Текст книги "Южная звезда"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

Соавторы: Андре Лори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава десятая
ПО ТРАНСВААЛЮ

По прибытии в Почефстрем наши четверо путешественников узнали, что молодой кафр, приметы которого были вполне сходны с внешностью Матакита, проехал через город накануне. Это было счастливое обстоятельство для предстоявшей им экспедиции, хотя она, по-видимому, должна была сделаться очень продолжительной вследствие того, что беглец достал для себя кабриолет, запряженный страусом. Птица эта бежит быстрее всех животных и необыкновенно вынослива. Надо прибавить к этому, что упряжные страусы очень редки, так как их трудно приучать к езде; несмотря на все старания Сиприена и его спутников, они не могли найти для себя упряжных страусов. Таким образом, оказалось, что Матакит отправился к северу в экипаже, за которым не могли угнаться и десять лошадей. Оставалось следовать за ним как можно быстрее, с расчетом на то, что страус устанет, Матакит вынужден будет остановиться и, может быть, благодаря этому потерять время; в крайнем случае можно было надеяться нагнать его в самом конце путешествия. Сиприену вскоре пришлось убедиться в том, как разумно он поступил, взяв с собой Бардика и Ли. Выбрать вещи для такого длинного и трудного путешествия было делом далеко не легким, и тут нужен большой опыт; Сиприен, как известно, не обладал этим опытом: он знал в совершенстве интегралы и дифференциалы, но не имел понятия о том, как надо жить в степи Трансвааля. Попутчики его не только не оказывали ему помощи в сборах к этой экспедиции, но всеми силами старались ввести его в заблуждение. Что касалось повозки, запряженной быками, то ее выбрали добросовестно, так как каждый из путешественников в отдельности был заинтересован в этой покупке; выбрали себе также и верховых лошадей. Сиприену достался старый, но крепкий серый конь по кличке Тамплиер.

Наконец все приготовления были сделаны и можно было двинуться в путь. Решено было взять направление к истоку Лимпопо: все указывало на то, что Матакит поехал именно этой дорогой.

Выехав из Почефстрема, города, находящегося в Банкен-Вельде, путешественникам предстояло проехать сначала по диагонали через значительную часть этой области, прежде чем достигнуть Буш-Вельда, и уже оттуда ехать дальше к северу, к берегам Лимпопо.

Эта часть Трансвааля была, без сомнения, самая удобная для путешествия. Край был только чуть тронут цивилизацией, и самыми серьезными дорожными приключениями наших путников были сломанное колесо или заболевший бык. По пути встречалось бесчисленное множество дичи, и они готовили себе из нее обеды и ужины. Ночи наши путники обыкновенно проводили под кровом какой-нибудь фермы, хозяева которой, живя по целым месяцам вдали от всего света, с большой радостью встречали гостей. Буры были всюду одинаковы: они выказывали приезжим широкое, бескорыстное гостеприимство. Законы страны обязывали их, правда, требовать денежного вознаграждения в случае, если они принимают у себя людей и кормят их, а также лошадей и быков; но они не только отказывались от вознаграждения, но еще просили путешественников принять в подарок немного муки, апельсинов или сушеных персиков; и если те в свою очередь дарили им какую-нибудь охотничью принадлежность, кнут или уздечку, они были в восторге, как бы ни была мала стоимость даримых вещей.

Эти добрые люди живут в своих обширных степных равнинах вполне безбедно; жизнь у них семейная; они владеют собственными стадами и обрабатывают поля с помощью своих помощников – готтентотов и кафров. Дома их построены очень просто; это в большинстве случаев глиняные хижины, покрытые толстым слоем соломы. Когда дождь пробивает трещину в их стенах, что случается часто, буры употребляют для починки материал, всегда находящийся у них под рукой: взяв небольшое количество глины, вся семья домовладельца начинает усердно месить ее, а потом дети начинают наперебой друг перед другом швырять пригоршнями эту глиняную массу в места, пробитые дождем, – и повреждение исправлено.

Внутри этих домиков вы найдете мебель, состоящую из деревянных скамеек, столов грубой работы и кровати для взрослых членов семьи, дети же довольствуются подстилками из бараньей шкуры.

Но в этом первобытном существовании буров, однако же, искусство играет не последнюю роль: почти все буры музыканты; они играют на скрипке и на флейте. Кроме того, они страстно любят танцевать, и если речь зайдет о том, чтобы пойти потанцевать за двадцать верст от того места, где они находятся, никакая усталость, никакие препятствия не могут помешать им отправиться туда к назначенному времени и предаться любимому развлечению.

Дочери буров скромны и часто очень хороши собой; их не портит простой наряд голландских крестьянок. Они выходят замуж рано и приносят с собой в приданое только дюжину быков или такое же число коз, тележку, или что-нибудь в этом роде. Жених со своей стороны обязуется построить дом, обработать известное пространство земли – и таким образом создается хозяйство молодых.

Буры живут очень долго, и нигде в свете не насчитывают столько столетних стариков, сколько у них.

В зрелом возрасте буры обыкновенно чрезвычайно тучны, и это странное явление пока еще ничем не объяснено. Впрочем, они очень высокого роста, отчего толщина их не безобразна; все колонисты – что немцы, что голландцы, что французы – отличаются также очень высоким ростом.

Мало-помалу путешественники прибыли в Буш-Вельд. Шесть пар здоровых быков легко везли фуру по Вельду. Фермы стали попадаться все реже и вскоре исчезли окончательно. Здесь была граница цивилизованного мира. С этого времени нашим путешественникам приходилось каждый вечер разжигать большой костер, чтобы обеспечить спокойный сон людям и животным, и, кроме того, необходимо было ставить на всю ночь сторожей. Местность приняла постепенно совершенно дикий характер: зеленые долины Банкен-Вельда сменились бесконечными равнинами желтого песка, чащами колючих кустарников; изредка виднелись ручьи, окаймленные болотами. Приходилось часто делать объезды, чтобы избежать настоящего леса из колючих деревьев: это были кусты высотой до пяти метров со множеством ветвей, снабженных колючками от двух до четырех дюймов длины, твердых и острых, как кинжал.

Однажды к вечеру караван приблизился к берегу Лимпопо. Было решено переночевать здесь. Тут Фриделу пришла мысль половить рыбы. Джеймс Гильтон старался отговорить его от этого.

– Это очень повредит вашему здоровью, сударь, – сказал он ему. – Знаете, ведь в Буш-Вельде нельзя после заката солнца сидеть на берегу реки…

– Вот вздор какой! – воскликнул немец со свойственным представителям этой нации упрямством.

Фридел ушел, не желая слушать никого, и так долго ловил рыбу, что пришел назад только ночью. Тут наш любитель рыбной ловли поужинал с аппетитом вместе с другими принесенной им рыбой; но когда лег спать в фургон, то стал жаловаться на сильный озноб.

Когда на рассвете весь караван поднялся, чтобы продолжить путь, Фридел лежал в страшном жару и не мог встать. Тем не менее он попросил остальных ехать дальше, уверяя, что ему очень хорошо лежать на соломенной подстилке в фургоне. Сделали так, как он хотел.

В три часа он умер от лихорадки.

Караван остановился, чтобы похоронить мертвеца, нельзя же было оставить его на съедение хищным зверям.

На другой день после печальной церемонии лошадь Фридела, шедшая привязанной позади фургона, захворала местной болезнью, распространенной в Вельде, и ее пришлось пристрелить. Несчастное животное пережило своего хозяина лишь на несколько часов.

Глава одиннадцатая
ЗАГОВОР

После недельного похода члены экспедиции, переправившиеся через реку Лимпопо, прибыли в край, нисколько не похожий на местность, по которой они проходили начиная с границы Грикаланда. Наши путники подошли к горам, бывшим, по-видимому, конечной целью беглеца Матакита. Близость гор, как и многочисленных источников, сбегавших с них, обнаруживалась флорой и фауной, совершенно отличной от флоры и фауны степной равнины. Первая долина, показавшаяся перед глазами путников, представляла собой очаровательный пейзаж, освещенный лучами заходящего солнца: между изумрудными берегами катила свои чистые и прозрачные, как хрусталь, воды красивая река; фруктовые деревья с самой разнообразной листвой высились по скатам холмов, у подножия которых мирно паслись под тенью громадных баобабов стада рыжих антилоп, зебр и буйволов. Дальше по широкой прогалине проходил своим тяжелым шагом белый носорог; намереваясь утолить жажду речной водой, он пыхтел и сопел, предвкушая удовольствие выкупаться. Откуда-то доносился рев хищного зверя, зевавшего от скуки в чаще леса. Он же издавал глухие звуки, и ему вторили визгом обезьяны, гонявшиеся стадами друг за другом по деревьям.

Сиприен и его спутники остановились на вершине одного холма, чтобы лучше рассмотреть совершенно новое для них зрелище. Они поняли, что находятся в той девственной области, где дикий зверь, неоспоримый владелец всей страны, живет так счастливо и свободно, что не подозревает даже о существовании на свете опасности. Но их поражали не численность и спокойствие животных, а необыкновенное разнообразие их пород; можно было, глядя на этих животных, подумать, что какой-нибудь живописец, повинуясь минутной прихоти, собрал в узкую рамку все виды животного царства. Жителей там было немного. Да и кафры, говоря по правде, не могут не быть очень разбросаны по всему пространству, обширному, как пустыня. Удовлетворив свой вкус артиста и ученого, Сиприен охотно вообразил бы себя перенесенным в доисторический век.

– Для полноты картин недостает только слонов, – сказал он.

Но Ли, протянув руку вперед по направлению широкого луга, тотчас же указал ему на несколько больших серых масс. Издали их можно было принять за скалы благодаря их неподвижности и цвету.

– Ты знаешь, стало быть, хорошо слонов? – спросил Сиприен китайца, в то время как караван располагался на ночной отдых.

Ли прищурил свои маленькие глазки.

– Я два года жил на Цейлоне помощником охотника, – ответил он просто, с заметной сдержанностью, которую всегда проявлял в тех случаях, когда его спрашивали о его прошлом.

– Ах, не сделать ли нам попытку убить одного или двух слонов! – воскликнул Джеймс Гильтон. – Охота эта очень интересна.

– Да, и прибыльная к тому же, – добавил Аннибал Панталаччи. – Даже одна пара слоновых клыков стоит дорого, а мы смело бы могли положить дюжину или две таких клыков в наш фургон! Знаете ли вы, друзья, что этого было бы достаточно, чтобы все расходы нашей поездки окупились вполне?

– Это хорошая мысль! – воскликнул Джеймс Гильтон. – Отчего бы нам завтра утром не попробовать поохотиться, прежде чем продолжать путь?

Вопрос этот сообща обсудили, и наконец было принято решение подняться с рассветом и попытать счастья на той равнине, где накануне видны были слоны. Пообедав, все расположились на отдых; кто лег на земле, кто в фургоне, исключая Джеймса Гильтона, который остался у костра с намерением караулить лагерь всю ночь. Он уже часа два сидел один и начал дремать, как вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за локоть. Открыв глаза, он увидел перед собой Аннибала Панталаччи.

– Мне не спится, и я надумал, что лучше будет прийти к вам и составить вам компанию, – сказал неаполитанец.

– Это очень любезно с вашей стороны, но несколько часов сна мне не повредят нимало! – возразил Джеймс Гильтон, потягиваясь. – Если хотите, мы здесь отлично расположимся, или я пойду в фургон, а вы за меня останетесь здесь караулить.

– Нет!.. Останьтесь!.. Я хочу поговорить с вами! – сказал Аннибал Панталаччи глухим голосом и, оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что они с Гильтоном одни, продолжал:

– Вы уже охотились когда-нибудь на слонов?

– Да, два раза, – ответил Джеймс.

– В таком случае вам должно быть известно, что это очень опасная охота. Слон очень сообразителен, хитер и отлично вооружен. Редко случается, чтобы человек одержал верх над этим животным.

– Для чего вы все это говорите, – возразил Джеймс Гильтон, – точно я новичок в этом деле? С хорошей винтовкой и разрывными пулями слона бояться нечего.

– Это я знаю, – сказал неаполитанец. – Но ведь бывают несчастные случаи!.. Представьте себе, что такой случай будет завтра с французом, это было бы большой потерей для науки!

– Да, истинной потерей! – повторил за ним Джеймс Гильтон, и оба приятеля разразились злобным смехом.

– Для нас это не было бы большим несчастьем! – продолжал Аннибал Панталаччи, ободренный смехом своего собеседника. – Тогда только мы двое и будем преследовать Матакита и его бриллиант!.. Вдвоем всегда можно прийти к соглашению…

Оба замолчали и, глядя на догоравшие дрова, обдумывали свой преступный план.

– Да, вдвоем – это всегда возможно!.. – повторил неаполитанец. – Втроем – гораздо труднее.

Наступила еще минута молчания. Вдруг Аннибал Панталаччи быстро поднял голову и устремил свой взгляд в окружавший его мрак.

– Вы ничего не видели? – спросил он тихо. – Мне показалось, что за этим баобабом мелькнула чья-то тень.

Джеймс Гильтон взглянул в указанную сторону; но как ни был проницателен его взгляд, он ничего не увидел подозрительного вблизи лагеря.

– Здесь нет никого, – сказал он. – Это, вероятно, белье, которое китаец повесил белить на росе. – И оба злоумышленника снова завели разговор на прежнюю тему, но стали говорить между собой шепотом.

– Я выну у него из ружья пули так, что он этого не заметит, – сказал Аннибал Панталаччи. – А потом, в тот момент, когда на него нападет слон, я дам по слону выстрел, стоя позади француза, и животное в это время увидит его… И конец будет недалек.

– Ваше предложение очень деликатного свойства, – возразил в виде слабого протеста Джеймс Гильтон.

– Полноте! Предоставьте все мне, и вы увидите, что остальное сделается само собой, – сказал неаполитанец.

Когда час спустя Аннибал Панталаччи возвратился к спящим, желая занять свое место, он имел предосторожность зажечь спичку, для того чтобы убедиться, что все находились на прежних своих местах. Он увидел, что Сиприен, Бардик и китаец спят глубоким сном. Но если бы неаполитанец был понаблюдательнее, то он бы заметил, что в глухом храпении, издаваемом китайцем, было что-то неестественное и лукавое.

С рассветом все уже были на ногах, и Аннибал Панталаччи, улучив время, когда Сиприен ушел к ручью мыться, вынул у него из ружья все пули. Это было делом нескольких секунд. Никто не мог этого видеть: Бардик варил кофе, а китаец собирал белье, развешанное им накануне на веревке между двух баобабов.

Напившись кофе, все отправились в путь, оставив фургон и быков на попечение Бардика. Ли попросил позволения участвовать в охоте и, получив разрешение, взял с собой только охотничий нож своего господина.

Через полчаса путники наши были уже на том самом месте, где они накануне видели слонов. Возле реки, на широкой зеленой лужайке, ярко освещенной восходящим солнцем, триста или четыреста слонов спокойно завтракали. Детеныши их резвились около матерей, некоторые спокойно сосали их. Почти все слоны отмахивались от насекомых своими большими ушами, похожими на кожаные плащи. В этой картине было столько безмятежного спокойствия и семейного счастья, что Сиприен почувствовал себя умиленным и стал просить своих товарищей отказаться от задуманного смертоубийства.

– Зачем будем мы убивать этих безвредных тварей? – сказал он им. – Не лучше ли оставить их спокойно жить в их уединении?

Но это предложение, ввиду преследуемой Аннибалом Панталаччи цели, не пришлось ему по вкусу.

– Как – зачем убивать? – возразил он, посмеиваясь. – Да для того чтобы запастись слоновой костью. Может быть, вы боитесь этих крупных животных, господин Мере?

Сиприен на это только пожал плечами и, видя, что товарищи его все-таки направились в ту сторону, где паслись слоны, не возражая более, поехал вслед за ними.

Все трое оказались теперь не больше чем в двухстах метрах от слонов, и если эти умные и чуткие животные не заметили охотников, то это случилось только потому, что те расположились против ветра, в густой чаще баобабов.

Но один из слонов тем не менее стал обнаруживать признаки тревоги и поднял свой хобот в виде вопросительного знака.

– Теперь пора действовать, – сказал Аннибал Панталаччи. – Если мы хотим, чтобы наша охота удалась, нам следует разойтись, выбрав себе добычу, и по условному сигналу выстрелить, потому что при первом же выстреле слоны разбегутся в разные стороны.

Условившись таким образом, охотники разошлись. Джеймс Гильтон пошел направо, Аннибал Панталаччи налево, Сиприен остался на своем месте. Потом все трое стали молча приближаться к слонам. В эту минуту Сиприен почувствовал, что чьи-то сильные руки схватили его сзади за талию, и услышал голос Ли. Китаец прошептал ему на ухо:

– Это я! Я вскочил сзади вас на круп лошади. Не говорите ничего. Вы сейчас увидите почему.

Сиприен уже был от слонов в тридцати метрах. Он уже взвел курок своего ружья, приготовившись выстрелить, как китаец снова заговорил.

– Ружье ваше разряжено… Но не беспокойтесь об этом. Все кончится хорошо. Все будет хорошо!..

В это мгновение раздался условный свисток, означавший, что пора начинать атаку, и тотчас же позади Сиприена раздался выстрел, но только один выстрел.

Сиприен быстро обернулся и увидел неаполитанца, старавшегося спрятаться за стволом большого дерева. Но внимание Сиприена было отвлечено сейчас же событием гораздо большей важности: прямо на него быстро двигался огромный слон, разъяренный полученной им раной. Остальные слоны, как это и предвидел Панталаччи, обратились в поспешное бегство.

– Вот он! – воскликнул Ли, уцепившись за Сиприена. – Когда слон бросится на вас, вам надо отскочить в сторону. Потом поверните за куст, и пусть слон погонится за вами! Остальное предоставьте мне!

Сиприену осталось времени ровно столько, чтобы исполнить почти машинально то, что китаец велел ему сделать. С необычайной быстротой, высоко подняв хобот, раскрыв рот и с глазами, налитыми кровью, слон бежал прямо на него. Сиприен дал шпоры Тамплиеру, и тот мгновенно отскочил в сторону, так, что слон с разбегу промчался мимо Сиприена. Китаец в эту минуту молча соскользнул с лошади в куст, который он ранее указал своему господину.

– Так! Так! Ездите вокруг куста! Пусть он преследует вас! – крикнул он снова.

Хотя Сиприен не мог уяснить себе намерения китайца, однако он повиновался и стал ездить вокруг куста; слон не замедлил начать преследовать его. Но сколько времени это должно было продолжаться? Неужели Ли рассчитывал утомить слона? Эти вопросы Сиприен мысленно задавал себе, как вдруг он, к удивлению своему, увидел, что слон с размаху грохнулся на колени.

Ли с ни с чем не сравнимой ловкостью проскользнул в траве к самым ногам слона и одним ударом охотничьего ножа подрезал у него сухожилие, известное у людей под названием ахиллесовой пяты. Так обыкновенно поступают индусы на слоновой охоте; и китайцу, по-видимому, не раз приходилось исполнять этот маневр на Цейлоне, потому что сейчас он обнаружил необыкновенное хладнокровие. Обессиленный большой потерей крови, ручьем лившейся из его раны, слон растянулся на траве.

– Ура!.. Браво! – вскричали Аннибал Панталаччи и Джеймс Гильтон, выйдя на арену действия.

– Надо пустить ему пулю в глаз и покончить с ним! – сказал Джеймс Гильтон, получивший внезапно неудержимую потребность играть активную роль в этой драме.

С этими словами он выстрелил в слона. В ту же минуту по гигантскому телу четвероногого гиганта прошла судорога, слон сделался неподвижен и своим видом очень походил на серую скалу, обрушившуюся на землю.

– Кончено! – воскликнул Джеймс Гильтон, подъезжая к слону, чтобы рассмотреть его поближе.

– Подождите!.. Подождите!.. – говорил выразительный взгляд китайца, обращенный в эту минуту на Сиприена.

Страшный и неизбежный эпилог этой драмы не заставил себя ждать.

Подъехав к слону, Джеймс Гильтон наклонился над ним и попробовал поднять одно из его громадных ушей. Но животное, внезапным движением подняв хобот, опустило его на неосторожного охотника и в один миг сломало ему спину и размозжило голову; все это случилось прежде, чем зрители этого ужасного конца успели предупредить его. Джеймс Гильтон издал только предсмертный крик. В три секунды он превратился в окровавленную массу, на которую слон навалился, чтобы уже больше не встать.

– Я был уверен, что он только притворился мертвым, – сказал философски китаец. – Слоны всегда прибегают к такой уловке, если им представляется для этого случай.

Таково было единственное надгробное слово, сказанное над Джеймсом Гильтоном. Молодой инженер, находясь еще под впечатлением измены, жертвой которой он едва не сделался, увидел в этом достойную кару одному из двоих негодяев, хотевших отдать его, совершенно беззащитного, в жертву разъяренному слону.

Что касается неаполитанца, то, каковы бы ни были его мысли, он счел за лучшее оставить их при себе.

Тем временем китаец позаботился уже о том, чтобы вырыть своим охотничьим ножом яму, в которую он с помощью Сиприена и сложил изуродованные останки врага своего господина.

На все это понадобилось довольно много времени. Солнце было уже высоко, когда наши три охотника направились в обратный путь, в свой лагерь.

Когда они прибыли туда, можно себе представить, каковы были их удивление и тревога, когда они увидели, что Бардика там не было.