Текст книги "Знамя Журнал 7 (2008)"

Автор книги: Знамя Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Дарья Маркова.ФРАМ. – СПб: Амфора.

Фрам from Фрай ФРАМ. – СПб: Амфора. – 2006-2007. Виктория Райхер . Йошкин дом. Рассказы, повесть; Гала Рубинштейн. Забавные повадки людей. Роман; Уксус и крокодилы. 38 лучших рассказов 2006 года; Русские инородные сказки. Антология. Хороших рассказов год от года становится все больше, и утверждение это не голословно: если в 2005 году лучших было 37, то в 2006-м – 38, а в 2007-м – уже 39. Этот оптимистический подсчет ведет Макс Фрай, выступая в роли составителя книг серии “ФРАМ” издательства “Амфора”. Фрай и “Амфора” – содружество, опознаваемое, как шариковые ручки BIC, по цвету: рыжие обложки с характерными черными рисунками. Рисунки менялись, сочетание оставалось прежним, и понемногу читателю пришлось привыкать к тому, что выхваченная взглядом книга может оказаться не тем, что он ожидает. Мы часто не дочитываем знакомые слова до конца: Фрай, Фрам – замените одну букву, и вместе с сэром Максом под рыже-черной обложкой окажется Линор Горалик; а то и не вместе, а вместо него – целый ряд незнакомых имен. Макс Фрай+“Амфора” = ФРАМ значилось на первых же сборниках из этой серии. Фрай выбирает и настаивает, “Амфора” издает. Первыми были антологии: “Русские инородные сказки”, “Книга врак”… В 2006 году рядом с оранжевыми книгами появилась белая – роман Лены Элтанг “Побег куманики”, с которого в пределах той же серии началось издание отдельных книг фрамовских авторов. Центробежная сила велика, постепенно они выходят и за пределы ФРАМа, который для многих останется местом первой публикации. ФРАМ – это в первую очередь отличные стартовые условия для всех, кому удастся заставить Светлану Мартынчик ахнуть от восхищения, так как основной и единственный принцип, лежащий в основе серии, – вкус составителя. Как говорилось в анонсе к фраевской “Книге для таких, как я”, “…читатель и автор – сообщники. Если воспользоваться футбольной терминологией, писатель лишь дает пас, гол же всегда забивает читатель, поэтому, в конечном итоге, результат зависит именно от читательского мастерства”. Никакой смерти автора – совместная игра: множество фрамовских произведений написаны в буквальном смысле для тех, кто понимает, но без компанейского кивания друг на друга и братания с классиками всех времен и народов. Начитанность авторов и читателей обязательна, как и желание соучаствовать, потому что стихия этой серии – игра, а по сути своей – влюбленность в жизнь и в литературу. ФРАМ – очень юная литература для очень юных читателей, независимо от их возраста и читательско-писательского опыта, чаще всего немалого. В атмосфере взаимной влюбленности проходит “ФРАМ-фестиваль”, во время которого несколько часов подряд читают и слушают короткую прозу. Внешность литературной тусовки в данном случае обманчива. “ФРАМ-фестиваль” – приложение к тому, что пишут его участники и издают Фрай и “Амфора”, а не наоборот. Да и общности высказывания тут нет – ни задумываемой, ни декларируемой, ни тем более поколенческой. Наконец, и Фрай не куратор – даритель, который предлагает полюбившимся авторам путь в литературу без тусовки (об этом – “Один в поле” в ЖЖ Мартынчик http://chingizid.livejournal.com/689514.html), путь напрямую к издателю и литературному сообществу, к более широкому кругу читателей. А современный массовый образованный читатель, о ФРАМе и тусовках не слышавший, тут как тут, поскольку многое и без того читает в Сети. Можно сказать, что это массовая литература определенного круга, существующего с тех пор, как люди с высшим образованием, привычкой читать, писать и думать явились во множестве, а Интернет обеспечил коммуникацию между ними. Именно об этом говорят лубочные картинки на обложках “Инородных сказок”, иллюстрации из серии “Лубки” художника-аниматора, режиссера Андрея Кузнецова (в ЖЖ – akuaku), в которой в соответствующем стиле обыгрываются образы, вошедшие в современную массовую культуру, – от Человека-паука до Чебурашки. Игра – стихия серии (но вовсе не обязательно всех входящих в нее произведений), о чем неустанно напоминают обложки и названия в духе Шалтая-Болтая: слова – как бумажник: раскроешь – а там два отделения: ФРАМ – не только Фрай+“Амфора”, но и название полярной шхуны, на которой совершали свои экспедиции Ф. Нансен, а позже Р. Амундсен; в переводе с норвежского оно означает “вперед”. “ТриП” (Путешествие с тремя пересадками). Название предлагается раскрывать и буквально – как “три повести”, составляющие сборник, и, конечно, как trip, “три билета в путешествие”. “78” – вроде колоды таро в виде семидесяти восьми рассказов разных авторов (повторы спрятаны под псевдонимами), получивших по одной карте и создавших свои интерпретации арканов. Неигровые по виду “Пять имен” отсылают к детской игре “Я знаю пять имен мальчиков – Я знаю пять имен девочек”, и вот перед нами уже две антологии, в одной произведения “мальчиков” (Дмитрий Дейч, Александр Шуйский, Алексей Карташов, Феликс Максимов, Владимир Коробов), в другой – “девочек” (Лея Любомирская, Лена Элтанг, Ольга Морозова, Н. Крайнер, Елена Некрасова). К делению на мужскую и женскую прозу это отношения не имеет, тем более что имена-псевдонимы – часто обманчивы. Игровые толкования часто неочевидны, хотя и лежат на поверхности: кто бы знал, что название романа биолога Галы Рубинштейн (а кому, как не биологу, изучать вид человеческий?) “Забавные повадки людей” – это отсылка к Эзре Паунду, если бы не эпиграф? А название сборника рассказов “Уксус и крокодилы”? На обложке дана подсказка, она же загадка: “Лучший питьевой уксус и отборнейшие крокодилы 2006 года – к вашим услугам. И бледность нам всем нынче к лицу”. Не думаю, что многие читатели вспомнят сцену из “Гамлета”, где принц датский бросает Лаэрту, скорбящему о сестре: Нет, покажи мне, что готов ты сделать:

Рыдать? Терзаться? Биться? Голодать?

Напиться уксусу? Съесть крокодила?1

Место и там-то требовало пояснений – интерпретаторам есть где разгуляться, но это опять же совершенно необязательно: почему уксус и крокодилы? Потому же, почему 38 рассказов. Почему бы и нет? Дальнейшая игра ассоциаций – дело читателя, хоть 38 попугаев вспомните. Крокодилы, попугаи – все тропики. Проект, как и сам Фрай, русскоязычен и космополитичен. По сути, это один из срезов русского Интернета, с чем связан не только географический разброс – Россия, Португалия, Израиль, Китай, США, Литва… – но и характер прозы, сколько ни говори о том, что для настоящей литературы среда бытования не важна. Интернет позволяет увидеть некоторые массовые тенденции – например, общую склонность к стилизациям, созданию псевдопереводов, игровых псевдонимов и автобиографий. Учитывая, что среди прочих авторов “Инородных сказок” есть некий Розенкранц amp;amp;Гильденстерн (сказка “Про все остальное”), на общем фоне вполне органично выглядела бы биографическая статья: Розенкранц amp;amp;Гильденстерн. Мертвы. Здесь много чужих героев, в том числе осознающих себя как таковых и пытающихся выйти за рамки собственных мифов (рассказ “Лолита: перезагрузка” А. Малатова), отражений архетипических сюжетов и образов (цикл “Сказок о жизни”, “Сказок по Фрейду” В. Райхер). Для многих текстов характерен небрежно-сырой блоговый стиль, конспективность либо захлебывающийся эмоциональный поток сознания, и если для одних это прием, то для других – неизбежность. Общим местом становится форма романа в письмах, а многие рассказы стремятся, но не могут перерасти то единственное “красное словцо”, ради которого они созданы. О ФРАМе в целом говорить интереснее, чем о многих отдельных его текстах – эффект, обратный тому, которого добивается Мартынчик, но закономерный именно потому, что суть серии – кладоискательство, в которое вовлекается читатель, по мере того как Фрай показывает свои “Секреты и сокровища”. Для меня клад в этой серии – сборник прозы Виктории Райхер (в ЖЖ – neivid) “Йошкин дом”. Причем, судя по словам кладоискателя-Фрая, с ее одноименного рассказа вкупе с рассказом Дмитрия Дейча началось составление сборника лучших рассказов 2005 года. Название “Йошкин дом” – такой же бумажник со многими отделениями, как и большинство заголовков книг серии. Йошкин дом. Кошкин дом. Ежкин кот. Ежкин кот в кошкином доме. В результате эвфемистическое русское ругательство соседствует с именем Иосиф, спрятавшимся в уменьшительном Йошка и влекущим за собой целый спектр библейских ассоциаций. Соседство высокого и низкого, сленга и Завета для Райхер вполне характерно: вот и “Вариации на тему Пасхальной Агады” скрываются в подзаголовке рассказа, а скорее даже эссе, под броским и небрежным названием “Люблю, когда пипл тусуются”. Листая страницу за страницей книги серии, понимаешь, что огромное достоинство произведений Райхер – жанровое разнообразие. В “Йошкин дом” вошли юмористические рассказы и шутливые зарисовки, стихи и ритмизованная проза, психологические и публицистические эссе, психотерапевтические этюды и маленькая лирическая повесть “Смертельный номер”. В аннотации умение писателя менять маски и набрасывать сценарии возводится к психодраме – специальности Райхер, практикующего психолога, занимающегося индивидуальной и групповой психотерапией. Психодрама (по определению из ЖЖ neivid) – групповая игровая психотерапия, во время которой происходит проигрывание собственных проблем по собственным же сценариям. Подобные сценарии один за другим раскрываются в ее рассказах. Род занятий в данном случае не просто накладывает отпечаток – во многом организует художественное творчество, но, что не менее важно, они не становятся зависимыми друг от друга. В ряде рассказов психологическая (психотерапевтическая) подоплека выведена на поверхность уже в названиях-терминах: “Астения”, “PTSD”, серия “Извращений не бывает” – “Истеричка”, “Андрогин”, “Онанист”, ролевая игра “Злой и мертвый”. Рассказы – об этом, но они существуют отдельно от собственных ярлыков-заголовков – от того, что сказал бы о поведении персонажей специалист, прочитав ту или иную историю. Отчасти похожий случай – ранние работы Павла Пепперштейна, выставлявшиеся в конце 2007-начале 2008 года в галерее “Риджина” (Москва), альбом “Наблюдения”, в котором художник передал разные клинические фобии-мании и прочие состояния безумия, т.е. имитировал манеру и внутреннюю логику рисунков параноика, шизофреника, истерика и так далее. Но рисунки Пепперштейна ярлычками не снабжены, неподготовленный зритель видит в них одно, врач – другое, а еще лучше, если и то, и другое. Понимание концепции открывает еще одно измерение, без которого, впрочем, рисунки тоже интересны. У Райхер психотерапия дает начало движению и уходит на задний план, на переднем оставляя психологизм, как в рассказах о настоящем – с медицинской точки зрения – безумии (“Молочная река, кисельные берега”, “Лицевая вязка”), так и в историях о привычном безумии обыденности, семейной жизни, например (“Custom kill”, “Книга жалоб и обожаний”). Самый подходящий каламбур, описывающий характеры и сюжеты прозы Райхер, попадался мне давным-давно в “Двенадцати месяцах”: “…я без ума от природы!” – “Я так и думала, что от природы!..” – “Но я совсем не то хотела сказать, ваше величество. Я хотела сказать, что безумно люблю природу!”. Кто-то без ума от природы, кто-то от любви, кто-то от горя; безумные фантазии оказываются реальностью, внешне разумные серьезные намерения и фразы – игрой, при этом игры более чем серьезны, настоящее и кажущееся – взаимопроникаемы, а самые простые слова – непонятны и отягощены многочисленными подтекстами. Когда изобилие масок и языков очевидно, это не удивляет. Другое дело, когда то же самое происходит в поразительно одноголосом произведении – упоминавшемся романе “Забавные повадки людей”. В нем формальное многоголосие писем и разговоров оборачивается фактическим унисоном – где-то к середине окончательно теряешься в персонажах, которые если не на одно лицо, то на один голос. Как и герои короткого безымянного лирического рассказа Рубинштейн из “Уксуса и крокодилов” (по первой строчке: “Она любит…”) или ее же “Лишних встреч” в “78”. В результате начинает казаться, что все говорят на одном языке, да что там – принадлежат к одному биологическому виду, откуда же глухие стены между героями? Откуда просвечивающий сквозь щебет персонажей экзистенциальный ужас взаимонепонимания, обманов, одиночества, превращения близких людей в самых чужих и далеких? В романе есть несколько пассажей, обреченных на цитирование и уже растащенных по Интернету, один из них: “…пойми уже наконец, когда ты говоришь: “Я тебя люблю”, так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю. Как будто ты кладешь в шляпу апельсин, а я из нее достаю кролика. А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно? И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно? И съесть? А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце. А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу. Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается. Тошнит, голова кружится… Ну ладно, говорю, почисть… И ухожу из дома, чтобы этого не видеть. Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде. Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвет от вкуса свежей крови. Я думаю: убийца. Ты думаешь: истеричка…”. Уследить за ветвящимся, обрывающимся, возвращающимся к собственному началу якобы детективным сюжетом непросто, читателю придется постараться, но энергии текста хватает на то, чтобы проглотить, не жуя, а потом разбираться, кролик это был или апельсин. Последнее верно практически для всех книг разнороднейшей бело-рыжей серии. Апельсин ведь тоже рыжий, а кролик может быть белым. Или подопытным. Дарья Маркова

Елена Зейферт.Волга – XXI век (Саратов).

“Стрекоза из каленой стали…” Волга – XXI век (Саратов)* Добротная, “под лен” однотонная обложка, выпуски разного цвета – насыщенного синего, зеленого, кирпичного и др. – создают дразнящее и в то же время чинное разноцветье на книжной полке, сортировку в сознании по номерам – вот в этом, красно-коричневом, – интересная пьеса Алексея Слаповского, ее хочется перечитать… Солидный объем журнала – в каждом выпуске, объединяющем два номера, в среднем 300 страниц. Располагающий логотип – крылатый слон, идущий прямо на читателя по нотному стану. Слон ступает уверенно, но линейки нотного стана не гнутся под ним, словно ощущая над собой его крылья… Журнал “Волга – XXI век” уже при первом взгляде внушает доверие. Доверие же внушает и его история, а вернее, эволюция. В этой рецензии без литературной “археологии” не обойтись. Рождение журнала особой печатью не отмечено. “Волга – XXI век” – преемник “Волги”, начавшей выходить в 1996 году и ставшей тогда в ряд других региональных “толстых” литературных журналов – “Дон”, “Урал”, “Сибирские огни”, “Дальний Восток”… Все они были одновременно органами Союза писателей РСФСР и местных писательских организаций. Главных редакторов утверждали обком, ЦК КПСС и секретариат Союза писателей РСФСР. Такое обилие сокращений и аббревиатур в именах “учредителей” во многом определяло политику журналов. Первым главным редактором “Волги” стал “русофил” Николай Шундик, его сменил Николай Палькин, продолживший линию Шундика, но усиливший “провинциальность” журнала. Как “Волге” в дальнейшем удалось обрести свободолюбивую натуру? Либеральную направленность, несмотря на свою региональность, “Волга” получила, когда в 1984 году ее главным редактором стал Сергей Боровиков. Он постепенно сумел увести журнал от опеки обкома… Вершинными в истории “Волги” можно назвать 1988-1996 годы. В то время “толстые” литературные журналы, и “Волга” в их числе, активно “возвращали” читателю ранее запрещенную литературу и открывали современные новые имена. “Волга” опубликовала произведения В. Набокова, И. Шмелева, Б. Зайцева, Н. Бердяева, первой – отдельные вещи В. Пьецуха, В. Сорокина, Е. Рейна, В. Павловой… В специальных выпусках “Волги” вышли “Сын человеческий” А. Меня (еще при жизни автора), первый перевод путевых заметок А. Дюма-отца “От Парижа до Астрахани”. Журнал проявлял естественный интерес к именам из провинции (А. Ожиганов, Самара; С. Солоух, Кемерово; А. Титов, Липецкая обл.) и к поволжскому краеведению (записки саратовского архиерея, который в домовой церкви тайно венчал Галину Вишневскую и Мстислава Ростроповича; история волжских пароходств). Вышло несколько специальных краеведческих номеров с уникальными материалами. Немалым был удельный вес российско-немецких поволжских материалов (историко-культурные публикации А. Германа, И. Шлейхера; очерки о знаменитом композиторе А. Шнитке и известном художнике Я. Вебере и др.). “Волга” была третьим – после “Знамени” и “Октября” – журналом, который зарегистрировался как периодическое издание по Закону о печати от сентября 1990 года, получив N 61 (у сегодняшних новых изданий номера с весьма большим количеством цифр). Строчка, вынесенная в название этой рецензии, – “Стрекоза из каленой стали…”, встретилась в стихотворении одного из авторов “Волги – XXI век” Алексея Александрова. Цитата (вне контекста) как нельзя лучше характеризует “Волгу”. Судьба этой “стрекозы”, литературно-художественного издания, действительно напоминает скорее закалку стали, чем жизнь изящного существа… Покинув в 1990 году Союз писателей, журнал ушел и от “Приволжского книжного издательства”, которое оплачивало типографские расходы, начисляло гонорары авторам и зарплату сотрудникам. Сергей Боровиков писал обращения в саратовскую администрацию, ходил по инстанциям – безуспешно. Русский ПЕН-центр с просьбой о содействии “Волге” за подписями Фазиля Искандера, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной и других первостепенных столичных поэтов обращался к губернатору Саратовской области Дмитрию Аяцкову, но тот даже не ответил. Сотрудники “Волги” начали сами зарабатывать деньги – занялись изданием и продажей художественных книг для детей и учебных пособий, создали при редакции книжный магазин (нанимали КамАЗ, который отправлялся в Москву за книгами, затем собственноручно всей редакцией разгружали его). К продаваемым книгам добавились канцтовары. Был период, когда “Волга” печаталась прямо в редакции – получив в 1994 году “Малый Букер”, журнал приобрел собственный печатный станок и переплетное оборудование. Но не хватало денег даже на бумагу. Некоторое время “Волга” прожила за счет печати на заказ – путевых листов, меню, даже графоманских книг… Но удержаться на плаву не удалось. В 2000 году редакция обратилась к читателям с известием о прекращении выхода журнала. Спустя два года на форуме молодых писателей в Липках о судьбе “Волги” был задан прямой вопрос вице-премьеру Валентине Матвиенко. И ответ Матвиенко – ее звонок Аяцкову – решил дело. Журнал (под названием “Волга – XXI век”) возобновили, редактором стал Николай Болкунов. В 2007 году тендер на издание “Волги – XXI век” выиграл Сергей Гришин, который пригласил в редакторы заведующую отделом критики прежней “Волги” Анну Сафронову. Усилиями А. Сафроновой и ее команды “Волга – XXI век” бережет свободный дух “Волги”. Откроем журнал. Какие имена и тексты – озарения, открытия, звезды – “Волги – XXI век”? Пьеса “Дурак (“Не дайте мне вас убить…”)” Алексея Слаповского. Названная по имени героя, “перемещенного лица”, имя которого Дурак – омоним нашего ругательства, драма поднимает одну из важнейших современных тем – жизнь среди “других”, ощущение себя как “другого”. Практически все мы – “перемещенные лица”, что подчеркивается в пьесе и авторской рекомендацией исполнять одному актеру несколько ролей – лиц чужих и якобы “своих”… Художественная речь А. Слаповского, как всегда, иронична, жива, многоголосна. Впечатляют слог и природное чувство контекста Ксении Голубович в ее произведении “Как я была и перестала быть переводчиком в Ясной Поляне”. К. Голубович рождает тонкую, нюансированную, непредсказуемую словесную ткань, впечатляя стилевое чутье читателя. Опыты Сергея Боровикова, выступающего в рубрике “В своем формате” с уже известным читателю и кумулятивно пополняемым циклом “В русском жанре”. Боровиков “фотографирует” русскую жизнь и свои внутренние озарения: белка в колесе как самое гнусное издевательство человека над животным… женщина “с навсегда замученным лицом”… одетые с иголочки герои и сверкающие авто в послевоенном фильме “Весна”… бомж, углубившийся у мусорного бака в чтение обнаруженной в нем книги… Постоянные рубрики журнала традиционны: “Стихи”, “Литературная критика”, “Из культурного наследия”… За исключением неожиданного расслоения классической рубрики “Проза” на разделы “Большая книга”, “Просто проза” и “Сентиментальное чтиво”, а также “Точка схода”, “Дебют” и пр. Проза, даже достойная “толстых” литературных журналов, действительно разная. Большая книга – это в первую очередь неиссякаемый, живучий романный жанр. К примеру, опубликованное в саратовском журнале произведение Веры Афанасьевой “Любимый роман” – парафраз на “Мастера и Маргариту”, написанный на современном материале, с узнаваемыми историческими лицами (“с пятнами на лысине живут, да еще как живут…”), новейшей техникой, телетрансляциями (из ада), возможностями пластической хирургии… Прием парафраза обнажен – автор не только трансформирует известных персонажей и сюжетные ситуации, но и неоднократно признается в этом (“но, как критик творцу, должен сказать, что вы были слишком очарованы своим героем и тем, кто написал о нем до вас”, “они, наверное, хотят, чтобы я отправилась туда обнаженной. Так, кажется, полагается?”). Как у Булгакова, в “Любимом романе” переплетены московское, иерусалимское и вечное и бесконечное времена и пространства. Есть и забавные авторские мазки. Мастера и Маргариту одновременно заменяет молодая писательница, девушка-дворник. Понтий Пилат влюблен в Марию Магдалину. Будущий евангелист Марк служит секретарем у Пилата. Но суть остается вечной: добро есть часть зла, и на фоне зла оно более удивительно и ценно. В “просто прозе”, представленной в основном рассказами, радует дуновение настоящего – тяги к живой чарующей реальности даже у такой заводной куклы, как Милочка в “Кобальтовой чашке” Анны Андроновой, воскресение прошлого в восприятии мира старым человеком (ассоциирование кота с умершим мужем) в ее же “Соседях”, фотографическая значимость и нетленность любого жизненного эпизода и пересечения с линией чьей-то жизни в “Том адресе” Ольги Клюкиной, редчайшей точности попадания взаимная любовь, союз “легконогой, юной” Милуны и сорокопятилетнего философа Ренато “с седыми висками и глазами, похожими на темные оливки” в “Звонке” Татьяны Лебедевой… Слова “сентиментальное” и “чтиво” могут быть восприняты негативно, но редактор журнала Анна Сафронова настаивает на обратном эффекте – по ее словам, рубрика просто намекает на несовременный “сентиментальный” характер этих произведений. И верно – к примеру, детская любовь к родителям (Олеся Коптева. “Papa est’”) и родительская любовь к детям (Вера Агафонова. “Нарисованная радость”), к сожалению, становятся литературными рудиментами, а вечная детскость души – рудиментом нравственным… Поэзия в саратовском журнале экзистенциальна, экспериментальна, чутка к внутренней форме слова. “Что знают осы об осознании?” – задается философски-каламбурным вопросом Григорий Гелюта. “Мы жалим (потом жалеем), говорим о пчеловечности”… Знакомый мир трансформируется до неузнаваемости: черепаха львенку:

у тебя такие взрослые руки

серые глаза

королевские знаки

(Евгений Прощин. “черепаха львенку…”) Действительность с “веревкой из песка” (Мария Ташова), “деревом, выходящим из-за угла” (Сергей Ланге), “прикормленными сиреневым хлебом рыбами с тонкими пальцами пианисток” (Г. Гелюта), “батюшкой, смотрящим человека на свет” (Игорь Караулов), пестра, многогранна и все же она есть точная копия нашего мира. Любовь долгие века живет в бездонном мире “между кожей и кожей” (Евгения Риц). Первый снег “все равно первый”, но “все равно растает” (Александр Якубович). И царствует трагическая ирония бытия: “Бог сплюнул данта, и в аду – круги” (Геннадий Каневский). Читатель “Волги – XXI век”, насыщенный ультрасовременными поэтическими поисками, с удовольствием прикасается и к миру культуры шестидесятых, к примеру, ее добро-курьезному представителю Владимиру Ковенацкому. “Волга – XXI век” приветлива ко всем литературным генерациям. Достойная дань старшему поколению – военная проза, поданная в номере 3-4 за 2007 год в разделе “На войне как на войне” по градации художественного правдоподобия – рассказ Владимира Карпова “Се ля ви”, фрагменты автобиографического романа Михаила Алексеева “Оккупанты”, фронтовые письма саратовца Анатолия Дзяковича… Тексты перекликаются (тематически и по названию раздела) с критической статьей о повести Виктора Курочкина “На войне как на войне”, изданной в этом номере. Произведения вплетены в ткань журнала органично – тема священной войны никогда не станет ангажированной… Молодежь в журнале тоже дышит полной грудью. К примеру, Евгений Новицкий со своей “Лучшей книгой о любви”, вошедшей в лонг-лист премии “Дебют” и представленной во вступлении к журнальному варианту Алексеем Слаповским, в своей творческой свободе очень хорош. Он создает ультрасовременный любовный треугольник (Настя – Коля – Ада – Настя) и вставной ремейк “Отцов и детей”, адаптированный для детей (“Женек с Аркашей шли домой…”). Раздвигает и стирает границы мира и текста. “Потоком сознания” по долям секунды описывает половой акт. Герои на протяжении полутора журнальных страниц разговаривают между собой сплошными цитатами из песен Земфиры. Автор экспериментирует, организуя (пожалуй, все же хочется сказать, монтируя) хронотоп текста, работая в параллельных и пересекающихся планах. “Волга – XXI век” с радостью уделяет внимание фестивалям поэзии – саратовскому “Дебют-Саратов”, нижегородской “Стрелке” и другим – и их культуртрегерам (к примеру, Михаилу Богатову, Евгению Прощину, интересная проза и поэзия которых представлена в номере 5-6 за 2007 год), а преобладающее большинство участников и гостей фестивалей – люди молодого и среднего возраста… В региональном журнале слабым звеном могла оказаться критика. Но не в “Волге – XXI век”. Критика здесь на достойном уровне. Литературная критика в том виде, в каком она бытует в России (не литературоцентричная, с широким выходом в социум, с расчетом на проникновенную беседу с читательской публикой), – пожалуй, типично русское явление. На Западе критика (а может, нужно подобрать другое понятие и использовать слово “критика” лишь по отношению к русскому искусству оценки произведения?) иная – позиционирущая себя, артистичная, написанная в основном для посвященных. “Волга – XXI век” знает толк в русской критике. У постоянных авторов рубрики “Литературная критика” (Роман Арбитман, Олег Рогов, Алексей Александров, Сергей Боровиков, Сергей Трунев и др.) – собственная позиция, узнаваемый слог. Р. Арбитман точен в формулировках, это знаток не только “живой классики”, но и высокого чтива и суровый судья масскультовой литературы. О. Рогов прозорлив, четко видит в предмете своей критической оценки центральное, главное, а в груде безделушек находит жемчужину. Живой слог С. Боровикова порой творит удивительные литературно-критические ситуации – почитайте, к примеру, его статью “Адский колер” (N 7-8 за 2007 год), и ее герой Сергей Чудаков может начать “двоиться” у вас в сознании как реальный человек и как литературная мистификация, настолько он будет жив и одновременно почти по-лебядкински курьезен – и в текстах (при их смысловой филигранности), и в биографических жестах… Критика серьезных, научных работ (к примеру, философских, эстетических, культурологических, искусствоведческих) – прерогатива С. Трунева с его ироничным взглядом. Журнал с удовольствием представляет художественную книгу – к примеру, произведения авторов “Времени”, бесспорно, одного из лучших издательств сегодняшнего дня. Обозревателем Анной Сафроновой выбраны три изданных “Временем” книги (Бориса Евсеева, Юрия Дружкова, Олега Павлова), причем критика интересует не их общность, а отличие. Оглушающая стихийность книги Б. Евсеева “Площадь Революции. Роман и шесть рассказов”… Демонстративная непредсказуемость движения романа Ю. Дружкова “Кто по тебе плачет?” – автор создает здесь типичное “открытое произведение” (термин У. Эко), ход которого предвосхитить невозможно… Спокойная, ясная манера повествования в романе О. Павлова “В безбожных переулках”… Эти авторы диалектически дополняют друг друга. Для “Волги – XXI век” характерны и критические пассажи о прозе, которая “недотягивает до серьезной литературы, но чересчур сложна для продвинутых домохозяек” (О. Рогов). На этом поле, которое по праву принимает всеядное литературоведение, но обычно игнорирует “толстожурнальная” критика, наиболее ярко искрит точило “волжской” критики… Контркультурная литература вписалась в полиграфический ландшафт, но язык, которым ее нужно оценивать, еще не изобретен, он на стадии формирования. Обрастание нового алфавита лексическим телом можно проследить на примере критического творчества О. Рогова. Подделка под “карнавализацию” у Алехандро Ходоровского описывается критиком как “цирк”, “балаганное зрелище”: в произведении “все “понарошку”, и критика, не используя сложных терминов, тоже ищет язык “понарошку”, описательный язык. Попытки создания терминологии (как бы формирование справочника контркультурной литературы) предпринимаются: “Психоделическая эзотерика – вот наиболее верное обозначение творчества чилийского кинорежиссера, актера и писателя Алехандро Ходоровского” и др., но они окружены шутливыми идиомами (“Хотя на безрыбье и Вербер пророк”), крайним сжатием концепций и фабул (“В конечном итоге текст (“Призраки” Ч. Паланика. – Е.З.) – о любви к боли, о крайней желательности дьявола в нашей жизни, о невозможности свободы”). Оригинальная критическая рубрика “Издатель” (ведущая Анна Сафронова) представляет читателю творчество русских и зарубежных издателей. Слово “творчество” здесь не описка рецензента и не подразумевает под собой поэзию и прозу самих издателей. Выбор авторов и произведений для публикации – это тоже творчество, талантливым образцом которого может послужить подборка книг своеобразнейших авторов, изданных Владимиром Орловым под маркой “Культурный слой”: “Избранное. 736 стихотворений+другие материалы” Евгения Кропивницкого, “Слова на бумаге” Юрия Смирнова, “Раскатанный слепок лица” Евгения Хорвата, “Чемодан” Анатолия Маковского и др. “Волга – XXI век” говорит не только на языке литературы, но и на языках кино, театра, живописи, музыки… Журнал порой подчеркивает – бросает камешки, нивелируя себя, или все же поощряет? – литературоцентричность отдельных произведений и авторов (Генри Миллера, Чака Паланика и др.). Но по праву считает литературу “первой среди равных” и особенно благоволит тем видам искусства, чьи произведения в своей синтетичности содержат вербальность – кино, театру. Отсюда публикации не только пьес, к примеру, выше рассмотренной драмы А. Слаповского, но и киноповести Андрея Безденежных “Фатализм” с ее великолепным зрительным рядом, и наличие отдельной рубрики “Кинообозрение”… Ее ведущий Иван Козлов даже бросает протест литературоцентричности: “Как-то повелось, что размышления о прочитанном, увиденном или услышанном принято записывать с помощью слов. Хотя эти впечатления иногда хочется оформить в виде музыкальной фразы или станцевать. Может, это форма будущей критики…”. Свои “буквы про кино” Иван Козлов пишет образно и веско. Он знаток кино (и авторского, и масскультового, и “золотой середины”), но, чтя законы этого игрового мира, никому не подыгрывает – ни создателям фильма, ни кинозрителю, не бросая, как в фильме Антониони “Блоу ап”, игрокам в виртуальный теннис якобы упавший мячик… Он зорко видит “изюминку” в кино, и ту, что на самом деле штамп, но штамп желанный. К примеру, ЗРД, то бишь загадочную русскую душу, – “бренд, проверенный временем”… Он раздражитель, полемист. Знаменитый “Остров” в контексте козловских оценок раздваивается, если не сказать, расслаивается: “Фильм сбит крепко, по русско-голливудскому лекалу: тут плакать, тут смеяться; реакции предсказуемы и направляемы…”… Несловесные виды искусства – живопись, скульптура, музыка – на страницах журнала удачно “переведены” на язык слова. “Если ты прошел мимо розы, не ищи ее…”. Выставка “Изучение розы”, организованная в Саратове к 100-летию символистской экспозиции “Голубая роза”, дает читателю истинное “погружение в розу”… А вместе с музыкантом Анатолием Катцом, по его воспоминаниям, можно воссоздать образ виртуоза виолончели Святослава Кнушевицкого, друзья которого звали его – Свет… “Пусть цветут все цветы” – эта фраза как нельзя точно характеризует буйство видов искусства, творческих манер и алфавитов в литературном журнале “Волга – XXI век” и определяет прямой путь к “статьям о жизни”, несомненному атрибуту толстого литературного журнала. Новые виды искусства – перформанс, инсталляция, инвайромент – требуют сугубо современного языка, и журнал его знает. К примеру, талантлива статья Е. Стрелкова “Ниже Нижнего. Волжские мифы и мистификации”, посвященная произведениям художников группы “Дирижабль” в жанрах бук-арта и медиаинсталляции. Автор высоко ценит вымысел и его правдоподобие. Новое искусство прямо сопряжено с реальностью – границы действительности и вымысла наконец разрушены… Активно рождается и возрождается мифотворчество, тесно связанное с ландшафтом, экологией, миросозерцанием. Органичное сочетание древнеславянского и нового отражает, к примеру, компьютерная игра “WaterБюст”, представляющая виртуальный конкурс красоты, участницами которого являются русалки-берегини с резных досок, украшавших избы староверов на севере Нижегородской области. Звуковая инсталляция и книга художника, населенная звуками прошлого – обрывками волжских напевов, боцманских дудок и колокольных звонов, – “осколки акустического слепка с уже недоступной нам культуры”. Отдельные фрагменты воспринимаются гармонично, но сумбур всей мелодии напоминает о нарушении волжской сонаты, сила которой подорвана водохранилищами и токсичными отходами. Инвариант этой темы – намеренно отталкивающие на вид свистульки в виде волжских водохранилищ. Решишься поднести такую к губам, зажмешь пальцем отверстие с надписью “Молога”, “Ставрополь-на-Волге”, “Юрьевец” (городами, затопленными водохранилищами) и услышишь, как изменится общий тон “звучания реки”… Вспоминаются стихи Арсения Тарковского 1933 года: “Вот Юрьевец, Юрьевец, город какой – / Посмотришь в бинокль на него с высоты… / У самой воды, под самой горой… / Чем спать и гадать юрьевецкой судьбе…”. Пророческое сердце Тарковского уже тогда прощалось с городом?.. Современные проекты обретают безграничный характер. Волжане в честь художника-земляка Павла Кузнецова сварили яблочное варенье и разослали его в банках с надписью “Рекомендовано к чаю” по российским и зарубежным музеям, хранящим картины саратовского художника. Аромат межмузейного чаепития, упомянутого в журнале, сливается с “ароматами прозрачностей” саратовской природы, воспетой кистью Кузнецова (талантливая статья Игоря Сорокина “Саратов Павла Кузнецова. Записки местного жителя” в номере 3-4 за 2007 год). “Душа рвется от напряжения чувств, Божественного сочетания”, – писал Павел Кузнецов Савве Мамонтову о своем восприятии саратовской природы. Типичная саратовская “формула цвета” схвачена художником удивительно точно – пыль, дрожание знойного воздуха, и в то же время волжский мир под ворсинками кисти Кузнецова – иная, самобытная реальность, мирообраз. Саратов здесь не идентичен себе. Живопись Павла Кузнецова, к примеру, заставляет бить фонтаны, к которым городские власти в то время так и не удосужились подать воду… Журнал скроен и сшит по-русски, но не страдает русофильством – в критике уделяет внимание и иноязычным литераторам (к примеру, немецко– и русскоязычным Ольге Войнович, Евгению Хорвату), со страниц рубрики “Глазами западного человека” смело смотрит на любимый “частушечный Саратов” (С. Чудаков), поэтический “штадт саратов-ам-химмель” (Г. Каневский) как на “свой, другой, разный”. Беглые оценки иностранцев (“…сложно себе представить, что здесь молодые люди живут такой же нормальной жизнью, как мы в крупных западных городах”), имея право на жизнь, растворяются в общем величии Саратова-града. Образ города, родного для “Волги – XXI век”, любовно воссоздается в журнале, а персонифицированному Саратову даже посвящаются тексты. См., к примеру, посвящение Валерия Володина “Другу бесценному – Саратову”, предпосланное его повести “Никто ниоткуда и никуда”. Произведение развивает русскую литературную линию “маленького человека” и “человека в футляре”, получившего здесь неприметную фамилию Серков. Текст с достоинством посвящен Саратову, потому что “маленький человек” под пером Володина обретает бесценное сокровище – память, то, что остается, если вычесть из пережитого забытое. Кстати, редакция “Волги – XXI век” располагалась в Саратове на улице Большая Садовая… Чем не пристанище для “толстого” литературного журнала?.. А сейчас находится на улице Московская… “Волга – XXI век” бытует как единый текст, живет как единое существо. От номера к номеру журнал становится интереснее, насыщеннее, лучше. Его свободолюбивая, а порой и рисковая направленность эффектно противоречит провинциальному происхождению. Современность “Волги – XXI век” ярко проявляется в тематическом парке (человек в “другом” пространстве, ощущение мира как текста и др.), ликах и личинах “чужого” слова (ремейки, аллюзии), синтезе искусств, форм бытования слова. Сочетая исконное и новейшее, “Волга – XXI век” творит новую мифологию и способствует формированию нового читателя. Елена Зейферт * От редакции: все сказанное в рецензии относится к периоду до 25 мая с.г., когда решением учредителей ни одного из прежних сотрудников в журнале не осталось, а главным редактором назначена Е.С. Данилова (Мартынова), член Ассоциации саратовских писателей. О плодах работы Ассоциации и Е.С. Мартыновой в частности см.: Сергей Боровиков Саратовские сказки. Рец. на Хрестоматию для начальной и средней школ. – Знамя, 2008, N6.