Текст книги "Каин"

Автор книги: Жозе Сарамаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

12

Немного времени ушло, чтобы покинуть унылое настоящее земли уц и оказаться в окружении зеленеющих холмов, в роскошных долинах, по которым струились реки с самой чистой и прозрачной водой, какую только видывали человеческие глаза и пробовали человеческие уста. Да, это похоже на блаженной памяти райский сад, ибо теперь, когда минуло столько лет, время более или менее сгладило тяжкие воспоминания. Однако при всем при том чувствовалась в этом ослепительном пейзаже что-то фальшивое, что-то искусственное, похожее на декорацию, так что казалось, что вот сейчас поднимется занавес, выпуская на сцену того, кто трусит на ослике вульгарис, не вооружась гидом мишлена. Каин обогнул скалу, закрывавшую от него добрый кус панорамы, и очутился на въезде в долину, которая если числом деревьев и уступала прежде виденным, то красотой превосходила их, а посреди нее увидел некое деревянное сооружение, которое по виду и по цвету компонентов своих очень напоминало огромный корабль, чье присутствие здесь было в высшей степени интригующим, ибо кто же строит корабль, если это, конечно, он и есть, не на берегу чего-нибудь водного, тем более что такую громадину не оставишь посреди долины в ожидании неизвестно чего. Любопытствуя, каин решил получить разъяснение из первых рук, а в данном случае – от тех, кто для собственных ли надобностей или по заказу третьих лиц строил загадочное судно или не менее таинственный исполинский ларец, именуемый также ковчегом. И, направив осла к стапелю, приветствовал работавших и попытался завязать с ними разговор: Славное место, промолвил он, но ответ получил мало того что с задержкой, но еще и с наивозможнейшей обобщенностью, выраженной в безразличной, безучастной, неприветливой, не располагающей к продолжению беседы утвердительной частице. Каин все же продолжал: Мимоезжий странник, вот хоть меня, к примеру, взять, ожидал бы увидеть здесь все, что угодно, только не такое вот огромнейшее сооружение, но намеренно льстивый намек был пропущен мимо ушей. И каин увидел, что восемь человек, работавших на стапеле, – четверо мужчин и четыре женщины – не выказали никакой склонности к задушевному общению с пришельцем и не предприняли ни малейшей попытки если не преодолеть, так хоть как-то замаскировать стену неприязненного отчуждения, которой упорно отгораживались от его авансов. И тогда решил оставить околичности и: А что это вы тут мастерите – корабль, что ли, или дом какой, спросил он в лоб. Человек, который казался старше остальных, рослый и здоровенный, как самсон, ограничился неприветливым: Нет, не дом. Но ведь и не сундук же, ибо что за сундук без крышки, а и была бы – превыше сил человеческих было бы ее поднять. Человек не ответил и уж хотел было отойти, но каин в последний миг удержал его вопросом: Если это не дом и не сундук, то, значит, может быть только кораблем. Здоровяк мотнул головой и сказал каину: У нас прорва дел, а твои расспросы отвлекают от работы, а потому прошу тебя – оставь нас и следуй своим путем, и добавил с легкой угрозой: Сам видишь – нас тут четверо крепких мужиков, я да трое моих сыновей. Я вижу только, отвечал на это каин, что правила легендарного месопотамского гостеприимства, столь чтимые прежде, утратили ныне всякое значение для ноя и его родных. В этот самый миг после оглушительного громового раската, сопровождаемого соответствующими пиротехническими эффектами, обнаружил свое присутствие господь. Предстал он в рабочей одежде, а не в роскошном облачении, с помощью которого приводил к немедленному повиновению тех, кого желал поразить, не прибегая к посредству божественной диалектики. Семейство ноя и сам глава оного немедля пали ниц на земле, заваленной опилками и стружками, господь же, поглядев на каина с недоумением, спросил: Ты-то здесь какими судьбами, я тебя не видел с того дня, когда ты убил своего брата. Ошибаешься, господи, мы виделись в доме авраама, хоть ты и не признал меня тогда, в дубраве мамрийской, когда собрался истребить содом. Хорошо было сделано, чисто и действенно, а главное – привело к какой-то определенности. Никакой нет определенности, господи, в сотворенном тобою мире, вот иов полагал, что ему не грозят никакие несчастья, но твое пари с сатаной все его достояние обратило в пыль и прах, а плоть – в сплошную незаживающую язву, таким видел я его в последний раз, покидая землю уц. А вот и нет, каин, а вот и нет, и кожа его очистилась, и стада умножились вдвое против прежних, и у него теперь четырнадцать тысяч овец, шесть тысяч верблюдов, тысяча волов и тысяча ослов. Как же это он их раздобыл. Он склонился перед моей волей, признал, что власть моя безраздельна и всеобъемлюща, что мне не надо отчитываться ни перед кем, кроме себя самого, что меня не удержат соображения какого-то личного характера и что – это я говорю тебе сейчас – я наделен совестью столь гибкой и подвижной, что она неизменно соглашается со всем, что бы я ни делал. Ну а как быть с детьми иова, погибшими под развалинами. Да это вообще мелочь, не стоящая внимания, у него теперь десять других детей – семь сыновей, три дочери, как и прежде было, и они утешили его в потере и заменили утраченных. Как овцы. Да, как овцы, дети мало чем отличаются от них. Ной и все его семейство уже поднялись на ноги и с удивлением внимали беседе господа и каина, которые напоминали двух старинных друзей, встретившихся после долгой разлуки. Но ты так и не ответил, что делаешь здесь, напомнил господь. Да так просто, шел-шел да и оказался здесь. Примерно также, как оказался в содоме или в земле уц. Да, и еще на горе синайской, и под стенами иерихона, и у вавилонской башни, и в тех кустах, где исаака чуть было не принесли в жертву. Помотало тебя, я вижу, по белу свету. Да уж, причем не по моей воле, и я даже спрашиваю себя – а вот все эти постоянные переходы, что переносят меня из одного настоящего в другое, то в будущее, то в прошлое, так вот, это тоже – не твоя ли работа. Нет, я тут ни при чем, такими примитивными штучками, всеми этими фокусами pour épater le bourgeois [7]7
  Чтобы эпатировать буржуа (фр.).


[Закрыть]не пользуюсь, для меня времени не существует. Стало быть, ты признаешь, что есть во вселенной иная сила, отличная от твоей и более мощная, чем твоя. Может, и есть, я не привык, знаешь ли, обсуждать все эти трансцендентные безделицы, праздные умствования, однако одно тебе скажу – ты не сможешь покинуть эту долину, лучше даже и не пытайся, отныне все выходы будут охраняться, на каждом будут стоять парные караулы херувимов с пламенными мечами и с приказом убивать любого, кто приблизится, на месте. Вроде того, как это было устроено у ворот райского сада. Ты-то откуда знаешь. Родители часто об этом толковали. Господь, обернувшись к ною, спросил тогда: Ты уже рассказал ему, что строишь и для чего. Нет, господи, пусть у меня язык отсохнет, если вру, все семейство беру в свидетели. Хорошо, ты верный раб мой, и я не ошибся, избрав тебя. Спасибо, господи, и, если позволишь вопрос, скажи, что нам делать с этим странником. Возьми его в ковчег, прими в семью, пригодится лишний мужчина делать детей твоим невесткам, а мужья их, надеюсь, не взыщут. Обещаю, что не взыщут, я и сам со своей стороны постараюсь, поспособствую, я старею, но все еще не так, чтоб воротить нос при виде лакомого кусочка. Каин решил встрять: Позволено ли мне будет узнать, о чем идет речь, спросил он, и господь ответил так, словно повторял нечто загодя затверженное и уже сто раз говоренное: Земля полна разнообразных насилий и тонет в скверне, и ничего, кроме скверны, я не вижу на ней, потому что все ее обитатели извратили путь свой, и велика греховность человеков, все помыслы коих и желания клонятся всегда и только ко злу, и я раскаиваюсь, что сотворил человека, ибо из-за него горько страждет мое сердце, и конец ему уготовил я, ибо всяческой мерзостью заполнена земля, и я решил истребить род людской и самое землю, а ты, ной, избран мною, чтобы стать новым родоначальником человечества, и для того-то я и велел тебе построить из дерева ковчег, осмолить его изнутри и снаружи, сделать там отделения, а длина ковчега пусть будет триста локтей, ширина его пятьдесят локтей, а высота его тридцать локтей, и сделай отверстие в ковчеге, и в локоть сведи его вверху, и дверь в ковчег сделай сбоку его, устрой в нем нижнее, второе и третье жилье, и вот я наведу на землю потоп водный, чтоб истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами, все, что есть на земле, лишится жизни. Но с тобою я поставлю завет мой, и войдешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою. Введи также в ковчег из всякого скота, и из всех гадов, и из всех животных, и от всякой плоти по паре, чтоб они остались с тобою в живых, мужеского пола и женского пусть они будут. Из всех птиц по роду их, и из всех скотов по роду их, и из всех пресмыкающихся по земле по роду их, из всех по паре войдут к тебе, чтобы остались в живых с тобою, мужеского пола и женского, ты же возьми себе всякой пищи, какою питаются, и собери к себе, и будет она для тебя и для них пищею. Такую речь произнес господь. Тогда высказался каин: Корабль таких размеров да еще и с таким грузом внутри не сможет плыть, и когда долину затопит, напора воды, чтобы поднять его с земли, не хватит, и в итоге он останется под водой со всеми, кто будет на нем, и ожидаемое спасение обернется для них гибелью в мышеловке. По моим расчетам такого не должно произойти, ответил господь. Расчеты твои ошибочны, корабль следовало строить не на таком огромном расстоянии от моря, посреди долины, со всех сторон окруженной горами, а на берегу, чтобы в должный час столкнуть его в воду, а дальше уж она сама – речная ли, морская, уж там как случится – позаботится подхватить судно, и ты, похоже, не слыхал про закон Архимеда, который гласит, что плавают корабли оттого, что на всякое тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, равная объему вытесненной жидкости. Позволь, господи, изложить мою мысль, сказал ной. Ну, излагай, разрешил господь, даже не думая скрывать обуявшей его досады. Каин прав, если станем дожидаться, пока вода нас поднимет на поверхность, все захлебнемся, и не будет другого человечества. Собрав лоб в морщины, чтобы лучше думалось, господь покумекал над проблемой так и эдак и пришел к тому же выводу, хоть и жалко, разумеется, столько трудов положено, чтобы придумать долину, какой никогда не видано было прежде, – и вот, все впустую. И сказал так: Есть верное средство, когда ковчег будет совсем готов, я прикажу моим рабочим ангелам по воздуху перенести его на берег ближайшего моря. Такая тяжесть ангелам невподым, заметил ной. Ты не знаешь, какая сила заключена в ангелах, они мизинцем способны сдвинуть гору, и счастье еще, что привержены порядку, не то давно бы уж заговор составили, а меня – отставили. Вроде того, как сатана хотел, осведомился каин. Да, вроде того, но с ним я придумал, как устроить, чтобы он был доволен, время от времени отдаю ему кого-нибудь в жертву, пусть развлекается, а ему того и довольно. Так было с иовом, который не осмелился проклясть тебя, но сейчас носит в душе своей всю горечь мира. Что ты можешь знать о душе иова. Ничего, зато о своей – все и немного – о твоей, ответил каин. Плохо верится, боги подобны бездонным колодцам, заглянешь внутрь – не увидишь даже собственного отражения. Со временем всякий колодец пересыхает, придет черед и твоему. Господь на это не ответил, а поглядел на каина пристально и сказал: Метка твоя стала больше, похожа теперь на черное солнце, что поднимается из-за горизонта глаз. Браво, вскричал, захлопав в ладоши каин, я и не знал, что ты поэт. Вот и я говорю, что ты ничего не знаешь обо мне. Констатировав этот горестный факт, господь удалился, причем гораздо скромней, чем появился, то есть исчез в другом измерении.

И, уязвленный итогами спора, в котором, по мнению даже самого беспристрастного наблюдателя, оказался не на высоте, решил переменить планы. Уничтожение человечества было, так сказать, задачей на среднесрочную перспективу, с этим можно было повременить столетия два-три, а то и все десять, однако господь, приняв однажды решение, чувствовал верный признак нетерпения – какое-то покалывание в кончиках пальцев, ну, то есть руки у него чесались начать. И потому все-таки призвал легион своих рабочих ангелов и, вместо того чтобы всего лишь заставить их транспортировать ковчег к морю, как было придумано ранее, приказал им помочь вконец измученной семье ноя, которая, как можно было заметить, совсем выдохлась от злой работы. Спустя несколько дней колонной по трое прибыли ангелы и сразу взялись задело. Господь не преувеличивал, говоря про их силу, любо было видеть, как под мышкой, будто вечернюю газету, несли они толстенные доски, как доставляли их в случае надобности с одного конца палубы на другой, а это, между прочим, триста локтей или, по-современному, полтораста метров, то есть практически – авианосец. Поражали воображение тем, как вгоняли гвозди. Молотком не пользовались, а, уставив острие в нужное место, коротко, без размаха били кулаком по шляпке, отчего железный штырь входил без малейшего сопротивления, будто не в твердейшую дубовую древесину, а в раскисшее на летней жаре масло. Но еще удивительней было, когда, обтесывая доску, водили по ней ладонью взад-вперед, и доска без единой стружечки уменьшалась, словно бы сама собой, до требуемой ширины. Если же требовалось просверлить отверстие для болта, прекрасно подходил обыкновенный указательный палец. Любо-дорого было смотреть на такую работу. И неудивительно, что и двинулась она с такой ранее невообразимой быстротой, что ной со своими не поспевали оценивать стремительные перемены. Господь же за все это время появился лишь однажды. Спросил ноя, как идут дела, поинтересовался, есть ли уже от каина прок, помощь и польза, и узнал, что как не быть, господи, он уже уестествил двух невесток и готовится приступить к третьей. Потом справился, отобраны ли уже те животные, которых надо будет поместить в ковчег, а патриарх сообщил, что большую часть уже собрали, а недостающих добавят, как только окончена будет постройка. Но это была не правда, а всего лишь малая часть правды. Да, в самом деле в загоне на другом конце долины имелось сколько-то животных самых распространенных пород, но было их очень мало, всего ничего по сравнению с господним замыслом, предусматривавшим охват всех живых существ, какие только есть на свете, начиная от толстобрюхого гиппопотама и кончая самой малой блошкой, да и не ею даже, а микроорганизмами, а те что – не люди, что ли. Ну, положим, не люди, но, как ни крути, тоже ведь – живая плоть. Как и те, кого принято считать таковой в широком и великодушном смысле, принятом в неких полузакрытых эзотерических кругах, где много толкуют об определенного сорта существах, никем, впрочем, и никогда не виданных. Мы имеем в виду единорога, например, птицу феникс, кентавра, гиппогрифа, минотавра, василиска, химеру и прочих обитателей этого ни на что не похожего и разношерстного бестиария, у которых не имелось бы никаких прав на существование, если бы их всех, как и ослика вульгарис, и многих-многих прочих, в чрезвычайном изобилии водящихся в этих краях, не произвел на свет приступ господнего сумасбродства. И представьте только, как вырос бы ной в глазах господа, какой вес приобрел, каким доверием стал бы пользоваться, если бы уговорил взойти на борт ковчега одно из этих чудищ – предпочтительно, конечно, единорога, да только где ж его взять-то. С единорогом дело обстоит непросто еще вдобавок и потому, что этот зверь не бывает женского пола или рода, каковой и не способен продолжать обычными путями оплодотворения и вынашивания плода, хотя по здравом размышлении следует признать, что в этом и не нуждается, ибо, в конце концов, воспроизводство единорожьего потомства вовсе не обязательно, хватит и того, что его, как плод мракобесных верований, беспрестанно производит и воспроизводит голова человеческая. Во исполнение задач, которые еще предстоит решить – а это прежде всего отбор животных и обеспечение провиантом, – ной уповает на содействие и квалифицированное сотрудничество рабочих ангелов, а те, надо им отдать должное, продолжают трудиться с усердием, достойным всяческих похвал. И притом безо всякого смущения признаются, что тошнее и муторнее жизни на небесах ничего пока еще не придумано, знай возноси хором по целым суткам хвалу господу, превозноси величие господа, милосердие господа и даже, представьте себе, красоту господа. Уже пришло время этим и иным ангелам испробовать простые радости, свойственные столь же простым людям, и уяснить себе – чтобы дух возвеселился и душа воспылала, вовсе нет необходимости дотла палить содом или дуть в трубы с намерением повалить стены иерихонские. И, по крайней мере, хоть в этом отношении, считали ангелы, земное счастье несопоставимо выше того, которое можно обрести на небесах, но господь, известный своей ревностью, этого знать не должен, а не то, не поглядев начин ангельский, подвергнет носителей мятежных настроений суровейшим карам. Благодаря истинной гармонии, царящей среди судостроителей, каин сумел договориться, что его осел в свое время будет потихоньку, то есть скрытно, с черного, так сказать, хода поднят на борт и не потонет заодно со всей прочей скотиной. Опять же благодаря этим сердечным отношениям, каин узнал, какие тревоги и заботы томят ангелов. У тех двоих, с кем установились отношения, которые в человеческой среде принято называть товарищескими и даже дружескими, он осведомился, в самом ли деле полагают ангелы, будто по уничтожении этого человечества новое, то, что придет ему на смену, не впадет в те же самые заблуждения, искушения, не совершит тех же самых преступлений, на что ответствовали ему: Мы всего лишь ангелы, слабо разбираемся в этих нерасшифровываемых ребусах, какие представляет собой природа человеческая, но, сказать по совести, не вполне понимаем, почему должен удаться второй эксперимент, если первый окончился той панорамой мерзостей, что предстает ныне нашим глазам, и, по нашему скромному ангельскому разумению да с учетом представленных доказательств, род людской не достоин жизни. Да ну, переспросил ошеломленный каин, вы и вправду считаете, что люди не заслуживают того, чтобы оставить их в живых. Нет, мы сказали и повторяем, что люди, если посмотреть, как вели они себя на протяжении известных нам времен, не заслуживают жизни со всем тем, что, несмотря на черные стороны, коих, бесспорно, множество, есть в ней прекрасного, великого, чудесного, пояснил первый ангел. Совсем другой смысл, добавил второй. Да нет, это ведь почти одно и то же, настаивал каин. Вся разница в этом почти, и она, уж поверь нам, огромна. Насколько помнится, мы никогда себя не спрашиваем, достойны мы жизни или нет. А вот если бы задумались об этом, то, глядишь, не нависло бы над нами неизбежное исчезновение с лица земли. Да не о чем тут горевать, мы немного теряем, отвечал каин, давая волю своему мрачному пессимизму, рожденному и возросшему в череде его странствий по ужасам прошлого и будущего, и если бы дети, заживо сожженные в содоме, не родились бы вовсе, им не пришлось бы так страшно кричать, когда с небес на их невинные головы пали огонь и сера. Вина была на родителях, сказал один из ангелов. Это не причина карать детей. Ты заблуждаешься, полагая, что бог и человек понимают вину одинаково. В истории с содомом если кто и виноват, то уж, без сомнения, господь, который в нелепой торопливости не захотел тратить время, чтобы обречь наказанию только тех, кто, по его же критериям, творил зло, ну а потом, скажите вы мне, ангелы мои, откуда, из чьей головы взялась и пошла бродить по свету идея, что богу уже в силу одного того, что он – бог, позволительно управлять личной жизнью верующих в него, устанавливать правила, каноны, законы, запреты и прочий вздор, спросил каин. Этого мы не знаем, сказал один ангел, а второй добавил, словно жалуясь: Нам о таких делах не говорят почти ничего, нас, по правде тебе сказать, используют только на тяжелых работах, вот придет время поднять ковчег и перенести его к морю, уж будь уверен, не увидишь туг ни серафимов, ни херувимов, ни царств, ни архангелов. Неудивительно, начал каин, но осекся, и неоконченная фраза повисла в воздухе, меж тем как сам он, словно порывом неведомого ветра, хлестко засвистевшего в ушах, вдруг очутился в каком-то шатре. Там лежал голый человек, и человек этот был ной, опьянением погруженный в глубочайший сон. С ним, познавая его плотски, был другой человек, и он звался хам, был младший сын ноев и в свою очередь – родоначальник хананеян. Стало быть, хам видел наготу собственного отца, а иносказательное это выражение призвано более-менее пристойно передать предосудительную и извращенную суть происходящего в шатре. Но самое скверное заключалось в том, что сын, допустивший такое, потом рассказал обо всем братьям – симу и иафету, остававшимся снаружи, но те, движимые состраданием, взяли покрывало, подняли его и, ступая задом наперед, дабы не видеть наготу отца, приблизились к нему. Когда же ной пробудится и поймет, какое оскорбление нанес ему хам, он скажет, обрушивая на сына проклятье, которое падет на весь народ хананеянский: Проклят ханаан; раб рабов будет он у братьев своих, благословен господь бог симов, ханаан же будет рабом ему, да распространит бог иафета, и да вселится он в шатрах симовых, ханаан же будет рабом ему. Но каина уже не было там, ибо столь же стремительным порывом ветра метнуло его назад, к ковчегу, и как раз в тот миг, когда приближались к нему ной и хам с последними известиями: Завтра отплываем, сказали они, звери на борту, провиант погружен, можем поднимать якорь.