Текст книги "Тихие сказки"

Автор книги: Зинаида Миркина

Путь к Дому

На берегу озера стоял Дом. Двухэтажный Дом со светящимися окнами, которые отражались в воде. Дом был обыкновенный, небольшой, но почему-то казалось, что стоит войти в него, и тебя сразу же покинут все тревоги, все заботы, все неурядицы. И если у тебя есть какое-то горе, то оно тоже исчез¬нет, как только войдешь в Дом.

Но в том-то и дело, что войти туда было нельзя. Сколько людей ни стучалось в двери, они были плотно закрыты и никто никогда не ответил на стук. И никто никогда не выходил из Дома. И людям стало казаться, что Дом пуст, что там никого нет. Но как же светящиеся окошки? И эти изредка доносившиеся из окон голоса? Они были похожи на плеск воды в озере, на птичьи трели; но нет, это все-таки были человеческие голоса, которые что-то хотели нам сказать. Но вот что? Об этом гадали, думали, но точно ответить никто не мог.

Там, за озером, было шумно, людно. А здесь, возле Дома, тихо. Казалось, что Дом излучал тишину, вот так же, как солнце – свет. Тот, кто очень уставал от заозерного шума, приходил сюда, к Дому, стоял и смотрел на него, и от этого одного становилось легче…

Кто поставил этот Дом на берегу озера и когда? Никто этого не знал. Говорили, что Дом был прежде, чем люди появились в этом мире. В огромной старой Книге было написано, что все, кто живут сейчас в нашем мире, вышли из этого Дома. У всех у нас когда-то был общий Дом, и там было все, что душе нашей нужно.

Но как могли все уместиться в маленьком двухэтажном Доме?

Это тайна. Этого никто понять не мог.

– А может, этого и не было? Все это досужие выдумки! – говорили одни и пожимали плечами. – Что вы! – отвечали другие. – Как это не было? Все было, так написано в старой Книге. – Да что в Книге! – говорили третьи. – Мы сами точно по¬мним, что были в Доме и вышли из него!

Вот эти третьи помнили про удивительное свечение. Дом ведь и сейчас стоит, как когда-то, и озеро есть. А вот свечения нет. А оно было! И ничего, ничего, кроме этого свечения, не было нужно… И ведь чтобы так осталось навсегда, надо было только одно: не пожелать ничего другого. Вот и все. Чтобы оставаться в Доме навечно, надо было только не хотеть из него выходить, ничего не хотеть, кроме того, что есть в Доме. А в Доме было все, что нужно.

И все-таки случилось так, что все, один за другим, захотели еще чего-то, чего в Доме не было, и вышли из Дома. Нет, не со¬всем все. Кто-то ведь все-таки остался. Но все, кто живут теперь в мире, когда-то вышли из Дома. И оказались бездомными.

То есть не то, что им негде стало жить. У них появились дома, даже у некоторых – дворцы целые. И все-таки они стали бездомными. И были такие, которые это ясно чувствовали и всем сердцем помнили про покинутый Дом. Ну, а другие смутно помнили, как сон. А третьи и совсем не помнили и даже не верили тем, кто помнил.

Но Том помнил. И как помнил! И чувствовал себя бездомным. Он совсем не понимал, как это он мог когда-то выйти из Дома! Но это случилось. Он вышел. А та, которую он любил больше всего на свете, осталась в Доме. Как будто его душа осталась в Доме. А он оказался снаружи. И ему надо было только одно: вернуться. Но как?

Дом был близко, рукой подать, но в него не войдешь!

Сколько в этом мире чужих! А в Доме не было ни одного чужого. Все были родные друг другу и так друг друга любили! И никто не заглушал тишины, и еще – никто не заглушал песню. Да, там пелась удивительная песня. Они все вместе пели ее. Но что это была за песня, он совсем не помнит. Вот если бы попасть в Дом!..

– Дом, Дом… что ты заладил про Дом? Ты же вышел из него на свободу, и опять потянуло в четыре стены?

Это сказала какая-то странная женщина в платье с шлейфом. Длинный такой роскошный шлейф вечернего платья… Но почему-то он напоминал Тому метлу. Откуда она взялась? Не на метле ли прилетела? Какой у нее скрипучий голос…

А женщина продолжала: – В твоем Доме сплошные запреты. То нельзя, это нельзя. Можно желать только то, что есть в Доме… Ну и скучища! То ли дело у нас! У нас – все позволено. Же¬лай, что хочешь. Делай, что хочешь!

– Но если у меня нет никакого желания, кроме одного-единственного?

– Какого? Мы дадим тебе все, что ты хочешь. Хочешь, вот этот золотой дворец будет твой?

– Нет. Он мне не нужен.

– Не нужен?! Я еще не встречала человека, которому не был бы нужен такой дворец. Ты что, не человек, что ли?

– Человек, конечно. Самый обыкновенный.

– А хочешь, мы дадим тебе власть над всеми другими людьми? Все будут бить в литавры и петь славу тебе, хочешь?

– Да что ты! Зачем мне столько шума? Куда мне от него деваться?!

– И этого не хочешь? Чего же ты хочешь? Хочешь, будешь летать, как птица, и плавать в глубине моря, как рыба?

– А зачем мне это? Пусть птицы летают, рыбы плавают. Я человек, у меня своя задача.

– Какая это задача? И чего же ты, наконец, хочешь?

– Только одного – вернуться в Дом.

– Ну так ты настоящий враг свободы. И мы будем бороться с тобой. Ты еще раскаешься в том, что нажил себе столько врагов.

– Я вам вовсе не враг. Я только напоминаю вам о Доме. Мы все из него вышли. И об этом надо помнить.

– Помнить о Доме? А чего о нем помнить? Вот он стоит. Никуда не делся. И для такого убожества ты отказался от золото¬го дворца?!

Как прошумел ее шлейф! Исчезла. А может, правда улетела на метле? Очень похоже… Но снова стало тихо. И опять видны огоньки Дома, слышен плеск озера. А на берегу озера кто-то сидит. Какой-то босоногий мальчишка в заплатанных штанах. Сидит на пучке соломы… Спит, что ли?

– Спишь?

– Нет, не сплю.

– А почему у тебя глаза закрыты?

– Потому что я живу в двух мирах. С открытыми глазами – в одном, а с закрытыми – в другом. Когда я закрываю глаза, я вижу такое!…

– Что же ты видишь?

– Этого рассказать нельзя. Вот закрой глаза, и если у тебя есть что-нибудь заветное, то, что ты помнишь постоянно, – ты, может быть, это увидишь.

– Есть ли у меня что-то заветное… Еще бы!

– Ну тогда закрой глаза!

И Том закрыл глаза и перестал видеть этот мир…. И вдруг услышал далекую музыку. Удивительно знакомую, родную. Эта музыка как будто светилась. Ну да, из озера поднималось свечение. Какое свечение! То самое! Его ни с чем не спутаешь. Но… ведь оно ни от чего не отражалось. Света в его глазах не было. Они были закрыты. Значит, оно само по себе где-то есть. Есть и все. Но – ничего больше нет. Дома нет. Да и от озера остался только легкий туман. И – земли под ногами нет. Он почувствовал, что завис в воздухе, вздрогнул и – открыл глаза.

Свечение исчезло. Но и Дома тоже не было. Его такие близкие светящиеся окошки, где они? Вокруг был черный ночной лес. И где-то высоко в небе зажигались звезды. Они просвечивали в ветках деревьев, мерцали, манили. И вдруг он почувствовал, что это и есть окошки Дома, что ему только казалось, что они близко. На самом деле они далеко, бесконечно далеко. Как звезды. Так это только казалось, что я подхожу к Дому! Вот почему он никогда не открывался! Он был далеко, так бесконечно далеко… Разве можно дойти до звезды?! Значит, до Дома дойти нельзя? Никогда?!

Как сжалось у него сердце! Какая тоска навалилась! И вот тогда-то внезапно послышалась знакомая с детства песенка и высветилось в темноте доброе лукавое лицо и шапка с помпончиком.

– А я что-то знаю…

Знает, конечно, знает. И знание это пересекает отчаянье, как луч темноту. Друг детства, самый верный на свете, с детским име-нем Помпончик.

– Ты здесь?

– Ну конечно.

– Ты пришел на помощь?

– Разумеется.

– Ты что-то знаешь… Но вот что? Ты когда-то пел:

 
Среди темных веток
Щелочка сквозная,
Загляни, увидишь
Звездочку свою.
 

Вот я и заглянул. И увидел. Я даже знаю, что такое счастье. Но я знаю, что до него не дойти. Оно далеко, как звезда.

– А кто тебе сказал, что до звезды нельзя дойти?

– Ну это же очевидно.

– Для тебя было очевидно, что Дом рядом. А оказалось, что он очень далеко. Очевидность обманывает. А теперь ты видишь не только глазами. Твое сердце стало зрячим. И ты увидел, что Дом очень далеко. Как звезды. И ты можешь теперь начать путь к звездам.

– Разве это возможно?

– А разговаривать со звездами возможно? Ты что, забыл, что есть те, кто разговаривает со звездами? Сидят тихо-тихо. Друг с другом не говорят ни слова, а только со звездами. Ты же их знаешь.

Том заволновался. Ну конечно, он их знает. Как же он мог их забыть?!

Но ведь если можно разговаривать со звездами, значит, рас-стояние преодолимо?"

Странное дело – звезды уже не пугали его своей дальностью. Они как будто начинались здесь, в нем самом. Так он почувствовал.

Ведь доходит же их взгляд до самого сердца. Доходит и говорит о том, что мир огромен, что мир бесконечен. Но это не чужая огромность, а своя. Сама душа бесконечна. И вот весь покой звездного неба сошел на него, и тогда он подошел к тихому костру, возле которого сидели те, что разговаривали со звездами. Он ясно расслышал звон со звезды, а в ответ – голос маленького человечка:

 
Ничего, пойму когда-нибудь,
Почему так трудно и так больно.
Впереди большой, как небо, путь.
Неба – много, времени – довольно,
Ровно столько, сколько надо мне.
Ствол крыла косматые раскинул…
Ведь хватило времени сосне
Вырасти и прошуметь вершиной.
Все равно – сиянье или мрак, —
Расстояние преодолимо.
Только бы идти за шагом шаг
Внутрь себя, а не в обход и мимо.
Тот, кто бросил семя в темноту,
Дал душе посильную задачу.
Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.
 

«Если только время не растрачу», – повторил Том и вдруг понял, как много он растрачивал времени попусту.

И вот снова звон со звезды и ответ второго:

 
Тишину измеряют сердцем.
Тишиной измеряют сердце.
Все, кто стихли, единоверцы…
 

А в Доме ведь и были все, кто стихли. Единоверцы… Ну да, мы все верили Ей одной и еще той удивительной музыке, которая входила в нас откуда-то, и из нас же рождалась.

А между тем третий человечек говорил:

 
Поэзия… Но это, Боже мой,
Такая бесконечная дорога!
Всегда окольная, не по прямой,
А только сквозь все дали – через Бога.
Казалось бы, пути на полчаса.
Но мы идем все дни свои и ночи
С Земли на Землю – через небеса,
И невозможно проще и короче.
 

С Земли на Землю через небеса… Да, Дом все же где-то на Земле. Но чтобы к нему прийти, надо пройти через все небо. Это было сейчас так ясно! И он был готов на этот путь, хоть совсем еще не знал его. Готов идти в темноте неведомой дорогой, наощупь, храня тишину и прислушиваясь к голосу со звезды.

 
В тишине превращается в небыль,
Замирает, бездействует грех.
Тишина – это значит, что небо
Всем открыто, доступно для всех…
 

Так сказал четвертый. Голоса первого и четвертого как-то сомкнулись в круг. Первый говорил:

 
Впереди большой, как небо путь.
Неба много, времени довольно…
 

А четвертый:

 
…Небо —
Всем открыто, доступно для всех…
 

Том взглянул в огромное звездное небо и почувствовал великое счастье оттого, что оно открыто ему, что впереди большой, как небо, путь.

И он тихо отошел от костра, и один шагнул никуда, в пустоту, на звездный звон. Это звон со звезды или в нем самом что-то звенит от удивительного знания? Он как будто знает путь. Он на верном пути. Он чувствует, что звезда касается его лучами и ведет его к себе. «Вот что значат слова „моя звезда"», – подумал он, и вдруг звон оборвался.

– Идешь? Прекрасно. И я с тобой!

Голос – скрипучий, едкий – раздался совершенно неожиданно рядом и заглушил звездный звон. При тусклом свете можно было видеть только длинный силуэт, знакомый силуэт женщины в платье со шлейфом, напоминавшим метлу. Сейчас он еще больше походил на метлу, хотя она придерживала шлейф рукой с видом чрезвычайной значительности.

– Что тебе надо от меня?

– Как ты невежлив! Я хочу быть рядом с тобой. Ты решил, что расстояние преодолимо? Ну что ж, будем преодолевать его вместе.

Том окаменел.

– Что, не можешь идти? Ну тогда постоим вместе.

Мысли Тома метались.

– С ней я не могу идти. В Дом идет только тот, кто хочет туда идти. Она не хочет. И не пускает меня. Что же мне делать?

Он стоял и молчал и вдруг прислонился к большому Дереву. И ясно почувствовал, что Дерево идет, все время идет с Земли на небо, хоть шагов его никто не слышит, движения никто не видит. А он увидел и услышал.

– Где же он? – спросили одновременно и та, что в платье со шлейфом, и тот, подошедший к ней в шляпе с пером. Тома нигде не было. Было только Дерево и больше ничего.

Он и сам почувствовал, что его нет. Есть только Дерево. Он чувствовал жизнь Дерева, как свою собственную, и это была такая радость, какой он не знал с тех пор, как ушел из Дома. Все в нем ликовало от полноты жизни. Но значит, он все же был, раз ликовал. Был, конечно. И все-таки не был. Те, кто были рядом с ним, его не видели. Они стали о чем-то спорить между собой, обвинять друг друга. Том все это видел и слышал, но ему было совсем не до них. Он чувствовал такую легкость, такую свободу, будто тело его утратило вес. И в нем прозвучали слова:

 
Тот, кто бросил семя в темноту,
Дал душе посильную задачу.
 
 
Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.
 

Не растрачу! – с глубокой радостью почувствовал он. Ведь я сейчас одно с Деревом, а Дерево не растрачивает ни одной минуты. Дерево каждый свой миг – живет. И тут он понял, что быть живым – это значит не терять ни одного мига. Ни одного мига – пустого. И тогда не важно, сколько этих мигов ты прожил. Каждый наполненный миг – вечный.

Он и не знает, сколько мигов он прожил, пока не увидел свечение. И какое! Нежный сиреневый свет разливался перед ним, рос, окружал его, окутывал. – Это Она – ясно почувствовал Том. Это отражается свечение Ее глаз. Только в чем? В озере? Но где же озеро? Ничего нет, кроме свечения. Он тонет в свете. Он знает, что этот свет и есть путь, путь большой, как небо. Но если каждый миг – полный, время будет двигаться так же незаметно, как свет. Он плывет, он движется со светом вместе. Он не знает, сколько времени прошло, но вдруг он услышал Ее голос. Это было как звон со звезды. Это было бесконечно далеко. Но голос пересек даль и оказался в самой глубине его сердца. Рядом раздались какие-то скрипучие голоса, визги, стремившиеся заглушить Ее голос. Но сделать этого было уже нельзя. Он был в нем. Он пел в глубине его сердца. Огромный покой переполнил Тома, и тогда он увидел во тьме маленькие светящиеся огоньки. Это были окошки Дома. Так близко! Но это не обман зрения. Нет. Такой покой может наступить, только если ты находишься у самого Дома. Он у двери. Но он не стучится в нее, нет. Он просто запел песню, Ее голосом, который теперь стал его голосом.

Дверь открылась сама собой. На пороге Дома была Она.

– Вот ты и нашел свою песню, песню, открывающую двери Дома!

– Так это моя или твоя песня?

– Она ничья. Она принадлежит тому, в чьем сердце поселится. Тот, кто поет ее, дарит всем другим. Смотри, сколько людей ты привел в Дом!

– Я привел?!

Она ничего не ответила, только ввела его в Дом. И за ними в дверь входили и входили люди со светящимися глазами. В Доме помещались все. Это только снаружи он кажется маленьким. Тот, кто увидит его изнутри, поймет, что он огромен, как целый мир. Весь мир становится Домом. И чем больше людей в нем, тем больше простора. Потому что каждый входящий приносит с собой простор. Не отнимает пространство у других, а приносит его.

И все эти люди подходили к окнам Дома и гляделись в озеро. И озеро засветилось так, как будто из него взошло новое солнце…

 
Казалось бы, пути на полчаса,
Но мы идем все дни свои и ночи
С Земли на Землю через небеса,
И невозможно проще и короче.
 

Сказка о конце и начале света

 
О чем молчит зеленоглазый Кот
И старый Леший, закуривший трубку?
 

А на самом деле – о чем? А о чем молчит лес? А озеро?

Ни о чем?

Неправда. Они молчат о самом важном, может быть – о самом главном в жизни. Но кто же про это знает?

В лесу, возле озера, не было никого. Но… в ветках поблескивали два больших глаза, глубоких, как само озеро, и задумчивых, как деревья, склонившиеся над ним. Это был, конечно, Оль, все тот же Оль, которого всегда можно было здесь встретить (если сумеешь заметить его). Он-то хорошо знал, о чем молчит зеленоглазый Кот и старый Леший, закуривший трубку. И о чем молчат деревья. И озеро. Знал, потому что молчал вместе с ними.

В ветках деревьев запутались звезды. В лесу стояла великая тишина. И Том почувствовал, что ее нельзя прерывать ни за что. Но как же узнать, о чем они все молчат? И он решился подойти к Олю тихо-тихо и шепотом спросить его: – О чем? Ты знаешь, о чем они молчат?

Оль повернул к нему свои широко открытые, глубокие, не-мигающие глаза, в каждом из которых, казалось, застряло по звездочке, и сказал тоже очень тихо:

– А ты помолчи вместе с нами, тогда сам узнаешь. Ты что, уже забыл, как молчал со мной?

– Нет, не забыл. Это было удивительно хорошо. Но…

– Что «но»?

Том замялся. Он знал, что молчать надо будет долго, может быть, до старости… А ему надо знать сейчас и еще рассказать кому-то. Ему это очень надо. – И не только ему.

Подумав, он ответил:

– Был когда-то мудрец, который сказал: «Знающие не говорят, говорящие не знают», но он же все-таки говорил, хоть и знал. Есть же такие особенные слова, которые могут не нарушать тишины.

– Да, есть, – прошептал Оль. – И если ты способен их понять, то слушай: мы все молчим о конце и начале света.

– О конце и начале света? – удивленно переспросил Том. – О конце – это я понимаю, сейчас кто только не говорит о конце света. Год кончается, тысячелетие вот-вот кончится. Многим кажется, что свет кончится. Но о начале? О начале никто не говорит.

Глаза Оля мягко сверкнули.

– А тогда чего же говорить о конце, если не знать о начале? Тогда все – пустое. Разве ты не знаешь, что было в начале, Том?

– Вначале было Слово… Божье Слово. Бог сказал: Да будет свет!

– А в начале твоей жизни? Ну, ты этого помнить не можешь. Но твоя жизнь настоящая началась с улыбки. Ты улыбнулся и этим как бы сказал вслед за Богом «Да будет свет!» Да, бессловесным младенцем ты вторил Богу. И если свет будет кончаться, все равно в твоем сердце осталось Божье Слово, и ты можешь его повторить наперекор концу.

У Тома закружилась голова и часто-часто забилось сердце.

– Ты думаешь – человек может повторить в след за Богом то начальное Слово?

– А ты думаешь, человек совсем ни при чем? Бог все делает без человека и за человека? Приходи на готовенькое?

– Но…

– То-то и дело, что «но». Человек ведь создан по образу и подобию Божьему.

Что-то это напомнило Тому. Ведь Она когда-то говорила, что ищет подобных себе. И ведь нашла как будто. Или это каждый раз надо находить снова?

– Но… – опять пробормотал он.

Оль снова что-то ответил. Слова шли друг за другом. Вопрос. Ответ. Опять вопрос. Но все они как будто не нарушали тишины. И тайны не нарушали. И вдруг…

В лес ворвался ослепительный свет. Именно ослепительный. Он не осветил, а ослепил все, как непрошеный луч прожектора, который как бы срывает покров с тайны, раздевает, оголяет. Гладкие поверхности сверкали, затмевая всю глубину. Лес сделался каким-то плоским, полным острых углов, совсем не таинственным и… очень страшным.

Вслед за светом прогремел голос, от которого все задрожало: и деревья, и сердце Тома.

– Чушь! Все, что вы говорите, – чушь. Бог есть Бог. А человек есть человек. Человек никогда не сможет сказать: «Да будет свет!» Никто, кроме меня, Светоносного ангела, этого сказать не может. Я – Владыка света.

Тому показалось, что сейчас этот прожектор и голос его расплавят и раздавят, как раздавили тайну и тишину. Вот-вот, сей¬час. Но… страшный голос оборвался на полуфразе, на полуслове. Кажется, он успел сказать «Я Владыка све…» – и все. Лес опять стал тихим и засиял своими таинственными огнями, которые отражались и поблескивали в глазах у Оля.

– Это ты его прогнал? Ты сильнее его?

– Я не мерюсь с ним силой. Просто он не выносит тишины. Если тишина становится полной, он задыхается, гаснет и замолкает. Мы с тобой слишком долго говорили. Нам казалось, что мы не нарушали тишины, и все-таки ее стало чуть-чуть меньше. Тебе незаметно, но я-то знаю… Вот он и смог подойти. Но я снова во¬шел в тишину, которой он не выдерживает. Тот, кто входит в та¬кую тишину, может обрывать его на полуслове.

– А он в самом деле владыка света?

– Ну нет. Настоящим светом он не владеет. Свет у него искусственный. Но этот искусственный свет сейчас правит нашим миром.

– А как от него избавиться? Как сделать так, чтобы он не правил миром? – спросил Том.

– Тише, Том. Ты задал слишком много вопросов. Ты забыл, что на вопросы «как», «когда» и «почему» волшебники не отвечают. Все ищут волшебных слов, но есть еще и волшебное молчание, и только из него рождаются волшебные слова. Больше я тебе ничего не скажу.

***

Вот о чем вспоминал Том, лежа в постели в своем доме со светящимися окошками. Он был вчера поздним вечером в лесу и беседовал там с Олем, косматым, как деревья, и добрым, как мягкая трава и теплая вода в озере. Там было что-то очень хорошее, но и очень страшное тоже. В сердце осталась и радость и тревога. Но тревога постепенно проходила. Всходило солнце, и он знал, что скоро увидит Ту, которую любит больше всего на свете. А с Ней так спокойно! Когда Она рядом, так ясно, что свет этот наш, любимый, тихий, никогда не кончится. То есть кончится ночь, будет утро, и день, и вечер, а потом взойдут звезды… Нет, свет никогда не кончится, раз есть Она, которая никогда не кончается. Ведь Она очень старая. Все это знают. Она была тогда, когда еще страны нашей не было. Но разве Она – старая? Она девочка, такая же юная, как это утро, как этот цветок, только-только раскрывшийся. Ее так и зовут часто: Девочка-Цветок. Когда Она рядом, то ясно, что ничего плохого случиться не может. Не может и все. Такая радость, когда Она рядом!

– Девочка моя!

– Здравствуй, Том! У тебя была какая-то тревога? Ты о чем-то хочешь меня спросить?

– Да. Послушай. У Оля есть волшебное молчание. А у тебя – я знаю – волшебные слова. Ведь всем известно, что наш город и вся наша сказочная страна появились по твоему волшебному слову. А лучше нашей страны нет ничего на свете. И она будет всегда, потому что ты есть всегда. Ты ведь никогда не кончишься?

Она молчала.

– Ты слышишь меня? Почему ты молчишь, как Оль? Ты ведь так хорошо умеешь говорить. Ты же знаешь волшебные слова.

Она продолжала молчать.

– Ответь мне, пожалуйста, – ты ведь никогда не кончишься? Скажи… никогда?

Она посмотрела на Тома и проговорила:

– Я уже много раз кончалась. Только ты этого не замечал, или забывал об этом, потому что я умела все начинать сначала. И ты этому должен научиться.

– Я?!

– Ну да, ты.

Ой! Опять этот прожектор и этот гром.

– Никогда! Никогда ни один человек не научится этому! Никто не владеет светом, кроме одного ме…

Голос или вернее грохот прервался на полуслове, как и тогда в лесу.

– Ну конечно, раз Оль умеет его останавливать, то и ты тоже, – пролепетал Том.

– А ты все еще дрожишь?

– Д-да… Мне не по себе.

– Скажи, а тебе это ни чуточки, нисколько не нравится?

– Нравится – это?!

– Ну да, я знаю, что тебе это нравиться не может. А ведь многих это завлекает.

– Для меня это, как будто смерть приходит. Вот-вот и убьет.

– Да нет, не бойся. Если тебя это не привлекает, то ничего с тобой не сможет сделать тот, кто называет себя владыкой света. Даже если и убьет тебя, ничего с тобой сделать не сможет.

– Как это – даже если убьет?…

Она ничего не ответила. Она как будто слушала что-то в себе и не глядела на Тома. – А потом подняла глаза и спросила:

– Ты знаешь, чем отличается настоящий свет от искусственного?

– Ну как же не знать! Настоящий свет – это самое хорошее, а искусственный – самое плохое.

– Это, может быть, так и есть, но знаешь, многим кажется совсем наоборот.

– Неужели?

– Представь себе.

– Ну тогда я скажу вот как: настоящий свет таинственный. У него есть тайна. А у искусственного – никакой.

– Это ты точно сказал. Вот тебе и надо познать эту тайну. Тайну живого света. Это непросто, Том. Это твоя задача. И знай: чтобы ни случилось с тобой или со мной, ты не должен отвлекаться от своей Задачи. Ты должен познавать тайну света. Всегда познавать. Вот сейчас начнет заходить солнце. Не спеши зажигать лампу в своем домике. Следи, как свет приближается и приближается к земле, как последний луч потонет в озере (или в море, которое по ту сторону леса). Ты почувствуешь, что что-то понял. Но это еще только самое начало. Потом взойдут звезды и тоже начнут что-то говорить тебе. Ночью ты заснешь, конечно. Но хорошо, если проснешься рано, с первыми птицами и увидишь, как светлеет небо, как звезды гаснут, и занимается заря… Иди, Том. И помни: что бы со мной ни случилось, у тебя есть своя задача.

***

Когда солнце опускалось все ниже и ниже, ему казалось, что свет входит прямо в его сердце. И вот чуть-чуть еще, совсем немножко, и – он узнает тайну. Но он не успел. Свет погас. На небе за¬жглись звезды. И звезды звали его очень далеко. Но путь этот казался ему знакомым. Он совсем не страшил его. Казалось, что когда-то он уже доходил до звезд, расстояние не такое уж непреодолимое. Нет, нет! Вот еще немножко, еще чуть-чуть… Но тут он заснул, а когда проснулся, небо начало светлеть, звезды погасли и занялась утренняя заря. И тут произошло что-то совсем неожиданное. Зазвучала музыка, такая тонкая, такая нежная и светлая, что он понял: она родилась из света.

Настоящий живой свет рождает музыку – вот что он понял сейчас, и ему показалось, что он понял тайну света. И такая радость переполнила его! Пойти к Ней. Скорей к Ней и сказать, что он узнал сейчас. Донести до Нее музыку света, которая звучит в нем.

– Девочка моя! Моя любимая! Послушай! Я спою тебе сей¬час мелодию, которая родилась из света. Настоящий свет рождает музыку. Ты, конечно, это всегда знала. Но теперь и я знаю. Девочка моя! Мой Цветок!…

– Минуточку, минуточку… Мое почтение.

Перед Томом вырос кто-то в огромных сапогах, в бархатном камзоле и широкополой шляпе. Он снял шляпу и изогнулся в низком поклоне, почти волоча шляпу по земле. Когда распрямился, стали видны огромные усы и зеленые глаза. Кот в сапогах, который изо всех сил хотел выглядеть человеком, и очень важным. Еще бы! Ведь он был приближенным лицом самого Правителя.

Том хотел пройти. Усатый вельможа мешал ему. Тому так нужно поскорее к Девочке-Цветку, которая куда-то подевалась и не откликалась на его зов.

– Простите, мне надо идти, – сказал он Усатому; но не тут-то было.

– Я лучше знаю, куда Вам надо идти, – отпарировал Кот в сапогах, – Вы сочинили сейчас некую мелодию, но вот вопрос: прославляет ли она нашего Господина?

– Какого Господина?

– То есть как, какого?! Нашего Правителя, Владыку света!

– Да уж, как же! Он не намерен прославлять нашего преславного Владыку! Мне это точно известно.

Это сказала долговязая женщина в юбке, кончавшейся огромным шлейфом. Голова ее была покрыта каким-то красным платком, а в руке она-держала палку. А может быть, палка и шлейф вместе были просто большой метлой, на которую она уселась верхом, а эта важная дама была обыкновенной Бабой Ягой?

«Как всем хочется казаться солидными людьми», – подумал Том. И все это соседство ему ужасно не нравилось. Ему даже показалось, что он забудет мелодию, не донесет до Нее.

– Пожалуйста, пустите меня. – взмолился он.

– Пустить?! Как же! Да мы все знаем про тебя. Ты из тех, кто полагает, что у света есть тайна. А наш Господин учит, что свет и тайна несовместимы. Тайна прячется во тьме, а свет наше¬го Правителя ее разоблачает. Он, видите ли, сочинил музыку. Да знаешь ли ты, что такое настоящая музыка, прославляющая нашего Владыку? Оркестр! – И Баба Яга взмахнула своей палкой, которая – Том мог бы поклясться в этом – была метлой и ничем другим.

И грянула музыка. Музыка?! Лязг. Грохот. Не лад, а разлад, не строй, а расстройство. Но какой грохот, какой натиск! Какая ярость!

Том почувствовал, что выдержать этого он не сможет. Эта «музыка» хлестала его, как бичом, сметала с земли. Он силился позвать Ее, но разве в этом громе можно было расслышать его голос?

Что же Она-то? Она! Разве Она не слышит, что здесь делается? Она ведь могла останавливать их на полуслове, на полузвуке.

Тома охватило отчаяние. Но… Господи, кто это сумел все прекратить? Снова тихо. Ти-хо…

Снова можно дышать. Да ведь, оказывается, целый день про-шел. На небе уже звезды. Вокруг деревья… Такие спокойные… В их душу, в их тайну никто не врывается. Она целехонька. Такая огромная, такая бездонная… Он огляделся. И тут увидел в темноте маленькое светящееся личико и расслышал с детства знакомую песенку:

 
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
Знаю и пою!
 

– Помпончик!

– Он самый!

– Так что, ты можешь останавливать их, как Она и Оль?

– Выходит, что могу. А ты сам почему не можешь? Том пожал плечами и ответил:

– Наверное, потому, что ты что-то знаешь, а я еще нет. Мне казалось, что я столько узнал, но оказалось, что этого так мало!

– Ну да, ты еще не набрал тишины. Не посидел у костра с нашими братьями гномами.

– Не посидел.

– Ну так в чем же дело? Посиди.

И Том увидел костер в лесу. У костра, как всегда, сидели четыре гнома (а может, где-то прятался пятый? Так ему показалось). Время от времени гномы подбрасывали поленья в огонь. С ними говорить было нельзя. Он это знал. Они сами друг с другом не разговаривали. Только со звездами. Когда тишина будет такой полной, что можно будет расслышать звон со звезды, один из гномов ответит на своем особом языке, который понятен звездам, деревьям и еще очень тихому сердцу.

Звон со звезды. Вот он… Он действительно слышен. И – ответ первого гнома:

 
И вот в тиши открылось мне,
Что только на одной струне
Мир держится. Жизнь продлена,
Пока звенит одна струна.
 

Одна струна… Он ее слышал сейчас. Звон ее длился и длился и как будто шел через него, Тома, через сердце…

А гном продолжал:

 
И звон идет сквозь все сердца
В простор, не знающий конца.
Как бы у Господа в руке
Висим на тонком волоске.
И он способен удержать
Земную ширь, морскую гладь,
Небес раскинутых простор
И тяжесть ледниковых гор.
Вот только б дух наш стихший мог
Сберечь тончайший волосок…
 

У Тома перехватывало дыхание. Он вдруг почувствовал, что огромное небо и самая маленькая звездочка так тесно связаны друг с другом… Маленькая звездочка или маленькое сердце. Или что-то еще меньше, самое незаметное – внутри этой огромности. И все мироздание зависит от чего-то самого незаметного… Он поднял глаза к небу, как гномы. И – снова звон со звезды. И – ответ второго:

 
Огромно небо! Человек так мал!
Между людьми – зияющий провал
Немого неба. И в другую грудь
Через все небо пролагают путь.
 

Да, да, надо пройти через все небо. Это он уже понял. Чтобы дойти до чьего-то сердца, надо обнять всю эту огромность. Ему кажется, что он летит… Полет – кружение, полет – приближение к самому себе из такой дали! Так он был вдали от самого себя? И не знал этого?