Текст книги "Тихие сказки"

Автор книги: Зинаида Миркина

Зерно вечности

Я с вами вновь, чего же боле? Что я могу еще сказать?.. А сказать надо много. Это я. Том. И то, что мы опять встретились, это очень хорошо. Мне очень хорошо, когда я вижу эту красоту и родные лица… так хорошо… Почему-то я от красоты всегда плачу. Не только от счастья – еще от чего-то. Знаю, что все это кончится, – вот отчего плачу. Так сжимается сердце, что иногда даже красота пропадает. Ведь всё всё кончается. Правда? И ты, моя любимая, моя Девочка, моя вечная Девочка. На самом деле ты все-таки не вечная, а старая. Да, Девочка, всегда девочка, и все-таки старая. Значит.

– Значит, я скоро кончусь? – это спросила Она.

От нее всегда исходит сияние и. никакого страха, а ведь.

– Том, ну да, я старая. А душа у тебя старая, молодая или вечная?

– Все говорят, что душа вечная, но, если признаться, я не очень понимаю, что это такое.

– Да, ты не видел свою душу.

– Что ты говоришь? Разве душу можно увидеть?

– Вообще нет, а в волшебном зеркале можно. Тебе надо встретиться со своей душой, Том.

– Как?… Да, я знаю, на вопросы «как?» волшебники не отвечают. Но так хочется его задать…

– Да, не отвечают. Даже то, как я сама встретилась со своей душой, почти невозможно рассказать. Но, попробую… немножко.

 
Когда
Я со своей душою повстречалась,
Она была в зеленом, синем, белом
И мягко золотилась и сияла
И пахла лесом.
Ты скажешь: не имеет
Душа ни запаха, ни цвета.
Неправда, – все имеет.
Но это все совсем неуловимо.
Оно мелькнет и манит за себя,
Куда-то вдаль,
во что-то, что огромней
Ее самой
и запаха и цвета не имеет.
Но нас лишь только цвет
введет в бесцветность
Немую, именуемую Свет.
Я со своей душою повстречалась.
Она была в зеленом, синем, белом
И мягко золотилась и звучала.
 

– Ну что ж ты замолчала? А дальше?

– А дальше ты сам узнаешь, когда встретишься со своей душой и когда найдешь зернышко вечности, из которой рождаются все миры.

– А… я смогу его найти?

– Это мое задание. Ты же всегда выполнял мои задания.

– Но это всегда было так трудно! И – каждый раз заново, как будто до этого ничего не было.

– Для начала тебе надо попасть в другой мир.

– Но. сказать правду, я не очень-то верю в другие миры. В то, что они есть. Разве что на другую звезду на космическом корабле.

– Нет. На всякой другой звезде ты останешься таким, какой ты сейчас. А это – по-настоящему другой мир, это мир, в котором ты сам станешь другим. Где ты приблизишься к своей душе и будешь больше ты, чем ты сейчас.

– Тебя не так-то просто понять.

– Эго пока ты не попал в другой мир.

Она замолчала. Но вдруг зазвучала очень тихая музыка. Да что это? Откуда этот розово-сиреневый свет? Всё, всё им окрашено. Всё светится, переливается, переходит одно в другое!

Здесь все, кого я видел раньше. Но разве я то видел? Этот золотой олень и Дюймовочка в своем цветке и это Озеро!.. Озеро с серебряным лотосом, в середине которого лебедь. Он совсем прозрачный. Сквозь него что-то видно. Какая-то трепетная тонкая нить, серебряная. Она связывает все и всех. Раньше все они были, но. отдельно друг от друга. Каждый сам по себе. А теперь? Господи! Да ведь все это – одно. Одни без другого просто не может существовать. А все вместе, все вместе. Это – Чудо! Неужели это все сделала скрипка Белого Зайца? Это он – белый скрипач. О, играй! играй! Только играй! Пусть не кончается твоя мелодия! Пусть, пусть не кончается! Пуусть!..

– Ну, что же ты плачешь. Том? Так горько…

– Потому что все это кончилось. Потому что все кончается. Почему, Почему все кончается?

– Кто знает, может это длится столько, сколько нужно.

– Сколько нужно? А не вечно? Значит нет ничего вечного?

– Чудо длится до тех пор, пока не заронит тоску по зернышку вечности. Ты затосковал. Теперь ты уже не сможешь не искать это маленькое зернышко, которое прорастает и из него возникает вновь и вновь все, что ты так боишься потерять. Иди, Том.

– Куда?

– Иди, пока не увидишь свою душу.

– Ты. Ты меня отсылаешь от себя?

– Да, чтобы уже никогда не расставаться.

– Как? Подожди.

Но Она исчезла. Перед ним огромный лес. Очень темный и очень спокойный. Какой-то таинственный Покой. А ведь, правда, у леса есть тайна.

– Лес таинственный, как. Любовь. В Любви всегда есть тайна. И в лесу есть тайна. Лес тебя любит, Том.

Это сказал Оль. Тот самый, давний друг, который всегда сидит на дереве, подперев щеку рукой и непонятно – то ли дерево это он, то ли он это дерево? Но ясно, что дерево это живое существо, а Оль это и дерево и еще что-то, но в общем-то Оль это Оль.

– Здравствуй, Оль.

– Здравствуй, Том.

– Оль, Она поручила мне найти зернышко Вечности в этом невечном мире.

– Ну и ищи.

– Как? Где? Это очень трудно.

– Нелегко. Но когда ты узнаешь самого себя.

– Что? Себя-то я знаю.

– Да? Ну скажи, кто ты?

– Кто, кто. Я – Том.

– Ая?

– Аты – Оль.

– Нет, Том, я не только Оль, а ты не только Том.

– А кто же я? И кто же ты?

– Я – никто. Может быть, ты тоже никто? Вот тогда.

– Что тогда?

– Тогда нас стало бы двое, нет – трое. С нами была бы тайна: мы стали бы одно.

– Я ничего не понимаю, Оль. Как это – никто? Я – Том и всё. А больше я ничего не знаю.

Голос:

 
А я что-то знаю.
А я что-то знаю
А я что-то знаю
Знаю и пою.
 

– Помпончик! Ты приходишь как всегда, когда очень нужно. Меня только что уныние охватило. Но когда я вижу твой белый помпончик и слышу твою песенку, уныние как рукой снимает; хоть я, конечно, ничего не смогу, потому что ничего не знаю.

– Ну как ничего? Ты ведь знаешь, за что я тебя люблю?

– Понятия не имею. Любишь и всё, как и я тебя.

– Так-то оно так, но все-таки я люблю тебя за то, что ты такой искренний. За то, что у тебя душа искрится. За то, что в тебе всегда горит искра Божья.

– Во мне? Вот уж не знал.

– Ну где тебе знать? Ты собой никогда не любуешься. А вот ведь каждый раз, как будто случайно попадаешь на костер гномов – волшебный костер. Ты думаешь, от чего он загорается?

– Как от чего? От спичек, как все костры.

– А вот и нет. Он загорается от твоей искры. От тебя загорается.

– Неужели??

В темном лесу неожиданно загорелся огонек.

– Так вот же он!

Он стал разгораться на глазах. И рядом с ним, вокруг него как бы разгоралась тишина. Особенная, живая.

А у костра сидели четыре гнома. Тихо-тихо сидели. Всё как всегда. Тихое пламя и пламенеющая тишина. Гномы погружались в нее. Молчание. Ни слова друг с другом. Вот только со звездами. В этой тишине обязательно будут слышны звоны со звезд. Звезды окликают сердца. И гномы ответят звездам. Из самой глубины сердца. Вот – вот. Сейчас… И – голос первого гнома:

 
Отрешиться, отрешиться
Ото всех земных забот
Тихо тенькает синица
И зовет, зовет, зовет…
Все, что было важным – небыль,
Все труды – напрасный труд,
А деревья смотрят в небо
И зовут, зовут, зовут…
Если только их послушать,
То уйдешь за край земли, —
Или – в собственную душу,
От которой ты вдали.
 

Вдали, в дали от души своей. Эго – мне, про меня. Но, тише. – Еще оклик и – ответ:

 
Вот Оно. – Знакомы наизусть
Мягкий плеск, облитый серебром.
Ни-че-го. И я Ему молюсь
Ни о чём.
Ни на небе, и ни на воде,
Ни в далекой линии огня —
Ни-че-го, разлитое везде,
Ничего, входящее в меня.
И без слова, без конца, без сна
С сердцем, точно растворённый дом
Я молюсь, как тихая сосна,
Ни о чем.
 

И опять звездный оклик. Сейчас будет ответ. Вот-вот, сейчас.

 
Успокой меня, успокой
Несмолкающий плеск морской
Звоном пены и раз и сто
Повтори мне, что я – никто,
Иль, что смысл Вселенной всей
Уместился в груди моей.
Мне откроется лишь одно:
Что Тебе это всё равно
И что наши земные сны
Для Тебя навсегда равны.
Но бессменная песнь Твоя
Снова скажет, что Ты есть я
И не надо мне ничего,
Кроме голоса Твоего.
 

И еще звон. Он окликает четвертого. Куда он смотрит? Как будто бы говорит о том, что видит.

 
Скала крутая посредине вод
С внезапно обрывающимся краем.
Огромный замок на скале встает
Извечно пуст и вечно обитаем.
Незримый шаг впечатался в плато.
Беззвучный голос прошуршал в просторе.
Огромный замок, где живет Никто,
Тысячелетья высится над морем.
И в замке нет ни одного угла,
Откуда бы хоть раз хозяин вышел.
Но если ты застынешь, как скала,
Ты, может быть, увидишь и услышишь
Всю глубину вдруг обнажит вода.
Замрет последняя земная нота
И Он войдет – вот Тот, кто есть всегда,
Никто, который явственней, чем кто-то.
 

Костер погас. Том сидел один в темноте, которая мягко серебрилась. И ему показалось, что голоса звучали из его собственной души. И он прошептал: «Я со своей душой повстречался. Она была вот здесь. Она звучала, как тихий медленный орган». Но… орган действительно зазвучал. «О, из какой глубины шел звук! Из души – в пространство или из пространства в душу? Не все ли равно. Слушать, слушать, только бы слышать его! Слушать и слушаться. Потому что он – ведет. Я чувствую, что иду к морю. Я запах моря чувствую. Может это оттого, что только о море и говорили гномы. Но, какое это счастье – чувствовать запах моря в темноте и идти на этот звук и запах. Темнота рассеивается. Пробилась Луна. Да, она смотрит на меня и окликает меня, как звезды гномов». Том уже готов был что-то ответить ей. Как услышал ее собственный лунный голос:

 
Оплетавшие останутся.
Дальше – высь.
В час великого беспамятства —
Не очнись!
Я – глаза твои – совиное
Око крыш,
Будут окликать по имени —
Не расслышь.
 

И опять пришло ясное чувство, что он слышит душу. Еще не видит, но слышит «Я со своей душою повстречался. Она меня звала, звала, звала».

– Том! Тоом!

Его как будто ударили, но он отмахнулся. «И так внезапно радовалась встрече».

– Том! Тоом!

«И только на мгновенье грустила, когда ее пытался я назвать по имени».

– Тооом!

«Она меняла имя. Меняла звук, меняла запах, цвет, меняла облик свой и ускользала дымком печальным… Ускользнула. Я не чувствую запаха мира, не слышу органа».

– Том!

– Кто ты? Кого ты зовешь?

– Тебя, Том. Тома зову.

– Ах, Тома.

Он очнулся. Перед ним стояла тоненькая хрупкая девушка (почти девочка). В ее глазах были слезы.

– Почему ты так долго не откликался?

– А зачем я тебе?

– За мной гонится злой гений. Тот самый, что превращает девушек в лебедей. А меня так вообще грозился превратить в галку. Помоги мне! Помоги!

Еще одно мгновение и рядом появилась огромная чернокрылая птица с человеческим лицом и острым взглядом, как будто бы из глаз торчали два клинка, отливающие лунным светом. Том заслонил собою девушку и скрестил свой взгляд со взглядом человека – птицы. Через какое-то мгновение клинки птичьих глаз притупились и постепенно глаза погасли. В темноте прошуршали крылья отлетающего злого гения.

Девушка прижалась к Тому и, всхлипывая, спросила: как тебе это удалось? Том ничего не ответил.

– Куда ты идешь? Возьми меня с собой!

– Этого я не могу, – тихо сказал Том.

– А если он опять прилетит?

– Послушай, зло кажется очень сильным. Оно и на самом деле сильное. Но есть что-то сильнее него. И если глядеть ему прямо в глаза и не отчаиваться, то зло отступит, как было сейчас.

– Том, откуда ты это знаешь? Откуда у тебя сила? Ты ведь кажешься таким же маленьким и слабым, как я. Я к тебе бросилась, чтобы не быть одной. А ты, ты… Скажи мне, Том.

– Я не только Том.

– А кто же ты?

– Никто.

– Что??

Он ничего не ответил, но стал напряженно вслушиваться в пространство. Орган замолк. Он чувствовал, что если дослушать орган до конца, то можно узнать что-то самое нужное. Но орган замолк. Это был голос моей души и… молчанье. Мне было велено не называть свою душу по имени. Но назвали моё имя и я откликнулся. Мне было сказано «не очнись!», а я очнулся. Душу можно слышать только когда ты зачарован. Но чары были разрушены. И вот – молчанье. Но. что это? Как будто звенящая капля упала. И еще одна и. еще. Какая удивительная мелодия из звенящих капель. Звуки идут в самую душу или они идут из души?

Так это Ты! Эго снова Ты. Все изменилось – звук, облик, цвет, но это Ты!..

И снова завороженный он идет на звук. Вот появляются запахи. Запах соснового леса, от которого кружится голова, хочется лечь, зарыться в хвою и заснуть. Но он идет, идет дальше. Сосновый запах смешивается с запахом моря. Звенящие капли сливаются в волшебную мелодию виолончели. И вот перед ним огромный раскрывшийся простор рассветного моря. И

 
Скала крутая посредине вод
С внезапно обрывающимся краем
Огромный замок на скале встает.
 

Вот он перед ним – этот волшебный замок, совершенно прозрачный. Точно он сделан из хрусталя. И сквозь него просвечивает огромное чистейшее Зеркало. И в этом волшебном зеркале он видит самого себя. Себя? Да, это были его черты. Но вот они задрожали, расплылись.

Он ощутил только безмерный простор, переполняющий его счастьем. И вдруг прозвенели или прошуршали слова:

 
Что значит счастье?
Счастье – это «не я»
Исчезновенье «я».
Совсем чиста душа моя,
Совсем порожняя посуда,
В которую втекает чудо
Из половодья бытия.
 

Он видел только этот переливающийся, растущий на глазах Простор. Его, Тома, и не было, но в то же время он в первый раз в жизни почувствовал, что он не только есть, но есть всегда. У него не было начала и не будет конца. Если бы ему это кто-нибудь сказал, он пожал бы плечами и промолчал. Он никогда бы не поверил этому.

Но сейчас это говорила сама душа. И не верить ей было невозможно.

«Никто, который явственней, чем кто-то» – вспомнил он и вздрогнул. Он ясно ощущал присутствие вечного непреходящего, обнимающего всё. Это Ты – прошептал он. Это Ты, а я – никто. Никто отдельный, никто – сам. Я никто, и я слит с Тобой.

 
Звоном пены и раз и сто
Повтори мне, что я – никто,
Иль что смысл Вселенной всей
Уместился в груди моей.
 

Великий покой охватил его, окружил. Проник в каждую клеточку тела. Покой, который ничем не возмутить. Ничем не нарушить.

Даже опасностью, которая грозит его Любимой?

И тут он увидел Ее, свою старую Девочку. Она была рядом с замком. Седая Девочка, невиданной красоты и со скрипкой в руках.

Это моя душа – сказала Она. Она гораздо больше меня и знает гораздо больше, чем я. Я только научилась Ей совершенно верить и ничего не делать без Ее согласия.

– Ты счастлив, Том? – как-то неожиданно спросила Она.

– Да! Да! Да! – ответил он.

И вдруг тысячи искр вылетели из окон замка. Водяные капли взвились вверх и просверкали в лучах солнца. Он вскрикнул, потому что одна из них прожгла ему грудь и попала прямо в сердце.

– Ну вот ты и нашел зернышко Вечности.

И мелодия Белого Зайца, та первая, которая заворожила его, разлилась в воздухе. Как будто вся жизнь началась сначала. Ведь тот, в ком прорастает зерно вечности, никогда ничего не сможет потерять.

2011

Волшебный сон

Тише… Тише… Только, пожалуйста тише! Не разбудите Его. Он спит в своей волшебной колыбельке. Да, и колыбель волшебная и сон волшебный. Он спит, а в это время творятся миры. Не верите? Каждый день видите и не верите?..

Ну откуда, ну как бы мог появиться этот цветок? Он весь переливается, столько оттенков! А дышит как! Какое благоухание!

А этот олень! Смотрите, он золотой. Вы думаете – это вам кажется, потому что лучи на нем сошлись? А лучи откуда? А. Луна? И там на Луне, фея, что ли? Девушка такой красоты, такой нежности. Что? Эго все только кажется? Ну хорошо – облако. Оно сейчас растает. Да, но вы не заметили сколько оно успело сказать за несколько минут? За одну минуту? Не слышали? Ну, значит, вы недостаточно затихли. Если б вы были тише! Тише. Тише. Пожалуйста, тише. Еще тише. Пусть Он спит. Спит под колыбельную Белого Зайца. Милый Скрипач, ты знаешь, как хранить волшебный сон. «Все хорошо, все хорошо, все, чудо, как хорошо! Всё – чудо». Я, кажется, сам сейчас засну волшебным сном под твою Музыку.

Но. ты больше не играешь? Почему? Когда ты кончаешь играть, пробуждаются все вопросы и боль пробуждается. А ведь она спала. Но. проснулась. И вопрос вместе с ней. Это вечный вопрос: как монет быть все хорошо, когда. Когда так много не просто плохого, а страшного? Каждый год, каждый раз вопрос этот встает снова. Я отвечаю на него. Да, отвечаю, а потом он встает опять. Точно он бессмертный. Не умирает, а засыпает и вот просыпается.

Мне хочется спросить очень тихо, и даже не знаю кого спросить – а все-таки спрошу Ее, мою любимую: Почему люди умирают? Почему дорогие, дорогие люди болеют, мучаются и умирают?

В прошлом году умерли три очень дорогих человека. И как при этом можно говорить, что все хорошо? Как? Вот мы живы, а они.

– Слушай, Том, поймешь потом.

Это сказала Она – Старая Девочка, или Розовая Фея или просто Самая Любимая. Вот что Она сказала:

 
Что значит – мертвые, живые?
Все смертные. Мы все умрем.
Бессчетны капли дождевые.
Листы обрызганы дождем.
Всё, всё начертано на плане.
Отмерен срок тебе и мне.
И вдруг – внезапное сверканье:
Луч в капле, как пролом в стене.
И будто решена задача —
Вот здесь, не где-то вдалеке
Сверкнула радость среди плача,
Как крошка золота в песке
След потаённый мной замечен:
Мне в этой жизни суждено
Здесь в смертной мгле увидеть Вечность —
В сплошной стене найти окно.
 

Том долго смотрел на нее молча. А потом сказал раздумчиво:

– В сплошной стене найти окно… Это твое задание? Мы опять даешь мне задание?

– Да, Том. Не только я – тебе. Ты сам себе даешь задание. Ведь ты не можешь не искать.

– Да, не могу. Я видел лучи, сошедшиеся в капле. Как же я могу не искать теперь?.. Они на миг сверкнули и исчезли. Но этот миг., он во мне остался. И горит. И жжет. «Пролом в стене» говоришь ты. Или в сердце. Будто целое небо вторглось в меня. И хотя ответ не найден, я уже знаю, чувствую, что его можно найти. Это невероятно, но это правда.

– Ну, положим, правды в этом нет никакой.

Это сказала женщина, как бы сказать – какая? Может быть, она видом своим напоминала Бабу Ягу. Но нет, пожалуй, не такая страшная, даже обыкновенная. И все-таки.

– Ты кто?

– Я и есть Правда. Это мое настоящее имя. Хотя есть у меня и уменьшительное: Правдуня, Дуня, Дуняша. Но только Правда – это я. Об этом не следует забывать. И засыпать совсем не следует. Вот про ваши волшебные сны забыть следует. Надо дело делать, а не спать.

– Да? Какое же дело?

– Мир переделать надо. Разрушить старый, построить новый.

– А разрушать зачем?

– А зачем, скажи на милость, нам нужен мир, в котором есть все то, о чем ты говорил? И болезни и смерть и голод и холод, и пожар? Зачем, зачем все это?

– Не знаю зачем, но…

– Никаких «но»! Не знаешь, а я знаю, что такой мир нам не нужен.

– И ты знаешь, как уничтожить болезни и смерть?

– Буду знать, если только не спать, а дело делать. Наука все узнает и все сможет.

– Наука узнает, как этот мир создавался? Самого Создателя узнает?

– Да никакого Создателя нет. Если бы был умный разумный Создатель, то и мир был бы умным. А мир безумный.

– А ты – умная? И сможешь создать умный мир? А цветок создать можешь? А сосну? А горы? Море? Небо?

– Эго все силы природы. Её игра, случай. А мы сделаем так, что всё будет разумным.

– Бедная ты моя,, ты просто не любишь мир. «Мы живем в этом мире, если любим его», сказал один великий поэт. Мне тебя жалко. Но еще жалче мне Его. Ты говоришь так громко, что можешь Его разбудить. И тогда.

– Что тогда? Что будет, если ребенок, наконец, проснется?

– О, пожалуйста, тише, тише. Хоть бы Белый Скрипач заиграл и заглушил бы эту «Правду».

Но Белый Скрипач не появляется. Появляется белый Помпончик со своей бесконечно доброй улыбкой и с лукавинкой в глазах. И звучит его неизменная песенка:

 
А я что-то знаю.
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
Знаю и пою.
 

– Помпончик, дорогой мой Помпончик. Я всегда тебе верил, всегда знал, что ты что-то такое знаешь, чего я еще не знаю. А теперь. А теперь я тоже что-то знаю, почти как и ты.

– Да, Том. Только я что-то знаю и пою. А ты что-то знаешь и грустишь.

– Я просто боюсь, что не выполню Ее задание. Оно слишком трудное.

– Брось. Ты всегда выполнял Ее задания. И сейчас выполнишь. Только – тише… Сам стань тише. Пусть в тебе затихнут все страхи и сомнения. Пусть затихнут. И тогда ты найдешь тех, которые никогда– никогда не нарушают тишину, а, может даже сами создают ее. Ну, видишь?

И Том увидел костер. Тот самый костер, который всегда вводил его в такую тишину, в такой покой! Вот он! И вот вокруг него – четыре тишайших. Четыре гнома сидели вокруг костра. Послышался тихий– тихий звон и голос первого гнома:

 
Вода. Она почти бела
И камень наклонен.
Вода как будто берегла
Великий Божий сон.
Чей сон? Ничей. Застылость скал,
Недвижный водный глаз…
Спи, Боже, чтобы мир стоял,
Спи, в сердцевине нас.
И ни «зачем», ни «почему»
Ни где-то, ни впереди.
Мы снимся Господу, Тому,
Кто спит у нас в груди.
И тихо нарастает высь
И ширь на ни-че-го.
Но только, мир мой, берегись,
Не разбуди Его.
 

Снова тишина и в ней, не нарушая ее – звон со звезды. И – голос второго гнома:

 
 И не надо музыки. – Сейчас
Тишина по капле входит в нас.
Может, нам часы затем даны,
Чтоб вбирать движенье тишины,
Чтоб из всех осколков и частей
Вдруг собралось там, в душе моей
Целое. И тишиной полна.
Поднялась бы музыки волна.
Слышен звон со звезды.
 

И голос третьего:

 
А мертвые не ходят по ночам
И даже не блуждают где-то там,
В прозрачном мире теневом, ином —
Они уснули бесконечным сном.
Уснули в самом деле, так как спят
Огромные деревья; как закат,
Раскинутый над миром. Погружен
Великий мир в священный, общий сон.
Тсс… В тишину спускается орган
Дух входит внутрь, как тело в океан
И тонут страхи и мечты твои
В чистейшем бесконечном бытии.
 

Тому показалось, что вот-вот зазвучит орган и появится ответ на все вопросы. Но нет. Звон со звезды и —

 
Правда моя в далеких горах.
Правду мою выдыхает Бах.
Ветер колышет веткой лесной
Правда моя высоко надо мной
Тихо хранится в звездном ковше.
Правда моя – глубоко в душе,
В тайном пласте засветившихся ран.
Правду мою изливает орган,
Тот, что спускается глубже всех мук,
Тот, со звезды доносящий мне звук.
 

Костер погас! Теперь, теперь должен был зазвучать орган «Тот, со звезды доносящий нам звук». Но – нет. Тишина сгущается.

 
–      Подожди. Еще не время.
В тайне зреет Божье семя.
 

– Откуда этот голос?

 
–      Я бесшумная сова.
Слушай тихие слова,
Вещий голос мой услышь. —
Не спугни ночную тишь.
Знает только старый Оль,
Как явилась в мире боль.
 

Лес. Где-то у пня три вечных огня. Один рубиновый и два зеленых. На дереве молчащий Оль. Точно ставший видимым дух Дерева.

– Здравствуй, Оль.

– Здравствуй, Том. Слушай, Том, поймешь потом. И Оль тихо заговорил:

 
И сотворил Господь Адама спящим.
Он жил во сне. Он видел вещий сон:
Рассветный луч и птиц в зеленой чаще,
Пахучий ландыш, нежный анемон.
Луг отцветал и наливался колос
И в сон пространства не врывался крик
И снился всем один и тот же голос
Глядел сквозь всех один и тот же Лик.
Тек в мире свет и не текли событья
Из зорь и звезд земля сплетала сны.
И всё свершалось только по наитью,
По тайному веленью глубины.
В глубоком сне взрастало жизни Древо
И Древо знания Добра и Зла.
Во сне, сквозь сон Рука Господня Еву
Здесь, возле сердца самого нашла
И вынула. И этой жаркой плоти —
Его ребру родному Сатана
Сумел шепнуть: «Когда же вы поймете,
Что жизнь вам снится? Пробудись, жена!»
И поманил тот самый плод на Древе,
Который был им Богом запрещен.
И пробудилось беспокойство в Еве
И разорвало чудотворный сон.
И поняли они, что дольше века
Им не прожить – «Мы смертные, Адам!»
И было два дрожащих человека.
– А Бог? – Что Бог? Он только снился нам»…
 

– Снился? Оль, дорогой, они нарушили тишину и все спутали? Они усомнились?

Том очень взволновался. А Оль был очень спокоен и повторил то, что Том уже несколько раз слышал:

«Слушай, Том, поймешь потом». И, помолчав, продолжал:

 
Журчал ручей. Благоухали кущи,
Склонялись ветки сонные к воде.
Но Он, но этот тихий всёдаюгций?
О, в первый раз раздавшееся «Где?»
И только там, меж ребер где-то слева
В скрещеньи снов, в переплетены! воль,
Откуда Бог когда-то вынул Еву
Впервые в жизни шевельнулась боль.
Как будто кто-то, кто был тайно спрятан
Туда, вдруг выпал и в пустую грудь
Вошло, как вздох печальное, «когда-то»
И тихое, как сон «когда-нибудь».
 

– «Где?» – прошептал Том. – Но ведь это один из вопросов, на который волшебники не отвечают. А «когда-нибудь» и «когда-то» это то, чего не бывает в волшебном сне. В нем есть только «сейчас».

– Да, Том. Так вот пойди и посмотри длится ли сейчас Его волшебный сон? Посмотри не потревожил ли кто-нибудь Младенца? Ему очень нужна помощь. Пойди и помоги Ему.

Пойди и помоги… Ему? Тише… тише… Ой, каким же надо быть тихим, чтобы помочь Ему! Каким тихим! Вот как у костра, когда такой покой, будто все совершилось, все совершенно и ничего случайного. Ничего случиться уже не может. Вот, чтобы такой покой был внутри, там, где Он спит. – В сердцевине нас. Но. Он и там и здесь. Он родился. Его можно увидеть глазами. Вот. Он спит в своей колыбельке. И столько любви вокруг него! Звезда склонилась над Ним и смотрит в него. Звезда или Его мать? И мать и звезда. И все вокруг. А Он спит. Но какой мир возник из Его волшебного сна! Какой прекрасный мир! И, кажется, всё, всё вокруг живет так, чтобы не нарушить Его сна. Все и всё. Это озеро со светящейся лилией, лебедь, плывущий около нес.

И снится всем один и тот же голос. Глядит сквозь всех «один и тот же лик». Лунный свет. Луна будто плывет в волнах Музыки. А на Луне – девушка. Сама, как эта Музыка. Мир, как сложившаяся песня. И ангелы, прозрачные ангелы. Они то видимы, то не видимы. Но они здесь. Они хранят Его покой. Он кажется нерушимым, этот покой.

– Нерушимым? Да? Тебе так кажется?

Это сказала девушка с очень печальными глазами. Глаза эти смотрели на Тома и словно читали его мысли. Том вздрогнул. Покой был нарушен. Он был нарушен в ней, и Тому надо было приложить очень большие усилия, чтобы покой не нарушился в нем самом. Он вдруг ясно почувствовал, как тесно всё и все связаны друг с другом. Как будто сквозь всех продета одна и та же тонкая, тонкая нить. И если она где-то затрепещет, то этот трепет пройдет по всем другим, точно все – одно тело. Одно целое. И все отвечают за всех.

– Что с тобой?

– Ничего особенного.

А у самой в глазах большие слезы. «Были слезы больше глаз» – вспомнились ему когда-то слышанные слова.

– Что с тобой?

– Ах, Том, это очень простая история. Была любовь и кончилась. Всё кончается. Вот он, мой избранник.

Рядом с ней на пучке соломы сидел юноша и, опустив голову, спал.

– Ну и пусть поспит. Во сне могут миры твориться.

– Ты что думаешь, всякий сон волшебный? Ну уж нет. Помнишь слова:

 
Восхищенной и восхищённой.
Сны видящий средь бела дня.
Все спящей видели меня.
Никто меня не видел сонной.
 

А он – сонный, все время сонный. Он может и проснуться. Все равно будет сонным. И любовь у него сонная. Вот друг у него не сонный. Ему спать некогда. Он без конца развлекается. Девушек меняет, как перчатки. Мой говорит «благодари Бога за то, что я не такой, как он». А мне ни то, ни другое не нужно.

– Но ведь есть третье.

– Где ты его видел?

– Мне не надо его видеть. Оно – во мне.

– В тебе? Ты так любишь Её? Твою Старую Девочку? Любовью, которая не кончается и никогда не засыпает?

– Когда ей засыпать? Она все время разгорается все сильнее и сильнее. Как хороший костер. Это правда.

– Правда? Неужели правда?

Том молчал. Минуту, две. А потом вдруг слова полились сами:

 
– Правда моя – на далекий горах
Правду мою выдыхает Бах
Ветер колышет веткой лесной.
Правда моя высоко надо мной,
Тихо хранится в звездном ковше.
Правда моя – глубоко в душе.
В тайном пласте засветившихся ран.
Правду мою изливает орган.
Тот, что спускается глубже всех мук,
 

Тот, со звезды доносящий мне звук.

И вот тут зазвучал орган. Тсс… В тишину спускается орган…

И все исчезло. И сонный юноша и печальная девушка и золотой олень и белый лебедь, плывущий среди водяных лилий, и луна и фея, и даже сам спящий Младенец стал невиден. А виден – Его сон, но какой!

Мир засветился изнутри таким глубоким синим и нежно зеленоватым светом, уводившим в такую тишину, в такой покой! Тому показалось, что сейчас, вот сейчас откроется окно в Вечность.

– Да, ты идешь туда, тебя ведет орган. Слушайся его и иди.

Том не понял, откуда идет голос. Кажется, это говорит Скрипач. Впервые он сам, а не его скрипка.

– Скрипка молчит, когда говорит орган.

– Орган и еще сердце. Кто ты, говорящий из глубины моего сердца?

– Том, ты идешь на дно тишины. И если там на дне тишины ты заметишь незаметного Ангела, окно распахнется.

– Незаметного Ангела?

– Да. Он живет на дне Тишины. Он распахивает окно в Вечность. И оттуда льется музыка. Ты думал, откуда берется музыка? Откуда берется красота? Не из нас же самих. Есть что-то глубже нас и больше нас. Гораздо глубже, гораздо больше. То, что есть всегда. Вечность.

Голос замолк. И орган замолк тоже. Все смолкло, но.

 
И не надо музыки. Сейчас
Тишина по капле льется в нас.
Может нам часы затем даны,
Чтоб вбирать движенье тишины.
Чтоб из всех осколков и частей
Вдруг собралось там, в душе моей
Целое. И тишиной полна
Поднялась бы Музыки волна.
 

Вот она – волна Музыки. До чего тихая! То есть, то нет. Музыка, не разрушающая тишины, выплывающая из нее. По капле, как льющаяся вода. Тише. Тише. Еще тише. Но. Здесь кто-то есть. Я чувствую Присутствие. Кто ты? О, кто ты, благодатный?

– Ты заметил меня? Я все время перед вами, но меня не замечают. Всем кажется, что все возникает само собой. И музыка и красота – весь мир берется сам из себя.

– Нет! Нет! я знал всегда, я знаю, что есть кто-то гораздо больший, чем я и что Он близко, так близко! Ближе ко мне, чем я сам к себе. Его-то я и ищу всю жизнь.

– Так слушай:

 
Тайна жизни, птица ночи,
Крылья чуткие расправь!
Тихий сон, смежи нам очи,
Чтобы сердцу видеть явь.
 

И тут вдруг тишина обрела мощь. Она стала нарастающим колокольным звоном. Звон этот возникал из глубин и разливался в ширь и ввысь. И возникло такое сиянье!

 
Тому показалось, что он видит, как творится мир.
Мир просиял. И вот – конец сомненьям,
Восторг мгновенный. Духа торжество.
Сиянье это богоизлученье, —
Вторженье Бога в наше естество.
Глазам господень образ не предстанет.
Он – внутренний, не внешний господин.
Он просиял. В наш мир вошло сиянье.
И – отворилась глубина глубин.
 

Отворилась! Отворилась! Вот оно – окно в Вечность!

– Ах, Том, глупый, бедный. Том, какая вечность! Это тебе приснилось. Мы ведь остались такими же смертными, как и были. Правда у меня, а не у тебя. Она не хранится в звездном ковше. Она здесь в этом смертном теле. Правда – это я, хоть ты и зовешь меня просто Дуняшей. Я не сплю, не грежу, а дело делаю. А что ты сделал, чтобы добыть бессмертие?

– Я сам ничего не делаю. Я только не мешаю действовать Ему. Я ничего не делал от Себя. Я давал Ему действовать во мне. И чтобы ты ни сказала, Дуняша, я молчу. Бедная Дуняша, если бы ты смогла замолчать! Тише, тише, ну, пожалуйста, тише. Еще тише…

Если мы не затихнем, Он проснется и Ему придется еще раз умереть. Не надо! Не хочу! Я люблю Его! Лучше я за Него умру! Но. тише, тише, пожалуйста, тише.

Январь 2012 г.