Текст книги "Кровавая месса"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Боже милосердный! К чему мы идем?
– Нас ждут еще более суровые времена. Сначала, разумеется, разделаются с жирондистами, а потом примутся за меня, за вас, за королеву...
– Чтобы королева предстала перед революционным трибуналом? Но это немыслимо!
– Отчего же? И судьи будут суровы, уверяю вас. Ее величество не сможет рассчитывать на то уважение, которое испытывали к покойному королю. Ее ненавидят, и этой несчастной предстоит Голгофа, если...
– Если ее не спасти. Вы полагаете, что я об этом не думал?
– Я знаю, что вы об этом думаете. Только вам и под силу совершить это. Но вам нужны верные помощники, люди, способные идти до конца.
– Я знаю. Я только что получил неплохой урок.
Ленуар встал с кресла и принялся мерить шагами комнату, заложив одну руку за спину. Наконец он остановился перед де Бацем:
– Значит, это правда? Ходят слухи о заговоре.
У де Баца не было причин скрывать правду от старого друга.
– Заговор действительно существует. Я, можно сказать, принимаю в нем самое непосредственное участие и даже финансирую его...
Ленуар усмехнулся:
– Стало быть, голубой бриллиант вы продали удачно?
– Я доволен. Что же касается проекта, то его до сих пор не осуществили по вине одного человека. Он был преисполнен благих намерений, но накануне решающего числа от страха предпочел слечь в постель.
– Вы не должны больше иметь с ним дела! Вспомните о своих прошлых ошибках. Я повторяю, что вы должны быть уверены во всех участниках, как в самом себе.
– Вы пытаетесь напомнить мне о Леметре, которого я в свое время так неосторожно ввел в дом?
– Разумеется! Разве можно быть уверенным, что в ряды ваших сторонников не затесался еще один шпион графа д'Антрэга?
У де Баца вырвался нетерпеливый жест.
– Прошу вас, не надо снова говорить мне об этом! Я повел себя неразумно, поддавшись чувству симпатии, и теперь не перестаю себя упрекать. Если бы я не ввел в круг заговорщиков этого Леметра, мой король, возможно, был бы сейчас жив и свободен!
– Не упрекайте себя. Вы в любом случае невероятно рисковали, и судьба, увы, оказалась не на вашей стороне. Но сейчас вас ожидает не менее трудная задача. Исключительно поэтому я и напоминаю вам о том, что граф д'Антрэг жив и из своего убежища в Мендризио продолжает руководить своими агентами. К сожалению, о них нам практически ничего не известно, а между тем эти люди готовы на все, только бы не дать королеве возможности оказаться на свободе. В особенности пока маленький король с ней.
– Вы имеете в виду вопрос регентства? – нахмурился де Бац.
– Разумеется! Ведь брат покойного короля, граф Прованский, уже объявил себя регентом. И ему совершенно не нужна конкуренция австрийских сил, тем более что на его стороне всего лишь горстка немецких принцев. Если королева исчезнет, а ребенок умрет от болезни или по другой причине, граф Прованский в ту же минуту станет Людовиком XVIII и соберет вокруг себя все роялистские силы. Не сомневайтесь: агенты д'Антрэга здесь не для того, чтобы помочь Марии-Антуанетте бежать.
– Знаете ли вы, где сейчас находится Леметр?
– Нет, он бесследно исчез после казни короля. Скорее всего этот человек прячется где-то в провинции. Однако я уверен, что в скором времени Пьер-Жак Леметр появится снова...
– Париж велик! – вздохнул барон. – Но я помню, как после провала моей попытки спасти короля вы упоминали о кабачке, где собираются люди д'Антрэга и где иногда появляется и он сам под именем Марко Филиберти. Правда, вы не захотели сказать мне, как называется этот кабачок, считая, что я немедленно брошусь туда и навлеку неприятности на свою голову. Но теперь мне было бы полезно узнать, как он называется.
Ленуар колебался недолго:
– На самом деле таких кабачков два – «Прокоп» и «Виноградная лоза» на улице Лантерн.
– Тот самый «Прокоп», где собираются Дантон, Марат, Камиль и Демулен?
– Именно так! Где можно спрятаться надежнее, чем среди врагов? Да я бы и не назвал их врагами. Люди д'Антрэга поддерживают с ними тайные отношения. Я знаю, что шевалье де Поммель и Дюверн де Прайль там бывают частенько. И все же я не рекомендовал бы вам идти туда самому. Вы их главный противник, и они слишком хорошо вас знают! Что же касается «Виноградной лозы», это настоящий разбойничий притон, и туда я вам просто не советую соваться.
Де Бац помолчал, размышляя над тем, что только что услышал. Потом он встал и протянул руку своему старому другу.
– В кабачок «Прокоп» я, пожалуй, отправлю Питу, пусть покрутится там. Благодарю вас за помощь, мой дорогой Ленуар. Я тем более ценю ее, что вы франкмасон и не должны особенно любить королеву.
– Вы полагаете, мне следовало затаить обиду на ее величество? Действительно, в самый разгар дела с бриллиантовым колье она заподозрила меня в предвзятости, и благодаря ей я из генерал-лейтенанта полиции превратился в библиотекаря. Но, говоря по совести, я и сам был рад выйти из этого весьма щекотливого дела. И пусть я масон, но меня не могли оставить равнодушным страдания, которые королеве пришлось пережить, и особенно те, что ее ожидают. Если я сумею помочь вам ее спасти, я вам помогу.
– А маленький король?
– Бедное дитя! Я сомневаюсь, что он когда-либо взойдет на престол. У него так много врагов... Но и его мне хотелось бы уберечь от печальной участи. Однако вернемся к нашему разговору о кабачках. Головорезов нанимают в основном в «Виноградной лозе».
– Я отправлюсь туда сам, но переоденусь и загримируюсь. Скажите мне, друг мой, а вы не собираетесь уехать из страны?
– Зачем мне уезжать, да и куда я поеду? Что за перспектива – умирать с голода на берегу неизвестной реки? Нет, мне хорошо в моем доме. Я уже в таком возрасте, когда люди боятся немногого. Кроме того, я ведь очень любопытен – мне так нравится наблюдать события и людей. Так что пока мои друзья нуждаются во мне...
Выйдя из дома Ленуара, де Бац отправился на поиски Питу, чтобы поручить ему побывать в кафе «Прокоп», но не нашел его.
– Он где-то стоит на страже, только вот не знаю где, – сообщила барону квартирная хозяйка журналиста, сорокалетняя толстушка, не скрывавшая своих нежных чувств к постояльцу. – Но он должен очень скоро вернуться. Теперь гражданин Питу почти никуда не выходит, – добавила женщина с лукавой улыбкой, намекая на то, что домашние радости наконец взяли верх над другими развлечениями.
Де Бац и в самом деле давно не видел Питу, но ему и в голову не приходило связывать отсутствие журналиста с романом – да еще с подобной женщиной.
Поскольку Питу должен был скоро вернуться, де Бац решил подождать на улице, заинтересовавшись расположенной по соседству лавочкой книготорговца. У витрины с книгами барон и увидел Питу, который явно не торопился вернуться домой. Де Бац встал с ним рядом.
– Куда же вы пропали, друг мой? – заговорил де Бац, подходя. – У меня для вас есть поручение, – заговорил он. – Мне хотелось бы, чтобы вы пошли...
– Я не могу никуда идти, – оборвал его молодой человек, не отрывая взгляда от разложенных за стеклом книг. – Солдат Национальной гвардии, если он не на службе, должен днем и ночью находиться дома. В любое время к нему могут явиться с проверкой. Таков приказ Гара, нового министра внутренних дел. Он отдал его после провалившейся на днях попытки окружения Конвента. Нас пока еще не арестовали, но очень похоже, что к тому идет!
– Почему вы не дали мне знать? Вы могли хотя бы прислать записку. Я уже начал волноваться...
– О, я собирался сообщить вам обо всем на днях, но... Не буду от вас скрывать: появилась одна проблема, которая мучает меня последнее время. Я намерен подать в отставку!
– Вы сошли с ума?! Вы же подпишете себе приговор! Вас и так упрекают за частые отлучки, а если вы подадите в отставку, то окажетесь под прямым подозрением.
– Я знаю, – процедил сквозь зубы Питу, по-прежнему не глядя на барона. – Но я не могу больше жить, как солдат в казарме! Мне нужен воздух.
Де Бац помолчал, потом он взял Питу за локоть и повел вдоль улицы. Насильно оторванный от созерцания изящных переплетов, Анж упорно смотрел на носки своих отлично начищенных солдатских ботинок.
– Полагаю, вы бы предпочли подышать соленым воздухом, не так ли? – предположил барон. – И не где-нибудь, а скажем, в Бретани?
– Да, – ответил молодой человек после недолгого колебания. – Не сердитесь на меня, но я могу думать только о ней. Она одна, лицом к лицу с этим бандитом де Понталеком, и ее некому защитить. Это сводит меня с ума! Я перестал спать!
Де Бац сильнее сжал локоть своего молодого друга. Его голос зазвучал теплее:
– Неужели вы полагаете, что я не думаю об этом? Если бы события не приняли такой плохой оборот, я первым посоветовал бы вам выбросить вашу форму на помойку и отправиться в Ренн. Возможно, я бы и сам поехал с вами, – добавил барон со вздохом, и этот вздох заставил Питу посмотреть ему в лицо.
– Вы? Но зачем же ехать вам? Да, вы в свое время спасли ее от смерти и держали у себя из жалости. Но значит для вас Лаура не больше, чем пешка в вашей игре!
Глядя в синие, полные упрека глаза Питу, де Бац заставил себя улыбнуться:
– Вы не представляете, как много значит для меня Лаура. И потом, мы с ней заключили соглашение... Имейте терпение, Питу! Сейчас все наши усилия должны быть направлены на достижение одной цели, и вам она известна. Мне необходимо, чтобы вы оставались на своем посту, вы можете очень нам пригодиться. А потом... – Барон неопределенно махнул рукой, и Питу истолковал его жест по-своему:
– Если не погибнем, то сможем отправляться, куда захотим?
– Именно так! А сейчас возвращайтесь к себе: ваша хозяйка ждет вас с нетерпением.
– Ах, эта! – Питу пожал плечами. – Если бы она не умела так хорошо готовить и не содержала дом в такой чистоте, я бы уже давно переехал. Но вы не сказали, как обстоят дела с вашим последним проектом.
– Все впустую! Благодаря одному субъекту, который не смог справиться со своим страхом. До скорой встречи, Питу! Дайте о себе знать Мари.
Хотя за дом в Шаронне заплатил де Бац, он был записан на имя Мари. И на ее имя поступала вся корреспонденция, только письма, предназначенные барону, были сложены чуть по-другому. Кроме квартиры на улице Менар, опечатанной после казни Людовика XVI, у де Баца не было официального места жительства, что не мешало ему владеть многими другими домами под вымышленным именем. Кроме того, к его услугам были и дома некоторых друзей, всегда готовых предоставить ему крышу над головой. Но совершенно очевидно, что его настоящий дом был в Шаронне, рядом с Мари.
Вернувшись туда в тот же день, барон с удивлением увидел во дворе дорожную карету, заляпанную грязью, из которой Бире-Тиссо и Блэз Папийон, пятнадцатилетний лакей, выгружали багаж.
– Кто к нам приехал? – поинтересовался де Бац.
– Госпожа Меельмюнстер из Дельфта, – сообщил Бире-Тиссо и почему-то весело подмигнул. В это время кучер снимал с запяток огромный сундук с чисто символической помощью Блэза. Де Бац с огорчением подумал, что все его слуги скроены по одной мерке. – Это подруга мадам, тоже актриса. Они когда-то выступали на одной сцене.
– Не знаю такой! Эта дама, как я погляжу, намерена надолго поселиться у нас?
– Вот об этом мне ничего не известно, господин барон, – ответил Бире-Тиссо тоном вышколенного слуги из хорошего дома. – Но я уверен, что господин барон скоро сам все узнает. Дамы уединились в овальной гостиной.
Оставив кучера и Блэза возиться с остальным багажом, Бире-Тиссо вошел вместе с хозяином в дом, помог ему снять плащ и шляпу и открыл перед ним дверь в гостиную. Мари и в самом деле была там, а ее собеседницу де Бац сначала не узнал, потому что дама сидела к нему спиной. Но, увидев каскад рыжих локонов на темно-коричневом бархатном платье с манжетами из мехельнских кружев, услышав голос с явным британским акцентом, он воскликнул:
– Моя дорогая Шарлотта! Каким чудом вы здесь оказались?
Дама обернулась с радостным восклицанием, быстро встала и торопливо пошла навстречу барону, протягивая ему обе руки, как и при их встрече в Кеттерингэм-холле.
– Друг мой! Господи, какое счастье видеть вас вновь! Вы даже не можете представить себе, насколько бесконечным показалось мне это путешествие.
Де Бац поцеловал обе руки и подвел Шарлотту к Мари.
– Охотно вам верю. Но к чему этот маскарад? Мне доложили, что прибыла дама из Дельфта, и назвали имя, которого я не сумел запомнить.
– Я сама с трудом его запомнила! – рассмеялась Шарлотта Аткинс. – Но англичанка теперь может попасть в Париж только через Голландию. С тех пор как господин Питт объявил войну вашему правительству, стало невозможно получить паспорт для поездки во Францию. Но даже если бы этот паспорт у меня был, он пригодился бы мне только для того, чтобы, оказавшись на другом берегу пролива, сразу же отправиться в тюрьму. К счастью, в Голландии у меня есть добрые друзья. Они дали мне все, в чем я нуждалась, – документы, карету, верного кучера, и таким образом я превратилась в добропорядочную голландскую даму.
– Вы не перестаете меня удивлять! Но все же, скажите мне, почему вы так стремились приехать сюда? Я надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что вы всегда желанная гостья в моем доме. Но зачем было подвергать себя такому риску?
– О, это совсем просто, – все с той же улыбкой ответила леди Аткинс. – Я приехала, чтобы спасти королеву и маленького короля.
Она произнесла это с таким убеждением, что де Бац не смог удержаться от улыбки. Можно было подумать, что это действительно совсем просто!
– Уже несколько недель мы только и делаем, что составляем планы, пытаемся что-то предпринять и терпим поражение за поражением. А вы...
– Но у меня есть золото – и отличная идея!
– Золото? Как вам удалось его провезти?
– Очень просто. Этот огромный сундук, с которым мучаются ваши люди, имеет двойное дно, которое довольно трудно обнаружить. И там полно золота.
– Не могу сказать, что мы испытываем нехватку средств, – признался де Бац, – но в такого рода делах чем их больше, тем лучше. И что же у вас за идея?
Прежде чем ответить, Шарлотта подошла к большому зеркалу в стиле Регентства, висевшему над консолью, посмотрелась в него не без удовольствия, потом повернулась к барону и Мари и спросила:
– Как вы меня находите?
– Вы... очень красивы, – с некоторой растерянностью ответила Мари.
– Не в этом дело! Мне всегда говорили, что я очень похожа на королеву. У меня тот же рост, такая же посадка головы, даже в чертах лица есть определенное сходство. Да, я помню, что у меня волосы рыжие, а ее величество блондинка, но волосы можно осветлить...
– Господи! – воскликнула Мари, поняв суть замысла. – Уж не собираетесь ли вы занять место королевы?
– Разумеется, Шарлотта собирается это сделать, – прошептал де Бац с восхищением, которое он даже не пытался скрыть. – Это пример истинной преданности, друг мой. Ведь, заняв место королевы, вы страшно рискуете.
– В деле спасения королевы нельзя обойтись без риска, – добродушно сказала леди Аткинс. – Когда обман раскроется, возможно, мне удастся купить себе свободу. Я ведь очень богата, вы не забыли? Ну, а если предложение о выкупе не будет принято, может быть, вы найдете средство избавить меня от эшафота.
– Последнее время мне плохо удаются такого рода авантюры, – с горечью заметил де Бац. – Но... в любом случае я не думаю, что ваш план можно будет осуществить. Если верить тому, что мне говорили, королева очень изменилась. Ее волосы поседели, а глаза утратили цвет от пролитых слез. Кроме того...
– Кроме того, я актриса, и притом хорошая! Держу пари, что мне удастся обмануть ее тюремщиков хотя бы на несколько часов. Выигранное время позволит ей бежать.
– Но ради чего вы идете на это? – с изумлением воскликнула Мари. – Вы молоды, красивы, богаты, любимы, у вас есть сын!
– Скажем, что из любви к риску, – усмехнулась леди Аткинс, но внезапно голос ее изменился. – Что же до всего остального, то я не так любима, как вам кажется. И не думаю, что меня будет недоставать сыну, над которым трясется его отец. Не за горами возраст, который унесет все то, что я вижу сейчас в зеркале, и в моей жизни ничего не останется. Наконец, я бы очень хотела, чтобы мне позволили сыграть эту роль... самую прекрасную роль в моей карьере. И если дело кончится этой вашей гильотиной, то я, по крайней мере, получу возможность умереть на сцене. Ведь эшафот – это всего лишь театр под открытым небом! Хорошо или плохо, но на нем играют одну-единственную сцену, и исполнителя никогда не вызовут на бис, пусть даже он и сыграл свою роль божественно...
Не отходя от зеркала, актриса с гордостью рассматривала свое отражение, в котором появилось теперь некоторое величие. Очень медленно она поднесла свою красивую ухоженную руку к изящной шее, словно проверяя ее сопротивляемость железу, и улыбнулась:
– Да... Мне кажется, я отлично сыграю эту роль!
Вместо ответа Жан де Бац подошел к Шарлотте и поцеловал ей руку с огромным уважением.
– Если наш собственный план не удастся, мы можем попробовать, Шарлотта. Но только в том случае, если у нас не будет выхода!
– Необходимо придумать что-то другое! – воскликнула Мари, ее глаза были полны слез. – Сама мысль о подобной жертве мне невыносима!
– Если такова цена свободы для этой восхитительной женщины, я уверена, что и вы бы согласились ее заплатить, – сказала леди Аткинс. – Во-первых, потому что вы и сами актриса, а во-вторых... Не печальтесь обо мне, Мари. Вы, по крайней мере, будете знать, что я умру счастливой.
На следующее утро Мари получила письмо от Русселя, предназначенное на самом деле для барона. В нем было еще одно письмо, на этот раз от Люлье, который исполнил свое обещание: «Имя человека, сообщившего полиции о вашем приезде, – Луи-Гийом Арман. Он один из тех, кто готов на все, но не способен ни к чему и шпионит ради собственного удовольствия. Мы поговорим о нем с вами при встрече, но пока не приходите ко мне. Это опасно. Что же касается Армана, то он узнал вас, когда увидел несколько дней назад на почтовой станции в Аббевиле. Я отправил его в тюрьму за нанесение оскорбления магистрату и ложный донос на добропорядочного гражданина Русселя. Но так как он всегда играл роль подсадной утки и следил за другими заключенными, его скоро выпустят. Берегитесь! Этот человек вас ненавидит».
Де Бацу незачем было перечитывать дважды этот листок без подписи, и он бросил его в пламя камина. Он лучше Люлье знал этого самого Армана, который служил когда-то в драгунском полку, а потом в королевской жандармерии. Как только началась революция, Арман дезертировал и расцвел пышным цветом, словно сорняк на куче навоза. Он стал провокатором. Арман участвовал в деле с фальшивыми ассигнациями и в решающий момент выдал своих сообщников, многие из которых были отправлены на гильотину. Его самого, разумеется, оправдали. Потом Армана частенько видели в Пале-Рояле, где он проигрывал доставшиеся ему иудины серебряники.
Де Бац, не знавший этих подробностей, встретил Армана в салоне у графини де Сент-Амарант. У него оказалось приятное лицо, он проповедовал вполне роялистские взгляды. Барону этот человек показался искренним, и он пригласил Армана к себе на улицу Менар. Там Арман познакомился с Мари, и она имела несчастье пробудить в нем мрачную, грубую страсть. Как раз в это время Бенуа д'Анже, который был в курсе дела о фальшивых ассигнациях, рассказал подробности барону. Вернувшись в тот день домой, де Бац застал там Армана, который пытался насильно поцеловать Мари. Барон выбросил мерзавца на улицу. С тех пор он его не встречал.
Больше всего тревожило Жана то, что этот негодяй явно научился гримироваться и принимать облик разных людей. Если Арман видел его в Аббевиле, как же ему самому удалось остаться неузнанным? Барон решил, что впредь нужно быть осмотрительнее и как следует заботиться о безопасности Мари.
Глава IV
Ужин у Тальма
Следующее собрание заговорщиков состоялось в доме де Жарже. Было решено избавиться наконец от Лепитра и отказаться от плана освобождения всей королевской семьи. Все согласились с тем, что сначала нужно помочь бежать королеве: было совершенно очевидно, что именно ей угрожает наибольшая опасность.
В течение нескольких дней заговорщики верили в успех своего нового плана. Поддавшись уговорам золовки и дочери, Мария-Антуанетта согласилась бежать одна... Но вечером накануне побега заболел маленький Людовик – пребывание в средневековой башне подорвало его здоровье. Всю ночь мать и тетка провели у его изголовья. Когда наступило утро, королева поняла, что никогда не сможет купить свою свободу ценой разлуки с сыном. Она знала, что окруженному заботами сестры и тетки мальчику будет хорошо, но сердце ее навсегда осталось бы здесь, в Тампле. Королева написала записку шевалье де Жарже, и он показал ее барону.
«Это была лишь прекрасная мечта, – писала Мария-Антуанетта. – Вы лишний раз доказали, насколько преданы мне. Я бесконечно доверяю вам, но не могу воспользоваться вашим предложением, если мне придется оставить детей. И поверьте мне, я об этом не жалею».
Де Бац вернул записку шевалье, заметив, что руки де Жарже дрожат от волнения.
– И вы собираетесь на этом успокоиться? Вы не будете продолжать борьбу? – спросил барон.
– Нет, мы должны бороться, но я не представляю себе, как обойтись без Лепитра.
– Он наконец выздоровел, этот несчастный? – с презрением поинтересовался де Бац.
– Лепитр в отчаянии. Он страшно сердит на себя за то, что струсил. А последние события только усугубили его страх.
– Я давал ему возможность навсегда избавиться от страха, выехав из страны вместе с королевской семьей. Я даже пообещал ему небольшое состояние. Но этот глупец не пожелал понять, что если он не найдет в себе сил поступать как подобает мужчине в течение нескольких недель, то обречет себя на жизнь в страхе в течение всего того времени, что продержится у власти это правительство. Если, разумеется, он не кончит жизнь на эшафоте. Что вы намерены теперь делать?
– Я собираюсь уехать. Ее величество передала мне через Тулана последнее, что король успел отдать ей перед смертью, – его печать с гербом Франции, обручальное кольцо и маленький пакетик с волосами дофина, принцессы, Мадам Елизаветы и самой королевы, с которым он не расставался с тех пор, как его разлучили с семьей. Я должен отвезти все это в Брюссель и передать графу Ферзену.
Барон нахмурился.
– Ферзену? Почему именно ему?
– Потому что граф всегда поддерживал добрые отношения с графом д'Артуа, которого ценит королева, и не слишком жаловал графа Прованского. Кроме того, мы с ним хорошо знакомы. Я повезу также письма королевы и Мадам Елизаветы. Но в мое отсутствие вы, как и прежде, можете рассчитывать на Тулана.
Жан де Бац молчал. Он не имел ничего против шведа, если не считать того, что имя Ферзена слишком часто связывали с именем королевы. Дело дошло до того, что граф Прованский осмелился потребовать от парижского парламента признания королевских детей незаконнорожденными. Если быть честным до конца, то Жан видел в этом поручении лишь предлог, чтобы сообщить Ферзену новости и, возможно, обратиться к нему за помощью. А ведь куда проще было послать шевалье де Жарже прямиком в Гамм к графу д'Артуа...
– Что ж, мне остается только пожелать вам доброго пути. – Де Бац поднялся. – Госпожа де Жарже едет с вами?
– Нет. Моя жена очень соскучилась по нашей дочери, которая живет сейчас с ее родителями в Ливри. Так что она отправится туда. А что собираетесь делать вы, барон?
– О! Я, как и Тулан, такой же упрямый южанин.
– Вы намерены продолжать? – Глаза де Жарже вспыхнули.
– Разумеется! Я признаю, что невозможно вывезти всю королевскую семью из Тампля сразу, но я не собираюсь отказываться от попыток освободить королеву и Людовика XVII. Этот мальчик – надежда Франции, даже если страна не отдает себе в этом отчета. А вам я желаю счастливого пути. Да помогут вам господь и святой Христофор! Если госпоже де Жарже понадобится помощь, скажите ей, чтобы она обратилась к вашему соседу Русселю. Он всегда знает, где меня можно найти.
Барон был недоволен. Эта история с кольцом и печатью ему не нравилась. Желание королевы вывезти из Франции свои сокровища казалось ему вполне естественным – их необходимо было оградить от варварства санкюлотов. Но доверять эти вещи Ферзену, который никогда не был особенно дружен с Людовиком XVI, чтобы потом передать их легкомысленному д'Артуа... Такая перспектива не пришлась де Бацу по вкусу. Он считал, что существует гораздо более надежные люди, которые могли бы сохранить сокровища королевы, чтобы впоследствии передать новому законному владельцу – королю.
У Марии-Антуанетты была старшая сестра Мария-Елизавета, женщина очень набожная и мудрая. Она посвятила свою жизнь богу и стала аббатиссой монастыря в Инсбруке. Королева могла бы подумать и о ней. Но нет, совершенно явно, что ее сердце и помыслы устремлены только к Акселю Ферзену, а не к набожной сестре. Впрочем, самым главным оставалось то, что он, барон де Бац, будет знать, где искать реликвии, когда настанет время.
Тем временем обстановка в городе становилась все хуже. Как и опасался де Бац, революционный трибунал под председательством Монтане очень быстро сумел посеять в сердцах страх, и не прошло и нескольких месяцев, как этот страх сменился ужасом. Некий Фукье-Тенвиль большинством голосов был избран общественным обвинителем. Почти мгновенно выяснилось, что ни подлинного правосудия, ни жалости от этого человека ждать не приходится, тем более что он никогда не получал юридического образования.
Пока Конвент занимался созданием этого монстра – революционного трибунала, который вскоре должен был стать главным орудием террора, – в Вандее вспыхнуло восстание. Поводом для бунта стало недовольство жителей всеобщей воинской повинностью, но на самом деле восставшие решили свести счеты с теми, кто осмелился казнить короля и отрицал бога. Впервые в истории крестьяне пришли к своим господам и попросили их возглавить мятеж. Под ружье встали сто тысяч человек, они изгоняли со своих земель представителей Республики, которую считали делом рук сатаны.
На границах дела обстояли немногим лучше. Дюмурье, пригрозивший развернуть свои войска против Коммуны, пойти на Париж и вернуть трон Людовику XVII, проиграл в битве при Неервиндене принцу Кобургскому. После поражения эти двое очень быстро нашли общий язык. И когда Конвент прислал своих комиссаров к Дюмурье, чтобы потребовать у него отчета, тот просто-напросто сдал гонцов австрийцам.
Но вопреки всему и несмотря ни на что, в самом Париже светская жизнь не прекращалась. Ее героями стали видные политические деятели, послы и представители театральных кругов. И все это при небывалой дороговизне продуктов, мыла и свечей. Голод и лишения, как всегда, обрушились на бедняков, пока не коснулись тех, кто мог заплатить. Одной из самых богатых женщин Парижа считалась танцовщица Жюли Каро, супруга знаменитого актера-трагика Тальма. Она не изменила привычке принимать друзей в своем очаровательном особняке, стоящем вдалеке от дороги, в конце тенистой аллеи. Среди завсег-датаев ее салона были самые отъявленные революционеры, но приходили сюда и жирондисты, над головой которых в последнее время начали сгущаться тучи. У Тальма был хлебосольный дом. На стол подавали по нескольку раз за вечер, потому что невозможно было предугадать, когда явится очередная партия гостей, которые запросто заглянули на обед или на ужин. Этот расточительный образ жизни вполне подходил Жюли, которая могла позволить себе тратить весьма внушительные суммы.
Еще совсем недавно, когда Жюли блистала на сцене парижской оперы, злые языки называли ее особой весьма расчетливой. Она никогда не отказывалась принимать знаки внимания поклонников, и несколько любовных романов принесли ей неплохие дивиденды. Среди ее поклонников было немало аристократов, что не мешало Жюли во весь голос заявлять о своей приверженности новым идеям. Эта царица танца и королева удовольствий крепко держалась за свои республиканские взгляды и всегда со страстью защищала их.
За два года до описываемых событий Жюли вышла замуж за известного актера-трагика Тальма, покинула сцену и стала хозяйкой очень популярного салона.
Тальма придерживался еще более радикальных взглядов, чем его жена, особенно когда дело касалось искусства. Вместе со своим другом художником Давидом он настоял на том, чтобы во всех пьесах, в которых он играл, герои были одеты в костюмы, соответствующие эпохе. Именно новые идеи Тальма стали причиной раскола труппы театра «Комеди Франсез» в 1791 году. Он и несколько его товарищей создали свой собственный театр, который получил название «Театр Нации». Тальма очень любил римские трагедии и в тоге Цезаря выглядел настолько величественным, что зрители поневоле задавались вопросом, действительно ли великий Тальма – сын простого дантиста?
Через несколько дней после свадьбы Жюли, которая была старше своего супруга на семь лет, родила ему близнецов. Мальчиков назвали Кастор и Поллукс, в лучших традициях современников Виргилия и Горация.
На смену суровой зиме пришел апрель, прохладный, но солнечный. Как-то вечером де Бац, сдвинув шляпу на ухо и небрежно помахивая тростью, неторопливым шагом направлялся к особняку семейства Тальма. Он познакомился с трагиком около двух лет назад в кафе «Корацца» – барона представил депутат-священник Жюльен Тулузский, большой поклонник Жюли Каро и завсегдатай ее вечеров. Де Бац и Тальма понравились друг другу, потому что у них оказались одинаковые литературные вкусы. Жан, любивший театр, восхищался игрой Тальма, а еще больше его попытками смахнуть пыль с репертуара французской театральной сцены и освободить ее от рутины. К тому же они оба часто бывали в Англии, где у них остались друзья, и оба высоко ценили Шекспира.
В свое время молодой Франсуа-Жозеф Тальма, окончив школу, отправился в Лондон к своему отцу, хирургу-дантисту, чтобы научиться ремеслу. Но вид челюстей жителей английской столицы только лишний раз убедил молодого человека в том, что его истинное призвание – это театр. Свою карьеру Тальма начал во Франции и очень быстро стал одним из самых известных актеров. Для де Баца общение с этим образованным человеком, не лишенным чувства юмора, являлось некой отдушиной в его полной опасностей жизни заговорщика, о которой актер даже не подозревал.
Зная о республиканских взглядах Жюли, которые ее супруг полностью разделял, де Бац старался никоим образом не посвящать Тальма в свою тайную деятельность. И этим вечером он шел на ужин к другу, просто чтобы немного расслабиться, насладиться игрой ума, выпить хорошего вина и вкусно поесть, обсуждая все сразу и ничего конкретно. Барон отлично понимал, что встретит там не менее полудюжины жирондистов и это позволит ему узнать последние новости из Конвента.
