Текст книги "Осторожно, сказка!"

Автор книги: Зинаида Чигарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава седьмая, которая знакомит нас с некоторыми подробностями биографии Кикиморы Никодимовны Подколодной

В лесной избушке у Черного Болота тишь да гладь. Мирно светится экран телевизора. Перед ним в старом кресле расположилась та самая старушка, что так любезно привечала Ванечку. Ее странных питомцев нет дома. Ночь для них – самое веселое время суток. Бегают по лесу, людей пугают, себя развлекают.

А старушка та, как ты уже догадался, – сама Кикимора Никодимовна Подколодная. Принадлежит она к старинному прославленному роду Кикимор Болотных, о которых сложено великое множество сказок. Правда, в тех сказках очень уж несправедливо обошлись с ее сородичами. Настоящим пугалом представлена в них Кикимора: туловище длинное, сухое, как соломинка, на огромной голове нечесаная грива волос. И одета в ужасные лохмотья.

Кикимора Никодимовна – женщина, разумеется, худощавая. Но чтобы ходить в лохмотьях, нечесаной – извините! Она во всем порядок любит и аккуратность. Хотя в ее годы – сотни три без малого – нелегко и за собой следить, и хозяйство вести, и воспитанием подрастающего поколении заниматься.

Раньше у гражданки Подколодной хозяйство было обширное – весь Дальний Лес ей принадлежал. А теперь люди со своим строительством, всякие краеведы да грибники так стеснили, что шагу шагнуть некуда. Только и сохранился в неприкосновенности маленький участочек возле самого Черного Болота.

Пуще глаза бережет свое болото Кикимора. Отсюда весь их род пошел, вся их волшебная сила. Травами замаскировала, ветками укрыла. Не ровен час – забредут еще туристы или какие другие любители природы, банок нашвыряют, битых бутылок.

Избушка тоже забот требует. Обветшала, в землю вросла, и то, шутка сказать, не одну сотню лет простояла. Спасибо, хоть знакомый Леший забежит, постучит топором – крыльцо подправит, оконную раму подновит.

А Пещера Кошмаров, куда, бывало, ее бабки да прабабки неосторожных путников заманивали, совсем пришла в негодность. Свод обваливается, ступени выщербились, дверь перекосилась – не закрывается. Все привидения, что проживали там раньше, разбежались, слышно, вроде в киноактрисы подались.

Ни на что теперь не годна та Пещера. Разве что хранить соленые огурцы. Да и народ нынче грамотный пошел: его теперь старинными средствами не проймешь, ему иное, культурное обращение подавай.

Раньше-то как бывало: утащит Кикимора у какой-нибудь деревенской разини дитенка из люльки. Одного, другого, третьего… Вырастут они сами по себе, как трава болотная. Бегают по лесу – кудахчут, ухают, хохочут – христианский народ смущают. Кого в бучило заманят, кого защекочут, на кого иначе как страху нагонят. Все в округе их боятся, жуткие истории рассказывают. А в тех историях не разберешь, где правда, где выдумка. Выдумка тоже Кикиморе на руку – ее авторитет в народе поднимает.

Вот так и жила Кикимора, в полную меру наслаждаясь своей властью. А это – хочешь верь, хочешь не верь – очень приятная штука.

Канули без следа те золотые денечки. Попробуй запугай теперь какого-нибудь мальчонку нечистой силой! Как же, запугаешь его! Он сам кого хочешь запугает. Не стали верить в нечистую силу люди. А каково это жить и трудиться, ежели нет тебе никакого доверия?

Но Кикимора Никодимовна, по правде говоря, не такая уж простушка. Решила она приспособиться к новым условиям. Раз никого на испуг не возьмешь, значит, надо опираться в работе на людские слабости и пороки.

Завела Кикимора Никодимовна точнейший учет всех дурных поступков. В одной графе у нее хулиганство регистрируется, в другой – ложь, в третьей – жадность. Еще один реестр – в нем отмечаются злодейства покрупнее. В отдельной книге на учете подающее надежды подрастающее поколение – озорники, второгодники, неслухи. Попал когда-то на заметку Кикиморе и наш Ванечка.

Всей канцелярией у Кикиморы заведует Злючка-Гадючка. В помощниках ходят Братцы-Упрямцы, Сестрицы-Капризицы да Ябедка. Помощники! Одно название. На что серьезное – так их нет. А набедокурить, накуролесить – всегда пожалуйста.

Заглянула как-то в тумбочку. Батюшки мои! Все как есть вверх дном. «Новейший справочник по колдовству и чародейству» исчеркан, изрисован каракулями. Из «Книги избранных древнерусских заклинаний» выдраны все картинки. Снадобья, препараты, что еще от бабок и прабабок ей в наследство достались, разбросаны, рассыпаны. Попробовала призвать к порядку – не обрадовалась. Вот какая молодежь пошла!

Особенно строптива Злючка-Гадючка. И всегда норовит настоять на своем. Вбила себе в голову – в город удрать, надоело ей, видите ли, в болоте сидеть. Общество ей подавай, веселую жизнь. Ябедку, наоборот, из дому не выгонишь. Просит, чтоб ей за вредность доплачивали. Не хочет бесплатно в синяках ходить.

Упрямцы да Капризицы, на что уж мелочь никчемная, пузыри болотные, а тоже о себе возомнили. В люди им, извольте радоваться, выбиться захотелось. Пришлось пообещать – мол, вы мне мальчишку, а я вам живую душу. Поверили, глупые. Как будто живые души на дороге валяются. Ничего – пошумят и успокоятся. Зато у нее в руках настоящий живой мальчик. Правда, сыроват материал – обработки требует. Но это не страшно. У Кикиморы Никодимовны немалый стаж воспитательной работы. Не таких к рукам прибирала. Самое главное – уберечь мальчишку от дурного влияния. Как бы Ленку не пожалел, Добрым Словом не вспомнил. Тогда все труды прахом. Не одолеть Кикиморе Доброго Человеческого Слова. Но и против той опасности есть у нее верное средство.

Не удержалась от вздоха старушка – да-а, работенка у нее, не приведи бог! Не всякий согласится так канителиться. А развлечений у старушки – один телевизор. Неравнодушна она к спортивным передачам. Разгонит всю шатию-братию и «болеет» в свое удовольствие.

Давно не было у Кикиморы Никодимовны такого приятного расположения духа: ее любимая команда в отличной форме, а рядом спит волшебным сном худенький человечий детеныш с длинными ослячьими ушами. Ее надежда. Ее опора в старости.

Глава восьмая, в которой паучок предсказывает Лене радость, а получается все наоборот

Солнцу пришлось подняться повыше над Дальним Лесом, чтобы, пробившись сквозь густой хвойный навес, разбудить Лену, как оно это привыкло делать каждое утро.

Не очень-то радостным было для Лены ее пробуждение. Но девочка твердо решила не поддаваться печальным мыслям. Она попыталась проделать утреннюю зарядку. Получилось у нее, разумеется, не слишком ладно: невидимые сети по-прежнему сковывали каждое движение.

Серафим сидел на поваленном дереве и с неторопливой деловитостью, как будто у себя дома, занимался утренним туалетом. Особо тщательно он вылизывал лапы, приглаживал уши, чистил белоснежную манишку. Завершив привычную церемонию, со вкусом потянулся, выразительно посмотрел на хозяйку и пошел прочь.

– Ты куда? Постой! Не уходи, Симочка! – жалобно попросила Лена.

Кот оглянулся.

– Идешь искать Ванечку, да? Ты знаешь, где он? Ну говори, говори же!

Серафим смотрел на Лену загадочным немигающим оком.

– Молчишь? Это никуда не годится. Я так не играю. В сказках все звери разговаривают. А ты молчишь или мяукаешь, как обыкновенная кошка. Это нечестно.

Серафим постоял в задумчивости, повел ушами и скрылся среди папоротников.

– Ладно, не обижайся! – крикнула ему вслед Лена. – Ванечку разыщи, слышишь? Непременно разыщи Ванечку!

Вот оно и наступило, то самое утро, которое мудренее вечера. Однако ничего не изменилось. Мама всегда говорит – надо иметь терпение. Легко сказать. А каково это подвижной энергичной девочке валяться связанной среди незнакомого леса? Однако другого выхода нет – надо ждать.

За ночь на кустике земляники налились ярким соком три ягодки. Лена с удовольствием съела их и сказала «спасибо!» От нечего делать она принялась наблюдать, чем занимаются ее соседи.

Деловито тащили к своему дому то хвоинку, то сухой стебелек озабоченные муравьи. Вылез откуда-то черный жучишко и стал проделывать гимнастические упражнения. Он складывал и распускал жесткие, отливающие радугой надкрылья.

Возле самых глаз блестящей бусинкой раскачивается на тонкой ниточке паучок. Лена следит за каждым его движением. Так ей легче. Потому что лучше думать о паучке, чем о свалившихся на ее голову напастях.

Смотрит Лена на паучка-акробата, загадывает:

– Кверху – счастье, книзу – горе. Кверху – счастье, книзу – горе…

Что ты предскажешь девочке, маленький колдунишко? Пожалуйста, поднимись вверх! Что тебе стоит?

Покачался, покачался паучок, словно в раздумье, и, мелко перебирая лапками, стал подтягиваться на паутинке.

– Радость! Радость! – поверила Лена паучку.

А что? Пауки, они заранее знают: Добрая или Дурная Весть спешит к человеку.

И правда, хрустнул сучок, дрогнула ветка. Кто-то идет к Лене. Вдруг Ванечка? Вот радость-то! А если сама Кикимора? Пусть! Лена готова и к этой встрече. И то, что она вся связанная, еще ничего не значит.

– Так вот она где, дорогуша! Далековато забежала. Слава богу, нашлась хоть, – вытирая раскрасневшееся лицо концом головного платка, вылезла из-под еловой лапы та самая тетушка, что вчера утром показывала фокусы на лестничной площадке.

Что ж ты, паучок, обманул девочку? Мы-то хорошо знаем, что от Тетушки Дурные Вести ничего доброго ждать не приходится.

Тетушка уселась на поваленное дерево, вытянула ноги в пыльных сапогах:

– Хорошо-то как, благостно! До чего приятно после дальней дороги отдохнуть в холодке. Да-а, годы… Годы, дорогуша, берут свое. Раньше-то я бойка была, легка на ногу. Верст сотню отмахаешь – и хоть бы что. Зато люди, бывало, удивляются: и как это мол, она ухитряется в одно и то же время находиться в разных местах? А я, что ж, говорю, – на то я и Весть, чтобы повсюду успевать.

Повернулась тетушка к Лене, разглядывает:

– А чегой-то ты тут разлеглась? Уморилась, что ли? Батюшки! – всплеснула руками, – Ахти, что делается! А-ах-ах! Как он укрутил-то тебя! Как увязал! Надо же! Вот тебе и родной братец! Ай-яй-яй!

Никак не поймет Лена, о чем толкует странная тетушка. Братец? Причем тут братец?

А Тетушка Дурные Вести не перестает охать и ахать:

– Ох-хо-хо! На погибель в лесу кинул сестрицу! Ах он, проказник!

– Врешь! – не очень вежливо прервала Лена тетушкины излияния. – Это не Ванечка. Это Кикимора твоя.

– Как бы не так, дорогуша! – усмехается Тетушка Дурные Вести. – Как бы не так. Все он, голубчик мой, все он! Он один… А то кто же? Ты ведь к нему на помощь спешила? К нему! А спросила бы, нужна она ему, твоя помощь-то?

– Нужна! – отрезала Лена.

– Нет, дорогуша! Ошибаешься. Он ведь как тебя встретил, вспомни-ка? А? Кулаками да злыми словами! А Злое Слово, оно большую силу имеет – оно без ножа зарежет, без веревки увяжет – всех сил лишит человека! Во как! Поняла теперь?

Молчит Лена, только об одном думает, как бы не расплакаться от смертельной обиды, как бы не показать своих слез противной тетке. А та продолжает:

– Лежать тебе тут, дорогуша, пока Ванечка твой тебя Добрым Словом не вспомнит. А как же – дождешься от него Доброго Слова! Однако мне с тобой лясы точить некогда. По делу я к тебе, – Тетушка Дурные Вести полезла в сумку. – Да где же она запропастилась?

Насторожилась Лена. Сжалось сердце недобрым предчувствием.

– Телеграмма тебе, дорогуша, от папеньки…

– От мамы? – дрогнувшим голосом спросила Лена.

Тетушка не успела и рта раскрыть. Откуда ни возьмись – стая воробьев. Вьются, мечутся, кричат пронзительно серые птахи. И Петька среди них – собственной персоной.

– Кыш! Кыш, проклятые! – одной рукой отмахивается от птиц Тетушка Дурные Вести, а другой прижимает к груди сумку. Наконец, изловчившись, выхватила какой-то листок и сунула в руку Лене:

– На-кось, держи крепче! Папенька твой понапрасну ждал мамочку. (Кыш! Кыш! Окаянные!) Ждал и не дождался. Не прилетел самолет. Неизвестно, куда запропал самолет с твоей маменькой…

Потемнело в глазах у Лены, и все исчезло – и огромные ели, и крикуны-воробьишки, и Тетушка Дурные Вести с ласковым и злым лицом.

Глава девятая, в которой Ванечка радует Кикимору Никодимовну

Хорошо просыпаться дома в собственной мягкой постели. Ты уже знаешь, что не спишь, а глаз открыть еще нет силы, и в голове все вперемешку – и то, что было с тобой вчера, и то, что вот-вот приснилось. Но позовет тебя добрый мамин голос, и развеются вмиг ночные видения, и встретит тебя веселое светлое утро.

Лежит Ванечка и думает, до чего же диковинный сон ему привиделся и как хорошо, что это только сон. Вот сейчас подойдет Серафим, пощекочет пятку когтистой лапой. И Ленка строгим голосом скажет: «Хватит валяться! Пора завтракать».

Хорошее дело – завтракать. Он готов съесть хоть целый самосвал оладий и выпить цистерну молока. Но Ленка почему-то молчит, и Серафим не торопится его будить. Придется, видно, просыпаться самому.

Открыл Ванечка глаза – ничего понять не может. Все, что ему наснилось, тут, рядом с ним – наяву: и старуха в кружевном воротничке, и обе девчонки: большая – зеленая и маленькая – рыжая.

– Проснулся! Проснулся! – запищала рыжая. Ябедкой, кажется, называла ее вчера старуха.

– Ах ты, красавчик мой! Ах ты маленький! – сухая рука ищется погладить Ванечку по голове.

– Я не маленький! – увернулся он из-под старухиной руки. – И никакой не красавчик! Я Ванечка.

– Ванечка! Надо же! – умилилась старушка. – Очень приятно! А я Кикимора Никодимовна. Вот и познакомились. А это мои ученицы. Школа у меня тут особая, лесная. Вот и ты ее учеником будешь.

Хотел было Ванечка рубануть по привычке: – Не хочу! Не буду! – да зеленая девчонка так зыркнула на него своим желтым глазом, что у Ванечки язык прирос к гортани.

– А у нас порядок такой, – продолжает старушка. – По именам мы никого не зовем. У всех моих учеников прозвища. Вот она, – старуха ткнула пальцем в зеленую, – Злючка-Гадючка, а эта – Ябедка. Тебе со временем тоже имечко подберем. Придумаем что-нибудь.

Подумал Ванечка: нехорошие какие-то прозвища у девчонок, обидные, но опять промолчал – с такой публикой лучше не связываться.

Злючка-Гадючка смеется:

– И придумывать ничего не надо. Ванечка-Ослиные Уши, вот он кто!

Перепугался Ванечка – ослиные уши! Он и забыл про них. Вот ведь беда какая! Опоили его в лесу Капризицы заколдованной водой. Как же теперь жить ему на белом свете с таким безобразием? Будь бы он девчонка – волосами прикрыл или под платок спрятал. А тут никому на глаза не покажешься. Хоть ложись и помирай!

– Тетечка Никодима Кикиморовна! – завопил несчастный Ванечка. – Как же я теперь? Неужели они ко мне навсегда приделались?

– А уж это мы посмотрим на твое поведение, – хитро сощурилась Кикимора Никодимовна.

Ванечка тут как застрочит, будто из пулемета:

– Хорошее у меня будет поведение! Никогда не буду упрямиться. Капризничать ни за что! С Ленкой не буду драться… Серафима не трону… И слушаться буду – и маму, и Ленку – и вообще!

Подскочила старуха, замахала руками:

– Чур меня! Чур, чур!

Вертится Кикимора волчком, плюется. Удивляется Ванечка, что это с бабкой творится? В своем ли она уме?

Наконец упала на табурет, дышит тяжело, со свистом.

– Ванечка, – говорит жалобно. – Разве так можно пугать старого человека? Не поминай ты ее, эту Ленку. Ты даже не знаешь, сколько она тебе вреда причинила. Очень плохая девочка. Во все свой нос сует. Если б не она, никаких бы с тобой превращений не было. Из-за нее ведь твои уши-то выросли. Только из-за нее одной! Правду говорю. Зачем мне врать? Какая мне из того корысть? Наградила тебя ушками сестрица, а я теперь думай-гадай, как тебя от них избавить. На что я волшебница опытная, и то не знаю, смогу ли…

Расплакался Ванечка – умоляет Кикимору помочь его горю. Он на все согласен, лишь бы опять стать нормальным мальчишкой. А про эту Ленку-злодейку он и думать забудет.

Переглянулись Кикимора со Злючкой-Гадючкой, улыбнулись. Не думали-не гадали, что так просто окажется приручить Ванечку. Кикимора Никодимовна даже специально подальше от дома услала Братьев-Упрямцев да Сестриц-Капризниц, чтоб не мешали ей проводить с Ванечкой воспитательную работу.

– Умница! Молодец мальчик! – хвалит Ванечку Кикимора, – из кармана конфету тянет, шоколадную, в яркой обертке. – На-кось, скушай!

Проглотил Ванечка, даже вкуса не разобрал. Кикимора его клюквенным киселем потчует. Поел Ванечка. Стало на желудке тяжелее, на душе – полегче.

– Ну, вот что, Ванечка, – говорит Кикимора. – Сейчас мы тебе устроим маленький экзамен.

Насупился мальчишка: не было печали – экзамены среди каникул!

– А как же, деточка? Надо посмотреть, какие у тебя таланты и способен ли ты к нашему обучению. Мы в свою школу кого попало не берем.

«А что если провалиться на этом экзамене? – мечтает Ванечка. – Все-таки дома с мамой и Ленкой лучше… Ой, опять некстати Ленку вспомнил! Обещал же…»

Посмотрела старуха на часы, заторопилась:

– Забирай, Злюченька, мальчика да прогуляйтесь с ним к Черному Болоту. Делом займитесь и свежим воздухом подышите заодно. А я тут… работа у меня срочная. Книги инвентарные проверить, то да се…

– Знаю я твою работу, – тряхнула волосами Злючка-Гадючка. – Опять будеш-шь целый день сидеть у телевизора. А тут гни спину, надрывай здоровье!

– Тише ты!..

– А чего тиш-ше? – шипит Злючка. – Надоело!

Схватила ее за руку Кикимора, утащила в дальний угол. А у Ванечки слух острый, все на лету ловит.

– Пусти ты меня, старая, к людям, – заседает на Кикимору Злючка-Гадючка. – Опротивела мне твоя канцелярия Живого дела душа просит.

Подскочила Ябедка, дергает Кикимору за подол:

– Не верьте ей, тетенька! Ей в кино хочется, на танцы.

Отмахнулась от Ябедки Кикимора, шепчет Злючке на ухо:

– Пущу… Право слово, пущу! Ни секундочки держать не буду! Только с мальчишкой помоги. Надо его на ноги поставить…

– Обещать ты умеешь, – недоверчиво щурит свои желтые глаза Злючка-Гадючка. – Но учти, я тебе не Капризицы, не Упрямцы. Меня вокруг пальца не обведешь.

Ванечка сидит на диване, дырочку в чехле нашел, расковыривает. Подошла Злючка, посмотрела подозрительно:

– Ну, пошли, что ли!

За ними Кикимора торопится, скорее дверь на запор.

Глава десятая, в которой Ванечка проваливается на экзамене, но это остается в секрете

Вышел Ванечка вслед за Злючкой-Гадючкой на крыльцо, осматривается. Кругом все бурьяном заросло. Из бурьяна торчат кривые черные стволы. Когда-то, должно быть, деревья были, а сейчас мертвые коряжины.

От покосившегося замшелого крылечка ни дорожки, ни тропиночки. Злючка не спешит, подняла гибкие руки, закинула за голову – потягивается. И кажется Ванечке, что и девчонка эта, и мертвые деревья, и вросшая в землю избушка с бабкой Кикиморой – все это неправда. Не бывает такого на самом деле. А что если он просто уснул и никак не может проснуться? Тайком, чтоб не видела зеленая девчонка, ущипнул себя Ванечка за руку. Хоть и больно, а все осталось как прежде. Страх напал на мальчишку:

– Не буду я так! Не хочу! Неправда это. Все неправда! Нету ту вас никого! Придумались вы мне понарошке… Вот возьму и уйду! Возьму и уйду… – и опрометью с крыльца.

В то же мгновение какая-то сила подхватила и подкинула его вверх. Злючка-Гадючка едва на ногах стоит от смеха. А Ванечка болтается на кривом суку: зацепился майкой, никак не может освободиться.

– Ну ты… Гадючка! Слышишь? Сними!

– Попроси хорошенько!

Ишь чего захотела! Будет он тут всяким зеленым девчонкам кланяться. Очень надо.

– Не хочешь – как хочешь…

Бьется Ванечка, как пескарь на крючке. Хочет майку сдернуть – не снимается майка, приклеилась. Хочет сук обломить – гнется сук, не ломается, только поскрипывает – хохочет по-своему, по-деревянному. А Злючка-Гадючка устроилась на перильцах, босыми ногами побалтывает. Ей кино.

Выбился Ванечка из сил.

– Ну ладно! Сними… пожалуйста! По-человечески тебя просят…

– Хряп! – сказал сучок и Ванечка кубарем покатился в бурьян.

– Никчемушный ты человечишко! А еще, наверное, воображаешь из себя, – кривится Злючка-Гадючка. – И чего в тебе нашла бабка Кикимора? Ничтожество… Трус! Три литра заячьей крови.

Такого Ванечка стерпеть не мог.

– Врешь! Не трус я! Как дам – так узнаешь заячью кровь, змея желтоглазая!

Злючка-Гадючка смеется:

– Какой проницательный! А ты мне начинаешь нравиться.

Надулся Ванечка – очень надо ему всяким нравиться!

Соскочила Злючка-Гадючка с перил:

– Пойдем, Ванечка. Я тебе Черное Болото покажу.

Больно нужно ему это болото, а идти надо. Не то опять какой-нибудь фокус выкинут. Для них это раз плюнуть. Шаг ступил Ванечка и остановился. Земля под ним гнется как пружинный матрац, и холодная липкая грязь сочится в сандалии.

Оглянулась Злючка-Гадючка:

– Что, Ванечка, стал столбом? Пейзаж не по душе?

– По душе, – огрызнулся Ванечка.

– Меня боишься? – обворожительно улыбается Злючка-Гадючка. – Не бойся. Я тебя не обижу. Мне пока не велено.

И чего она воображает, эта зеленая! Такая же девчонка, как и Ленка, только еще вреднее. А тоже волшебницу из себя строит. Дать бы ей хорошенько, чтоб знала…

Злючка ухватилась руками за толстый сук, покачивается.

– Ванечка, – воркует сладким голоском. – Открой ротик. Скажи «а»!

Как же, будет он ее слушаться!

– «Бе-е!» – высунул язык Ванечка.

– Гениально! – смеется Злючка-Гадючка. – А ну иди сюда!

Сделал Ванечка один шаг, глянул себе под ноги и отшатнулся. Прямо под ним, замаскированное листьями и травами, холодно блестит огромное черное зеркало. Злючка тронула его босой ногой. Гладкая, словно отполированная, поверхность прогнула и пошла ленивыми кругами.

– Черное… – сказала Злючка-Гадючка. – Черное Болото!

– Белое! – решительно отрезал Ванечка.

Это походило на игру и начинало ему нравиться.

– Ах, белое? – поджала губы Злючка-Гадючка. – Значит, белое? А Леночка? – она наклонилась к самому Ванечкиному лицу. – Леночка – хорошая девочка? Да? Отличная девочка? Не так ли?

– Ленка?

– Ну… ну! Говори! Говори скорее! – глаза у Злючки-Гадючки расширились – гипнотизируют.

Чего, кажется, стоит ему сказать, что Ленка вредная, противная, задавака? Бывало, сколько раз кричал ей в лицо эти обидные слова? Но одно дело крикнуть сгоряча, а другое – когда вот так насильно заставляют. Молчит Ванечка. Брови нахмурил, на лбу упрямая складочка.

– Будешь говорить, или нет? Будеш-шь? – шипит Злючка-Гадючка.

Молчит Ванечка, хоть и нет рядом Братцев-Упрямцев. Ну да у Ванечки и своего упрямства хватает.

– Говори! – трясет его за плечи Злючка-Гадючка. – Говори: «Ненавижу… ненавижу! Скверная Ленка! Противная Ленка! Ужасная Ленка!»

– А вот и нет! А вот и нет! – обрадовался Ванечка. – Не скверная! Не противная! Не ужасная! Нет! Нет! И нет!

– Ага! – злорадно пищит кто-то рядом. – Я все-все расскажу тетеньке Кикиморе! Вот ты его чему учишь, Злючка-Гадючка!

Подняла Злючка-Гадючка Ябедку за платьишко:

– Смотри мне! Со мной шутки плохи… У меня живо сгинеш-шь без следа…

– Ой! Ой! Пусти меня, Злюченька! – испугалась Ябедка. – Я так… по привычке! Я про тебя ничего не скажу! Я жить хочу-у-у!

– Смотри мне! – швырнула Злючка Ябедку в лопухи, отряхнула руки, косится на Ванечку желтым глазом. – И ты гляди – не проговорись! У меня руки подлиннее Кикимориных…

Ванечка молчит. А что он скажет? Не очень-то дружно живут старухины ученики.

Злючка-Гадючка опять поболтала ногой в болоте.

– Спрашивать тебя Кикимора будет, понравилось ли Черное Болото, похвали. Ей будет приятно. Она родилась в этой поганой луже, – Злючка плюнула в самую середину черного зеркала. – Предмет ее особой гордости. Вроде бы в нем скрыта волшебная сила. Только кто теперь этому верит? Сейчас вся нечистая сила в люди выходит, в города перебирается. Ближе к цивилизации. А старуха уперлась – ни в какую! Жалко ей, видишь ли, бросить насиженное место! Пилит без конца: вам, молодым, ничего не дорого, вам лишь бы одни удовольствия. Такая грымза зловредная! А ты чего развесил уши? – вдруг напустилась она на Ванечку. – Я ничего не говорила – ты ничего не слышал! Понятно?

– Понятно, – отвечает Ванечка.

– Ну что? Хватит на сегодня? Или еще в Пещеру Кошмаров сходим? Веселое местечко – лучше цирка. Там привидения живут. Настоящие. Хочешь посмотреть?

– Хочу! – заявил Ванечка. Пусть эта зеленая задавака не думает, что он трус.

А зеленая смеется:

– Зря стараешься… Экзамен, между прочим, ты не выдержал. Только я Кикиморе об этом не скажу. Отличный, скажу мальчик, просто гениальный мальчик.

Тряхнула Злючка-Гадючка своей гривой и зашагала прочь от болота. Ванечка едва поспевает за нею.

– Послушай, Злючка! – он тронул ее за локоть. – Что за школа у вас?

– Чего?

– Кого из вашей школы выпускают? По какой специальности?

– По злодейской. Вот по какой!

– Что-о? – Ванечка даже приостановился. Шутки, что ли, шутит девчонка?

– По зло… злодейской?

– А что? Хорошая профессия, – говорит совершенно серьезно Злючка-Гадючка, – людям зло делать.

– А я не хочу людям Зло… Я хочу быть геологом.

– Ну и будь на здоровье! Одно другому не мешает.

Удивительное дело! Папа заводы строит. Мама книги в библиотеке выдает. Когда у Ванечки болело горло, к ним приходил врач в белом халате. В магазинах продают хлеб и колбасу продавцы. Автобусы водят шоферы. Есть еще летчики, геологи, учителя, танкисты, шахтеры. И даже дикторы телевидения. Много профессий знает Ванечка. А о такой никогда не слышал.

– Быть квалифицированным злодеем, – говорит назидательно Злючка-Гадючка, – дело серьезное. Для него особый талант нужен. Вот у меня талант. А из тебя еще неизвестно что получится. Но ты ведь, кажется, мастер делать гадости?

Это уж она зря! Конечно, Ванечка всегда был не прочь созорничать. Но зачем же так прямо «гадости»? Ну с Ленкой подерется, Серафима за хвост дернет, убежит куда-нибудь без спросу… Только ведь он не нарочно. Это у него само собой получается.

Даст, бывало, Ванечка маме самое свое честное и верное слово, что не заглянет без спросу в ее туалетный столик и, разумеется, собирается, как настоящий мужчина, сдержать слово. Но чем он виноват, если этот противный столик сам нарочно на глаза лезет? Так и зовет, так и приманивает:

«Ну загляни, загляни в меня – никто не узнает, а у меня столько завлекательных вещиц для тебя припасено». Разве тут выдержишь? Сначала Ванечка решает просто выдвинуть ящик и посмотреть, только посмотреть, и ничего не трогать руками. Но все кончается тем, что он непременно разольет что-нибудь, рассыплет или сломает.

– Что, Ванечка, обременительно быть хорошим мальчиком? – усмехается Злючка-Гадючка. – А непослушному и злому куда легче живется.

– Стыдно, – шепчет Ванечка. – Потом стыдно бывает.

– Ха! – беспечно машет рукой девчонка. – Это только с непривычки. А как привыкнешь – одно удовольствие! Хорошо живется злым, Ванечка. Можешь мне поверить. Никого тебе не жалко. Ни о ком у тебя душа не болит. А чего тут хорошего, когда болит душа? Это еще хуже, чем зуб или живот. Хочешь знать правду? – Злючка-Гадючка наклонилась к Ванечкиному уху. – Если б у тебя сейчас не болела душа за Ленку, ты бы уже избавился от этого украшения, – и она щелкнула тонким и гибким, как прутик, пальцем по его уху.

Вот ведь люди! Дались им эти злосчастные уши! Только забудешься – обязательно напомнят.

Так Ванечке стало жалко себя – хоть плачь! Мама уехала – соскучилась. Как будто он не соскучился! И Ленка, и Серафим – все его бросили. Никому до него дела нет. А он тут должен мучиться, голову себе ломать, как ему жить дальше.

А что если назло всем взять и выучиться на злодея? Тогда все ребята на улице будут перед ним на цыпочках ходить. А он станет ими командовать и делать все, что ему захочется. И слушаться никого не надо. Вот жизнь – так жизнь!

А как же мама? И папа?.. Папа всегда говорил, что муж чина должен быть сильным и добрым. Непременно добрым. Иначе грош цена его силе. А Ленка? Что с нею будет?

Нет, нельзя, никак нельзя ему становиться злодеем. Но эти ужасные уши? Как он покажется с ними у себя во дворе? Все мальчишки будут на него пальцем показывать и смеяться. Особенно Витька Збых. Мама будет плакать и потихоньку пить лекарство. А Ленка высокомерно выгнет свою» бровь и скажет: «Так я и знала…»

Нет, нельзя ему возвращаться домой в гаком нечеловеческом виде!

Вот задачка! Перелистай все на свете учебники – не найдешь такой трудной.