Текст книги "Кровавая месса"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Де Бац уже вошел во двор элегантного особняка, когда заметил, что сам хозяин дома идет впереди него. Он уже было собрался окликнуть Тальма, когда тот, опасливо покосившись на освещенные окна дома, словно опасаясь, что его могут увидеть, быстро свернул налево к кухне. Заинтригованный Жан на цыпочках подошел к низкому окну и заглянул внутрь, но стекла запотели, и барон ничего не смог разглядеть. Недолго думая, он толкнул дверь и вошел в кухню.
При виде открывшейся перед ним сцены де Бац улыбнулся. Крупная, полнотелая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под белоснежного чепца, только что сняла с трагика плащ и усаживала его в кресло поближе к камину. На огне кипел котелок, распространяя головокружительный аромат.
– Это куриный бульон, мой цыпленочек, – проворковала кухарка как раз в тот момент, когда де Бац появился на пороге. – Сейчас я вам налью полную чашку... А вам что здесь нужно?
Последняя фраза определенно относилась к барону. Тот улыбнулся, снял шляпу и поклонился.
– Я хотел бы поговорить с господином Тальма, – сказал он, не боясь, что ему напомнят о правилах революционного этикета в этой сверкающей чистотой кухне с начищенными медными кастрюлями и сковородами, бело-голубой фаянсовой посудой и отполированными старинными шкафами. Здесь все напоминало о прежнем режиме и старых добрых мирных временах. – Я увидел, что господин Тальма идет впереди меня, и решил его догнать.
– Ни на минуту не могут оставить человека в покое! – проворчала кухарка. – Ну что за люди, а? Он приходит сюда после репетиций, чтобы отдохнуть и побыть в одиночестве, а не толкаться в этой толпе, что осаждает его сутки напролет. В этом доме только я забочусь о его здоровье!
– Тогда прошу простить меня за то, что я ворвался к вам. Я немедленно уйду...
– Не стоит, мой дорогой барон! – со смехом остановил его Тальма. – У Кунегонды только вид свирепый, но она не кусается. А я в действительности иногда захожу сюда в поисках покоя. Именно в этом кресле я, как правило, учу роли. Садитесь рядом со мной и выпейте вина.
– А почему бы ему тоже не выпить чашку бульона? – вмешалась Кунегонда, очарованная улыбкой де Баца и приветливым взглядом его карих глаз.
– Отличная мысль! Сегодня вечером совсем не жарко, – с готовностью согласился де Бац. – И ваш бульон так хорошо пахнет!
Не прошло и минуты, как мужчины получили по чашке восхитительного куриного бульона, который даже умирающего поставил бы на ноги. Какое-то время Жан молчал, наслаждаясь покоем и тишиной. Кунегонда явно была на своей кухне полновластной хозяйкой – даже ее кровать стояла здесь же, как это бывает в деревнях. В глубине комнаты находилась массивная дверь, выходившая в другое помещение. Там стоял гвалт, все время сновали слуги с подносами, компотницами и корзинками с хлебом, предназначенными для гостей. Шум из столовой доносился даже в убежище Кунегонды.
– Судя по всему, сегодня у вас собралась целая толпа, мой друг, – заметил де Бац, принимая вторую чашку бульона из рук кухарки.
– Как будто вы не знаете, что это повторяется почти каждый вечер. Но должен признать, что сегодня, пожалуй, гостей больше, чем обычно. Дело в том, что в Конвенте дела наших друзей-жирондистов совсем плохи. Я слышал, что идет речь о создании некоего Комитета общественного спасения, который отберет у Конвента даже ту незначительную власть, которой он пока располагает. Боюсь, что сегодня вечером в моем доме собрались все, кто выступает против этой блестящей идеи, потому-то я и решил укрыться здесь.
– И правильно сделали, мой цыпленочек! – кивнула головой кухарка. – Пусть госпожа Жюли ими занимается. Она это обожает.
– Комитет общественного спасения? – задумчиво повторил де Бац. – Это значит, что у Франции появится многоголовый хозяин, напоминающий Лернейскую гидру или Венецианский совет десяти.
– Венеция – тоже республика, – пожав плечами, вздохнул Тальма. – Но это светлейшая республика, и нашей до нее очень далеко.
– Уже существует Комитет общественной безопасности, который действует против частных лиц и не докладывает об этом Конвенту. А чем займется новый комитет? Тем же самым, я полагаю, только действовать он будет против Конвента. И кто же, интересно, предложил эту новую машину подавления?
– Я не могу сказать точно, но угадать не так уж и сложно. Мне кажется, что за этим проектом стоят Марат, Дантон и Эбер. Если хотите узнать побольше, ступайте в дом – там вам мигом обо всем расскажут.
Тальма не успел договорить, как дверь распахнулась. В кухню вошла сама госпожа Тальма, или «прекрасная Жюли», как называли ее друзья, закутанная в шаль поверх красного атласного платья, оттенявшего ее темные волосы. Хозяйка дома на самом деле вовсе не была красивой – ее портила излишняя худоба. Она казалась костлявой, очень откровенное декольте открывало глубокие впадины над ключицами. И, конечно, следовало бы сказать «гражданка Тальма», потому что вместе с ней в этот уютный уголок ворвались новые правила поведения.
– Я так и думала, что ты здесь! – воскликнула она. – Сегодня вечером все так взволнованы, а ты сидишь у огня и попиваешь свой бульон, как старый крестьянин, вернувшийся с поля! А ты, гражданин Бац, как сюда попал?
– Мы пришли вместе, – ответил де Бац и встал, намереваясь поцеловать ручку хозяйки дома. Но та демонстративно спрятала руки за спину.
– Иногда мне действительно хочется быть старым крестьянином и возвращаться с поля домой, – проворчал Тальма. – Да, собственно, я такой и есть! Я вспахиваю поля великой театральной классики и иногда нуждаюсь в отдыхе.
– А разве я отдыхаю? Я отдаю все свои силы нашим друзьям – и свободе!
– Согласен, свободе других, но только не моей! И в любом случае куда утомительнее работать головой, чем ногами. А ты ведь теперь даже не танцуешь.
– Ты собираешься меня в этом упрекать?!
– Дорогая моя, – вмешался де Бац, который всегда терпеть не мог роль третьего лишнего во время семейных сцен, – я готов последовать за тобой сию же секунду. Но, может быть, мы дадим возможность немного отдохнуть хозяину дома? У него выдался такой трудный день...
– Ни в коем случае! Он тоже должен идти. Там собрались все наши друзья – Кондорсе, Верньо, Бриссо, Ролан... Скоро должен приехать Давид и, возможно, госпожа Ролан.
– Женщина в твоем королевстве? Да еще такая женщина? Вот так новость! – засмеялся Тальма.
И в самом деле, дамы редко осмеливались появляться в салоне бывшей звезды оперы, явно отдававшей предпочтение обществу мужчин. В этом случае Жюли могла не сомневаться, что будет играть главную роль.
– Не будь глупцом! Я никогда не отказываюсь от общества дам, напротив. Просто некоторые выскочки почему-то считают мой дом недостойным их присутствия. К счастью, не все придерживаются такого мнения. Сегодня, например, нас собирается посетить мисс Адамс.
Де Бац, допивавший бульон, подавился и закашлялся.
– Мисс Адамс? – переспросил он, когда к нему вернулась способность говорить: Кунегонда изо всех сил стукнула его по спине, словно выбивала ковер. – Что еще за мисс Адамс?
– Лаура Адамс, – любезно ответила Жюли, которая умела быть очаровательной. – Это молодая американка, которой я сдала один из моих домов. Она родом из Бостона, но в Париж приехала из Бретани, где ей пришлось улаживать семейные дела. Она приходилась родственницей бедному адмиралу Джону Поль-Джонсу, которого мы потеряли в прошлом году...
Это казалось Жану невероятным, но сомнений быть не могло: в конце концов, он сам выдумал эту Лауру Адамс – племянницу знаменитого адмирала.
– Буду счастлив с ней познакомиться! – воскликнул барон. – У меня много друзей среди живущих в Париже американцев, и если эта женщина окажется приятной...
– Приятной? Да она просто очаровательна! – сказал Тальма. – Я видел ее всего один раз, когда она приезжала подписывать договор об аренде, но она нас обворожила – и Жюли, и меня.
– Сгораю от желания присоединиться к сонму обожателей, – улыбнулся Жан, но его глаза оставались холодными.
– Так идемте же! – Жюли властно взяла его под руку.
Тальма пришлось оставить свое кресло у камина, но возможность снова встретиться с красивой американкой несколько улучшила его настроение. А де Бац все никак не мог поверить, что перед ним предстанет именно та женщина, которую он создал прошлым летом словно по мановению волшебной палочки.
Но это и в самом деле оказалась его Лаура, в легком платье из атласа цвета слоновой кости и верхней кофточке, так называемом «пьеро» нежного зеленого оттенка с длинными рукавами и манжетами из органди. Сидя на небольшом диванчике с бокалом шампанского в руке, Лаура Адамс весело разговаривала с очень красивым молодым человеком, которого де Бац знал в лицо, как, впрочем, и весь Париж. Это был известный тенор Жан Эллевью, от которого женщины буквально сходили с ума – и не без причины. Певец обладал сложением Адониса, великолепными золотистыми волосами, правильными чертами лица, обворожительной улыбкой и невероятно синими глазами, взгляд которых завораживал. Эллевью дружил с Мари, и в те времена, когда молодая женщина еще выступала на сцене в «Итальянской опере», они часто играли в одних и тех же спектаклях.
Когда де Бац вошел в гостиную, ему показалось, что известный сердцеед испытывает свои чары на Лауре, и это сразу же испортило ему настроение. Поэтому, когда Жюли подвела его к молодой женщине, чтобы представить, он ограничился сухим кивком и довольно холодно произнес:
– О, я уже имел честь встречать мисс Адамс! У нас есть общие друзья, но я полагал, что она уже вернулась в Соединенные Штаты.
Если Жан хотел поставить Лауру в неловкое положение, то ему это не удалось. Ее глаза заблестели, щеки вспыхнули румянцем – но не от стыда, а от удовольствия.
– Как вы строги со мной, дорогой барон! – воскликнула она по-английски и протянула ему руку для поцелуя. – Вы же отлично знаете, что я вовсе не собиралась возвращаться в страну, где мне нечего делать. Как поживает Мари?
– Хорошо. Я и не думал, что вы еще помните о ней... и вообще о нас.
– У меня великолепная память. Я как раз собиралась навестить ее. Но я совсем недавно в Париже и едва успела устроиться.
– Вам следовало бы говорить по-французски, – вмешался Тальма, сам отлично владевший языком Шекспира. – Зачем привлекать к себе излишнее внимание? Кстати, если судить по тому шуму, что доносится из столовой, все гости уже там. Почему вы не присоединились к ним?
– Именно потому, что они слишком много кричат! – ответил тенор с легкой гримасой. – И я был счастлив поговорить немного с мисс Лаурой. Тем более что я не смогу остаться ужинать, поскольку должен вернуться в театр. Как жаль, что вы испортили мне последние мгновения перед уходом...
– Не стоит ни о чем сожалеть! – рассмеялась Лаура. – Лучше навестите меня. Я живу на улице Монблан, номер сорок четыре, – добавила она, не сводя глаз с де Баца. – Я еще не устроилась как следует, поэтому никуда не выхожу.
– От такого приглашения я ни за что не откажусь! – воскликнул Эллевью.
Барон ограничился лишь суховатым поклоном.
– Могу я сопровождать вас к столу, мисс? – спросил он.
– Прошу прощения, но я зашла всего лишь на минуту к госпоже Тальма. Здесь и в самом деле так шумно, а я ничего не понимаю во французской политике. Если позволите, я хотела бы уехать.
Прекрасная Жюли не стала ее удерживать – самой ей не терпелось оказаться за столом, где под устрицы и другие морские закуски шел жаркий спор об этом новом Комитете общественного спасения, у которого явно было не слишком много сторонников. Доверив Лауру мужу и поручив ему усадить молодую женщину в экипаж, она подала де Бацу руку, украшенную широкими золотыми браслетами, и отправилась с ним в зал, где проходило пиршество.
– Вы непременно должны высказаться, барон! Нам необходимо мнение стороннего наблюдателя.
– Неужели вы и вправду считаете меня таковым? – нахмурился де Бац. – Я гасконец, моя дорогая, а гасконцы никогда не стоят в стороне от схватки. У нас считают делом чести принять какую-то сторону и защищать ее до конца. Боюсь, я только внесу лишнюю сумятицу...
– А вдруг это меня развлечет? Так, значит, вы никогда не меняете убеждений?
– Никогда! Так поступали еще мои предки. Девиз моей семьи «In omni modo fidelis!» А это значит...
– «Верен всегда и во всем!» Звучит красиво... Но мы с вами совершенно забыли о новом гражданском кодексе и болтаем так, словно оказались в Версале.
Де Бац склонился перед хозяйкой дома в шутливом поклоне:
– Окажешь ли ты мне честь, гражданка Тальма, и позволишь ли сопровождать тебя на республиканскую пирушку?
Жюли рассмеялась, и они вместе вошли в столовую.
Тем временем Тальма проводил Лауру до маленького элегантного кабриолета, который она оставила в конце аллеи, где стояли экипажи остальных гостей. С козел спрыгнул кучер, чтобы открыть перед ней дверцу. Лаура подала руку Тальма, и тот почтительно поцеловал ее.
– Мы возвращаемся, Жуан! – сказала она кучеру.
Когда кабриолет отъехал, Тальма торопливо зашагал в сторону кухни, где его ждала верная Кунегонда. У него в доме было и в самом деле слишком шумно, а он не хотел сорвать себе голос, пытаясь перекричать гостей. Кстати, о голосе... Тальма вспомнил, что почувствовал легкую хрипотцу, когда читал монолог из «Карла IX». Войдя на кухню, он попросил Кунегонду приготовить ему гоголь-моголь.
– Сию секунду, мой ягненочек, – тут же отозвалась старая кухарка. – Ничто так не помогает сохранить голос!
Те, кто собрался в элегантной столовой Жюли вокруг длинного стола, украшенного цветами и канделябрами, где розовые свечи тоже, кажется, роняли восковые слезы, весьма вероятно тоже нуждались в старом, добром средстве для голоса, потому что все старались перекричать друг друга. После того как вниманию Конвента был предложен проект создания Комитета общественного спасения, страсти не утихали. Вот и сейчас каждый пытался высказать свою точку зрения хозяйке дома.
– Я им сказал, что их проект опасен! – гремел Бюзо. – Потому что таким образом группка привилегированных лиц получает те же права, что и Национальное собрание. Этот будущий комитет будет обладать законодательным правом, и написанные им законы никто не сможет отменить. На что Марат ответил мне...
Дальше де Бац не слушал. Он молчал, хотя его громовому голосу повиновались солдаты во время сражений. Все его мысли были заняты Лаурой. Он сердился на нее и радовался, что она жива. И эта радость оказалась настолько сильной, настолько искренней, что удивила самого Жана. Как давно Лаура в Париже? И каким образом она оказалась в этом салоне – такая элегантная, надушенная, причесанная? Ведь здесь ей совершенно было нечего делать... Или ей просто нравится пользоваться статусом богатой иностранки? Дом в таком районе, пусть даже снятый внаем, стоил дорого, экипаж и платья тоже. А на шее и запястьях Лауры он увидел потрясающие камеи в оправе из сверкающих бриллиантов. Кто все это оплачивает? Вне всякого сомнения, мужчина. Но кто именно? Впервые в своей жизни Жан испытал странное чувство, горькое и в высшей степени неприятное, которому он никак не мог подобрать определения. Впрочем, любая женщина подсказала бы ему, что это ревность, хотя барон вряд ли легко бы с этим согласился.
Несмотря на жаркие дискуссии за столом, Жюли обратила внимание на странное поведение своего гостя.
– Что с тобой случилось, гражданин? Ты молчишь, ничего не ешь, не пьешь... У тебя такой вид, словно ты пребываешь вдалеке от нас. Тебя не интересует наш разговор?
– Напротив, мне очень интересно. Более того, меня эта ситуация чрезвычайно беспокоит. Я боюсь, что твоим... нашим друзьям грозит большая опасность. На площадях и в кафе уже поговаривают о том, что Робеспьер, Дантон, Марат и другие хотят избавиться от жирондистов.
– Это ясно, но жирондисты сумеют себя защитить, – пылко возразила Жюли. – И Тальма будет с ними! Да, кстати, а где же он?
– Кажется, он отправился провожать мисс Адамс.
– Что-то он задерживается! Это совершенно неприлично – гости его ждут, должен приехать Давид... Если Тальма его не встретит, он будет очень недоволен.
Жюли казалась искренне обеспокоенной, и де Бац ее хорошо понимал. Он лишь мельком видел творца «Клятвы Горациев» и «Клятвы в зале для игры в мяч», но ему хватило и этой мимолетной встречи, чтобы заметить гордость, граничащую с высокомерием, и мстительный характер. С этим человеком явно нелегко было иметь дело. И хотя Давид был близким другом семьи Тальма и вдохновителем его костюмной революции, это ничего не меняло. При каждом визите его должен был ожидать достойный прием.
– Успокойся, – сказал барон. – Я схожу за твоим мужем.
Это было очень удобным предлогом, чтобы незаметно покинуть шумный дом. Проходя через вестибюль, барон взял шляпу, плащ и трость и отправился на кухню. Именно там он, как и ожидал, и нашел великого трагика – тот сидел в кресле с шалью на плечах и с наслаждением ел гоголь-моголь. Появление де Баца заставило Тальма вопросительно поднять брови:
– Она меня ищет?
– Да. Жюли сказала, что Давид должен появиться с минуты на минуту и что, если вы лично его не встретите...
– Господи, я о нем совершенно забыл! Давид – мой друг, я восхищаюсь его великим талантом, но было бы куда легче, если бы он не считал себя Юпитером. Придется идти! – добавил он, возвращая шаль и чашку Кунегонде.
– Я, с вашего позволения, не вернусь. Я зашел на минутку: у меня дела с Ле Культе, которого вы знаете. Передайте мои извинения вашей очаровательной супруге и поторопитесь. Долг вас зовет! Надеюсь, мы с вами скоро увидимся.
Барон пошел прочь, а несчастный Тальма, тяжело вздыхая, побрел к ярко освещенному дому. И вовремя! Когда де Бац проходил по аллее, навстречу ему попался мужчина, двигавшийся с торжественностью римского патриция. Он высоко нес свою красивую голову, которую несколько портили излишне пухлые губы. Длинный нос и внушительный подбородок придававали его лицу брезгливое выражение. Холодные глаза смотрели пристально и высокомерно, но взгляд художника лишь мельком скользнул по фигуре Жана, словно мимо него проползла букашка, не заслуживавшая внимания.
Ответив Давиду не менее презрительным взглядом, барон демонстративно пожал плечами, надеясь, что художник потребует объяснений. Хорошая ссора, а может быть, и славная дуэль исправили бы настроение Жана. Впрочем, он сразу понял, что перед ним лишь подделка под благородного римлянина. Давид явно никогда не держал в руках ничего, кроме кисти, хотя барон не мог не признать, что порой в его работах мелькала искра гениальности. Было бы досадно лишить искусство Франции такого человека. Спустя минуту барон уже сел на лошадь и пустил ее галопом, стремясь оказаться как можно дальше от дома Тальма.
Однако далеко он не уехал. Элегантная улица Монблан располагалась совсем близко, а де Бац понимал, что не уснет, пока не выяснит все до конца с бывшей маркизой де Понталек. Не прошло и нескольких минут, как он уже стоял перед дверью ее дома.
Особняк с небольшим садиком поражал скромными размерами, особенно по сравнению с монументальным дворцом Неккера, расположившимся по соседству. С другой стороны от дома Лауры стоял дом, в котором умер Мирабо. Сразу после смерти улицу назвали его именем, а дом украсила мемориальная доска из черного мрамора, на которой по просьбе Тальма поэт Шенье попросил выгравировать следующие строки:
Душа Мирабо здесь отошла в мир иной.
Плачьте, свободные люди! Тираны, трепещите!
Времена изменились, как и образ трибуна в глазах народа. Мемориальную доску сняли, а улицу назвали в честь альпийского пика, в чистоте которого можно было не сомневаться – чего нельзя было сказать о Мирабо.
Что же касается жилища мисс Адамс, то оно выглядело совсем простым. Единственным украшением двухэтажного строения были лепные карнизы вокруг окон и маска над дверью; во дворе с трудом поместились бы две кареты. У ворот висел большой колокол, в который де Бац и позвонил, не слезая с седла.
Несколько минут ожидания, потом по плитам двора раздались шаги, и наконец весьма нелюбезный голос осведомился, кто это явился в такое время.
– Еще не так поздно, – сухо ответил барон. – И мисс Адамс, которую я совсем недавно видел на ужине у Тальма и которая только что вернулась, наверняка сможет меня принять.
– Возможно, вы правы, но вы так и не назвали своего имени.
Барон соскочил с лошади.
– Жан де Бац, – представился он, не желая упоминать свой титул. – Что-то подсказывает мне, что мисс Адамс ждет моего визита...
Доказательство своей правоты он получил мгновенно. Калитка распахнулась, и перед ним предстал высокий и сильный мужчина с одной рукой, одетый в строгий костюм мажордома. В единственной руке он держал внушительных размеров кочергу, которая наверняка служила ему достойным оружием. Его серые глаза холодно глядели на нежданного гостя.
– Мисс Адамс и в самом деле ждет вас, – медленно сказал он.
Жан сразу сообразил, с кем имеет дело.
– Вы Жоэль Жуан, верно? Питу мне о вас рассказывал.
– Этот человек – наш друг. Входите же, а я займусь вашей лошадью. Мисс Адамс в музыкальном салоне, вторая дверь слева в вестибюле.
Де Бац без труда нашел музыкальный салон, тихонько постучал и вошел в комнату, которая была обязана своим названием огромной позолоченной арфе, стоящей возле табурета, обитого зеленым шелком. Над дверью лепные музыкальные инструменты были собраны в букеты и перевязаны лентами. Лаура сидела на низенькой скамеечке у камина, опершись подбородком на руки. Она была одета в домашнее платье из белой шерсти, простое, словно наряд послушницы. Она не встала, чтобы встретить гостя, а лишь кивком головы указала ему на большое уютное кресло напротив:
– Садитесь здесь. Нам сейчас принесут кофе.
Но де Бац не спешил садиться. Некоторое время он молча разглядывал комнату – маленькую, но очаровательную, украшенную деревянной резьбой нежно-зеленого цвета с легкой позолотой, с тяжелыми бархатными портьерами цвета слоновой кости и затянутой шелком мебелью.
– Вы хорошо устроились, – наконец сурово заметил он. – И кто же за это платит?
От намеренного оскорбления глубокие черные глаза вспыхнули, но Лаура не дрогнула.
– Я плачу за все сама. Вы ведь в моем доме, не так ли?
– Вы разбогатели?
– Это слишком громкое слово. Скажем так – я вернула себе некоторое имущество. Но если вы все же сядете в это кресло у огня и перестанете ходить по комнате и разглядывать каждую вещь, как оценщик перед аукционом, то я смогу объяснить вам то, чего вы, возможно, не понимаете.
Жан решился наконец взглянуть на молодую женщину. Лаура не опустила глаз, и его удивила суровость ее взгляда, учитывая ту легкость, с которой она произносила слова. Барон медленно подошел к креслу и сел. В это мгновение вошла Бина с подносом, на котором стояли чашки и кофейник. Она поставила все на небольшой столик между бароном и Лаурой.
Де Бац с интересом разглядывал служанку.
– Если я не ошибаюсь, эта юная особа была вашей... Я хотел сказать, была горничной госпожи де Понталек?
– Вы не ошибаетесь. Это и в самом деле Бина. Она на этот раз, надеюсь, окончательно, приняла мою сторону. Спасибо, Бина, я разолью сама, – сказала Лаура, вставая.
В воздухе распространился божественный аромат отличного кофе. Первую чашку барон выпил с видимым удовольствием.
– Так объясните же мне все, наконец! – вздохнул он. – Я действительно уже ничего не понимаю.
– О, моя история совсем проста. Скажем так, мне очень повезло. Но сначала расскажите мне, как поживает Питу. Надеюсь, он смог вернуться в Париж и без проблем добрался до вас.
На этот раз барон не смог удержаться от улыбки. Ему было трудно понять, раздражает его эта женщина или очаровывает.
– Хорошо, что вы начали с него. Другая бы на вашем месте поинтересовалась судьбой голубого бриллианта.
– Бриллиант – всего лишь камень, а у Питу золотое сердце. Это не имеет цены.
– Могу вас успокоить, все прошло хорошо. Питу вернулся на свою службу, но он практически не может выходить из дома. И потом, он очень несчастен...
– Надеюсь, не из-за меня?
– А из-за кого же еще? Мне стоило немалого труда удержать его от возвращения в Бретань. Он был убежден, что вам там грозит постоянная опасность.
Лаура некоторое время молча смотрела в огонь, а когда заговорила, голос ее звучал как-то странно. Слишком ровно и спокойно.
– Пока будет жив Жосс де Понталек, мне всегда будет угрожать опасность. Но, в конце концов, это всего лишь правила игры. Я ненавижу его с той же силой, с какой когда-то любила. Либо он, либо я, нам двоим нет места на этой земле.
– Из-за того, что он женился на вашей матери?
– Нет. Из-за того, что он ее убил. А теперь выслушайте меня.
Когда Лаура расставалась с Питу в Канкале и уверяла его, что остается лишь затем, чтобы вырвать Жуана из ада, в котором тот живет после страшного ранения и краха своих надежд, она говорила совершенно искренне. Но как только корабль, увозивший ее друга на остров Джерси, скрылся из вида, молодая женщина поняла, что ее остановило и другое. Всем своим существом она противилась браку матери и Жосса де Понталека. Лаура никогда не была близка с матерью и теперь не сердилась на нее, а боялась за ее жизнь. Она помнила, каким очаровательным может быть маркиз де Понталек, когда это ему выгодно, и знала, что он никогда ничего не делает просто так. А на этот раз его цель была очевидна. Он вознамерился завладеть имуществом Лодренов, которое осталось в целости и сохранности, потому что новая маркиза де Понталек за последние годы ни разу не покидала Францию. Поместья, торговый дом – все было в ее руках. Лаура понимала, что для Жосса оказалось совсем нетрудно соблазнить женщину, ничего не видевшую в жизни, кроме тяжелой работы, которую она взвалила на свои плечи, чтобы забыть о печали, овладевшей ею после смерти любимого мужа, а потом и гибели сына.
На следующий день после отъезда Питу Лаура обратилась к Жуану:
– Я должна вернуться в Сен-Мало. Вы поедете со мной?
– Я пойду туда, куда пойдете вы. Впрочем, я не сомневался, что вы мне это предложите.
И они уехали на повозке торговца устрицами, того самого, что привез Лауру и Питу в Канкаль. В Сен-Мало Лаура сразу зарегистрировала свой американский паспорт. Предлогом для пребывания во Франции мисс Адамс, дочери свободных Соединенных Штатов Америки, стал поиск бретонских корней, о которых ей рассказывали еще в Бостоне, когда она была ребенком. А поскольку ее сопровождал герой битвы при Вальми, местные власти ни в чем не заподозрили молодую американку.
Лаура и Жуан поселились в таверне «Веселая треска», расположенной поблизости от дома де Лодренов. Лаура не боялась, что ее кто-нибудь узнает: детство она провела в Ля-Лодренэ и в Комере, а потом ее увезли в Париж, где она вышла замуж за Жосса де Понталека.
– Окна комнаты Лауры выходили на улицу, так что она могла постоянно наблюдать за дверью родительского дома. Первые два дня из особняка практически никто не выходил, но потом Жоэль Жуан, у которого не было причин прятаться, сумел перехватить Бину и привести девушку к ее бывшей хозяйке. Это не составило для него никакого труда. Юная бретонка уже давно была влюблена в него. Около года она ничего не знала о его судьбе, а когда увидела на улице, пусть и без одной руки, то радости ее не было границ. Да, Бина отлично знала о тех чувствах, что Жуан питал к ее хозяйке, но девушка всегда была непритязательной и довольствовалась малым. Ей хватало и того, что она живет рядом с ним, надеясь, что когда-нибудь он заметит, насколько она очаровательна. Бина думала, что Жоэль погиб, поэтому, когда он предстал, живехонький, перед ней, она готова была последовать за ним на край света. Пусть ей предстояло всего лишь дойти до таверны и поговорить с мисс Адамс, это все равно было для нее счастьем.
Рассказ Бины встревожил Лауру. Оказалось, что накануне, когда Мария возвращалась одна из Ля-Лодренэ, ее легкую коляску остановили какие-то бандиты. Не слишком церемонясь, они выволокли женщину из экипажа и посоветовали ей побыстрее убраться из города, если она не хочет посмотреть, как два ее корабля, пришвартованные в гавани, все склады и городской дом погибнут в огне.
– Госпожа Мария не из пугливых; да вы и сами это знаете, мадемуазель Анна-Лаура. – Бина никак не могла привыкнуть называть молодую женщину иначе. – Но когда вернулся господин маркиз, он устроил настоящую истерику. Кричал, что опасность слишком велика, и убеждал госпожу на время отойти от дел, поручив все добрейшему господину Беде. Вы его знаете – он являлся правой рукой госпожи после смерти вашего батюшки.
– И моя мать согласилась? – удивилась Лаура, которой эта история с нападением кое-что напомнила. – Это на нее совсем не похоже.
– Я думаю, госпожа и в самом деле перепугалась. И потом, господин маркиз твердо стоял на своем. Он говорил, что либо отвезет госпожу на остров Джерси, либо бросит ее здесь одну и уедет к брату короля графу Прованскому, который сейчас в Германии, чтобы послужить доброму делу. Господин маркиз заверил госпожу, что если она согласится, то он будет часто приезжать к ней на остров Джерси. Он еще добавил, что тогда ему не придется беспокоиться о той, кто для него дороже всех сокровищ мира...
– Скажи-ка мне, Бина, – вмешался Жуан, – откуда ты так много знаешь? Полагаю, что ты не забыла свою привычку подслушивать под дверью и подсматривать в замочные скважины!
– Когда любишь людей, они тебе интересны, – запротестовала обиженная девушка.
– Сейчас эта привычка нам на руку, – твердо сказала Лаура. – Продолжай, Бина.
– Ну... Больше-то мне особо рассказывать нечего. Прошлой ночью они оба покинули дом и ушли пешком, чтобы сесть на корабль, который господин маркиз приказал для них приготовить. Только вот не знаю где.
– То есть как не знаешь?! – рявкнул Жуан.
– А ты решил, что они взяли и все мне выложили! – воскликнула Бина. – Скажи спасибо, что я знаю хотя бы это!
Весть о бегстве матери поразила Лауру. Как она могла так поддаться влиянию Понталека, покорно соглашаясь на любые его решения? Как могла бросить все, что составляло смысл ее жизни? Неужели Мария не понимала, что, хотя остров Джерси совсем рядом, она все равно станет эмигранткой, чье имущество автоматически по закону подлежит конфискации? И еще более непонятной была игра, которую вел де Понталек. Он так жаждал богатства, но каким образом он намеревался прибрать его к рукам? Разумеется, работяга Эрве Беде, отлично знавший все, что происходило в торговом доме де Лодренов, был воплощением честности и мог вполне успешно вести дела в ее отсутствие. Но что-то в этом плане ускользало от понимания Лауры... Возможно, Понталек – она даже не могла больше называть бывшего мужа по имени – как-то связан с новыми властями? Де Бац давно рассказал ей о том, что граф Прованский поддерживает тайные связи с некоторыми депутатами Конвента. Недаром Мария-Антуанетта называла его Каином! Агенты этого пронырливого лиса, готового на все, даже на преступление, только бы завладеть короной, наверняка не обделяют своим вниманием новую власть. А уж в том, что Понталек способен на любое преступление, она не сомневалась...
