Текст книги "Иные миры. Будущее возможно..."
Автор книги: Жозеф Анри Рони-старший
Соавторы: Стенли Вейнбаум,Артур Трэн,Альберт Дебейер,Отто Вилли Гайль,Фрэнк Ридли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Здесь нет семьи в нашем понимании, хотя детей любят так же, как и у нас. И ни у кого не появляется сомнений, таких обычных на Земле – действительно ли это твой ребенок: трехноги имеют безошибочный инстинкт, который позволяет им чувствовать сразу, его или нет новорожденное дитя. И если моя тяга к Грации была приятна Непобедимому, то это потому, что он сам очень полюбил земных пришельцев. Сила его разума, большая, чем у других трехногов, напоминала его предков. Он сказал мне позднее, что после нашего появления у него воскресли былые мечты о будущем, оно снова приобрело смысл.
В тот вечер он спросил меня:
– А небо у вас такое же красивое, как у нас?
– Ночью у вас оно гораздо красивее нашего, – отвечал я. – На Земле нет ничего похожего на эти светящиеся создания, которые живут здесь под звездами, более красивыми и яркими, нежели наши. И марсианские ночи были бы еще лучше, если бы они были теплее, как у нас летом, пусть даже в тех краях, где зимой лютует мороз.
– Эти теплые ночи прекрасны?
– В них есть своеобразная красота.
– А какие у вас дни?
– Я считаю, что они лучше марсианских, но вам, наверное, не понравились бы. Растения Земли разнообразнее и цветом, и количеством. На них вырастают цветы, из которых потом нарождаются новые растения. Красоту цветов можно приравнять к красоте ваших женщин. Три четверти Земли покрыто водами, которые играют волнами. Утро и вечер у нас намного лучше, чем на Марсе.
– Да... Разве у нас есть что-нибудь хорошее? – сказал вождь, и тоска промелькнула в его глазах. – Нашей планете остается жить гораздо меньше вашей. Прошли времена расцвета... Наши предки никогда не отваживались на полеты в просторах Бездны... Наша планета очень маленькая и далеко до Солнца, а потому и развитие ее нельзя сравнить с развитием вашей.
– А на мой взгляд, она удивительна. У нас на Земле имеется один, так сказать, вид жизни, а у вас – три.
– Однако во время расцвета цивилизации и у нас был один вид жизни. Жизнь у вас началась почти так же, как на Марсе. Я думаю, со временем и на Земле она разнообразится, когда начнется эпоха вашего упадка. И логично предположить, что у вас она будет еще разнообразнее.
Тепло и приятно было возле костров. Из объяснений вождя я еще раз убедился, что умственные способности марсиан были выше наших.
– Не понимаю, почему, имея такой острый разум, ваша раса отошла от творческой работы?
– Это случилось не по нашей воле.
– Но вы так легко схватываете суть вещей полностью чуждой вам цивилизации.
– Да, мы многое понимаем. Я думаю, что мы могли бы научиться всему, что делается на Земле. Но мы не умеем открывать новое, делать выводы и потеряли интерес к этому, так как это кажется нам бесполезным. Может, в том-то и наша трагедия, что мы отживающая раса, которая утратила остроту предвидения, отличающую молодые расы. Нам кажется, что теперь куда лучше не думать о будущем, застыв в настоящем. Только одно нам мешает – нападение низших существ, звероподобных. Поэтому, с того времени, как вы появились здесь, что-то новое проснулось у меня, какое-то удивительное стремление повернуть все на новый путь, какая-то тяга к полной и всеобъемлющей жизни!
Непобедимый подкинул в костер топлива и задумался...
КАТАСТРОФА
На протяжении следующих четырех дней понемногу расширялась очищенная территория, составлявшая уже почти тысячу восемьсот гектаров. Но теперь нужно было остановиться не потому, что уменьшились запасы энергии, – нет, их легко можно было пополнять, а потому, что тяжело было держать линию обороны.
Теперь мы обратили все внимание на изготовление оборонительных аккумуляторов. Четыре таких малых аппарата, поставленные в линию, излучали веером радиацию почти на километр. А нам нужно было держать под обстрелом пять километров, и это очень затрудняло наше дальнейшее продвижение. Поэтому мы решили увеличить число устройств, и в течение декады весь лагерь изготавливал их.
Трудно найти на Земле подобных сметливых умельцев, которые бы так быстро схватывали суть сложнейших заданий и легко исполняли их. Но что до инициативы, то тут люди, бесспорно, были выше. Наши друзья, даже способнейшие, достигали лишь стадии исполнительства, точно выполняя поставленную задачу. Они совсем не имели инициативы и просто делали все автоматически. А если встречалось что-то новое, то марсианам требовалась наша помощь.
Но, невзирая на это, работа продвигалась быстрее, чем можно было сделать ее на Земле. Трехноги изготавливали партии аппаратов, идентичных образцам. Минуло еще две недели, и почти вся линия была защищена. Аккумуляторы тратили мало энергии и легко самозаряжались солнечными лучами.
Когда мы организовали работу трехногов, то освободились от хлопот, и это дало нам возможность познакомиться поближе со звероподобными. Во вновь захваченных ими местах так же, как и в издавна заселенных, не было резкой разницы между царством растений и царством животных.
Все растительные плоские создания берут себе питание из почвы, животные этого вида плотоядны. Питание вбирается поверхностью тела, но ни одного ротового отверстия у них нет. Вещества всасываются всей кожей. Жертва гибнет лишь в исключительных случаях: сначала она словно каменеет, и все ее жизненные функции приостанавливаются, а потом снова начинают действовать.
Нам не трудно было ловить маленьких и средних звероподобных, и мы изучали их анатомию. Но и до настоящего времени мы так и не разобрались, как функционируют их органы, и не могли точно указать их. Как я уже говорил, высшие из звероподобных имеют троичное строение, а у низших видов вещество тел напоминает ткань гриба или водорослей. И у высших, и у низших в теле имеется много вакуолей, размещенных в виде бус или треугольников. Мы сделали вывод, что вакуоли обусловливают «кровообращение» и питание. Так как у них нет жидкости в теле, то «кровообращение» состоит в перемещении мельчайших частиц. Разрезав несколько живых существ, мы видели в ультрамикроскоп перемещение материи. Это походило на движение соков.
Сначала мы думали, что некоторые из них прикрепляются к грунту, но это было ошибкой. Все звероподобные двигаются, но низшие из них могут перемещаться, лишь пробыв долгое время в неподвижности, после того, как они истощат грунт под собой. Плоская форма звероподобных свидетельствует, по-моему, о том, что им необходима большая поверхность тела – ею они прилегают к неживым или живым телам, высасывая питательные вещества.
Это верное решение природы, так как они очень мало берут из воздуха. Твердый грунт является, очевидно, основным элементом роста их тел, так как они не углубляются в землю. Так что не удивительно, что им приходится захватывать как можно большую площадь.
Следует отметить, что у хищников тело не такое плоское, хотя они и пользуются питательными веществами из почвы. Кажется, что у звероподобных нет ни одного общественного инстинкта. Я уже не говорю про такой инстинкт, как у муравьев, термитов, пчел или ос. Нет у них и того простейшего, который собирает во время перелетов птиц в одну стаю, бизонов в стадо, лошадей в табун. Каждая особь живет самостоятельной жизнью. У них нет, наверное, родственных объединений. Плодятся они поверхностно, потомки словно выходят из земли. Хотя детеныш очень маленький, все же он имеет все свойства своего вида и полностью самостоятелен.
Что же можно сказать про наличие зачатков разума у звероподобных? Легко можно допустить, что их жизнь построена полностью на инстинктах, и они тем разнообразнее, чем выше существо. Мы искали у них органы передачи команд и сделали допущение, что эти органы имеют связь с вакуолями там, где должна быть голова, как у обычного земного или марсианского животного.
Нет никаких сведений о материальной структуре этого органа, но виден целый ряд вакуолей, в которых с удивительной слаженностью двигаются материальные частицы. Что до вакуолей, расположенных бусами в канальцах, то, очевидно, они служат нервным или мышечным аппаратом. Нет ничего химеричнее, чем движения этих плоских отвратительных созданий, которые, кажется, ползают без всякой цели, делая беспорядочные зигзагообразные круги, пока их не останавливает какая-нибудь добыча или опасность. Если обычные существа видят плотоядное, то они сразу убегают, и это часто выручает их, тем более, что и на малом расстоянии их трудно заметить.
Кроме того, такое спасение – дело обычное, так что хищники питаются, в основном, почвой или воздухом и лишь время от времени ищут себе живую добычу. В отличие от жизни звероподобных, жизнь животных и растений на Марсе не отличается чем-то особенным: растения напоминают земные, животные – тоже. Что до водных животных, которые имеют пять плавников, то они более подобны нашим жабам, чем рыбам.
У всех этих животных жидкое кровообращение. В их теле течет что-то, подобное крови. У одних фиолетового цвета, у других – голубого или зеленого. Кровь течет в сосудах, наподобие наших вен или артерий, но вместо одного сердца твари имеют от двух до пяти, в зависимости от вида. У всех есть ротовое отверстие, сложные глаза их – настоящие глаза, пищеварительные органы почти такие же, как и у большинства земных животных. Если бы мы никогда не видели птиц, рыб, насекомых, то и они бы нам казались такими же удивительными, как марсианские животные.
Но так как мы уже давно выявили сходство между земными и здешними млекопитающими, птицами, насекомыми и рыбами, это нас не поражало.
Что касается трехногов, то, в конце концов, мы считали их почти людьми, хотя некоторыми особенностями они весьма отличались от наших высших организмов, как и большинство животных на Марсе.
Их вертикальное положение, умственная активность, необычайно подобная нашей, их чувства, привлекательность – все это увеличивало приязнь, которая превратила их в наших близких.
На ночь мы обычно возвращались в звездолет, который стоял на опушке. Первые дни один из нас дежурил ночью, а потом, почувствовав себя беспечно, мы отменили это дежурство. Всю ночь мы спали таким спокойным сном, точно были в своих постелях на Земле.
Трехноги обычно просыпались раньше нас. Несколько сот их, отрыв пещеры в отвоеванной зоне, прижились в них, а другие свободно перемещались по территории. И вот однажды утром мы проснулись от стука в оболочку звездолета.
Не имея возможности проявлять свои чувства речью, трехноги высказывали их жестами. Увидев, что мы встали, они энергично засигналили. Мы сразу поняли, что звероподобные перешли заслонную линию.
– По всей линии? – выпытывал удивленный Антуан.
– Нет, – отвечало сразу несколько трехногов. – Там, с правой стороны, целая группа звероподобных... Много наших убито!
– Сейчас летим!
Звездолет поднялся вверх, и мы скоро были над боем.
Семь громадных звероподобных – наибольший из них был почти сто метров в длину – сновали среди трупов трехногов. Многие лежали в высохшем устье, а остальные стояли большой толпой по другую сторону русла. Объятые ужасом, они отчаянно жестикулировали. На правом фланге только что захваченной территории не было ни одного трехнога, а потому мы сразу включили излучатели. Так как нельзя было напасть сплошным фронтом, мы начали последовательное наступление.
Мы нападали по очереди на каждое существо, решительнее, чем обычно, применяли все средства и быстро заставили их отступить. Поливая лучами, мы гнали их, куда хотели. А так как вследствие какого-то инстинктивного чутья звероподобные не сворачивали назад, то даже если некоторое время мы их не трогали, они все равно отступали в нужном нам направлении.
За каких-то четверть часа мы освободили от них всю ранее очищенную территорию. Жан вышел посмотреть на излучатель с правой линии обороны.
– Весь аппарат поднялся на несколько градусов, – сказал он, возвратившись. – Вот поэтому лучи шли параллельно земле, и звероподобные прошли под ними.
– Ты поправил? – спросил я.
– Конечно.
– Значит, надо надежнее укреплять их, ставя на определенный угол наклона, – сказал Антуан. – Это все не так страшно. А теперь поговорим с нашими союзниками!
Пока мы разговаривали, подбежал Непобедимый. Он казался сильно взволнованным: трепетал всем телом, как былинка под ударами ветра.
– Очень благодарен вам, мы не отважились повернуть остальные аппараты против тварей, – сказал он, – потому что боялись открыть фронт в других местах.
– Иначе и быть не могло, – буркнул я, подумав про обычное отсутствие у них инициативы.
Показывая на тела убитых, Антуан спросил:
– Как вы думаете, они не оживут?
Сумрачная тень появилась в глазах нашего союзника.
– Думаю, что не оживут, но среди тех, кто успел спрятаться в расщелинах скал, спаслось много.
– Неужели нельзя что-то предпринять?
– В данном случае ничего не поделаешь. Если кто не умер сразу, то через несколько часов или дней этот паралич сам полностью пройдет.
Вдруг, схватившись за голову, он показал:
– Там моя дочка!
Это прозвучало для меня точно удар грома, и я сказал, что выйду из звездолета.
– Я пойду с тобой, – присоединился Антуан. – Может, мы сможем оказать помощь?
Я уже ни о чем не спрашивал вождя и только с ужасом всматривался в трупы.
– Ее тут нет, – просигнализировал он. – Она успела отсюда убежать.
Глубокое потрясение, а вместе с тем и удивление охватили меня. Это существо, совершенно незнакомое, здесь, на этой маленькой планете, которая мерцает красной звездой на ночном небе Земли, это существо, так не похожее на людей, теперь полностью занимало мои мысли и чувства. Печаль, горе, нетерпение охватили меня вместе с надеждой и ужасом – это была целая драма любви и смерти.
Идя следом за вождем, мы остановились возле длинного вала, который когда-то был берегом реки, – когда реки еще были в этом осужденном на смерть мире. Тут и там лежали трупы, словно муравьи, затопленные водой. Между ними метались несколько трехногов, оказывая помощь жертвам.
И вот я стою возле Грации, а она не шелохнется, не дышит – окаменела. Я вспомнил: тем утром, как умерла моя сестра Клотильда, когда война лютовала над Землей...
Вождь дотронулся до меня и показал:
– Она не умерла!
Внимательнее я всмотрелся в ее черты. Что-то блеснуло в очах, покрытых печалью смерти. Это подбодрило вождя, и он отошел, оказывая помощь другим, возвращая их к жизни.
Сколько стоял я возле Грации? Может, не больше четверти часа, но это время, заполненное переживаниями, показалось мне вечностью. Потом подошли трехноги и перенесли ее в укрытие, которое обогревал радиатор, подобный нашим: Все складывалось хорошо – буря тоски в моей душе улеглась. Я верил, что Грация оживет, а ее отец поддержал эту надежду, когда снова подошел ко мне.
И все же, когда она, наконец, раскрыла глаза, я на некоторое время точно остолбенел. Словно созвездия вынырнули из прибрежного тумана на берегах озера осенней ночью, а потом будто потоки света полились, как при восходе розового солнца. Нежно-нежно глядела она, словно не понимая, что произошло. Наконец спросила:
– Враги уничтожены, раз вы возле меня?
– Да, их прогнали прочь!
И радость залучилась, словно ароматом с цветущих берегов обдала меня. Переживания Грации переходили в форму жестов, мягких, почти незаметных жестов, что создавало непосредственную связь между нами. Потом пауза, мы бы сказали – тишина, мы, которые используют слова. Что-то невысказываемое пролетело, какие-то таинственные крылья подсознательной жизни. Потом жесты:
– Какое счастье, что я вижу вас теперь возле себя! Вы словно вернули мне жизнь! Такое счастье, что вы и не поймете!
И, когда я понял эти слова, какое-то незнакомое еще вдохновение охватило меня.
– Я тоже, – сказал я, – я тоже счастлив! Мне так хорошо, как в пору моего детства!
Прильнув плечом к моему плечу, Грация рукой нежно обвила мне шею. И тогда, казалось, я пережил что-то высшее над тем, что известно людям.
В этот миг пришел Антуан, а с ним и вождь.
– Все нормально, – сказал вождь. – Сегодня вечером она, видимо, совсем будет здорова.
Антуан и я смотрели на него, не понимая, в чем дело.
– Она сейчас еще больна, – объяснил он.
Вождь оказался прав. Только на другой день Грация почувствовала себя уже совсем хорошо. Я приходил к ней ежедневно. Снова началась война, но на этот раз мы закончили ее быстро.
Во время передышки мы изготавливали новые аппараты защиты. А зная недостаточность инициативы трехногов, мы подробно объяснили им все неполадки, которые могли встретиться, и рассказали, что тогда нужно делать.
Теперь трехноги сами умели изготавливать оружие.
Как я уже говорил, их быстрота и точность работы были намного выше человеческой, и они решили изготовить себе много таких аппаратов, чтобы защитить все свои границы.
– Мы научим и наших соседей делать то, что вы показали, – сказал вождь в тот день, когда уже можно было всему войску вернуться в пещеры. – А они научат других. Таким образом, ваша наука понемногу обеспечит нам защиту от нашествий звероподобных. Звездоплаватели Земли выручили своих братьев!
ЭПИЛОГ
Проходили дни. Мы познакомились еще и с другими группами трехногов и на широкой равнине изготовили светящиеся фигуры, такие большие и яркие, что их было видно с Земли.
В первую же ночь мы послали световой сигнал системой длинных и коротких отблесков, которую открыл Морзе – изобретатель прошлого столетия. Система эта была настолько проста, что можно было высказывать все, доступное слову.
Нас сразу приняли и поняли. Скоро мы получили новости – десять радиостанций ответили нам. Антуан и Жан получили «межпланетные радиовесточки» от своих родственников, а я – от приятелей, так как моих близких уже не было в живых.
Наше путешествие вызвало целую бурю восторга на Земле. Газеты описывали его как самое выдающееся событие века, а некоторые – как чрезвычайнейшее дело во всей истории рода человеческого...
Я же чувствовал еще большую тягу к Грации. Виделся с ней ежедневно, и целые часы мы проводили вместе. В чувствах наших я замечал столько необычного, что боялся даже уяснить их суть. Как объяснить эти удивительные волны, эти прекрасные содрогания всего естества? Ничего подобного я не переживал в моей невеселой жизни. Я не допускал и мысли, что это могла быть любовь в людском понимании. Во мне полностью угасло наше людское похотливое чувство, а если бы оно и проснулось, то у Грации, я думаю, вызвало бы только обиду, а мне было бы стыдно. Каждый раз во время легчайшего прикосновения к ее телу я ощущал какое-то обожание, какое-то необычайно сладкое чувство, такое же, как в тот день, когда к Грации вернулась жизнь.
А может, это и есть настоящая любовь? А если это так, то она так же далека от человеческой любви, как Грация от наших женщин. Так как словами это передать было невозможно, да и Грация, без сомнения, не поняла бы, то и я переживал все молча. Как счастливые тени, блуждали мы по лесам, по берегам молчаливых озер, по подземным пустотам...
Однажды мы пришли в просторную пещеру, где зеленоватое сияние выходило из глубины и разливалось по стенам. Там, на камнях, была записана легенда о Марсе, о том времени, когда на нем появились первые живые существа.
Мы сели на миллионолетнем камне – когда-то это была колония множества маленьких существ – моллюсков, а теперь их остатки превратились в громадную глыбу ракушечника. И там до боли ясно я почувствовал, что Грация для меня дороже всего на свете, и что я не могу сдержать себя и должен высказать ей это.
Марсианка затрепетала, словно листок на дереве от ветра, необычайным сиянием вспыхнули очи, голова тихо опустилась мне на плечо и тогда... Только как мне описать это?
То были объятия, такие же чистые, как объятия матери, когда она лелеет свое дитя. И вся минувшая жизнь показалась мне такой убогой, все ее скоротечные утехи: и запахи гор, и бодрые рассветы молодых лет, и загадочные тени сумерек, и все сказки про женщину, сложенные в течение тысячелетий, и сама женщина тех лет, когда я ее считал высшим существом и ее любовь счастьем... – все это осталось где-то далеко-далеко. Все пропало в этот миг чуда – зарождения новой жизни!
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Когда набиралась эта книга, мы узнали, что звездолет совершил второй перелет, и наши разведчики снова встретили друзей – марсиан. Вскоре выйдет другая книга, где сообщаются наблюдения и научные открытия наших исследователей, а затем будет описан другой перелет, на сей раз – самих марсиан.
Стенли Вейнбаум
МАРС
МАРСИАНСКАЯ ОДИССЕЯ
Счастливая улыбка на лице Дика Джарвиса говорила о том, что он испытывает подлинное блаженство. Он полулежал в кресле, вытянув ноги и закинув руки за голову, наслаждаясь тем, что вновь оказался в салоне «Ареса», среди своих.
– Господи, как здесь легко дышится! – с чувством проговорил он, набрав полные легкие воздуха, а потом неодобрительно взглянул в иллюминатор, за которым виднелись бескрайние просторы Марса.
В ответ раздалось невнятное гудение: так остальные члены экипажа космического корабля выразили свое согласие. Джарвис оглядел сидящую напротив компанию – бортинженера Пурса, биолога Лероя и главу экспедиции Гаррисона. Сам Джарвис – химик по специальности – находился сейчас в центре внимания вовсе не из-за своих профессиональных знаний, а вследствие непредвиденных обстоятельств, сделавших его обладателем уникальной информации.
Их корабль – первым за всю историю космонавтики – совершил посадку на поверхность Марса. Это стало возможным после целого ряда событий. Прежде всего, американец Дохени создал и испытал – ценой своей жизни – атомный двигатель, предназначенный для судов при длительных путешествиях в безвоздушном пространстве. Затем последовали удачные и неудачные полеты на Луну, пока отчаянный авантюрист Кардоса не высадился-таки на ближайший спутник Земли. Были и полеты на более удаленные планеты, завершившиеся, однако, неудачами, а трагическая гибель венерианской экспедиции под руководством де Ланси надолго прервала серию межпланетных исследований.
И вот теперь космический корабль «Арес» с международным экипажем на борту благополучно достиг Марса. Страшно вспомнить долгие месяцы изнурительных тренировок! Но тень де Ланси заставляла медиков придумывать все более и более изощренные испытания, чтобы избежать в дальнейшем фатального исхода. И они достигли своего: тренированные тела четверки с «Ареса» не теряли трудоспособности даже в разреженной атмосфере Марса.
Джарвис откинул волосы со лба и невольно поморщился: ушибы, порезы и обморожение все еще давали о себе знать нудной зудящей болью.
– Я думаю, ты уже вполне пришел в себя, чтобы удовлетворить наше естественное любопытство, – подчеркнуто недовольно проговорил Гаррисон. – В конце концов ты просто обязан отчитаться перед экипажем, где пропадал больше недели, а Пурса, разумеется, интересует, что случилось с техникой.
– Вот именно, – подхватил бортинженер. – Улетел, помнится, на челноке, а возвращаться, видите ли, решил пешком. Не иначе как загнал свое средство передвижения какому-нибудь аборигену, а тот подумал, что переплатил. Вот и засунули тебя, голубчика, в эту навозную кучу, чтоб неповадно было. Если бы не мы, так бы и сидел там на пару с каким-то безумным страусом.
– Вам хорошо зубоскалить, – возмутился Джарвис. – Посмотрел бы я, как поступили бы вы на моем месте.
Он прекрасно понимал, сколько волнений у экипажа вызвало его исчезновение, и как им всем не терпится услышать, наконец, что же все-таки произошло. Усмехнувшись, Джарвис махнул рукой.
– Ладно уж, так и быть, расскажу все по порядку. Только учтите, в моем повествовании нет ни намека на охотничьи байки, – строго предупредил он свою аудиторию. – Так вот. Вы прекрасно помните, что в тот день на разведку отправились двое: Пурс полетел на север, а я – на юг. Мы оба должны были вести аэрофотосъемку местности с высоты не менее полутора тысяч футов, чтобы иметь большую площадь обзора и при этом не поднимать пыль с поверхности планеты. Я так и поступил.
– Жаль, что вместе с челноком пропала и пленка, – перебил рассказчика Гаррисон. – Придется снова делать облет южного сектора, а это довольно дорогое удовольствие.
Джарвис сунул руку в карман комбинезона и, вытащив небольшой пакет, протянул его Гаррисону.
– Это я и сам сообразил, – проговорил он. – Так что успокойся, командир: удалось кое-что спасти. Думаю, вышли приличные кадры, не размазанные, потому что скорость движения не превышала рекомендуемую. Собственно, ничего интересного внизу не встречалось: все та же серая равнина, покрытая лишайниками и этими... Как ты их называешь, Жак?
– «Биолазами», – ответил Лерой. – Это уже не растение, но еще не животное – какой-то промежуточный вид, которому нет аналогов на Земле.
– Примерно через полтораста миль, – продолжил Джарвис, – серый цвет сменился ярко-желтым. Я знал, что по вычислениям, которые провел Карл, «Арес» опустился на Марс, попав точно в Киммерийское море. Значит, подо мной расстилалась пустыня Ксантус. Еще через двести миль челнок миновал Море Крона – тоже нечто серое и неприглядное, а затем я оказался над пустыней Туле. Каждый час я посылал на корабль отчеты о координатах челнока. Вы меня хорошо слышали?
Командир кивнул и нетерпеливо проговорил:
– Нам известны все подробности полета – как если бы мы находились в твоем челноке. Но что же произошло потом, когда прервалась связь?
– А произошло то, что забарахлил хваленый мотор Карла. Я уже находился в воздухе восемь часов, а, как известно, день на Марсе в это время года продолжается всего шестнадцать. Так что я решил поворачивать «к дому». В это время двигатель-то и заглох.
– Невероятно! – воскликнул Пурс.
Джарвис пожал плечами.
– К сожалению, это так. Ты почему-то не научил челнок планированию, вот он и рухнул, как топор, посреди Туле. Счастье, что гравитация на Марсе втрое меньше земной, а то пришлось бы вам отскребывать от грунта превратившегося в блин Дика Джарвиса, – усмехнулся он. – А так все закончилось ушибами и царапинами. Больше всего досталось лбу и носу.
– Но после посадки надо было промыть двигатель и попытаться завести его, – взволнованно проговорил бортинженер.
– Для этого сначала его следовало бы отыскать в той куче металлолома, в которую превратился летательный аппарат, – снисходительно заметил Джарвис. – Короче, оставалось либо ждать кого-нибудь из вас, либо топать самому. Я прекрасно помнил, что отправление на Землю назначено ровно через три недели, а расстояние до вас, ни мало ни много, восемьсот миль, и все же решил рискнуть. Знаете ли, приятнее сознавать, что ты сам что-то делаешь для своего спасения.
– Неужели ты думал, что мы не сможем тебя отыскать? – возмутился командир.
– Нет, конечно. Я просто решил идти вам навстречу, вот и все, – ответил Дик.
Вспоминая свои ощущения перед этим беспрецедентным походом, он помолчал немного, вздохнул, а затем снова вернулся к рассказу, хотя на этот раз слушатели не торопили его.
– Я постарался как можно лучше подготовиться к длинной дороге, но, поверьте, копаться в хаосе покореженного железа – не самое приятное дело. Тем не менее, мне удалось отыскать спальный мешок, небольшой контейнер с неприкосновенным запасом и, самое главное, отцепить канистру с водой. К счастью, ее хоть и покорежило, но не разорвало. Использовав в качестве лямок пристежные ремни, я навьючил все это на себя и двинулся к северу. Самым приятным во всех этих сборах оказалось то, что я, устроившись в кресле пилота при взлете, поленился укрепить личное оружие в держателях на пульте управления: и пистолет, и бластер так и остались висеть на поясе. Отсюда вывод: да здравствует лень!
– Вот-вот! Тогда уж точно все примется глохнуть и рассыпаться, – ворчливо проговорил Гаррисон, взглянув на Пурса – тот только досадливо крякнул.
Джарвис тем временем продолжал:
– Простые расчеты показали, что если я хочу вернуться на Землю, мне надо делать по сорок миль в день. С поклажей да по сыпучему грунту – задачка не из легких, но я всегда верил во взаимовыручку, – Джарвис картинно прижал руку к сердцу и поклонился собеседникам, затем вернулся к повествованию: – Час спустя я оказался на берегу канала, который приметил во время съемок с воздуха. Его дно покрывал ярко-зеленый ковер. Я подумал, что это растения, которые так великолепно выглядят потому, что в канале более влажно, чем в пустыне. Ничего подобного: там тоже одна пыль, а «растения» – стоило мне только наступить на одно – тут же разбежались. Спасибо, хоть молчком, а то перепугали бы меня до смерти.
– Ты хоть рассмотрел их? – прервал рассказчика Лерой.
– Ну конечно, – кивнул Дик. – Это какая-то многоножка, плоская, как стебелек травы, но весьма шустрая: я специально менял темп ходьбы, но эти создания всегда успевали расступиться прежде, чем сапог касался грунта.
– Как жаль, что я не увидел их, – вздохнул Жак.
– Я тоже сожалею, что не под тобой развалилось детище Карла, – рассмеялся Джарвис. – Так вот. Весь канал, насколько я мог видеть, был набит этой бегающей травой, хотя я так и не понял, что заставляло ее там скапливаться. Потом я вылез наружу и снова поплелся по пескам Туле, пока – уже перед закатом – не оказался на берегу Моря Крона. Я спустился вниз и решил устроиться на ночлег под бережком: как-то спокойнее находиться в укрытии, чем на ровной, как стол, местности. Я съел кусочек шоколада, выпил глоток воды и залез в спальный мешок. Но стоило мне задремать, как раздался невероятный гвалт.
Дик остановился, чтобы немного передохнуть, и догадливый Пурс тут же протянул ему стакан сока. Кивком поблагодарив его, Джарвис отпил освежающего напитка и продолжил описание своей одиссеи:
– Шум стоял, как на птичьем базаре, когда на гнезда с птенцами пикируют полчища чаек. Я вылез из мешка и осторожно пошел в сторону истошных воплей. Именно тогда я впервые увидел Твила.
– А это еще что за персонаж? – сформулировал всеобщее изумление Гаррисон.
– Вы тут поминали безумного страуса. Так это он и был, – ответил Джарвис, только подогрев своими словами интерес слушателей. – Я назвал его Твилом, потому что человеку не произнести подлинное имя этого существа.
– Только страусов на Марсе и не хватало, – чуть не схватился за голову биолог Лерой.
Дик сочувственно улыбнулся ему и сказал:
– Приготовься еще и не такое услышать, мой ученый собрат. Но всему свое время, а сейчас о Твиле. Как я понял, он попался в ловушку, подстроенную какой-то похожей на осьминога тварью, и та теперь принялась им закусывать. Ему это здорово не понравилось, и он начал визжать и отбиваться двадцатидюймовым клювом. Я, разумеется, не стал бы ввязываться в местные разборки, но на шее жертвы заметил какой-то предмет, явно не животного происхождения: он напоминал сумку или ящик. Я почему-то подумал, что странное животное, которое мне, кстати, тоже напомнило страуса, является объектом научного изучения. – Джарвис обернулся к Жаку и пояснил: – По-видимому, я подсознательно вспомнил тебя, иначе мне не пришла бы в голову абсурдная мысль о чьем-то исследовании. Короче, я выхватил пистолет и всадил заряд в массивный черный мешок с торчавшими из него щупальцами.
