Текст книги "История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

В результате исследований, проведенных «Натуралистом», было установлено, «что так называемый залив Шарк представляет собой большую выемку берега глубиной примерно в пятьдесят лье, если считать от мыса Кювье на севере до конца бухты Анри-Фрейсине, что весь восточный берег образован исключительно материком, а западный – островком Кокс, островами Берниер, Дорр, Дёрк-Хартог и отчасти материком. Посредине этого обширного залива выдается полуостров Перон, к востоку и к западу от которого находятся бухты Амелен и Анри-Фрейсине».

Болезни, свирепствовавшие среди несчастных мореплавателей, привели к тому, что между командиром Боденом и его ближайшими помощниками на время воцарился мир. Его самого мучила злокачественная перемежающая лихорадка. Болезнь протекала в такой тяжелой форме, что в течение нескольких часов его считали мертвым. Это не помешало ему через неделю после выздоровления посадить под арест мичмана Пике, которому старшие офицеры обоих кораблей продолжали выказывать самое искреннее уважение и дружбу. По возвращении во Францию Пике был произведен в лейтенанты, что уже само по себе говорит о том, что никакой вины за ним не имелось.

Капитан Боден нарушил порядок исследований, предложенный Академией наук. Теперь ему следовало направиться к Тасмании. Покинув Тимор 13 ноября 1801 года, французские моряки ровно через два месяца увидели южный берег этого острова. Болезнь продолжала свирепствовать с той же силой, и число ее жертв стало довольно значительным.

Оба корабля вошли в пролив Д'Антркасто, не замеченный ни Тасманом, ни Куком, ни его спутником Фюрно, ни Марионом; открытие этого пролива явилось результатом заблуждения, которое могло привести к очень опасным последствиям.

Стоянка там имела целью пополнение запаса воды. Поэтому несколько шлюпок немедленно были посланы на ее поиски.

«В девять часов тридцать минут, – рассказывает Перон, – мы находились у входа в бухту Суон. Это место показалось мне самым живописным и приятным из всех, виденных мной во время нашего длительного плавания. В глубине бухты открывается панорама семи цепей гор, постепенно повышающихся по мере отдаления от берега. Справа и слева, со всех сторон бухта окружена высокими холмами, образовавшими под действием стихии множество маленьких округлых мысов и романтических бухточек. Повсюду буйно развивается растительность; берега поросли могучими деревьями, стоящими такой сплошной стеной, что проникнуть в такую лесную чащу почти невозможно. Бесчисленные попугаи различных видов в самом ярком оперении порхали среди вершин, а в тени ветвей резвились прилетевшие из-за моря очаровательные синицы с кольцом из синих перьев вокруг шеи. Море в бухте было исключительно спокойным, и лишь мелкая рябь появлялась на его поверхности, когда проплывали огромные стаи черных лебедей».

Все остальные отряды, посланные на поиски пресной воды, остались не так довольны, как Перон, от встречи с населяющими эти места людьми. Капитан Амелен, которого сопровождали натуралисты Лешено и Пти, несколько офицеров и матросов, встретил туземцев и преподнес им множество подарков. В ту минуту, когда французы садились в шлюпку, в них полетел град камней, и капитан Амелен получил серьезный ушиб. Хотя дикари размахивали копьями и не скупились на угрожающие жесты, ни одного выстрела из ружья не последовало. Редкий пример выдержки и человечности!

«Гидрографические работы экспедиции адмирала д'Антркасто, относящиеся к Земле Ван Димена, отличаются таким совершенством, – говорится в отчете, – что, пожалуй, ничего лучшего в этом роде найти невозможно, и Ботан-Бопре, выполнивший основную их часть, заслужил бесспорное право на уважение своих соотечественников и на признательность моряков всех стран. В тех случаях, когда обстоятельства позволяли этому опытному гидрографу заняться подробными исследованиями, он не оставлял никаких пробелов, которые могли бы пополнить последующие мореплаватели. Сказанное относится главным образом к проливу Д'Антркасто и примыкающим к нему многочисленным заливам и бухтам. К сожалению, не так обстоит дело в отношении части Земли Ван Димена, находящейся к северо-востоку от пролива, и лишь очень поверхностно изученной помощниками французского адмирала».

Именно эту часть побережья стремились заснять гидрографы, с тем чтобы дать ее исчерпывающее описание, связав свои работы с трудами соотечественников. Съемки, исправившие и дополнившие данные д'Антркасто, задержали экспедицию Бодена до 5 февраля. Затем она приступила к изучению юго-восточного берега Тасмании. Плавание протекало в одних и тех же условиях. События не отличались разнообразием и представляют интерес лишь для специалистов. Поэтому, несмотря на важное значение и тщательность этих съемок, мы остановимся только на сопутствовавших им некоторых забавных происшествиях.

«Натуралист» и «Географ» направились для исследования восточного берега Тасмании, пролива Банкс и Бассова пролива.

«Шестого марта утром мы шли на большом расстоянии вдоль островков Тайефер и острова Схоутена. Примерно в полдень мы находились на траверзе мыса Форестье, когда наш гидрограф Буланже отправился на большом баркасе, которым командовал Моруар, чтобы заснять с более близкого расстояния все детали береговой линии. Корабль должен был идти параллельным курсом с баркасом и не терять его из виду. Не прошло и четверти часа после отхода шлюпки с Буланже, как наш командир совершенно неожиданно и без всякой видимой причины, взяв галс в сторону открытого моря, стал удаляться. Вскоре мы перестали различать шлюпку. Только к ночи мы снова увидели землю. Поднялся сильный ветер; с каждым мгновением он крепчал; корабль стало относить. Наступила ночь и скрыла от нашего взора берег, вдоль которого плыли оставленные на произвол судьбы наши товарищи».

В течение трех последующих дней шли их поиски, оставшиеся безрезультатными.

Не чувствуется ли даже в сдержанных выражениях отчета подлинное негодование по поводу поступка капитана Бодена? Какова могла быть его цель? Для чего нужно было покинуть матросов и двух офицеров? Даже тщательное изучение отчета Перона не дало нам разгадки этой тайны.

Плавание по проливу Банкс и Бассову проливу протекало в водах, специально облюбованных и исследованных Бассом и Флиндерсом. Но когда 29 марта 1802 года «Географ» подошел к юго-западному берегу Австралии, перед мореплавателями открылись неведомые края. Известна была только часть побережья от мыса Луин на западе до островов Сент-Петер и Сент-Франсис на востоке; на всем остальном пространстве южного побережья Австралии между этими пунктами никогда еще не ступала нога европейца. Важное значение этой кампании станет понятным, если учесть, что задача состояла в том, чтобы установить, является ли Новая Голландия одним материком и имеются ли на этом берегу устья больших рек, впадающих там в море.

(Здесь, у южного побережья Австралии, произошла интересная встреча.)*

Французские моряки только что закончили изумительно удачный лов дельфинов, как вдруг вахтенный матрос доложил о появлении на горизонте паруса. Сначала подумали, что то был «Натуралист», с которым из-за сильных шквалов «Географ» разлучился в ночь с 7 на 8 марта. Так как увиденный корабль шел контркурсом, то вскоре он очутился на траверзе «Географа». На нем развевался английский флаг. Это оказался «Инвестигейтор», восемь месяцев тому назад вышедший под командованием Флиндерса из Европы, чтобы более подробно исследовать берега Новой Голландии. Флиндерс занимался этим уже три месяца. Как и французские моряки, он много натерпелся от ураганов и бурь; во время одной из последних бурь он потерял в Бассовом проливе шлюпку с восемью матросами и старшим помощником.

«Географ» посетил мыс Крете, полуостров Флёрьё, длиной примерно в двадцать миль, залив Сент-Винсент, названный так Флиндерсом, остров Кенгуру, острова Олторп, залив Спенсер, на западном берегу которого находится бухта Линкольн, одна из самых лучших и самых безопасных во всей Новой Голландии, острова Сент-Франсис и Сент-Петер. Конечно, для завершения гидрографической кампании следовало, как того требовали полученные капитаном Боденом навигационные инструкции, пройти дальше за острова Сент-Петер и Сент-Франсис; но помешали жестокие бури, и окончание этих работ стало целью нового плавания.

Тем временем цинга продолжала свирепствовать среди отважных исследователей. Больше половины матросов были не в силах нести службу. Из рулевых только двое оставались на ногах. Разве могло быть иначе, когда из-за отсутствия вина и водки пить приходилось лишь застоявшуюся воду, да и то в недостаточном количестве, а питались червивыми сухарями и протухшей солониной, вкус и запах которой вызывали тошноту?

К тому же в Южном полушарии начиналась зима. Экипаж испытывал настоятельную потребность в отдыхе. Ближайшим подходящим местом для стоянки был Порт-Джексон; самый короткий путь до него шел через Бассов пролив, но Боден, всегда избегавший проторенных дорог, решил по-иному и приказал обогнуть южную оконечность Тасмании.

Двадцатого мая бросили якорь в бухте Адвенчер. Ходячих больных свезли на берег, где без труда набрали пресную воду. Плавание в этих бурных морях становилось уже невозможным; густой туман заволакивал все вокруг, и о близости берега предупреждал лишь оглушительный шум огромных валов, разбивавшихся о скалы. Число больных росло. Ежедневно океан поглощал новую жертву. 4 июня осталось всего шесть человек, способных нести вахту, а шторм в этот день разыгрался с невиданной ужасаюшей силой. И все же «Географу» удалось еще раз ускользнуть от гибели!

Семнадцатого июня заметили судно, сообщившее французским мореплавателям, что «Натуралист», не дождавшись своего спутника в Порт-Джексоне, отправился на его поиски, что брошенную на произвол судьбы шлюпку подобрал английский корабль, и ее экипаж находится сейчас на «Натуралисте», и что «Географа» с величайшим нетерпением ждут в Порт-Джексоне, где приготовлены все средства помощи его команде.

В течение трех дней «Географ» находился в виду Порт-Джексона, но из-за слабости матросов не мог войти в бухту. Наконец от берега отвалила английская шлюпка и доставила на корабль необходимых для управления им людей и лоцмана.

«Бухта Порт-Джексон начинается проливом, имеющим в ширину не больше двух миль, – говорится в отчете. – Постепенно расширяясь, она образует обширный водоем, достаточно глубокий для стоянки самых больших судов, достаточно вместительный, чтобы в нем могли чувствовать себя в безопасности все пришедшие суда; тысяча линейных кораблей, по утверждению коммодора Филлипа, без труда могли бы здесь маневрировать.

Посреди этой великолепной бухты на ее южном берегу у одной из главных гаваней возвышается город Сидней. Расположенный на противоположных от моря склонах двух соседних холмов, между которыми протекает небольшой ручей, этот рождающийся город имеет приятный и живописный вид.

Прежде всего бросаются в глаза батареи, затем госпиталь, рассчитанный на двести или триста больных, привезенный коммодором Филлипом из Англии в разобранном виде. Дальше тянутся огромные склады; самые большие корабли могут подойти к ним, чтобы разгрузиться. На верфях стояли незаконченные шхуны и бриги, строившиеся исключительно из местного леса.

Прославившийся открытием пролива, отделяющего Тасманию от Новой Голландии, барк, на котором плавал Басс, хранится в Порт-Джексоне подобно какой-то святыне; несколько табакерок, изготовленных из его деревянного киля, являются реликвиями, ревниво хранимыми преисполненными гордости владельцами. Наиболее достойным подарком для нашего командира губернатор счел кусочек дерева от этого барка, заключенный в широкую серебряную оправу с выгравированной на ней надписью, перечисляющей основные моменты открытия Бассова пролива».

По соседству с тюрьмой, вмещавшей от ста пятидесяти до двухсот узников, находились винные и продовольственные склады, дом губернатора, казармы, обсерватория и церковь, строительство которой в то время еще не подвинулось дальше фундамента.

Не менее интересно было наблюдать за переменами, происшедшими с каторжанами.

«Население колонии явилось для нас новым предметом удивления и размышлений. Пожалуй, еще никогда государственные деятели и философы не имели перед собой более достойного объекта для изучения; пожалуй, никогда еще благотворное влияние общественного перевоспитания не проявлялось с такой очевидностью и полнотой, как мы это видим теперь в описываемом нами далеком краю. Здесь собрались страшные разбойники, долгое время приводившие в ужас правительство своей родины; отвергнутые европейским обществом, увезенные на край света, с первых же дней изгнания поставленные перед выбором между неизбежным наказанием и надеждой на более счастливую участь, постоянно находившиеся под неусыпным и действенным контролем, они поневоле должны были отказаться от своих антисоциальных привычек.

Большая часть ссыльных, искупив свои преступления тяжелой работой, снова стала полноправными гражданами. Вынужденные сами интересоваться поддержанием порядка и законности, чтобы не лишиться приобретенного имущества, обзаведясь семьями, они привязаны к своему теперешнему положению самыми могущественными и самыми драгоценными узами. Такое же превращение, достигнутое точно теми же средствами, произошло с женщинами и несчастными девушками, которые постепенно приучились к нормальному образу жизни и стали в настоящее время разумными и трудолюбивыми матерями семейств…»

Прием, оказанный французской экспедиции в Порт-Джексоне, был самым сердечным. Английские власти предоставили в распоряжение ученых все возможности для продолжения исследований. Одновременно военные власти и частные граждане снабдили моряков свежей провизией, запасом продовольствия, медикаментами и т. п.

Экскурсии в окрестности дали богатые результаты. Естествоиспытателям представился случай изучить знаменитые виноградники Роуз-Хилл. Лучшие сорта виноградных лоз были доставлены туда из Капской колонии, с Канарских островов, с Мадейры, из Хереса и из Бордо.

«Нигде на свете, – утверждали опрошенные нами виноградари, – виноград не дает такого энергичного, бурного роста, как здесь. В течение двух-трех месяцев все признаки обещают нам обильный урожай в вознаграждение за труды; но стоит подуть даже самому легкому ветерку с северо-запада, как все безвозвратно погибает: почки, цветы, листья – ничто не может устоять против палящего жара; всё вянет, всё умирает».

Вскоре культура винограда, перенесенная в более благоприятные условия, получила широкое развитие, и австралийские виноградники, хотя в настоящее время еще и не могут похвалиться особо знаменитыми сборами, дают все же приятное на вкус и очень крепкое вино.

В тридцати милях от Сиднея тянется цепь Голубых гор, в течение долгого времени представлявших собой границу известных европейцам районов. Лейтенант Дауэс, капитан Патерсон, поднявшиеся вверх по течению реки Хоксберри, австралийского Нила, Хекинг, Басс и Баррайе безуспешно пытались перебраться через эти крутые горы. Уже в описываемую эпоху частичная вырубка расположенных вблизи от города лесов и обилие великолепных лугов давали основание считать земли Нового Южного Уэльса превосходными пастбищами. Крупный рогатый скот и овцы были завезены туда в довольно большом количестве.

«Они здесь так расплодились, что только на государственных животноводческих фермах незадолго до нашего посещения Порт-Джексона насчитывалось 1800 голов крупного рогатого скота. Рост поголовья происходит такими быстрыми темпами, что за промежуток всего в одиннадцать месяцев число быков и коров увеличилось до 2450; за полный год, таким образом, прирост составил бы 650 голов, или одну треть.

Если прикинуть теперь, исходя из этого расчета, прирост поголовья за период в тридцать лет и даже принять его вдвое меньшим, то Новая Голландия к концу этого срока оказалась бы заполоненной бесчисленными стадами крупного рогатого скота.

Овцы дали еще более высокие результаты. Они размножаются на этих далеких берегах изумительно быстро, и капитан Макартур, один из самых богатых предпринимателей в Новом Южном Уэльсе, решился заявить в опубликованной им статье, что до истечения двадцати лет одна Новая Голландия сможет снабдить Англию всем тем количеством шерсти, какое в настоящее время ввозится из соседних государств, хотя стоимость закупаемой шерсти, по его словам, возрастает с каждым годом на 1 800 000 фунтов стерлингов».

Теперь мы знаем, как мало преувеличены были эти расчеты, в то время казавшиеся фантастическими. Но мы считали небезынтересным напомнить о первых шагах австралийского скотоводства, достигшего в XIX веке поразительного расцвета, и отметить, какое удивление вызвали у французских мореплавателей его первоначальные успехи.

Здоровье моряков несколько восстановилось, но число матросов, способных продолжать плавание, оказалось настолько незначительным, что пришлось примириться с необходимостью отправить «Натуралиста» во Францию, предварительно забрав с него самых крепких людей. «Натуралиста» заменила шхуна «Казуарина», водоизмещением в тридцать тонн, командование которой было поручено Луи де Фрейсине. Маленькие размеры судна и неглубокая осадка делали его чрезвычайно ценным для плавания вдоль побережья.

Кроме подробного отчета о ходе экспедиции и о результатах всякого рода исследований, проведенных в течение двух кампаний, с «Натуралистом» отправили, по словам Перона, «свыше сорока тысяч чучел животных, собранных за истекшие два года в разных местах. Тридцать три больших ящика были заполнены этой коллекцией, самой многочисленной и богатой из всех, когда-либо привозившихся в Европу путешественниками; частично размещенная в доме, который я занимал вместе с Бельфеном, она вызывала восхищение всех образованных англичан, в особенности знаменитого естествоиспытателя Патерсона».

Восемнадцатого ноября 1802 года «Географ» и «Казуарина» покинули Порт-Джексон. Во время новой кампании мореплаватели открыли и исследовали остров Кинг, острова Хантер и северо-западную часть Тасмании, завершив таким образом съемку берегов этого большого острова. Затем с 27 декабря до 15 февраля 1803 года капитан Боден производил у юго-западного побережья Австралии съемку острова Кенгуру и двух расположенных против него заливов.

«Очень странное впечатление производят, – пишет Перон, – однообразие и бесплодность, столь характерные для различных районов Новой Голландии и примыкающих к ней многочисленных островов. Это явление становится еще более необъяснимым, если вспомнить о контрасте между ландшафтом континента и соседних архипелагов. Так, к северо-западу мы видели плодородные земли группы Тимор с высокими горами, реками, многочисленными ручьями и густыми лесами, и все это едва через сорок восемь часов пути от низменных безводных, голых берегов Земли Витта; на юге мы восхищались мощной растительностью Тасмании и крутыми горами, повсюду возвышающимися на ней. А совсем недавно мы наслаждались прохладой и плодородием острова Кинг.

Декорации меняются; мы приближаемся к берегам Новой Голландии, и отныне нам предстоит, описывая изучаемые нами места, снова рисовать унылые, уже наскучившие читателю картины, приводящие в удивление философов, огорчающие мореплавателей».

Гидрографы, отправившиеся на «Казуарине» для съемки залива Спенсер и отделяющего его от залива Сент-Винсент полуострова Йорк, проделали работу самым тщательным образом и установили, что ни одна большая река не впадает там в море. Однако им пришлось сократить программу исследования бухты Линкольн, так как истекал срок, назначенный для возвращения на остров Кенгуру. Не сомневаясь, что в случае опоздания их не будут ждать, они все же несколько задержались и, когда достигли 1 февраля места встречи, «Географ» уже ушел, не побеспокоившись о «Казуарине», хотя на ней оставалось очень мало продовольствия.

Воден один продолжал исследование берега и съемку архипелага Сент-Франсис – очень важную работу, так как со времени открытия этих островов в 1627 году Петером Нейтсом ни один мореплаватель не уделял им достаточного внимания. Правда, Флиндерс незадолго до того производил там съемку, но Воден ничего не знал о его плавании и считал себя первым европейцем, посетившим эти края со времени их открытия.

Когда 6 февраля «Географ» вошел в бухту Кинг-Джордж, он застал там «Казуарину», получившую такие повреждения, что ее пришлось вытащить на берег.

Открытая в 1791 году Ванкувером бухта Кинг-Джордж имеет очень большое значение, так как на всем протяжении берега, равном по меньшей мере расстоянию от Парижа до Петербурга, она представляла собой единственное известное в Новой Голландии место, где во всякое время года можно было раздобыть пресную воду.

Тем не менее окрестности бухты совершенно бесплодны. «Вид внутренней части страны, – пишет Буланже в своем дневнике, – здесь поистине ужасен; даже птицы встречаются редко; это безмолвная пустыня».

В глубине одного из разветвлений бухты, называемого Устричной гаванью, естествоиспытатель Фор обнаружил реку Франсе, устье которой по ширине не уступало Сене в Париже. Он решил подняться вверх по ее течению и проникнуть, насколько окажется возможным, в глубь страны. Почти в двух лье от устья шлюпке преградили путь примыкавшие к маленькому острову две плотины, прочно построенные по способу сухой кладки и полностью перегораживавшие русло.

В запруде имелись отверстия, расположенные большей частью выше уровня малой воды; со стороны моря эти отверстия были очень широкие, а с противоположной, обращенной внутрь страны, значительно уже. Таким образом рыба, поднимавшаяся с приливом вверх по течению реки, могла легко преодолеть плотину; но спуститься обратно она почти не имела возможности и оставалась в своего рода садке, где рыболовы затем без труда вылавливали ее, когда им хотелось.

На протяжении меньше одной трети мили Фор обнаружил еще пять таких запруд. Исключительный пример изобретательности народа, находившегося на чрезвычайно низкой ступени развития!

В той же бухте Кинг-Джордж один из офицеров «Географа», Рансоне, оказавшийся счастливее Ванкувера и д'Антркасто, встретился с местными жителями. Это было первое соприкосновение с ними европейца.

«Едва мы появились, – рассказывает Рансоне, – как перед нами предстали восемь туземцев, которых в первый день нашего прибытия на этот берег мы тщетно пытались подозвать, подражая их жестам и крикам; сначала они держались все вместе, затем трое, несомненно женщины, удалились. Пять остальных, отбросив далеко в сторону копья, – вероятно, с целью убедить нас в своих мирных намерениях, – приблизились, чтобы помочь нам высадиться.

Я, а вслед за мной и матросы преподнесли им различные подарки, принятые с удовольствием, но без особой поспешности. Было ли это проявлением безразличия или доверия, но, получив подарки, туземцы с довольным видом вернули их нам, а когда мы вторично вручили им те же вещицы, положили их на землю или на ближайшие камни.

Туземцев сопровождали несколько очень красивых огромных собак. Я пустил в ход все средства, чтобы убедить островитян уступить мне одну; я предлагал им за нее все, что имелось в моем распоряжении, но ничто не поколебало их упорства. По-видимому, собаки служат главным образом для охоты на кенгуру, мясом которых питаются местные жители; они едят также рыбу; я сам видел, как они били ее своими копьями. Наши новые знакомые выпили кофе, съели сухари и солонину, но отказались от предложенного нами сала и оставили его на камнях, не притронувшись к нему.

Мужчины были высокого роста, худощавые и очень подвижные; у них длинные волосы, черные брови, короткий приплюснутый нос со впадиной у основания, глубоко сидящие глаза, большой рот, толстые губы, очень красивые и очень белые зубы. Полость рта такая же темная, как цвет их кожи.

Трое более пожилых, в возрасте от сорока до пятидесяти лет, носили длинные черные бороды; зубы у них казались подпиленными, в носовых перегородках были отверстия. Подстриженные в кружок волосы от природы вились. У двух других, которым, по нашему мнению, могло быть лет шестнадцать – восемнадцать, мы не заметили никакой татуировки; длинные волосы они укладывали в виде шиньона и посыпали измельченной красной глиной, употреблявшейся пожилыми для натирания тела.

Все туземцы ходили голые и не носили никаких украшений, кроме чего-то вроде широкого пояса, состоявшего из множества коротких шнурков, сплетенных из шерсти кенгуру. Разговаривали они быстро, переходя то и дело на пение всегда в одной и той же тональности и сопровождая свои слова одними и теми же жестами. Несмотря на доброе согласие, все время царившее между нами, они не разрешили нам пойти к тому месту, где прятались остальные туземцы, по всей вероятности, их жены».

После двенадцатидневной стоянки в бухте Кинг-Джордж мореплаватели пустились в дальнейший путь. Они уточнили и дополнили карты д'Антркасто и Ванкувера, относящиеся к землям Луин, Эделс и Эндрахт (Западная Австралия), побережье которых было заснято между 7 и 26 марта. Оттуда Воден направился к Земле Витта (Северная Австралия), очень мало изученной к тому времени, когда он впервые ее посетил. Он надеялся, что ему больше повезет, чем его предшественникам, постоянно наталкивавшимся на препятствия при приближении к этим берегам, но мели, подводные скалы и песчаные банки делали плавание там очень опасным.

Вскоре к перечисленным преградам прибавился еще странный оптический обман – мираж. Дело доходило до того, что «когда, „Географ" шел на расстоянии больше лье от бурунов, казалось, будто он со всех сторон ими окружен, и на борту „Казуарины" никто не сомневался в его неминуемой гибели. Иллюзию разрушала лишь полная ее неправдоподобность».

Третьего мая «Географ», сопровождаемый «Казуариной», вторично бросил якорь в гавани Купанг на Тиморе. Ровно через месяц, полностью снабдившись всем необходимым, капитан Боден покинул Тимор и взял курс сначала на Землю Витта, где надеялся встретить ветер с суши и спокойное море, которое дали бы ему возможность продвинуться на запад, а затем к Иль-де-Франсу. Там он умер 16 сентября 1803 года. Не повлияло ли постоянно ухудшавшееся состояние здоровья на характер начальника экспедиции? Надо полагать, что его помощникам не пришлось бы так жаловаться, если бы они имели дело с более уравновешенным человеком.

Двадцать третьего марта 1804 года «Географ» вошел на рейд Лориана, а через три дня приступил к выгрузке доставленных естественноисторических коллекций.

«Кроме большого количества ящиков с минералами, гербариями, заспиртованными рыбами, пресмыкающимися и зоофитами [186]  [186]Зоофиты – «животнорастения», старое название типа кишечнополостных животных (гидры, актинии и проч.), считавшихся ранее промежуточной группой между растениями и животными.


[Закрыть], чучелами и препаратами четвероногих и птиц, мы привезли еще семьдесят больших ящиков, наполненных живыми растениями, среди которых было около двухсот видов полезных культур и около шестисот видов семян, а также сотню живых животных».

Приведенные сведения дополним некоторыми подробностями, заимствованными из отчета, представленного правительству Академией наук. В основном они относятся к зоологической коллекции, собранной Пероном и Лезюером.

«Она состоит из ста тысяч с лишним экземпляров крупных и мелких животных. Среди них уже обнаружено несколько очень ценных видов; последующее изучение даст их еще больше, а количество новых видов, по сообщению заведующего Естественно-историческим музеем, превышает две с половиной тысячи».

Напомним, что богатое результатами второе путешествие Кука дало всего двести пятьдесят новых видов и что все путешествия Картерета, Уоллиса, Фюрно, Мирса и самого Ванкувера, вместе взятые, не привели к открытию такого количества новых видов. То же самое относится и ко всем французским экспедициям. Из этого следует, что для изучения неизвестных ранее животных Перон и Лезюер одни сделали больше, чем все современные им путешественники-естествоиспытатели.

Для географической науки и гидрографии экспедиция дала значительные результаты. Английское правительство упорно отказывалось это признавать, и Дезборо Кули в своей «Истории путешествий» считает открытия Бодена полностью повторяющими работы Флиндерса. Было высказано даже предположение, что Флиндерса продержали шесть с половиной лет в плену на острове Маврикий только с той целью, чтобы дать возможность спутникам Бодена беспрепятственно пользоваться картами английского мореплавателя и в соответствии с ними составить отчет о своем путешествии. Такое обвинение мы считаем настолько абсурдным, что достаточно его простого воспроизведения. Оба мореплавателя, английский и французский, сыграли достаточно крупную роль в истории изучения берегов Австралии, и нет никакой необходимости возвеличивать одного за счет другого.