Текст книги "Жангада. Кораблекрушение "Джонатана"."
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Одни в комнате, где их никто не мог ни видеть, ни слышать, Жоам Гарраль и Торрес с минуту смотрели друг на друга, не произнося ни слова.
Неужели авантюрист не решался начать разговор? Или он предвидел, что Жоам Гарраль ответит на все его вопросы презрительным взглядом? Да, конечно. И потому Торрес не спрашивал. С самого начала он утверждал, выступал в роли обвинителя.
– Жоам, – начал он, – ваша фамилия не Гарраль, а Дакоста.
Услышав эту фамилию, Жоам Гарраль невольно вздрогнул, но ничего не ответил.
– Вы – Жоам Дакоста, – продолжал Торрес, – двадцать три года назад вы служили в управлении Тижокского рудника, и вас приговорили к смерти по делу об ограблении и убийстве.
Жоам Гарраль не ответил ни слова, и его спокойствие, по-видимому, удивило авантюриста. Неужели он ошибся, обвиняя своего гостеприимного хозяина? Нет! Иначе Жоам Гарраль возмутился бы, услышав эти страшные обвинения. Должно быть, он просто ждет, чтобы узнать, к чему клонит Торрес.
– Жоам Дакоста, – продолжал Торрес, – повторяю, это вас арестовали за кражу алмазов, судили и приговорили к смерти, это вы бежали из тюрьмы в Вилла-Рике за несколько часов до казни! Что ж вы не отвечаете?
За этим прямым вопросом последовало продолжительное молчание. Жоам Гарраль, все такой же спокойный, отошел в сторону и сел. Облокотившись на маленький столик, он смотрел прямо в глаза своему обвинителю, не опуская головы.
– Что же вы не отвечаете? – настаивал Торрес.
– Какого ответа вы ждете от меня? – твердо спросил Гарраль.
– Такого ответа, – медленно произнес Торрес, – который помешал бы мне пойти в Манаусе к начальнику полиции и сказать ему; здесь находится человек, которого нетрудно опознать даже после двадцатитрехлетнего отсутствия; человек этот – подстрекатель и участник кражи алмазов в Тижоке, он сообщник убийц конвоя, это осужденный, сбежавший перед казнью, это Жоам Дакоста, назвавшийся Жоамом Гарралем.
– Значит, – сказал Жоам Гарраль, – мне нечего опасаться вас, Торрес, если я отвечу вам так, как вы хотите?
– Конечно, потому что тогда ни вам, ни мне не будет никакого расчета говорить об этом деле.
– Ни вам, ни мне? – проговорил Жоам Гарраль. – Значит, я должен заплатить вам за молчание не деньгами?
– Нет! Сколько бы вы мне ни предложили!
– Чего же вы хотите?
– Жоам Гарраль, я ставлю одно условие. Но не спешите отвергать его, помните, что вы в моей власти.
– Каково же ваше условие?
Торрес минуту помедлил. Его удивляло поведение этого человека, жизнь которого была в его руках. Он ждал ожесточенного торга, униженных просьб, слез… Перед ним был преступник, осужденный за тягчайшее злодеяние, но он даже не дрогнул. Наконец, скрестивши руки, Торрес сказал:
– У вас есть дочь. Она мне нравится, и я хочу на ней жениться.
Как видно, Жоам Гарраль ожидал всего от подобного человека и потому, выслушав его, не потерял самообладания.
– Стало быть, – проговорил он, – достопочтенный Торрес хочет войти в семью убийцы и грабителя?
– А уж это дело мое, я сам знаю, как мне поступать, – буркнул Торрес. – Я хочу быть зятем Жоама Гарраля и буду им.
– Однако вам, кажется, известно, Торрес, что моя дочь выходит замуж за Маноэля Вальдеса?
– Откажите Маноэлю Вальдесу.
– А если моя дочь не захочет?
– Я знаю ее: если вы ей расскажете все – она согласится, – бесстыдно ответил Торрес.
– Все?
– Все, коли понадобится. Если ей придется выбирать между собственным чувством и честью семьи, жизнью отца, она не станет колебаться!
– Какой же вы мерзавец, Торрес! – спокойно сказал Жоам Гарраль, который по-прежнему не терял хладнокровия.
– Мерзавец и убийца всегда могут столковаться!
Тут Жоам Гарраль встал, подошел к негодяю и, глядя ему прямо в глаза, проговорил:
– Торрес, если вы хотите войти в семью Жоама Дакосты, значит, вы знаете, что Жоам Дакоста неповинен в преступлении, за которое был осужден.
– Вот как!
– И добавлю еще: у вас, должно быть, имеется доказательство его невиновности, которое вы собираетесь огласить в тот день, когда женитесь на его дочери.
– Давайте говорить начистоту, Жоам Гарраль, – сказал, понизив голос, Торрес, – и посмотрим, откажетесь ли вы отдать мне свою дочь, когда выслушаете меня.
– Я слушаю вас, Торрес.
– Ну что ж, это правда, – произнес авантюрист, медленно, словно нехотя, цедя слова, – это правда, вы невиновны! Я знаю это, потому что мне известно имя настоящего преступника и я могу доказать вашу невиновность!
– А где негодяй, совершивший преступление?
– Он умер.
– Умер! – воскликнул Жоам Гарраль побледнев, как будто это слово отнимало у него всякую надежду оправдаться.
– Умер, – повторил Торрес. – Но этот человек, с которым я познакомился через много лет после преступления, не подозревая, что он преступник, написал своей рукой историю кражи алмазов со всеми подробностями. Незадолго до смерти его стали мучить угрызения совести. Он знал, где скрывается Жоам Дакоста и под каким именем невинно осужденный начал новую жизнь. Знал, что Дакоста богат, живет в кругу счастливой семьи, но знал также, что осужденный не может быть счастлив. Так вот, он решил вернуть ему счастье, восстановив его доброе имя, на которое тот имел право!.. Но смерть настигла его… и он поручил мне, своему товарищу, сделать то, чего сам не успел! Он отдал мне доказательство невиновности Дакосты, велел передать ему эту бумагу, и умер.
– Имя этого человека! – в волнении Жоам Гарраль невольно повысил голос.
– Вы узнаете его, когда мы породнимся.
– А где его записка?
Жоам Гарраль был готов броситься на Торреса, обыскать его и вырвать у него это доказательство своей невиновности.
– Записка в надежном месте, – ответил Торрес, – и вы получите ее только после того, как ваша дочь станет моей женой. Ну, что? Вы и теперь откажете мне?
– Да, – сказал Жоам Гарраль, – но за эту записку я даю вам половину моего состояния.
– Половину? Согласен! Но при условии, что Минья принесет ее мне в виде приданого, – ответил Торрес.
– Так вот как вы выполняете волю умирающего грешника, в порыве раскаяния попросившего вас исправить содеянное им зло!
– Да, так!
– Еще раз говорю вам, Торрес, вы последний из мерзавцев!
– Пускай!
– А так как я не убийца, то нам не столковаться!
– Стало быть, вы отказываетесь?
– Отказываюсь!
– Тогда вы губите себя, Жоам Гарраль. В вашем судебном деле все против вас. Вас приговорили к смерти, а вы сами знаете, правительство запрещает смягчать наказание осужденным за подобные преступления. Если на вас донесут – вас арестуют! Как только арестуют – вас казнят! А я на вас донесу!..
Как ни владел собой Жоам Гарраль, он не мог больше сдерживаться. Еще миг, и он бросился бы на Торреса.
Но мошенник сделал ход, который заставил его опомниться.
– Берегитесь, ваши дети не знают, что отец их Жоам Дакоста, а вы откроете им эту тайну, – сказал он.
Жоам Гарраль остановился. Он снова овладел собой, и лицо его приняло обычное спокойное выражение.
– Наш разговор слишком затянулся, – сказал он, направляясь к двери, – теперь я знаю, что мне делать.
– Берегитесь, Жоам Гарраль! – снова пригрозил ему Торрес, который еще не верил, что его гнусное вымогательство провалилось.
Жоам Гарраль ничего не ответил. Он распахнул дверь на веранду, знаком велел Торресу следовать за ним, и оба направились к середине жангады, где собралась вся семья Гарралей.
Бенито, Маноэль, а за ними остальные встали, сильно встревоженные. Они заметили, что Торрес вышел с угрожающим видом и глаза его горят злобой.
Жоам Гарраль, напротив, вполне владел собой и был почти весел.
Оба остановились против Якиты с детьми. Никто не решался заговорить.
Торрес первый прервал это тягостное молчание, сказав глухим голосом с присущей ему наглостью:
– Последний раз я требую у вас ответа, Жоам Гарраль!
– Слушайте же мой ответ. – И Жоам Гарраль обратился к жене: – Якита, особые обстоятельства вынуждают меня изменить решение, принятое нами относительно свадьбы Миньи и Маноэля.
– Наконец-то! – вскричал Торрес.
Жоам Гарраль, не удостоив его ответом, бросил на авантюриста взгляд, полный глубокого презрения.
Но у Маноэля от волнения чуть не разорвалось сердце. Минья, побледнев как полотно, встала и шагнула к матери, как бы ища у нее защиты, а Якита раскрыла ей объятия.
– Отец! – воскликнул Бенито, становясь между отцом и Торресом. – Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, – громко ответил Жоам Гарраль, – что ждать приезда в Белен, чтобы обвенчать Минью с Маноэлем, слишком долго! Завтра же отец Пассанья обвенчает их здесь, на жангаде, если после разговора со мной Маноэль не захочет отложить свадьбу.
– Ах, что вы, отец!.. – воскликнул молодой человек.
– Подожди называть меня отцом, Маноэль, – промолвил Жоам Гарраль, и в голосе его звучала невыразимая боль.
Торрес стоял скрестив руки и оглядывал всех с беспримерной наглостью.
– Стало быть, это ваше последнее слово? – спросил он, протягивая руку к Жоаму Гарралю.
– Нет, не последнее.
– Что же вы скажете еще?
– Вот что, Торрес. Я здесь хозяин! И вы тотчас, угодно вам или неугодно, покинете жангаду.
– Да, тотчас! – вскричал Бенито. – Или я выкину его за борт!
Торрес пожал плечами.
– Оставьте угрозы, – бросил он. – Они ни к чему. Я и сам хочу немедленно сойти на берег. Но вы еще вспомните обо мне, Жоам Гарраль! Мы снова увидимся с вами, и очень скоро!
– Если это будет зависеть от меня, – ответил Жоам Гарраль, – то, быть может, даже скорее, чем вам бы хотелось. Завтра же я буду у судьи Рибейро, главного судьи провинции, – я предупредил его о моем приезде в Манаус. Если посмеете, приходите туда и вы!
– К судье Рибейро?.. – пробормотал Торрес, явно сбитый с толку.
– Да, к судье Рибейро! – повторил Жоам Гарраль.
Затем он презрительным жестом указал Торресу на пирогу и приказал четырем гребцам немедленно высадить его на ближайшем берегу острова.
И негодяй скрылся наконец.
Вся семья, еще не оправившись от волнения, молча ждала, когда заговорит ее глава. Но тут Фрагозо, не вполне отдавая себе отчет в серьезности положения, со свойственной ему живостью обратился к Жоаму Гарралю:
– Если господин Маноэль обвенчается завтра на жангаде…
– Вы обвенчаетесь одновременно с ним, друг мой, – ласково ответил Жоам Гарраль.
И, сделав знак Маноэлю, он удалился с ним в свою комнату.
Разговор Жоама Гарраля с Маноэлем продолжался около получаса, но всем казалось, что прошла целая вечность, пока дверь снова не отворилась. Маноэль вышел один.
В глазах его сверкала благородная решимость. Подойдя к Яките, он назвал ее матушкой, Минью – своей женой, а Бенито – братом. Затем, повернувшись к Лине и Фрагозо, сказал:
– До завтра! – и ушел.
Теперь он знал все, что произошло между Жоамом Гарралем и Торресом. Узнал он и то, что Жоам Гарраль рассчитывает на поддержку судьи Рибейро, с которым без ведома семьи уже год состоит в переписке, что он разъяснил судье свое дело и убедил его в своей невиновности. Гарраль смело пустился в это путешествие с единственной целью: добиться пересмотра несправедливого обвинения, жертвой которого он стал, и не дать дочери и зятю попасть в такое же ужасное положение, какое ему пришлось так долго терпеть самому.
Да, теперь Маноэль все это знал, он знал также, что Жоам Гарраль, или, вернее, Жоам Дакоста, невиновен, и благодаря своему несчастью этот человек сделался Маноэлю еще дороже.
Но одного он не знал: что существует письменное доказательство невиновности Жоама Гарраля и что оно находится в руках у Торреса. Жоам Гарраль хотел предоставить судье возможность воспользоваться этим доказательством, которое должно было принести ему оправдание, если только Торрес не солгал.
А пока Маноэль сказал, что пойдет к отцу Пассанья и попросит его все приготовить для венчания обеих пар.
Назавтра, 24 августа, за час до начала брачного обряда, большая пирога, отчалив от левого берега, пристала к жангаде.
Двенадцать гребцов быстро пригнали ее из Манауса; в ней сидели полицейские и начальник полиции, который, назвав себя, поднялся на жангаду.
В эту минуту Жоам Гарраль и его близкие, уже в праздничном платье, вышли из дома.
– Где Жоам Гарраль? – спросил начальник полиции.
– Это я, – ответил Жоам Гарраль.
– Жоам Гарраль, – провозгласил начальник полиции, – вас звали раньше Жоам Дакоста! Один человек носил два имени. Вы арестованы!
Услышав эти слова, ошеломленные Якита и Минья замерли, не в силах двинуться с места.
– Мой отец – убийца?! – закричал Бенито и хотел броситься к Жоаму Гарралю.
Но отец знаком приказал ему замолчать.
– Я позволю себе задать только один вопрос, – твердым голосом сказал он, обращаясь к начальнику полиции. – Кто дал приказ о моем аресте? Главный судья Рибейро?
– Нет, – ответил тот, – приказ о немедленном аресте дал его заместитель. У судьи Рибейро вчера вечером был апоплексический удар, а в два часа ночи он умер, не приходя в сознание.
– Умер! – вскричал Жоам Гарраль, которого, казалось, сразило это известие. – Умер!.. Умер!..
Но вскоре он снова поднял голову и обратился к жене и детям:
– Дорогие мои, один судья Рибейро знал, что я невиновен. Его смерть может оказаться роковой для меня, но все же не надо приходить в отчаяние.
Начальник полиции подал знак полицейским, и они подошли, чтобы увести Жоама Гарраля.
– Говорите же, отец! – закричал Бенито, обезумев от горя. – Скажите слово, и мы вас отстоим! Мы готовы силой исправить ужасную ошибку, жертвой которой вы стали!
– Здесь нет ошибки, мой сын. Жоам Гарраль и Жоам Дакоста – одно лицо. Да, я в самом деле Жоам Дакоста. Я, честный человек, из-за судебной ошибки двадцать три года назад был несправедливо приговорен к смерти вместо настоящего преступника. И я клянусь перед богом головой моих детей и их матери в своей полной невиновности!
– Вам запрещены всякие переговоры с вашей семьей, – сказал начальник полиции. – Вы арестованы, Жоам Гарраль, и я должен выполнить приказ со всей строгостью.
Жоам Гарраль движением руки остановил своих близких и потрясенных слуг.
– Пусть свершится людское правосудие, – сказал он, – пока не свершилось правосудие божие.
И, высоко подняв голову, сошел в пирогу.
Воистину казалось, что из всех присутствующих один Жоам Гарраль выдержал, не дрогнув, обрушившийся на него тяжкий удар.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1. Манаус
Город Манаус расположен точно на 3°84′ южной широты и на 67°27′ долготы к западу от парижского меридиана. Он находится в четырехстах двадцати лье от Белена и всего в десяти километрах от устья Риу-Негру.
Манаус стоит не на Амазонке, он выстроен на левом берегу Риу-Негру – самого значительного и многоводного из притоков великой бразильской артерии. Живописно расположенные частные дома и общественные здания столицы провинции возвышаются над окружающей ее широкой равниной.
Риу-Негру, открытая в 1645 году испанцем Фавелла, берет свое начало в горах, лежащих на северо-западе, между Бразилией и Новой Гренадой, в самом центре провинции Попаян; а два ее притока – Пимичим и Касикьяре – связывают эту провинцию с Ориноко.
Мощные воды Риу-Негру, пройдя тысячу семьсот километров, вливаются в Амазонку, образуя устье шириной почти в две тысячи четыреста метров, где течение так сильно и быстро, что ее темные струи на расстоянии нескольких миль не смешиваются со светлой водой Амазонки. В месте слияния двух рек берега раздвигаются и образуют обширную бухту длиной в пятнадцать лье, которая тянется до островов Анавильянас.
Здесь, водном из узких заливчиков, расположена гавань Манауса. В ней скопляется множество судов: одни стоят на якоре, дожидаясь попутного ветра, другие ремонтируются в многочисленных каналах, так называемых «игуарапе», которые, причудливо извиваясь, изрезали город, что придает ему сходство с голландскими городами.
Когда тут появится порт для пароходов, который должен быть скоро построен у слияния двух рек, торговля в Манаусе сильно увеличится. Сюда привозят строевой лес и многие ценные породы деревьев, какао, каучук, кофе, сальсапарель, сахарный тростник, индиго, мускатный орех, соленую рыбу, черепаховое масло, и эти многочисленные товары можно будет отправлять во все стороны по многочисленным водным путям: по Риу-Негру на север и запад, по Мадейре на запад и юг и, наконец, по Амазонке на восток, до побережья Атлантического океана. Таким образом, положение этого города на редкость удачно и должно всячески способствовать его процветанию.
Манаус, или Манао, когда-то назывался Моура, а потом – Барра де Риу-Негру. С 1757 по 1804 год город этот составлял только часть крепости, носившей название большого притока Амазонки, устье которого он занимал. Но с 1826 года, сделавшись столицей обширной провинции Амазонки, он был переименован в Манао, – так называлось индейское племя, жившее в ту пору на территории Центральной Америки.
Многие малоосведомленные путешественники ошибочно считали, что этот город и есть знаменитый Манао, фантастический город, якобы находившийся у легендарного озера Парима. Существовало предание, что здесь некогда была страна Эльдорадо, правитель которой велел каждое утро обсыпать себя золотым порошком, так много драгоценного металла было в этой счастливой стране, где золото гребли прямо лопатами. Но, как оказалось, мнимые золотые россыпи были попросту минералами, богатыми слюдой, не представляющей ценности; ее обманчивый блеск ввел в заблуждение жадных золотоискателей.
Короче говоря, в Манаусе нет никаких баснословных богатств мифологической столицы Эльдорадо. Это город с пятью тысячами жителей[35]35
В наше время в Манаусе, административном центре штата Амазонас, 142400 жителей; порт на реке Амазонке доступен для морских судов.
[Закрыть], из них не менее трех тысяч чиновники. Вот почему здесь довольно много административных зданий, где служат эти чиновники: законодательная палата, дворец губернатора, казначейство, почтамт, таможня, не считая училища, основанного в 1848 году, и недавно построенной больницы. Если к ним добавить кладбище, занимающее восточный склон холма, где в 1669 году для защиты от пиратов была воздвигнута крепость, ныне уже разрушенная, то мы получим представление о всех достопримечательностях города.
Что до церковных зданий, то мы можем назвать только два: небольшую Благовещенскую церковь и часовню Божьей матери-целительницы, построенную почти на голом месте, на холме, возвышающемся над Манаусом.
Для города, основанного испанцами, это очень мало. К двум названным церквам можно добавить еще кармелитский монастырь, хотя от него после пожара в 1850 году остались одни развалины.
Население Манауса не превышает указанной нами цифры и, помимо должностных лиц, чиновников и солдат, в него входят еще португальские торговцы и индейцы из разных племен, живущих вокруг Риу-Негру.
Городское движение сосредоточено на трех главных, довольно кривых улицах; они носят характерные для этой страны своеобразные названия: «улица Бога-отца», «улица Бога-сына» и «улица Святого духа». Кроме того, через весь город тянется на запад великолепная аллея из столетних апельсиновых деревьев, которую благоговейно сохранили архитекторы, построившие новый город на месте старого.
Вокруг трех главных улиц раскинулась целая сеть немощеных улочек, все они пересекаются четырьмя каналами, через которые перекинуты деревянные мостки. Кое-где мутные воды этих каналов – «игуарапе», протекают по пустырям, густо заросшим сорняком и яркими цветами; это как бы естественные скверы, и затеняют их прекрасные деревья, главным образом исполинские «сумаумейры», с белой корой, узловатыми ветвями и широкой, раскинувшейся, как купол, кроной.
Частные дома представляют собой несколько сотен довольно примитивных жилищ, кое-где крытых черепицей, кое-где большими пальмовыми листьями, с маленькими башенками и выступающими вперед помещениями для лавок, принадлежащих по большей части португальским торговцам.
А что за люди выходят на прогулку из общественных зданий и из частных домов, когда наступает час отдыха? Чванные господа в черных сюртуках, шелковых цилиндрах, лакированных башмаках и с бриллиантовыми булавками в галстуках. Расфранченные дамы в пышных и безвкусных нарядах, юбках с оборками и самых модных шляпках. И, наконец, индейцы, которые тоже начинают перенимать европейские моды и понемногу утрачивают все, что оставалось от местного колорита в средней части бассейна Амазонки.
Таков город Манаус, с которым следовало в общих чертах познакомить читателя для ясности нашего рассказа. Здесь было так трагически прервано плавание жангады в самой середине пути; здесь вскоре предстояло развернуться перипетиям этой таинственной драмы.
2. Первые минутыЕдва пирога, увозившая Жоама Гарраля, или, вернее, Жоама Дакосту – пора вернуть ему настоящее имя, – скрылась из глаз, как Бенито подошел к Маноэлю.
– Скажи, что тебе известно? – спросил он.
– Мне известно, что твой отец невиновен! Да! Невиновен! – ответил Маноэль. – И что двадцать три года назад он был осужден за преступление, которого не совершил!
– Он все сказал тебе, Маноэль?
– Все, Бенито! Этот благородный человек не хотел ничего скрывать из своего прошлого от того, кто должен стать ему сыном и мужем его дочери.
– А может ли отец представить теперь доказательство своей невиновности?
– Таким доказательством служит его безупречная жизнь на протяжении последних двадцати трех лет, заслужившая всеобщее уважение, а также сделанный им шаг: он сам отправился к судье, чтобы сказать: «Я тут! Я не хочу больше вести это двойное существование. Я не хочу прятаться под вымышленным именем. Вы осудили невиновного! Восстановите его доброе имя!»
– А ты… когда отец рассказал тебе… Ты ни на минуту не усомнился в нем?
– Ни на минуту, брат мой!
И молодые люди крепко пожали друг другу руки.
Затем Бенито подошел к отцу Пассанья.
– Отец, – сказал он, – уведите матушку и сестру в их комнаты. Пожалуйста, не покидайте их до конца дня! Никто здесь не сомневается в невиновности моего отца… никто! Вы это знаете. Завтра мы с матушкой пойдем к начальнику полиции. Нам не откажут в разрешении посетить заключенного. Нет, это было бы слишком жестоко! Мы повидаемся с отцом и решим, что нам делать, чтобы снять с него обвинение!
Сначала Якита, сраженная внезапно обрушившимся на нее ударом, была в каком-то оцепенении, но вскоре эта отважная женщина оправилась. Якита Дакоста будет такой же стойкой, какой была Якита Гарраль. Она не сомневалась в невиновности мужа. Ей даже не приходило в голову, что Жоама Дакосту можно упрекнуть за то, что он женился на ней, скрыв свое имя. Она помнила только о долгой счастливой жизни, которую создал ей этот великодушный человек, сейчас безвинно брошенный в тюрьму. Завтра же она будет у тюремных ворот и не отойдет от них, пока ее не впустят.
Отец Пассанья увел ее вместе с дочерью, которая не могла сдержать слез, и все трое заперлись в доме.
Молодые люди остались одни.
– А теперь, Маноэль, – сказал Бенито, – я должен знать все, что рассказал тебе отец.
– Мне нечего скрывать от тебя, Бенито.
– Зачем пришел Торрес на жангаду?
– Чтобы продать Жоаму Дакосте тайну о его прошлом.
– Значит, когда мы встретили Торреса в лесу возле Икитоса, он уже собирался вступить в переговоры с моим отцом?
– Несомненно, – ответил Маноэль. – Негодяй направлялся к фазенде, чтобы осуществить давно задуманный план и с помощью гнусного шантажа выманите деньги у твоего отца.
– А когда мы сообщили ему, что отец со всей семьей собирается пересечь границу, он сразу изменил свой план?
– Вот именно, потому что Жоам Дакоста, оказавшись на бразильской земле, был бы скорее в его власти, чем когда жил по ту сторону перуанской границы. Вот почему мы встретили Торреса в Табатинге, где он ждал, вернее, подкарауливал нас.
– А я-то предложил ему плыть с нами на жангаде! – в отчаянии воскликнул Бенито.
– Не упрекай себя напрасно, брат! – проговорил Маноэль. – Рано или поздно Торрес все равно добрался бы до нас. Не такой он человек, чтобы отказаться от богатой добычи! Если бы он разминулся с нами в Табатинге, он разыскал бы нас в Манаусе.
– Да, Маноэль, ты прав! Но теперь незачем думать о прошлом… надо подумать о настоящем! К чему бесплодные сожаления! Надо действовать!
И Бенито провел рукою по лбу, стараясь представить себе все подробности этого преступления.
– Послушай, – спросил он, – как мог Торрес узнать, что отец двадцать три года назад был осужден по этому странному делу в Тижоке?
– Понятия не имею, – ответил Маноэль, – и, судя по всему, твой отец тоже не знает.
– Однако Торрес знал, что Жоам Дакоста скрывается под именем Жоама Гарраля?
– Очевидно.
– И знал, что мой отец живет в Перу, в Икитосе, куда бежал много лет назад?
– Да, знал. Но как он об этом узнал, я не могу понять!
– Последний вопрос, – продолжал Бенито. – Какую сделку предложил Торрес отцу во время короткого разговора, после которого отец его выгнал?
– Он грозился донести на Жоама Гарраля и сообщить его настоящую фамилию, если тот откажется заплатить ему за молчание, чтобы спасти себя.
– А какой ценой?
– Ценой руки его дочери! – побледнев от гнева, ответил Маноэль.
– Как?! Этот мерзавец осмелился!..
– Ты видел, Бенито, как ответил твой отец на это гнусное предложение?
– Да, видел! Он ответил, как честный человек в порыве негодования. Он выгнал Торреса. Но этого еще мало. Да, для меня этого мало. Ведь отца арестовали по доносу Торреса, правда?
– Да, по его доносу.
– Так вот, я должен его разыскать! – воскликнул Бенито, грозя рукой вдаль, туда, где скрылся Торрес. – Я должен выяснить, как он добыл эту тайну! Пусть скажет мне, узнал ли он ее от истинного виновника преступления. Он заговорит… А если откажется говорить, я знаю, что мне делать!
– Что делать нам обоим, – сказал не столь пылко, но не менее решительно Маноэль.
– Нет, Маноэль… нет! Мне одному!
– Мы братья, Бенито, и долг отмщения возложен на нас обоих!
Бенито не возражал. Как видно, на этот счет он уже принял твердое решение.
В эту минуту лоцман Араужо, внимательно наблюдавший за течением реки, подошел к молодым людям.
– Как вы решили, – спросил он, – должна ли жангада оставаться на якоре у острова Мурас или войти в гавань Манауса?
Вопрос этот нужно было обдумать и решить до ночи.
Конечно, известие об аресте Жоама Гарраля уже успело распространиться по городу. Несомненно, оно возбудило любопытство его жителей. А что, если оно вызвало не только любопытство, но и враждебность к осужденному, главному виновнику преступления в Тижоке, которое когда-то наделало столько шуму? Что, если можно опасаться какого-нибудь выступления толпы, возмущенной злодеянием, которое до сих пор не было наказано? Если так, не лучше ли оставить жангаду на якоре у острова Мурас, на правом берегу реки, в нескольких милях от Манауса?
Вопрос обсудили, взвесив все «за» и «против».
– Нет! – воскликнул Бенито. – Если мы останемся здесь, могут подумать, что мы покинули отца и сомневаемся в его невиновности, что мы боимся, как бы нас не сочли его соучастниками! Мы должны немедленно отправиться в Манаус!
– Ты прав, Бенито, – поддержал его Маноэль. – Трогаемся!
Араужо одобрительно кивнул головой и приказал команде готовиться к отплытию. Маневрировать в этом месте было не так просто. Предстояло пересечь наискось течение Амазонки, сливавшееся с течением Риу-Негру, и войти в устье этого притока, открывавшееся в двенадцати милях на левом берегу.
Лоцман велел отдать швартовы, и жангада, подхваченная течением, двинулась по диагонали к другому берегу. Араужо, пользуясь течением, огибавшим выступы берегов, искусно вел громадный плот в нужном направлении с помощью команды, орудовавшей длинными баграми.
Два часа спустя жангада подошла к другому берегу Амазонки, немного выше устья Риу-Негру, и течение само отнесло ее в широкую бухту, открывшуюся на левом берегу притока.
Наконец, к пяти часам вечера, жангада крепко пришвартовалась к этому берегу, но не в самой гавани Манауса, войти куда можно было, лишь преодолев довольно сильное течение, а на полмили пониже. Теперь плот покачивался на черных водах Риу-Негру, у довольно высокого берега, поросшего цекропиями с золотисто-коричневыми почками и окруженного высоким тростником «фроксас» с крепкими стеблями, из которых индейцы делают себе копья.
На берег вышло несколько местных жителей. Без сомнения, их привело к жангаде любопытство. Весть об аресте Жоама Дакосты уже успела облететь весь город; однако они были не слишком назойливы и держались в отдалении.
Бенито хотел тотчас же отправиться на берег, но Маноэль его отговорил.
– Подожди до завтра, – сказал он. – Скоро наступит ночь, и нам нельзя покидать жангаду.
– Пусть так, отложим до завтра! – согласился Бенито.
В эту минуту Якита с дочерью и отцом Пассанья вышли из дому. Минья была еще в слезах, но глаза ее матери были сухи, движенья тверды и решительны. Чувствовалось, что эта женщина готова ко всему: и выполнить свой долг, и добиваться своих прав.
Якита медленно подошла к Маноэлю.
– Маноэль, – проговорила она, – выслушайте меня. Я должна сказать вам то, что велит мне моя совесть.
– Я слушаю вас, – ответил Маноэль.
Якига посмотрела ему прямо в глаза.
– Вчера, после разговора с моим мужем, Жоамом Дакоста, вы подошли ко мне и сказали «матушка»; вы взяли за руку Минью и назвали ее своей женой. Прошлое Жоама Дакосты уже не было для вас тайной, вы все знали о нем?
– Знал, – ответил Маноэль, – и да накажет меня бог, если я колебался хоть секунду!
– Пусть так, Маноэль, но тогда Жоам Дакоста еще не был арестован. Теперь положение изменилось. Пусть муж мой неповинен, но он в руках полиции, тайна его разглашена, Минья – дочь человека, приговоренного к смерти…
– Минья Дакоста или Минья Гарраль – не все ли мне равно! – пылко воскликнул Маноэль.
– Маноэль… – прошептала девушка.
Она, наверно, упала бы, если бы верные руки Лины не подхватили ее.
– Матушка, если вы не хотите ее убить, назовите меня сыном! – сказал Маноэль.
– Мой сын! Дитя мое!
Вот все, что могла проговорить Якита, и слезы, которые она сдерживала с таким трудом, покатились у нее по щекам.
Все вернулись домой. Но в эту долгую ночь никто не сомкнул глаз, и честная семья ни на час не могла забыть выпавшего ей тяжкого испытания.
