У нас здесь нет отечества, мы пришельцы, странники. Здесь – чужбина, наше жительство на небесах, по слову св. Апостола Павла.

В одной из моих статей есть эта цитата из Послания к Евреям. Она станет обвинением в приговоре. Меня обвинят в том, что я называю Советский Союз чужбиной.

Возможно, я делаю ошибку, пытаясь объяснить своим обвинителям, что Господь приготовил нам город и христианскому мироощущению земля представляется чужбиной. Возможно, я делаю ошибку и трачу впустую силы, чтобы объяснить необъяснимое.

Христос молчал на допросах, диалог невозможен, потому что нет общего языка, на котором можно говорить жителям двух миров.

Ты считаешь, что эта земля – чужбина, мы изгоним тебя из нее и заберем у тебя дом! – говорят мне мои обвинители. Но у них нет такой силы.

Иисус отвечал: Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше (Иоан. 19, 11).

Я еще не вижу, что идет атака на "завесу". Так я назвала общий замысел сатаны, атакующего мое сознание и мою душу, сокрытые под "завесой", оболочкой...

Я еще не знала пока, что должна пройти по воле Божией эти испытания страхом, ненавистью, гневом. Поэтому я и делала ошибки, без ошибок я не смогу осознать себя.

Без ошибок я не смогу научиться христианству.

Ты видишь? Идет атака на "завесу", это общий замысел, в нем участвуют мои обвинители, моя соседка по камере и даже мой ум, стесненный сатанинским натиском, страхом, воспоми-наниями, сожалениями. Ты видишь?. – слышу я после пустякового конфликта с соседкой по камере, конфликта, в котором она, осуществляя замысел, должна истощать мою силу.

Я наконец вижу. Диалог невозможен. Нет общего языка. Христианство безумие, или это – не христианство.

Пришла пора выбирать. У меня нет больше возможностей выбирать из христианства то, что мне удобно, то, что для меня безопасно, и то, что разрешает делать христианству сей мир.

Идет атака ежесекундно, камера, в которой я заключена, атакуется стрелами, они вонзаются в меня, в хрупкий панцирь, оставляя на нем невидимые раны.

Глаз не видит и ухо не слышит этой атаки, но это не значит, что ее нет, она сотрясает мир...

Мир распинает Бога ежесекундно, отрекаясь от своего Творца, распинает до тех пор, пока Он позволяет это миру, потому что Он постоянно воскресает и дает жизнь миру Своим Распятием и Своим Воскресением.

Идет атака на "завесу", и христианство призвано это знать и видеть.

Господь дал христианам эту способность видеть, если они захотят видеть. Но сколь ответственна эта способность – хотеть.

В Законе, данном Богом, человеку было указано, как пользоваться веществом, чтоб человек мог остаться человеком до прихода Христа, когда Богу угодно будет открыть новую веру и дать новые заповеди и открыть завесу.

Первым туда вместе с Господом войдет разбойник за покаяние и исповедание веры.

У нас нет больше времени, у христиан нет больше времени, наша жизнь повисла на волоске, ибо день есть отрезок пути и дан как отрезок пути к Вечности. Мы должны будем ответить за каждый отрезок пути.

"Вы не отвечаете на вопросы следствия потому, что в уставе марсианской враждебной организации (все то же) рекомендуется не отвечать на вопросы?!"

Христос не отвечал на вопросы Пилата.

Вопросы следователя могли бы показаться фарсом, если бы это не происходило на грани жизни и душевной смерти. Одно и то же: "Где же ваш Бог? Почему Он не спасает вас?" Сойди с креста, если ты – Бог!

"Почему Он не наказывает меня?" – спрашивает следователь с плохо скрываемой издевкой.

Это похоже на фарс. Старушка, назвавшаяся протестанткой, которую привела ко мне моя знакомая для того, чтобы я помогла старушке приобщиться к православию, оказывается агентом. Как печально, она совсем стара, сколько ей осталось еще дней... Но может быть, она успеет еще, как разбойник, покаяться и исповедать Тебя, Господи?!

"Это – недоразумение, – говорю я следователю, словно бы очнувшись от абсурда, от бреда, в который мы погружены не по нашей воле. – Это недоразумение, как вы можете бороться с Творцом Вселенной, создавшим вас и все, что вокруг вас?"

Слезы растопили мое жесткое сердце, и мне стало жалко его. Слава Тебе, Господи! Мне наконец стало жалко своих обвинителей! И они – Твое создание.

"Это – недоразумение, неужели вы и в самом деле верите, что ваш ум родствен уму обезьяны?" Я не могу ненавидеть, я не хочу ненавидеть, мой ум не имеет ничего общего со звериным умом обезьяны!

Они – в плену, это – несчастье, беда, это осудить невозможно, потому что нас всех ждет Суд, страшнее которого не могут придумать мои обвинители.

Это я виновата во всем, виновата и в предательстве этой старушки тоже.

Значит, это не было христианством, ведь я не смогла передать ей тот огонь, который сжег бы в ней страх и желание лжесвидетельствовать.

Мы – христиане – не умеем жить в этом мире по-христиански.

Мы выбираем из Ветхого Завета то, что нам легко исполнить, и, в лучшем случае, мечтаем об исполнении Нового Завета. Мы не умеем жить в этом мире, поэтому наши встречи друг с другом пусты, нам нечего дать друг другу, кроме необязательных слов. И когда нас бросают в Вавилонскую печь, мы сгораем.

О, как страшен этот бесплодный путь мнимого христианства по земле, которая ежесекундно сотрясается от вольного распятия Бога!

Как страшен этот путь, ведущий к тому мгновению, когда мы осознаем, что мы утратили, охваченные страхом, когда мы поймем, за что мы отдали свое блаженство. И сколь необходимой и желанной станет для нас утраченная возможность быть гонимыми за крест Христов! Но поздно будет, поздно...

Жизнь моя висит на волоске. Не сегодня завтра кончится этот путь, ведущий к Вечности, и последний отрезок станет последним днем.

В Московскую Патриархию

Прошу передать это обращение во Всемирный совет Церквей, предстоятелям всех христианских церквей и христианам всего мира.

ОБРАЩЕНИЕ

Арестован мой муж, писатель Феликс Светов, православный христианин, создавший ряд романов, свидетельствующих о Христе в современной России. Один из его романов "Отверзи мне двери" был опубликован в Париже в издательстве ИМКА-Пресс. Он – автор нескольких книг, вышедших в СССР, был исключен из Союза писателей СССР за свои сочинения. Его отец, известный историк, профессор МГУ Фридлянд И. С., был расстрелян органами НКВД в 1936 году и посмертно реабилитирован. Я – в ссылке, осуждена на шесть лет лишения свободы за исповедание православной веры, пробыла год в тюрьмах, сейчас поселена вдали от храма, от христиан, от родных и близких. Мой муж болен, ему сейчас 57 лет. В тот час, когда его увели из дома, у нас родился второй внук. Наши дети Сергей, Зоя, Виктор (муж дочери), внуки Филипп и Тимофей беззащитны. Слезно молю всех христиан всеми возможными способами помочь моему мужу. Блаженны не только гонимые за слово Божие, благословенны и те, кто защищает гонимых (Мф. 25, 34-36).

Усердно молитесь за нас. Русская Церковь в тяжелой беде. Будем неустанно молиться за погибающий мир, он будет сожжен, если христиане будут молчать, только живая вода исповедничества и единства во Христе может погасить огонь сатанинской злобы, которая разгорается в мире.

"Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется..." – писал Тютчев, зная, что сочувствие дается нам как благодать. Мы не знаем, получат ли сочувствие наши книги, ибо это не в нашей власти. Но мы знаем, что Господь поклялся в гневе Своем, что мы не войдем в Его покой, как сказал Апостол Павел, за неверие.

Кому нужны романы о Христе в мире, где забыты эти слова, где не боятся "не войти в покой Бога", где не верят, что где-то есть этот преблагословенный покой? Кому нужны, кроме КГБ, эти книги, написанные без надежды на сочувствие?!

Но "нам сочувствие дается, как нам дается благодать...".

Мы пришли ко Христу уже взрослыми людьми.

В интеллигенции возник впервые за долгие годы интерес к Церкви.

Оказалось, что уже двадцать веков после воскресения Спасителя человечество живет надеждой на воскресение. Оказалось, что человечество за эти 20 веков создало величественную церковную культуру, из которой вышла вся мировая культура. Оказалось, что весь мир живет молитвой Церкви и что до тех пор, пока есть Церковь и есть молитва, Бог сохраняет мир. Оказалось, что у человека есть душа и она стоит целого мира. Оказалось, что душа бессмертна и нет никакой власти на земле, которая могла бы поработить душу, если человек этого не захочет...

Оказалось, что мир другой, чем я вижу его телесными очами, что он повис на виселице и что только христианство может спасти его от огня, который Господь позволил накопить человечеству для своего уничтожения, обещанного Богом за измену Ему. Оказалось, что Творец Вселенной ждет возвращения человека к Себе, потому что мир живет только любовью Творца к своему творению и ожиданием ответной любви к Нему.

Двери Церкви оказались открытыми. Тот, кто хотел, мог войти туда.

Оттуда для нас начиналась дорога к тюрьме. Но выбор есть выбор, христианство – это безумие, или это – не христианство.

Моя жизнь висит на волоске, каждый день есть отрезок пути к Вечности, и у меня нет никакого выбора, он уже сделан.

Время дается, чтобы созрел плод. Дни лукавы, они пластично, бесшумно истекают неизвестно куда. Дни – покров, время – форма, скрывающая Вечность. Они даны мне еще и для того, чтобы помнить о пределе времени. Смысл времени, я думаю, прост, оно служебно, как всякая форма, как и все, что укрывает сущность. Сущность же – созревание души для Царства. Для этого дана жизнь в этом мире, чтобы созрел плод и виноградная лоза сбросила созревшую ягоду свою (Иов. 15, 33).

Время дано, чтобы все время быть со Христом, оно дано для счета, чтобы считать утраченные дни и часы, отсекая то, что мешает быть с Ним.

Время дано, чтобы созрела душа, а созреть она может лишь в общении со Христом, наполняющим собой все. Для этого душа и послана в странствование, одета в тело, призвана к скорбям, тесноте, мучениям. Ко кресту. Ибо невиданная и неслышимая ею жизнь – Вечное Благо. Это та жизнь, которую она ищет здесь, ищет красоту, любовь, рай. Но здесь все уносит время – поток смертного вещества, уносит, по дороге превращаясь в суррогаты, иллюзии, неисполнимые надежды.

Богу угодно, чтобы душа жила здесь в утеснении, в аскезе, в скорбях. Богу не угодно, чтобы любовь к своему, к себе, к родным и близким наполняла душу, ибо это – присвоение принадле-жащего Богу, над Которым никто не властен, кроме Него. Это присвоение омрачает душу, мешая стяжать мир Христов.