355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жоржи Амаду » Каботажное плавание » Текст книги (страница 9)
Каботажное плавание
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:52

Текст книги "Каботажное плавание"


Автор книги: Жоржи Амаду


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Рио-де-Жанейро, 1960

Мой приятель, певец и композитор Жоан Жилберто, звонит мне в большой тревоге:

– Жоржи, милый, я получил повестку в суд. В четверг в Сан-Пауло слушается дело! А я никак не могу быть – у меня запись на радио! Нужен адвокат, чтобы представлял мои интересы. Ты всех на свете знаешь, присоветуй мне толкового юриста из Сан-Пауло!

Оказывается, Жоан Жилберто на прошлой неделе разошелся во мнениях с кем-то из своих коллег-музыкантов – и так разошелся, что разбил о его голову шестиструнную гитару. Тот не стерпел и подал в суд, и теперь мой несчастный приятель не знает, куда податься, как выкрутиться.

Пообещав помочь, звоню в Сан-Пауло Луису Коэльо, который не только автор превосходных и увлекательных политических книг – равного ему я у нас в Бразилии не знаю, – но еще и знаменитый адвокат. О том, что он и человек редкостный, можно не говорить, ясно и так. Я ему рассказываю о скандале, о гитаре, о вызове в суд и о терзаниях великого мастера «босановы». Терпеливо выслушав меня, Луис отвечает:

– Рад бы, да не смогу ему помочь. Запиши-ка вот… – и он диктует мне фамилии, адреса, телефоны, приемные часы еще троих адвокатов – все трое, по его словам, юристы высшего класса. Что за человек! Одно удовольствие иметь дело с таким обаятельным и обязательным собеседником.

Мне остается только спросить:

– А сам-то почему не возьмешься?

– Потому что буду представлять интересы истца – гитарой по башке трахнутого.

Рио-де-Жанейро, 1961

Эдуардо Портелла, невзирая на свою молодость и благодаря высочайшей компетентности, назначен директором – или президентом? – ну, словом, руководителем только что созданного Института Азии и Африки. Тогдашний наш президент Жанио Куадрос4545
  Жанио Куадрос да Силва (р. 1917) был президентом Бразилии с января по август 1961 г.


[Закрыть]
надеялся, что учреждение это станет главным проводником нового внешнеполитического курса: он хотел, чтобы курс этот прокладывали не в вашингтонском госдепартаменте, и считал, что пора бы уж нам перестать смотреть в рот Белому дому.

Избранный президентом страны, этот сумасбродный фантазер и мечтатель порвал с унизительной традицией. На его письменном столе появились портреты Насера, Неру, Тито, страна все решительней двигалась к «неприсоединившимся». Пора бы отдать должное Куадросу, добрым словом вспомнить его попытки отрешиться от прежней колониальной психологии, пересмотреть безнадежно устарелые подходы и методы. За это он и поплатился. Не удалось ему встряхнуть нацию, поднять страну против решений, принимаемых в военных штабах в теснейшем взаимодействии с Американским посольством.

Созданный им Институт означал также, что бразильское правительство не будет больше безоговорочно поддерживать колониальную политику Салазара и что мы признаем войну за освобождение Анголы, Мозамбика, Гвинеи-Бисау делом справедливым. Впервые за долгие-долгие годы бразильский официоз осмелился осудить португальский колониализм. Среди прочих, поистине революционных – я употребляю это определение в его истинном значении, а не в узко-левацком смысле – шагов, предпринятых Институтом, было и приглашение к нам делегации ангольских партизан. Когда в 1964-м случился у нас военный переворот, всех их схватили, посадили, подвергли пыткам…

Портелла привлек к работе людей честных и знающих, известных непредвзятостью взглядов, объективностью оценок, – их имена говорят сами за себя. Он затеял издание хороших и нужных книг: приведу наугад, что вспомнилось, лишь некоторые – «Два пути африканской революции» Моасира Вернека де Кастро, «Национализм и развитие» Кандидо Мендеса… У Портеллы был вкус не только к научным исследованиям по проблемам Азии и Африки – он помогал пролагать пути африканской политики в Бразилии. Выходивший под его редакцией журнал «Темпо Бразилейро» выдвигал множество смелых и свежих идей, которые формировали взгляды наших интеллектуалов, определяли их позицию.

Сразу же после своего назначения он со свойственной ему ответственностью принялся входить в курс дела, вплотную знакомиться с афро-азиатскими проблемами, обзаводиться, так сказать, необходимым научным багажом. Первым делом Портелла отправился в книжный магазин, который содержали братья Закхары, Жоржи и Эрнесто, и заказал им целый вагон литературы – статьи, стихи, романы, исследования, географические атласы и справочники, монографии и альбомы по искусству. Потратил он на это едва ли не годовое свое жалованье. Книготорговцы пообещали расстараться и выполнить заказ в кратчайшие сроки, но все равно дело было долгое – их лондонский контрагент выписывал книги из Дакара и Токио, Лиссабона и Луанды, Пекина и Гонконга, Коломбо и Аддис-Абебы.

Но вот наконец прибыли в Рио полдесятка ящиков разной величины. Уведомили Портеллу, и он поспешил в магазин на грузовичке, зажав в руке корешок накладной, уплатил чудовищную сумму за все это богатство. Разоренный и очень довольный, вернулся домой. Прежде чем вскрыть первый ящик и вступить в обладание сокровищами, позвонил мне поделиться радостью:

– Жоржи! Книги пришли!

– Эдуардо, я тебя с утра разыскиваю! Ты что – ничего не знаешь?! Правительство низложено, президент свергнут! У власти – «гориллы»! Полное светопреставление!

В ответ раздался унылый голос Портеллы:

– Куадрос свергнут? А я только что расплатился за свой заказ, он утром пришел наконец… Кому они теперь нужны? Что с ними делать?

Что с ними делать? Читать, разумеется. Он их и прочел постепенно, одну за другой. Моей племяннице Мариане достался роскошный атлас мира.

Рим, 1948

Автобус везет нас из Парижа в Рим. Мы едем брать власть. То есть официально-то мы трое – Зора Селжан, Карлос Скляр и ваш покорный слуга – должны освещать в коммунистической бразильской прессе ход и итоги выборов: Зора будет давать репортажи и брать интервью, Скляр – рисовать портреты лидеров итальянской компартии и делать наброски уличных сцен. На мою же долю выпадут беседы с Пальмиро Тольятти4646
  Пальмиро Тольятти (1893—1964) – с 1926 г. был генеральным секретарем КП.


[Закрыть]
и Пьетро Ненни и пространный политанализ причин победы. Да, победы! Ибо никто из нас не сомневается, что итальянская компартия выиграет выборы, придет к власти и вместе с социалистами Ненни сформирует коалиционное правительство. Итак, мы едем принять участие в триумфе. Короче говоря – ура!

Коммунисты проиграли вчистую, христианские демократы остались в правительстве. Мы как раз сидели в редакции «Униты», сочиняли какую-то брехню, когда пришел Тольятти и сообщил: «Продули!» С горя Дарио Пуччини, университетский профессор и издатель, повел нас ужинать в дешевую тратторию. Власть уплыла, остается только напиться – не на радостях, так с горя. Зора рвет в мелкие клочки и бросает в ближайшую урну исполненный воодушевления репортаж о выборах. Он, видите ли, чтобы не терять времени и чтобы уж ничего не мешало праздновать, сочинил восторженную статью о победе – с профетическим жаром и во всех мыслимых подробностях описав грандиозное народное ликование, заполнивших улицы людей со знаменами, слезы радости, музыку, громоподобный хор, исполняющий «Бандьеру Россу». Замечательная вышла статья, за душу брала, да вот беда – не пригодилась. Карлос Скляр оказался предусмотрительней – ничего рисовать не стал, сделал только один набросок, изобразив заполненную иностранными журналистами редакцию «Униты»: на первом плане – Доминик де Сантис из «Аксьон» и Олег Игнатьев из «Комсомольской правды».

Да-с, выборы мы проиграли, но оттого путешествие наше все равно нельзя счесть бесполезным или печальным. Поражение не помешало Ренато Гуттузо собрать у себя дома «весь Рим» – от Альберто Моравиа до Чезаре Дзаваттини, от Карло Леви до Джузеппе де Сантиса, не говоря уж о пламенных коммунистках со звонкими графскими титулами. Именно там и тогда обрел я первых своих итальянских друзей, а потом к ним прибавились флорентиец Васко Пратолини и миланец Элио Витторини. Дарио Пуччини к тому времени уже перевел моих «Капитанов песка», за которыми последовали и другие романы, Дарио и сейчас бьется за бразильскую литературу так, словно он родом из Рио-де-Жанейро. Португальским он владеет блестяще, говорит на нем как истинный кариока4747
  Кариока – житель Рио-де-Жанейро.


[Закрыть]
– его обучила этому некая бразильянка, с которой был у него бурный роман. Я всегда утверждал, что иностранным языкам лучше всего обучаться в постели, из уст в уста, когда правила грамматики перемешиваются со стонами любви.

Зора возвращается в Париж. Мы с Карлитосом едем в Геную, будем там поджидать Зелию – она приплывет из Рио с Жоаном Жоржи.

…С дебаркадера я вижу, как она стоит на палубе, держа сына на руках, – настоящая мадонна, и сердце мое готово выскочить из груди. Наконец-то я обниму ее! Какая власть, какой триумф на выборах сравнятся с этим?!

Баия, 1985

Марсио Таварес д’Амарал, философ и поэт, видный ученый, университетский профессор, знаток и исследователь Джойса и Кафки, неисправимый смутьян, тоскующий по тем временам, когда сам участвовал в студенческих манифестациях, обладает еще одним – которым уж по счету? – дарованием: прижав ладони к губам, он может изобразить саксофон, сирену полицейской машины и кареты «скорой помощи», поразительно верно и уморительно смешно передразнивает лиссабонский выговор, распевая песни протеста. Марсио гостит у нас вместе с женой Терезой, и мы ведем с ним беседу, покуда он бреется.

Это занимает у него не менее получаса. «Как-то раз я потратил на бритье всего двадцать пять минут, но так было лишь однажды», – поясняет он мне, уделяющему бритью минут пять от силы.

– В понятие «бриться» разные люди вкладывают разный смысл, – говорит он. – Глагол один, а спрягается по-разному. Вы избавляетесь от щетины, я же стремлюсь к идеальной гладкости и достигаю этого.

На это я сообщаю, что писатель Грасилиано Рамос, к примеру, «жиллетов» не признавал и орудовал только опасной бритвой. Глаза Марсио загораются.

– Это верх совершенства. Куда уж мне до такого…

Священнодействие завершено. Марсио подходит к окну, как-то особенно прижимает пальцы к губам, и тихая улочка Алагоиньяс вздрагивает от пронзительного взвыва полицейской сирены. Соседи выбегают посмотреть, что случилось. Смех Терезы успокаивает переполошившихся птиц в саду.

Париж, 1949

Из канцелярии в канцелярию, из министерства в министерство ходим мы по Парижу с Пабло Пикассо, хлопочем о том, чтобы Неруде продлили срок пребывания во Франции. А у великого художника – знаменательный день: его жену Франсуазу отвезли в родильное отделение. Он хотел девочку, девочка и родилась, и назвали ее Паломой4848
  Голубка (исп.).


[Закрыть]
. Ее тезка и сестра – поскольку тоже есть его творение – украшает стены и афишные тумбы Парижа: голубка мира стала символом Первого конгресса сторонников мира, который завтра открывается в зале Плейель.

А Неруда с накладными усищами появился в Париже неделю назад – с фальшивым паспортом на имя гражданина Гватемалы дона Антонио де Чего-то Там Такое. Мало того, паспорт был дипломатический, а дон Антонио – не то культур-атташе, не то еще что-то. Помог с этим делом Мигель Анхель Астуриас4949
  Мигель Анхель Астуриас (1899—1974) – гватемальский дипломат и писатель, лауреат Нобелевской премии (1967).


[Закрыть]
, посол Гватемалы в Аргентине, который, рискнув и карьерой, и должностью, откликнулся на просьбу друга. Он не колебался ни минуты, когда Пабло, бежавший из Чили, где его лишили депутатской неприкосновенности, обратился к нему за помощью.

Пребывание Неруды в Париже, поначалу державшееся в строжайшей тайне – об этом знали, кроме меня, лишь Альфредо Варела, лидер аргентинской компартии и, само собой, писатель, автор романа «Темная река», да Лоран Казанова, отвечавшая в политбюро ФКП за культуру и защиту мира, да Луи Арагон, да Франсуаза Леклерк, в чьей квартире беглец нашел приют, – очень скоро сделалось секретом полишинеля. На конгресс прибывали все новые и новые мастера литературы и искусства из стран Латинской Америки – Хуан Маринельо, Мигель Отеро Сильва, Николас Гильен. А Неруда с липовыми документами не мог принять участие в его работе, и вообще его могли в любую минуту схватить, разоблачить и выслать из Франции.

И Пикассо взялся хлопотать о нем, а я, хоть проку от меня было немного, составил ему компанию в хождении по кабинетам. Каждые полчаса мы забегаем в бистро, и Пабло звонит в клинику, справляется о роженице и неизменно слышит в ответ: «Еще не родила». Но вот наконец на другом конце провода звучит осанна: ему сообщают, что на свет появилась девочка, мать и дитя чувствуют себя хорошо.

И проблемы Неруды близки к разрешению, остались лишь кое-какие окончательные формальности, с которыми я могу справиться один. «Поезжай в клинику, – предлагаю я Пикассо, – навести своих». Но он отказывается. И вот МИД и МВД Франции находят устраивающий всех выход: Неруда покинет страну на машине, пограничников предупредят, чтобы не чинили препятствий, а вернется, когда паспорт будет в порядке.

И в Швейцарии, где ждет Пабло его тогдашняя жена Делия дель Карниль по прозвищу Муравьиха, находится пламенный поклонник его дарования – бывший чилийский консул. А он, благо, на всякий случай и выйдя в отставку сохранил штемпели и бланки, так что продлевает действие старого паспорта, привезенного Делией из Сантьяго, и наш поэт вновь оказывается в Париже – и на этот раз не в обличье дона Антонио де Чего-то Там Такое, а под истинным своим именем – чилийского гражданина Нафтали Рикардо Рейеса. Это потом, уже вернувшись в Чили, он во всех документах будет фигурировать не как усатый дон Антонио и не как Нафтали Рейес, а как Пабло Неруда, поэт и борец.

Пикассо же занимался этим делом до тех пор, пока не убедился, что оно решено окончательно, и лишь тогда доверил мне остающиеся мелочи – обеспечить машину и охрану в лице юных студентов-коммунистов Пауло Родригеса и Алберто Кастиэла. Они вывезли усатого Антонио в Швейцарию, а обратно привезли Неруду – без усов, но с настоящим паспортом.

Вернувшись в отель, я рассказываю Зелии обо всех перипетиях этого дня, о звонках Пикассо в клинику, о рождении Паломы.

– Если у нас когда-нибудь родится девочка, мы тоже назовем ее Паломой, – говорит Зелия.

Случай представился в 1951 году. По стечению обстоятельств, наша Палома зачата была в Варшаве, на Втором конгрессе сторонников мира. Очевидно, нас с Зелией вдохновляли бесчисленные голубки, изображениями которых пестрели стены польской столицы.

Баия, 1991

Я принимаю префекта Жандаиры – городка, расположенного к северу от Баии, на границе со штатом Сержипе, и обладающего лучшим в мире пляжем: позвольте и мне разок потешить свое тщеславие. Сейчас объясню, в чем оно заключается.

Префект приехал, чтобы пригласить меня на торжество, посвященное переименованию городка: Жандаира, согласно воле его жителей, проведших плебисцит, будет отныне носить имя Сант-Ана-до-Агресте. А ведь это имя вымышленное – это я его вымыслил и поселил в этом воображаемом, несуществующем, на карту не нанесенном городке пастушку Тьету, главную и заглавную героиню моего романа.

Я сочинил роман, а Агинальдо Сильва – сценарий сериала, снятого телекомпанией «Глобо». И сериал побил все рекорды, собрав немыслимую аудиторию. В статье одного телекритика из Сан-Пауло я нашел объяснение этому: критик утверждал, будто «теленовеллы», созданные по мотивам моих романов, просто обречены на успех, ибо описываемые мною шлюхи пользуются всеобщим уважением и сочувствием, они, хоть и сбились с пути истинного, предстают под моим пером достойнейшими из достойных. Критик-то хотел уязвить меня, обвинить в потакании низкопробным вкусам плебейской аудитории, но зря потратил время, впустую вострил свое перо. Я воспринял это как высшую похвалу. Жители городка Жандаиры признали описанные мною улочки и переулки, тупички и площади Сант-Аны-до-Агресте своими, узнали в вымышленных персонажах самих себя.

Были, разумеется, и нарекания, и обида – с какой это, дескать, стати, заставил я Тьету жить и любить в мифической Сант-Ане-до-Агресте, когда с первого взгляда видно, что действие моего – и ее – романов разворачивается в реальной Жандаире?! Мне не впервые приходится выслушивать подобные обвинения: режиссер Бруно Баррето, снявший для «Метро-Голдвин-Майер» мою «Габриэлу», объяснил в многочисленных газетных интервью итальянский выговор Насиба, которого сыграл Марчелло Мастроянни, так: он, то есть режиссер, якобы предпринял расследование в городе Ильеусе и установил, что Насиб – никакой не араб, а чистокровный итальянец. Нет, ну вы подумайте только, сколь плачевна участь романиста – Бруно поменял национальность сотворенного мною героя, жители Жандаиры обвиняют меня в топонимическом подлоге. Скажу как на духу: когда писал я «Тьету», то ни малейшего понятия о самом существовании славного города Жандаиры не имел.

Я пообещал префекту, что непременно прибуду на церемонию переименования, да не один, а с супругой своей, доной Зелией.

Касабланка, 1989

Вот вам истинная и правдивая история про сеньора Виейру и его супругу, а тем россказням, сплетням и небылицам, что сплелись вокруг нее – истории, разумеется, а не супруги, хотя и супруги отчасти тоже, – убедительная просьба не верить. Все эти переносчики слухов слыхали звон да… ну, и так далее.

Дело было так. Мы вчетвером – Калазанс Нето, мой друг и персонаж, с женой Аутой-Розой, Зелия и я – прибыли в Касабланку и остановились в одном из двух лучших отелей. Минут через десять после того, как разместились, Аута-Роза обнаружила в номере таракана, и отель был занесен в черный список. Поскольку мы должны были в тот же день ехать в Марракеш, то решили перейти через площадь в отель-конкурент, насладиться там роскошью и комфортом и в нем же зарезервировать номера – вернуться предполагали через неделю.

Внизу, у стойки портье, к нам приблизился молодой еще, спортивного вида, довольно красивый мужчина, с любопытством оглядел меня и осведомился, не писатель ли я из Бразилии и не Жоржи ли Амаду меня зовут. Получив утвердительный ответ, страшно обрадовался – взрыв патриотических чувств, обмен любезностями, все как полагается. Похвалил наш выбор – отель превосходный, чистота изумительная, тараканов нет и в помине – и в доказательство пригласил нас в свой номер: убедитесь, мол, сами. Я стал было отнекиваться, но дамы настояли, и мы сели в лифт, вылезли на восьмом этаже и поплелись за нашим земляком по коридору. Он стукнул в дверь номера, каковая была нам открыта девочкой лет примерно пяти. «Куда иголка, туда и нитка», – загадочно молвил наш амфитрион, и фраза эта совершенно непонятно почему заставила меня подумать, что он – вдовец, оставшийся с ребенком на руках. Номер был погружен в кромешную тьму, и продвигались мы по коридорчику ощупью и гуськом, в таком порядке: впереди сеньор Виейра, за ним – я, а в арьергарде – все остальные. Виейра сделал какое-то движение – как я понимаю, отдернул шторы, – и в комнату хлынул поток ослепительного марокканского солнца, и тотчас послышался женский крик:

– Виейра, что такое?!

– Это Жоржи Амаду, душечка! – предвкушая эффект, провозгласил мой читатель, а мне пояснил: – Моя жена.

Взглянув туда, куда указывал его палец, я увидел простертую на двуспальной кровати и прекрасно освещенную солнцем абсолютно голую молодую женщину. Что тут скажешь? Ничего. Вот и я тогда тоже ничего не сказал, а только вытаращил глаза на это небесное видение, даже не подумавшее прикрыться, – наоборот, она еще сильнее выпятила груди, словно омываемые потоками света. Аллилуйя, да и только. Как воспитанная женщина, она предложила мне присесть, почтив этим приглашением меня одного, потому, надо думать, что прочие посетители не были ей представлены: Виейра произнес ведь только мое имя.

Посидел я у нее на кровати очень недолго, ибо Зелия, осмотрев и одобрив номер, заторопилась сама и нас поволокла за собой. Я и сегодня не могу понять и принять причин такой безумной спешки. Виейра, ведя девочку за руку, проводил нас до дверей – мы поблагодарили и распрощались. Пока шли к лифту, я вполголоса спросил Калазанса:

– Ну что, потешил взор?

– Чем это, интересно?

– Как чем? Наготой сеньоры Виейра!

– О чем ты, не понимаю?!

И тут выяснилось, что Калазанс, переступив порог, так и остался стоять во тьме прихожей, в комнаты не пошел, а я этого не заметил. Ну-у, что тут началось!.. Калазанс, узнав, чтґо он потерял, чуть с ума не сошел и ринулся было обратно, в гостеприимную обитель четы Виейра под предлогом забытого там берета – а вдруг наша красавица еще не успела одеться?

– Опомнись, Кала, берет у тебя на голове. Поздно – зевать не надо было.

Мы улетели в Марракеш, где провели неделю. Считаю своим писательским и человеческим долгом заявить, что ни городские достопримечательности, включая старинную мечеть, ни шведки, в чем мать родила загоравшие у бассейна в оазисе, не смогли изгладить из памяти Калазанса горькие сожаления: главного зрелища он лишился исключительно по собственной лени.

Вернулись в Касабланку, остановились в том отеле, где не было тараканов и где у нас были заказаны номера. Еще до того, как сунуть портье паспорт, Калазанс осведомился о месье Виейре.

– Виейра? Это тот бразилец, у которого такая аппетитная жена? – портье нарисовал в воздухе что-то вроде амфоры. – Quelle femme, cher monsieur5050
  «Что за женщина, сударь!» (Фр.)


[Закрыть]
, – и причмокнул губами. – Уехали. Вчера отбыли к себе в Рио.

Вот вам истинная история о супруге сеньора Виейры, а те гнусные измышления о том, что кто-то якобы лазал на пальму и заглядывал в окна номера, – злонамеренная чушь, распускаемая достопочтенным профессором Калазансом Нето.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю