Текст книги "Служанка (СИ)"
Автор книги: Злата Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Неужели он такой дурак, что не понимает этого? Я ушел в себя и не сразу осознал, что мама что-то говорила, всхлипывала. А я смотрел и думал о разразившейся катастрофе. И еще о том, как себя вести. Черт, как у постели тяжелобольного человека, когда знаешь, что ничем не можешь помочь и не знаешь, что сказать.
Я и сам не знал, что сказать, когда, переступив порог родного дома, натолкнулся на твердый, предупреждающий взгляд отца, который недвусмысленно говорил: «Либо ты принимаешь все, что сейчас происходит, либо…» Что значит «либо», додумывать не приходилось. Отец – это не конкурент по бизнесу, методы прогиба тут не сработают. Он, не моргнув глазом, выставит далеко за пределы родных стен. А принимать пришлось многое.
– Это Вероника. Она здесь живет, – слава Богу, не конкретизировал «на правах хозяйки». Хватает совести еще помнить, что хозяйка здесь законная жена.
– Это Тимофей, мой сын, большую часть времени живет на Кипре, его основной бизнес там, – ага, а это уже мне прямо такой непрозрачный намек, чтоб не загостился. Нет, батя, хрен ты угадал!
У меня планы изменились, я нашел хорошего управляющего для отелей, и теперь могу принять очень выгодное предложение. Но оно требует моего присутствия в Москве, – если папенька надеется от меня быстро избавиться – не выйдет. Как любит говорить моя бабуля: «Ребята, не обольщайтесь!» Не рассчитывайте на мой благословляющий «Хлеб-соль!». Сделаю все, что в моих силах, чтоб убрать из своего дома это недоразумение. И тут же применяю первый болевой прием.
– Пап, а где Валентина? В отпуске, что ли? Я за ее кулебяку родину готов продать!
Ага, попал! Глаз родителя нервно дернулся – неприятно признаваться, как говорят политики, в принятии непопулярных решений.
– Она уволилась, – сухо отрезал он.
– Только не говори, что и Лена уволилась, – делаю невинное лицо, применив еще раз болевой. – Кто теперь за миграцией моих трусов и носков будет следить?
– И наш помощник по хозяйству тоже, – с удовольствием наблюдаю, как перекатываются желваки – видно, что держится изо всех сил. Да-да! Матвей Тимофеевич! Вы ступили на очень скользкую дорожку! И неудобных вопросов и откровенного осуждения тебе не избежать, не надейся.
Понимая, что у благодетеля сейчас дым из ушей повалит от злости, его пассия ринулась на помощь.
– Прислуга, к сожалению, не обладает той верностью и преданностью, которые были нормой в девятнадцатом веке, поэтому при малейших трудностях все бегут.
Ух ты ж ка! Он оно чо! Маленькая шлюшка возомнила себя королевой, которой челядь должна была присягнуть на верность. Ладно, сделаю вид, что поверил, чтоб не доводить до греха. Понятное дело, что они уволились не по своему желанию – старый греховодник не захотел иметь перед глазами живые укоры совести. Стыдно папеньке в глаза смотреть людям, которые знают все о его неблаговидном поведении.
– А мы что, теперь обречены на голодное существование? – бросаю еще одну бомбу. Этой шутливой фразой всегда пользовался в детстве, когда родители в чем – то отказывали, и я делал вид, что и в правду верю в бедственное положение семьи. Это был один из множества узелков памяти, которые есть в каждой семье. Из них соткана теплота отношений, своя история, своя летопись счастья. Они как фотографии, хранят бесценные минуты близости. И дернув за один узелок, сразу переносишься в далекое или не очень далекое благополучное прошлое.
Но дергать узелки мне не особо удавалось. Потому что не удавалось поговорить по душам. В день приезда я не стал разговаривать с отцом дома: эта мелкая пиранья увивалась самым ласковым, но, я уверен, и самым ядовитым плющом вокруг него. Пришлось сделать это на работе и там же показать плющу зубы.
Глава 5
Едва я ступил в приемную, как мачеха, она же секретарша, как оказалось, еще и на испытательном сроке, выпрыгнула из-за своего стола, преградив мне путь. Ого! А мы еще и делаем вид, что работаем?
– Матвей Тимофеевич велел никого не пускать, – выпятив грудь, двумя нахальными булками выглянувшую из расстегнутой блузки, она вызывающе стрельнула глазками, в которых я поймал отблеск торжества.
Мстите за игнорирование йога-стриптиза?! Ну-ну! Посмотрим, кто-кого!
– Тимофей Матвеевич тоже ничего не имеет против. Приказ остается в силе – Никого не пускать! – скрипнув зубами от злости, я бесцеремонно подвинул пиранью плечом и открыл дверь в кабинет. Не успел я ее захлопнуть, как на пороге нарисовалась рьяная исполнительница секретарских обязанностей.
– Я не пускала! – в ее возгласе отчетливо звенело требование принять ко мне строжайшие меры, как к наглецу, переступившему через ее высочество, а вовсе не положенный испуг за невыполненный приказ.
Я вообще-то парень выдержанный, что касается покера или жестких переговоров. Но и на старуху бывает проруха. Чувствуя, что меня начинает трясти, я обернулся и, почти не размыкая сжатых челюстей, прорычал.
– Выйди вон!
– Матвей! Ты слышал! – воскликнула оскорбленная невинность, раздавив остатки моего самообладания.
– Пошла вон отсюда, подстилка! – ярость застелила пеленой глаза, и я до хруста сжал кулаки, едва удерживаясь, чтоб не пристукнуть мерзавку, разрушившую мою семью.
С однозначно читаемым намерением я двинулся на нее, вынудив с визгом выскочить в приемную.
– Тимофей! – грозно рыкнул родитель, приподнимаясь из-за стола. – Что ты себе позволяешь?!
– Я имею право общаться со своим отцом с глазу на глаз! – вбуравливаюсь в него взглядом. В ответ летит такая же стальная молния. И несколько мгновений между нами, как по электрической дуге мечутся искры гнева. Чтобы не дошло до взрыва, беру ситуацию в свои руки. В конце концов, не у меня крыша поехала. А человек, который привел в дом шлюху, явно имеет проблемы с чердаком.
Выдыхаю и, разжав кулаки, делаю шаг от двери и невозмутимо, насколько меня хватает, направляюсь к дивану, стоявшему справа от стола. Плюхнувшись в него, выдерживаю небольшую паузу, явно не дотягивающую до мхатовской, и почти миролюбиво говорю:
– Матвей Тимофеевич! Мы оба Барковские – и ничто на это повлиять не может. Поэтому давай обойдемся без излишних сантиментов и поговорим как партнеры, как нормальные мужики, в конце концов. Я хочу знать, что у нас происходит в доме. Я уже взрослый, и понимаю, что иногда бывает – седина в бороду, бес в ребро. Но делают же это тихо, не в ущерб репутации и семье, – я осознавал, что он сейчас мне мог в ответку бросить еще одну народную мудрость – яйца курицу не учат, но поговорить было необходимо, и как это сделать по-другому – я не знал.
Для меня отец всегда был эталоном. Уверенности в себе, деловой хватки, рассудительности, твердости. Он был гарантом моего счастливого детства. Незыблемой скалой. И вдруг превратился стареющего, выжившего из ума, сластолюбца, променявшего жену на дешевую шлюшку, которая обойдется ему, уверен, недешево. Чего греха таить, и мой меркантильный интерес здесь затронут – семейные деньги сейчас поплывут в самые дорогие бутики и шикарные салоны.
Она не будет, как мама, пользоваться всеми услугами, начиная от парикмахера до массажистки, дома. Еще со студенческих времен, мама считала деньги и не видела ничего зазорного в нежелании переплачивать бешеные бабки только за то, чтоб зачекиниться в популярном среди богачек месте и показать «Мы с вами одной крови». Эта же мартышка будет из кожи лезть, лишь бы стать одной из них, чтоб ее приняли. Надеюсь, папенька не собирается ее вводить в свой круг? Хотя почему нет? Будет таскать на мероприятия и представлять «Ника, моя помощница». И пусть все хоть глаза сломают, бросая косые взгляды! Официальная версия приемлемая, правда сильно притянутая за уши…
Отец исподлобья кинул на меня весьма нелюбезный взгляд. Понятное дело в свои пятьдесят с увесистым хвостиком оправдываться не хотелось, но я-таки оставался его единственным сыном и нагло ждал вразумительного ответа.
– Тимофей! Ольга оскорбила меня недоверием! Она сама ушла, посчитав меня подлецом со всеми вытекающими. Ты знаешь, что семья – это надежный тыл. Это замкнутый мир душевного благополучия. И вдруг я вижу, что моя женщина мне не доверяет! – начал папенька озвучивать выгодную себе версию, приправив пафосом оскорбленной невинности. Однако выглядело это так же нелепо, как сову на глобус натягивать. Я мог бы в пух и прах разбить его детский оправдательный лепет, но это означало бы конец диалогу. Сделаю вид, что принимаю. Во всяком случае, никто не заставляет подписывать письменное согласие с той чушью, что он несет.
– Ну тогда второй вопрос. Зачем вести в дом?! Ты понимаешь, что это репутация? Только не говори, что она сирота и ей некуда идти! – Сколько ни пытаюсь представить себя за партией в покер и нацепить бесстрастную маску, меня отчаянно колбасит. Чтоб не выдать своей злости, сую руки в карманы, благо надел летние легкие штаны.
– Зря ты ерничаешь. Она, действительно, сирота. И очень гордая и правильная девочка!
«Спокойно, Тимофей! Спокойно! Дыши! Дыши! Дыши, миленький!!!» – отчаянно давлю аутотренингом рвущиеся с языка матерные слова. Похоже, надо прикупить четки, побриться на хер на лысо, напялить оранжевый балахон и отправиться к буддистам за созерцательным мировоззрением. Пусть меня научат!
– Эээ! И из какого приюта ты ее забрал? – абсурдность ситуации набирает обороты, и я понимаю, что еще немного и не сдержусь. Мозг срочно требует переключения на что-то. – Кофе твоя сирота может сделать?
– Не надо язвить, – так, старикан тоже понимает, что мирные переговоры вот – вот сорвутся. Он нажал кнопку громкой связи. – Ника, сделай, пожалуйста, два кофе.
Три минуты передышки. Сиротка, сверкая глазками, несет две чашки. Одну подает мне, обдавая каким– то сладковатым ароматом – если бы не моя неприязнь, можно было б сказать приятным. Вторую несет отцу, обойдя стол с моей стороны и сделав знакомый прогиб опять же у меня перед носом, ставит перед ним. И сука, вижу, что нарочно скользит по его плечу грудью. Насколько я видел, она не таких уж впечатляющих размеров, но, видать, особая форма лифчика позволяет сделать ее аппетитной. Задница, обтянутая юбкой– карандашом, тут же напомнила вчерашнюю «собаку мордой вниз». Ай да Ника! Ладно. К мотивам, которыми руководствуется эта прохвостка, виляющая у меня перед носом своей собакой, мы еще вернемся.
– И все-таки! Где ты ее нашел? – почти миролюбиво повторяю вопрос, как только закрывается за ней дверь.
– Это племянница Распопова, с которым мы начинаем совместный проект. Оказывается, у его брата была внебрачная дочь, а он и не знал. Соответственно, и сам Распопов не знал, а после смерти брата, выяснилось, что она жила в детдоме. Ну Игорь нашел, хотел устроить ее жизнь. Но она отказалась. Сказала, что заработает на все сама и подачек ей не нужно. Вот он и попросил взять к себе. Марина же собиралась как раз в декрет.
С ума сойти! Осталось достать платок и промокнуть скупую мужскую слезу.
– А домой зачем? – повторяю, как тупой школьник. Хотя усилием воли еле удержался, чтоб не задать вопрос – а трахать-то зачем? Черт, где ж взять этот дзен? А вместо дзена приходится стискивать челюсти от злости.
– Я не хочу унижать ее положением содержанки на съемной квартире, – папа решил добить окончательно. От закипающего внутри бешенства я чувствовал себя похожим на скороварку. Такая мощная закрытая посудина. Снаружи тонкая струйка пара, а внутри температура достигает 130 градусов, Валентина отличный холодец в ней варила. Надо же! Мозги чуть не взрываются, а все мысли невольно возвращаются к нашей прежней жизни. И тем больней осознавать, что наша семья летит в пропасть. Невыносимо больно!
Глава 6
Как тут примириться с заскоком папаши, одним махом перечеркнувшим нашу благополучную жизнь?! Черт. Я и так был не самым ярым сторонником семейных уз, а теперь отчетливо понимаю, что это точно не для меня. Чтобы вот так убого оправдываться перед собственным сыном? Причинить боль женщине, которая в тебя душу вложила и чувствовать себя последним подлецом? Нет, отдавать член в единоличное пользование одной женщине?! Лучше уж необременительные интрижки. А собеседники у меня, слава Богу, есть.
– А чем она лучше тех девок, которых селят на съемных квартирах и, простите мой французский, трахают там же? – делаю еще одну отчаянную попытку достучаться до его мозгов, которые сейчас, как серная кислота, стремительно разъедает взбесившийся в предсмертной агонии тестостерон.
– Я не хочу ее потерять! Она необыкновенная. Она дорога мне.
Подскочившая бровь заменяет мой невысказанный вопрос, и отец его улавливает. И выдает еще один нелепый «обоснуй»
– Она красивая.
– Пап, мухоморы вообще самые красивые грибы, но от них сразу ласты склеишь.
– Нужно уметь их готовить. Помнишь, Астерикс и Абеликс какие сверхвозможности от настойки получали?! А если серьезно, то для лосей незаменимое лекарство, а для людей – настойку для суставов делают, ты забыл, как дед их собирал?!
Из всего сказанного я понял одно – для лосей лекарство. И в буквальном смысле прикусил язык, чтоб с него не сорвалось: «Какую ж болезнь мой лось собрался лечить?» Вот и смех, и грех! Аллегория такая откровенная вышла, что едва не заржал. Если эта мухоморка даже передо мной свое аппетитное филе выставляла, то скоро и впрямь мой родитель превратится в сохатого. Не я, так водитель или еще кто пожелает пристроиться к «собаке мордой вниз».
– Если по делу пришел, давай излагай, нет – мне работать надо, – прервал мои философские размышления отец.
– Я просто хочу понять, какая тебя муха укусила? Вот объясни, за каким хреном тебе новинка Патек Филипп почти за четыре лимона? Это не просто гнилые понты! Это тупые понты, прости!
– Ты считаешь, я не могу себе позволить статусные часы? Я всю молодость поджимал хвост! Не до роскоши было, – зная папеньку, я понимал, что не только наступаю на его хвост, но и отчаянно топчусь по нему, потому что, кажется, уже слышу стон сжатых от злости челюстей. Так. Меня опять начинает коротить. Эта мартышка уже наверняка втирает отцу про стиль жизни. Сука, сейчас она пройдет обкатку, наберется лоска, пережует и выплюнет моего родителя, как шелуху от семечек, перепрыгнув на более богатую и молодую шею.
– Ты хочешь сказать, что часы за триста тысяч уже никуда не годятся и их можно отнести в фонд бездомных? – охреневаю от того, что мужик в свои за пятьдесят начинает вести себя как мажор. Осталось только на Ибицу поехать и позажигать в ночных тусовках, чтоб доказать Нике, что он еще молодой. А там здравствуй, инфаркт или инсульт от полового непотребства. И о чем с ней можно говорить? Разные ценности, разный менталитет, разные взгляды на жизнь! И пропасть возрастная – даже для меня она была соплюшкой. Одно дело покувыркаться в постели ночью, другое – проснуться утром.
Однозначно, принять его выбор я не мог. И не только из сыновнего эгоизма. Хотя надо отдать ему должное, разогнав всех, кто был свидетелем прошлой жизни, он надеется ввести эту шлюшку в свой круг, поэтому не ссорится и со мной. Пытается создать видимость диалога. Зная его тяжелый характер, изгнания из родного дома я опасаюсь, если честно.
– Понимаешь, мужчина, как акула, он должен быть в постоянном движении, иначе задохнется. Ты ж в курсе, что акула может дышать только тогда, когда двигается, потому что жабры у нее неподвижные?
Ну началось! Не хватало еще, чтоб дневник потребовал принести! Понимаю, что тупо бьюсь лбом о каменную стену. Придется сменить тактику и найти слабые места в его обороне. Ясно, что какая-то часть мозга у него явно не работает, попытаюсь достучаться к неповрежденной.
– Пап, очень показательно сравнение с акулой, но, похоже, тебя за жабры уже крепко взяли, – я не помню, когда мне было так хреново. Чувствую себя выпотрошенной тушкой в руках таксидермиста.
А что?! Поставят на камин чучело кошечки своей – и как не умирала. Так и со мной папенька сейчас. Вроде и сын, а вроде говорящее чучело, прислушиваться к мнению которого никому и в голову не придет. Все мои предельно конкретные и ясные вопросы отскакивают от его черепной коробки, похоже так и не получив шанса быть осмысленными.
– И давай больше не будем поднимать эту тему. Каждый, – он сделал явный нажим на это слово, – сделал свой выбор. И Ольга сделала его первой. – Отчеканил он, пытаясь придавить меня свинцом своего взгляда. Да, наши «семейные» серые глаза имеют такую особенность – в минуту гнева или злости темнеют на много тонов. Пришлось вернуть ему такой же и вежливо, почти вежливо откланяться.
– Надеюсь, я буду освобожден от необходимости присутствовать на семейных обедах, – поставил я не очень вразумительную точку.
Я уже поднялся уходить, но отец меня остановил.
– Тим?
Оборачиваюсь. Глаза потеплели, такое ощущение, что он – таки вспомнил, что я единственный сын. О, черт! Если не принять меры, то статусом наследного принца придется поделиться. Не ровен час, папа осчастливит меня братом или сестрой. На это много ума не нужно. От этой мысли будто кто за горло схватил – я аж закашлялся.
– Ты на машине? – догоняет вторая часть вопроса.
– Нет, я на такси. А твоя где?
Матвей Тимофеевич вдруг замялся.
– Я послал Сергея в одно место, но ему там пришлось задержаться, – и по тому, как от явной неловкости забегали его глазки, я понял, что послал водителя скорей всего за каким-нибудь сюрпризом для Ники.
– А ты куда собрался? – подхватываю уже было затухший огонек близости и интересуюсь делами.
– В «Турандот», у меня встреча с Распоповым.
– Ну приятного аппетита тогда, – вполне миролюбиво заканчиваю диалог и выхожу из кабинета. И вдруг чувствую, что моя ненаглядная чуйка начинает щекотать по ребрам. И вместо того, чтоб, не откланиваясь, просквозить через приемную, торможу.
– Во сколько у отца встреча? – цепляю взглядом грудь мачехи и нагло пялюсь.
– Вообще-то мои глаза выше, – неожиданно прилетает вполне адекватная ответочка.
– Ого! А ты что, КВН смотришь? – ловлю пас, даже не пытаясь скрыть удивление.
– Смотрю, – вызов, смешанный с кокетством заставляет меня заподозрить, что стервочка не такая тупая, как показалось вначале. Не будь ситуация такой хреновой, мне бы понравилось с ней поиграть в кошки-мышки.
– И даже смеешься над шутками? – опять ввинчиваю шпильку.
– Не поверишь, смеюсь!
– Не поверю, конечно! И над чем же?
– Когда высмеивают тупоголовых болванов, которые суют нос не в свое дело!
А вот это уже нокаут. Очень плохо завуалированное оскорбление и непрозрачный намек на то, что она знает содержание нашего разговора с папенькой.
– Ты подслушивала?
– А ты бы не подслушивал?
– Я бы подслушивал, потому что не надевал на себя корону святой невинности. Мне можно. А ты, такая вся трогательно правильная, как выразился Матвей Тимофеевич, как ты можешь так низко пасть?
– Ну, знаете ли, Тимофей Матвеевич, и на солнце есть пятна, – парирует она, и чтобы я не сомневался, кончиком языка слизывает несуществующую крошку в уголке рта. Дерзко вскидывает подбородок и небрежно заправляет за ухо шелковую прядь волос. И, сука, на этом не останавливается – медленно убирает руку, скользя пальцами по шее и выставив запястье. Этот трогательный жест должен наотмашь бить по подсознанию, делая невербальный посыл – я беззащитна, я доверяю тебе.
Эта нехитрая комбинация соблазняющих жестов в ее исполнении выглядит весьма эффектно. И хорошо, что я знаю все женские уловки, иначе меня б уже повело. А я и так чувствую, что балансирую на грани. Ее притворная, какая-то порочная беззащитность будит настоящего демона во мне. Хочется взять ее жестко, без прелюдий, дернуть блузку, чтоб пуговицы фейерверком разлетелись по кабинету, выстукивая развратный ритм. Стянуть лифчик до пояса и до боли сжать ее груди, нагло выглядывающие сейчас из блузки. Зажать зубами сосок, вырвав невольный вскрик. Да, детка! Нежность не для тебя! Ласка не для тебя! Развернуть спиной и припечатать к холодному стеклу стола. Задрать юбку и вогнать чуть ли не каменный член на всю длину. И можно не сомневаться – ей это понравится! Вижу по лихорадочно блестящим глазам, по тому, как она судорожно сглатывает слюну. Она обладает природной сексуальной манкостью. Она, как кошка во время зова, источает запах желания, страсти. Она буквально сочится им.
Черт, ловлю себя на мысли, что теперь у Деда Мороза буду просить не «ламборджини», а возможность шлепнуть по упругой заднице эту стерву, оставив ярко– красный отпечаток пятерни.
Теперь я понимаю старика и понимаю, как глубоко можно увязнуть в омуте ее теплых ореховых глаз. Как можно залипнуть на ее теле. Если даже у меня сейчас от одной мысли о сексе с ней яйца стали тверже, чем у Фаберже, то что говорить о старике, который явно увидел в ней эликсир молодости. Подобрался весь, хорохорится.
Только в отличие от папеньки, моя нижняя голова никогда не руководила верхней. И никогда не будет. Вот и включаем верхнюю, а то что – то она прикинулась уставшей.
И правда, устала – я тут уже практически совокуплялся, а с чего начал диалог – забыл. Дожился.
– Так во сколько у отца встреча? – сухо спрашиваю, делая вид, что это не я чуть слюни не пустил, глядя на ее прелести.
– Через час, – обиженно вздергивается носик, и у меня рождается гениальный план. Хотел бы, конечно, охарактеризовать его как гениальный, но это покажет время.
Мы имеем факт, что мачеха меня соблазняет. Уверена сучка, что я не расскажу об этом отцу или же уверена в том, что он мне не поверит?! К тому же, факт второй, выяснилось, что она не тупица. Значит, ведет какую-то игру. Чувствую, что хожу по кругу – этот вопрос уже скоро дырку в мозгах проест – какую игру?
Но времени у меня мало на разгадывание ребусов. Поэтому придется применить принципы айкидо – ты делаешь вид, что поддаешься и побеждаешь, тогда, когда противник посчитал тебя уже поверженным.
Значит, пусть она поверит, что я поддаюсь ее чарам.
Глава 7
С тоской оглядев особняк, видневшийся из-за забора, чувствую, как в груди пойманным зайчонком начинает трепыхаться мое, не привыкшее к таким стрессам, сердечко. Вот оно, логово упырей, позарившихся на мою семью. А еще недавно здесь был дом друзей моих родителей. Как же по-свински жизнь повернулась!
Через пару минут я должна стать Матой Хари и Штирлицем в одном флаконе! Божечки! Поджилки начинают трястись, и слезы отчаяния уже застревают в горле. Позорная трусость окутывает своим наркотическим коконом, лишая воли и здравого смысла. Ой-ёй! Страшно-то как! Я не авантюристка! Мамочки, я не могу! Это ж как в загон с крокодилами! «Агушечка, миленькая, пойдем отсюда!» – умоляю себя и чувствую, как с каждой секундой промедления мне становится все хуже и хуже. И пока я не сбежала, позорно провалив операцию, резко нажимаю звонок, отрезая пути к отступлению. Все! Я выдохнула.
– Кто там? – раздался притворно приятный голосок, очевидно Главной гадины, или Главгадши, номер раз. По моим подсчетам, есть еще Главгад– старший и в теории где-то на Кипре обитает Главгад младший.
– Анна Сазонова, агентство «Персонал для дома». Ваша домработница.
Так, кстати вспомнился указ времен Петра I «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, чтобы умом своим не смущать начальства». Хихикнув про себя, я тут же воспроизвела картинку из интернета с котом, где и был написан тот указ, – уши и глаза в разные стороны, но вид и правда, лихой. Поблагодарив свою память, которая подбросила мне модель поведения, я улыбнулась, выпрямилась и с облегчением стряхнула морок страха. Назад дороги нет!
Бесшумно отъехавшая калитка гостеприимно впустила меня в мой персональный ад, в котором швабра с веником будут мне более приятны, чем обитатели этого осиного гнезда.
«Вид придурковатый». Старательно напяливаю образ, вышагивая по вычурной дорожке к дому и стараясь вбить себе в голову – «чтоб умом своим не смущать начальство». «Агушенька, пожалуйста, выключи свой IQ, сто пудов Главгадше это не понравится», – как в последние минуты перед экзаменом нерадивый студент пытается запомнить формулу, бубню себе под нос, собственную аффирмацию.
Никто не спешит меня встретить на крыльце, понятно, не барское это дело. Открываю дверь и сожалею, что на мне нет бронежилета. Хозяйский взгляд выражает такую острую смесь пренебрежения и превосходства, словно собирается дырку во мне прожечь.
– Добрый день, – я сама вежливость, граничащая с услужливостью. Ага, в тон попала, градус величественности на лице работодательницы немного падает, но расслабляться не дает.
– Анна?
Вежливо киваю в ответ.
– Я Вероника Сергеевна!
– «Твою ж мать»! – слава Богу, это я умудряюсь не высказать вслух. Оттачиваем царственные манеры?! Ясен пень, продала бабкину квартиру в каком-нибудь Ново-Жопинске и сделала себе полный апгрейд. Грудь, конечно, может и своя, но надутый утиный клюв, придающий ей вид наивной юной грешницы, появился точно благодаря силикону.
Да, Барковский явно с головой поссорился. Они с папой одногодки. Брр, как представила, что такая Лолита может моего Андрея Петровича охомутать, едва не вздрагиваю от отвращения.
– Ты глухая?! – царица повысила голос.
– А, нет, простите! У вас так красиво, я засмотрелась, – и включаю дурочку на полную катушку. – Вы наверно, сами дизайнерами руководили? -
«Кушайте, не обляпайтесь!» – выплескиваю порцию глупости, чтоб потешить раздутое самомнение этой Главгадины. В ответ мелькнула самодовольная улыбка.
– А ты где прежде работала?
– Я работала у Коземских, – легенду я подготовила. Элка Коземская, моя институтская подружка, предоставила мне – Анне липовое резюме.
– А почему сейчас не работаешь? Тебя выгнали? Ты лентяйка? – я задержала дыхание, чтоб удержаться и не сказать все, что думаю. Но тут пришла помощь, откуда совсем не ждали, и даже непонятно, рада я ей или нет.
– Ника, прекрати девушку третировать. Она нанимается убирать дом, а не мусорку в твоей голове.
Впервые пожалела, что не овладела в совершенстве навыками аутотренинга, потому что сейчас я готова была разлететься на несобираемые кусочки от противоположных эмоций. Облегчение, что кто-то поставил эту дуру на место и ужас от того, что гадов на вверенной мне территории стало больше, чем я рассчитывала. Очевидно, передо мной был Барковский – младший. Принесла его нелегкая! Или как стервятник, учуял запах ворованых денежек, которые, наверно, уже поделили? Гнев снова поднял голову. Надо же, гуманистом прикидывается.
Утиный клювик обиженно оттопырился.
– Ти-и-им! – томно – капризно протянула она. – Ты совершенно не знаешь, как разговаривать с прислугой. Это большой минус.
– Я тебе не батарейка, чтобы искать во мне плюс – минус. Покажи лучше девушке комнату, пусть обустроится и познакомь с обязанностями, – сказал, как отрезал.
Фьюх! Кажется, в стане врагов нет единения. Уже большой плюс. Как он сказал? Не батарейка? Настоящая батарейка. Минус – он враг. Плюс – похоже, не церемонится с мачехой, ставит на место, не моргнув глазом. А вот к плюсу или минусу отнести то, что он невозможно привлекательный?
Мамочки родные! Разве можно быть таким красивым?! Несмотря на то, что я не распределила еще степень «гадства» между ним и Никой, он непроизвольно умудрился заработать в моих глазах некоторое смягчение приговора. Все-таки обращение с прислугой – это лакмусовая бумажка, показывающая уровень культуры.
Едва не спотыкаясь, иду за Никой, старательно буравя глазами дорогой паркет. Однако не могу удержаться и украдкой бросаю еще один взгляд на Барковского. Слава Богу, он уже потерял интерес к нам и достал телефон.
На время я забыла, что предо мной враг номер…(тут я еще не знаю номер какой) и просто позволила чувству прекрасного завладеть собой. В движениях этого породистого самца, в его внешности сквозила какая – то небрежная аристократичность. Эдакий наследник трона, игнорирующий придворные правила. Отросшие, слегка взлохмаченные темные волосы, недельная щетина, выделяющиеся скулы казались мне олицетворением мужественности. Классический греческий нос. Твердо очерченные губы. Почему то подумалось, что я такие люблю. Ага, особенно если учесть мой опыт из двух товарищей, с которыми пробовала целоваться. Тут же одернула себя – где тема поцелуев и где этот привлекательный враг?! Вот как же он мог принять участие в таком мерзком деле? Или внешность обманчива? Ну сразу видно, что он не привык кому-то кланяться и угождать.
На мгновение поймав взгляд его серых глаз, едва не забыла как дышать… Твердый, уверенный, цепкий, сразу дающий понять, что у обладателя несгибаемая воля и неслабый интеллект. А интеллект для меня – это мощнейший афродизиак.
Правда, надо признать, если этот афродизиак вложен в тщедушное тело очкастого ботана, то никакого возбуждающего эффекта не наблюдается. И наоборот – Тарзан с интеллектом рыбки-гуппи меня тоже не заинтересует.
Наверно поэтому у меня нет парня, а мои итальянские приятели и приятельницы, отличающиеся свободными взглядами на любовь, снисходительно обо мне говорят: «Странная русская». Но меня это не напрягает. Не хочу спать с пустоголовыми красавчиками. И пусть идут года… А если уж говорить положа руку на сердце – я должна полюбить.
– Вот твоя комната. Оставляй чемодан и пойдем, я покажу, что ты должна делать, – черт, как удается людям так носить корону на голове? Или это от комплекса неполноценности? Когда человек не уверен, что достоин уважения и начинает всячески подчеркивать важность своей персоны?!
Плетусь за ней хвостиком, обходя дом. С той поры, как я здесь была последний раз, он почти не изменился. Во всяком случае, узнавала закутки, где я пряталась, когда общество мне надоедало. Не думала, что когда-то попаду сюда не в качестве гостьи. А самое больное – это то, что гостеприимный дом превратился для меня в дом врага.
Однако болезненно – ностальгическая нотка очень быстро сменяется офигеванием. Я представила, сколько придется здесь махать тряпкой, особенно учитывая, что несколько дней за ним никто не следил. Мамочки! Да я ж тут загнусь раньше, чем смогу что-то сделать!
Несколько спален, две гостевых, бильярдная, столовая, холл. Цокольный этаж со стиралками, комната для инструментов, шкафчики для моющих – чистящих.
– И да, пока у нас нет помощника по хозяйству, дорожки подметать тоже будет входить в твои обязанности, – похоже, эта зараза хочет превратить меня в Золушку. И внутренне подбираюсь, готовясь услышать про знаменитые семь розовых кустов. Очевидно, то, что я не в восторге от перспективы, отразилось на моем лице, но «мачеха» истолковала по-своему.
– Метла тоже где-то есть, на заднем дворе, наверно.
«Что, не помните, где и припарковались?» – едва удерживаюсь от ехидства.
